Тортлдав Гарри. Император для легиона

чьи семьи будут горевать о потере мужа и отца...
Гаврас, в отличие от трибуна, был в отличном настроении.
- Хорошая драка! Здорово мы их! - крикнул он, и эхо гулко ответило
ему. - Такая участь всегда постигнет убийц! Они... Эй, ты что это делаешь,
а? Во имя Фоса, что ты делаешь?
Баанес Ономагулос ковылял от одного раненого к другому и деловито
перерезал горло тем, кто еще шевелился. Руки его были в крови и влажно
поблескивали в бледном свете звезд.
- А ты как думаешь, что я делаю? - ответил Ономагулос. - Матросы
этого проклятого Леймокера будут здесь в любую минуту. Неужели я должен
был оставить в живых этих ублюдков, чтобы они указали им, куда мы
направились?
- Нет, - признал Туризин. - Но надо было оставить одного для допроса.
- Слишком поздно. - Ономагулос растопырил окровавленные пальцы и
позвал: - Нейпос, посвети-ка нам. Держу пари, что скоро у нас будет ответ
на все вопросы.
Жрец подошел к Ономагулосу. Он дышал глубоко и ровно, и офицеры
Гавраса зашептали что-то в удивлении, когда бледно-золотистое сияние стало
разливаться от его рук.
Марк не был так удивлен, как некоторые другие, - он уже видел
подобное чудо в Имбросе, у Апсимара. На лице Баанеса читалось изумление.
Искалеченный дворянин наклонился над одним из убитых, распорол ножом пояс,
и золотые монеты (их было на удивление много) посыпались на песок.
Ономагулос собрал их в ладони и поднес к рукам Нейпоса, от которых все еще
исходило лучистое сияние. Офицеры столпились рядом, чтобы взглянуть на них
поближе.
- "Ортайяс Первый, Автократор Видессиан", - прочитал Ономагулос. - И
здесь та же надпись, и здесь. - Он перевернул золотую монету. - То же
самое, ничего, кроме этой проклятой надписи - "Ортайяс Первый".
- Ага, и они все только что отчеканены. - Голос со странным акцентом
принадлежал Аптранду, сыну Дагобера. - Но каким же образом Сфранцез сумел
склонить дрангариоса к предательству?
Туризин все еще не мог поверить случившемуся.
- Варданес, должно быть, заключил союз со Скотосом, если сумел
подкупить Тарона Леймокера!
Никто не ответил. Шуршание кустов прозвучало в тишине неожиданно
громко. Звук, похоже, доносился с юга. Мечи невольно поднялись. Свет,
исходящий из рук Нейпоса, исчез, едва тот отвлекся.
- Сын навозного мешка все-таки высадил здесь матросов! - заревел
Ономагулос.
- Не думаю, что это так, - сказал Гай Филипп и продолжал, развивая
свою мысль: - Это не человек - лиса или, возможно, хорек.
- Похоже, ты прав, - сказал Аптранд. Но даже командир намдалени не
рвался проверить, так ли это на самом деле.
Все поспешили к лошадям. Сотэрик, Скаурус и Нейпос быстро взвалили
тела погибших на коней и через несколько минут уже неслись на север через
плантацию плодовых деревьев. Ветки хлестнули трибуна по лицу, прежде чем
он сообразил, что они уже добрались до сада. Если матросы Леймокера и были
рядом с ними, то отряд Гавраса им не догнать. Когда Туризин и его офицеры
выехали из-под лимонных деревьев, Император помчался галопом, от одной
простой радости, что остался в живых. Гаврас нетерпеливо махнул рукой
своим людям и, когда они наконец нагнали его, объявил с видом человека,
принявшего окончательное решение:
- Если мы не можем пересечь пролив с помощью Леймокера, мы сделаем
это вопреки его желанию.


- "Вопреки его желанию", - повторил Горгидас на следующее утро. -
Звучная фраза, это уж точно.
Римский лагерь загудел от возбуждения, когда известие о ночном
приключении достигло армии Императора. Виридовикс, как всегда, когда его
оставляли в стороне от потасовки, дулся и завидовал офицерам, пока Скаурус
не утешил его обещаниями грядущих битв.
Легионеры забросали трибуна и Гая Филиппа вопросами. Большинство из
них были удовлетворены кратким описанием схватки, но Горгидас продолжал их
расспрашивать так настойчиво, словно был следователем, и вскоре добился
того, что Гай Филипп вышел из себя. Более типичный римлянин, чем вдумчивый
Скаурус, старший центурион был не очень терпелив во всем, что не имело, по
его мнению, практического смысла.
- Не мы тебе нужны, - пожаловался он. - Тебе нужны те паршивцы,
которых прикончил Ономагулос, а еще - раскаленное железо и щипцы для
пыток. Ты нам форменный допрос учинил!
Врач не обратил внимания на его раздражение.
- Ономагулос... Спасибо, что напомнил. Каким образом он узнал, что
найдет в кошельках убитых монеты Ортайяса?
- Великие боги, это должно быть ясно даже для тебя. - Гай Филипп
воздел руки. - Если дрангариос нанял убийц, он должен был заплатить им
деньгами своего господина. - Центурион жутко засмеялся. - Сомнительно,
чтобы он стал платить им деньгами Туризина. И не надейся, что тебе удастся
улизнуть, не ответив на _м_о_й_ вопрос. Зачем это, скажи на милость, ты
нас так въедливо расспрашиваешь?
Невозмутимый обычно грек не нашел быстрого ответа. Он поднял бровь и
попытался было уничтожить старшего центуриона взглядом, но вмешался Марк.
- Можно подумать, что ты пишешь исторический труд.
Легкая краска залила лицо Горгидаса, и Скаурус понял, что врач
относится к затеянному делу чрезвычайно серьезно.
- Прости, - искренне сказал он. - Как долго ты этим занимаешься?
- С тех пор, как моего видессианского языка хватило на то, чтобы
попросить перо и пергамент. Ты же знаешь, что здесь нет папируса.
- На каком языке ты пишешь? - спросил трибун.
- Х_е_л_л_е_к_а_с_т_а_, _м_а _д_и_а_!! - по-гречески, клянусь Зевсом!
Какой еще язык подходит для серьезного размышления? - Горгидас ответил на
своем родном языке, как иногда делал.
Гай Филипп уставился на него в изумлении. Он знал по-гречески не
больше двух дюжин слов, в основном бранных, но понимал, когда на нем
говорили.
- По-гречески? Из всех глупостей, которые я слышал, эта побивает все
рекорды! Греческий! В Видессосе никто не слышал этого слова, не говоря уже
о языке! Ты мог бы быть Гомером или... как его там? Ну, первым
историком... Я слышал его имя, но будь я проклят, если помню его. - Он
взглянул на Скауруса.
- Геродот, - подсказал трибун.
- Спасибо, это как раз он и был. Да, так я говорю, Горгидас, ты мог
бы быть одним из этих старых ублюдков или даже обоими вместе, но кто об
этом узнает в Видессосе? Греческий! - повторил он не то удивленный, не то
раздраженный.
Врач покраснел еще сильнее.
- Да, греческий, а почему бы и нет? - сказал он резко. -
Когда-нибудь, когда мой видессианский будет достаточно беглым, я буду
писать на нем. Или попрошу одного из ученых перевести то, что я написал.
Манто из Египта и Беросос из Вавилона писали на греческом, когда учили
эллинов былой славе своих народов. По-моему, неплохо, если в Видессосе
будут помнить о нас, когда последнего из нас уже не будет в живых.
Он говорил с той настойчивостью, которую проявлял всегда, когда
сталкивался с трудным решением. Но Марк видел, что грек не убедил Гая
Филиппа. Что случится после его смерти, совсем не заботило старшего
центуриона. Он, однако, чувствовал, что не стоит слишком насмехаться над
врачом. Грубоватый вояка по-своему любил Горгидаса, поэтому он только
пожал плечами и сдался.
- Весь этот разговор - пустая трата времени. Мне лучше заняться с
солдатами, они становятся слишком толстыми и ленивыми.
Он ушел, все еще покачивая головой.
- Думаю, видессиане заинтересуются твоей книгой, - сказал Марк
Горгидасу. - У них тоже есть историки. Я помню, Алипия Гавра говорила, что
читала некоторых, и мне показалось, делала заметки для собственной книги.
Иначе для чего она присутствовала на военном совете Маврикиоса? Кстати,
она могла бы помочь тебе перевести твою работу на видессианский.
В глазах врача мелькнула благодарность, но Горгидас остался
скептиком, как обычно.
- Алипия могла бы это сделать, не будь она замужем за фальшивым
Императором и не находись на противоположной стороне Бычьего Брода. Но
стоит ли нам болтать о таких пустяках?
- Даже если бы Алипия была на луне, я все равно хотел бы прочитать
твою книгу.
- Ты ведь умеешь читать по-гречески, не так ли? Я совсем забыл об
этом. - Горгидас вздохнул и сказал печально: - Скаурус, я начал писать эту
книгу по одной-единственной причине - чтобы не сойти с ума. Боги знают,
что я не этот... как там его?.. - Врач горько усмехнулся. - Но написать
несколько внятных предложений я в состоянии.
- Я хотел бы увидеть то, что ты уже написал, - повторил трибун. Он
всегда считал историю с ее спокойным и холодным взглядом на события более
полезным оружием в каждодневной жизни и политике, чем высокую пламенную
риторику. Геродот и Полибий дали ему больше, чем двадцать демосфенов,
продававших свой язык, как женщины тело, и иногда создававших речи и в
защиту, и в обвинение для одного и того же дела.
- Если уж мы заговорили об Алипии и Бычьем Броде, - прервал Горгидас
размышления трибуна, - скажи, говорил ли Туризин что-нибудь о том, как он
собирается пересечь пролив? Я спрашиваю не как историк, ты понимаешь.
Просто здравый взгляд на вещи позволяет привести несколько возражений.
- У меня тоже есть возражения. Нет, не говорил, и я не знаю, что у
него на уме, - ответил Скаурус и, все еще думая о классиках древности,
продолжал: - Но что бы он ни измыслил, пусть это осуществится. Туризин,
как и Одиссей, - настоящий _с_а_ф_р_о_н_.
- С_а_ф_р_о_н_? - повторил Горгидас. - Ну что же, будем надеяться,
что ты прав.
Это греческое слово означало не столько превосходство ума и смелость,
сколько умение держаться на безопасном расстоянии от тех, кто в избытке
обладал этими качествами. Горгидас не был уверен, что это определение
подходит к Гаврасу, но подумал, что оно достаточно точно характеризует
самого трибуна.


Недовольно щебеча, чернокрылые птички кружили над вооруженными
людьми, карабкающимися по веревочным лестницам в старый рыбацкий баркас.
- Чума на вас, глупые птицы! - крикнул им Виридовикс, погрозив
кулаком. - Я люблю морские путешествия не больше вашего.
По всем песчаным пляжам западных пригородов Видессоса солдаты
Туризина Гавраса грузились в этот час на такой разномастный флот, какого
Марк даже представить себе не мог. Три или четыре зерновоза составляли его
костяк, кроме них собрано было множество таких рыбацких суденышек и лодок,
что их не сразу заметишь. Тут были лодки контрабандистов с большими
парусами и серыми узкими бортами, маленькие баркасы ныряльщиков за
губками, простые шлюпки и бескилевые баржи, взятые с рыночных переправ, -
о том, как они будут плавать по морю, можно было только гадать. Попадались
и суда, назначения которых трибун, знакомый с морским делом не больше
других римлян, даже не мог себе представить.
Скаурус помог пыхтящему Нейпосу подняться на борт.
- Благодарю тебя. - Жрец тяжело опустился у высокой палубной
надстройки, и старые доски заскрипели под тяжестью его тела.
- Милосердный Фос, как я устал. - Глаза Нейпоса были веселыми, но под
ними уже залегли тени, и слова медленно сходили с губ, как будто каждое
требовало большого напряжения.
- Охотно верю, - ответил Марк.
Вместе с еще тремя жрецами-магами Нейпос провел последние две с
половиной недели за работой, накладывая чары и заклинания на флотилию,
собранную Туризином на западном побережье. Большая часть трудов легла на
плечи Нейпоса, поскольку он был членом Видессианской Академии в отделении
магии. Местные волшебники хуже, чем он, разбирались в пергаментах, да и
таланта у них было поменьше. Это была напряженная, изматывающая работа,
забирающая не меньше сил, чем самый тяжелый физический труд. Дело, за
которое они взялись, вообще было не из простых.
Горгидас легко, как кошка, вскарабкался на борт корабля. Через
мгновение за ним последовал Гай Филипп. Он спрыгнул на палубу
покачивающегося баркаса с таким грохотом, словно собирался перевернуть
его.
- Виридовикс! - послышался глухой, низкий голос с соседнего корабля,
еще более старого и изношенного, чем тот, где находились римские офицеры и
кельт.
- А, Багратони! - откликнулся Виридовикс. - Ну как, понравилось тебе
море?
Львиное лицо накхарара отчетливо позеленело:
- Неужели здесь всегда так качает?
- Когда поплывем, будет еще хуже, - сказал Виридовикс, глотая воздух
широко открытым ртом.
- Хватайся за перила и канаты и не пачкай палубу, - предупредил
капитан баркаса, худой, среднего роста человек лет сорока с выгоревшими на
солнце волосами. Страдания кельта были ему непонятны.
- Как может человек заболеть морской болезнью на неподвижном корабле?
- Если мой желудок решится плюнуть, он сделает это и без твоего
разрешения, - проворчал Виридовикс, но не по-видессиански, а по-латыни.
- Ну, а сейчас что мы будем делать? - спросил Марк у Нейпоса, махнув
в сторону патрульных галер, широкие паруса которых шевелились на ветру. -
Можешь ли ты сделать так, что мы будем невидимы, как казды во время
великой битвы?
Он обливался холодным потом всякий раз, когда вспоминал об этом, хотя
видессианские жрецы-маги быстро уничтожили заклятие и казды снова стали
видимыми.
- Нет, нет. - Голос жреца был одновременно усталым и нетерпеливым. -
Это заклинание годится в тех случаях, когда враг не располагает защитной
магией, но если противник - маг, то применить его - все равно что развести
на борту корабля костер.
Голова капитана дернулась: он не хотел слушать никаких разговоров о
кострах на корабле.
- Кроме того, заклинание невидимости слишком легко разрушить, -
продолжал Нейпос. - Если это случится с нами в море, бойня будет ужасной.
Мы прибегнем к более хитроумной уловке, придуманной одним из жрецов
Академии в прошлом году. Мы не станем невидимками, напротив, будем на виду
у галер во время всего похода.
- Ну и где же тут магия? - спросил Гай Филипп. - Если нас обнаружат,
то результат будет таким же, как если бы мы решили добраться до города
вплавь, только возни больше.
- Терпение, прошу вас, - поморщился Нейпос. - Дайте мне договорить.
Хотя мы и будем у них на виду, враг нас не увидит. В этом и заключается
вся хитрость - их глаза будут смотреть как бы мимо нас.
- Я понимаю, - с одобрением сказал старший центурион. - Это вроде
охоты на куропаток, когда охотник проходит мимо, не замечая птиц, потому
что их оперение сливается с цветом кустов и деревьев.
- Что-то вроде этого, - кивнул Нейпос. - Хотя тут все гораздо
сложнее, мы ведь не будем просто сливаться с океаном. Нужно обмануть не
только зрение, но и слух, так что магия не будет простым камуфляжем. Это
дело более хитрое, чем создание обычной невидимости. Такую магию почти
невозможно распознать, если только противник заранее не извещен о том, что
она существует и что мы ее используем.
- Сигнал подан, - сказал капитан.
Флагман, на котором находился Туризин Гаврас, старое, но крепкое
судно контрабандистов, по величине не уступающее кораблям Ортайяса,
подняло небесно-голубой стяг Императора Видессоса. Свежий северо-западный
ветер подул с берега, расправил флаг, к на нем засияло золотое солнце
Фоса.
Матрос отвязал причальные канаты и прыгнул на борт. По команде
капитана матросы распустили большой квадратный парус. Он был старый,
обвисший, со множеством заплат, но хорошо держал ветер. Покачиваясь на
волнах, судно медленно вошло в пролив.
Скаурус и его друзья пригнулись за фальшбортом, чтобы не мешать
матросам и в то же время видеть все, что происходит впереди. Западная
часть пролива была полна кораблей, как грязная собака - блох, но ни на
одной из галер не обратили внимания на двигающийся флот Туризина. Во
всяком случае, пока магия Нейпоса действовала.
- Что ты будешь делать, если твое заклятие потеряет силу на середине
пути? - спросил Марк у жреца.
- Молиться, потому что в таком случае мы погибнем, - коротко ответил
Нейпос, но увидев, что Марк задал вопрос серьезно, добавил: - Я сделал
все, что в моих силах. Это сложная магия и разрушить ее нелегко.
Как обычно, Виридовикс страдал от качки с того момента, как баркас
пустился в плавание. Костяшки его пальцев побелели от напряжения, когда он
вцепился в канат и перегнулся за борт. Гай Филипп, который не мучился от
морской болезни, обратился к Нейпосу:
- Ответь мне, жрец, может ли твоя магия сделать так, чтобы до врагов
не долетали звуки рвоты?
На твердой земле подобная шутка моментально вызвала бы ссору с
кельтом, но сейчас Виридовикс только застонал и сжал канат еще сильнее.
Затем он внезапно выпрямился - удивление победило даже морскую болезнь.
- Что это такое? - воскликнул кельт, указывая на волны.
Все стоящие рядом посмотрели вниз, но не увидели ничего, кроме
зелено-голубой воды и белой пены:
- А вот еще одна, - сказал Виридовикс.
Недалеко от корабля в воздух поднялась серебристая рыбка и пролетела
метров двадцать.
- Я ничего не понимаю! Хорошее это предзнаменование или плохое?
- Летающие рыбы? - сказал Горгидас удивленно.
Для греков и римлян - детей теплого Средиземного моря - маленькие
крылатые существа были чем-то обыденным, но на родине кельта ничего
подобного не видели и не слышали, и он не поверил заявлению своих друзей,
что это обычные рыбы. Даже Нейпос не смог убедить его.
- Все вы только и думаете, как бы обмануть меня, - сказал Виридовикс
жалобно. - Жестоко нападать на человека, когда его и так мутит от этой
чертовой качки.
- Вот глупый кельт, неужели ты сам не видишь... - начал Гай Филипп и
остановился.
Летающие рыбы выскакивали из теплой воды десятками, спасаясь от
преследования тунцов и альбакоров. Одна из них, более быстрая, но менее
удачливая, чем другие, шлепнулась на палубе у самых ног центуриона.
Нагнувшись, он ударил бившуюся на досках рыбешку по голове рукояткой
кинжала и передал ее кельту. Золотистые глаза рыбы потускнели,
плавники-крылья бессильно смялись, а чешуя начала сереть.
- Ты убил ее, - сердито сказал Виридовикс и выбросил рыбешку назад в
море.
- Еще одна глупость, - фыркнул центурион. - Они очень вкусные, если
их вывалять в сухарях и поджарить в масле.
Но Виридовикс, все еще огорченный, только покачал головой. Он видел,
как погибло маленькое чудо, а не какая-то рыба, - и думать о еде для него
было невыносимо.
- Ты должен быть ему благодарен, - заметил Горгидас. - Думая о
летающих рыбах, ты забыл о морской болезни.
- А ведь верно, забыл, - удивленно признался кельт. Настроение его
сразу поднялось, и на лице появилась улыбка. Как раз в этот момент высокая
волна качнула корабль, палуба накренилась, и Виридовикс вновь побледнел от
надвигающейся тошноты. Он перегнулся через перила.
- Чтоб ты провалился, и зачем только ты напомнил мне об этом? -
выдохнул он через несколько минут.
Некоторые корабли Туризина были уже совсем рядом с патрулирующими
галерами, но пока все шло благополучно. Суда постепенно приближались к
месту высадки в южной оконечности столицы, когда одна из галер поравнялась
с баркасом, на котором плыли легионеры. Трибун мог отчетливо прочитать
написанное золотой краской на борту название: "ГРОЗА КОРСАРОВ". Острый
бронзовый нос галеры, отражающейся в воде, опускался и поднимался в
волнах, по мере того как корабль проходил мимо. Белые ракушки во множестве
налипли на его днище. Особенно много их было на уровне ватерлинии. Орудие
для метания тяжелых стрел стояло на баке, заряженное и готовое к бою.
Окованный железом наконечник стрелы отсвечивал в лучах солнца. Два ряда
длинных весел "ГРОЗЫ КОРСАРОВ" мерно поднимались и опускались. Даже такой
несведущий в морском деле человек, как Скаурус, понял, что команда на
корабле хорошая - несмотря на встречный ветер, моряки умело вели галеру на
север. Сквозь плеск волн и скрип весел доносились обрывки песни, которую
они пели, чтобы не сбиваться с ритма:

Маленькая птичка с желтеньким крылом
Примостилась утром под моим окном...

В видессианской армии тоже пели эту песню, знали ее и римляне.
Говорили, что она насчитывает пятьдесят два куплета: одни - поэтичные,
другие - жестокие, а иные - похабные. Большинство же из них удачно
сочетали все три элемента Песня стала затихать, "ГРОЗА КОРСАРОВ" прошла
мимо.
Младшие офицеры стояли у двойных рядов весел. На вершине мачты в
бочке застыл впередсмотрящий, готовый дать знак в случае опасности. Марк
улыбнулся. Если магия Нейпоса внезапно исчезнет, беднягу наверняка хватит
удар, подумал трибун, наблюдая за тем, как "флотилия" крадется через
пролив под самым носом имперских галер. Наиболее быстроходные корабли были
уже у берега, и даже самые медлительные уже обходили галеры Ортайяса. Если
повезет, то город Видессос будет слишком ошеломлен видом армии Гавраса,
внезапно возникшей под его стенами, чтобы оказать серьезное сопротивление.
- Отличная работа, - горячо сказал он Нейпосу. - Это здорово облегчит
нам борьбу с Ортайясом.
Как и все жрецы Фоса, Нейпос давал обет скромности перед тем, как
посвятить себя служению богу. Его лицо залилось краской, когда Скаурус так
открыто похвалил его.
- Спасибо, - застенчиво сказал Нейпос. Однако он был академиком не в
меньшей степени, чем жрецом, и поэтому продолжал: - Этот наш поход
позволил мне использовать и проверить на практике новое теоретическое
открытие. Конечно, вся академическая работа - труд многих и многих. Просто
случайность, что именно мне довелось испробовать ее в деле. Это...
Лицо жреца посерело, он покачнулся. Казалось, чьи-то невидимые пальцы
сжимают его горло. Марк и Горгидас бросились к нему на помощь, испуганные
тем, что жрец перетрудился и заработал себе апоплексический удар. Но у
Нейпоса не было никакого удара. Слезы текли по лицу жреца, исчезая в
бороде, руки отчаянно поднимались и делали странные движения, губы не
переставая шептали молитвы.
- В чем дело? - рявкнул Гай Филипп. Он ничего не понимал в магии,
равно как и в морском деле, но опасность чуял мгновенно. Рука его сжала
рукоять меча, но знакомое движение не принесло спокойствия.
- Контрзаклинание! - выдохнул Нейпос в перерыве между быстро
повторяемыми словами. Он дрожал, как человек, измученный усталостью или
болезнью. - Жестокое заклинание было направлено на меня и на мою работу
одновременно. И какое сильное! О, Фос милостивый, кто же из академиков
знает его? Я никогда еще не чувствовал такой магической силы - она почти
повергла меня.
Закончив свою тираду, Нейпос продолжал шептать заклинания. Опыт и
знания жреца были достаточными, чтобы спасти себя, но удержать заклятия,
наложенные на корабли Гавраса, он не смог.
Все еще стоящий возле канатов Виридовикс закричал:
- Ох, мы, кажется, попались! Кошка гонится за мышкой!
В пределах видимости Марка было семь галер, включая "ГРОЗУ КОРСАРОВ".
Он с любопытством подумал о том, что должны были чувствовать капитаны и
матросы Сфранцеза, увидев море полным вражеских судов. Впрочем, что бы они
ни почувствовали, реакция их была вовсе не панической, как минуту назад в
шутку предполагал трибун. Не мешкая ни мгновения, они атаковали окружившие
их маленькие суденышки, и сердце Скауруса упало, когда он увидел
остроносую галеру, ринувшуюся на маленькую речную баржу, которая, к его
ужасу, была заполнена легионерами. Но капитан галеры сделал серьезную
ошибку: вместо того чтобы пробить острым носом баржу и потопить ее, он
подошел к ней бортом и, подняв весла, приказал команде сдаться. В своей
гордыне он забыл, что хотя баржа и была плохим кораблей, солдаты на ней
могли оказаться хорошими. Веревки десятками полетели на галеру, крючья
цеплялись за весла, борта, снасти и мачты. На галеру, дико крича,
посыпались легионеры. С десяток матросов, пытавшихся обороняться, были
зарублены, несколько видессиан с плеском упали за борт и тут же пошли ко
дну - опрометчиво надетые ими кирасы помогли бы им в бою, во не в воде.
Увидев, что корабль его захвачен противником, капитан галеры залез на одну
из высоких мачт. На нем были позолоченные в знак его высокого положения
кольчуга и кираса. Доспехи сверкнули на солнце, когда он, слишком гордый,
чтобы пережить свой позор и горечь поражения, бросился в воду. Все это уже
не имело никакого значения, так как исход схватки был предрешен. Римляне,
не будучи моряками, захватили рулевого, приставили мечи к его горлу.
"Убежденный" таким образом в справедливости их требований, тот отдал
приказ гребцам. Весла немедленно стали двигаться, паруса шевельнулись.
Галера, набрав скорость, понеслась к берегу.
Далеко не везде, однако, дело шло так гладко. Наученные ошибкой
капитана галеры, люди Ортайяса не повторяли ее больше. Один из рыбачьих
баркасов, пронзенный острым носом вражеского корабля, пошел ко дну.
Обломки досок, обрывки парусов поплыли по воде, среди обломков барахтались
и кричали солдаты Туризина.
Колокола подняли в городе тревогу, и это было еще хуже, поскольку на
помощь патрульным галерам могли прийти другие корабли. Но на это
требовалось время, а у Сфранцеза его почти не оставалось. Корабли Гавраса
уже причаливали к берегу, солдаты прыгали с них и по пояс в воде бежали к
песчаному пляжу. И каждое нападение на лодки Императора дарило другим
кораблям драгоценные минуты, необходимые, чтобы добраться до цели. Даже
когда торжествующая галера ударяла острым тараном очередную лодку, морякам
требовалось несколько минут, чтобы выдернуть острый нос из борта
противника. Поворот галеры был делом нелегким, и капитаны старательно
избегали оставлять обломки разбитых ими суденышек на веслах и таранах,
поскольку те могли повредить их корабли.
Марк хрипло вскрикнул, увидев, что одна из галер почти коснулась