– Эш! Что ты здесь делаешь? – Он знал, что Эш не интересуется политикой, но все равно был очень рад его видеть.
– У меня не было выбора.
Брэнд посмотрел туда, куда указывал Эш. Марион, Эмили, Клэрис и герцогиня стояли на тротуаре. Они улыбались, кивали и махали ему. Только бабушка была в траурной одежде. Остальные же были одеты во все цвета радуги.
Мрак в его душе рассеялся, и широкая улыбка расплылась по лицу.
Но это было не все. Эш тронул его за руку, и Брэнд перевел взгляд на платформу. Туда только что поднялся Эндрю. Освальд стоял позади него.
– Его светлость герцог Шелборн! – крикнул главный распорядитель.
По толпе пронесся приглушенный шум.
– Это что же, лорд Эндрю?
Эндрю услышал замечание и тут же парировал:
– Титулы не имеют значения! Главное – это характер человека и его талант! Я призываю вас голосовать за моего брата, потому что знаю: он прекрасно справится. Если не верите мне, посмотрите на владения Фицаланов. Мы процветаем.
– Процветаете, да? – съязвил кто-то из слушателей. – А как насчет Джона Форреста? Спросите, процветаетли он?
Вопрос выбил Эндрю из седла, но вместо него ответил Роберт.
– Джон Форрест, – крикнул он, – был моим работником! Я платил ему жалованье. Он ведал моей конюшней. Если вы ищете виновного, то вашей целью должен быть я, а не мой племянник.
Констебль Хинчли присутствовал здесь для поддержания порядка, но он не мог остаться в стороне.
– Если бы не мистер Гамильтон, – прокричал он, перекрывая гул голосов, – было бы еще одно убийство! Я не могу сказать больше, потому что ведется расследование, но мы с сэром Бэзилом знаем то, что знаем, и я голосую за мистера Гамильтона.
Раздались одобрительные возгласы, свист, насмешки. Прямо как во время потешного сражения между «кавалерами» и «круглоголовыми», подумал Брэнд и улыбнулся.
– Мне придется остаться до горького конца, – сказал он Эшу. – Это может продлиться несколько часов. Передай, пожалуйста, Марион и остальным, чтоб не ждали. Я увижу их в отеле завтра утром. Эш уставился на Брэнда:
– Горький конец? Даже так?
– Полагаю, да, – ответил Брэнд, не переставая улыбаться.
Эмили все откладывала возвращение в карету, потому что хотела поговорить с Эндрю. Когда он подошел, она схватила его за руки и улыбнулась:
– Ты был великолепен! Я так горжусь тобой, что могла бы тебя поцеловать!
Он вскинул бровь.
– Что же тебя останавливает?
Она ощутила какую-то легкую дрожь, не тревоги, а скорее женского волнения, но тут же приказала себе успокоиться. Это же Эндрю. Он для нее как брат. Она ведет себя как глупая школьница.
Эмили положила руки ему на плечи, привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам. Он обхватил ее и крепко прижал к себе. Ее тихий потрясенный возглас был заглушён его поцелуем. А целоваться этот парень умел.
Через секунду поцелуй закончился, и он отодвинул ее от себя. Она залилась краской и не знала, куда смотреть.
– Что это значит? – сердито спросила она.
– О, просто заявляю свои права, – ответил он с несносной бесцеремонностью. – Подумал, что тебе пора знать, как обстоит дело между нами.
Она прерывисто выдохнула и сказала первое, что пришло в голову:
– Но, Эндрю, разве ты не понимаешь, что мы еще слишком молоды?
Он легонько провел пальцем по ее щеке.
– Да, любовь моя, но мы ведь станем старше, не так ли? И зашагал прочь.
Только тогда она заметила, что люди смотрят разинув рты. Она влетела в карету и откинулась на спинку сиденья.
– Что тебя задержало? – поинтересовалась Марион.
– А-а, Эндрю, – ответила Эмили и отвернулась к окну, чтобы скрыть глупую улыбку, которую не могла удержать. – Всего лишь Эндрю.
Герцогиня заметила эту улыбку. Она почувствовала, что со спокойной душой может передать все свои тревоги об этих несносных Фицаланах в другие руки. Ее время прошло, пришел черед Марион и Эмили.
Это была странная мысль, но она утешала. Она давала надежду.
Глава 27
– У меня не было выбора.
Брэнд посмотрел туда, куда указывал Эш. Марион, Эмили, Клэрис и герцогиня стояли на тротуаре. Они улыбались, кивали и махали ему. Только бабушка была в траурной одежде. Остальные же были одеты во все цвета радуги.
Мрак в его душе рассеялся, и широкая улыбка расплылась по лицу.
Но это было не все. Эш тронул его за руку, и Брэнд перевел взгляд на платформу. Туда только что поднялся Эндрю. Освальд стоял позади него.
– Его светлость герцог Шелборн! – крикнул главный распорядитель.
По толпе пронесся приглушенный шум.
– Это что же, лорд Эндрю?
Эндрю услышал замечание и тут же парировал:
– Титулы не имеют значения! Главное – это характер человека и его талант! Я призываю вас голосовать за моего брата, потому что знаю: он прекрасно справится. Если не верите мне, посмотрите на владения Фицаланов. Мы процветаем.
– Процветаете, да? – съязвил кто-то из слушателей. – А как насчет Джона Форреста? Спросите, процветаетли он?
Вопрос выбил Эндрю из седла, но вместо него ответил Роберт.
– Джон Форрест, – крикнул он, – был моим работником! Я платил ему жалованье. Он ведал моей конюшней. Если вы ищете виновного, то вашей целью должен быть я, а не мой племянник.
Констебль Хинчли присутствовал здесь для поддержания порядка, но он не мог остаться в стороне.
– Если бы не мистер Гамильтон, – прокричал он, перекрывая гул голосов, – было бы еще одно убийство! Я не могу сказать больше, потому что ведется расследование, но мы с сэром Бэзилом знаем то, что знаем, и я голосую за мистера Гамильтона.
Раздались одобрительные возгласы, свист, насмешки. Прямо как во время потешного сражения между «кавалерами» и «круглоголовыми», подумал Брэнд и улыбнулся.
– Мне придется остаться до горького конца, – сказал он Эшу. – Это может продлиться несколько часов. Передай, пожалуйста, Марион и остальным, чтоб не ждали. Я увижу их в отеле завтра утром. Эш уставился на Брэнда:
– Горький конец? Даже так?
– Полагаю, да, – ответил Брэнд, не переставая улыбаться.
Эмили все откладывала возвращение в карету, потому что хотела поговорить с Эндрю. Когда он подошел, она схватила его за руки и улыбнулась:
– Ты был великолепен! Я так горжусь тобой, что могла бы тебя поцеловать!
Он вскинул бровь.
– Что же тебя останавливает?
Она ощутила какую-то легкую дрожь, не тревоги, а скорее женского волнения, но тут же приказала себе успокоиться. Это же Эндрю. Он для нее как брат. Она ведет себя как глупая школьница.
Эмили положила руки ему на плечи, привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам. Он обхватил ее и крепко прижал к себе. Ее тихий потрясенный возглас был заглушён его поцелуем. А целоваться этот парень умел.
Через секунду поцелуй закончился, и он отодвинул ее от себя. Она залилась краской и не знала, куда смотреть.
– Что это значит? – сердито спросила она.
– О, просто заявляю свои права, – ответил он с несносной бесцеремонностью. – Подумал, что тебе пора знать, как обстоит дело между нами.
Она прерывисто выдохнула и сказала первое, что пришло в голову:
– Но, Эндрю, разве ты не понимаешь, что мы еще слишком молоды?
Он легонько провел пальцем по ее щеке.
– Да, любовь моя, но мы ведь станем старше, не так ли? И зашагал прочь.
Только тогда она заметила, что люди смотрят разинув рты. Она влетела в карету и откинулась на спинку сиденья.
– Что тебя задержало? – поинтересовалась Марион.
– А-а, Эндрю, – ответила Эмили и отвернулась к окну, чтобы скрыть глупую улыбку, которую не могла удержать. – Всего лишь Эндрю.
Герцогиня заметила эту улыбку. Она почувствовала, что со спокойной душой может передать все свои тревоги об этих несносных Фицаланах в другие руки. Ее время прошло, пришел черед Марион и Эмили.
Это была странная мысль, но она утешала. Она давала надежду.
Глава 27
В полусне Марион почувствовала запах виски.
– Ты победил на выборах! – воскликнула она, затем обиженно надула губы из-за того, что он отправился кутить, вместо того чтобы сразу же сообщить ей о результатах.
– Нет. Я проиграл. – Он отвернулся и стал снимать с себя одежду.
Потрясенная Марион вскочила и подошла к нему.
– Проиграл?
– Начисто.
– Ох, Брэнд. Что я могу сказать? Мне очень жаль.
Он не был похож на человека, который лишился своей сокровенной мечты. Он был похож на человека, который только что выиграл в рулетку целое состояние.
– Не стоит сожалеть. Я завоевал гораздо более важное, чем победа на выборах. Оно всегда было моим, только я был слишком слеп, чтобы увидеть.
Она была озадачена:
– Что же это?
– Ты должна знать. Разве не ты убедила их приехать?
– Ты имеешь в виду своих родных? Нет. Нам всем пришла в голову одна и та же мысль. Хотя мы с сестрами выехали первыми, они догнали нас, и мы приехали вместе.
– А чьей идеей было снять траур? Марион покачала головой:
– В этом тоже все оказались единодушны. Нелепо носить траур по людям, которые причинили столько вреда. Конечно, твоя бабушка… Она приняла близко к сердцу смерть мисс Каттер и все обстоятельства, приведшие к этому. Они столько лет были вместе.
Он обнял ее за плечи, его глаза были очень синими и очень серьезными.
– Почему ты здесь, Марион?
– А разве ты не знаешь?
– Я не умею читать мысли, а твои настолько запутаны, что их невозможно прочесть.
Она могла быть дерзкой, могла быть сдержанной, но в данный момент, когда этот сложный, одинокий мужчина позволил ей заглянуть в свою душу, она чувствовала себя совершенно смиренной.
– Мистер Гамильтон, – мягко проговорила она, – я так давно восхищаюсь вами и люблю вас. Не окажете ли мне огромную, великую честь принять мою руку и сердце?
– Это чтобы возместить мне проигрыш на выборах? Ее чувство смирения в тот же миг испарилось.
– Нет, идиот ты этакий! Потому что я люблю тебя и не могу жить без тебя!
Он закрыл глаза и вновь широко открыл их.
– Я никогда не дам тебе забыть, что ты сделала мне предложение.
Она надулась:
– Если ты намерен смеяться надо мной… Он не дал ей договорить:
– Я имею право на небольшую месть за все те страдания, которые ты причинила мне. Мой ответ «да». Я понял, что ты женщина, которая предназначена для меня, с тех пор…
– С каких пор?
Искорки смеха осветили его глаза.
– С тех пор как ты свалилась с лестницы и ушибла ногу. – Он кивнул, когда она с сомнением посмотрела на него. – О да. Я чуть с ума не сошел от страха, пока ты не велела мне перестать суетиться. Я люблю тебя, Марион.
Она улыбнулась:
– Я знаю. Я ведь читаю твои мысли, помнишь? А теперь проверим, умеешь ли ты читать мои.
Она многозначительно взглянула на кровать. Засмеявшись, он подхватил ее на руки.
Марион потянулась под тяжестью руки Брэнда и приподнялась на локте.
– Ты ведь не собираешься оставить политику только потому, что проиграл выборы, правда?
На его лице промелькнуло удивление.
– Я думал, ты как раз этого хочешь, я имею в виду тихую жизнь…
Она поморщилась.
– Наверное, я это заслужила. Я старалась быть благородной, старалась поступать так, чтобы всем было хорошо. Ничего не вышло. По сути, я начинаю верить, что стремление быть благородной – своего рода высокомерие. Какой смысл в том, чтобы делать всех несчастными?
– Это интересно. – Он тоже оперся на локоть, чтобы быть с ней лицом к лицу. – Расскажи, что заставило тебя передумать?
– Я не передумала. Думаю, в глубине души я всегда знала, что не смогу отказаться от тебя. Но Теодора заставила меня увидеть, какой дурой я была – о, не на словах, разумеется. Она отказалась от любимого мужчины без веской причины, и чем больше растравляла свою уязвленную гордость, тем труднее становилось признать, что она совершила ошибку. Он усмехнулся:
– Вряд ли Теодора считает, что совершила ошибку.
– Вот и я о том же. Если это не высокомерие, то тогда не знаю что. – Она опустила голову на подушку. – И потом ты. Ты так сосредоточился на достижении своих целей, что отрезал себя от близких. Тебе действительно нужна жена, а поскольку мне невыносима мысль о другой женщине в этой роли, я решила, что пора с этим что-то делать. Поэтому я поговорила с Эмили и рассказала ей о наших родителях.
– Ты рассказала Эмили о родителях?
– Я чувствовала, что должна. Я подумала, что, когда мы поженимся и ты станешь премьер-министром – а Феба совершенно уверена, что так и будет, – я сделаюсь мишенью для сплетников или завистников. Поэтому я хотела, чтобы Эмили узнала правду, прежде чем услышит ее от кого-то другого. Ты что-то сказал?
– Нет, – хрипло ответил он, – просто что-то в горле запершило. – Он прокашлялся. – Ну и как отреагировала Эмили?
– О, она пролила несколько слезинок, но не о себе, а о нашей маме и обо мне. Но она рассуждает так же, как ты. Она считает, что епископские копии подтвердят, что отец женился на маме при первой же возможности. – Она покачала головой. – бы я быть такой, как Эмили. Последние несколько лет я охраняла эту тайну так, словно наступит конец света, если она откроется. – Марион печально улыбнулась. – Это тоже своего рода высокомерие. В результате я окружила себя неприступной стеной. Жить за такой стеной очень одиноко, ты должен знать.
Он кивнул:
– Как никто другой. Марион тоже кивнула.
– Ну а Эмили не такая, как мы. Сразу после того, как я поделилась с ней страшной семейной тайной, она побежала и рассказала об этом Эндрю. Она говорит, что он ей как брат и она чувствует себя лучше после разговора с ним.
– Брат? – пробормотал он. – Интересно… Это напомнило мне об одном деле. Хочу тебе показать кое-что.
Она удержала его, схватив за запястье.
– Посмотри на время! Мне нужно вернуться в свою комнату, пока гостиничный персонал не приступил к работе.
Он взглянул на часы.
– Нет, не уходи. Еще есть время.
– Время для чего?
Он поцеловал руку, которая удерживала его, потом нос, потом губы. Дэвид Керр подождет.
– Угадай мои мысли, – сказал он.
Через три недели они обвенчались в церкви Лонгбери. Эмили была прелестной подружкой невесты, а из Фебы и Флоры получились воистину ангельские девочки с букетами, но не от них у Брэнда захватывало дух, а от невесты, и не только потому, что она была прекрасна, а потому, что буквально светилась счастьем. А ее счастье делало счастливым и его.
Эндрю стоял с ним рядом, и многие отметили сильное семейное сходство. А Эш Денисон завоевал сердца всех дам, поскольку пару раз был замечен тайком прикладывающим платок к глазам.
Свадебный прием, последовавший за венчанием, проходил на лужайках Прайори. Приглашены были все жители городка. Рука об руку с Марион Брэнд переходил от группы к группе. Он по большей части предоставлял Марион вести беседу, а сам предавался размышлениям.
Он думал о своем дедушке, спрашивая себя, как бы он ко всему этому отнесся, если был бы жив. Ему хотелось помнить его, но не носить в себе обиды, принадлежащие прошлому. Он Фицалан настолько же, насколько и Гамильтон. Удивительно, сколько лет ему понадобилось, чтобы понять это.
Слова Марион прервали его мысли.
– Мы будем жить в Прайори, – говорила она жене сэра Бэзила, – с родными Брэнда. Места там хватает, а для дома Брэнда герцогиня нашла прекрасного арендатора, генерала Фрэмптона. Он человек старой закалки и влюбился в дом с первого взгляда.
Она бросила озорной взгляд в сторону Брэнда, и он улыбнулся. Казалось, генерала Фрэмптона им сам Бог послал. Он пришел в восторг при виде темных дубовых панелей и прочной мебели эпохи Якова I и пообещал, что ничегошеньки не изменит, покуда будет снимать дом.
Брэнд мог бы продать дом генералу, но был пока не готов отказаться от дедушкиного жилища. Они были уверены, что смогут и Тисовый коттедж сдать внаем какой-нибудь добропорядочной семье, которую не отпугнут последние события в Прайори.
Сэр Бэзил подтолкнул Брэнда локтем.
– Не повезло с выборами, – сказал он. – Надеюсь, это не значит, что вы откажетесь от политики. Момент был неудачный, вот и все. Будут и дополнительные выборы. Надеюсь, вы не снимете свою кандидатуру?
Брэнд пообещал, что не снимет, и поблагодарил судью за добрые слова. Па правде сказать, он еще не решил, что будет делать в далеком будущем. Ему хотелось передохнуть от своих амбиций, хотелось получше узнать свою семью и выковать узы, которые никогда не разорвать. А больше всего ему хотелось проводить время со своей женой.
– Эта улыбка ужасно похожа на похотливую, – заметила Марион. – О чем это ты думаешь?
Он выбросил похотливые мысли из головы и непринужденно сказал:
– Я думал о том, что мы должны назвать нашего первенца Фицалан Гамильтон, если ты не возражаешь.
– Труднопроизносимо, тебе не кажется?
– Сокращенно – Алан. Марион кивнула:
– Мне нравится. А если у нас будут одни девочки? Он коснулся ее губ легким поцелуем.
– Значит, назовем ее Аланой.
Вскоре Эмили увела Марион собираться в дорогу. Это должно было стать их свадебным путешествием и паломничеством одновременно. Брэнд оказался прав в отношении ее родителей. Были найдены копии церковных записей, которые доказывали, что родители поженились в Стрэтфорде, вероятнее всего, по пути вЛонгбери, за три года до рождения Эмили. Эти записи имели для Марион большее значение, чем отчет о том, как Эш поступил с Керром, хотя она очень обрадовалась возвращению маминых изумрудов.
Брэнд поднялся на террасу, потягивая шампанское, ненадолго отделившись от своих гостей, но отнюдь не чувствуя себя одиноким. Его взгляд блуждал по толпе, останавливаясь на родственниках.
Он был чрезвычайно доволен тем, как хорошо все устраивалось. После отъезда Теодоры Роберт, похоже, взял себя в руки, вместе с Эндрю они строили планы превращения конюшни в племенную ферму, а Мэнли теперь работал на них. Бабушка настояла на том, чтобы заняться образованием Флоры и Фебы, пока не будет найдена гувернантка. Не было и речи о том, чтобы Феба поехала на полгода к тете. Роберт был непреклонен. Флориной тете всегда будут рады в Прайори, но с этого времени место Флоры с ним. И последнее по счету, но не по важности: Клэрис и Освальд признались, что ожидают ребенка.
Это было начало новой эры и нового поколения.
Георцогиня подошла к Брэнду и взяла под руку. После приветливого молчания она заметила:
– Твой отец гордился бы тобой сейчас.
Раньше эти слова вызвали бы у него неприятие. Сделав глоток шампанского, Брэнд попросил:
– Расскажи мне о моем отце. Я хочу знать, что он был за человек.
Они находились в ризнице церкви Святой Троицы в Стрэтфорде-на-Эйвоне и просматривали церковно-приходские записи за тысяча семьсот девяносто шестой год. Чернила поблекли, но были вполне разборчивы. Палец Марион скользил по строчкам, когда она читала запись, которую так хотела увидеть: «Джордж Дейн, вдовец, и Диана Ганн, девица, по специальной лицензии».
На лице Марион засияла улыбка:
– Я помню, что папа ехал с нами в Лонгбери, но в коттедже его не было. Теперь, разумеется, мы знаем почему. Он избегал Ханны!
Она последний раз взглянула на запись и решительно закрыла книгу.
– Я больше не желаю оглядываться назад, – сказала она. – Во мне столько счастья, что я боюсь утонуть в нем.
Вернув книгу записей викарию, они вышли из церкви и остановились на ступенях.
– Больше никаких страхов? – спросил Брэнд. Она покачала головой:
– Я никогда не боялась за себя, ты же знаешь. Кроме того, я беру с тебя пример.
– И что это значит?
– Это значит, что мне наплевать на презрение людей, которые не стоят того, чтобы лизать мои ботинки.
Он рассмеялся.
– Предполагается, что это комплимент? Она на мгновение задумалась.
– Не совсем. Это констатация факта, неприкрытая правда. Это одно из твоих самых привлекательных качеств.
Когда она погрузилась в молчание, он поинтересовался:
– О чем ты думаешь? Марион усмехнулась:
– Лучшие люди nopoji рождаются из того, что кажется неблагоприятными обстоятельствами. Как ты, Брэнд Гамильтон, и я не променяю тебя ни на кого на свете! Ты что-то сказал?
Брэнд потер горло:
– Нет, что-то опять в горле запершило.
– Ты простудился?
– В медовый месяц? За кого ты меня принимаешь? Марион рассмеялась:
– Стрэтфорд! Родина Шекспира. Здесь столько всего нужно посмотреть, что я прямо не знаю, с чего начать.
Когда она вопросительно взглянула на него, он ответил:
– Верно. Но это первый день нашего медового месяца, – и небрежно пожал плечами. – Достопримечательности Стрэтфорда никуда не денутся.
– Ты опять читаешь мои мысли, – сказала Марион и направилась вниз по дорожке. – Ну и чего ты ждешь? – спросила она, обернувшись. – Давай вернемся в нашу гостиницу и закроемся от всего света.
В два шага он нагнал ее, и, смеясь, рука об руку, они побежали по дорожке к ожидающей их карете.
– Ты победил на выборах! – воскликнула она, затем обиженно надула губы из-за того, что он отправился кутить, вместо того чтобы сразу же сообщить ей о результатах.
– Нет. Я проиграл. – Он отвернулся и стал снимать с себя одежду.
Потрясенная Марион вскочила и подошла к нему.
– Проиграл?
– Начисто.
– Ох, Брэнд. Что я могу сказать? Мне очень жаль.
Он не был похож на человека, который лишился своей сокровенной мечты. Он был похож на человека, который только что выиграл в рулетку целое состояние.
– Не стоит сожалеть. Я завоевал гораздо более важное, чем победа на выборах. Оно всегда было моим, только я был слишком слеп, чтобы увидеть.
Она была озадачена:
– Что же это?
– Ты должна знать. Разве не ты убедила их приехать?
– Ты имеешь в виду своих родных? Нет. Нам всем пришла в голову одна и та же мысль. Хотя мы с сестрами выехали первыми, они догнали нас, и мы приехали вместе.
– А чьей идеей было снять траур? Марион покачала головой:
– В этом тоже все оказались единодушны. Нелепо носить траур по людям, которые причинили столько вреда. Конечно, твоя бабушка… Она приняла близко к сердцу смерть мисс Каттер и все обстоятельства, приведшие к этому. Они столько лет были вместе.
Он обнял ее за плечи, его глаза были очень синими и очень серьезными.
– Почему ты здесь, Марион?
– А разве ты не знаешь?
– Я не умею читать мысли, а твои настолько запутаны, что их невозможно прочесть.
Она могла быть дерзкой, могла быть сдержанной, но в данный момент, когда этот сложный, одинокий мужчина позволил ей заглянуть в свою душу, она чувствовала себя совершенно смиренной.
– Мистер Гамильтон, – мягко проговорила она, – я так давно восхищаюсь вами и люблю вас. Не окажете ли мне огромную, великую честь принять мою руку и сердце?
– Это чтобы возместить мне проигрыш на выборах? Ее чувство смирения в тот же миг испарилось.
– Нет, идиот ты этакий! Потому что я люблю тебя и не могу жить без тебя!
Он закрыл глаза и вновь широко открыл их.
– Я никогда не дам тебе забыть, что ты сделала мне предложение.
Она надулась:
– Если ты намерен смеяться надо мной… Он не дал ей договорить:
– Я имею право на небольшую месть за все те страдания, которые ты причинила мне. Мой ответ «да». Я понял, что ты женщина, которая предназначена для меня, с тех пор…
– С каких пор?
Искорки смеха осветили его глаза.
– С тех пор как ты свалилась с лестницы и ушибла ногу. – Он кивнул, когда она с сомнением посмотрела на него. – О да. Я чуть с ума не сошел от страха, пока ты не велела мне перестать суетиться. Я люблю тебя, Марион.
Она улыбнулась:
– Я знаю. Я ведь читаю твои мысли, помнишь? А теперь проверим, умеешь ли ты читать мои.
Она многозначительно взглянула на кровать. Засмеявшись, он подхватил ее на руки.
Марион потянулась под тяжестью руки Брэнда и приподнялась на локте.
– Ты ведь не собираешься оставить политику только потому, что проиграл выборы, правда?
На его лице промелькнуло удивление.
– Я думал, ты как раз этого хочешь, я имею в виду тихую жизнь…
Она поморщилась.
– Наверное, я это заслужила. Я старалась быть благородной, старалась поступать так, чтобы всем было хорошо. Ничего не вышло. По сути, я начинаю верить, что стремление быть благородной – своего рода высокомерие. Какой смысл в том, чтобы делать всех несчастными?
– Это интересно. – Он тоже оперся на локоть, чтобы быть с ней лицом к лицу. – Расскажи, что заставило тебя передумать?
– Я не передумала. Думаю, в глубине души я всегда знала, что не смогу отказаться от тебя. Но Теодора заставила меня увидеть, какой дурой я была – о, не на словах, разумеется. Она отказалась от любимого мужчины без веской причины, и чем больше растравляла свою уязвленную гордость, тем труднее становилось признать, что она совершила ошибку. Он усмехнулся:
– Вряд ли Теодора считает, что совершила ошибку.
– Вот и я о том же. Если это не высокомерие, то тогда не знаю что. – Она опустила голову на подушку. – И потом ты. Ты так сосредоточился на достижении своих целей, что отрезал себя от близких. Тебе действительно нужна жена, а поскольку мне невыносима мысль о другой женщине в этой роли, я решила, что пора с этим что-то делать. Поэтому я поговорила с Эмили и рассказала ей о наших родителях.
– Ты рассказала Эмили о родителях?
– Я чувствовала, что должна. Я подумала, что, когда мы поженимся и ты станешь премьер-министром – а Феба совершенно уверена, что так и будет, – я сделаюсь мишенью для сплетников или завистников. Поэтому я хотела, чтобы Эмили узнала правду, прежде чем услышит ее от кого-то другого. Ты что-то сказал?
– Нет, – хрипло ответил он, – просто что-то в горле запершило. – Он прокашлялся. – Ну и как отреагировала Эмили?
– О, она пролила несколько слезинок, но не о себе, а о нашей маме и обо мне. Но она рассуждает так же, как ты. Она считает, что епископские копии подтвердят, что отец женился на маме при первой же возможности. – Она покачала головой. – бы я быть такой, как Эмили. Последние несколько лет я охраняла эту тайну так, словно наступит конец света, если она откроется. – Марион печально улыбнулась. – Это тоже своего рода высокомерие. В результате я окружила себя неприступной стеной. Жить за такой стеной очень одиноко, ты должен знать.
Он кивнул:
– Как никто другой. Марион тоже кивнула.
– Ну а Эмили не такая, как мы. Сразу после того, как я поделилась с ней страшной семейной тайной, она побежала и рассказала об этом Эндрю. Она говорит, что он ей как брат и она чувствует себя лучше после разговора с ним.
– Брат? – пробормотал он. – Интересно… Это напомнило мне об одном деле. Хочу тебе показать кое-что.
Она удержала его, схватив за запястье.
– Посмотри на время! Мне нужно вернуться в свою комнату, пока гостиничный персонал не приступил к работе.
Он взглянул на часы.
– Нет, не уходи. Еще есть время.
– Время для чего?
Он поцеловал руку, которая удерживала его, потом нос, потом губы. Дэвид Керр подождет.
– Угадай мои мысли, – сказал он.
Через три недели они обвенчались в церкви Лонгбери. Эмили была прелестной подружкой невесты, а из Фебы и Флоры получились воистину ангельские девочки с букетами, но не от них у Брэнда захватывало дух, а от невесты, и не только потому, что она была прекрасна, а потому, что буквально светилась счастьем. А ее счастье делало счастливым и его.
Эндрю стоял с ним рядом, и многие отметили сильное семейное сходство. А Эш Денисон завоевал сердца всех дам, поскольку пару раз был замечен тайком прикладывающим платок к глазам.
Свадебный прием, последовавший за венчанием, проходил на лужайках Прайори. Приглашены были все жители городка. Рука об руку с Марион Брэнд переходил от группы к группе. Он по большей части предоставлял Марион вести беседу, а сам предавался размышлениям.
Он думал о своем дедушке, спрашивая себя, как бы он ко всему этому отнесся, если был бы жив. Ему хотелось помнить его, но не носить в себе обиды, принадлежащие прошлому. Он Фицалан настолько же, насколько и Гамильтон. Удивительно, сколько лет ему понадобилось, чтобы понять это.
Слова Марион прервали его мысли.
– Мы будем жить в Прайори, – говорила она жене сэра Бэзила, – с родными Брэнда. Места там хватает, а для дома Брэнда герцогиня нашла прекрасного арендатора, генерала Фрэмптона. Он человек старой закалки и влюбился в дом с первого взгляда.
Она бросила озорной взгляд в сторону Брэнда, и он улыбнулся. Казалось, генерала Фрэмптона им сам Бог послал. Он пришел в восторг при виде темных дубовых панелей и прочной мебели эпохи Якова I и пообещал, что ничегошеньки не изменит, покуда будет снимать дом.
Брэнд мог бы продать дом генералу, но был пока не готов отказаться от дедушкиного жилища. Они были уверены, что смогут и Тисовый коттедж сдать внаем какой-нибудь добропорядочной семье, которую не отпугнут последние события в Прайори.
Сэр Бэзил подтолкнул Брэнда локтем.
– Не повезло с выборами, – сказал он. – Надеюсь, это не значит, что вы откажетесь от политики. Момент был неудачный, вот и все. Будут и дополнительные выборы. Надеюсь, вы не снимете свою кандидатуру?
Брэнд пообещал, что не снимет, и поблагодарил судью за добрые слова. Па правде сказать, он еще не решил, что будет делать в далеком будущем. Ему хотелось передохнуть от своих амбиций, хотелось получше узнать свою семью и выковать узы, которые никогда не разорвать. А больше всего ему хотелось проводить время со своей женой.
– Эта улыбка ужасно похожа на похотливую, – заметила Марион. – О чем это ты думаешь?
Он выбросил похотливые мысли из головы и непринужденно сказал:
– Я думал о том, что мы должны назвать нашего первенца Фицалан Гамильтон, если ты не возражаешь.
– Труднопроизносимо, тебе не кажется?
– Сокращенно – Алан. Марион кивнула:
– Мне нравится. А если у нас будут одни девочки? Он коснулся ее губ легким поцелуем.
– Значит, назовем ее Аланой.
Вскоре Эмили увела Марион собираться в дорогу. Это должно было стать их свадебным путешествием и паломничеством одновременно. Брэнд оказался прав в отношении ее родителей. Были найдены копии церковных записей, которые доказывали, что родители поженились в Стрэтфорде, вероятнее всего, по пути вЛонгбери, за три года до рождения Эмили. Эти записи имели для Марион большее значение, чем отчет о том, как Эш поступил с Керром, хотя она очень обрадовалась возвращению маминых изумрудов.
Брэнд поднялся на террасу, потягивая шампанское, ненадолго отделившись от своих гостей, но отнюдь не чувствуя себя одиноким. Его взгляд блуждал по толпе, останавливаясь на родственниках.
Он был чрезвычайно доволен тем, как хорошо все устраивалось. После отъезда Теодоры Роберт, похоже, взял себя в руки, вместе с Эндрю они строили планы превращения конюшни в племенную ферму, а Мэнли теперь работал на них. Бабушка настояла на том, чтобы заняться образованием Флоры и Фебы, пока не будет найдена гувернантка. Не было и речи о том, чтобы Феба поехала на полгода к тете. Роберт был непреклонен. Флориной тете всегда будут рады в Прайори, но с этого времени место Флоры с ним. И последнее по счету, но не по важности: Клэрис и Освальд признались, что ожидают ребенка.
Это было начало новой эры и нового поколения.
Георцогиня подошла к Брэнду и взяла под руку. После приветливого молчания она заметила:
– Твой отец гордился бы тобой сейчас.
Раньше эти слова вызвали бы у него неприятие. Сделав глоток шампанского, Брэнд попросил:
– Расскажи мне о моем отце. Я хочу знать, что он был за человек.
Они находились в ризнице церкви Святой Троицы в Стрэтфорде-на-Эйвоне и просматривали церковно-приходские записи за тысяча семьсот девяносто шестой год. Чернила поблекли, но были вполне разборчивы. Палец Марион скользил по строчкам, когда она читала запись, которую так хотела увидеть: «Джордж Дейн, вдовец, и Диана Ганн, девица, по специальной лицензии».
На лице Марион засияла улыбка:
– Я помню, что папа ехал с нами в Лонгбери, но в коттедже его не было. Теперь, разумеется, мы знаем почему. Он избегал Ханны!
Она последний раз взглянула на запись и решительно закрыла книгу.
– Я больше не желаю оглядываться назад, – сказала она. – Во мне столько счастья, что я боюсь утонуть в нем.
Вернув книгу записей викарию, они вышли из церкви и остановились на ступенях.
– Больше никаких страхов? – спросил Брэнд. Она покачала головой:
– Я никогда не боялась за себя, ты же знаешь. Кроме того, я беру с тебя пример.
– И что это значит?
– Это значит, что мне наплевать на презрение людей, которые не стоят того, чтобы лизать мои ботинки.
Он рассмеялся.
– Предполагается, что это комплимент? Она на мгновение задумалась.
– Не совсем. Это констатация факта, неприкрытая правда. Это одно из твоих самых привлекательных качеств.
Когда она погрузилась в молчание, он поинтересовался:
– О чем ты думаешь? Марион усмехнулась:
– Лучшие люди nopoji рождаются из того, что кажется неблагоприятными обстоятельствами. Как ты, Брэнд Гамильтон, и я не променяю тебя ни на кого на свете! Ты что-то сказал?
Брэнд потер горло:
– Нет, что-то опять в горле запершило.
– Ты простудился?
– В медовый месяц? За кого ты меня принимаешь? Марион рассмеялась:
– Стрэтфорд! Родина Шекспира. Здесь столько всего нужно посмотреть, что я прямо не знаю, с чего начать.
Когда она вопросительно взглянула на него, он ответил:
– Верно. Но это первый день нашего медового месяца, – и небрежно пожал плечами. – Достопримечательности Стрэтфорда никуда не денутся.
– Ты опять читаешь мои мысли, – сказала Марион и направилась вниз по дорожке. – Ну и чего ты ждешь? – спросила она, обернувшись. – Давай вернемся в нашу гостиницу и закроемся от всего света.
В два шага он нагнал ее, и, смеясь, рука об руку, они побежали по дорожке к ожидающей их карете.