«Всего знать невозможно. Но к этому и не следует стремиться… Досконально ты обязан знать только вероятные пути к избранной тобою цели», — эти слова Николиан не раз слышал от своего отца. А все, услышанное когда-либо от отца, Николиан накрепко запоминал. Может, просто потому, что редко видел его и с жадностью воспринимал все сказанное.
«Каждый является маленькой частицей большого организма общества, не осознавая общечеловеческих функций. Никто не должен знать лишнего, — думал Николиан уже на планете Эдина. — По крайней мере, на первых порах никто не должен знать лишнего, пока моя планета не выработает собственную прочную позицию существования. А потом можно будет диктовать Земле свои условия. И тогда только позволительно сказать правду, если она кому-то понадобится. Ибо существует всего лишь одна правда — желание жить! Земля же пока что ничего не должна знать. Иначе нас просто-напросто насильно вернут домой. И тогда — шестьсот тысяч трагедий. К чему? Пусть лучше будет шестьсот тысяч победителей! План простой и реальный! Появятся дети — дети Николиана Джерри! На своей планете с красивым названием — Дюлия!»
Его звали Пульсаром.
Он — первая жертва в цепи преступлений Николиана.
Уже начали строить «Викторию». Абсолютно никто (кроме единомышленников Джерри) не знал, к чему все клонилось. Биохимические лаборатории, монтаж оборудования, реакторов, электроники…
«Из клеток наших тел начнут скоро появляться наши дети!» — «Постой, Николиан, тебе-то лучше других известно, — чтобы заставить клетки не только делиться, но и дать начало новому организму, нужен хотя бы такой препарат, как энема, а лучше — маневит… А эти препараты — биологические вытяжки из клеток, которые делятся, — на Дюлии не получишь…» — «Я синтезировал энему из дюлийской секвойи. Все будет в порядке. Мы сами станем решать свою судьбу…»
Тогда он попросту солгал, идя к первому своему преступлению. Солгал о препарате из дюлийской секвойи.
Для отвода глаз часто вылетал на своей авиетке в глубины дюлийских джунглей, возвращался с контейнером разной зелени, преимущественно с хвоей секвойи…Транспортный корабль «Медина» произвел наконец посадку в космопорте города Онто. На нем прибыли грузы, заказанные четыре года назад. Несмотря на то, что специалисты признали — на Дюлии теперь людям ничто больше не угрожает, блуждающее поле вышло из этого квадрата пространства, экипаж «Медины» не снимал универсальных защитных костюмов, выходя из корабля. От предложения главного диспетчера пообедать отказались («У нас на «Медине» все есть. Спасибо. Мы торопимся в обратный рейс на Землю…»).
Уладили все формальности. Началась разгрузка. Экипаж поспешил вернуться на борт корабля.
Николиана впустили на борт корабля с явным нежеланием.
— Я хотел бы повидать командира.
— Кто вы? — сдержанно спросил биокибер.
— Я Николиан Джерри, научный руководитель дюлийского комбината «Виктория».
— По какому делу?
— Мне хотелось бы поговорить с командиром как землянин с землянином.
Долго не было никакого ответа. Наконец медленно открылся люк деклимационной камеры.
Командира звали Антоном Пульсаром.
Они сели к столу в голубом холле «Медины». Пульсар не снимал защитного костюма. Разговаривал через фонотранслятор на груди.
— Вы действительно боитесь нашей Дюлии? — спросил Николиан.
— Неужели вы думаете, что я разыгрываю осторожного космоисследователя? Да, я боюсь. Мне, друг, только тридцать восемь. И я еще хочу увидеть своего сына или дочку…
— Но вам же известно, что на Дюлии все уже нормально…
— Я очень рад, что у вас… все в порядке…
— Значит, не верите…
— Верю… Но боюсь… И не понимаю вас…
— Меня?
— И вас тоже. Не понимаю тех, кто живет на Дюлии и думает, что искусственная репродукция что-то решит… Вам нужна была эта планета, эта дикая, красивая планета, чтобы чувствовать себя здесь первыми людьми на ней… Но людьми… Очень грустно, тяжело все случившееся… Трагедию вашу земляне считают и своей трагедией. Но… Кому нужна ваша «Виктория»? Нет никакой надобности осваивать планету такой ценой. Да, все очень грустно и…
— Вы просто не понимаете нас… А я понимаю каждого из шестисот тысяч… И они понимают меня. Кстати, мой отец — Вилли Джерри всю жизнь был астроисследователем… У меня нет матери… Отец заказал вырастить меня из клеток своего тела. Он хотел иметь последователя, наследника… И я не вижу никакой разницы… Для моего отца это не было трагедией…
— Простите, если обидел вас своим непониманием… Но, собственно говоря, по какому делу вы пришли ко мне?
Николиан внутренне весь напрягся. «Иного выхода нет. Если не он, так кто-нибудь другой, кого тоже будет жаль. Отец говорил: «В жизни всегда о ком-либо приходится жалеть».
— Дела, как такового, у меня нет… — тянул время гость.
Командир нетерпеливо откинулся в кресле. Николиан с громкими возгласами: «Что с вами, командир? Вам плохо?» — метнулся к нему и тут же сжал патрубок газообменника, ловко нащупав его под эластичным материалом серого комбинезона на шее и продолжая с наигранной тревогой кричать:
— Что с вами? Вам плохо?!
Николиан Джерри повалил его на пол, имитируя падение капитана, беспрерывно повторяя: «Что с вами, командир? Что с вами, командир?» Пульсар попытался оттолкнуть Николиана, хотел спросить гневно:
«В чем дело, в конце концов?!» Но Джерри дико закричал, заглушая голос капитана:
— Быстрей сюда! Командиру плохо!
Наконец он нащупал левой рукой под клапаном аксилярной впадины (он хорошо знал эти комбинезоны) тонкий, мягкий проводник, идущий к фонотранслятору.
Ему удалось подцепить его пальцем, словно крючком, через эластичную ткань защитного костюма, рвануть изо всех сил и почувствовать, что проводник оборвался.
Теперь не стало слышно хриплого дыхания Пульсара.
— Пальцами правой руки он продолжал сжимать патрубок газообменника, одновременно имитируя, что левой делает массаж сердца. Пульсар пытался обороняться, но время было упущено. Он задыхался. Глаза вылезали из орбит. Когда на крик Николиана прибежали другие члены экипажа, ворвались без комбинезонов, в легких спортивных костюмах, наспех разгерметизировав голубой холл, они не услышали уже от своего командира ни слова. Тело Пульсара конвульсивно вздрагивало.
— Похоже на внезапную остановку сердца, — объяснял Николиан, поднимаясь. — Но все должно быть хорошо… Мне удалось запустить сердце… Наружный массаж… Немедленно вызовите машину из нашего медицинского центра.
Друзья Пульсара были ошеломлены.
— Все произошло внезапно. Мы разговаривали… Вдруг я увидел, что ему плохо… он побледнел, зрачки расширились… Я сразу же начал звать вас и старался хоть чем-то помочь… Наружный массаж сердца…
Антон Пульсар будто бы пришел в сознание, тяжело дышал, уставившись глазами в одну точку. Над ним склонились.
— Антон! Антон! Что случилось? Что с тобой?
Но он лишь беззвучно шевелил губами. Никому и в голову не пришло, что фонотранслятор отключен.
— Ты что с ним сделал?! — закричал кто-то из команды. — Что?! — и бросился на Николиана.
Но его остановил другой:
— Этот парень говорит правду. Я сидел в операторской, слушал их разговор, наблюдал на экране… Было так, как он говорит… Нужно немедленно вызывать машину… Если и вправду была остановка сердца, этим нельзя пренебрегать…
Николиан больше не проронил ни слова. В дальнейшем события развивались не менее молниеносно. Джерри сопровождал Пульсара до самой «Виктории». Остальное завершилось быстро…
Потом Николиан плакал. Плакал искренне… от радости.
«Мы ничего не смогли к сожалению, сделать. Операция прошла удачно… Мы вживили сердечный стимулятор… У нас на Дюлии нет ни одного сердечного протеза… Клянусь вам, мы сделали все, что могли… Но сердце отказало…»
К тому времени у Николиана Джерри было семь верных ему единомышленников. Один из них — хирург.
Тело Пульсара вернулось на Землю.
Вскоре после отлета транспортного корабля комбинат «Виктория» начал функционировать.
Николиан Джерри, появись малейшая возможность, поставил бы памятник Антону Пульсару на центральной площади города.
Это было первым его преступлением. Однако сам Николиан иначе оценивал собственный поступок.
«Конечно, подобным нельзя во всеуслышание гордиться, о нем никому не расскажешь, однако в каждом деле существует черновая, неблагодарная работа. И если припомнить, то в человеческой истории отыщется гораздо больше таких черновиков-заготовок, чем благородных добрых деяний, — убеждал, успокаивая, себя Николиан. «Зерна сегодняшнего добра вырастают на перегное вчерашнего зла», — говорил как-то отец. Разве не верно? Человечество размножает и выращивает на животноводческих фермах и потом забивает своих эволюционных предшественников спокойно, без сантиментов, для питания, одежды и прочих нужд. А сколько жизней принесено в дар смерти самими людьми в бесчисленных войнах?! Сколько астроисследователей погибает в глубинах вселенной?! И просто от старости…
Такова сама жизнь, ее финал! Разве при всем этом шестьсот тысяч наших калек-переселенцев не имеют права попытаться стать счастливыми победителями своего недуга?! Порой простые условности становятся непреодолимым барьером прогрессу… Разумная ложь во сто крат полезнее правды… Люди хотят чувствовать себя справедливыми и мудрыми, добрыми и честными, они согласны, чтобы их обманули, но красиво и умно, только бы убедили их, что они именно такими и являются, какими мечтают себя видеть… Так нужно же кому-то стать чернорабочим…»
Семеро ближайших друзей Николиана полностью разделяли его взгляды. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы начать строительство «Виктории» и ловко скрыть истинный источник получения энемы… Но… Николиан боялся… «Люди хотят быть обманутыми и одновременно не желают знать о том, что обмануты».
Всего несколько раз в своей жизни Николиан испытывал действие реминиса. То удивительное состояние блаженства, ни с чем не сравнимого ощущения собственной мудрости и всеобщей гармонии, когда все окружающее принимает необыкновенно острые признаки целесообразности и прелести, навсегда запомнились ему. Да, именно реминис и поможет! Таблетки счастья и здоровья! Еще одна небольшая ложь — в этом помог ему Мартин Стелкер своим «научным открытием». Реминис оказался очень нужным для процессов обмена веществ. Таблетки счастья, здоровья и долголетия!
По правде говоря, Мартин Стелкер колебался:
— Послушай, Николиан… Может, следует остановиться…
— Что? — Джерри презрительно улыбнулся.
— Нужно все взвесить… Мы с тобою не дети…
Мартин был на семь лет моложе Джерри.
— Да, к сожалению, уже не дети… И потому мы сами должны решать собственную судьбу. Никто не сделает этого ни за тебя, ни за меня. Нас с тобой многое объединяет, Мартин. У тебя тоже нет матери, как и у меня. Я не желаю возвращаться на Землю. И ты не хочешь. Мы останемся здесь. Но, согласись, бессмысленно оставаться на планете, сознавая, что все тобою созданное вместе с тобой и исчезнет. Или, скажем, прилетят сюда новые переселенцы — молодые, сильные, здоровые. Они будут подчеркнуто снисходительны к нам, калекам. Это унизительно. Ты смиришься? Нет. Значит, цель у нас с тобою одна. И путь один. Ты убедишь большинство наших людей в пользе реминиса, Виталий Гар организует его массовое производство… Так нужно… Реминис освобождает человека от болезненных сомнений. Это необходимо. Необходимо даже нам самим. Мы не должны сомневаться ни в чем. «Виктория» — будущее нашей планеты, будущее каждого из нас… А одно-два тела в год… такая мелочь. Время от времени будут прилетать земляне. Они, понятно, боятся, но прилетать не откажутся… В конце концов, мы не прекратим заказывать разные грузы, оборудование… Кто-то из прилетевших может и заболеть…
А потом… потом Дюлия начнет диктовать свои условия!..
Из дневника Ферроса Вейна
— Добрый» день, Феррос. Вы, кажется, хотели меня видеть?
— Да, — ответил профессор с досадной беспомощностью.
Поднялся из-за стола. За последнее время он трижды пытался встретиться с Николианом Джерри, но тот демонстративно избегал встреч. И вот вдруг сам пришел к профессору в лабораторию.
Джерри сел к столу спокойно, основательно, по-домашнему.
— Как вам работается, профессор?
Феррос ничего не ответил, нервничая, достал сигарету. Приход Николиана явился для него полной неожиданностью.
— Напрасно курите, профессор. Даже эти арниковые сигареты… еще с Земли… Нужно беречь себя, — заметил покровительственно. — Так как вам у нас на Дюлии? Только откровенно, профессор.
Феррос промолчал опять. Николиан протянул ему свою коробочку с мелкими таблетками. Реминис.
— Угощайтесь.
— Благодарю… Не употребляю…
— Напрасно…
— Вполне возможно.
— Что вам не нравится у нас на Дюлии? — В голосе Николиана звучало искреннее беспокойство, и, у профессора Вейна мурашки пробежали по спине. «Что это? Издевательство? Цинизм? Безумие?» Но, собравшись с силами, спокойно ответил:
— Все.
— Вам все не нравится? — также спокойно спросил Николиан.
— Да.
— Вам не нравится ваше помещение, где имеется все необходимое для жизни и даже для любых прихотей… Вам не нравится возможность самостоятельно распоряжаться собственным временем… Вам, наконец, не нравится, что никто ни к чему вас не принуждает…
— От меня требуется лишь одно…
— Оставьте, профессор, — перебил его Николиан. — Это требует от вас не Дюлия, а сама жизнь… Но к этому мы вернемся несколько позже, с вашего позволения… Вам не нравится, что вам сразу предоставили возможность работать, творить… Я убежден, что лучших лабораторий вы не видели в своей жизни… Но наша лаборатория вам не нравится… И наша библиотека… И покладистые, послушные дюлийцы, собственно, ваши слуги… Все вам не нравится. Так, профессор?
Николиан Джерри положил в рот таблетку реминиса, не спеша разгрыз ее, проглотил.
— Вы уже все знаете о Дюлии. По крайней мере — многое. Точно так же, как и мы многое знаем о вашей миссии, к слову сказать, и о «Программе трехсот»… — Говоря, Николиан, при внешнем безразличии, внимательно наблюдал: какое впечатление произведет сказанное им. Но тщетно. — Не обижайтесь, что я не смог сразу встретиться с вами, когда вы хотели этого, но… у меня столько неотложных дел, — и в глазах засветилась насмешка. — Однако нам и вправду давно уже пора поговорить, спокойно посоветоваться, обмозговать все, наконец, пофилософствовать, как землянин с землянином, точнее, как дюлиец с дюлийцем… Вас не обидело, что я так сказал? Ведь вы тоже, по сути, дюлиец.
— Нет! — со злым ударением ответил Феррос. — Я не чувствую себя дюлийцем.
— Напрасно… Впрочем, можете продолжать чувствовать себя землянином, который никогда не возвратится на Землю.
— Вы так думаете? — невольно вырвалось у профессора, и он с досадой заметил, как некстати уверенно и с иронией прозвучал его голос, замер в испуге: вдруг Николиан заподозрит, догадается об установившейся у них радиосвязи с Землей.
— Не только думаю, уверен. И приложу к этому максимум усилий. Собственно говоря, уже приложил… — не заметил растерянности профессора Джерри, сам находясь в напряжении. — А вы надеетесь вернуться? Думаете воспользоваться кораблем, который я вызвал с Земли? Уверяю, вам это не удастся. Или уверены в своем передатчике… — И он громко, самоуверенно рассмеялся. — Хотите, я вам кое-что покажу?
Николиан на мгновение стал безобразен в самоуверенности и самодовольстве. А Феррос Вейн (затаив внутреннее торжество своей догадки) сдерживал страстное желание убить или хотя бы ударить этого дегенерата и маньяка. На лабораторном столе лежала тяжелая свинцовая подставка плазменной горелки.
— Так идемте посмотрим вместе, — вновь предложил Николиан.
И они пошли. Феррос Вейн понимал, догадывался, куда они идут, и внутренне готовил себя к тому, чтобы поискуснее разыграть испуг, растерянность, естественнее воспроизвести свое поведение в трагедийной ситуации.
— Что это за сооружение? — спросил Николиан и удовлетворенно усмехнулся.
Феррос долго молчал. Закрыл глаза, стиснул зубы, чтобы скрыть и подавить радость… не дать ей прорваться, когда заговорит.
— М-мы проиграли, — ответил едва слышно. — Теперь всему конец, — продолжил с отчаянием в голосе.
— Я думаю иначе: не конец, а лишь начало. Да-да, начало вашей дюлийской жизни.
Феррос Вейн дотронулся до незавершенного нейтринопередатчика, замаскированного под криосублиматор, и посмотрел на Джерри с явной ненавистью.
— Как вы догадались?
Николиан засмеялся;
— Простите, но не с дураками же дело имеете. Кстати, даже успев его закончить, все равно… Помещения всех без исключения лабораторий экранированы, а нейтрино-фильтры самые надежные. Так вот — все равно вы не передали б на Землю ни кванта энергии… Но, вполне понятно, этого вы не знали. И потому надеялись. Не так ли?
Передатчик, обнаруженный и «рассекреченный» службой Николиана, монтировался специально так, чтобы отвлечь внимание от другого, который давно и регулярно выходил на связь с Землей. И связь та была устойчивой и двусторонней. Таким образом, сказочки о фильтрах — очередная ложь. Дальновидная ложь, для того, чтобы усилить чувство обреченности. — Земля уже знала все о Дюлии. Летел корабль.
Но путь его — длиною в четыре года. А каждый год они теряли двух-трех товарищей.
Оранж остановился возле ворот академии и тихо произнес, открывая дверцу:
— Оставайся спокойным, Сандро-Дю. Спокойствие — источник мудрости. Береги себя.
Сандро Новак ничего не ответил и почувствовал — Оранж обиделся, не услышав в ответ даже простого «спасибо». Сандро направился по длинной ситалловой дорожке ко входу. По обе стороны ее — дюлийские тополя и кусты боярышника.
Назвал свое имя дежурному.
— Семен-Дю вас ждет, — ответил тот после недолгой паузы. — Проходите, Семен-Дю сейчас выйдет к вам.
Сандро сел у стола в глубокое мягкое кресло. Никто из землян не видел Семена с тех самых пор, как он стал консультантом Джерри. Каждый пытался понять — в чем дело? Убеждали себя — так нужно! Один из трехсот вот уже шесть лет является правой рукой самого Николиана Джерри. Нельзя пренебрегать этим обстоятельством, не стоит рисковать…
Семен Михай вошел тихо и неожиданно. Сандро вздрогнул от прикосновения к своему плечу.
«Как он изменился. Усталое серое лицо. Вялая улыбка вместо приветствия. Садится в кресло рядом. Под глазами отечные мешки. Зрачки, сильно суженные, как маковые зерна. От реминиса…»
Болезненно улыбаясь, Семен произнес:
— Она умерла…
Новака испугали, удивили его слова и улыбка и какое-то обреченное умиление.
— Кто умер?
— Помнишь, еще на Земле умерла… Моя Пальма… Такая умная собака! — повысил голос. Затем с грустью спросил: — Тебе не жаль мою суку, Сандро?
Новак с болью в душе понял, психика Семена Михая окончательно разрушена реминисом.
— Ты не бойся, Сандро. Можешь говорить. В моем доме можешь говорить все. В моем доме нет системы медицинского наблюдения. Я гарантирую. Это было моим условием сотрудничества с Николианом. Поэтому можешь не волноваться, — и он сам вдруг успокоился и снисходительно улыбнулся.
Новак смотрел на черные точки его зрачков, на слезу, задержавшуюся на землистой щеке, слышал его охрипший голос и не мог понять — кто же он теперь, Семен Михай? Кем считает себя сам?
«Он, пожалуй, даже не знает, что земляне сумели связаться с родной планетой, что прилетит корабль якобы по вызову Николиана Джерри, но все произойдет совсем не так, как планирует Джерри… Да, Семен наверняка ничего не знает. Шесть лет его никто не видел, и он никого не желал видеть. Но все это время он, безусловно, что-то делал… Программа «Билальген семнадцать»… Она спасла меня… Но я ему ничего не скажу сегодня. Ничего».
Семен Михай вытер слезу на щеке и начал говорить:
— Но пригласил я тебя, конечно, не для того, чтобы поплакать. Завтра прилетает корабль с Земли… Ты хорошенько взвесь все, Сандро, и не торопись с выводами. Не торопись с ответом. Я остановил свой выбор именно на тебе. И надеюсь — не ошибся… Скажи, тебе нравится на Дюлии?
Новак взглянул на него с большим удивлением. Он совершенно не ждал такого вопроса. И не ответил ничего.
— Сандро-Дю, я не мог ошибиться в тебе, ты, пожалуй, единственный из трехсот, кто, по моему разумению, может меня понять…
— Что, собственно, я должен понять?
— Сандро-Дю, и ты, и я, и каждый из трехсот теперь знают все о Дюлии, о комбинате «Виктория»… Но…
— Три-четыре жизни в год — такая мелочь по сравнению с обеспечением существования новой цивилизации… — в тон ему продолжил Сандро. Семен Михай не заметил даже сарказма в тоне Новака. — И даже для тех, кто «отошел» преждевременно, это не смерть, а многократное возрождение, перевоплощение в тысячи дюлийцев, появляющихся на свет…
— Да, да… — улыбнулся Семен Михай. — Ты все прекрасно понимаешь…
У Новака темные пятна пошли перед глазами. «Неужели?! Неужели он воспринял мои слова серьезно? Один из нас, трехсот, начнет сейчас уговаривать меня остаться на Дюлии. Нет! Этого не может быть!»
Семен страдальчески рассмеялся, достал из кармана небольшую синюю коробочку и положил в рот три таблетки реминиса.
— Чудесная вещь этот реминис… Я его сразу оценил здесь на Дюлии. Казалось бы мелочь, маленькая таблеточка, а сколько в ней силы скрыто, сколько воодушевления, счастья… И главное — исчезают всякие глупые сомнения, колебания, надуманные сложности бытия. Ты, пожалуй, несколько недооцениваешь реминис… Хотя — я интересовался — иногда ты тоже к нему прибегаешь. Таблетки счастья… — с вожделением произнес Семен и проглотил еще три… — Кстати, ты, верно, плохо знаешь Николиана. Это коварный хищник — умный, сильный и вероломный. Ради того, чтобы обеспечить для Дюлии чистый, здоровый биологический материал, он готов производить нападения на земные корабли, а со временем и на саму Землю!.. Ты понимаешь? То есть война. Но я фактически уже отстранил его от руководства. Первые годы я лишь формально числился консультантом. Но теперь я проявил свои способности и мыслить и руководить…
Семен улыбнулся и протянул Новаку свою синюю коробочку. Сандро взял две таблетки.
— Не думай, Семен-Дю не такой уж дурной и жестокий. Я немало пережил! Думаешь, мне легко?! — По его лицу потекли слезы, началось действие реминиса. Сандро Новак незаметно оставил свои две таблетки между пальцами, отправляя их якобы в рот. Семен, не замечая этого, продолжал: — Ты послушай меня… Я чувствую, знаю, все будет хорошо, ты меня понимаешь, мы с тобою одинаково мыслим… Ты не можешь не согласиться — для землян на Дюлии сказочные условия. Единственная неприятность — нужно рано или поздно отходить… Одному выпадает отойти первым, другому — последним… Как и вообще в жизни. Короче, Сандро-Дю, нужны люди. Очень нужны люди. Через каких-нибудь двадцать-тридцать лет проблема опять станет остро… А я не могу допустить нападения на земные корабли… Это дикость, варварство в наше время… — Семен проглотил еще несколько таблеток. — Тебе нужно побывать на Земле… не одному, а с группой наших дюлийцев… организовать там новую экспедицию или экскурсию… Нужно продумать… Завтра прилетает корабль, вызванный Николианом-Дю. Не теряя времени, через несколько дней вы отправитесь. Нужно, Сандро. Очень нужны, просто необходимы свежие люди.
Если не согласишься ты, придется… мне самому. Но у меня очень много дел, и я наконец по-настоящему взял руководство в свои руки… Я обещаю тебе… для тебя… ты будешь обеспечен реминисом в неограниченном количестве. Ты станешь самым счастливым человеком на этой планете, и… самое главное — получишь право… отойти последним… Слышишь?!
Новак боялся даже вдумываться до конца в значение услышанного набора слов.
— Если согласен, скажи… Только не вздумай хитрить. Я все учел и предусмотрел. Никакие случайности немыслимы. Так вот, подумай и ответь, согласен ли…
«Ужасный, безумный бред наркомана».
— Послушай, Семен, а почему ты доверяешь именно мне?
— Почему именно тебе? — загадочно улыбнулся Михай. — Видишь ли, я очень внимательно и тщательно изучал характеры всех, кто живет на Дюлии, ваши взгляды, привычки… Но, кроме того, скажу откровенно — тебя рекомендовал Мори-Дю.
— А если я отвечу отказом?
— Если откажешься… Ну… все останется так, как было до сих пор… Но я верю, ты согласишься. Понимаю тебя, тяжело, очень тяжело восемь лет не видеть прекрасной Дюлии, но зато потом… потом, Сандро, все на этой планете станет твоим, к твоим услугам. Тебе поручается величайшее дело нашей планеты, будущее нашей цивилизации!..»
«Каждый является маленькой частицей большого организма общества, не осознавая общечеловеческих функций. Никто не должен знать лишнего, — думал Николиан уже на планете Эдина. — По крайней мере, на первых порах никто не должен знать лишнего, пока моя планета не выработает собственную прочную позицию существования. А потом можно будет диктовать Земле свои условия. И тогда только позволительно сказать правду, если она кому-то понадобится. Ибо существует всего лишь одна правда — желание жить! Земля же пока что ничего не должна знать. Иначе нас просто-напросто насильно вернут домой. И тогда — шестьсот тысяч трагедий. К чему? Пусть лучше будет шестьсот тысяч победителей! План простой и реальный! Появятся дети — дети Николиана Джерри! На своей планете с красивым названием — Дюлия!»
Его звали Пульсаром.
Он — первая жертва в цепи преступлений Николиана.
Уже начали строить «Викторию». Абсолютно никто (кроме единомышленников Джерри) не знал, к чему все клонилось. Биохимические лаборатории, монтаж оборудования, реакторов, электроники…
«Из клеток наших тел начнут скоро появляться наши дети!» — «Постой, Николиан, тебе-то лучше других известно, — чтобы заставить клетки не только делиться, но и дать начало новому организму, нужен хотя бы такой препарат, как энема, а лучше — маневит… А эти препараты — биологические вытяжки из клеток, которые делятся, — на Дюлии не получишь…» — «Я синтезировал энему из дюлийской секвойи. Все будет в порядке. Мы сами станем решать свою судьбу…»
Тогда он попросту солгал, идя к первому своему преступлению. Солгал о препарате из дюлийской секвойи.
Для отвода глаз часто вылетал на своей авиетке в глубины дюлийских джунглей, возвращался с контейнером разной зелени, преимущественно с хвоей секвойи…Транспортный корабль «Медина» произвел наконец посадку в космопорте города Онто. На нем прибыли грузы, заказанные четыре года назад. Несмотря на то, что специалисты признали — на Дюлии теперь людям ничто больше не угрожает, блуждающее поле вышло из этого квадрата пространства, экипаж «Медины» не снимал универсальных защитных костюмов, выходя из корабля. От предложения главного диспетчера пообедать отказались («У нас на «Медине» все есть. Спасибо. Мы торопимся в обратный рейс на Землю…»).
Уладили все формальности. Началась разгрузка. Экипаж поспешил вернуться на борт корабля.
Николиана впустили на борт корабля с явным нежеланием.
— Я хотел бы повидать командира.
— Кто вы? — сдержанно спросил биокибер.
— Я Николиан Джерри, научный руководитель дюлийского комбината «Виктория».
— По какому делу?
— Мне хотелось бы поговорить с командиром как землянин с землянином.
Долго не было никакого ответа. Наконец медленно открылся люк деклимационной камеры.
Командира звали Антоном Пульсаром.
Они сели к столу в голубом холле «Медины». Пульсар не снимал защитного костюма. Разговаривал через фонотранслятор на груди.
— Вы действительно боитесь нашей Дюлии? — спросил Николиан.
— Неужели вы думаете, что я разыгрываю осторожного космоисследователя? Да, я боюсь. Мне, друг, только тридцать восемь. И я еще хочу увидеть своего сына или дочку…
— Но вам же известно, что на Дюлии все уже нормально…
— Я очень рад, что у вас… все в порядке…
— Значит, не верите…
— Верю… Но боюсь… И не понимаю вас…
— Меня?
— И вас тоже. Не понимаю тех, кто живет на Дюлии и думает, что искусственная репродукция что-то решит… Вам нужна была эта планета, эта дикая, красивая планета, чтобы чувствовать себя здесь первыми людьми на ней… Но людьми… Очень грустно, тяжело все случившееся… Трагедию вашу земляне считают и своей трагедией. Но… Кому нужна ваша «Виктория»? Нет никакой надобности осваивать планету такой ценой. Да, все очень грустно и…
— Вы просто не понимаете нас… А я понимаю каждого из шестисот тысяч… И они понимают меня. Кстати, мой отец — Вилли Джерри всю жизнь был астроисследователем… У меня нет матери… Отец заказал вырастить меня из клеток своего тела. Он хотел иметь последователя, наследника… И я не вижу никакой разницы… Для моего отца это не было трагедией…
— Простите, если обидел вас своим непониманием… Но, собственно говоря, по какому делу вы пришли ко мне?
Николиан внутренне весь напрягся. «Иного выхода нет. Если не он, так кто-нибудь другой, кого тоже будет жаль. Отец говорил: «В жизни всегда о ком-либо приходится жалеть».
— Дела, как такового, у меня нет… — тянул время гость.
Командир нетерпеливо откинулся в кресле. Николиан с громкими возгласами: «Что с вами, командир? Вам плохо?» — метнулся к нему и тут же сжал патрубок газообменника, ловко нащупав его под эластичным материалом серого комбинезона на шее и продолжая с наигранной тревогой кричать:
— Что с вами? Вам плохо?!
Николиан Джерри повалил его на пол, имитируя падение капитана, беспрерывно повторяя: «Что с вами, командир? Что с вами, командир?» Пульсар попытался оттолкнуть Николиана, хотел спросить гневно:
«В чем дело, в конце концов?!» Но Джерри дико закричал, заглушая голос капитана:
— Быстрей сюда! Командиру плохо!
Наконец он нащупал левой рукой под клапаном аксилярной впадины (он хорошо знал эти комбинезоны) тонкий, мягкий проводник, идущий к фонотранслятору.
Ему удалось подцепить его пальцем, словно крючком, через эластичную ткань защитного костюма, рвануть изо всех сил и почувствовать, что проводник оборвался.
Теперь не стало слышно хриплого дыхания Пульсара.
— Пальцами правой руки он продолжал сжимать патрубок газообменника, одновременно имитируя, что левой делает массаж сердца. Пульсар пытался обороняться, но время было упущено. Он задыхался. Глаза вылезали из орбит. Когда на крик Николиана прибежали другие члены экипажа, ворвались без комбинезонов, в легких спортивных костюмах, наспех разгерметизировав голубой холл, они не услышали уже от своего командира ни слова. Тело Пульсара конвульсивно вздрагивало.
— Похоже на внезапную остановку сердца, — объяснял Николиан, поднимаясь. — Но все должно быть хорошо… Мне удалось запустить сердце… Наружный массаж… Немедленно вызовите машину из нашего медицинского центра.
Друзья Пульсара были ошеломлены.
— Все произошло внезапно. Мы разговаривали… Вдруг я увидел, что ему плохо… он побледнел, зрачки расширились… Я сразу же начал звать вас и старался хоть чем-то помочь… Наружный массаж сердца…
Антон Пульсар будто бы пришел в сознание, тяжело дышал, уставившись глазами в одну точку. Над ним склонились.
— Антон! Антон! Что случилось? Что с тобой?
Но он лишь беззвучно шевелил губами. Никому и в голову не пришло, что фонотранслятор отключен.
— Ты что с ним сделал?! — закричал кто-то из команды. — Что?! — и бросился на Николиана.
Но его остановил другой:
— Этот парень говорит правду. Я сидел в операторской, слушал их разговор, наблюдал на экране… Было так, как он говорит… Нужно немедленно вызывать машину… Если и вправду была остановка сердца, этим нельзя пренебрегать…
Николиан больше не проронил ни слова. В дальнейшем события развивались не менее молниеносно. Джерри сопровождал Пульсара до самой «Виктории». Остальное завершилось быстро…
Потом Николиан плакал. Плакал искренне… от радости.
«Мы ничего не смогли к сожалению, сделать. Операция прошла удачно… Мы вживили сердечный стимулятор… У нас на Дюлии нет ни одного сердечного протеза… Клянусь вам, мы сделали все, что могли… Но сердце отказало…»
К тому времени у Николиана Джерри было семь верных ему единомышленников. Один из них — хирург.
Тело Пульсара вернулось на Землю.
Вскоре после отлета транспортного корабля комбинат «Виктория» начал функционировать.
Николиан Джерри, появись малейшая возможность, поставил бы памятник Антону Пульсару на центральной площади города.
Это было первым его преступлением. Однако сам Николиан иначе оценивал собственный поступок.
«Конечно, подобным нельзя во всеуслышание гордиться, о нем никому не расскажешь, однако в каждом деле существует черновая, неблагодарная работа. И если припомнить, то в человеческой истории отыщется гораздо больше таких черновиков-заготовок, чем благородных добрых деяний, — убеждал, успокаивая, себя Николиан. «Зерна сегодняшнего добра вырастают на перегное вчерашнего зла», — говорил как-то отец. Разве не верно? Человечество размножает и выращивает на животноводческих фермах и потом забивает своих эволюционных предшественников спокойно, без сантиментов, для питания, одежды и прочих нужд. А сколько жизней принесено в дар смерти самими людьми в бесчисленных войнах?! Сколько астроисследователей погибает в глубинах вселенной?! И просто от старости…
Такова сама жизнь, ее финал! Разве при всем этом шестьсот тысяч наших калек-переселенцев не имеют права попытаться стать счастливыми победителями своего недуга?! Порой простые условности становятся непреодолимым барьером прогрессу… Разумная ложь во сто крат полезнее правды… Люди хотят чувствовать себя справедливыми и мудрыми, добрыми и честными, они согласны, чтобы их обманули, но красиво и умно, только бы убедили их, что они именно такими и являются, какими мечтают себя видеть… Так нужно же кому-то стать чернорабочим…»
Семеро ближайших друзей Николиана полностью разделяли его взгляды. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы начать строительство «Виктории» и ловко скрыть истинный источник получения энемы… Но… Николиан боялся… «Люди хотят быть обманутыми и одновременно не желают знать о том, что обмануты».
Всего несколько раз в своей жизни Николиан испытывал действие реминиса. То удивительное состояние блаженства, ни с чем не сравнимого ощущения собственной мудрости и всеобщей гармонии, когда все окружающее принимает необыкновенно острые признаки целесообразности и прелести, навсегда запомнились ему. Да, именно реминис и поможет! Таблетки счастья и здоровья! Еще одна небольшая ложь — в этом помог ему Мартин Стелкер своим «научным открытием». Реминис оказался очень нужным для процессов обмена веществ. Таблетки счастья, здоровья и долголетия!
По правде говоря, Мартин Стелкер колебался:
— Послушай, Николиан… Может, следует остановиться…
— Что? — Джерри презрительно улыбнулся.
— Нужно все взвесить… Мы с тобою не дети…
Мартин был на семь лет моложе Джерри.
— Да, к сожалению, уже не дети… И потому мы сами должны решать собственную судьбу. Никто не сделает этого ни за тебя, ни за меня. Нас с тобой многое объединяет, Мартин. У тебя тоже нет матери, как и у меня. Я не желаю возвращаться на Землю. И ты не хочешь. Мы останемся здесь. Но, согласись, бессмысленно оставаться на планете, сознавая, что все тобою созданное вместе с тобой и исчезнет. Или, скажем, прилетят сюда новые переселенцы — молодые, сильные, здоровые. Они будут подчеркнуто снисходительны к нам, калекам. Это унизительно. Ты смиришься? Нет. Значит, цель у нас с тобою одна. И путь один. Ты убедишь большинство наших людей в пользе реминиса, Виталий Гар организует его массовое производство… Так нужно… Реминис освобождает человека от болезненных сомнений. Это необходимо. Необходимо даже нам самим. Мы не должны сомневаться ни в чем. «Виктория» — будущее нашей планеты, будущее каждого из нас… А одно-два тела в год… такая мелочь. Время от времени будут прилетать земляне. Они, понятно, боятся, но прилетать не откажутся… В конце концов, мы не прекратим заказывать разные грузы, оборудование… Кто-то из прилетевших может и заболеть…
А потом… потом Дюлия начнет диктовать свои условия!..
Из дневника Ферроса Вейна
«Вчера я имел возможность убить его. Убить Николиана Джерри. И если б хоть малейшая надежда была, что это изменит что-то на Дюлии, я без колебаний исполнил бы свой долг. Но вполне очевидно — ничего не изменится. Не стало б Николиана. Не стало б меня. Но осталась бы «Виктория». А остановить «Викторию» мы не в состоянии. Система Николиана работает безотказно. Шестьсот тысяч переселенцев, отравленных реминисом, и четыреста тысяч дюлийцев, «рожденных» «Викторией», — это уже единый общественный организм»…
— Добрый» день, Феррос. Вы, кажется, хотели меня видеть?
— Да, — ответил профессор с досадной беспомощностью.
Поднялся из-за стола. За последнее время он трижды пытался встретиться с Николианом Джерри, но тот демонстративно избегал встреч. И вот вдруг сам пришел к профессору в лабораторию.
Джерри сел к столу спокойно, основательно, по-домашнему.
— Как вам работается, профессор?
Феррос ничего не ответил, нервничая, достал сигарету. Приход Николиана явился для него полной неожиданностью.
— Напрасно курите, профессор. Даже эти арниковые сигареты… еще с Земли… Нужно беречь себя, — заметил покровительственно. — Так как вам у нас на Дюлии? Только откровенно, профессор.
Феррос промолчал опять. Николиан протянул ему свою коробочку с мелкими таблетками. Реминис.
— Угощайтесь.
— Благодарю… Не употребляю…
— Напрасно…
— Вполне возможно.
— Что вам не нравится у нас на Дюлии? — В голосе Николиана звучало искреннее беспокойство, и, у профессора Вейна мурашки пробежали по спине. «Что это? Издевательство? Цинизм? Безумие?» Но, собравшись с силами, спокойно ответил:
— Все.
— Вам все не нравится? — также спокойно спросил Николиан.
— Да.
— Вам не нравится ваше помещение, где имеется все необходимое для жизни и даже для любых прихотей… Вам не нравится возможность самостоятельно распоряжаться собственным временем… Вам, наконец, не нравится, что никто ни к чему вас не принуждает…
— От меня требуется лишь одно…
— Оставьте, профессор, — перебил его Николиан. — Это требует от вас не Дюлия, а сама жизнь… Но к этому мы вернемся несколько позже, с вашего позволения… Вам не нравится, что вам сразу предоставили возможность работать, творить… Я убежден, что лучших лабораторий вы не видели в своей жизни… Но наша лаборатория вам не нравится… И наша библиотека… И покладистые, послушные дюлийцы, собственно, ваши слуги… Все вам не нравится. Так, профессор?
Николиан Джерри положил в рот таблетку реминиса, не спеша разгрыз ее, проглотил.
— Вы уже все знаете о Дюлии. По крайней мере — многое. Точно так же, как и мы многое знаем о вашей миссии, к слову сказать, и о «Программе трехсот»… — Говоря, Николиан, при внешнем безразличии, внимательно наблюдал: какое впечатление произведет сказанное им. Но тщетно. — Не обижайтесь, что я не смог сразу встретиться с вами, когда вы хотели этого, но… у меня столько неотложных дел, — и в глазах засветилась насмешка. — Однако нам и вправду давно уже пора поговорить, спокойно посоветоваться, обмозговать все, наконец, пофилософствовать, как землянин с землянином, точнее, как дюлиец с дюлийцем… Вас не обидело, что я так сказал? Ведь вы тоже, по сути, дюлиец.
— Нет! — со злым ударением ответил Феррос. — Я не чувствую себя дюлийцем.
— Напрасно… Впрочем, можете продолжать чувствовать себя землянином, который никогда не возвратится на Землю.
— Вы так думаете? — невольно вырвалось у профессора, и он с досадой заметил, как некстати уверенно и с иронией прозвучал его голос, замер в испуге: вдруг Николиан заподозрит, догадается об установившейся у них радиосвязи с Землей.
— Не только думаю, уверен. И приложу к этому максимум усилий. Собственно говоря, уже приложил… — не заметил растерянности профессора Джерри, сам находясь в напряжении. — А вы надеетесь вернуться? Думаете воспользоваться кораблем, который я вызвал с Земли? Уверяю, вам это не удастся. Или уверены в своем передатчике… — И он громко, самоуверенно рассмеялся. — Хотите, я вам кое-что покажу?
Николиан на мгновение стал безобразен в самоуверенности и самодовольстве. А Феррос Вейн (затаив внутреннее торжество своей догадки) сдерживал страстное желание убить или хотя бы ударить этого дегенерата и маньяка. На лабораторном столе лежала тяжелая свинцовая подставка плазменной горелки.
— Так идемте посмотрим вместе, — вновь предложил Николиан.
И они пошли. Феррос Вейн понимал, догадывался, куда они идут, и внутренне готовил себя к тому, чтобы поискуснее разыграть испуг, растерянность, естественнее воспроизвести свое поведение в трагедийной ситуации.
— Что это за сооружение? — спросил Николиан и удовлетворенно усмехнулся.
Феррос долго молчал. Закрыл глаза, стиснул зубы, чтобы скрыть и подавить радость… не дать ей прорваться, когда заговорит.
— М-мы проиграли, — ответил едва слышно. — Теперь всему конец, — продолжил с отчаянием в голосе.
— Я думаю иначе: не конец, а лишь начало. Да-да, начало вашей дюлийской жизни.
Феррос Вейн дотронулся до незавершенного нейтринопередатчика, замаскированного под криосублиматор, и посмотрел на Джерри с явной ненавистью.
— Как вы догадались?
Николиан засмеялся;
— Простите, но не с дураками же дело имеете. Кстати, даже успев его закончить, все равно… Помещения всех без исключения лабораторий экранированы, а нейтрино-фильтры самые надежные. Так вот — все равно вы не передали б на Землю ни кванта энергии… Но, вполне понятно, этого вы не знали. И потому надеялись. Не так ли?
Передатчик, обнаруженный и «рассекреченный» службой Николиана, монтировался специально так, чтобы отвлечь внимание от другого, который давно и регулярно выходил на связь с Землей. И связь та была устойчивой и двусторонней. Таким образом, сказочки о фильтрах — очередная ложь. Дальновидная ложь, для того, чтобы усилить чувство обреченности. — Земля уже знала все о Дюлии. Летел корабль.
Но путь его — длиною в четыре года. А каждый год они теряли двух-трех товарищей.
Оранж остановился возле ворот академии и тихо произнес, открывая дверцу:
— Оставайся спокойным, Сандро-Дю. Спокойствие — источник мудрости. Береги себя.
Сандро Новак ничего не ответил и почувствовал — Оранж обиделся, не услышав в ответ даже простого «спасибо». Сандро направился по длинной ситалловой дорожке ко входу. По обе стороны ее — дюлийские тополя и кусты боярышника.
Назвал свое имя дежурному.
— Семен-Дю вас ждет, — ответил тот после недолгой паузы. — Проходите, Семен-Дю сейчас выйдет к вам.
Сандро сел у стола в глубокое мягкое кресло. Никто из землян не видел Семена с тех самых пор, как он стал консультантом Джерри. Каждый пытался понять — в чем дело? Убеждали себя — так нужно! Один из трехсот вот уже шесть лет является правой рукой самого Николиана Джерри. Нельзя пренебрегать этим обстоятельством, не стоит рисковать…
Семен Михай вошел тихо и неожиданно. Сандро вздрогнул от прикосновения к своему плечу.
«Как он изменился. Усталое серое лицо. Вялая улыбка вместо приветствия. Садится в кресло рядом. Под глазами отечные мешки. Зрачки, сильно суженные, как маковые зерна. От реминиса…»
Болезненно улыбаясь, Семен произнес:
— Она умерла…
Новака испугали, удивили его слова и улыбка и какое-то обреченное умиление.
— Кто умер?
— Помнишь, еще на Земле умерла… Моя Пальма… Такая умная собака! — повысил голос. Затем с грустью спросил: — Тебе не жаль мою суку, Сандро?
Новак с болью в душе понял, психика Семена Михая окончательно разрушена реминисом.
— Ты не бойся, Сандро. Можешь говорить. В моем доме можешь говорить все. В моем доме нет системы медицинского наблюдения. Я гарантирую. Это было моим условием сотрудничества с Николианом. Поэтому можешь не волноваться, — и он сам вдруг успокоился и снисходительно улыбнулся.
Новак смотрел на черные точки его зрачков, на слезу, задержавшуюся на землистой щеке, слышал его охрипший голос и не мог понять — кто же он теперь, Семен Михай? Кем считает себя сам?
«Он, пожалуй, даже не знает, что земляне сумели связаться с родной планетой, что прилетит корабль якобы по вызову Николиана Джерри, но все произойдет совсем не так, как планирует Джерри… Да, Семен наверняка ничего не знает. Шесть лет его никто не видел, и он никого не желал видеть. Но все это время он, безусловно, что-то делал… Программа «Билальген семнадцать»… Она спасла меня… Но я ему ничего не скажу сегодня. Ничего».
Семен Михай вытер слезу на щеке и начал говорить:
— Но пригласил я тебя, конечно, не для того, чтобы поплакать. Завтра прилетает корабль с Земли… Ты хорошенько взвесь все, Сандро, и не торопись с выводами. Не торопись с ответом. Я остановил свой выбор именно на тебе. И надеюсь — не ошибся… Скажи, тебе нравится на Дюлии?
Новак взглянул на него с большим удивлением. Он совершенно не ждал такого вопроса. И не ответил ничего.
— Сандро-Дю, я не мог ошибиться в тебе, ты, пожалуй, единственный из трехсот, кто, по моему разумению, может меня понять…
— Что, собственно, я должен понять?
— Сандро-Дю, и ты, и я, и каждый из трехсот теперь знают все о Дюлии, о комбинате «Виктория»… Но…
— Три-четыре жизни в год — такая мелочь по сравнению с обеспечением существования новой цивилизации… — в тон ему продолжил Сандро. Семен Михай не заметил даже сарказма в тоне Новака. — И даже для тех, кто «отошел» преждевременно, это не смерть, а многократное возрождение, перевоплощение в тысячи дюлийцев, появляющихся на свет…
— Да, да… — улыбнулся Семен Михай. — Ты все прекрасно понимаешь…
У Новака темные пятна пошли перед глазами. «Неужели?! Неужели он воспринял мои слова серьезно? Один из нас, трехсот, начнет сейчас уговаривать меня остаться на Дюлии. Нет! Этого не может быть!»
Семен страдальчески рассмеялся, достал из кармана небольшую синюю коробочку и положил в рот три таблетки реминиса.
— Чудесная вещь этот реминис… Я его сразу оценил здесь на Дюлии. Казалось бы мелочь, маленькая таблеточка, а сколько в ней силы скрыто, сколько воодушевления, счастья… И главное — исчезают всякие глупые сомнения, колебания, надуманные сложности бытия. Ты, пожалуй, несколько недооцениваешь реминис… Хотя — я интересовался — иногда ты тоже к нему прибегаешь. Таблетки счастья… — с вожделением произнес Семен и проглотил еще три… — Кстати, ты, верно, плохо знаешь Николиана. Это коварный хищник — умный, сильный и вероломный. Ради того, чтобы обеспечить для Дюлии чистый, здоровый биологический материал, он готов производить нападения на земные корабли, а со временем и на саму Землю!.. Ты понимаешь? То есть война. Но я фактически уже отстранил его от руководства. Первые годы я лишь формально числился консультантом. Но теперь я проявил свои способности и мыслить и руководить…
Семен улыбнулся и протянул Новаку свою синюю коробочку. Сандро взял две таблетки.
— Не думай, Семен-Дю не такой уж дурной и жестокий. Я немало пережил! Думаешь, мне легко?! — По его лицу потекли слезы, началось действие реминиса. Сандро Новак незаметно оставил свои две таблетки между пальцами, отправляя их якобы в рот. Семен, не замечая этого, продолжал: — Ты послушай меня… Я чувствую, знаю, все будет хорошо, ты меня понимаешь, мы с тобою одинаково мыслим… Ты не можешь не согласиться — для землян на Дюлии сказочные условия. Единственная неприятность — нужно рано или поздно отходить… Одному выпадает отойти первым, другому — последним… Как и вообще в жизни. Короче, Сандро-Дю, нужны люди. Очень нужны люди. Через каких-нибудь двадцать-тридцать лет проблема опять станет остро… А я не могу допустить нападения на земные корабли… Это дикость, варварство в наше время… — Семен проглотил еще несколько таблеток. — Тебе нужно побывать на Земле… не одному, а с группой наших дюлийцев… организовать там новую экспедицию или экскурсию… Нужно продумать… Завтра прилетает корабль, вызванный Николианом-Дю. Не теряя времени, через несколько дней вы отправитесь. Нужно, Сандро. Очень нужны, просто необходимы свежие люди.
Если не согласишься ты, придется… мне самому. Но у меня очень много дел, и я наконец по-настоящему взял руководство в свои руки… Я обещаю тебе… для тебя… ты будешь обеспечен реминисом в неограниченном количестве. Ты станешь самым счастливым человеком на этой планете, и… самое главное — получишь право… отойти последним… Слышишь?!
Новак боялся даже вдумываться до конца в значение услышанного набора слов.
— Если согласен, скажи… Только не вздумай хитрить. Я все учел и предусмотрел. Никакие случайности немыслимы. Так вот, подумай и ответь, согласен ли…
«Ужасный, безумный бред наркомана».
— Послушай, Семен, а почему ты доверяешь именно мне?
— Почему именно тебе? — загадочно улыбнулся Михай. — Видишь ли, я очень внимательно и тщательно изучал характеры всех, кто живет на Дюлии, ваши взгляды, привычки… Но, кроме того, скажу откровенно — тебя рекомендовал Мори-Дю.
— А если я отвечу отказом?
— Если откажешься… Ну… все останется так, как было до сих пор… Но я верю, ты согласишься. Понимаю тебя, тяжело, очень тяжело восемь лет не видеть прекрасной Дюлии, но зато потом… потом, Сандро, все на этой планете станет твоим, к твоим услугам. Тебе поручается величайшее дело нашей планеты, будущее нашей цивилизации!..»