Тортлдав Гарри. Император для легиона

уже совсем близко. Мысль о предательстве задавила его вздрогнуть, и он
снова крикнул букинаторов. На этот раз солдаты выбежали, сердито рыча, как
они делали во время тренировок, которые были им не по душе. Трибун не
обращал на это внимания. Тревога пылала ярче факелов во мгле тумана.
- Собери мне две манипулы, быстро! - сказал он Гаю Филиппу. - Думаю,
Сфранцезы решились высадиться на берег. Остальных отправь защищать
укрепления здесь. Гонца к Гаврасу - похоже, нас предали. Где Зеприн
Красный? Туризин скорее выслушает его.
- Уж позабочусь, чтобы он _д_е_й_с_т_в_и_т_е_л_ь_н_о_ выслушал меня,
- пообещал могучий халога, отлично поняв, что имеет в виду Марк. Занимая
высокую должность в императорской гвардии при Маврикиосе, он был хорошо
известен младшему брату Императора и его солдатам. Набросив поверх
кольчуги волчью шкуру, Зеприн исчез в темноте.
Старший центурион лающим голосом отдавал приказы. Когда легионеры
разошлись по местам, он повернулся к Скаурусу:
- Предательство? Ты думаешь, эти вшивые всадники встречают их?
- А что же еще?
- Ты прав, черт побери. Какой у нас план? Удерживать их, пока не
получим подкрепление, и сбросить назад, в море?
- Если мы сможем это сделать.
Трибун хотел только одного - побольше узнать о тех, с кем ему
предстоит сражаться. Равнодушный туман казался ему хуже самой страшной
грозы.
- Теперь ты не сбежишь и не лишишь меня удовольствия подраться, -
пропыхтел Виридовикс, подбегая к Скаурусу. - Ну что ж, идем. Ты бежал в
полном вооружении, следовательно, у тебя были на то веские причины.
- Так и есть, - мрачно согласился Виридовикс. Но когда Марк взглянул
на подозрительно серьезного кельта, тот усмехнулся ему в лицо.
Легионеры быстро шли на юг, следуя за видессианской кавалерией, и
вскоре Марк почувствовал, как почва под ногами начинает подаваться. Даже в
темноте и тумане ему не нужно было спрашивать, что это может означать. Он
услышал, как Виридовикс ругается по-галльски, и уловил имя кельтской
богини-лошади Эпоны. Трибун оступился, едва не упав на мокрый песок.
Видессиане были все еще невидимы в темноте и густом тумане, но он
слышал, как их офицер приказывает:
- Всем высадиться на берег!
- Ты что, сдурел, пресноводная швабра? - ответил ему тонкий голос. -
Мои солдаты промочат свои штаны. Мы спустим лодки.
- Становись в цепь! - негромко сказал трибун.
Слаженно, как на параде, легионеры выстроились в боевой порядок и
приготовились к сражению.
- Кричите "Гаврас!", когда мы пойдем в атаку, - приказал Скаурус. -
Пусть предатели знают, с кем имеют дело.
Он боялся, что пришел слишком поздно: весла плеснули совсем близко,
лодки уже причаливали.
- Вперед! - скомандовал трибун.
- Гаврас! - вырвался крик из двухсот солдатских глоток. С мечами и
копьями наперевес римляне бросились вперед У кромки воды начался
невообразимый хаос.
Большинство видессиан уже соскочили с коней и стояли с факелами,
освещая путь подходившим лодкам. Скаурус видел, как несколько факелов
упало, когда его солдаты прокричали свой боевой клич. Дико заржала лошадь
- заметив в тумане движение, римляне метнули копья. Властный женский голос
глухо спросил:
- Что за встречу вы нам подготовили, командир?
- Стойте! - отчаянно крикнул трибун и благословил отличную дисциплину
легионеров, которым пришлось внезапно остановиться.
- Что случилось? - зарычал Гай Филипп. - Они ругаются друг с другом,
а нам-то что за дело? Иногда мне кажется, что имперские солдаты не могут
воевать без своих потаскух.
Грубый голос старшего центуриона не мог заглушить даже туман, и Марк
поблагодарил богов, в существовании которых он вообще-то сомневался, что
товарищ его говорит по-латыни. Он ответил:
- Сдается мне, что ругается это не кто иной, как Комитта Рангаве. И
можешь назвать меня кельтом, если я не прав.
Гай Филипп громко лязгнул зубами.
- Женщина Туризина? О великий Юпитер! Хотя, подожди! Она ведь
осталась на другой стороне Бычьего Брода вместе с остальными юбками и
пацаньем. - Прошу прощения, Скаурус, - добавил он поспешно.
Скаурус нетерпеливо махнул рукой, отметая ненужные извинения. Эти
корабли не могли быть кораблями Сфранцеза - Комитта напоминала дикую
тигрицу, но не была предательницей. Однако эти суда не могли принадлежать
и Туризину - корабли из его сборной флотилии давно возвратились к своим
обычным занятиям. Все эти выводы не оставляли ничего, кроме очевидного
факта: какие-то корабли стояли у берега.
Перед рядами римлян вспыхнули два факела. Марк пошел им навстречу, и
через несколько мгновений различил ковылявшего по мокрому песку капитана
видессиан. Это был невысокий человек с красным лицом, седоватой бородой и
густыми сросшимися бровями. Рядом с ним действительно шла Комитта Рангаве,
бледная, с узким, прекрасным и хищным, как у сокола, лицом. Трибун отвесил
им обоим галантный поклон и, к своему ужасу, услышал собственный
раздраженный голос, в котором не было и тени любезности:
- Может ли кто-нибудь из вас, во имя Скотоса, сказать, что здесь
происходит?!
Капитан недовольно поднял бровь, плюнул на песок и, посмотрев на
небо, развел руками.
Я, должно быть, задел его религиозные чувства, подумал Скаурус. Ну
что ж, тем хуже для него.
Комитта посмотрела на римлянина свысока, но ответом все же удостоила:
- Император решил, что наступило время подругам и семьям
воссоединиться с его солдатами. Разве тебя не поставили в известность? Мне
очень жаль.
Она была типичной аристократкой и извинялась так, словно,
разговаривая со слугой, признавала свою мелкую оплошность. Трибун подавил
в себе горячее желание схватить женщину за точеные плечи и вытрясти из нее
все сведения о происходящем. Религиозный капитан поспешно пришел к нему на
помощь:
- Корабли, стоявшие на острове Ключ, объявили себя сторонниками
Гавраса, едва он начал осаду города. Когда поднялся туман, мы отплыли из
крепости. Его величество приказал вам укрыться в какой-нибудь бухте и,
дождавшись следующей туманной ночи, перевезти семьи солдат и офицеров
через Бычий Брод, чтобы их не перехватили корабли Сфранцеза. Все удалось
как нельзя лучше.
- Ключ, - выдохнул Скаурус. Теперь, когда капитан объяснил ему все в
нескольких простых фразах, трибун мысленно выругал себя за свою глупость.
Флот острова Ключ был вторым по значимости в Видессосе после столичного, и
Марк прекрасно знал это. Увы, он никогда не обращал внимания на море и все
связанное с ним, и потому даже прозрачный намек Туризина не открыл ему
глаза на планы Императора.
- Что, и на этот раз не подеремся? - спросил Виридовикс, не
подчинявшийся никакой дисциплине, кроме своей собственной, и потому
увязавшийся за Марком.
- Похоже, что так, - ответил трибун, все еще удивляясь случившемуся.
- Нет, вы только подумайте! - громко возмутился кельт. - Первый раз
ваше сиятельство берет меня в стычку - и тут же оказывается, что стычки-то
как раз не будет вовсе!
Видессианский капитан, такой же профессионал-солдат, как и любой
римский ветеран, посмотрел на кельта как на опасного сумасшедшего. В
глазах Комитты Рангаве, однако, загорелся определенный интерес, хотя Марк
и надеялся, что Виридовикс на заметит этого. Похоже, надежда трибуна
сбылась, во всяком случае, пламенная речь кельта была прервана самым
неожиданным образом. Вынырнувшие из темноты две девицы бросились ему на
шею, громко взвизгивая:
- Виридовикс! Милый! Мы так скучали без тебя!
Держа в одной руке факел, а в другой щит, кельт как мог пытался
приласкать их. К облегчению Скауруса, высокие ноздри Комитты раздулись,
как от плохого запаха.
Возвратившись к своим солдатам, трибун быстро разъяснил им ситуацию.
Римляне издали восторженный рев - их обрадовали и корабли с острова Ключ,
и, еще больше, возможность снова увидеть свои семьи. Что-то в этом
видессианском обычае держать семьи солдат неподалеку от армии все же есть,
неохотно признал Скаурус, хотя это и шло вразрез с римскими правилами.
Солдаты были в лучшем настроении и сражались еще упорнее, зная, что судьба
близких зависит от их мужества и силы.
- Мы пришли сюда по ошибке, - сказал трибун легионерам, - но раз уж
мы здесь, то окажем посильную помощь. Освещайте лодки, которые подойдут к
берегу.
Солдаты бросились выполнять приказ с большим воодушевлением.
Некоторые вошли в воду по пояс, чтобы их факелы были ближе к лодкам.
Маленькие суденышки врезались в песок, и каждую минуту воздух оглашали
радостные крики - семьи снова соединялись после разлуки. Скаурус видел,
как несколько пар поспешили подальше в темноту, чтобы побыть наедине, но
сделал вид что ничего не заметил. Это было неизбежно. А затем Скаурус
услышал знакомое контральто, произносившее: "Марк, Марк!" - и в тот же миг
сам позабыл обо всем на свете. Он так крепко сжал Хелвис в объятиях, что
она жалобно пискнула и лишь минутой позже смогла выговорить:
- Осторожнее с малышом, да и со мной тоже, медведь эдакий!
Дости спал у нее на руках.
- Прошу прощения, - сказал Марк неискренне. Даже сквозь доспехи
прикосновение ее тела возбудило в нем желание.
Она, отлично все поняв, засмеялась, склонилась к его плечу и откинула
голову для поцелуя. Мальрик коснулся ручонками кольчуги Марка. На
протяжении всего путешествия он так и не заснул, все для него было ново и
интересно.
- Папа, - начал он, - я был на корабле с матросами, а потом на
маленькой лодке. Мы плыли с мамой по волнам и..
- Хорошо, - сказал Марк, взъерошив волосы своего приемного сына.
Приключения Мальрика могли подождать. Другая рука Скауруса скользнула по
груди Хелвис, и она улыбнулась ему призывно и обещающе.
Из тумана донеслась волна трубных сигналов, металлический лязг
доспехов и громкие крики солдат:
- Гаврас! Туризин! Император!
- Проклятье! - пробормотал трибун, и все его мечты о теплой постели и
любовных утехах испарились. Какого дурака он свалял! Как он мог забыть о
предупреждении, переданном Туризину через Зеприна Красного? Халога
выполнил поручение даже слишком хорошо, как показалось Марку.
С дикими криками и пыхтеньем к песчаному пляжу неслись сотни солдат,
готовые встретить несуществующего врага.
- Гаврас! - крикнул он во все горло, и легионеры поспешно подхватили
этот крик, ощутив неловкость, подобную той, которую час назад испытали
видессианские кавалеристы. Невеселое это дело - быть атакованными своими
же товарищами.
- Ты что, расправляешься здесь с предателями, Скаурус? - Туризина не
было видно в тумане, но трибун слышал, что в голосе Императора насмешка
смешивалась с тревогой.
- Все в порядке, благодарю тебя. Было бы, правда, еще лучше, если бы
мы знали, кто приплывет сюда сегодня.
"Мои планы - туман", - вспомнил Марк слова Императора. Туман, черт
побери, так и есть! И он ни слова не сказал своим офицерам! Надо думать,
Туризин испытал несколько неприятных минут, когда Зеприн Красный ворвался
в его палатку и доложил об атаке. Ну что ж, по заслугам, подумал Скаурус.
Император, вероятно, тоже задумался о том, не обернулась ли ему его
выдумка боком. Но, надо отдать ему должное, он прибыл быстро и был готов к
схватке. Теперь же, когда его солдаты убедились, что никакой опасности
нет, они могли встретить своих жен, которые одна за другой выходили из
лодок.
Оживленно переговариваясь, прибывшие с Туризином воины поспешили к
ним. На берегу стало тесно и шумно, но все, кажется, были только рады
этому. Комитта Рангаве взвизгнула, когда Гаврас, не слезая со своего
вороного, подхватил ее и посадил впереди себя как военную добычу.
- Иногда я сомневаюсь, что он достаточно серьезно относится к этой
войне, - неодобрительно хмыкнул Гай Филипп.
- Вспомни Цезаря, - сказал Марк.
- О, этот лысый бабник? Он и его галльские шлюхи... - произнес
старший центурион с ноткой восхищения в голосе, и глаза его стали
печальными и добрыми, как при мысли о старой возлюбленной. - Но ты прав,
это был настоящий лев и хороший воин. Цезарь. - повторил он задумчиво. -
Если Гаврас сделает свое дело хотя бы наполовину так хорошо, как делал его
Цезарь, наши имена появятся в большем количестве книг, чем Горгидасу может
присниться. Вместе с несколькими медными монетками этого вполне хватит на
стаканчик вина.
- Насмешник, - фыркнул трибун, хотя в душе готов был признать, что
центурион говорит правду.


Марк лежал рядом с Хелвис в палатке, и лицо у него было счастливое.
Он слушал шум прибоя, но слышал лишь свой учащенный пульс. Хелвис
вздохнула тихо, с каким-то животным удовлетворением.
- Почему наша жизнь не может всегда быть такой, как сейчас? - спросил
трибун, обращаясь больше к какому-то невидимому собеседнику, чем к Хелвис
или самому себе. Он не думал, что она слышит его, и нежно коснулся ее
лица, размышляя о том, как сгладить шероховатости в их отношениях. Да и
возможно ли это? Она все еще оставалась для него загадкой, и как бы близко
ни соприкасались их тела, всегда оставалось между ними какое-то
расстояние. Это огорчало Скауруса, но помочь беде он не мог. Трибун
взглянул на Хелвис - что могло скрываться в ее глазах?
Мягкое и гладкое тело ее скользнуло к нему, а голос прозвучал
серьезно:
- Много хорошего и доброго может идти от любви, но от нее же идет и
немало зла. Каждый раз, начиная, мы просим Фоса-Игрока помочь и ставим на
добро. В этот раз мы победили.
Скаурус изумленно заморгал в темноте палатки: услышать вдумчивый
ответ он ожидал сейчас меньше всего. Намдалени призывали своего Игрока,
чтобы оправдать все происходящее в мире, где добро и зло существовали на
равных. Будучи уверены, что Фос в конце концов победит, они тем не менее
готовы были считать свои души ставками в его игре, чтобы победа была
окончательной. Сравнение, вынужден был признать Марк, вполне уместное, и
все же оно не сделало Хелвис ближе, а лишь подчеркнуло разницу между ними.
Она обращалась за объяснениями к богу точно так же, как тянулась за
полотенцем, чтобы вытереть руки.
Все его тревожные мысли исчезли, когда они обняли друг друга и руки
ее нежно заскользили по его спине. Он ощутил ее теплое дыхание, когда она
прошептала ему прямо в ухо:
- Слишком многие вообще не знают добра, милый. Будь же благодарен за
то, что мы изведали его.
Хотя бы один раз он не смог возразить ей. Его губы коснулись ее губ.


Получив в руки корабли, Туризин Гаврас стал использовать свой новый
флот против кораблей города. Он надеялся, что моряки столицы последуют за
теми, кто был на острове Ключ и поднимут восстание против Сфранцезов.
Несколько капитанов присоединились к Гаврасу, приведя с собой корабли и
команды, но Тарон Леймокер, больше своим личным примером, прославленной
неподкупностью и благородством, нежели чем-либо иным, удержал костяк флота
за Ортайясом и его дядей. Морские сражения оказались более ожесточенными,
чем осада, которая пока что не давала никаких результатов. Атаки и
контратаки следовали одна за другой - галеры горели и тонули, раздутые
трупы выбрасывало на берег, как суровое напоминание о том, что война на
море может быть не менее страшна, чем на суше.
Командовал флотом Ключа на удивление молодой человек весьма приятной
наружности, о чем ему было хорошо известно. Как и большинство знатных
людей, с которыми познакомился Скаурус, этот видессианин, Элизайос
Бурафос, был отнюдь не прост, и гордость его бывала оскорбительна.
- Я думал, мы пришли сюда, чтобы помочь тебе, - заявил он Гаврасу на
одном из утренних офицерских советов, - а не воевать за тебя!
Марку пришло на ум, что, возможно, Бурафос думает о сегодняшних
потерях.
- Ну, и что ты хочешь, чтобы я делал? - поинтересовался Туризин. -
Потел на штурм стен? На это требуется в пять раз больше людей, чем у меня
есть, и тебе это хорошо известно. Но с помощью твоих кораблей я не позволю
чернильным душам доставить в Видессос ни горсти олив, ни фляги вина. В
городе начнется голод...
- Так оно и будет, ядовито усмехнулся Элизайос. - Зато казды
разжиреют. Они будут толстеть с каждым днем, пожирая твои западные
территории, пока ты сидишь здесь и ждешь черт знает чего.
За столом воцарилось молчание. Бурафос открыто сказал то, о чем
каждый из присутствующих и сам думал не раз. В гражданской войне Сфранцезы
и Гаврас собрали всех солдат, которых смогли найти, оставив провинции на
волю судьбы. Быть может, у них еще хватит времени, чтобы собрать все силы
в кулак, после того как Император победит, но вот останется ли еще к тому
моменту кого собирать?..
- Клянусь Фосом, он прав, - сказал Ономагулос. Как и у других
офицеров Туризина, у Баанеса было много земель на западе. - Если я услышу,
что эти волки появились у стен Гарсавры, пусть Скотос убьет меня, если я
не соберу своих солдат и не уведу их домой, чтобы защитить свой город.
Император медленно встал. Его глаза пылали гневом, но он держал себя
в руках и каждое произнесенное им слово падало тяжко, как удар молота:
- Баанес, если ты уведешь своих солдат к себе домой или к черту на
рога, ты действительно будешь убит, но отнюдь не Скотосом. Клянусь, я
сделав это своими собственными руками. Ты присягал мне, ты простерся
передо мной в знак верности - и не можешь нарушить эту клятву, когда тебе
вздумается. Ты понял меня, Баанес?
Ономагулос впился в Туризина горящими глазами, тот ответил взором не
менее яростным. Маршал обвел собравшихся взглядом в поисках поддержки.
- Я понял тебя, Туризин. Что бы ты ни приказал, я, разумеется,
повинуюсь.
- Хорошо. Больше не будем говорить об этом, - ответил Гаврас ровно и
продолжил совет.
- Неужели он так и оставит это? - прошептал, как бы не веря своим
ушам, Гай Филипп на ухо Скаурусу.
- Это просто Ономагулос, он всегда так разговаривает, - шепнул трибун
в ответ, хотя и сам был встревожен. Баанес все еще обращался с Туризином
Гаврасом как с маленьким мальчиком.
Возвращаясь в римский лагерь, Скаурус думал о том, что может сделать
Император, чтобы Баанес изменил свой тон. Однако все размышления его на
эту тему прервал Квинт Глабрио, встретивший трибуна и Гая Филиппа за
палисадом.
- Что случилось? - тут же спросил Марк, увидев застывшее лицо
младшего центуриона.
- Я... ты... - начал было Глабрио и не смог продолжать. Голос у него
прервался, он махнул рукой странным жестом, означающим одновременно и
отвращение, и отчаяние, затем повернулся и ушел, оставив своих командиров
в полном недоумении.
Скаурус и Гай Филипп обменялись удивленными взглядами и двинулись за
ним. Глабрио всегда был невозмутим. Они никогда еще не замечали, чтобы он
так открыто выражал свое отчаяние или горе. Не видели до этого момента.
Он повел их к насыпи, которую возводили легионеры, когда приступали к
осаде Видессоса. Небольшая толпа легионеров обступила один из патрулей.
Подойдя ближе, Скаурус увидел на их лицах то же смешанное выражение ужаса
и гнева, которое бурлило в Квинте Глабрио. Кольцо расступилось при
приближении трибуна. Казалось, легионеры были рады возможности отойти в
сторону. У тела, лежавшего на земле, остались только два человека -
Горгидас и Фостис Апокавкос.
- Ты уверен, что хочешь это видеть, Скаурус? - спросил Горгидас,
повернувшись к трибуну. Лицо у него было очень бледным, как будто врач
легиона увидел сейчас больше боли и смерти, чем доводилось ему после
кровавой сечи.
- Отойди в сторону, - резко сказал Марк.
Грек и Апокавкос подались назад, и Марк увидел. Убит был Дукицез.
Увидел и не мог сдержать стон. И для этого спасал он маленького воришку от
гнева Маврикиоса?
Тело, лежавшее перед ним, безмолвно ответило: "да". Мертвым Дукицез
казался даже меньше, чем помнил его Скаурус. Сейчас он был похож на
сломанную, изувеченную игрушку, отброшенную в сторону каким-то жестоким
ребенком. Но какой ребенок, даже самый испорченный и злой, мог так
отвратительно искалечить тело, лишить этот скорчившийся труп всякого
человеческого достоинства?
Марк услышал, как Гай Филипп со свистом втянул в себя воздух. Он не
заметил, что пальцы его судорожно сжались в кулак и ногти впились в кожу.
- Он умер быстро, - сказал Горгидас, показывая длинный надрез,
который шел от левого уха до середины горла маленького человека. Несколько
черных мух с жужжанием поднялись из-под пальцев врача. - Он не мог
оставаться живым и почувствовать, что с ним делают... все... это... Весь
лагерь... Асклепиос! Весь город услышал бы его крики. Но никто ничего не
знал, пока не пришла смена караула.
- Единственное милосердие, - кивнул Гай Филипп. - Одного взгляда
достаточно, чтобы понять, что этой раны хватило.
- У Сфранцезов есть казды, которые воюют за них, - сказал Марк,
пытаясь найти хоть какое-нибудь объяснение увиденному. - Это могло быть их
рук делом. Они убивают с большой жестокостью, чтобы запугать своих врагов.
Но он сам сомневался в справедливости такого предположения. Казды
были варварами, они убивали и пытали своих пленников слишком часто, чтобы
известия об этом могли быть пустыми слухами. Однако хирургическая точность
убийцы Дукицеза намного превосходила их жестокость в холодном намерении
причинить зло.
Фостис Апокавкос сказал:
- Казды, будь они прокляты, ничего общего с этим не имеют. Я почти
хотел бы, чтобы это были они, - тогда я хоть отдаленно понял бы причину.
Новый римлянин говорил по-латыни с легким акцентом западных
провинций, и этот необычный выговор сейчас только подчеркивал его горе. Он
и Дукицез, два имперских солдата, вместе проделали весь горький путь
отступления после поражения при Марагхе.
- Ты говоришь так, будто знаешь, что это не кочевники, - сказал Гай
Филипп. - Даже худшие из видессиан не могли бы сделать такое.
- Я благодарен тебе за эти слова, - ответил Фостис Апокавкос, почесав
свой длинный подбородок. Чаще он настаивал на том, чтобы его считали
римлянином, и все же сейчас хотел быть видессианином. - Но это не
кочевники, друг, и ты не прав. Взгляни сюда. - Он показал на лоб мертвеца.
На взгляд Скауруса раны на лбу не отличались от других зверских
увечий, нанесенных убийцами. Он вгляделся снова, на этот раз как бы
отделяя засохшую кровь от тела, и различил вырезанные ножом буквы. Из них
сложилось слово, точнее, видессианское имя:
Р_ш_а_в_а_с_.


- Он сделал это, чтобы мы не скоро о нем забили, - сказал Виридовикс
вечером у костра. - Я знал, что этот негодяй способен на что-то подобное.
Кельт ел легкий ужин - хлеб и несколько виноградных гроздьев. Желудок
подвел его, когда он увидел тело несчастного Дукицеза.
- Да, - согласился Гай Филипп и сжал своими квадратными волосатыми
руками невидимое горло. - И он вдвойне идиот, потому что застрял теперь в
городе, откуда нелегко будет удрать.
- Ну что ж, еще одна причина для того, чтобы взять его, - добавил
Марк и налил себе в кружку вина. Все еще содрогаясь при мысли об
увиденном, трибун пил вино, желая затуманить свою память.
- Хуже всего то, что ты сказал сегодня утром, - обратился Квинт
Глабрио к Гаю Филиппу. - Хотя ты и не до конца осознал это. Дукицеза убил
не кочевник. Не было никакой необходимости увечить его так после смерти, и
пусть пощадят меня Боги, сделав так, чтобы я никогда не узнал истинной
причины этого зверства.
Он закрыл лицо ладонями, словно все еще видел перед собой истерзанное
тело маленького солдата.
Скаурус опустошил кружку и вновь наполнил ее до краев терпким
видессианским вином. Его товарищи сделали то же самое, но вино не принесло
им облегчения. Один за другим они расходились по палаткам, надеясь, что
сон принесет им успокоение.


Трибун откинул брезент, закрывающий вход в его палатку, и, все еще
полуодетый, вышел наружу. На нем был только легкий плащ и сандалии и шел
он не выбирая дороги. Сейчас он хотел только одного - уйти подальше от
своей палатки. Фос-Игрок или кто там еще мог проиграть с тем же успехом, с
каким выиграл несколько ночей назад.
Часовые приветствовали трибуна римским салютом, когда он подошел к
северным воротам лагеря. За пределами лагеря было еще темно. Он машинально
ответил на салют, оглядел безлюдный лагерь: немногочисленные костры уже
догорели, на каждом римском посту было теперь по два человека - и в
лагере, и вдоль осадной насыпи. Факелы пылали до самого моря, и Скаурус
знал - сегодня ни один солдат не станет спать на посту.
Ночь была ясной и прохладной, почти холодной. Луна уже давно
поднялась среди бесконечной россыпи звезд. Глядя на все еще непривычные
для него созвездия, Скаурус подумал: пытаются ли видессиане читать по ним
свою судьбу? Такие попытки хорошо вписались бы в их веру, но он не мог
вспомнить ни одного упоминания об астрологии в Империи. Нейпос, наверное,
должен это знать. Эта мысль быстро мелькнула у него в голове и так же
быстро исчезла.
Трибун все еще брел по направлению к северу; очень скоро он миновал
римские укрепления и пошел к лагерю намдалени. Обошел его стороной, не
желая встречаться с островитянами, и услышал в отдалении женские вопли.
Голос принадлежал Комитте Рангаве. Наверное, Туризин Гаврас дорого бы дал
за то, чтобы она оказалась в эту минуту на другой стороне Бычьего Брода.
Скаурус желчно рассмеялся - он слишком хорошо понимал подобное
чувство.
Его смех испугал кого-то, человек громко втянул в себя воздух, затем
раздался полувопрос-полувызов:
- Кто здесь?
Еще одна женщина, голос более низкий, чем у Комитты, и с глухим
акцентом. Марк вгляделся в темноту.
- Неврат? Это ты?
- Кто?.. - начала она снова и прервала себя. - Скаурус?