Торнтон Элизабет. Игра или страсть?

   – Вы хорошо выглядите, сэр, – заметил Хартли со слабой улыбкой и сообщил, что дамы завтракают в утренней комнате.
   – Только дамы? – спросил Брэнд. Хартли кивнул.
   – Лорд Роберт и леди Теодора гостят у друзей в Виндзоре. У них есть кобыла, на которую ее милость положила глаз.
   Это похоже на Теодору. Лошади и охота были любовью ее жизни. У нее не было детей, а с мужем они жили плохо. Лорд Роберт, возможно, и сопровождал жену в Виндзор, но там каждый жил своей жизнью.
   – А его милость? – спросил Брэнд, имея в виду Эндрю. От улыбки кожа на худом лице Хартли собралась в складки.
   – О, молодой герцог с управляющим на ферме.
   Это было именно то, что Брэнд хотел услышать. Богатство Фицаланов зависело от сельских угодий и ферм. Крайне важно, чтобы молодой герцог был сведущ во всех аспектах управления имением. С помощью мистера Терренса, управляющего имением, лично подобранного Брэндом, образование Эндрю началось.
   – Не нужно меня объявлять, – сказал он Хартли и прошел через большой зал в западное крыло.
   Войдя в утреннюю комнату, Брэнд остановился и окинул ее быстрым взглядом. Вдовствующая герцогиня, его бабушка, сидела во главе стола, величественная, как всегда, одетая по моде прошлого века. По правую руку от бабушки сидела ее давняя неизменная компаньонка мисс Каттер, которую он про себя окрестил Попрыгунчиком из-за привычки перескакивать с одной темы на другую и оставлять после себя полнейшее смятение. У буфета расположилась его сводная сестра Клэрис, молодая женщина под тридцать, красивая, с сильными чертами Фицаланов и грозными черными бровями.
   Эта устрашающая грозность была характерна для всех Фицаланов, включая и его самого, поэтому, когда Фицаланы затевали сражение, те, кто поумнее, спешили в укрытие.
   Бабушка заметила его первая.
   – Ну, – сказала она, – не стой там как лакей. Входи, входи!
   Брэнд послушно подошел к бабушке и поцеловал ее в пергаментную щеку.
   – Ваша милость, – пробормотал он с уважением, приправленным иронией.
   – Ты с каждым днем становишься все больше похожим на отца, – заметила бабушка.
   Их глаза встретились. Его изумляло, что теперь он искренне обожает эту воистину грозную даму, которая в юности выводила его из себя. Очевидно, возраст смягчил его.
   – Туше, – пробормотал Брэнд, и бабушка слегка усмехнулась.
   – Итак, – подала голос Клэрис, – блудный сын вернулся. Чем мы обязаны такой честью?
   – И тебе доброе утро, Клэрис, – любезно отозвался он и поздоровался с мисс Каттер.
   Мисс Каттер, обеспокоенная невежливым тоном Клэрис, вмешалась:
   – Какой же он блудный сын, леди Клэрис? Брэнд уехал из Прайори и нажил состояние, как этот милый мистер Льюис, занявший место Сойера. Он, конечно, не местный, но говорят…
   Бабушка взяла ситуацию в свои руки.
   – Лотти, – решительно сказала она, – пожалуйста, позвони в колокольчик, чтобы Хартли принес свежего чаю.
   – В чайнике еще есть чай, – ответила мисс Каттер.
   – Да, не стоит тревожить Хартли, – отозвался Брэнд. Бабушка кивнула. Ее взгляд обратился к Брэнду.
   – Итак, мы слышали, ты решил заняться политикой? Сядь и расскажи мне об этом.
   У ее светлости, как он знал, имелись свои способы выяснения происходящего, поэтому он как можно более сжато поведал ей о своих планах. Это вызвало лишь умеренный интерес, до тех пор пока он не упомянул, что открыл дедушкин дом и собирается поселиться там до окончания выборов.
   Бабушка слышала, что дом открывается, но не знала, что Брэнд намерен жить там столь продолжительное время.
   – А чем тебе не подходит Прайори? – спросила она, вперив в него свой пристальный взгляд.
   Помешивая чай, Брэнд воспользовался моментом, чтобы привести мысли в порядок. Он не хотел жить в Прайори, потому что ему нравилось быть хозяином в своем доме, а здесь хозяев и без него хватает.
   – Я бы не хотел доставлять вам неудобства, мэм, – ответил он. – Ко мне будут постоянно приходить люди, причем и в неурочные часы. Я буду принимать не гостей, а коллег.
   – Ой, Бога ради, – прервала его Клэрис, – избавь нас от своих отговорок. Ты никогда не считал Прайори своим домом, а нас – своей семьей. Почему отец сделал тебя попечителем наших капиталов – выше моего понимания.
   – Хватит, Клэрис, – велела герцогиня грозным голосом.
   Брэнд взглянул на Клэрис и почувствовал раздражение, но не на свою сводную сестру, а на отца. Герцог отдал ее капитал в руки опекуна. Они с мужем могли тратить доход с капитала, но сам капитал был отложен для следующих поколений. Она не могла поносить герцога, поэтому сделала объектом своих нападок опекуна.
   Его зять обладал более добродушным нравом. Освальд воображал себя антропологом, что означало, что он обожал копаться в развалинах и древних курганах в поисках артефактов минувших веков. Деньги не имели для него значения, и он, живя в палатке, был бы точно так же счастлив, как и в роскошном доме своей жены. Брэнду очень нравился Освальд.
   – Я не просил назначать меня вашим опекуном, – мягко сказал он, – но раз уж так случилось, тебе стоит только сказать, и, я уверен, смогу найти сумму, чтобы удовлетворить разумную просьбу.
   – А кто ты такой, чтобы судить, что разумно, а что нет? – сверкая глазами, возмутилась Клэрис. – Это так оскорбительно для Освальда. О, я знаю, что вы все о нем думаете, но вы сильно ошибаетесь. – Нотка триумфа закралась в ее голос. – Возможно, вам будет интересно узнать, что он сейчас в Лондоне, ведет переговоры о продаже одного из своих манускриптов. Он надеется выручить за него крупную сумму.
   – Не знала, что поэзия так хорошо оплачивается, – сказала вдова.
   – Это история, жизнь Ганнибала! – тут же парировала внучка.
   – Премилая, я уверена. – Мисс Каттер, вечная примирительница, поспешила сгладить острые углы. Она расплылась в улыбке. – Убеждена, что дело не в деньгах, а в чувстве удовлетворения. Сколько людей могут написать книгу?
   Брэнд осторожно помешал чай, затем поставил чашку на блюдце.
   – Я думаю… – начала Клэрис, затем тряхнула головой. – Невыносимо! – возмутилась она и выскочила из комнаты.
   После небольшой паузы бабушка вздохнула.
   – Она скучает по Освальду. Поскорее бы уж он приехал домой. Все это весьма утомительно для всех нас. Тем не менее кое в чем она права. Эндрю получит контроль над своим капиталом, когда ему исполнится двадцать один. Клэрис двадцать семь, и она всегда будет просителем.
   Терпение Брэнда истощилось.
   – Послушайте, – сказал он, – Клэрис не нищая. Денег у нее больше чем достаточно. Загвоздка в Освальде. Он не хочет жить на деньги жены.
   – Меня всегда восхищали мужчины с принципами, – тепло проговорила мисс Каттер. – И любовь…
   Когда герцогиня вскинула руку, мисс Каттер послушно замолчала.
   – Если бы у него были принципы, – заявила она непререкаемым тоном, – он бы не женился на Клэрис. И не говори мне о любви. Она погубила нашу семью. – Ее орлиный взор остановился на Брэнде. – И это подводит меня к леди Марион Дейн. Правда то, что говорят? Ты помолвлен с этой девушкой?
   Вопрос не удивил. У бабушки повсюду были шпионы.
   – Нет, – прямо ответил он, – неправда. Я познакомился с ней в Лондоне, где она гостила у наших общих друзей. Поскольку она племянница Эдвины, я счел своим долгом по меньшей мере показать ей и ее сестрам достопримечательности Лондона, тем более что они переезжают в Лонгбери, в Тисовый коттедж, и будут нашими соседями.
   – Эдвина Ганн! – раздраженно бросила вдова. Бабушка никогда не одобряла и не понимала его тесной дружбы с бывшей учительницей, а он никогда и не пытался объяснить. Эдвина обожала его, словно родная мать. Подобные понятия были чужды герцогине. Она была против того, чтобы баловать детей.
   Прежде чем разговор потек в другом направлении, Брэнд небрежно заметил:
   – У Эдвины была ведь еще одна сестра, да? Ханна? Марион спрашивала меня о ней, – приврал он, – но я совсем ее не помню. А вы знали Ханну, бабушка?
   – Не слишком хорошо, – ответила вдова. – Она была гувернанткой, верно?
   – Я ее помню, – сказала мисс Каттер, – она, бывало, гуляла со своей собачкой в нашем парке. – Она наморщила лоб. – Я слышала, Ханна была своевольной девушкой и доставляла мисс Ганн массу хлопот.
   – В каком смысле?
   Мисс Каттер тупо взглянула на него.
   – Не помню.
   Брэнд сдержал вздох. Бесполезно приставать к мисс Каттер.
   – А что случилось с Ханной? – осторожно поинтересовался он. – Где она сейчас?
   – Полагаю, – сказала бабушка, – она где-то нашла себе другое место. Вероятно, вышла замуж и имеет целый выводок детишек.
   – Нет, – возразила мисс Каттер. – Она сбежала. Помню, я слышала, что она сбежала с мужчиной. О Боже! – Лицо мисс Каттер сморщилось. – Или это была Мэри Стритхэм? Это случилось так давно. Я опять все путаю?
   – Нет, – твердо заверила ее герцогиня. – Чем старше мы становимся, тем больше моментов забываем, вот и все. Итак, о чем это мы говорили до прихода Брэнда? Ах да. Ты собиралась поговорить с кухаркой и сказать ей, что к ленчу будет только трое, если… – Она вопросительно взглянула на Брэнда.
   – Спасибо, но у меня дела в Грейндже, – сказал он. – Но я как-нибудь непременно воспользуюсь вашим приглашением.
   – Тебе не нужно приглашение, – парировала бабушка, а затем добавила с самодовольной улыбкой: – Но обязательно пригласи леди Марион и ее сестер. Я бы хотела познакомиться с ними. Иди же, Лотти. Не забудь, к ленчу только трое.
   Мисс Каттер извинилась и вышла из комнаты.
   Как только дверь за ней закрылась, улыбка сползла с лица герцогини. Она помолчала немного, затем печально проговорила:
   – Старость не радость. Все увядает: внешность, здоровье, аппетит. Но самое страшное – мы выживаем из ума.
   Эта маленькая речь застала Брэнда врасплох. Он еще никогда не видел свою бабушку такой уязвимой. «Железнобокая» – называли они ее, когда были детьми. Все боялись герцогиню как огня, за исключением преданной и любящей компаньонки.
   – Мне говорили, – сказал он наконец, – что у Эдвины тоже начиналось помутнение рассудка.
   Все следы уязвимости исчезли, и выражение бабушкиного лица стало таким же решительным и умным, как всегда.
   – Чушь! – заявила она. – После церковной службы мы часто с ней разговаривали, и она оставалась такой же заядлой спорщицей. Ты уже не в первый раз спрашиваешь меня о душевном состоянии мисс Ганн. Я говорила тебе на похоронах и повторяю снова: она была такой же острой на язык и эксцентричной, как всегда. Что происходит, Брэнд?
   – Ничего, – мягко ответил он, – совсем ничего. Она ткнула в него пальцем.
   – И не вздумай утомлять Лотти вопросами, на которые она не может ответить. Это только еще больше путает ее.
   – И в мыслях не было.
   Брэнд провел приятный вечер в таверне «Пес и лис». Когда рабочий день заканчивался, именно там собиралось большинство местных жителей, чтобы обменяться новостями и встретиться с соседями, прежде чем идти домой к женам и детям. И мировой судья, и констебль были там, и Брэнд смог расспросить их о смерти мисс Ганн, но они не видели ничего подозрительного в том, что пальцы Эдвины были в чернилах. Она могла по какой-нибудь причине бросить письмо в огонь. Они слышали, что Эдвина странно вела себя перед несчастным случаем, но ничего конкретного ни один, ни другой сказать не могли. Имя Ханны не вызвало почти никакой реакции. У обоих имелись лишь весьма смутные воспоминания о ней.
   Поминки после церковной службы проходили в доме викария, и именно там Брэнд впервые услышал о том, что Эдвина была не в себе. Она стала нелюдимой, мало общалась с соседями. Она продолжала посещать церковную службу, но не задерживалась, чтобы поговорить с друзьями и знакомыми.
   Все это он услышал от викария, поэтому, вполне естественно, поверил, а другие еще и приукрасили историю подробностями, так у него сложилось впечатление, что у Эдвины начиналось слабоумие.
   Вот тогда-то ему и следовало обговорить этот вопрос с миссис Ладлоу, но она была в слезах, да и дело не казалось срочным.
   Если кто и должен был знать, что у Эдвины с головой непорядок, так это миссис Ладлоу. Он верил ей как никому. Не то чтобы Брэнд считал викария лжецом, просто тот описывал состояние Эдвины как встревоженность. Конечно, Эдвина встревожилась, когда услышала, что Ханна-, возможно, была убита.
   Тогда кто распустил слухи и зачем? Может, это была чья-то намеренная попытка поставить под сомнение все, что Эдвина могла сказать о той ночи, когда исчезла Ханна? Во всяком случае, на него слухи оказали именно такое воздействие.
   Это вновь навело его на мысль о бабушке. Такое впечатление, что она могла бы рассказать ему больше о Ханне Ганн, если б захотела. Что она от него скрывает?
   Образ Ханны, складывающийся у него в голове, был полон противоречий: младшая из сестер, гувернантка, своевольная девушка, доставляла беспокойство Эдвине и восхищала Марион. Все в Лонгбери считали, что она сбежала с мужчиной, или это очередной слух, чтобы сбить всех со следа?
   Тогда где она?
   Когда Брэнд задул свечу и забрался в кровать, его мысли вновь вернулись к Эдвине и тому, скольким он ей обязан. Для маленького, растерянного мальчика, который оказался между двух враждующих сторон – отцом и дедом, ее уютный коттедж был спасительной гаванью. Все, чего Эдвина попросила взамен, – это разгадать тайну исчезновения Ханны.
   – Я найду ее, Эдвина, клянусь, – проговорил он в тишину.

Глава 7

   Вода сошла через два дня, и Марион с сестрами выехали в Лонгбери в сопровождении лорда Денисона. Отказаться Марион не могла. В его распоряжении была хорошо оборудованная карета – Брэнда Гамильтона, как выяснилось. Он упомянул о позднем визите Брэнда и его отъезде ранним утром как о чем-то неважном, связанном с выборами, и Марион не осмелилась это оспаривать. Не могла же она сказать, что шпионила за ними.
   Они прибыли в деревню поздним утром. Солнце ярко светило, в воздухе пахло яблоневым цветом, и все притихли, выглядывая в окна в ожидании, когда покажется дом.
   Карета свернула на небольшой двор.
   – Тисовый коттедж! Какой милый! – воскликнула Феба. – И не такой уж маленький.
   Сестры согласились с ней. Это было двухэтажное кирпичное здание с эркерами в пристроенных крыльях. Вьющиеся растения в изобилии оплетали стены, цепляясь за шпалеры. В Марион шевельнулись воспоминания. Спальня Ханны располагалась на первом этаже, за гостиной. Они называли ее «людской», хотя слуги уже давно не жили там. Когда умерли бабушка и дедушка, сестры Ганн научились экономии, так же как и она со своими сестрами после смерти родителей.
   На передней двери было дверное кольцо в виде львиной головы, вспомнила Марион. Ребенком она была зачарована этим кольцом и дотрагивалась до него с благоговением.
   Когда Эмили и Феба направились к двери, Марион повернулась, чтобы перемолвиться словом с лордом Денисоном. Она искренне поблагодарила его не только за сопровождение, но и за предоставленную карету.
   – Ну, – сказал Денисон, – у вас будет возможность поблагодарить за карету мистера Гамильтона лично. Уверен, он здесь, в Грейндже. Услышав, что вы приехали, он непременно навестит вас при первой же возможности.
   У Марион не было времени подумать о последнем замечании лорда Денисона. Дверь коттеджа открыла темноволосая женщина, которая представилась как миссис Ладлоу. Марион очень понравилась миссис Ладлоу. Она была спокойной, дружелюбной и аккуратной и содержала дом в безукоризненной чистоте.
   Марион была удивлена, как много помнит в доме: каменный камин в гостиной, прочную дубовую мебель, бархатные портьеры. Она почувствовала, что улыбается. Планировка дома постепенно всплывала в памяти. Марион вспомнила сад и цветочные клумбы, виднеющиеся из окон второго этажа, а за ними, чуть дальше, Прайори, где когда-то жили монахи. Но ее мысли резко оборвались, когда они подошли к обшитой дубовыми панелями лестнице.
   – Это здесь?.. – спросила Эмили. Миссис Ладлоу кивнула.
   – Да, это я нашла ее, – сказала она и шмыгнула носом. Когда Эмили тоже зашмыгала, Марион решительно проговорила:
   – Мы позже поговорим о тете Эдвине, когда распакуем вещи. Она хотела, чтобы мы счастливо жили в ее доме. Просто помните об этом.
   Позже, пока сестры распаковывали вещи, Марион спустилась вниз, в комнату Ханны. Здесь было длинное подъемное окно, которое выходило в огород и впускало много солнечного света – симпатичная девичья комната, отделанная муслином и набивным ситцем.
   Прикасаясь к вещам Ханны, Марион вспомнила: взрослые ссорились здесь. Ханна что-то кричала, потом выскочила из дома.
   Из-за чего они ссорились?
   Эмили позвала Марион, и воспоминания померкли.
   Во второй половине дня сестры решили передохнуть и выпить чаю в гостиной. Они смеялись и шутили, когда миссис Ладлоу сообщила, что прибыли гости.
   – Леди Клэрис Бригден, – объявила миссис Ладлоу, – и мисс Флора, – и отступила в сторону, впуская посетителей.
   Марион увидела черноволосую, модно одетую молодую женщину, выше среднего роста, с энергичным лицом, смягчаемым улыбкой, и голубыми глазами, светящимися озорством. Именно это озорство показалось знакомым. Она знала леди Клэрис раньше.
   Обрывки воспоминаний. Секретные слова и секретные знаки. Охота на привидения и ночные вылазки.
   Неужели эти воспоминания реальны?
   Марион перевела взгляд на девочку. Мисс Флора была длинноногой, зеленоглазой, застенчивой девчушкой лет десяти, с шапкой огненно-рыжих кудрей.
   После обмена традиционными книксенами Марион пригласила гостей сесть.
   Леди Клэрис игнорировала приглашение. Смеясь и широко раскинув руки, она приблизилась к Марион:
   – Ты меня не помнишь, да, Марион? Неужели забыла все наши бурные приключения?
   Марион рассмеялась:
   – Приключения я забыла, но тебя – нет. Ты ведь Клэрис Фицалан, верно?
   – А, ну да, это моя девичья фамилия. Теперь я Клэрис Бригден. А это Флора, племянница Теодоры. Флора приехала на каникулы. – Она помолчала, всматриваясь в лицо Марион. – Ты помнишь Теодору? Она замужем за моим дядей Робертом. Ну, Роберта-то ты помнишь?
   Марион не помнила, но на всякий случай слабо кивнула и быстро представила своих сестер. Она распорядилась принести освежающие напитки, и Клэрис вернулась к разговору:
   – Им всем не терпится увидеть вас, Фицаланам, я имею в виду, особенно бабушке. Как только она услышала твое имя в связи с именем Брэнда, тут же заинтересовалась, но Брэнд ничего ей не рассказал. Вообще-то мы все сгораем от любопытства. Это правда, Марион? Вы с Брэндом тайно помолвлены?
   Испытывая скорее замешательство, чем раздражение, Марион поинтересовалась:
   – Ты имеешь в виду Брэнда Гамильтона?
   На лице Клэрис отразилось такое же замешательство.
   – А кого еще я могу иметь в виду, как не моего сводного брата? У нас был один отец, герцог Шелборн, и брата зовут, кстати, Брэнд Фицалан Гамильтон, хотя он не любит признавать это родство. – Ее губы вытянулись в тонкую линию. – Полагаю, он стыдится нас. Считает нас тунеядцами и паразитами, ведь он сам работает не покладая рук. Бедный Освальд – мой муж – стыдится жить на мои деньги. Он писатель, а этим много не заработаешь. Но что толку иметь деньги, если мне не позволено их тратить?
   Марион тупо таращилась на гостью, а та продолжала:
   – Я трещу как сорока, да? Вот что значит жить с мисс Каттер. Достаточно сказать, что Брэнд распоряжается деньгами. Наш мудрый папенька сделал его единственным опекуном наших капиталов.
   Марион разрывалась между шоком от откровенности Клэрис и неверием. Никто не сказал ей, что имение отца Брэнда находится в Лонгбери. Никто не сказал ей, что Брэнд – родственник Фицаланов и что его отцом был герцог Шелборн.
   Ей никогда не избавиться от него.
   Она взглянула на Клэрис, и новые воспоминания зашевелились в ней. Конечно, она не могла забыть подружку по детским играм. Правильнее было бы сказать, что воспоминания о каникулах, которые она проводила в разных местах, перепутались у нее в голове. Марион помнила, что Клэрис Фицалан втягивала их в одну историю за другой. Она была любопытной и безрассудно смелой, и с ней было весело, особенно такой девочке, как она, приученной подчиняться правилам. Клэрис казалась опьяняющим глотком эфира. Один вдох – и человек готов на все. Марион не могла точно вспомнить, что они вытворяли, но не забыла, как мама ругала и отчитывала ее. Клэрис же все сходило с рук. Глаза Клэрис не утратили своего блеска.
   – Полагаю, вы ждете его победы на выборах, прежде чем объявить о помолвке. Не понимаю почему. Бабушка говорит, что у Брэнда появится больше шансов выиграть, если у него будет подходящая невеста. Тогда люди не станут обращать внимания на то, что он незаконнорожденный.
   Беда с этими герцогскими дочерьми. Они могут говорить все, что им заблагорассудится, и никто из более низких сословий не осмелится им возразить и сказать, чтобы не лезли не в свое дело, – никто, за исключением разве что графской дочери.
   Как можно холоднее Марион поинтересовалась:
   – А что твой брат сказал вам обо мне?
   – Да ладно тебе, Марион, – сказала Клэрис, – не будь такой букой. – И добавила, обращаясь к Эмили: – Она была такой и в детстве. Чопорная и правильная. Хорошо еще, что ни моя мама, ни тетя Эдвина не знали, что мы вытворяли, когда никто не видел.
   – А что вы вытворяли? – ухватилась за ее слова Феба.
   – Боюсь даже говорить, – ответила Клэрис с неотразимой улыбкой. – Ну так о чем это я? Ах да, о Брэнде. Он нам ничегошеньки не рассказал. Из него, как обычно, и слова не вытянешь. Его имя связывают с именем какой-нибудь дамы не впервые, – она усмехнулась, – но от тех, других, он отмахивался без малейших колебаний и говорил о них в весьма нелестных выражениях, что позволяет бабушке предположить, что к тебе у него серьезный интерес.
   Марион на мгновение лишилась дара речи.
   Зато Эмили – нет. Она слушала этот разговор с растущим раздражением. На ее взгляд, манеры леди Клэрис были чересчур вольными и бесцеремонными.
   – Феба, – сказала она, вперив в сестру суровый взгляд, – почему бы тебе не показать Флоре историю, над которой ты работаешь? – И добавила для Клэрис: – Феба пишет историю нашего семейства.
   – В самом деле? – Интерес Клэрис выглядел искренним. Задумавшись на мгновение, она со Смехом продолжила: – Надеюсь, никто не решится написать историю Фицаланов. Это было бы нечто.
   – Феба! – повторила Эмили еще более грозным тоном.
   – Я только начала, – запротестовала Феба. – Там еще нечего показывать, за исключением нескольких старых писем и дат. – Но Эмили посмотрела на нее так строго, что стало ясно: спорить бесполезно. – Пойдем, Флора, – сказала она покорно.
   Оказавшись за дверью, Флора спросила:
   – Ты калека?
   Феба гневно зыркнула на девочку, которая на добрых три дюйма была выше ее.
   – Разумеется, нет! Я прихрамываю. Это не делает меня калекой.
   – Отлично, – бросила Флора. – Значит, нам не обязательно торчать в доме, верно? Мы можем отправиться на поиски приключений.
   Отправиться на поиски приключений? Для Фебы это были пьянящие слова.
   – Мне не разрешают отходить далеко от дома, – с сомнением проговорила она.
   – Так мы и не пойдем далеко, только на пруд. Если хочешь, можем половить лягушек. Их там полным-полно.
   – А ты не будешь спрашивать разрешения у мамы?
   – У меня нет мамы. Она умерла, когда я была совсем маленькой. Здесь я живу у тети Теодоры, а она никогда не возражает против моих прогулок.
   – Жаль, что Марион не такая, как твоя тетя, – с чувством сказала Феба. – Мои сестры могут быть настоящими мегерами.
   Флора рассмеялась.
   – Ну так что, рискнешь?
   Перспектива была слишком заманчива, чтобы отказаться.
   – Но я никогда раньше не ловила лягушек.
   – Я тебя научу.
   – Я все-таки должна предупредить Марион.
   – Да тут же совсем рядом, из дома видно. Этого Фебе было достаточно.
   В гостиной Клэрис вспоминала старые времена:
   – Ты должна помнить привидение Прайори. Марион покачала головой.
   – Ты не помнишь, как мы прятались на монастырской кафедре и ждали, когда появится привидение?
   – Нет.
   В этот момент вошла миссис Ладлоу и объявила других посетителей, леди Теодору Фицалан и мистера Гамильтона.
   – Я же тебе говорила, – прошептала Клэрис, – им всем захочется посмотреть на тебя.
   После обмена обычными приветствиями гости сели и Марион попросила принести напитки. Понимая, что все взоры устремлены на нее, она постаралась сделать вид, что присутствие Брэнда ей безразлично. Марион поблагодарила его за карету. Он вежливо ответил. Преодолев первый барьер, Марион обратила внимание на новую гостью.
   Леди Теодора была, как говорил отец Марион, импозантной женщиной. Лет сорока, высокая и крепкая, с черными волосами, туго стянутыми на затылке, и высокими скулами, тронутыми загаром. Ее платье по фасону напоминало костюм для верховой езды. Глядя на нее, нетрудно было догадаться, что она гораздо лучше себя чувствует в деревне, чем в городе.
   – Не стану притворяться, что помню вас, Марион, – сказала леди Теодора. – Когда вы в последний раз гостили здесь, то были еще малышкой в коротких юбочках, и я, верно, казалась вам пожилой дамой.