Торнтон Элизабет. Игра или страсть?

   – Поверьте, мисс Каттер, – сказала Марион с улыбкой, – между мной и мистером Гамильтоном ничего нет.
   Мисс Каттер кивнула и улыбнулась:
   – Мы увидим вас в Прайори на ужине ее милости?
   – Конечно, обязательно.
   Мисс Каттер присоединилась к свите герцогини, а Марион решительно отправилась на поиски Фебы.
   Феба отдыхала в большом шатре на скамьях, поставленных для посетителей. Она прекрасно проводила время и чувствовала себя замечательно. Флора – лучшая подруга, которая у нее когда-либо была. Только одна маленькая проблема слегка затмевала ее счастье: Флора и двух минут не могла усидеть на месте, а Фебе нужно было дать отдых слабой ноге.
   Впрочем, Флора этого не знала, а Феба ничего ей не говорила. В глазах Флоры Феба была обычной девчонкой, а не инвалидом, с которым нужно нянчиться. В результате Фебе приходилось отыскивать для них занятия, которые можно делать сидя.
   Шпионить за цыганами было ее предложением. Это оказалось на редкость скучным делом, потому что мадам Зельда, предсказательница будущего, всем своим посетителям предсказывала одинаковую судьбу: скоро в их жизни появится смуглый, черноволосый красивый незнакомец.
   Феба надеялась, что красивый темноволосый незнакомец, предсказанный гадалкой и ей, – это бродячая собака, которую Марион разрешит оставить дома.
   Потом они побродили немножко вокруг, послушали музыку, посмотрели на танцоров и пришли в шатер, чтобы выпить по стакану лимонада. Флора сказала, что будет через минуту, а Феба присела на скамью. Теперь она чувствовала себя отдохнувшей и готовой к новым приключениям.
   Она помахала Флоре, увидев ее у входа. На подружке была широкополая соломенная шляпа, защищавшая лицо от солнца, чтобы не прибавилось веснушек. Нельзя сказать, что это помогало, веснушек у Флоры было много, но Феба не понимала, зачем из-за этого беспокоиться. Лично ей нравились веснушки.
   Присев рядом, Флора сказала:
   – Смотри, что я нашла, Феба. – Она украдкой огляделась, чтобы убедиться, что за ними никто не подсматривает, затем открыла потертую кожаную сумку и достала маленькую деревянную шкатулку.
   – Что это? – спросила Феба, потянувшись к шкатулке. Флора прижала ладонями крышку, не давая открыть.
   – Вначале ты должна торжественно пообещать, что никому не расскажешь об этой шкатулке и о том, что я тебе покажу.
   – Клянусь честью! – горячо поклялась Феба.
   Флора убрала руки, и Феба открыла шкатулку. Она обнаружила внутри мужской носовой платок с вышитыми инициалами Р. Ф., квитанцию на мужскую шляпу, изготовленную для лорда Роберта Фицалана, пуговицу и другой хлам, не представляющий большого интереса. На дне шкатулки лежало несколько записок и писем. Судя по виду и запаху, они были старые. Феба развернула одну из записок.
   – Ну, о чем там говорится? – приглушенным голосом поинтересовалась Флора.
   Феба взглянула на подругу:
   – А ты разве не читала?
   Когда на белой коже Флоры проступил румянец, Феба поняла причину смущения подруги.
   Флора не умеет читать.
   – Многие люди не умеют читать, – великодушно заметила Феба. – Особенно девочки. В этом нет ничего постыдного. Я научу тебя, если хочешь.
   Флора смотрела на шкатулку.
   – Буквы я знаю, но не все слова читаются так, как пишутся.
   – Да, – подтвердила Феба. – И я не уверена, что смогу все прочитать. Некоторые слова очень длинные.
   Сдвинув брови, она стала медленно читать:
   «Дорогая мисс Ганн!
   Спасибо за ваше искреннее выражение сочувствия. Остаюсь вашим покорным слугой
   Роберт Фицалан».
   Феба подняла глаза.
   – Флора, это письмо адресовано тете Эдвине. Где ты его взяла?
   – Я была уверена, что это любовное послание, – сказала Флора.
   – Любовное послание? – поразилась Феба. – Тете Эдвине от лорда Роберта? Не смеши!
   В ответ Флора указала на крышку шкатулки, на которой было выведено: «X. Г».
   – Ханна, – выдохнула Феба. Она посмотрела на подругу. – Это письмо принадлежит моей семье. Ханна тоже была моей тетей.
   Флора быстро собрала все содержимое шкатулки, затем захлопнула крышку и спрятала шкатулку обратно в сумку.
   – Я нашла – значит, это мое, – заявила она.
   – Но не в том случае, если ты украла это из коттеджа, – последовал быстрый ответ.
   Щеки Флоры вспыхнули.
   – Я не воровка! Я нашла, вот и все.
   – Тогда скажи мне, где ты это нашла.
   – Не скажу.
   – Письма лорда Роберта принадлежат теперь Марион, – горячо сказала Феба. – Она должна решить, что с ними делать.
   – Чтобы ты могла включить их в свою семейную историю? – усмехнулась Флора.
   – Почему бы и нет?
   Они гневно уставились друг на друга.
   – Ты, – возмутилась Феба, – худшая из подруг!
   – А ты вообще не подруга!
   Выпалив это, Флора схватила сумку и унеслась прочь. Феба кипела от негодования. Она не может рассказать Марион о шкатулке, потому что поклялась хранить секрет. Но почему это нужно держать в тайне? Кроме записок, там нет ничего ценного, да, если подумать, и записка, которую они прочли, ничего собой не представляет.
   Никто в здравом уме не станет хранить такой хлам, и она не могла понять, из-за чего Флора так раскипятилась.
   Подруга называется!
   Ее размышления были прерваны появлением Марион, которая с видом, не предвещавшим ничего хорошего, направилась к ней.
   Эмили было весело, как никогда. Она не ожидала встретить так много ровесников в Лонгбери и уже подружилась с несколькими.
   Джинни Мэтьюз была по одну сторону от нее, а Питер Мэтьюз, старший брат Джинни – по другую. Их отцом был викарий, и они знали всех в Лонгбери. Только что лорд Эндрю, которого Эмили раньше встречала в церкви, получил ленточку за безупречное выступление, и они ждали, чтобы поздравить его.
   Виктор Молверн, сын местного землевладельца, присоединился к их небольшой группке, и пульс Эмили участился. Виктор был красив и казался более искушенным, чем ее новые друзья. Он был настоящий денди и напоминал ей лорда Денисона.
   – Ты видел лорда Эндрю? – спросила она Виктора. – Он словно родился в седле, правда?
   Губы Виктора слегка скривились.
   – Лошади – это единственное, что знает наш бедный малыш Энди, да еще, пожалуй, овцы. Заберите его из Прайори, и что мы будем иметь?
   – А что мы будем иметь? – спросила Эмили. Ее пульс снова стал нормальным.
   – Да ничего. Меня воротит при мысли, что когда-нибудь мы все будем лебезить перед ним: «Ах, ваша милость, герцог Шелборн!»
   – Бог мой, – проговорила Эмили, – что такого Эндрю тебе сделал?
   Питер Мэтьюз мягко заметил:
   – Эндрю уже герцог Шелборн, Виктор, и мы должны обращаться к нему «ваша милость». А что до того, что Эндрю сделал, так они с Виктором состязались в гонках, и Эндрю выиграл.
   Лицо Виктора вспыхнуло.
   – Состязание было несправедливым. Он скакал коротким путем, он просто-напросто обманщик. Прошу прошения.
   Он неспешно удалился и подошел к двум молодым людям, которые тоже выглядели как записные денди. Он что-то сказал, и все трое громко расхохотались. Они понаблюдали, как Эндрю уходит с выгона, ведя свою лошадь, затем, продолжая смеяться, демонстративно отвернулись.
   Джинни вздохнула:
   – Виктор, конечно, скотина, но Эндрю сам себе худший враг. Он ни с кем не дружит, редко посещает вечеринки, а когда приходит, никогда ни с кем не танцует. Мы как-то побаиваемся его, все-таки он герцог. Некоторые думают, что он считает себя выше нас.
   – Мне кажется, он стесняется, – сказала Эмили. – И может, не умеет танцевать. – Если бы она была такой затюканной своим семейством, как бедняга Эндрю, то тоже чувствовала бы себя в обществе как рыба, выброшенная на берег. – Я знаю, что его отец умер, когда ему было одиннадцать, – продолжала она. – А что случилось с его мамой?
   – О, она умерла, когда Эндрю был еще совсем маленьким, – ответила Джинни.
   Это многое объясняло. Сердце Эмили затопило сочувствие к юноше. Она взглянула на Джинни и Питера:
   – Идемте! Давайте немножко поддержим Эндрю.
   Он даже слегка перепугался, когда они втроем налетели на него с поздравлениями, а потом застенчиво улыбнулся. Эмили умела поддерживать разговор, и неловких пауз не возникло. А еще она любого умела расшевелить. К тому времени, когда Эндрю пошел ставить лошадь в конюшню, она уже решила, что ей ужасно нравится этот парень.
   Он не заставлял ее сердце трепетать, а пульс учащенно биться. Они были одного возраста, но себя она считала женщиной, а Эндрю – всего лишь мальчиком, хотя и красивым, как все Фицаланы. Чего ему не хватало, так это лоска.
   И друзей. Ну, все это можно предоставить ей.

Глава 10

   Не все оставались до конца праздника. Как на любой сельской ярмарке, толпа то наплывала, то рассеивалась. Марион больше всего хотелось оказаться дома и вытянуть ноги перед камином, но об этом не могло быть и речи. В качестве одной из гостий герцогини она чувствовала себя обязанной остаться до конца праздника, тем более что ее милость прислала посыльного сообщить, что одна из карет доставит ее с сестрами на поле, где будет разыграна какая-то давно забытая баталия между роялистами и «круглоголовыми». Это была большая честь, поскольку многим гостям предстояло добираться до места пешком.
   Феба была подавлена. Она имела неосторожность, ни к кому конкретно не обращаясь, беспечно заметить, что мистер Гамильтон целую неделю не заглядывал к ним в коттедж, и это дало пищу для слухов. Теперь Марион не спускала с нее глаз.
   Эмили была в приподнятом настроении. Она с нетерпением ждала битвы между роялистами и «круглоголовыми». Это звучало так романтично. Она внимательно слушала бессвязный отчет Клэрис о том, что им предстоит увидеть.
   В конце концов Клэрис устало вздохнула.
   – У меня лучше не спрашивать, – сказала она, – история навевает на меня скуку. Вот если бы мой Освальд был здесь, он бы ответил на все ваши вопросы.
   – История навевает на вас скуку? – поразилась Феба. Марион поспешила вклиниться:
   – Нам далеко ехать, Клэрис?
   – Недалеко. Всего лишь на другую сторону Прайори. Прибывшая карета выглядела такой старинной, словно ее умыкнули из музея. Интересно, это Брэнд постарался? Таков его метод управления поместьем – экономия на всем? Неудивительно, что родные его недолюбливают.
   Они прибыли на поле и заняли места на небольшом взгорке, с которого открывался отличный обзор. Здесь к ним присоединился мистер Льюис, новичок в Лонгбери, которого Марион встречала после церковной службы в прошлое воскресенье. Ему было не больше сорока, он говорил с непринужденной уверенностью и был достаточно красив, чтобы вызывать интерес у женщин.
   Марион смотрела на поле. Брэнд был там, одетый в стальной шлем, простую куртку и короткий плащ, прикрывающий плечи. Очевидно, ему предстояло быть командиром «круглоголовых». Платье лорда Роберта в истинно роялистском стиле было гораздо пышнее. В его шляпе было больше перьев, чем в петушином хвосте. Большинство роялистов сидели верхом на прекрасных лошадях. Все «круглоголовые» были пешими. Марион сочла это несправедливым.
   – Почему они стоят кругом? – поинтересовалась Феба. – Почему не сражаются?
   – Они становятся в позицию, – пояснил мистер Льюис. – Видите, лорд Роберт исполняет роль короля Карла, а мистер Гамильтон представляет Оливера Кромвеля. Когда загорится костер, сражение начнется.
   – Роялисты выглядят как фаты, – заметила Феба. Клэрис кивнула.
   – Они смотрятся смешно, разряженные в пух и прах, не так ли? Но не забывай, Феба, мы на их стороне, поэтому ты должна болеть за них. – Обращаясь к Марион, она добавила: – Мы, Фицаланы, всегда были роялистами.
   Если что-то и могло вызвать симпатии Марион, так это положение ущемленного. Она знала, на чьей она стороне.
   Поскольку небо начинало затягиваться тучами, костер, к радости толпы, разожгли рано. Зарокотали барабаны, и битва началась. Правда, это был скорее балет, чем сражение. Не звучали выстрелы, не опускались копья, и использовалась лишь плоская сторона мечей. Несмотря на все это, в представлении чувствовался драматизм. Барабаны выбивали непрерывную дробь; роялисты и «круглоголовые» испускали боевые кличи, от которых кровь стыла в жилах; лошади бросались вперед и отступали; мужчины падали друг на друга, словно все происходило на самом деле, и все это время роялисты медленно отступали. Когда король и его сторонники побежали с поля и роялисты атаковали «круглоголовых», чтобы не допустить пленения короля, толпа обезумела.
   Взгляд Марион метнулся к Брэнду и его отряду. Недрогнувшие и неумолимые, они шли вперед. Когда толпа начала их освистывать, Марион вдруг закричала слова поддержки. Феба взглянула на сестру и последовала ее примеру. Наблюдатели, стоявшие поблизости, перестали свистеть и недоуменно уставились на них. То же самое сделал и Брэнд, и выпад мечом, который он легко мог отразить, угодил ему в солнечное сплетение. Брэнд упал на колени. Марион страшно перепугалась, но два его товарища помогли ему подняться.
   Вот когда закончился балет и началось настоящее сражение. Мечи и копья полетели на землю, шляпы с перьями в сторону, мужчины спешились или были стянуты с лошадей. Они набросились друг на друга с кулаками, словно это была обычная уличная потасовка.
   Их командиры не могли остановить боя. Брэнд и лорд Роберт бегали туда-сюда по полю, растаскивая дерущихся; Эндрю, все еще верхом на лошади, сгонял убежавших лошадей в загон, а толпа кричала, свистела и улюлюкала.
   – Не может быть, чтобы сражение проходило таким образом! – воскликнула Марион, повернувшись за подтверждением к мистеру Льюису, но его и след простыл. Похоже, прелестная миссис Чандос похитила его, пока никто не видел.
   Клэрис ответила на ее вопрос. Ей пришлось почти кричать, чтобы ее услышали:
   – Нет, конечно же! Роялисты должны выиграть эту схватку, но затронуты глубокие чувства, и битва всегда заканчивается одинаково.
   – Затронуты чувства? – переспросила Эмили, стараясь перекричать рев толпы.
   – Да, – прокричала Клэрис. – Лонгбери был расколот на роялистов и «круглоголовых» во времена короля Карла, и до сих пор ничего не изменилось. Почему, по-вашему, дедушка Брэнда ненавидел всех Фицаланов?
   – Какие страсти! – воскликнула Марион.
   – Именно так говорит и Освальд. К счастью, большую часть времени о старой ссоре не помнят. Только в случаях, подобных этому, она возобновляется.
   – Какое варварство, – заявила Эмили.
   – Если представление всегда так заканчивается, – вклинилась Феба, – почему его не отменят?
   – Мы пытались. Местные жители не позволяют.
   Брэнд скрипел зубами, оттаскивая друг от друга дерущихся. Он чувствовал себя глупо в одежде «круглоголовых» и не понимал, зачем позволил местным жителям уговорить себя на роль, которую раньше играл дедушка. Семейная преданность? Нечистая совесть? Еще один долг, который он считал себя обязанным заплатить? Он вновь чувствовал себя маленьким мальчиком, пытающимся завоевать дедушкино одобрение.
   Он сбил с ног подмастерье кузнеца, схватил его за шиворот и как следует встряхнул.
   – Иди помоги лорду Эндрю загнать лошадей, не то я выпущу тебе кишки! – Ему приходилось орать, чтобы перекричать вопли, свист и улюлюканье толпы.
   Мальчишка сглотнул и заспешил прочь.
   Брэнд покачал головой, оглядывая поле боя. Невозможно было вбить в головы простых людей, что им предопределено проиграть сражение, поэтому оно всегда заканчивалось потасовкой. Никто не хотел быть проигравшей стороной, и меньше всего он сам.
   Очевидно, Тед Филдз, кузнец, обиделся на то, как обошлись с его подмастерьем. Целая гора мышц стала надвигаться на Брэнда. Он не отступал (один из его талантов) до самого последнего момента, затем сделал выпад ногой, и кузнец, отлетев, распластался в грязи. В воздухе едко завоняло лошадиным навозом.
   – Бога ради, парень, пойди помойся, – с отвращением проговорил Брэнд.
   Кузнец рассмеялся:
   – Разве вы не знаете, мистер Гамильтон, сэр? Лошадиный навоз на удачу.
   – Скажи это своей жене. Филдз поморщился.
   – Ваша правда. Пойду-ка я лучше помоюсь.
   Упали первые крупные капли дождя. Никого, казалось, это не волновало. Неофициальное сражение продолжалось. Будет несколько сломанных носов и подбитых глаз, но никаких серьезных увечий. В конце дня все почистятся и будут наслаждаться пинтой эля в монашеском амбаре или шампанским в Прайори.
   Подумать только – он отказался от Брайтона ради этого! Не подчинись он зову долга, в эту минуту они с Эшем сидели на каком-нибудь цивилизованном обеде в отеле «Замок», где Эш снимает комнаты.
   Эш умеет радоваться жизни. Он никогда не отказывает себе ни в хорошеньких спутницах, нив постельных наслаждениях.
   В этом проблема. Брэнду до чертиков наскучили красивые женщины. Они и гроша ломаного не стоят по сравнению с Марион Дейн…
   Марион Дейн. Он все еще не мог ее раскусить. Она постоянно меняется. То от нее веет теплом, то холодом. Когда теплом – она очень, очень хороша, когда холодом – просто ужасна. Он с улыбкой повернулся и… наткнулся прямо на кулак мальчика мясника. От удара у Брэнда перехватило дыхание, но не более. Шестнадцатилетний Билли, напротив, взвыл от боли.
   – Кажется, у меня сломано запястье, – захныкал он.
   – Если ты сию минуту не уберешься с поля, – проворчал Брэнд, – я тебе, к чертовой матери, шею сломаю!

* * *

   Погода изменилась так резко и так внезапно, что люди в считанные секунды вымокли до нитки. Хлынул ливень. Одно хорошо – он прекратил драку на поле. Все разбежались в поисках укрытия.
   – Скорее! – крикнула Клэрис. – Бежим к каретам! Там гроза нас не достанет.
   Не успела Марион раскрыть зонтик, как его одним сильным порывом вырвало у нее из рук и унесло прочь, к счастью, недалеко.
   – Бегите, – прокричала она, – я вас догоню!
   Она припустила за зонтом, но ветер словно решил поиграть с ней, подпускал к зонту поближе и вновь вырывал у нее свою добычу и уносил еще дальше. В конце концов злая как черт Марион, ругаясь на чем свет стоит, отказалась от попыток поймать зонт. Дождевые капли стекали с полей шляпы в глаза, платье облепило ее, словно липкая паутина, в боку кололо, зубы стучали.
   Внезапная вспышка молнии и оглушительный громовой раскат повергли ее чуть ли не в панику. Она резко развернулась и попала прямиком в объятия Брэнда. Его лицо было не менее грозным, чем небо.
   – Ищете кого-то, леди Марион?
   – Вы не ранены? – выпалила она.
   – Разумеется, нет. Мечами, которые мы использовали, не разрезать даже масло.
   Говоря это, он втолкнул ее в ближайшую карету. Марион была слишком выдохшаяся и слишком благодарная, чтобы противостоять его не очень деликатному обращению и сердитым взглядам. В карете было сухо, и это главное.
   Он вскочил вслед за ней, забрал у нее шляпу и бросил на скамью рядом со своим шлемом, затем укутал ее плечи своим плащом. Плащ был нагрет теплом его тела, но не настолько, чтобы ее зубы перестали стучать.
   Карета тронулась, но со скоростью улитки.
   – Вот… выпейте, – приказал он, протягивая серебряную фляжку.
   – Что это?
   – Бренди.
   С угрюмым лицом он склонился над ней и поднес фляжку к ее губам. С первым же глотком она поперхнулась, но он держал фляжку до тех пор, пока она не глотнула еще.
   – Теперь лучше?
   Марион кивнула. По крайней мере она перестала дрожать. Она почувствовала себя неловко, вспомнив их последнюю встречу, и не знала, как себя вести – то ли извиниться, то ли оставить все как есть. Его колючий взгляд свидетельствовал о том, что он не простил ее.
   – Полагаю, – сказала она, – мне следует вернуться к моим друзьям.
   – Вы не найдете мистера Льюиса. Он ушел, едва начался дождь.
   – Кого? – На мгновение она растерялась.
   – Вы уже забыли его? Меня это удивляет. Вы же ловили каждое его слово.
   Минуту назад она не хотела с ним ссориться, нотеперь так и вскипела от негодования.
   – Мистер Льюис, – сказала она, – неисчерпаемый источник знаний. Он рассказывал мне о сражении и о том, что будет дальше.
   – Вздор! Вам всего лишь нужно было смотреть на поле. – Сейчас он говорил медленно, словно поучал неразумное дитя. – Для того мы и воссоздаем сражение, чтобы люди могли посмотреть, как все было.
   Она фыркнула.
   – Вы называете это сражением? Это было не что иное, как уличная потасовка. Вам повезло, что там не было мирового судьи или констебля. Они бы немедленно заковали вас в наручники.
   – Мировой судья, – коротко ответил он, – был одним из роялистов, а констебль Хинчли – моим заместителем.
   Это дало ей пищу для размышлений.
   – И все равно это неправильно, – наконец сказала она. – Все равно это было отвратительной демонстрацией мужской агрессии.
   Он сложил руки на груди.
   – Что же на самом деле происходит, Марион? Вы дуетесь потому, что лишились вашего кавалера?
   Она рассвирепела:
   – Кто бы говорил! Вы меняли спутниц как перчатки. Не успеешь отвернуться – на вашей руке уже виснет другая красотка. Вы не слишком разборчивы, верно? Блондинки, рыжие – вам все равно.
   Его губы начали подергиваться.
   – Не забудьте про брюнеток.
   – Конечно! Три брюнетки. Он приложил руку к сердцу.
   – Марион, вы обезоружили меня. Я не знал, что вам небезразлично.
   Насмешливо фыркнув, она потянулась к дверной ручке. Он схватил ее за запястье, не давая сбежать. Он все еще улыбался, но не злорадствовал. Она перестала вырываться.
   – У тех леди, которые были со мной, – сказал он, – есть мужья и отцы, пользующиеся влиянием. Их голоса чрезвычайно важны. Для чего, по-вашему, всю последнюю неделю я навещал избирателей? Чтобы убедить их проголосовать за кандидата, который будет выдвинут от моей партии. Это тяжелая работа. Я никого не обманываю. Я с самого начала даю понять, что меня интересуют голоса избирателей.
   – И только мужчины могут голосовать.
   – Совершенно верно.
   – У миссис Чандос нет ни мужа, ни отца, – указала она на слабое место в его логике.
   – А, – он потер переносицу, – это барракуда. Вы, вероятно, заметили, что мой хороший друг Томми Раддл вовремя появился и спас меня от ее свирепых челюстей?
   Она вспомнила говорливого джентльмена, который действовал напролом.
   – Так это был ваш друг?
   – Конечно, ведь он согласился оказать мне услугу. Непросто избавиться от барракуды. Людоеды ненасытны.
   – Тогда вам не о чем беспокоиться. Мистер Льюис спас вашего друга от барракуды.
   – В таком случае я постараюсь думать о нем лучше. На секунду в карете повисло молчание.
   – Марион, – продолжил Брэнд, – правильно ли я расслышал? Там, на поле, вы болели за «круглоголовых»?
   – Нет.
   Его лицо стало суровым.
   – Значит, ошибся. Извините, что спросил.
   – Я болела за вас. Их глаза встретились.
   Напряжение в горле сделало ее голос хриплым.
   – Брэнд, я должна извиниться. Я позволила вам думать, что считаю вас ниже себя, что я слишком хороша для вас. Простите. Это неправда. Я совсем так не думаю.
   Его улыбка вспыхнула и погасла.
   – Я знаю, – мягко пробормотал он.
   – Откуда вы знаете?
   – Просто я знаю вас.
   Он взял ее руку и стал водить по ней пальцем. Когда она невольно вздрогнула, Брэнд поднял глаза.
   – Но это не значит, что вы не озадачиваете меня. Порой ваши слова говорят одно, а глаза – совсем другое. Я верю тому, что читаю в ваших глазах.
   Когда она не ответила, он испустил какой-то странный вздох и приблизил свои губы к ее губам.
   – Вот что говорят мне ваши глаза.
   Его поцелуй был таким же нежным, как и в первый раз, но ее реакция была другой. Она обвила его шею руками. Сердце ныло от всех тех чувств, которые она вынуждена была подавлять в себе. Она так хорошо его знает. То, что она испытывает, – не романтическая любовь. Он – не прекрасный принц, а она – не мечтательная дебютантка. Но он ей небезразличен. Она хотела, чтобы он знал, как дорог ей.
   Брэнд целовал ее, с трудом веря в чувства, которые она в нем пробуждала. Ему хорошо знакома страсть и те удовольствия, которые он может получить от женского тела, но это было другое. Это была Марион. Он не хотел тискать ее в карете, как какую-то уличную девку, которую он подобрал в Воксхолл-Гарденз. Это не его стиль. Марион заслуживает… Кончик ее языка неуверенно коснулся его губ. Марион…
   О Боже, он не может спорить с природой. Она такая податливая, а он хотел ее давно, очень давно, задолго до того, как Фанни представила их в своей гостиной, задолго до Лондона, задолго до того, как он узнал о ее существовании. Казалось, он полжизни ждал ее.
   Когда он обхватил ладонью одну грудь и поцеловал сквозь тонкую ткань платья, жаркая волна накрыла ее, сделав слабой от желания. Ее ошеломила сила этого поцелуя. Хотелось бы ей, чтобы сердце перестало так неистово колотиться, но оно не слушалось. Ее тихий протестующий возглас превратился в беспомощный стон.
   Этот стон невольного наслаждения чуть не лишил Брэнда самообладания. Он был потрясен ее реакцией, потрясен и возбужден. Он притянул ее к себе на колени и сжал в объятиях маленькое, трепещущее тело. Он целовал ее до тех пор, пока она не задохнулись, до тех пор, пока страсть не охватила все ее существо. Еще – говорили ему ее поцелуи. Еще – говорило ее тело, когда она прижималась своей мягкой грудью к твердыне его груди.
   Плащ стал помехой, поэтому Брэнд стащил его с ее плеч. В ответ она стала целовать его глаза, щеки, шею. Он засмеялся в чисто мужском восторге.