Страница:
Госпожа Ниракина стояла на берегу реки, наблюдая за тем, как с западного берега приближается баржа с беженцами, влекомая одной из черепах. Ее сопровождал Таманьер Амбродель, по-прежнему с перевязанной рукой. Со времени Дней Правосудия прошел месяц, и с тех пор все больше и больше поселенцев с западных равнин устремлялось в Сильваност в поисках укрытия.
– Сколько их там? – спросила Ниракина, прикрывая глаза от солнца и глядя на переполненную лодку.
Таманьер сверился со своими записями.
– Четыреста девятнадцать, моя госпожа, – ответил он. – И все время прибывают новые.
Основная часть поселенцев принадлежала к беднейшим слоям Сильванести; они отправились на запад, чтобы разведать дикие земли и начать новую жизнь. Хотя лишь немногие из них были ранены, но все стерли ноги, смертельно устали и отчаялись. Истории несчастных походили одна на другую: шайки людей и эльфов Каганести сожгли их дома и велели им убираться. Эльфам Сильванести, неорганизованным, безоружным, не оставалось ничего иного, как собрать остатки своего имущества и переселяться обратно в Сильваност.
Ниракина получила разрешение мужа устроить жизнь бездомных пришельцев. Им отвели поле к югу от города, и за несколько недель здесь вырос палаточный городок. Ниракина уговорила многие городские гильдии и храмы пожертвовать в пользу несчастных деньги, еду и необходимые вещи.
Ситэл тоже делал для беженцев все, что мог, но его деятельность осложнялась необходимостью заботиться о нуждах государства. Каждый день Звездная Башня наполнялась эльфами, уговаривавшими Пророка вооружить армию и очистить равнины от врагов. Ситэл понимал, что это не выход. Огромная, неповоротливая армия не сможет обезвредить небольшие, подвижные бандитские отряды.
– Наши западные соседи, Торбардин и Эргот, будут очень обеспокоены появлением эльфийской армии у своих границ, – объяснял Ситэл наиболее воинственным аристократам. – Это может послужить поводом к войне, а я никогда не дам такого повода.
И беженцы продолжали возвращаться, ручеек их превратился в сплошной поток. Госпожа Ниракина выбрала себе в помощники Таманьера Амброделя, который был знаком с их нуждами и знал, какие проблемы следует решить в первую очередь. Он оказался неустанным тружеником, но, несмотря на его усилия, лагерь на берегу становился все более грязным и шумным, по мере того как эльфы переполняли его. Над палатками висело облако дыма и страха. Прошло немного времени, и жители Сильваноста забыли о сочувствии к несчастным и смотрели на них с отвращением.
Сегодня Ниракина спустилась вниз, к воде, чтобы поговорить с эльфами, выходившими на берег. Усталые, мрачные путники изумленно разглядывали жену правителя, ожидавшую их на грязном берегу: ее богатые одежды волочились по лужам, и с ней был лишь Таманьер Амбродель.
– Они такие усталые, такие печальные, – шептала Ниракина.
Таманьер стоял рядом, делая заметки на восковой дощечке.
– Невесело это – лишиться родного дома и тех, кто тебе дороже всего. – Таманьер пропустил двадцать прибывших и преградил оставшимся дорогу.
– Итак, в одной барже было двести двадцать, включая шестьдесят шесть людей и полуэльфов. – Он неуверенно взглянул на Ниракину. – Пророк будет недоволен тем, что в город проникли инородцы.
– Мне знакомо сердце Пророка, – чуть резко ответила Ниракина. От ее хрупкой фигуры веяло негодованием. – Но при дворе полно тех, кто хочет зла этим несчастным.
Из маленькой лодчонки на берег выкарабкалась эльфийская женщина с ребенком на руках. По пути она поскользнулась и упала на колени в мутную воду. Остальные устало брели мимо. Ниракина, не медля ни секунды, втиснулась в молчаливую толпу и помогла упавшей подняться. Глаза женщин встретились, и одетая в лохмотья нищенка произнесла:
– Благодарю тебя, моя госпожа.
И не сказав больше ни слова, она посадила ребенка на плечо и побрела к берегу. Ниракина осталась стоять, восхищенная упрямым мужеством женщины, когда чья-то рука коснулась ее локтя.
– Лучше бы тебе быть осторожнее, госпожа, – предупредил Таманьер.
Не обращая внимания на его слова, Ниракина промолвила:
– Жрецы и знать поднимут шум из-за этого, особенно из-за полукровок. – Ее невозмутимое лицо помрачнело. – Их нужно привести сюда, пусть взглянут на несчастных, которым они отказывают в крыше над головой!
Таманьер мягко увлек ее обратно, на берег. На другом конце города, в Звездной Башне, гремели обвинения в адрес беженцев.
– Когда боги сотворили мир, первым они создали наш народ, призванный хранить истину и справедливость, – утверждал Фиринкалос, жрец Эли. – Наш священный долг – сберечь нашу расу такой же чистой, как в день творения, по-прежнему оставаться Сильванести!
– Отлично сказано! Истинная правда! – зашумели голоса знатных эльфов и жрецов.
Ситас взглянул на отца. Пророк невозмутимо выслушивал все это, но выглядел недовольным. Дело было не только в том, что отцу не нравились слова ученого Фиринкалоса; Ситасу уже приходилось слышать подобные речи. Однако ему было известно, что Пророк терпеть не может поучений, от кого бы они ни исходили.
С тех пор как закончились Дни Правосудия, Ситас неотлучно пребывал рядом с отцом, участвуя в управлении страной и решении каждодневных дел. Его уважение по отношению к Ситэлу возрастало при виде того, как отцу удавалось находить золотую середину среди мнений жрецов, идей знати, нужд гильдий и собственных мыслей о благе Сильванести.
Ситас научился уважать, но не восхищаться. Он считал отца слишком мягким, слишком часто поддающимся неправым мнениям. Это удивляло его, он всегда считал Ситэла волевым правителем. Почему Пророк просто не потребует подчинения, вместо того чтобы бесконечно идти на компромиссы?
Ситэл махнул собравшимся, требуя тишины. Мирителисина, главная жрица Квенести Па, поднялась, прося позволения Пророка высказать свое мнение. Зал затих, и Ситэл велел Мирителисине начинать.
– Я хотела бы спросить чистого и благородного Фиринкалоса, как он предполагает поступить с мужчинами, женщинами и детьми, изнемогающими в хижинах на берегу реки, с теми, у кого в жилах не течет чистая кровь, но кто теснейшим образом связан с нашим народом? – Голос ее заполнил башню. В молодости Мирителисина была известной певицей, и сейчас она применяла свое искусство, чтобы воздействовать на слушателей. – Неужели мы должны сбросить их в реку? Изгнать их с острова, обратно к мечам и факелам бандитов, что заставили их бежать на восток?
Несколько голосов грубо прокричали в ответ: «Да!»
Ситас, сложив руки, разглядывал Мирителисину. Она выделялась среди собравшихся в своей сапфировой головной повязке, белой мантии с развевающимся небесно-голубым поясом. Ее волосы, доходившие до талии, рассыпались по спине, когда она повернулась и указала пальцем на толпу эльфов, состоявшую в основном из мужчин.
– Да как же вам не стыдно? – возвысила голос Мирителисина. – Неужели в Сильваносте нет милосердия? Люди и полуэльфы пришли сюда не по своей воле! Им причинили зло, которое может постучаться в дверь каждого из нас. Но обращаться с ними как с животными, отказывать им в крове – такое же зло. Мои священные братья, разве это справедливый и истинный путь, о котором говорил достойный Фиринкалос? Мне так не кажется. Такие жестокие слова можно скорее услышать от служителей Королевы Драконов!
Ситас напрягся. Своевольная жрица зашла слишком далеко! Фиринкалос и его соратники были того же мнения. Они протискивались вперед, рассерженные сравнением со жрецами Властительницы Зла. Воздух наполнился бранными словами, однако Ситэл, откинувшись на спинку трона, ничего не предпринимал, чтобы успокоить разъяренных жрецов.
Ситас обернулся к отцу.
– Могу я сказать слово? – тихо попросил он.
– Я все жду, когда же ты выступишь, – нетерпеливо ответил отец. – Вперед. Но помни, если ты отправляешься купаться со змеями, то тебя могут и укусить.
Ситас поклонился отцу.
– Настало тяжкое время для нашего народа, – громко начал он. Пререкания в толпе стихли, и принц понизил голос. – После событий на Западе стало очевидно, что люди, вероятно при поддержке императора Эргота, пытаются захватить наши равнинные и лесные владения не в открытом бою, а изгоняя фермеров и торговцев. Их оружие – страх, и пока что оно действует даже лучше, чем ожидали враги. Я сказал вам об этом, чтобы вы вспомнили, кто повинен в происходящем.
Ситэл удовлетворенно кивнул. Ситас, заметив реакцию отца, продолжил:
– Беженцы пришли в Сильваност в поисках защиты, и мы не можем им отказать. Это наш долг. Мы защищаем тех, кто не принадлежит к нашему народу, потому что они приползли на коленях, как и должны приходить к господам вассалы. Укрывать их от зла правильно не только потому, что боги учат нас справедливости, но и потому, что эти люди выращивают наше зерно, платят нам налоги и клянутся нам в верности.
По рядам собравшихся пронесся шепот. Спокойный, рассудительный голос Ситаса, отточенный в диспутах со священниками Матери, успокоил бушующие страсти. Жрецы отошли от гнева. Мирителисина едва заметно улыбнулась.
Ситас упер руки в бока и обвел присутствующих глазами с непреклонной решимостью.
– Но берегитесь ошибок! Сохранение нашей расы имеет огромное значение. Не просто сохранение чистоты нашей крови, но и неприкосновенности наших обычаев, традиций, законов. По этой причине я прошу Пророка определить новое место для лагеря беженцев, на западном берегу Тон-Таласа, чтобы все люди и полуэльфы селились там. Более того, я предлагаю отослать туда из палаточного городка всех, кто не принадлежит к народу Сильванести.
Воцарилась тишина – собравшиеся обдумывали предложение, а затем башня огласилась криками: «Отлично сказано! Превосходная мысль!»
– А как быть с теми мужьями и женами людей, в чьих жилах течет чистая кровь Сильванести? – потребовала ответа Мирителисина.
– Они, разумеется, могут присоединиться к своим семьям, – просто сказал Ситас.
– Их следует заставить это сделать, – настаивал Дамрот, жрец Кири Джолит, – они наносят ущерб нашей расе.
Ситэл постучал массивным кольцом-печаткой по подлокотнику трона. Звук разнесся по Звездной Башне, и голоса сразу же затихли.
– Мой сын делает мне честь, – произнес Пророк. – Пусть все, что он предложил, будет исполнено.
Жрица Квенести Па открыла было рот, чтобы возразить, но Ситэл предупреждающе постучал по трону:
– Те эльфы Сильванести, кто имеет супругов-людей, пойдут со своими родичами. Они сами выбрали свой путь и теперь должны идти до конца. Да будет так.
Он поднялся, и это послужило сигналом к окончанию аудиенции. Собравшиеся, все как один, низко поклонились и покинули зал. Через несколько минут в башне остались лишь Ситэл и его сын.
– Эта Мирителисина, – с кривой усмешкой выдавил Пророк, – сильная женщина.
– Она слишком сентиментальна, – пожаловался Ситас, подходя к отцу. – Но я что-то не слышал от нее предложений взять полукровок в свой храм.
– Этого она не предлагала, однако, насколько я слышал, истратила треть богатств храма на палатки и дрова для них. – Пророк потер лоб и отрывисто вздохнул. – Как ты думаешь, война все-таки начнется? У нас нет доказательств, что за всем этим стоит Эргот.
Ситас нахмурился:
– Это не простые разбойники. Простые разбойники не бросают золото ради того, чтобы срубить фруктовые деревья. Я так понимаю, что новый император, Ульв Десятый, – амбициозный молодой интриган. Возможно, если мы открыто предъявим ему претензии, он утихомирит этих бандитов, что хозяйничают на наших западных равнинах.
Ситэл с сомнением взглянул на него:
– С людьми сложно иметь дело. Они коварнее, чем кендеры, а их алчность даже гоблина заставит покраснеть. И все же им знакомы понятия чести, верности, мужества. Было бы легче, если бы они были просто жестоки или просто благородны, но так с ними… трудно. – Поднявшись с трона. Пророк добавил: – И все же разговоры обходятся дешевле войны. Подготовь письмо императору Эргота. Попроси его прислать посла, чтобы покончить с этими безобразиями на равнинах. О, и хорошо бы послать такое же письмо королю Торбардина. Здесь без него не обошлось.
– Я начну немедленно, – с глубоким поклоном отвечал Ситас.
Обычно дипломатические послания к чужеземным правителям составляли профессиональные писцы, но на этот раз Ситас решил написать письмо сам. Усевшись у ониксового столика в своем кабинете, он обмакнул тонкое перо в чернила и принялся составлять приветствие. «Его Мудрейшему и Высокородному Величеству Ульву Десятому, Императору, Принцу Далтигота, Великому Герцогу Колема, и прочая, и прочая». Принц покачал головой. Люди были без ума от титулов; они нагромождали их вереницы после имен! «От Ситэла, Звездного Пророка, сына Сильваноса. Приветствую тебя, мой царственный брат».
В комнату ворвалась Герматия, ее золотисто-рыжие волосы в беспорядке развевались за спиной, мантия перекосилась. Ситас вздрогнув от неожиданности, уронил на дорогой пергамент каплю чернил.
– Ситас! – задыхаясь воскликнула она, подбегая к нему словно вихрь. – Они восстали!
– Кто восстал? – раздраженно пробурчал он.
– Фермеры и поселенцы, недавно пришедшие с Запада. Кто-то прослышал, что Пророк собирается выгнать их из Сильваноста, и они начали крушить и жечь все вокруг. Целая банда их напала на Рынок! Часть его горит!
Ситас поспешил к балкону, отбросил в сторону тяжелую парчовую занавесь и ступил наружу. Из его окон нельзя было видеть Рынок, но в сыром осеннем воздухе крики были слышны издалека.
– Туда послали королевскую гвардию? – спросил он, быстрыми шагами вернувшись в комнату.
Герматия пыталась перевести дыхание, на бледных щеках заиграл румянец.
– Думаю, что да. Я видела, как туда направлялись воины. Мне пришлось остановиться – отряд преградил носилкам дорогу, я вышла и побежала во дворец.
– Тебе не следовало этого делать, – жестко произнес Ситас. Он представил себе Герматию, несущуюся по улице, словно какая-нибудь дикарка Каганести. Что подумают простые люди, увидев, как его жена в одиночку бегает по городу?
Когда Герматия уперла руки в бока, принц заметил, что мантия ее соскользнула, оголив плечо. Огненные волосы выбились из прически, водопад кудрей обрамлял пылающее лицо. При словах мужа женщина покраснела еще сильнее.
– Я подумала, что необходимо как можно скорее сообщить тебе эту новость!
– Новость рано или поздно дошла бы до меня, – сухо ответил Ситас и позвонил. Как по волшебству, на пороге появилась эльфийская горничная. – Чашу воды и полотенце для госпожи Герматии, – приказал Ситас.
Девушка поклонилась и исчезла.
Герматия сбросила с плеч пыльную мантию.
– Мне не нужна вода! – гневно воскликнула она. – Мне нужно знать, что ты теперь собираешься предпринять!
– Воины подавят мятеж, – невозмутимо ответил принц, возвращаясь к столу, и нахмурился, увидев, что пергамент испорчен.
– Что ж, надеюсь, с госпожой Ниракиной ничего не случится! – добавила Герматия.
Ситас отбросил перо, которое вертел в руке.
– Что ты имеешь в виду? – резко произнес он.
– Твоя мать там, среди мятежников!
Он схватил Герматию за руки так крепко, что у нее вырвался стон.
– Не лги мне, Герматия! Зачем матери идти туда?
– А ты не знаешь? Она была у реки с этим парнем, Амброделем, помогала несчастным беженцам.
Ситас немедленно выпустил жену, и она отступила на шаг. Он быстро соображал. Затем, подбежав к изящному платяному шкафу из красного дерева, сорвал с крючка плащ и накинул его на плечи. Рядом висел пояс с узким мечом, копией оружия его брата. Ситас надел меч, который смешно смотрелся на его хрупких бедрах.
– Я иду искать свою мать, – объявил он.
Герматия схватила одежду:
– Я пойду с тобой!
– Нет, не пойдешь, – твердо возразил муж. – Тебе не подобает бродить по улицам. Ты останешься здесь.
– Я буду делать то, что мне угодно!
Герматия направилась к двери, но Ситас поймал ее за руку и оттащил обратно. Глаза ее яростно засверкали.
– Если бы не я, ты бы даже не узнал об опасности! – прошипела она.
Дрожащим от напряжения голосом Ситас предупредил:
– Госпожа, если ты дорожишь моим добрым отношением, то поступишь, как я сказал.
Она выставила вперед подбородок:
– Неужто? А если я не подчинюсь, что ты сделаешь? Ударишь меня?
Ситасу показалось, будто взгляд ее синих глаз пронзил его насквозь, и, забыв беспокойство о судьбе матери, он поддался порыву страсти. Звездный камень на шее Герматии ослепительно сверкал. Щеки ее горели, глаза искрились. Их совместная жизнь была такой пресной. Так мало огня, так мало чувства. Ее руки в руках Ситаса были такими нежными, теплыми. Она подалась вперед. Но в то мгновение, когда губы их встретились, Герматия прошептала:
– Я буду делать то, что мне угодно!
Принц отшвырнул жену прочь, тяжело дыша и стараясь успокоиться. Она пользовалась своей красотой как оружием – не только с народом, но даже и с ним. Ситас трясущейся рукой застегнул воротник плаща.
– Найди моего отца и скажи ему, что случилось и куда я пошел.
– Где Пророк? – угрюмо спросила Герматия.
– Не знаю, – резко ответил он. – Почему бы тебе самой это не выяснить?
И не говоря больше ни слова, Ситас поспешил из комнаты.
В дверях он столкнулся со служанкой, несущей чашу теплой воды и мягкое белое полотенце. Эльфийская горничная отступила, давая дорогу принцу, затем подала Герматии чашу. Женщина, злобно взглянув на прислугу, вышибла чашу из ее рук. Бронзовый сосуд зазвенел о мраморные плиты, а вода пролилась Герматии на ноги.
Глава 12
– Сколько их там? – спросила Ниракина, прикрывая глаза от солнца и глядя на переполненную лодку.
Таманьер сверился со своими записями.
– Четыреста девятнадцать, моя госпожа, – ответил он. – И все время прибывают новые.
Основная часть поселенцев принадлежала к беднейшим слоям Сильванести; они отправились на запад, чтобы разведать дикие земли и начать новую жизнь. Хотя лишь немногие из них были ранены, но все стерли ноги, смертельно устали и отчаялись. Истории несчастных походили одна на другую: шайки людей и эльфов Каганести сожгли их дома и велели им убираться. Эльфам Сильванести, неорганизованным, безоружным, не оставалось ничего иного, как собрать остатки своего имущества и переселяться обратно в Сильваност.
Ниракина получила разрешение мужа устроить жизнь бездомных пришельцев. Им отвели поле к югу от города, и за несколько недель здесь вырос палаточный городок. Ниракина уговорила многие городские гильдии и храмы пожертвовать в пользу несчастных деньги, еду и необходимые вещи.
Ситэл тоже делал для беженцев все, что мог, но его деятельность осложнялась необходимостью заботиться о нуждах государства. Каждый день Звездная Башня наполнялась эльфами, уговаривавшими Пророка вооружить армию и очистить равнины от врагов. Ситэл понимал, что это не выход. Огромная, неповоротливая армия не сможет обезвредить небольшие, подвижные бандитские отряды.
– Наши западные соседи, Торбардин и Эргот, будут очень обеспокоены появлением эльфийской армии у своих границ, – объяснял Ситэл наиболее воинственным аристократам. – Это может послужить поводом к войне, а я никогда не дам такого повода.
И беженцы продолжали возвращаться, ручеек их превратился в сплошной поток. Госпожа Ниракина выбрала себе в помощники Таманьера Амброделя, который был знаком с их нуждами и знал, какие проблемы следует решить в первую очередь. Он оказался неустанным тружеником, но, несмотря на его усилия, лагерь на берегу становился все более грязным и шумным, по мере того как эльфы переполняли его. Над палатками висело облако дыма и страха. Прошло немного времени, и жители Сильваноста забыли о сочувствии к несчастным и смотрели на них с отвращением.
Сегодня Ниракина спустилась вниз, к воде, чтобы поговорить с эльфами, выходившими на берег. Усталые, мрачные путники изумленно разглядывали жену правителя, ожидавшую их на грязном берегу: ее богатые одежды волочились по лужам, и с ней был лишь Таманьер Амбродель.
– Они такие усталые, такие печальные, – шептала Ниракина.
Таманьер стоял рядом, делая заметки на восковой дощечке.
– Невесело это – лишиться родного дома и тех, кто тебе дороже всего. – Таманьер пропустил двадцать прибывших и преградил оставшимся дорогу.
– Итак, в одной барже было двести двадцать, включая шестьдесят шесть людей и полуэльфов. – Он неуверенно взглянул на Ниракину. – Пророк будет недоволен тем, что в город проникли инородцы.
– Мне знакомо сердце Пророка, – чуть резко ответила Ниракина. От ее хрупкой фигуры веяло негодованием. – Но при дворе полно тех, кто хочет зла этим несчастным.
Из маленькой лодчонки на берег выкарабкалась эльфийская женщина с ребенком на руках. По пути она поскользнулась и упала на колени в мутную воду. Остальные устало брели мимо. Ниракина, не медля ни секунды, втиснулась в молчаливую толпу и помогла упавшей подняться. Глаза женщин встретились, и одетая в лохмотья нищенка произнесла:
– Благодарю тебя, моя госпожа.
И не сказав больше ни слова, она посадила ребенка на плечо и побрела к берегу. Ниракина осталась стоять, восхищенная упрямым мужеством женщины, когда чья-то рука коснулась ее локтя.
– Лучше бы тебе быть осторожнее, госпожа, – предупредил Таманьер.
Не обращая внимания на его слова, Ниракина промолвила:
– Жрецы и знать поднимут шум из-за этого, особенно из-за полукровок. – Ее невозмутимое лицо помрачнело. – Их нужно привести сюда, пусть взглянут на несчастных, которым они отказывают в крыше над головой!
Таманьер мягко увлек ее обратно, на берег. На другом конце города, в Звездной Башне, гремели обвинения в адрес беженцев.
– Когда боги сотворили мир, первым они создали наш народ, призванный хранить истину и справедливость, – утверждал Фиринкалос, жрец Эли. – Наш священный долг – сберечь нашу расу такой же чистой, как в день творения, по-прежнему оставаться Сильванести!
– Отлично сказано! Истинная правда! – зашумели голоса знатных эльфов и жрецов.
Ситас взглянул на отца. Пророк невозмутимо выслушивал все это, но выглядел недовольным. Дело было не только в том, что отцу не нравились слова ученого Фиринкалоса; Ситасу уже приходилось слышать подобные речи. Однако ему было известно, что Пророк терпеть не может поучений, от кого бы они ни исходили.
С тех пор как закончились Дни Правосудия, Ситас неотлучно пребывал рядом с отцом, участвуя в управлении страной и решении каждодневных дел. Его уважение по отношению к Ситэлу возрастало при виде того, как отцу удавалось находить золотую середину среди мнений жрецов, идей знати, нужд гильдий и собственных мыслей о благе Сильванести.
Ситас научился уважать, но не восхищаться. Он считал отца слишком мягким, слишком часто поддающимся неправым мнениям. Это удивляло его, он всегда считал Ситэла волевым правителем. Почему Пророк просто не потребует подчинения, вместо того чтобы бесконечно идти на компромиссы?
Ситэл махнул собравшимся, требуя тишины. Мирителисина, главная жрица Квенести Па, поднялась, прося позволения Пророка высказать свое мнение. Зал затих, и Ситэл велел Мирителисине начинать.
– Я хотела бы спросить чистого и благородного Фиринкалоса, как он предполагает поступить с мужчинами, женщинами и детьми, изнемогающими в хижинах на берегу реки, с теми, у кого в жилах не течет чистая кровь, но кто теснейшим образом связан с нашим народом? – Голос ее заполнил башню. В молодости Мирителисина была известной певицей, и сейчас она применяла свое искусство, чтобы воздействовать на слушателей. – Неужели мы должны сбросить их в реку? Изгнать их с острова, обратно к мечам и факелам бандитов, что заставили их бежать на восток?
Несколько голосов грубо прокричали в ответ: «Да!»
Ситас, сложив руки, разглядывал Мирителисину. Она выделялась среди собравшихся в своей сапфировой головной повязке, белой мантии с развевающимся небесно-голубым поясом. Ее волосы, доходившие до талии, рассыпались по спине, когда она повернулась и указала пальцем на толпу эльфов, состоявшую в основном из мужчин.
– Да как же вам не стыдно? – возвысила голос Мирителисина. – Неужели в Сильваносте нет милосердия? Люди и полуэльфы пришли сюда не по своей воле! Им причинили зло, которое может постучаться в дверь каждого из нас. Но обращаться с ними как с животными, отказывать им в крове – такое же зло. Мои священные братья, разве это справедливый и истинный путь, о котором говорил достойный Фиринкалос? Мне так не кажется. Такие жестокие слова можно скорее услышать от служителей Королевы Драконов!
Ситас напрягся. Своевольная жрица зашла слишком далеко! Фиринкалос и его соратники были того же мнения. Они протискивались вперед, рассерженные сравнением со жрецами Властительницы Зла. Воздух наполнился бранными словами, однако Ситэл, откинувшись на спинку трона, ничего не предпринимал, чтобы успокоить разъяренных жрецов.
Ситас обернулся к отцу.
– Могу я сказать слово? – тихо попросил он.
– Я все жду, когда же ты выступишь, – нетерпеливо ответил отец. – Вперед. Но помни, если ты отправляешься купаться со змеями, то тебя могут и укусить.
Ситас поклонился отцу.
– Настало тяжкое время для нашего народа, – громко начал он. Пререкания в толпе стихли, и принц понизил голос. – После событий на Западе стало очевидно, что люди, вероятно при поддержке императора Эргота, пытаются захватить наши равнинные и лесные владения не в открытом бою, а изгоняя фермеров и торговцев. Их оружие – страх, и пока что оно действует даже лучше, чем ожидали враги. Я сказал вам об этом, чтобы вы вспомнили, кто повинен в происходящем.
Ситэл удовлетворенно кивнул. Ситас, заметив реакцию отца, продолжил:
– Беженцы пришли в Сильваност в поисках защиты, и мы не можем им отказать. Это наш долг. Мы защищаем тех, кто не принадлежит к нашему народу, потому что они приползли на коленях, как и должны приходить к господам вассалы. Укрывать их от зла правильно не только потому, что боги учат нас справедливости, но и потому, что эти люди выращивают наше зерно, платят нам налоги и клянутся нам в верности.
По рядам собравшихся пронесся шепот. Спокойный, рассудительный голос Ситаса, отточенный в диспутах со священниками Матери, успокоил бушующие страсти. Жрецы отошли от гнева. Мирителисина едва заметно улыбнулась.
Ситас упер руки в бока и обвел присутствующих глазами с непреклонной решимостью.
– Но берегитесь ошибок! Сохранение нашей расы имеет огромное значение. Не просто сохранение чистоты нашей крови, но и неприкосновенности наших обычаев, традиций, законов. По этой причине я прошу Пророка определить новое место для лагеря беженцев, на западном берегу Тон-Таласа, чтобы все люди и полуэльфы селились там. Более того, я предлагаю отослать туда из палаточного городка всех, кто не принадлежит к народу Сильванести.
Воцарилась тишина – собравшиеся обдумывали предложение, а затем башня огласилась криками: «Отлично сказано! Превосходная мысль!»
– А как быть с теми мужьями и женами людей, в чьих жилах течет чистая кровь Сильванести? – потребовала ответа Мирителисина.
– Они, разумеется, могут присоединиться к своим семьям, – просто сказал Ситас.
– Их следует заставить это сделать, – настаивал Дамрот, жрец Кири Джолит, – они наносят ущерб нашей расе.
Ситэл постучал массивным кольцом-печаткой по подлокотнику трона. Звук разнесся по Звездной Башне, и голоса сразу же затихли.
– Мой сын делает мне честь, – произнес Пророк. – Пусть все, что он предложил, будет исполнено.
Жрица Квенести Па открыла было рот, чтобы возразить, но Ситэл предупреждающе постучал по трону:
– Те эльфы Сильванести, кто имеет супругов-людей, пойдут со своими родичами. Они сами выбрали свой путь и теперь должны идти до конца. Да будет так.
Он поднялся, и это послужило сигналом к окончанию аудиенции. Собравшиеся, все как один, низко поклонились и покинули зал. Через несколько минут в башне остались лишь Ситэл и его сын.
– Эта Мирителисина, – с кривой усмешкой выдавил Пророк, – сильная женщина.
– Она слишком сентиментальна, – пожаловался Ситас, подходя к отцу. – Но я что-то не слышал от нее предложений взять полукровок в свой храм.
– Этого она не предлагала, однако, насколько я слышал, истратила треть богатств храма на палатки и дрова для них. – Пророк потер лоб и отрывисто вздохнул. – Как ты думаешь, война все-таки начнется? У нас нет доказательств, что за всем этим стоит Эргот.
Ситас нахмурился:
– Это не простые разбойники. Простые разбойники не бросают золото ради того, чтобы срубить фруктовые деревья. Я так понимаю, что новый император, Ульв Десятый, – амбициозный молодой интриган. Возможно, если мы открыто предъявим ему претензии, он утихомирит этих бандитов, что хозяйничают на наших западных равнинах.
Ситэл с сомнением взглянул на него:
– С людьми сложно иметь дело. Они коварнее, чем кендеры, а их алчность даже гоблина заставит покраснеть. И все же им знакомы понятия чести, верности, мужества. Было бы легче, если бы они были просто жестоки или просто благородны, но так с ними… трудно. – Поднявшись с трона. Пророк добавил: – И все же разговоры обходятся дешевле войны. Подготовь письмо императору Эргота. Попроси его прислать посла, чтобы покончить с этими безобразиями на равнинах. О, и хорошо бы послать такое же письмо королю Торбардина. Здесь без него не обошлось.
– Я начну немедленно, – с глубоким поклоном отвечал Ситас.
Обычно дипломатические послания к чужеземным правителям составляли профессиональные писцы, но на этот раз Ситас решил написать письмо сам. Усевшись у ониксового столика в своем кабинете, он обмакнул тонкое перо в чернила и принялся составлять приветствие. «Его Мудрейшему и Высокородному Величеству Ульву Десятому, Императору, Принцу Далтигота, Великому Герцогу Колема, и прочая, и прочая». Принц покачал головой. Люди были без ума от титулов; они нагромождали их вереницы после имен! «От Ситэла, Звездного Пророка, сына Сильваноса. Приветствую тебя, мой царственный брат».
В комнату ворвалась Герматия, ее золотисто-рыжие волосы в беспорядке развевались за спиной, мантия перекосилась. Ситас вздрогнув от неожиданности, уронил на дорогой пергамент каплю чернил.
– Ситас! – задыхаясь воскликнула она, подбегая к нему словно вихрь. – Они восстали!
– Кто восстал? – раздраженно пробурчал он.
– Фермеры и поселенцы, недавно пришедшие с Запада. Кто-то прослышал, что Пророк собирается выгнать их из Сильваноста, и они начали крушить и жечь все вокруг. Целая банда их напала на Рынок! Часть его горит!
Ситас поспешил к балкону, отбросил в сторону тяжелую парчовую занавесь и ступил наружу. Из его окон нельзя было видеть Рынок, но в сыром осеннем воздухе крики были слышны издалека.
– Туда послали королевскую гвардию? – спросил он, быстрыми шагами вернувшись в комнату.
Герматия пыталась перевести дыхание, на бледных щеках заиграл румянец.
– Думаю, что да. Я видела, как туда направлялись воины. Мне пришлось остановиться – отряд преградил носилкам дорогу, я вышла и побежала во дворец.
– Тебе не следовало этого делать, – жестко произнес Ситас. Он представил себе Герматию, несущуюся по улице, словно какая-нибудь дикарка Каганести. Что подумают простые люди, увидев, как его жена в одиночку бегает по городу?
Когда Герматия уперла руки в бока, принц заметил, что мантия ее соскользнула, оголив плечо. Огненные волосы выбились из прически, водопад кудрей обрамлял пылающее лицо. При словах мужа женщина покраснела еще сильнее.
– Я подумала, что необходимо как можно скорее сообщить тебе эту новость!
– Новость рано или поздно дошла бы до меня, – сухо ответил Ситас и позвонил. Как по волшебству, на пороге появилась эльфийская горничная. – Чашу воды и полотенце для госпожи Герматии, – приказал Ситас.
Девушка поклонилась и исчезла.
Герматия сбросила с плеч пыльную мантию.
– Мне не нужна вода! – гневно воскликнула она. – Мне нужно знать, что ты теперь собираешься предпринять!
– Воины подавят мятеж, – невозмутимо ответил принц, возвращаясь к столу, и нахмурился, увидев, что пергамент испорчен.
– Что ж, надеюсь, с госпожой Ниракиной ничего не случится! – добавила Герматия.
Ситас отбросил перо, которое вертел в руке.
– Что ты имеешь в виду? – резко произнес он.
– Твоя мать там, среди мятежников!
Он схватил Герматию за руки так крепко, что у нее вырвался стон.
– Не лги мне, Герматия! Зачем матери идти туда?
– А ты не знаешь? Она была у реки с этим парнем, Амброделем, помогала несчастным беженцам.
Ситас немедленно выпустил жену, и она отступила на шаг. Он быстро соображал. Затем, подбежав к изящному платяному шкафу из красного дерева, сорвал с крючка плащ и накинул его на плечи. Рядом висел пояс с узким мечом, копией оружия его брата. Ситас надел меч, который смешно смотрелся на его хрупких бедрах.
– Я иду искать свою мать, – объявил он.
Герматия схватила одежду:
– Я пойду с тобой!
– Нет, не пойдешь, – твердо возразил муж. – Тебе не подобает бродить по улицам. Ты останешься здесь.
– Я буду делать то, что мне угодно!
Герматия направилась к двери, но Ситас поймал ее за руку и оттащил обратно. Глаза ее яростно засверкали.
– Если бы не я, ты бы даже не узнал об опасности! – прошипела она.
Дрожащим от напряжения голосом Ситас предупредил:
– Госпожа, если ты дорожишь моим добрым отношением, то поступишь, как я сказал.
Она выставила вперед подбородок:
– Неужто? А если я не подчинюсь, что ты сделаешь? Ударишь меня?
Ситасу показалось, будто взгляд ее синих глаз пронзил его насквозь, и, забыв беспокойство о судьбе матери, он поддался порыву страсти. Звездный камень на шее Герматии ослепительно сверкал. Щеки ее горели, глаза искрились. Их совместная жизнь была такой пресной. Так мало огня, так мало чувства. Ее руки в руках Ситаса были такими нежными, теплыми. Она подалась вперед. Но в то мгновение, когда губы их встретились, Герматия прошептала:
– Я буду делать то, что мне угодно!
Принц отшвырнул жену прочь, тяжело дыша и стараясь успокоиться. Она пользовалась своей красотой как оружием – не только с народом, но даже и с ним. Ситас трясущейся рукой застегнул воротник плаща.
– Найди моего отца и скажи ему, что случилось и куда я пошел.
– Где Пророк? – угрюмо спросила Герматия.
– Не знаю, – резко ответил он. – Почему бы тебе самой это не выяснить?
И не говоря больше ни слова, Ситас поспешил из комнаты.
В дверях он столкнулся со служанкой, несущей чашу теплой воды и мягкое белое полотенце. Эльфийская горничная отступила, давая дорогу принцу, затем подала Герматии чашу. Женщина, злобно взглянув на прислугу, вышибла чашу из ее рук. Бронзовый сосуд зазвенел о мраморные плиты, а вода пролилась Герматии на ноги.
Глава 12
Конец лета – идиллия
Аркубаллис наклонил голову к прозрачной воде и стал пить. Неподалеку от дерева-хижины, где жили Анайя и Макели, из-под земли бил ключ, образуя большой, спокойный водоем. Вода переливалась через край пруда и каскадом стекала по созданным природой гранитным ступеням.
С тех пор как Кит-Канан благополучно доставил всех домой, прошло два дня. Он ежедневно приходил к колодцу промыть рану на руке, та оказалась чистой и быстро заживала.
Несмотря на свою собственную рану, Анайя не позволила Кит-Канану нести себя к воде на руках. Вместо того она велела Макели добыть ей какие-то корни и листья, из которых изготовила припарку. Наблюдая, как Анайя пережевывает лечебные листья, принц в четвертый раз выслушивал рассказ Макели о его пленении.
– А потом Вольторно сказал лесорубам, что в лесу нет никаких злых духов, и они ему поверили, но скоро прибежали обратно по тропе, вопя и тыча в землю своими волосатыми лицами.
– Как ты думаешь, можем мы отдать его обратно? – устало перебила его Анайя.
– Думаю, что можем, – предположил Кит-Канан. – Корабль, наверное, еще не отчалил.
Макели, открыв рот, посмотрел на них.
– Отдать обратно? – с ужасом повторил он. Затем на лице его появилась улыбка. – Да вы надо мной издеваетесь?
– Я – нет, – отрезала Анайя и, морщась от боли, приложила к ране массу, изготовленную из жеваных листьев и корней.
Макели приуныл, но Кит-Канан подмигнул ему и предложил:
– Пойдем, прогуляемся со мной к ручью. Сейчас лучше было оставить Анайю одну. Болезнь сделала ее раздражительной.
Кит-Канан вел Аркубаллиса по лесу на поводу.
Макели шел рядом.
– Мне только одно непонятно, – помолчав, заметил Кит-Канан. – Неужели это Вольторно заколдовал меня в ту первую ночь в лесу, когда похитил у меня Аркубаллиса?
– Наверное, он, – размышлял Макели. – Его люди умирали с голоду, хотели мяса, и Вольторно приказал всем животным вокруг подчиниться ему. Олени, кролики, кабаны и другие звери давно оттуда сбежали, вороны предупредили их, что приближаются люди. Все, что он смог раздобыть, – это твой грифон, но он знал, что это животное редкостное и ценное.
Аркубаллис напился, а эльфийский принц и мальчик Каганести уселись на голубоватый валун и прислушались к журчанию воды в маленьком водопадике.
– Как хорошо, что ты ладишь с Най, – заметил Макели. – С ней нелегко ужиться.
– Я это знаю.
Маленький эльф бросил в воду веточку и принялся следить, как поток увлекает ее прочь.
– Макели, ты что-нибудь помнишь о своих родителях? Твои мать и отец – кем они были?
Макели в глубокой задумчивости нахмурил лоб:
– Не знаю. Наверное, я был совсем маленьким, когда они оставили меня.
– Оставили? Ты хочешь сказать, они умерли?
– Нет. Най всегда говорила, что наши родители ушли, чтобы в один прекрасный день вернуться, – ответил он.
Макели совершенно не походил на сестру, и Кит-Канан с трудом мог поверить, что они кровные родственники.
– А знаешь, Кит, я видел, как ты сражался с Вольторно. Это было что-то! Как ты прыгал, размахивал мечом – вжик! – Макели махнул рукой в воздухе, орудуя воображаемым клинком. – Вот бы мне уметь так драться.
– Я могу тебя научить, – предложил Кит-Канан. – Если Анайя не будет против.
Макели наморщил нос, будто почуяв неприятный запах.
– Знаю, что она ответит: «Убирайся из дома! Ты воняешь железками!»
– А может, она не заметит.
Принц с мальчиком обменялись взглядами, и одновременно покачали головами.
– Она заметит, – вздохнул Кит-Канан. – Лучше спросить разрешения.
Они вернулись на поляну. Анайя, хромая – рана, несомненно, причиняла ей боль, – выбралась из дома и устроилась на солнце. Больное место покрывало безобразное грязно-зеленое пятно.
– Най, э, Кит хочет у тебя кое-что спросить, – быстро пробормотал Макели.
Она открыла глаза:
– В чем дело?
Кит-Канан привязал Аркубаллиса к дереву в тени, подошел к больной и сел рядом на корточки.
– Макели хочет, чтобы я научил его обращению с оружием, и я могу помочь ему. Ты не возражаешь?
– Ты хочешь взять в руки железо? – резко обратилась она к мальчику и неловко приподнялась. Макели кивнул. – Давным-давно я заключила договор с лесными духами. В обмен на дар общаться с деревьями и животными я обещала охранять их от чужаков, а те, кто причиняет вред деревьям, – мои враги. И лес сказал мне, что наихудшие из этих врагов вооружены железом, безмолвным и мертвым, добытым глубоко из-под земли, обожженным в огне и годным только для убийства и разрушения. Вскоре сам запах металла стал для меня невыносим.
– Но ты же позволяешь мне носить кинжал и меч, – заметил Кит-Канан.
– Хозяин Леса выбрал тебя для важного дела, и я не могу оспаривать его решения. Ты изгнал врагов, спас моего брата и лес. – Она взглянула на Макели. – Выбор за тобой, но имей в виду: если ты возьмешь в руки оружие, то звери больше не будут с тобой разговаривать. И наверное, мне придется отослать тебя прочь.
Макели был потрясен.
– Отослать меня? – прошептал он и оглянулся вокруг. Дерево, тенистая поляна и Анайя были для него домом и семьей. – И другого пути нет?
– Нет, – просто ответила она, и на глазах Макели появились слезы.
Кит-Канан не мог понять упрямства эльфийской женщины.
– Не отчаивайся, Макели, – утешал он мальчика. – Я могу научить тебя биться на мечах с помощью деревянных палок, вместо стальных клинков.
И, взглянув на Анайю, спросил с издевкой в голосе:
– А это ты позволишь?
Она махнула рукой.
Кит-Канан положил руку на плечо Макели.
– Ну что скажешь, все еще хочешь учиться? – спросил он.
Макели вытер слезы рукавом и, сопя, ответил:
– Да.
Лето умирало, словно усталое животное, и на смену ему приближалась осень. Макели и Кит-Канан сражались на поляне на деревянных мечах. Это была не совсем безопасная забава, и случалось, что тот или другой, не сумев увернуться от ударов, получали синяки. Но никто не сердился на противника, и это, в конце концов, превратилось в нечто большее, нежели просто уроки фехтования. Между мальчиком и принцем возникла дружба. Лишившись дома и семьи, не имея никаких реальных планов на будущее, Кит-Канан был рад найти хоть что-то, что наполнило бы его дни.
С самого начала Анайя наблюдала, как они пританцовывают, уворачиваясь друг от друга и со смехом принимая удары деревянных «мечей». Ее рана заживала со скоростью, казавшейся Кит-Канану сверхъестественной, и спустя немного времени она возвратилась в лес. Анайя приходила и уходила когда вздумается, часто возвращаясь с освежеванной тушей оленя или связкой кроликов. Кит-Канану казалось, что она наконец-то смирилась с его присутствием в своем доме, но ей было не так легко разделить дружбу, которая возникла у ее брата с принцем.
В один из дней, когда на деревьях начали золотиться первые листья, Кит-Канан спустился к ручью. Макели ушел собирать орехи, которыми был богат осенний лес, а Анайи не было дома уже несколько дней. Проходя мимо Аркубаллиса, Кит-Канан похлопал его по боку и нырнул в прохладную тень деревьев, окаймлявших тропу к пруду.
На полпути к источнику его обострившийся в последнее время слух уловил плеск воды. Охваченный любопытством, Кит-Канан скользнул в кусты и беззвучно пополз вперед – теперь он мог передвигаться и дышать почти незаметно, – пока не добрался до обрыва над прудом.
С тех пор как Кит-Канан благополучно доставил всех домой, прошло два дня. Он ежедневно приходил к колодцу промыть рану на руке, та оказалась чистой и быстро заживала.
Несмотря на свою собственную рану, Анайя не позволила Кит-Канану нести себя к воде на руках. Вместо того она велела Макели добыть ей какие-то корни и листья, из которых изготовила припарку. Наблюдая, как Анайя пережевывает лечебные листья, принц в четвертый раз выслушивал рассказ Макели о его пленении.
– А потом Вольторно сказал лесорубам, что в лесу нет никаких злых духов, и они ему поверили, но скоро прибежали обратно по тропе, вопя и тыча в землю своими волосатыми лицами.
– Как ты думаешь, можем мы отдать его обратно? – устало перебила его Анайя.
– Думаю, что можем, – предположил Кит-Канан. – Корабль, наверное, еще не отчалил.
Макели, открыв рот, посмотрел на них.
– Отдать обратно? – с ужасом повторил он. Затем на лице его появилась улыбка. – Да вы надо мной издеваетесь?
– Я – нет, – отрезала Анайя и, морщась от боли, приложила к ране массу, изготовленную из жеваных листьев и корней.
Макели приуныл, но Кит-Канан подмигнул ему и предложил:
– Пойдем, прогуляемся со мной к ручью. Сейчас лучше было оставить Анайю одну. Болезнь сделала ее раздражительной.
Кит-Канан вел Аркубаллиса по лесу на поводу.
Макели шел рядом.
– Мне только одно непонятно, – помолчав, заметил Кит-Канан. – Неужели это Вольторно заколдовал меня в ту первую ночь в лесу, когда похитил у меня Аркубаллиса?
– Наверное, он, – размышлял Макели. – Его люди умирали с голоду, хотели мяса, и Вольторно приказал всем животным вокруг подчиниться ему. Олени, кролики, кабаны и другие звери давно оттуда сбежали, вороны предупредили их, что приближаются люди. Все, что он смог раздобыть, – это твой грифон, но он знал, что это животное редкостное и ценное.
Аркубаллис напился, а эльфийский принц и мальчик Каганести уселись на голубоватый валун и прислушались к журчанию воды в маленьком водопадике.
– Как хорошо, что ты ладишь с Най, – заметил Макели. – С ней нелегко ужиться.
– Я это знаю.
Маленький эльф бросил в воду веточку и принялся следить, как поток увлекает ее прочь.
– Макели, ты что-нибудь помнишь о своих родителях? Твои мать и отец – кем они были?
Макели в глубокой задумчивости нахмурил лоб:
– Не знаю. Наверное, я был совсем маленьким, когда они оставили меня.
– Оставили? Ты хочешь сказать, они умерли?
– Нет. Най всегда говорила, что наши родители ушли, чтобы в один прекрасный день вернуться, – ответил он.
Макели совершенно не походил на сестру, и Кит-Канан с трудом мог поверить, что они кровные родственники.
– А знаешь, Кит, я видел, как ты сражался с Вольторно. Это было что-то! Как ты прыгал, размахивал мечом – вжик! – Макели махнул рукой в воздухе, орудуя воображаемым клинком. – Вот бы мне уметь так драться.
– Я могу тебя научить, – предложил Кит-Канан. – Если Анайя не будет против.
Макели наморщил нос, будто почуяв неприятный запах.
– Знаю, что она ответит: «Убирайся из дома! Ты воняешь железками!»
– А может, она не заметит.
Принц с мальчиком обменялись взглядами, и одновременно покачали головами.
– Она заметит, – вздохнул Кит-Канан. – Лучше спросить разрешения.
Они вернулись на поляну. Анайя, хромая – рана, несомненно, причиняла ей боль, – выбралась из дома и устроилась на солнце. Больное место покрывало безобразное грязно-зеленое пятно.
– Най, э, Кит хочет у тебя кое-что спросить, – быстро пробормотал Макели.
Она открыла глаза:
– В чем дело?
Кит-Канан привязал Аркубаллиса к дереву в тени, подошел к больной и сел рядом на корточки.
– Макели хочет, чтобы я научил его обращению с оружием, и я могу помочь ему. Ты не возражаешь?
– Ты хочешь взять в руки железо? – резко обратилась она к мальчику и неловко приподнялась. Макели кивнул. – Давным-давно я заключила договор с лесными духами. В обмен на дар общаться с деревьями и животными я обещала охранять их от чужаков, а те, кто причиняет вред деревьям, – мои враги. И лес сказал мне, что наихудшие из этих врагов вооружены железом, безмолвным и мертвым, добытым глубоко из-под земли, обожженным в огне и годным только для убийства и разрушения. Вскоре сам запах металла стал для меня невыносим.
– Но ты же позволяешь мне носить кинжал и меч, – заметил Кит-Канан.
– Хозяин Леса выбрал тебя для важного дела, и я не могу оспаривать его решения. Ты изгнал врагов, спас моего брата и лес. – Она взглянула на Макели. – Выбор за тобой, но имей в виду: если ты возьмешь в руки оружие, то звери больше не будут с тобой разговаривать. И наверное, мне придется отослать тебя прочь.
Макели был потрясен.
– Отослать меня? – прошептал он и оглянулся вокруг. Дерево, тенистая поляна и Анайя были для него домом и семьей. – И другого пути нет?
– Нет, – просто ответила она, и на глазах Макели появились слезы.
Кит-Канан не мог понять упрямства эльфийской женщины.
– Не отчаивайся, Макели, – утешал он мальчика. – Я могу научить тебя биться на мечах с помощью деревянных палок, вместо стальных клинков.
И, взглянув на Анайю, спросил с издевкой в голосе:
– А это ты позволишь?
Она махнула рукой.
Кит-Канан положил руку на плечо Макели.
– Ну что скажешь, все еще хочешь учиться? – спросил он.
Макели вытер слезы рукавом и, сопя, ответил:
– Да.
Лето умирало, словно усталое животное, и на смену ему приближалась осень. Макели и Кит-Канан сражались на поляне на деревянных мечах. Это была не совсем безопасная забава, и случалось, что тот или другой, не сумев увернуться от ударов, получали синяки. Но никто не сердился на противника, и это, в конце концов, превратилось в нечто большее, нежели просто уроки фехтования. Между мальчиком и принцем возникла дружба. Лишившись дома и семьи, не имея никаких реальных планов на будущее, Кит-Канан был рад найти хоть что-то, что наполнило бы его дни.
С самого начала Анайя наблюдала, как они пританцовывают, уворачиваясь друг от друга и со смехом принимая удары деревянных «мечей». Ее рана заживала со скоростью, казавшейся Кит-Канану сверхъестественной, и спустя немного времени она возвратилась в лес. Анайя приходила и уходила когда вздумается, часто возвращаясь с освежеванной тушей оленя или связкой кроликов. Кит-Канану казалось, что она наконец-то смирилась с его присутствием в своем доме, но ей было не так легко разделить дружбу, которая возникла у ее брата с принцем.
В один из дней, когда на деревьях начали золотиться первые листья, Кит-Канан спустился к ручью. Макели ушел собирать орехи, которыми был богат осенний лес, а Анайи не было дома уже несколько дней. Проходя мимо Аркубаллиса, Кит-Канан похлопал его по боку и нырнул в прохладную тень деревьев, окаймлявших тропу к пруду.
На полпути к источнику его обострившийся в последнее время слух уловил плеск воды. Охваченный любопытством, Кит-Канан скользнул в кусты и беззвучно пополз вперед – теперь он мог передвигаться и дышать почти незаметно, – пока не добрался до обрыва над прудом.