Страница:
В пяти километрах от Чебоксар он остановил фургон, залез в грузовой отсек. Сделал Трещалову еще две внутривенные инъекции и продолжил путь.
Оставив «Газель» на платной стоянке в центре города, дошагал до центрального почтамта и по паспорту на имя Юрия Анатольевича Заславского получил заказное письмо. Затем выбрал на бульваре пустую скамейку под старым раскидистым кленом, закурил. В плотно набитом конверте содержались накладные на товар: окунь свежемороженый, прессованный в брикеты по сорок пять килограммов. Общий вес груза — шесть с половиной тонн. Отправитель — рыболовецкая артель имени космонавта Юрия Гагарина, город Бердянск, Украина. Получатель все тот же Юрий Заславский. Груз отправлен по железной дороге в рефрижераторном вагоне и уже сегодня должен прибыть в Чебоксары.
Стерн поднялся, прошел по бульвару до летнего кафе, присел за свободный столик под красно-белым тентом и попросил официанта принести два чебурека и кружку пива. Через четверть часа он тормознул частника, зеленые «Жигули», и поехал на товарную станцию.
Оказалось, что вагон с рыбой прибыл ночью, его отогнали на запасные пути и поставят под разгрузку часа через два, тогда можно будет забрать груз. Стерн вернулся к «Жигулям» и попросил водителя отвезти его на дальнюю окраину, к бывшему складу потребительской кооперации, ныне акционерному обществу «Амфора».
Склад охраняли так, словно это был строго секретный военный объект. «Амфору» отделяли от мира глухие железные ворота и трехметровый бетонный забор, по верху которого была пропущена колючая проволока. В просторной проходной из красного кирпича несли вахту два милиционера и два гражданских охранника.
Стерн с вахты позвонил по внутреннему номеру, спросил Нину Ричардовну Альтову, директора «Амфоры». Через пять минут охранник выдал Стерну пропуск, попросив расписаться в регистрационном журнале.
От вахты до административного корпуса две минуты ходьбы по прямой асфальтированной дорожке. Стерн вошел в одноэтажное здание, дошагал до конца полутемного коридора, перед тем как толкнуть дверь, деликатно постучал в нее костяшками пальцев.
За письменным столом, листая журнал, сидела краснолицая женщина лет пятидесяти.
— Здравствуйте, я звонил вам дня три назад. — Стерн остановился у стола, ожидая приглашения присесть. — Моя фамилия Заславский.
— Да-да, помню. — Женщина перевернула листок настольного календаря, на котором что-то записывала. — Вам нужна холодильная камера под шесть тонн рыбы в брикетах. Правильно?
— Шесть с половиной тонн, — поправил Стерн. — Вы тогда сказали, что есть свободные камеры.
— Есть, есть. Я составлю договор. Когда вы привезете свою рыбу?
— Прямо сегодня.
— Хорошо. Давайте документы.
Так и не дождавшись приглашения, Стерн сам уселся на стул. Альтова вытащила из ящика два бланка договора на хранение пищевой продукции, лист копирки. Щелкнула кнопкой шариковой ручки, надела очки и стала заполнять бумаги. Стерн положил на стол паспорт, накладные на рыбу. Он подумал, что провинция — это вам не Москва, здесь дела делают куда быстрее и не тянут с клиента неизвестно за что лишние деньги.
Альтова, поправляя съезжающие с носа очки, сосредоточенно перелистывала страницы паспорта, копалась в накладных. Стерн закинул ногу на ногу, наблюдая за женщиной. Интересно, как бы себя повела это дамочка, узнай она, что под видом прессованного окуня на вверенном ей складе будет храниться взрывчатка?
Фокус с рыбой и тротилом, придуманный Стерном, был прост и эффектен. В Варшаве, в подвале гуманитарной миссии «Приют милосердия», двухсотграммовые тротиловые шашки, как детские кубики, складывали в коробки, герметично запечатывали их пленкой. Эти коробки помещали в большие картонные ящики, на дне которых уже лежала размороженная рыба. Сбоку и сверху взрывчатку затем обкладывали окунем, плотно утрамбовывали рыбу, поливали водой, чтобы заполнить мелкие пустоты. Затем упаковку замораживали, сдирали старый картон. Получались большие брикеты прессованного окуня, которые позже помещали в новые коробки, маркированные надписями на русском языке «Мороженая рыба» и «Не хранить при температуре выше 0 градусов».
В отдельной коробке, помеченной двумя черными крестами, также обложенной окунем, хранились электрические детонаторы и герметично упакованные провода, конденсаторы, пульт дистанционного управления. Когда ящик был уже закрыт, Стерн сообразил, что радиоуправляемым взрывным устройством пользоваться слишком рискованно. Вокруг ГЭС сильные электромагнитные поля, которые могут вызвать самопроизвольный взрыв. Грузовик может взлететь на воздух еще на подъезде к станции. Поэтому придется отказаться от дистанционного управления, а в качестве замедлителя взрыва использовать обычный будильник.
Малой скоростью по железной дороге груз был переправлен на территорию Украины, в Херсон. На место выехал некий человек по фамилии Ларионов, известный Стерну под псевдонимом Ларик. Он получил рыбу, поместил ее на хранение в один из местных складов, затем отправил товар в Бердянск и выехал туда следом за товарным составом.
В принципе ни Ларику, ни окуню, который он опекал, ничего не грозило. Российские контрразведчики могли выйти на груз лишь в том случае, если имели платного осведомителя. Но о сути операции, о ее целях знал очень узкий круг доверенных лиц. Поэтому утечка информации исключалась в принципе.
Рыбный запах, а мороженый окунь был не первой свежести, перебивает любой дух, хоть наркотиков, хоть тротила. Даже натасканные на взрывчатку псы ничего не почуют.
В Бердянске Ларик снова получил товар, своими руками нанес на все коробки новую маркировку «Рыболовецкая артель им. Гагарина, г. Бердянск» и заполнил новые бланки накладных. Через пару дней груз, а следом за ним все тот же Ларик пересекли украино-российскую границу. Мороженый окунь побывал транзитом во многих городах: его перегружали из рефрижератора в рефрижератор, таскали со склада на склад. Ларик путал следы, хотя никто за ним не гнался.
Когда Стерн позвонил Зурабу из Москвы и назвал свое новое имя, Заславский Юрий Анатольевич, груз и конверт с заполненными от руки накладными Ларик отправил в Чебоксары. Разумеется, окуня можно было запустить прямиком в Пермь и получить товар там. Но по опыту Стерн знал, что короткая дорога не всегда самая близкая. Как говорится, тише едешь — дальше будешь...
Сам Ларик тем же маршрутом, через территорию Украины, подался обратно в Польшу. Вероятно, сразу же после возвращения в Варшаву от Ларика избавились. Заказчикам терактов не нужны лишние свидетели.
...Опустив руку во внутренний карман пиджака, Стерн выудил на свет симпатичную коробочку духов. Протянул подарок Альтовой.
— Это вам, — с улыбкой сказал Стерн. — Между прочим, духи называются вашим именем: «Нина Ричи». Сокращенно Нина Ричардовна.
— Надо же! — Женщина повертела в руках желтую с черным коробочку. — Французские. Поди, сумасшедших денег стоят. Спасибо большое. — Она не могла скрыть искренней, какой-то детской радости. — А у нас на рынке все духи левые. Даже пахнут одинаково.
Она убрала духи в ящик стола и принялась дописывать договор. Все дела закруглили за полчаса. Стерн сходил в бухгалтерию, внес деньги за хранение в промышленном холодильнике шести с половиной тонн прессованного окуня, вернулся в кабинет Альтовой, отдал ей бумаги.
— Транспорт-то у вас есть?
Женщина хотела как-то отблагодарить владельца окуня за подарок.
— Найду на станции. Это не проблема.
— Там вас обдерут как липку. Вот что! Возьмите у нас машину и грузчиков. Я сейчас обо всем договорюсь. — И она выскочила из кабинета.
Через десять минут, тяжело дыша, вернулась, назвала номер грузовика, который уже ждет пассажира у ворот вахты. Три грузчика в кузове.
— Не знаю, как вас и благодарить, — развел руками Стерн.
— Приятно помочь интеллигентному человеку, — ответила Альтова.
Глава третья
Глава четвертая
Оставив «Газель» на платной стоянке в центре города, дошагал до центрального почтамта и по паспорту на имя Юрия Анатольевича Заславского получил заказное письмо. Затем выбрал на бульваре пустую скамейку под старым раскидистым кленом, закурил. В плотно набитом конверте содержались накладные на товар: окунь свежемороженый, прессованный в брикеты по сорок пять килограммов. Общий вес груза — шесть с половиной тонн. Отправитель — рыболовецкая артель имени космонавта Юрия Гагарина, город Бердянск, Украина. Получатель все тот же Юрий Заславский. Груз отправлен по железной дороге в рефрижераторном вагоне и уже сегодня должен прибыть в Чебоксары.
Стерн поднялся, прошел по бульвару до летнего кафе, присел за свободный столик под красно-белым тентом и попросил официанта принести два чебурека и кружку пива. Через четверть часа он тормознул частника, зеленые «Жигули», и поехал на товарную станцию.
Оказалось, что вагон с рыбой прибыл ночью, его отогнали на запасные пути и поставят под разгрузку часа через два, тогда можно будет забрать груз. Стерн вернулся к «Жигулям» и попросил водителя отвезти его на дальнюю окраину, к бывшему складу потребительской кооперации, ныне акционерному обществу «Амфора».
Склад охраняли так, словно это был строго секретный военный объект. «Амфору» отделяли от мира глухие железные ворота и трехметровый бетонный забор, по верху которого была пропущена колючая проволока. В просторной проходной из красного кирпича несли вахту два милиционера и два гражданских охранника.
Стерн с вахты позвонил по внутреннему номеру, спросил Нину Ричардовну Альтову, директора «Амфоры». Через пять минут охранник выдал Стерну пропуск, попросив расписаться в регистрационном журнале.
От вахты до административного корпуса две минуты ходьбы по прямой асфальтированной дорожке. Стерн вошел в одноэтажное здание, дошагал до конца полутемного коридора, перед тем как толкнуть дверь, деликатно постучал в нее костяшками пальцев.
За письменным столом, листая журнал, сидела краснолицая женщина лет пятидесяти.
— Здравствуйте, я звонил вам дня три назад. — Стерн остановился у стола, ожидая приглашения присесть. — Моя фамилия Заславский.
— Да-да, помню. — Женщина перевернула листок настольного календаря, на котором что-то записывала. — Вам нужна холодильная камера под шесть тонн рыбы в брикетах. Правильно?
— Шесть с половиной тонн, — поправил Стерн. — Вы тогда сказали, что есть свободные камеры.
— Есть, есть. Я составлю договор. Когда вы привезете свою рыбу?
— Прямо сегодня.
— Хорошо. Давайте документы.
Так и не дождавшись приглашения, Стерн сам уселся на стул. Альтова вытащила из ящика два бланка договора на хранение пищевой продукции, лист копирки. Щелкнула кнопкой шариковой ручки, надела очки и стала заполнять бумаги. Стерн положил на стол паспорт, накладные на рыбу. Он подумал, что провинция — это вам не Москва, здесь дела делают куда быстрее и не тянут с клиента неизвестно за что лишние деньги.
Альтова, поправляя съезжающие с носа очки, сосредоточенно перелистывала страницы паспорта, копалась в накладных. Стерн закинул ногу на ногу, наблюдая за женщиной. Интересно, как бы себя повела это дамочка, узнай она, что под видом прессованного окуня на вверенном ей складе будет храниться взрывчатка?
Фокус с рыбой и тротилом, придуманный Стерном, был прост и эффектен. В Варшаве, в подвале гуманитарной миссии «Приют милосердия», двухсотграммовые тротиловые шашки, как детские кубики, складывали в коробки, герметично запечатывали их пленкой. Эти коробки помещали в большие картонные ящики, на дне которых уже лежала размороженная рыба. Сбоку и сверху взрывчатку затем обкладывали окунем, плотно утрамбовывали рыбу, поливали водой, чтобы заполнить мелкие пустоты. Затем упаковку замораживали, сдирали старый картон. Получались большие брикеты прессованного окуня, которые позже помещали в новые коробки, маркированные надписями на русском языке «Мороженая рыба» и «Не хранить при температуре выше 0 градусов».
В отдельной коробке, помеченной двумя черными крестами, также обложенной окунем, хранились электрические детонаторы и герметично упакованные провода, конденсаторы, пульт дистанционного управления. Когда ящик был уже закрыт, Стерн сообразил, что радиоуправляемым взрывным устройством пользоваться слишком рискованно. Вокруг ГЭС сильные электромагнитные поля, которые могут вызвать самопроизвольный взрыв. Грузовик может взлететь на воздух еще на подъезде к станции. Поэтому придется отказаться от дистанционного управления, а в качестве замедлителя взрыва использовать обычный будильник.
Малой скоростью по железной дороге груз был переправлен на территорию Украины, в Херсон. На место выехал некий человек по фамилии Ларионов, известный Стерну под псевдонимом Ларик. Он получил рыбу, поместил ее на хранение в один из местных складов, затем отправил товар в Бердянск и выехал туда следом за товарным составом.
В принципе ни Ларику, ни окуню, который он опекал, ничего не грозило. Российские контрразведчики могли выйти на груз лишь в том случае, если имели платного осведомителя. Но о сути операции, о ее целях знал очень узкий круг доверенных лиц. Поэтому утечка информации исключалась в принципе.
Рыбный запах, а мороженый окунь был не первой свежести, перебивает любой дух, хоть наркотиков, хоть тротила. Даже натасканные на взрывчатку псы ничего не почуют.
В Бердянске Ларик снова получил товар, своими руками нанес на все коробки новую маркировку «Рыболовецкая артель им. Гагарина, г. Бердянск» и заполнил новые бланки накладных. Через пару дней груз, а следом за ним все тот же Ларик пересекли украино-российскую границу. Мороженый окунь побывал транзитом во многих городах: его перегружали из рефрижератора в рефрижератор, таскали со склада на склад. Ларик путал следы, хотя никто за ним не гнался.
Когда Стерн позвонил Зурабу из Москвы и назвал свое новое имя, Заславский Юрий Анатольевич, груз и конверт с заполненными от руки накладными Ларик отправил в Чебоксары. Разумеется, окуня можно было запустить прямиком в Пермь и получить товар там. Но по опыту Стерн знал, что короткая дорога не всегда самая близкая. Как говорится, тише едешь — дальше будешь...
Сам Ларик тем же маршрутом, через территорию Украины, подался обратно в Польшу. Вероятно, сразу же после возвращения в Варшаву от Ларика избавились. Заказчикам терактов не нужны лишние свидетели.
...Опустив руку во внутренний карман пиджака, Стерн выудил на свет симпатичную коробочку духов. Протянул подарок Альтовой.
— Это вам, — с улыбкой сказал Стерн. — Между прочим, духи называются вашим именем: «Нина Ричи». Сокращенно Нина Ричардовна.
— Надо же! — Женщина повертела в руках желтую с черным коробочку. — Французские. Поди, сумасшедших денег стоят. Спасибо большое. — Она не могла скрыть искренней, какой-то детской радости. — А у нас на рынке все духи левые. Даже пахнут одинаково.
Она убрала духи в ящик стола и принялась дописывать договор. Все дела закруглили за полчаса. Стерн сходил в бухгалтерию, внес деньги за хранение в промышленном холодильнике шести с половиной тонн прессованного окуня, вернулся в кабинет Альтовой, отдал ей бумаги.
— Транспорт-то у вас есть?
Женщина хотела как-то отблагодарить владельца окуня за подарок.
— Найду на станции. Это не проблема.
— Там вас обдерут как липку. Вот что! Возьмите у нас машину и грузчиков. Я сейчас обо всем договорюсь. — И она выскочила из кабинета.
Через десять минут, тяжело дыша, вернулась, назвала номер грузовика, который уже ждет пассажира у ворот вахты. Три грузчика в кузове.
— Не знаю, как вас и благодарить, — развел руками Стерн.
— Приятно помочь интеллигентному человеку, — ответила Альтова.
Глава третья
Варшава, район Вавера. 8 августа
Колчин привез в Варшаву плохую погоду. Похолодало, зарядивший с утра мелкий дождь не собирался заканчиваться и вечером.
Квартира на городской окраине, в которой Колчин должен был в зависимости от обстоятельств провести две или три ночи, оказалась довольно просторной, но запущенной: на давно вышедшей из моды полированной мебели лежал толстый слой пыли, паркет потемнел от времени, рассохся и скрипел под ногами. Колчин с дороги принял душ, сменил белье и, облачившись в тренировочные брюки, прошел на кухню. В холодильнике он нашел коробку с замороженной пиццей, банку с консервированными сосисками и упаковку баночного пива.
Колчин сунул пиццу в микроволновую печь, а сам стал перемывать пыльную посуду. Он еще не успел дожевать пиццу, когда в дверь позвонили. Пришел Густав Маховский, польский агент. В прихожей он скинул мокрый плащ, тщательно вытер о коврик ботинки и белым носовым платком стал нервно протирать стекла очков. Колчин знал Маховского по прежним делам, а потому сразу понял — агент нервничает.
Маховский поставил чемоданчик на журнальный столик в гостиной, сел в кресло. Вытащил из кармана сигареты, закурил и пустил дым в потолок.
Колчин тоже сел на стул.
— Час назад Буряк получил указание из Москвы провести операцию сегодняшней ночью. В центре считают, что промедление, даже в один день, крайне нежелательно, — сообщил Маховский Колчину.
— Вот как? А я-то думал, у нас есть пара дней на подготовку.
— Нам остается сделать то, что мы должны сделать. Тем более что все уже готово. Вы, наверное, знаете, Людович может не высовывать носа на улицу и день, и два, и целую неделю.
— Знаю, — усмехнулся Колчин.
— Поэтому мы должны проникнуть в его квартиру под каким-то уважительным предлогом, который не вызовет подозрений охранников. Обеды и ужины Людовичу привозят из ресторана «Золотой берег». На ужин, как правило, он съедает ростбиф с тушеной капустой и картошкой и фруктовый десерт. Я договорился с посыльным, который каждый день привозит еду из ресторана. У него возникли денежные проблемы, проигрался в карты. За разумное вознаграждение он подмешает в десерт препарат, понижающий артериальное давление и затрудняющий дыхание. Вы меня слушаете?
— Разумеется. Продолжайте.
— Людович поужинает в восемь, примерно в одиннадцать вечера или в двенадцать ночи у него случится сердечный приступ. Точнее, ему станет плохо. Недомогание пройдет само примерно через полчаса. Но за это время сам Людович или его охранник успеют испугаться и вызвать «скорую помощь». Варшава в этом похожа на Москву, врачи здесь приезжают на вызов, скажем так, с некоторым опозданием. Ну, предположим, «скорая» побьет все рекорды и будет на месте через четверть часа после звонка. Этого времени нам вот так хватит.
Маховский провел пальцем по горлу и сказал:
— Буряк остается на улице в своей машине. Страхует нас. Мы вдвоем поднимаемся наверх. Заходим в квартиру. Под дулом пистолета пристегиваем охранника наручниками к батарее парового отопления, затыкаем ему рот скотчем. И уводим Людовича. Это и есть наш план, простой, как конструкция мышеловки.
— Ловко придумано, — согласился Колчин. — Ну, я начинаю собираться.
Он открыл сумку с вещами, вытащил свежую рубашку. Натянул брюки, сорочку и синий свитер. Колчин подумал, что за то время, пока он болтался в небе, что-то изменилось здесь, на земле. Из Москвы торопят, подгоняют, сокращают сроки операции.
— Мы будем находиться рядом с домом, — говорил Маховский. — У нас две машины: белый «шевроле-астро» с затемненными стеклами, на этой машине доставим наш «груз» сюда, на квартиру. И «опель вектра», сейчас в этой машине дежурит Буряк. К телефонной линии Людовича мы подключились. Сканировали сигналы двух мобильных телефонов, которыми пользуются его охранники. Находясь в машинах, мы сможем слушать все телефонные переговоры по громкой связи. Когда из квартиры позвонят в службу «скорой», мы тут же начинаем действовать. Ну, выждем для порядка минут пять. Наденем белые халаты и поднимемся на третий этаж.
— Что за препарат подмешают в десерт?
— Даже если вы профессор фармакологии, название вам ничего не скажет, — покачал головой Маховский. — Некое лекарство нового поколения с замедленным на определенное время сроком действия. Принимаешь его в восемь, а оно начинает действовать приблизительно через три с половиной часа.
— Почему нужно ждать до поздней ночи? В это время в доме слишком тихо. Если завяжется борьба, соседи услышат шум и вызовут полицию.
— Мы не наделаем много шума.
— Я готов. — Колчин затянул брючный ремень.
Маховский открыл чемоданчик. Внутри его лежали наручники, клейкая лента и остроносый самовзводный пистолет фирмы «Кехлер и Кох». Не самая плохая пушка: восемнадцать патронов в магазине, калибр девять миллиметров. В отдельном пакете лежал короткий глушитель шведского производства и запасная снаряженная обойма.
Варшава, район Охота. 8 августа
К дому Людовича подъехали без четверти восемь. «Шевроле» остановился рядом с кондитерской, на противоположной стороне улицы.
В пассажирском отделении автофургона три дивана, каждый на два места. Колчин устроился на заднем диване и через окно разглядывал старый пятиэтажный дом в два подъезда, между которыми темнел полукруг арки. С серого низкого неба сеял мелкий дождь. Стемнело рано, окна квартиры на третьем этаже светились желтым светом.
Сидевший за рулем Маховский не стал тыкать пальцем в кнопки системы громкой связи, просто сказал в выносной микрофон ключевое слово и имя, соответствующее номеру телефонного абонента, с которым нужно поговорить:
— Кристалл, отправить.
— Слушаю, — ответил Буряк после второго гудка.
— Мы на месте, — сказал Маховский.
— Вижу. С приездом тебя. Как перелет?
Последние слова были адресованы Колчину.
— Все в норме, — ответил Колчин.
Голос Буряка доносился из динамиков, закрепленных под передней панелью. Система громкой связи автоматически подстраивалась к акустике автомобиля. Компенсатор потери мощности, говоря проще — усилитель, поддерживал постоянный сигнал на выносной антенне, закрепленной на заднем стекле автофургона. Отсюда — впечатление, будто невидимый Буряк сидит где-то в салоне «шевроле» и спокойно вполголоса беседует с Маховским.
— У меня никаких изменений. Все по-старому. Наш друг не выходил. Телефонных звонков не было.
— Тогда подождем, — сказал Маховский. — Отбой.
В восемь десять перед подъездом остановился белый пикап с логотипом ресторана «Золотой берег»: пальма и солнце. Низкорослый коренастый мужчина вылез с водительского места, накинул на голову капюшон куртки. Распахнув дверцу грузового отсека, вытащил большой цилиндрический предмет, похожий на термос, и скрылся в подъезде. Через пару минут мужчина снова появился на улице, сел в пикап и укатил.
— Наш объект начинает ужин, — констатировал Маховский. — Приятного аппетита.
Колчин привстал, до упора отодвинул задний диван. Средний диван по продольным направляющим сдвинул вперед. Теперь между креслами образовалось свободное пространство. Во время перевозки Людович не должен знать, по какому маршруту и в каком направлении двигается автофургон. Поэтому его положат грудью на пол, на глаза натянут темную шапку.
Маховский повернулся к Колчину, молча передал ему пакет с белым халатом и шапочкой.
Чувашия, Чебоксары. 8 августа
Как ни торопились с погрузкой и разгрузкой окуня, управились только к вечеру. Улучив полчаса, Стерн съездил на стоянку, где оставил «Газель», чтобы сделать Трещалову еще укол, а затем вернулся на склад, проследить, чтобы в дальней морозильной камере склада брикеты с рыбой сложили аккуратно.
Уладив все дела, снова прибыл на стоянку, сел за руль и долго колесил по городским окраинам. Читал объявления и спрашивал жителей, не сдает ли кто комнату или дом. Вариантов подворачивалось немало. Но Стерн упрямо продолжал поиски, пока наконец не выбрал место, которое устраивало его во всех отношениях.
Расположенный за глухим забором, в глубине старого сада, кирпичный дом имел все городские удобства. Хозяйка — сухонькая очень шустрая старушка Аделаида Кузьминична Клюева, с бельмом на левом глазу и к тому же тугая на ухо — объяснила, что дом принадлежит сыну, который вместе с женой временно живет в Питере, стажируется в каком-то важном институте и вернется через полгода, не раньше.
Сама старушка в большом доме не жила, а занимала избушку в дальнем конце участка, у соседского забора.
— Ты командировочный? — прокричала она Стерну, когда договорились о цене за постой. — Или отдохнуть приехал?
— Командировочный, — крикнул в ответ Стерн. — По делам приехал.
— Это хорошо, — одобрила бабуля. — Значит, сурьезный человек.
— Нас двое, — ответил Стерн. — И оба серьезные. Второй в машине дрыхнет.
— Двое так двое. Местов всем хватит. Главное, в кровати не курите.
Новый жилец Клюевой сразу понравился: аккуратный, видный мужчина и, главное, не скупой. Не стал торговаться за каждую копейку, а сразу, без разговоров, дал цену, которую спросила хозяйка. Заплатил вперед за две недели.
Стерн распахнул ворота, загнал «Газель» на участок. Открыл грузовое отделение и долго тряс Трещалова, выводя его из глубокого обморочного забытья. Кое-как дотащив своего пленника до дома, спустил с него штаны и усадил в уборной на унитаз. Когда Трещалов облегчился, довел его до спальни, цепью и двумя парами браслетов приковал к спинке железной кровати.
На кухне Стерн приготовил Трещалову ужин. Разбил в большую чашку четыре яйца, перемешал их с молоком, накрошил в чашку хлеба. Желудок человека, сидящего на героине, часто не переносит твердой пищи, а тюря — в самый раз. Стерн вернулся в спальню.
Трещалов сидел на кровати, бездумно таращился в дальний угол комнаты, на комод, заставленный фотографиями незнакомых людей. Он старался понять или угадать, что произошло за последние дни и где он сейчас находится. Стерн сел рядом, стал кормить пленника с ложки. Трещалов не плевался и не бунтовал, как еще пару дней назад. Молча глотал, что дают, свободной рукой вытирал губы.
Когда ужин подошел к концу, Стерн вытащил из кармана трубку мобильного телефона, набрал номер отделения милиции подмосковной Малаховки.
— Я только что заходил в один частный дом. — Стерн назвал дежурному по отделению адрес покойного Василича. — Постучал в калитку. Не отвечают. Тогда прошел на участок. Там никого. Ну, захожу я в дом. Кричу: «Ватутин, где ты есть?» Без ответа.
— Не понял, — перебил дежурный. — Что вы хотите сообщить?
— Минуточку, послушайте. Тогда я прошел с веранды в комнату. Люк погреба открыт. Заглядываю в него. Под лестницей на бетонном полу лежит хозяин. Мертвый. Труп уже разлагается...
— Назовитесь, кто вы.
— Лежит он под лестницей, — якобы не услышал вопроса Стерн. — По всему видно, уже давно...
— Понял вас, — прокричал в трубку дежурный. — Назовите себя.
— Я просто знакомый.
— Чей знакомый? Назовитесь.
— Не буду, — заупрямился Стерн. — Потом вы меня по допросам затаскаете. А человек, может, по пьяному делу вниз свалился... А мне отвечай, да? Нет, не буду называться.
— Подожди. Не клади трубку!..
Стерн дал отбой. Скинув пиджак и ботинки, повалился на вторую кровать у противоположной от Трещалова стены, задрал ноги на спинку и уставился в потолок. Стерн думал о том, что его дело вступает в завершающую стадию. Развязка близка. Груз получен. От Чебоксар до Перми около семисот километров по прямой, на исправном грузовике можно без особой спешки добраться туда за двенадцать часов.
Велик соблазн все закончить за пару суток. Можно хоть завтра найти грузовик. Деньжат, правда, маловато, но ведь можно грузовик угнать... Затем выехать за город, снять частный дом. Разморозить рыбные брикеты, освободив взрывчатку от этой тухлятины. Установить детонаторы, собрать единую электрическую цепь. Вот, собственно, и все.
Остается выехать на место, остановить грузовик на середине плотины ГЭС, якобы двигатель сломался... Вытащить ключи из замка зажигания и дать деру. Когда машину рванет, Стерна искать уже никто не будет. Люди будут действовать по принципу «спасайся кто может».
Просто руки чешутся обстряпать дельце как можно быстрее. Но торопиться не стоит. Осечек и проколов быть не должно...
— Где я? — еле слышно спросил Трещалов...
— Ты у меня в гостях. Еще вопросы будут?
— Зачем тебе пятьдесят тысяч долларов?
— Попробуй догадаться с трех раз.
— А почему именно пятьдесят тысяч? Не сто, не миллион?
— Потому что я не жадный. И еще я мало пью, не сижу на игле, а любовницы не доят меня как корову. Поэтому мне хватит и этой малости.
— Я стою дороже, — вздохнул Трещалов. — Значительно дороже. А тут какие-то пятьдесят тысяч. Да и вообще, не того человека ты похитил. Не того.
— Думаю, что и ты будешь мне полезен, — заметил Стерн.
— Крышу моим бензоколонкам и лично мне обеспечивает одна московская бригада, — продолжил Трещалов. — Тебе не ментов надо бояться, а этих парней. Они тебя из-под земли достанут! И порубят на винегрет. Не боишься?
— Я свое отбоялся, — ухмыльнулся Стерн. — А тебя, смотрю, уже ломает?
Стерн встал, достал из кармана пиджака пластинку «валиума», вылущил из нее пять таблеток, ссыпал их в ладонь Трещалова.
— Выпей. Снимает мышечное напряжение, расслабляет. А утром я тебя укольчик сделаю, тогда и побалдеешь.
Колчин привез в Варшаву плохую погоду. Похолодало, зарядивший с утра мелкий дождь не собирался заканчиваться и вечером.
Квартира на городской окраине, в которой Колчин должен был в зависимости от обстоятельств провести две или три ночи, оказалась довольно просторной, но запущенной: на давно вышедшей из моды полированной мебели лежал толстый слой пыли, паркет потемнел от времени, рассохся и скрипел под ногами. Колчин с дороги принял душ, сменил белье и, облачившись в тренировочные брюки, прошел на кухню. В холодильнике он нашел коробку с замороженной пиццей, банку с консервированными сосисками и упаковку баночного пива.
Колчин сунул пиццу в микроволновую печь, а сам стал перемывать пыльную посуду. Он еще не успел дожевать пиццу, когда в дверь позвонили. Пришел Густав Маховский, польский агент. В прихожей он скинул мокрый плащ, тщательно вытер о коврик ботинки и белым носовым платком стал нервно протирать стекла очков. Колчин знал Маховского по прежним делам, а потому сразу понял — агент нервничает.
Маховский поставил чемоданчик на журнальный столик в гостиной, сел в кресло. Вытащил из кармана сигареты, закурил и пустил дым в потолок.
Колчин тоже сел на стул.
— Час назад Буряк получил указание из Москвы провести операцию сегодняшней ночью. В центре считают, что промедление, даже в один день, крайне нежелательно, — сообщил Маховский Колчину.
— Вот как? А я-то думал, у нас есть пара дней на подготовку.
— Нам остается сделать то, что мы должны сделать. Тем более что все уже готово. Вы, наверное, знаете, Людович может не высовывать носа на улицу и день, и два, и целую неделю.
— Знаю, — усмехнулся Колчин.
— Поэтому мы должны проникнуть в его квартиру под каким-то уважительным предлогом, который не вызовет подозрений охранников. Обеды и ужины Людовичу привозят из ресторана «Золотой берег». На ужин, как правило, он съедает ростбиф с тушеной капустой и картошкой и фруктовый десерт. Я договорился с посыльным, который каждый день привозит еду из ресторана. У него возникли денежные проблемы, проигрался в карты. За разумное вознаграждение он подмешает в десерт препарат, понижающий артериальное давление и затрудняющий дыхание. Вы меня слушаете?
— Разумеется. Продолжайте.
— Людович поужинает в восемь, примерно в одиннадцать вечера или в двенадцать ночи у него случится сердечный приступ. Точнее, ему станет плохо. Недомогание пройдет само примерно через полчаса. Но за это время сам Людович или его охранник успеют испугаться и вызвать «скорую помощь». Варшава в этом похожа на Москву, врачи здесь приезжают на вызов, скажем так, с некоторым опозданием. Ну, предположим, «скорая» побьет все рекорды и будет на месте через четверть часа после звонка. Этого времени нам вот так хватит.
Маховский провел пальцем по горлу и сказал:
— Буряк остается на улице в своей машине. Страхует нас. Мы вдвоем поднимаемся наверх. Заходим в квартиру. Под дулом пистолета пристегиваем охранника наручниками к батарее парового отопления, затыкаем ему рот скотчем. И уводим Людовича. Это и есть наш план, простой, как конструкция мышеловки.
— Ловко придумано, — согласился Колчин. — Ну, я начинаю собираться.
Он открыл сумку с вещами, вытащил свежую рубашку. Натянул брюки, сорочку и синий свитер. Колчин подумал, что за то время, пока он болтался в небе, что-то изменилось здесь, на земле. Из Москвы торопят, подгоняют, сокращают сроки операции.
— Мы будем находиться рядом с домом, — говорил Маховский. — У нас две машины: белый «шевроле-астро» с затемненными стеклами, на этой машине доставим наш «груз» сюда, на квартиру. И «опель вектра», сейчас в этой машине дежурит Буряк. К телефонной линии Людовича мы подключились. Сканировали сигналы двух мобильных телефонов, которыми пользуются его охранники. Находясь в машинах, мы сможем слушать все телефонные переговоры по громкой связи. Когда из квартиры позвонят в службу «скорой», мы тут же начинаем действовать. Ну, выждем для порядка минут пять. Наденем белые халаты и поднимемся на третий этаж.
— Что за препарат подмешают в десерт?
— Даже если вы профессор фармакологии, название вам ничего не скажет, — покачал головой Маховский. — Некое лекарство нового поколения с замедленным на определенное время сроком действия. Принимаешь его в восемь, а оно начинает действовать приблизительно через три с половиной часа.
— Почему нужно ждать до поздней ночи? В это время в доме слишком тихо. Если завяжется борьба, соседи услышат шум и вызовут полицию.
— Мы не наделаем много шума.
— Я готов. — Колчин затянул брючный ремень.
Маховский открыл чемоданчик. Внутри его лежали наручники, клейкая лента и остроносый самовзводный пистолет фирмы «Кехлер и Кох». Не самая плохая пушка: восемнадцать патронов в магазине, калибр девять миллиметров. В отдельном пакете лежал короткий глушитель шведского производства и запасная снаряженная обойма.
Варшава, район Охота. 8 августа
К дому Людовича подъехали без четверти восемь. «Шевроле» остановился рядом с кондитерской, на противоположной стороне улицы.
В пассажирском отделении автофургона три дивана, каждый на два места. Колчин устроился на заднем диване и через окно разглядывал старый пятиэтажный дом в два подъезда, между которыми темнел полукруг арки. С серого низкого неба сеял мелкий дождь. Стемнело рано, окна квартиры на третьем этаже светились желтым светом.
Сидевший за рулем Маховский не стал тыкать пальцем в кнопки системы громкой связи, просто сказал в выносной микрофон ключевое слово и имя, соответствующее номеру телефонного абонента, с которым нужно поговорить:
— Кристалл, отправить.
— Слушаю, — ответил Буряк после второго гудка.
— Мы на месте, — сказал Маховский.
— Вижу. С приездом тебя. Как перелет?
Последние слова были адресованы Колчину.
— Все в норме, — ответил Колчин.
Голос Буряка доносился из динамиков, закрепленных под передней панелью. Система громкой связи автоматически подстраивалась к акустике автомобиля. Компенсатор потери мощности, говоря проще — усилитель, поддерживал постоянный сигнал на выносной антенне, закрепленной на заднем стекле автофургона. Отсюда — впечатление, будто невидимый Буряк сидит где-то в салоне «шевроле» и спокойно вполголоса беседует с Маховским.
— У меня никаких изменений. Все по-старому. Наш друг не выходил. Телефонных звонков не было.
— Тогда подождем, — сказал Маховский. — Отбой.
В восемь десять перед подъездом остановился белый пикап с логотипом ресторана «Золотой берег»: пальма и солнце. Низкорослый коренастый мужчина вылез с водительского места, накинул на голову капюшон куртки. Распахнув дверцу грузового отсека, вытащил большой цилиндрический предмет, похожий на термос, и скрылся в подъезде. Через пару минут мужчина снова появился на улице, сел в пикап и укатил.
— Наш объект начинает ужин, — констатировал Маховский. — Приятного аппетита.
Колчин привстал, до упора отодвинул задний диван. Средний диван по продольным направляющим сдвинул вперед. Теперь между креслами образовалось свободное пространство. Во время перевозки Людович не должен знать, по какому маршруту и в каком направлении двигается автофургон. Поэтому его положат грудью на пол, на глаза натянут темную шапку.
Маховский повернулся к Колчину, молча передал ему пакет с белым халатом и шапочкой.
Чувашия, Чебоксары. 8 августа
Как ни торопились с погрузкой и разгрузкой окуня, управились только к вечеру. Улучив полчаса, Стерн съездил на стоянку, где оставил «Газель», чтобы сделать Трещалову еще укол, а затем вернулся на склад, проследить, чтобы в дальней морозильной камере склада брикеты с рыбой сложили аккуратно.
Уладив все дела, снова прибыл на стоянку, сел за руль и долго колесил по городским окраинам. Читал объявления и спрашивал жителей, не сдает ли кто комнату или дом. Вариантов подворачивалось немало. Но Стерн упрямо продолжал поиски, пока наконец не выбрал место, которое устраивало его во всех отношениях.
Расположенный за глухим забором, в глубине старого сада, кирпичный дом имел все городские удобства. Хозяйка — сухонькая очень шустрая старушка Аделаида Кузьминична Клюева, с бельмом на левом глазу и к тому же тугая на ухо — объяснила, что дом принадлежит сыну, который вместе с женой временно живет в Питере, стажируется в каком-то важном институте и вернется через полгода, не раньше.
Сама старушка в большом доме не жила, а занимала избушку в дальнем конце участка, у соседского забора.
— Ты командировочный? — прокричала она Стерну, когда договорились о цене за постой. — Или отдохнуть приехал?
— Командировочный, — крикнул в ответ Стерн. — По делам приехал.
— Это хорошо, — одобрила бабуля. — Значит, сурьезный человек.
— Нас двое, — ответил Стерн. — И оба серьезные. Второй в машине дрыхнет.
— Двое так двое. Местов всем хватит. Главное, в кровати не курите.
Новый жилец Клюевой сразу понравился: аккуратный, видный мужчина и, главное, не скупой. Не стал торговаться за каждую копейку, а сразу, без разговоров, дал цену, которую спросила хозяйка. Заплатил вперед за две недели.
Стерн распахнул ворота, загнал «Газель» на участок. Открыл грузовое отделение и долго тряс Трещалова, выводя его из глубокого обморочного забытья. Кое-как дотащив своего пленника до дома, спустил с него штаны и усадил в уборной на унитаз. Когда Трещалов облегчился, довел его до спальни, цепью и двумя парами браслетов приковал к спинке железной кровати.
На кухне Стерн приготовил Трещалову ужин. Разбил в большую чашку четыре яйца, перемешал их с молоком, накрошил в чашку хлеба. Желудок человека, сидящего на героине, часто не переносит твердой пищи, а тюря — в самый раз. Стерн вернулся в спальню.
Трещалов сидел на кровати, бездумно таращился в дальний угол комнаты, на комод, заставленный фотографиями незнакомых людей. Он старался понять или угадать, что произошло за последние дни и где он сейчас находится. Стерн сел рядом, стал кормить пленника с ложки. Трещалов не плевался и не бунтовал, как еще пару дней назад. Молча глотал, что дают, свободной рукой вытирал губы.
Когда ужин подошел к концу, Стерн вытащил из кармана трубку мобильного телефона, набрал номер отделения милиции подмосковной Малаховки.
— Я только что заходил в один частный дом. — Стерн назвал дежурному по отделению адрес покойного Василича. — Постучал в калитку. Не отвечают. Тогда прошел на участок. Там никого. Ну, захожу я в дом. Кричу: «Ватутин, где ты есть?» Без ответа.
— Не понял, — перебил дежурный. — Что вы хотите сообщить?
— Минуточку, послушайте. Тогда я прошел с веранды в комнату. Люк погреба открыт. Заглядываю в него. Под лестницей на бетонном полу лежит хозяин. Мертвый. Труп уже разлагается...
— Назовитесь, кто вы.
— Лежит он под лестницей, — якобы не услышал вопроса Стерн. — По всему видно, уже давно...
— Понял вас, — прокричал в трубку дежурный. — Назовите себя.
— Я просто знакомый.
— Чей знакомый? Назовитесь.
— Не буду, — заупрямился Стерн. — Потом вы меня по допросам затаскаете. А человек, может, по пьяному делу вниз свалился... А мне отвечай, да? Нет, не буду называться.
— Подожди. Не клади трубку!..
Стерн дал отбой. Скинув пиджак и ботинки, повалился на вторую кровать у противоположной от Трещалова стены, задрал ноги на спинку и уставился в потолок. Стерн думал о том, что его дело вступает в завершающую стадию. Развязка близка. Груз получен. От Чебоксар до Перми около семисот километров по прямой, на исправном грузовике можно без особой спешки добраться туда за двенадцать часов.
Велик соблазн все закончить за пару суток. Можно хоть завтра найти грузовик. Деньжат, правда, маловато, но ведь можно грузовик угнать... Затем выехать за город, снять частный дом. Разморозить рыбные брикеты, освободив взрывчатку от этой тухлятины. Установить детонаторы, собрать единую электрическую цепь. Вот, собственно, и все.
Остается выехать на место, остановить грузовик на середине плотины ГЭС, якобы двигатель сломался... Вытащить ключи из замка зажигания и дать деру. Когда машину рванет, Стерна искать уже никто не будет. Люди будут действовать по принципу «спасайся кто может».
Просто руки чешутся обстряпать дельце как можно быстрее. Но торопиться не стоит. Осечек и проколов быть не должно...
— Где я? — еле слышно спросил Трещалов...
— Ты у меня в гостях. Еще вопросы будут?
— Зачем тебе пятьдесят тысяч долларов?
— Попробуй догадаться с трех раз.
— А почему именно пятьдесят тысяч? Не сто, не миллион?
— Потому что я не жадный. И еще я мало пью, не сижу на игле, а любовницы не доят меня как корову. Поэтому мне хватит и этой малости.
— Я стою дороже, — вздохнул Трещалов. — Значительно дороже. А тут какие-то пятьдесят тысяч. Да и вообще, не того человека ты похитил. Не того.
— Думаю, что и ты будешь мне полезен, — заметил Стерн.
— Крышу моим бензоколонкам и лично мне обеспечивает одна московская бригада, — продолжил Трещалов. — Тебе не ментов надо бояться, а этих парней. Они тебя из-под земли достанут! И порубят на винегрет. Не боишься?
— Я свое отбоялся, — ухмыльнулся Стерн. — А тебя, смотрю, уже ломает?
Стерн встал, достал из кармана пиджака пластинку «валиума», вылущил из нее пять таблеток, ссыпал их в ладонь Трещалова.
— Выпей. Снимает мышечное напряжение, расслабляет. А утром я тебя укольчик сделаю, тогда и побалдеешь.
Глава четвертая
Варшава, район Охота. 9 августа
Время медленно перевалило за полночь, но в квартире на третьем этаже ничего не происходило. Свет горел в окнах гостиной и на кухне, время от времени на занавески ложились человеческие тени. Дождь разошелся не на шутку, крупные капли барабанили по крыше «шевроле», потоки воды стекали по стеклам, искажая облик окружающего мира.
Улица опустела и теперь с высокого места Колчина просматривалась из конца в конец. На водительском сиденье протяжно вздыхал Густав Маховский, он уже натянул поверх вязаной кофты медицинский халат, повесил на грудь фонендоскоп. Вынужденное безделье тяготило его.
Колчин без малого три часа, отрываясь на короткие перекуры, наблюдал через миниатюрный бинокль за подъездом и окнами квартиры. Каждые четверть часа Буряк выходил на связь и спрашивал об успехах. Но хвастаться было нечем. В половине первого ночи терпение Колчина лопнуло, как надувной шарик.
— Черт, что-то идет не так! — сказал он. — Возможно, ваш хваленый препарат не подействовал на Людовича.
— Подействовал, — уверенно ответил Маховский. — Должен подействовать.
Колчин хотел съязвить, но тут дверь подъезда открылась. Он припал к окулярам бинокля и поморщился, как от кислого. На улицу вышел мужчина средних лет в длинном светлом плаще, а следом за ним — молодая дамочка в короткой черной куртке и серебристых брюках. Мужчина раскрыл темный купол зонта, женщина повисла у него на руке, и серебристые брючки уплыли в темноту. Колчин опустил бинокль.
— Вы не боитесь, что нас расколют с первого взгляда? — спросил он Маховского. — Охранники поймут, что врачи из нас, мягко говоря, никакие. И вся эта маскировка, белые халаты и трубочка на груди, не спасет нас от провала.
— Послушайте, Людовича охраняют какие-то чеченцы. — Маховский снял очки и принялся протирать стекла полой халата. — Эти дети Кавказа живут в Варшаве на птичьих правах, приехали в Польшу или по гостевому приглашению, или по туристической визе. Здесь они по больницам не бегают, докторов на дом не вызывают. Кроме того, врачи «скорой» в любой стране мира в общем-то похожи.
Колчин хотел возразить, но тут из динамиков донеслось тихое постукивание. Значит, кто-то в квартире снял телефонную трубку и набирает номер. Маховский замер.
— Алло, это «скорая помощь»? — Мужчина говорил с заметным кавказским акцентом, с трудом подбирая польские слова. — У человека плохо с сердцем. Совсем плохо. Еле дышит. Приступ, да.
— Кристалл, отправить, — сказал Маховский.
Телефонная беседа оборвалась. Из динамиков донесся голос Буряка.
— Ты слышишь? — спросил Маховский. — Охранник вызывает «скорую».
— Слышу, — сказал Буряк. — Через пять минут выходите. Не волнуйтесь, работайте спокойно. Ни пуха!..
— К черту, — ответил Колчин.
Он посмотрел на наручные часы: без четверти час. Секундная стрелка, светящаяся в полумраке фосфорическим светом, описала круг, еще один круг... Колчин вытащил из-под диванчика кожаный саквояж, расстегнул замок. На дне саквояжа, накрытый газетой, лежал пистолет, рядом запасная обойма и две пары наручников. Колчин переложил обойму в брючный карман, закрыл саквояж, поставил его на колени.
Маховский плавно тронул машину с места, пересек разделительную полосу, остановил автофургон прямо перед подъездом. Снял очки и еще раз протер чистые стекла полой халата. В салоне было прохладно, однако лоб Маховского сделался влажным от пота.
— Пора, — сказал он хриплым придушенным голосом. — Пять минут прошли. Выходим.
— Подожди, рановато, — возразил Колчин. — Еще хоть пару минут подождем.
Маховский, однако, уже распахнул дверцу, вылез из машины. Колчин, чертыхнувшись, потянул боковую дверь на себя, подхватил саквояж и тоже спрыгнул на тротуар. Маховский первым вошел в подъезд. Колчин переступил порог следом за ним, огляделся. Подъезд довольно просторный, но темноватый. Высокие потолки, с сохранившейся кое-где лепниной, широкая лестница с вытертыми ступенями поднимается к лифту. Из почтовых ящиков торчат уголки рекламных буклетов или газет.
Время медленно перевалило за полночь, но в квартире на третьем этаже ничего не происходило. Свет горел в окнах гостиной и на кухне, время от времени на занавески ложились человеческие тени. Дождь разошелся не на шутку, крупные капли барабанили по крыше «шевроле», потоки воды стекали по стеклам, искажая облик окружающего мира.
Улица опустела и теперь с высокого места Колчина просматривалась из конца в конец. На водительском сиденье протяжно вздыхал Густав Маховский, он уже натянул поверх вязаной кофты медицинский халат, повесил на грудь фонендоскоп. Вынужденное безделье тяготило его.
Колчин без малого три часа, отрываясь на короткие перекуры, наблюдал через миниатюрный бинокль за подъездом и окнами квартиры. Каждые четверть часа Буряк выходил на связь и спрашивал об успехах. Но хвастаться было нечем. В половине первого ночи терпение Колчина лопнуло, как надувной шарик.
— Черт, что-то идет не так! — сказал он. — Возможно, ваш хваленый препарат не подействовал на Людовича.
— Подействовал, — уверенно ответил Маховский. — Должен подействовать.
Колчин хотел съязвить, но тут дверь подъезда открылась. Он припал к окулярам бинокля и поморщился, как от кислого. На улицу вышел мужчина средних лет в длинном светлом плаще, а следом за ним — молодая дамочка в короткой черной куртке и серебристых брюках. Мужчина раскрыл темный купол зонта, женщина повисла у него на руке, и серебристые брючки уплыли в темноту. Колчин опустил бинокль.
— Вы не боитесь, что нас расколют с первого взгляда? — спросил он Маховского. — Охранники поймут, что врачи из нас, мягко говоря, никакие. И вся эта маскировка, белые халаты и трубочка на груди, не спасет нас от провала.
— Послушайте, Людовича охраняют какие-то чеченцы. — Маховский снял очки и принялся протирать стекла полой халата. — Эти дети Кавказа живут в Варшаве на птичьих правах, приехали в Польшу или по гостевому приглашению, или по туристической визе. Здесь они по больницам не бегают, докторов на дом не вызывают. Кроме того, врачи «скорой» в любой стране мира в общем-то похожи.
Колчин хотел возразить, но тут из динамиков донеслось тихое постукивание. Значит, кто-то в квартире снял телефонную трубку и набирает номер. Маховский замер.
— Алло, это «скорая помощь»? — Мужчина говорил с заметным кавказским акцентом, с трудом подбирая польские слова. — У человека плохо с сердцем. Совсем плохо. Еле дышит. Приступ, да.
— Кристалл, отправить, — сказал Маховский.
Телефонная беседа оборвалась. Из динамиков донесся голос Буряка.
— Ты слышишь? — спросил Маховский. — Охранник вызывает «скорую».
— Слышу, — сказал Буряк. — Через пять минут выходите. Не волнуйтесь, работайте спокойно. Ни пуха!..
— К черту, — ответил Колчин.
Он посмотрел на наручные часы: без четверти час. Секундная стрелка, светящаяся в полумраке фосфорическим светом, описала круг, еще один круг... Колчин вытащил из-под диванчика кожаный саквояж, расстегнул замок. На дне саквояжа, накрытый газетой, лежал пистолет, рядом запасная обойма и две пары наручников. Колчин переложил обойму в брючный карман, закрыл саквояж, поставил его на колени.
Маховский плавно тронул машину с места, пересек разделительную полосу, остановил автофургон прямо перед подъездом. Снял очки и еще раз протер чистые стекла полой халата. В салоне было прохладно, однако лоб Маховского сделался влажным от пота.
— Пора, — сказал он хриплым придушенным голосом. — Пять минут прошли. Выходим.
— Подожди, рановато, — возразил Колчин. — Еще хоть пару минут подождем.
Маховский, однако, уже распахнул дверцу, вылез из машины. Колчин, чертыхнувшись, потянул боковую дверь на себя, подхватил саквояж и тоже спрыгнул на тротуар. Маховский первым вошел в подъезд. Колчин переступил порог следом за ним, огляделся. Подъезд довольно просторный, но темноватый. Высокие потолки, с сохранившейся кое-где лепниной, широкая лестница с вытертыми ступенями поднимается к лифту. Из почтовых ящиков торчат уголки рекламных буклетов или газет.