Троицкий Андрей Борисович. Адская машина

   — Ты мой...
   Сухой, облепленный песком язык едва ворочался. Сейчас Колчин отдал бы любые деньги за глоток паршивой соленой воды с тошнотворным травяным привкусом. Но полупустая фляжка осталась в разгрузочном жилете. Сжимая челюсти и щуря глаза, Колчин жал на газ. Слабый мотор «Нивы», видно, начал захлебываться. Расстояние между машинами продолжало сокращаться.

Глава третья

   Пригород Махачкалы. 22 июля
   Отлежавшись за стволом тополя, справившись с головокружением, майор Миратов решил действовать. Сейчас он жалел, что не разрешил сотрудникам взять на задание рации. Эти переговорные устройства, произведенные где-то в Юго-Восточной Азии, были ненадежны, выходили из строя от легкого удара. Но главное, во время работы издавали такое шипение, что оперативников легко можно было обнаружить во время боевого задания, и тому уже имелся печальный опыт.
   Перед началом операции сговорились атаковать дом по свистку Миратова. По задумке майора на все дело должно было уйти полторы-две минуты. На кой черт связь? Об осложнениях в деле Миратов не подумал.
   ...С задней стороны хибары слышались короткие автоматные очереди и беспорядочная ружейная пальба. Значит, сопротивление бандитов не было сломлено. На что рассчитывают те, кто держат оборону? Ведь того и гляди рухнут стропила и обвалится крыша. И хана. Никогда не поймешь, что на уме у этих отморозков. Миратов даже не представлял, какие потери понесли оперативники, кого из бандитов удалось завалить, а кто ушел. По всем прикидкам, в доме должен оставаться только один человек. Впрочем, кто знает, столько их там на самом деле...
   Майор привстал, выбрался из-за своего укрытия. Вжимаясь в рыхлую песчаную землю, он медленно дополз до виноградных посадок. Дышалось тяжело. Стелившийся по земле дым разъедал глаза. Но отсюда, с ближней позиции, дом стал виден во всех деталях. Стены из саманного кирпича, посеченные пулями, огонь не тронул, но крыша уже занялась, вовсю полыхал дощатый навес над крыльцом. Из окон тянулась удушливая гарь, будто там, в помещении, горели резиновые покрышки. Во дворе неподвижно лежали три оперативника, погибшие в первую минуту штурма. У крыльца, разбросав руки, одетый в синие шорты и светлую майку, по пояс залитую кровью, лежал человек. На шее черная дыра раны, запекшаяся кровь на лице, глаза открыты и смотрят на Миратова с немой беспощадной злобой. Без труда майор узнал Темира Хапалаева, Хапку.
   Этому конец. А жаль...
   Миратов раздвинул ладонями виноградную лозу, он хотел подползти ближе к дому. Двинул вперед правый локоть, но тут, заметив какое-то движение в темном дымном окне, успел вжаться в землю. Грянул ружейный выстрел. За ним второй. Картечь сорвала листья, выдернула из земли корни растений. Теплый сок из зеленой виноградной грозди брызнул на лоб Миратова.
   Майор неподвижно лежал на земле, боясь обнаружить свое присутствие. Услышав за спиной тихий шорох, вздрогнул. К нему подползал прапорщик Саша Дроздов, оставленный у старого склада сторожить машины. В отсветах пламени чумазая физиономия Дроздова сделалась красно-багровой, как у черта.
   — Какого хрена ты здесь... — не договорил майор, закашлявшись от дыма. — Почему покинул пост?
   Дроздов ладонью размазал по лицу грязь.
   — Тот майор, Валерий Колчин, что из Москвы прибыл, приказал подогнать сюда микроавтобус. Возможно, есть раненые.
   — Вижу только трупы, — прошептал Миратов. — А где сам Колчин?
   — Он погнался на «Жигулях» за той синей «Нивой». Кажется, Колчин серьезно ранен.
   Миратов сплюнул от досады. Ну вот, теперь отвечай еще за этого подраненного московского гуся. Сидел бы в своем кабинете, нет, принесла нелегкая! Да еще полез под пули.
   Когда днем Миратов спросил Колчина, с какой это стати майор, а не какой-нибудь прапорщик, должен доставить в Москву опасного преступника Хапку, тот отшутился. Мол, я сам напросился к вам в Дагестан слетать. В столице, мол, засиделся, захотелось пыль с ушей сдуть.
   — Говоришь, тяжелое у него ранение? — переспросил майор.
   — Всю лицо в крови, — кивнул Дроздов. — И левая рука висит как плеть.
   — Целься в правое окно, — приказал майор.
   Сам Миратов вытащил пистолет, поймал в прорезь прицела левое окно и стал ждать. Затихли автоматные очереди с другой стороны дома. Сделалось совсем тихо, только потрескивали горящие доски, лопался саманный кирпич. Миратов не торопился, решив, что этого бандита живым уже не взять — сгорит заживо...
   — Эй, вы!.. — Хриплый мужской голос доносился из огня и дыма. — Слышите меня? Я сдаюсь. Не стреляйте. Пожалуйста...
   Миратов облегченно вздохнул.
   — Слышим тебя, — крикнул майор в ответ. — Бросай свою пушку через окно. На землю бросай. Подними руки. И выходи. Живее.
   — Вы не будете стрелять? — задребезжал голос.
   — Не будем. Выходи с поднятыми руками.
   Слезящимися глазами Булат Миратов следил за окнами. Вот из дыма вылетело и упало на песок охотничье ружье с двумя вертикальными стволами. В дыму возникло какое-то движение. Бандит перебросил одну ногу через подоконник, цепляясь руками за раму, выбросил вперед вторую ногу. Наконец, ступив на землю, сделал вперед несколько шагов, остановился, вскинул руки.
   На нем был пиджак и широкие брюки. На голову и шею намотаны два мокрых полотенца. На глазах — пластмассовые очки с резиновым уплотнителем по краям. Такие очки не давали едкому дыму попадать в глаза. Одежда тлела.
   Миратов не поднялся с земли.
   — Снимай пиджак. И тряпки с лица, — крикнул он.
   Мужик развязал и бросил на землю полотенца, снял очки, скинул пиджак. Под пиджаком оказались патронташи, перехватывающие грудь крест-накрест. На поясе третий патронташ. Внешность славянская, возраст — сорок — сорок пять. Довольно мускулистый, русоволосый, узколицый, с грустными, как у побитой собаки, глазами. Ясно, есть от чего загрустить.
   Мокрые полотенца, защитные очки и вода, которой он, видно, поливал себя при каждом удобном случае, позволили ему так долго продержаться в горящем доме. Но дыма этот отморозок наглотался основательно. Его шатало из стороны в сторону, казалось, легкий порыв ветра мог свалить его с ног:
   — Не могу. Плохо!..
   Мужик опустил руки, прижал ладони к животу, сведенному судорогой. Потом упал на колени, уперся ладонями в землю. Он стоял на карачках и блевал добрых пять минут. Затем с трудом поднялся на ноги.
   Миратов тоже встал с земли, выставил вперед пистолет. Велел мужику приблизиться медленными шагами. Затем приказал вытянуть вперед руки, сомкнуть запястья. Дроздов заковал мужика в браслеты и побежал к дому, чтобы оттащить тела убитых оперативников подальше от огня.
   — Есть в доме еще кто, сука? — Миратов направил ствол пистолета в живот незнакомцу.
   — Я один... — Мужчина прижал к груди скованные браслетами руки. — Клянусь. Меня бросили... Будь они прокляты!
   — Как тебя зовут?
   — Витя. Виктор Андреевич Анисимов.
   — Почему сразу не сдался?
   — Боялся. Они предупредили меня, что пленных здесь не берут. Кончают на месте...
   Решив отложить допрос до лучших времен, Миратов стал разглядывать патронташи задержанного. Гнезда оказались пустыми. Все до единого. Этот Анисимов, если он действительно Анисимов, сдался только после того, как расстрелял последний патрон.
   Майор оглянулся на дом. Стропила затрещали и рухнули вниз. Крыша обвалилась. В черное небо взлетел огненный сноп искр. Да, теперь вопросы о том, кто еще мог находиться в доме, не имеют смысла. Возможно, на пепелище найдется один или два обгорелых трупа.
   Сунув два пальца в рот, Миратов свистнул три раза. Это был сигнал к тому, что дело закончено.
 
   «Жигули» медленно, но верно нагоняли «Ниву». Сейчас, в азарте погони, Колчин вдруг почувствовал себя бодрым и здоровым, словно обрел второе дыхание. Кровь на лбу запеклась, рана быстро подсыхала. Но левая рука по-прежнему не слушалась.
   Когда расстояние между автомобилями сократилось до пятидесяти метров, впереди показался знак крутого поворота. И тут же откуда-то из ночной темноты навстречу выскочил туристический «Икарус» с погашенными огнями. Причем он то вилял от обочины к обочине, то мчался точно посередине разделительной полосы, словно водитель или был пьяный, или заснул за рулем. Сидевшие в «Ниве» заметили опасность раньше Колчина и успели совершить маневр, съехать правыми колесами на обочину и дать по газам. Не снижая скорости, «Нива» проскочила в сантиметре от «Икаруса».
   Колчин принял вправо. Действуя одной рукой, он сумел переключиться на низкую скорость. Тонко взвизгнули тормоза, машина вылетела на самый край обочины. «Жигули» остановились, подняв тучу песка и пыли. Автобус, не затормозив, пронесся мимо, едва не чиркнув своим боком по заднему бамперу «Жигулей». Смерть была совсем рядом.
   — Сволочь!.. Чтоб тебя размазало... — выругался майор.
   Он ударил по газам. Слева, как и прежде, к обрезу моря спускался песчаный откос. Справа поднимались пологие холмы, поросшие полынью.
   Стрелка спидометра полезла вверх.
   Задние фонари «Нивы» снова стали приближаться. Через пару минут Колчин сократил расстояние до тридцати метров. Заднее стекло «Нива» потеряла еще там, на выезде со двора. И сейчас Колчин хорошо видел, что пассажир «Нивы», сидевший впереди, перелез на заднее сиденье. Дистанция — двадцать метров... Пятнадцать, десять... Бандит вскинул ствол. Раздался сухой выстрел. Пуля попала в левую стойку.
   За поясной ремень Колчина был заткнут пистолет. Но что в нем толку, когда одна рука на руле, а вторая не действует.
   Грохнул следующий выстрел, еще один.
   По пробитому пулями лобовому стеклу побежали трещины. Разлетелись мелкие стекляшки, царапнув подбородок. Здоровой рукой Колчин намертво вцепился в руль, а сам резко отклонился вправо, под приборный щиток. Когда выпрямился, один за другим ударили еще два выстрела. Обе пули пробили радиатор. Колчин успел подумать, что на тачке с расстрелянным радиатором далеко не уедешь. Впрочем, далеко ехать и не требуется. Все должно решиться в течение нескольких минут. Лишь бы не попалась встречная машина...
   Колчин видел, как стрелок неторопливо целится ему в голову. Лоб покрылся мелкими каплями пота. Машины разделяли жалких три метра, но при такой тряской дороге и с метра попробуй попади. Раздались два выстрела. Пули пробили лобовое стекло чуть правее Колчина, на уровне его груди.
   На спидометре было сто двадцать. Колчин набрал в легкие воздуха, сказав себе: пора!
   Прижав к полу педаль акселератора, он обошел «Ниву» справа. Притормозил, сбросив скорость до пятидесяти. «Нива» тоже притормозила, затем немного прибавила газу. Машины пошли вровень.
   Отморозок на заднем сиденье метил точно в висок Колчина, по-прежнему держа пистолет обеими руками. Он явно не спешил с выстрелом, чувствуя, что на сей раз вряд ли промажет. «Нива» сантиметр за сантиметром обходила «пятерку», голова Колчина попала в прорезь пистолетного прицела.
   Еще секунда, и все кончится.
   В это мгновение заднее колесо «Нивы» оказалось чуть впереди переднего бампера «пятерки».
   — Ну, суки, получите, — завопил Колчин и дал полный газ. Машина рванула вперед. Колчин слегка повернул руль, по дуге направил правый угол «пятерки» в наиболее уязвимое место: между задней дверцей и бампером «Нивы». Грохнул запоздалый выстрел, пуля ушла в никуда. Удар. «Пятерку» тряхнуло, по стеклу поползли трещины. Майор не поддался соблазну сбросить газ. И тем удержал машину на дороге.
   Краем глаза он заметил, как «Нива» слетела с шоссе, развернулась в полете и боком понеслась вниз по склону холма. Перевернулась на крышу, снова встала на колеса, и снова на крышу...
   Колчин резко затормозил и дал задний ход, остановив «пятерку» в том месте, где «Нива» слетела с трассы. Вылез из машины, хлопнув дверцей, и в первый раз ощупал больную руку. Кажется, кости были целы. Но пальцы распухли и не шевелились, предплечье отекло. Правой рукой он вытащил из-под ремня пистолет, шагнул к самому краю шоссе и глянул вниз.
   Песчаный склон спускался к морю и терялся в кромешной темноте, где-то далеко внизу шумел прибой. У берега смутно угадывалась пенная неровная полоса волн. А дальше — мрак. Колчин замер на месте, прислушался.
   Где-то под песчаным откосом как будто сухо щелкнули пистолетные выстрелы. Да нет, почудилось. Видно, дувший с моря ветер обломил на одиноком дереве сухие ветки.
   Ставя ноги елочкой, он стал медленно спускаться вниз.

Глава четвертая

   Через десять минут майор Миратов сделал все, что положено делать в подобных ситуациях. По рации, установленной в микроавтобусе, вызвал «скорую помощь» и пожарных. Из оставшихся бойцов поставил оцепление по периметру огорода, чтобы собравшиеся на улице зеваки не подходили близко к догорающему дому. Итог операции был неутешительным: отряд Миратова потерял в перестрелке троих бойцов, еще двое были тяжело ранены. Одному ружейная картечь посекла икроножные мышцы. У другого бойца картечины раздробили плечевой сустав. Раненых кое-как перевязали, положили на брезент и отнесли к дороге.
   Все время, пока Миратов расставлял людей, возился с ранеными и, ругаясь по-черному, отгонял зевак, задержанный Анисимов стоял посредине двора. От слабости он покачивался, подносил скованные браслетами руки к лицу и вытирал капли пота. Рядом с задержанным топтался прапорщик Дроздов.
   — Позовите майора, — попросил Анисимов слабым придушенным голосом. — Я хочу показать что-то важное. Там, в дальнем сарае, они прятали какие-то важные документы. Паспорта, карты местности. Я знаю, где тайник.
   — Тайник? — недоверчиво переспросил прапорщик, но все же кликнул майора. Миратов подошел к Анисимову, выслушал его сбивчивый рассказ о документах и тайнике.
   — Ну, пошли, показывай, — подтолкнул он Анисимова кулаком в спину и позвал еще двух бойцов из оцепления. Чем черт не шутит, где-то в темных углах мог прятаться сообщник Анисимова. Впятером они прошли в дальний конец двора, к дровяным сараям с тремя дверями. Замков на дверях не было, только деревянные щеколды.
   Анисимов остановился, поднял скованные руки, показав пальцем на среднюю дверь.
   — Вон там, — сказал он. — У дальней стены ящик с луком. Под ним покопайте... В песке пакет с документами. — Неожиданно Анисимов жалобно всхлипнул. — Я проклинаю тот день!.. Ну, когда связался с этими подонками! Это все от нищеты. У меня четверо детей. Их ведь надо кормить. Иной раз у нас на кусок хлеба не хватало. У моей жены болезнь крови. Все ради них. Ради детей. Мне пообещали большие деньги...
   Всхлипывая, Анисимов заискивающе заглянул в глаза Миратову.
   — Скажите, а мне будет какое-то послабление? — спросил он. — Я согласен помогать следствию. Я на все согласен. Мне скинут за такое дело хоть пару лет? Хоть сколько...
   Миратов не ответил. Сейчас только этих соплей ему не хватало. Дети!..
 
   Дроздов, не дожидаясь команды, сделал шаг вперед, к двери, повернул щеколду. Он уже хотел потянуть на себя железную скобу двери, изъеденную ржавчиной. Но Миратов шагнул к прапорщику, тронул его за плечо.
   — Нет, — сказал он. — Не торопись.
   Дроздов послушно отступил на шаг от двери.
   Анисимов потупил глаза. Миратов, прищурившись, посмотрел в лицо задержанного, что-то решил для себя, дал команду всем бойцам отступить на прежнюю позицию, к дальнему забору, захватив с собой Анисимова.
   Оставшись один, он достал из-за пояса фонарик, его длинной ручкой разбил оконное стекло. Подставив пустой пластиковый ящик из-под бутылок, встал на него ногами, посветил в темное нутро сарая. Световое пятно фонаря выхватило из темноты наваленные возле стен деревянные ящики, низкую поленицу дров, бесформенную кучу истлевших от времени тряпок. Вон он у стены, тот ящик с луком.
   Ухватившись руками за наличник, майор залез через окно в сарай. Застыв на месте, стал светить фонарем себе под ноги, вдоль стен, по углам. В двух метрах от двери стоял красный пятидесятилитровой баллон с газом. Сюда, на далекую окраину, магистральный газ не провели, жители покупают привозные баллоны. Справа и слева газовый баллон подпирали поставленные на попа двадцатикилограммовые ящики с металлическими болтами. Упаковка на ящиках фабричная. Странное соседство.
   Миратов сделал два осторожных шага вперед, остановился, посветил фонариком. Свет был слабым, батарейки подсели. Миратов замер на месте, сердце забилось часто и тяжело. Ошибиться он не мог. К горловине баллона широкой клейкой лентой были прикручены две гранаты Ф-1. К кольцам обеих гранат привязана тонкая, едва заметная в свете фонарика рыболовная леска. Другой конец лески обвязан вокруг дверной ручки.
   Впав в оцепенение, Миратов рассматривал литой корпус ближней гранаты с продольными и поперечными полосками на поверхности. Он решил, что нужно немедленно выбраться из сарая тем же маршрутом, через окно, и вызвать саперов. Но не тронулся с места. Подумал, что каждая такая граната имеет радиус поражения осколками в двести метров. Если леска слегка натянется, предохранительные кольца выскочат из гнезд, гранаты рванут. Тогда дверь взрывной волной сорвет с петель, осколки достанут стоящих в оцеплении бойцов и плотную толпу местных жителей, собравшихся поглазеть на происходящее. От разрывов гранат сдетонирует газовый баллон, металлические болты разлетятся по округе, уничтожив все живое на пути.
   Ясное дело: трупы придется считать не единицами — десятками.
   Миратов отступил назад, положил фонарь на подоконник так, чтобы свет падал на горловину баллона и гранаты. Он расстегнул нагрудный карман куртки. Нет, нож для такого дела не годился. От прикосновения не слишком острого клинка двойная леска может сильно натянуться. А вот лезвие бритвы — самый подходящий инструмент. Но в правом кармане лезвия не оказалось. «А что, если, — подумал Миратов, вспомнив, что дверная щеколда с внешней стороны осталась открытой, — с моря вдруг налетит резкий порыв ветра и дверь распахнется? Тогда...»
   — Только не суетись, — прошептал майор. — Не дергайся...
   Миратов сунул руку в левый карман куртки, влажными от волнения пальцами нащупал бритву на дне кармана. Снял губами вощеную бумажку. Шагнув вперед, наклонился над баллоном. Придержал леску левой рукой. Чиркнул по ней бритвой, перерезав сначала одну, затем другую пластиковую нитку. Разогнулся и вытер пот рукавом куртки. В следующую минуту Миратов освободил гранаты от клейкой ленты, вывинтил запалы и сунул их в карман.
   Он вышел на двор через дверь. Прислонился плечом к стене сарая и вытащил пачку сигарет. Прикурил, заметив, как сильно дрожат пальцы. А ведь он, Миратов, едва не доверился Анисимову, едва не купился на его рассказ о больной жене и детях. Чуть не поверил в существование мифического тайника с документами под ящиком с луком. Майор ФСБ, пятый десяток разменял, тертый-перетертый мужик... И такая наивность!
   Миратов выплюнул окурок. Прошагал через двор. Анисимов, опустив голову, стоял у забора и носком ботинка ковырял песок. Когда майор приблизился на расстояние двух шагов, Анисимов поднял глаза, глянул на Миратова и криво усмехнулся, оскалив ровные белые зубы.
   — Ну что, дружок? — хриплым шепотом спросил Миратов. — Где твои важные документы?
   Не дождавшись ответа, он размахнулся и съездил Анисимову кулаком в ухо. С трудом державшийся на ногах Анисимов повалился на землю, словно столб.
   — Тайник, говоришь, сука! Дети у тебя? Жена больная, говоришь?
   Миратов ударил задержанного ногой, целя носком ботинка под нижнюю челюсть. Но Анисимов успел прикрыться руками, скованными металлическими «браслетами». Миратов брезгливо сплюнул. Он почувствовал, что не осталось сил даже как следует набить морду этому отморозку.
   — Ладно, тащите эту падаль в машину. Подальше с моих глаз. Иначе я его пристрелю. Шайтан!
   Где-то совсем близко завыла сирена «скорой помощи».
 
   Колчин медленно спускался вниз по песчаному откосу. Луна спряталась за серые облака. Песок под ногами осыпался. Когда ноги не находили твердой опоры, Колчин падал на бок, замирал и прислушивался. Но никаких новых звуков не было. Только монотонный шум прибоя делался ближе, где-то вдалеке, на склонах холмов, застрекотали цикады, а ветер, дувший с Каспия, едва слышно шуршал песком и стеблями высохших диких цветов.
   Спуск к подножию склона затруднялся тем, что в правой руке Колчин сжимал рукоятку пистолета, а левая отказывалась работать. Упав в очередной раз, Колчин напоролся плечом на куст колючки, больно расцарапав плечо.
   Нет, надо идти! Наконец глаза, уже привыкшие к темноте, различили внизу темный силуэт рухнувшей с откоса машины.
   Сунув пистолет под ремень, Колчин стал спускаться к «Ниве». Чтобы не упасть, он хватался рукой за кусты полыни, выдергивал из песка травяные корни. Очутившись на ровном месте, он снова вытащил пистолет. «Нива» стояла на четырех колесах, глубоко зарывшись в песок разбитым передком.
   Здесь, рядом с морем, было светлее, чем на шоссе. Луна нехотя выползла из-за туч, ее свет, отраженный светло-желтым песком, мог сослужить Колчину недобрую службу. На открытом месте он стал хорошей мишенью. Но долго раздумывать, взвешивая свои шансы, не осталось времени. Колчин приблизился к машине на расстояние шага, рванул на себя водительскую дверцу. В первую секунду показалось, что салон пуст.
   Колчин распахнул заднюю дверцу, нагнулся вперед. В салоне пахло бензином и свежей кровью.
   Вдоль сиденья, ногами к Колчину, неподвижно лежал человек в светлых брюках и рубашке. Левая штанина от начала бедра и ниже намокла от крови. Колчин ощупал ногу, из-под брючной ткани выпирала сломанная, вылезшая из-под кожи бедренная кость.
   Колчин, поставив колено на сиденье, пролез в салон, заглянул в освещенное луной лицо мертвого бандита. Кавказец, на вид лет тридцать. Глаза открыты. Вьющиеся волосы слиплись, повисли жалкими сосульками, из полуоткрытого рта вылез черный язык. Над правой бровью входное пулевое отверстие. Этому типу явно выстрелили в голову с близкого расстояния.
   Картина ясна: когда машина оказалась внизу, водила увидел, что моторный отсек разбит, а у его напарника сломано бедро, значит, идти он не сможет. Тащить раненого на себе не имело смысла. И оставлять нельзя. А потому водила, недолго раздумывая, кончил дело выстрелом в лоб.
   Колчин выбрался из салона, вытер окровавленные ладони о рваную рубашку.
   С того момента, как «Нива» слетела с дороги и оказалась под склоном, прошло минут двадцать. Здоровый сильный человек за это время прошагает километр, не больше. Тем более что идти тяжело, ноги по щиколотку вязнут в песке. Но только вот в какую сторону двинул беглец?
   Ночью без служебной собаки эту загадку не решить. А широкая полоса пляжа затоптана сотнями человеческих ног. Остается одно: срочно вызывать оперативников ФСБ и милицию, перекрывать район. На это уйдет не менее двух часов. В худшем случае опера появятся здесь только к рассвету. Выставят посты вдоль береговой линии, перекроют дорогу, прочешут песчаные холмы. Но в эту широкую сеть пуганая опытная рыбка вряд ли угодит.
   И все-таки надо попробовать...
   Колчин вздохнул и начал трудный подъем на склон холма.
   Выбравшись на дорогу, он долго топтался на обочине, ожидая машину. Когда вдалеке показались светящиеся фары, он встал посередине дороги, раздвинул в стороны руки. Молодой парень на «Волге», взявший за правило не брать ночных попутчиков, возвращался из Каспийска в Махачкалу. Он издалека заметил человека на дороге, «Жигули» на обочине. Подъехав ближе, парень увидел мужика в разорванной светлой рубашке. Из-под брючного ремня торчала рукоятка пистолета.
   Водитель посигналил длинным гудком, но мужик и не думал уходить с дороги. Объехать его не было возможности, мешала «пятерка» на обочине. Пришлось остановиться. Колчин, оставаясь стоять на месте, вытащил из заднего кармана удостоверение, помахал им.
   — Я майор госбезопасности Валерий Колчин. Мне нужна ваша помощь.
   Он подошел к водительской дверце, наклонился:
   — Остановишься у ближайшего поста ГАИ, скажешь старшему офицеру, чтобы немедленно связался с городским управлением ФСБ. С майором Миратовым. Скажешь, что Колчин здесь, на дороге. Они знают, что делать. Как тебя зовут?
   — Темир Шураев.
   — Добро. Езжай, Темир.

Глава пятая

   Махачкала. 23 июля
   Четырнадцать часов задержанный Виктор Анисимов провел в подвале частного дома, расположенного в пригороде Махачкалы.
   Обнесенный глухим трехметровым забором особняк с обширными подвальными помещениями был оформлен на одного из ответственных работников городской администрации. На самом деле дом с надворными постройками и участок земли площадью в полтора гектара находились на балансе ФСБ. Эту базу время от времени использовали для встреч с нелегальными осведомителями и для ночных допросов.
   До позднего вечера Анисимова продержали в похожей на гроб душной клетушке с бетонными стенами, куда извне не проникало никаких, даже самых слабых, звуков. Здесь не было ни вентиляции, ни окошка под потолком. Из обстановки — загаженный унитаз, табурет, крепко привинченный к полу, железный столик, приваренный к стене, и, наконец, деревянный топчан, такой узкий и короткий, что на нем не то что взрослому мужику, но и тощему подростку было бы тесно.