Троицкий Андрей Борисович. Адская машина

   «Скорее всего, он вернется, — предположила Клюева. — Ведь не бросит же здесь машину». Кроме того, Стерн заплатил хозяйке за две недели вперед, а не прожил и нескольких дней. «Вернется, родимый, — все повторяла старуха. — Куда ему деваться от машины-то?»
   В доме Клюевой устроили засаду, надежда на появление объекта еще остается.
   Внимание сосредоточили на приятеле Стерна, бывшем заключенном по имени Всеволод. За последний месяц из местных лагерей освободилось трое зэков с таким именем. Из той тройки — лишь один молодой человек. Это Ватутин Всеволод Сергеевич из подмосковного поселка Малаховка. Как удалось выяснить в поселковом отделении милиции, на днях в подвале малаховского дома нашли труп Ватутина-старшего. Тело пролежало на бетонном полу с неделю или около того, но смерть, по предварительному заключению экспертов, не насильственная. Видимо, отец молодого Ватутина, пивший запоями, сдуру похмелился какой-то гадостью, кажется антифризом. Погиб, случайно свалившись в открытый люк погреба.
   Ватутина-младшего никто не ждет в родной Малаховке — ни отец, ни жена, ни любовница, а потому он спокойно мог подписаться помогать Стерну. Терять ему нечего. А Стерн наверняка использует помощника втемную. Подойдет время — избавится от него. Однако этот Всеволод Ватутин, проходивший по мелким, незначительным статьям, личность, как ни крути, опасная. В школьные годы был, как выяснилось, призером районных и областных спартакиад по стендовой стрельбе.
   Генерал Шевцов позвонил Антипову в два часа дня и вновь огорчил генерала. Оперативники в Чебоксарах проверили вокзал, местные притоны, злачные заведения, опросили сотни людей: никакого результата. Стерн как в воду канул. В доме старухи Клюевой тоже не появился. Видимо, снял другое жилье или попросту слинял из города.
   — Он в городе, — уверенно твердил Антипов. — Он там. Иначе зачем он, по-твоему, приехал в Чебоксары, снял дом? Чтобы сразу же смотать удочки? Глупо.
   — Мои парни делают все, что могут, — ответил Шевцов. — Если Стерн действительно в городе, его возьмут сегодня или завтра. Чебоксары — не Москва. Там трудно залечь на дно и надолго затаиться.
   Закончив разговор, Антипов снова закурил сигарету, уже из новой пачки, встал из-за стола и принялся расхаживать по кабинету.
   Если бы Трещалов в своей записке не написал, что цвет крыши — желтый, Стерн уже коротал время в тюремной камере. Эта проклятая желтая крыша спутала все карты, сбила со следа. Хорошо хоть Антипов не поторопился отозвать Колчина и Буряка из Польши. Видимо, та единственная ниточка, что ведет к Стерну, все-таки проходит через Варшаву.
   Телефон спецсвязи снова ожил.
   Антипов вернулся к столу, снял трубку. На проводе — Шевцов, разговор с которым они закончили всего десять минут назад. Еще не подошло время для новой беседы. Значит...
   — У меня новости, — сказал Шевцов. — Черт побери!..
   — Ну, что случилось? Взяли его?
   — Не взяли, но известия потрясающие.
   — Давай, Палыч, не тяни кота за хвост, — попросил Антипов.
   — Нет, я должен лично... Через полчаса буду. Машину уже вызвал.
   — Давай приезжай быстрее! — Антипов бросил трубку.

Глава одиннадцатая

   Чебоксары. 16 августа
   Нина Ричардовна Альтова, директор «Амфоры», не использовала два отгульных дня и появилась на службе раньше срока. Неприятности начались, как только она переступила порог кабинета и натянула рабочий халат.
   Заместитель Рябов, сдававший дела, сообщил, что два дня назад под вечер в третьем складе сгорел распределительный электрощит. Складской мастер в отпуске, вчера пришлось вызывать аварийную бригаду из городской энергослужбы. Мастера посмотрели на сгоревшее оборудование и уехали, сказав, что вернутся только через три дня. Сейчас, дескать, у них нет какого-то силового кабеля.
   Почти двое суток весь третий склад лишен электричества, а значит, и холода. Погода жаркая. Через вентиляционные короба теплый воздух с улицы поступает внутрь складских помещений. И быть бы беде. Но расторопному и сообразительному Рябову удалось выйти из трудного положения. Свиные туши и полутуши, хранившиеся на третьем складе, раскидали по пятому и второму складу, нашли свободные площади. Когда электрощит починят, можно сделать рокировку, перенести мясо на прежнее место.
   — А что же вы-то раньше вернулись? — Рябов решил свернуть со скользкой производственной темы на личные вопросы. — Сестра поправляется?
   — Вашими молитвами, — сухо ответила Альтова.
   Нина Ричардовна неожиданно вспомнила приятного мужчину, который подарил ей французские духи, названные в ее честь. И заволновалась.
   — А как мороженый окунь? — спросила она. — На третьем складе шесть с половиной тонн окуня в брикетах.
   — Как раз два дня назад, перед тем как электрощит накрылся, приезжал тот мужик, как бишь его... Ну, владелец рыбы. Раньше срока он вывез четыре тонны. А остальное обещал забрать через пару дней. Он бы сразу все забрал, но ключи от пятой камеры у вас остались...
   — Что ты хочешь сказать? — не поняла Альтова.
   — Ну, что две с половиной тонны окуня как лежали, так и лежат в пятой камере... Потому что ключи от нее не нашли.
   — Как это не нашли ключи? — сверкнула глазами Альтова.
   Рябов попятился, он недолюбливал свою начальницу за властный, крутой нрав, за то, что директор за словом в карман не лезла, могла и обложить по полной программе.
   — Я же тебе перед отъездом пять раз повторила, что ключи вот здесь. — Альтова постучала тяжелым кулаком по столешнице. Жалобно звякнул чернильный прибор. — Во втором ящике сверху ключи.
   — Виноват, запамятовал. — Рябов почувствовал, что желтый в горох галстук давит шею, и ослабил узел. — Столько дел, что всего и не упомнишь.
   — Если у тебя память как у бабы, заведи книжку и пиши все на бумаге. Черт бы тебя... Ведь окунь потек за два-то дня.
   — Ничего, Нина Ричардовна, — задергался Рябов. — Мы сейчас эту чертову рыбу быстренько перетащим на пятый склад. Там она снова подмерзнет. Клиент, когда приедет получать товар, даже не заметит, что окуня размораживали.
   — Не заметит! — передразнила Альтова. — Что он, дурак, что ли? Как ты?
   Порывшись в ящике стола, Альтова достала ключи и побежала к складу. За ней с видом побитой собаки семенил Рябов.
   Альтова решительным шагом прошла в дальний конец склада, отперла замок морозильной камеры, потянула на себя тяжелую дверь.
   В нос шибанул запах протухшей рыбы. Альтова выругалась последними словами.
   Груда брикетов, сложенных один на один в углу морозильника, заметно осела. По бетонному полу растеклись мутные лужицы. Рябов из-за спины начальницы глянул на рыбу и, чтобы снова не влетело, со всех ног побежал за грузчиками. Уже через пять минут он вернулся в компании двух работяг, молодого парня и пожилого дядьки. Грузчики катили перед собой тележки, на которых перевозят груз со склада на склад. Молодой парень, на ходу поздоровавшись с Альтовой, закатил свою телегу в камеру.
   — Ну и вонища!
   — Поменьше болтай, Алексей, — отозвалась Альтова. — Тебе не за длинный язык деньги платят.
   Парень натянул рукавицы, застегнул пуговицы спецовки. Поднял руки кверху, ухватил крайнюю коробку, наклонился, поставил ее на телегу. Тут же схватил вторую коробку, держа ее за низ, чтобы не рассыпалась. Пожилой грузчик встал с другого края. Он работал без рукавиц. Подхватив верхний брикет, опустил его вниз на телегу и тяжело закряхтел.
   Упаковочный картон пропитался водой, сделался скользким.
   — Матвеич, шевелись быстрее! — поторопил Рябов пожилого грузчика. — А то все коробки сейчас развалятся.
   — Не развалятся, — пробурчал Матвеич. — Еще крепкие. И хуже бывало.
   Алексей успел поставить на свою телегу шесть упаковок, тогда как Матвеич потянул сверху только третью. Брикеты были тяжелыми, от натуги лицо грузчика налилось краской. Он стал опускать брикет вниз, но тут мокрый картон просто расползся на куски. Матвеич попробовал перехватить коробку снизу, удержать ее в руках, но не хватило доли секунды.
   Коробка выскользнула из рук и ударилась о грязный бетонный пол. По сторонам разлетелись красноватые морские окуни. Из брикета вывалилась какая-то темная коробка, обернутая полиэтиленовой пленкой.
   От удара пленка разорвалась, и по бетонному полу рассыпались какие-то продолговатые кубики цвета кофе с молоком. Матвеич застонал от досады.
   — Надо было вдвоем браться, — прокричал Рябов. — Олухи!
   — Вот ты бы и помог, — пробурчал Матвеич. — А то стоишь, как...
   — Что это? — спросила Альтова, чувствуя сердцем недоброе.
   Она показала пальцем на предметы, рассыпавшиеся по полу. Алексей сел на корточки, взял с пола мокрый кубик, повертел его в руке. Прочитал надпись на плоской стороне.
   — Тротил. Двести грамм.
   — Какой еще тротил? — переспросила Альтова.
   — Взрывчатка, — сказал Алексей, год назад вернувшийся из армии. — Настоящая взрывчатка. Чтобы разнести весь этот склад, за глаза хватит двух таких штучек...
   — Господи! — прошептала Нина Ричардовна. — Спаси...
   Она побледнела и выронила из руки связку ключей.
   Через час в «Амфору» съехались два десятка следователей, оперативников и экспертов. Следом прибыла специальная машина, бригада взрывотехников из местного управления ФСБ. Коробки с окунем погрузили в машину и увезли в неизвестном направлении. Третий склад опечатали, в его помещении начали работу эксперты-криминалисты. Все кабинеты административного корпуса заняли офицеры ФСБ, проводившие допросы свидетелей, то есть всего персонала «Амфоры», начиная с директора и заканчивая последней техничкой.
   Допрос Альтовой вел пятидесятилетний подполковник Виктор Васильевич Чекалин, возглавляющий московскую бригаду ФСБ. Накануне именно Чекалин и его оперативники обнаружили фургон «Газель», принадлежавший Стерну. Сейчас пять московских оперов, вооруженные до зубов, сидели в засаде на участке старухи Клюевой и ждали гостей. И вот новая удача: коробки с окунем, маскировавшие взрывчатку. Значит, террорист где-то рядом, совсем близко.
   Альтова долго рассматривала фоторобот Стерна. И наконец заявила, что изображение на бумаге весьма отдаленно напоминает Заславского, оставлявшего на складе ту злосчастную рыбу. У Заславского подбородок нормальный, а на фотороботе вместо подбородка — мысок стоптанного башмака. И глаза у него более выразительные. И лоб чуть ниже...
   — Но все-таки похож? — спросил Чекалин. — Посмотрите повнимательнее.
   — Похож, — кивнула Альтова.
   Чекалин задал несколько вопросов, занес ответы в протокол.
   — Этот Заславский с виду такой приличный мужчина, — слово «мужчина» Альтова произнесла с придыханием. — Обходительный, вежливый, он совсем не похож на преступника. Возможно, он и сам не знал, что в коробках...
   — Возможно, — усмехнулся Чекалин. — Кстати, когда принимаете груз, нужно проявлять бдительность. Мало ли что вам сдадут на ответственное хранение.
   — Мы просто храним товар, получая с этого кое-какую прибыль, — удивилась Нина Ричардовна. — Какая тут может быть бдительность?
   — Ну, например, не вредно посмотреть на маркировку коробок. Там большими буквами написано, что груз отправлен из Бердянска. Рыболовецкой артелью имени Гагарина. Ну, о том, что такой артели в природе не существует, вы, пожалуй, могли не знать. Но в коробках-то морской окунь. А сия рыба в Азовском море не водится. Это же и козе ясно.
   — Тогда садитесь на мое место и работайте, — возмутилась женщина. — Раз вы такой эрудит!
   Альтова уже оправилась от испуга, а потому говорила, как всегда, бойко и столичных следователей не стеснялась.
   Во второй половине дня Чекалин собрал все протоколы, составленные его подчиненными. Никто из работников склада конечно же не запомнил номера автомобиля, на котором Стерн вывез отсюда четыре тонны груза. По показаниям грузчиков, это был «МАЗ» с кабиной защитного цвета и синим тентом. Регистрационный журнал, где охранники должны записывать номера и марки автомобилей, покидающих базу, вели от случая к случаю, хотя ежедневно сюда заезжают, как минимум, два-три десятка автомашин.
   Оперативники работали на складе до вечера, в восемь часов бригада перебралась в местное управление ФСБ.
   В половине девятого в управление вернулись два офицера, которых Чекалин еще днем отрядил проверить все сделки с автотранспортом, совершенные в Чебоксарах за последние десять дней. Продавца того самого купленного Стерном «МАЗа» удалось найти не через ГИБДД, где сделку не регистрировали, а по газетному объявлению недельной давности. Им оказался высокий, худой, как жердь, мужик по фамилии Лунев, не выпускавший изо рта зловонную папиросу.
   Некурящему Чекалину, проводившему допрос этого ценного свидетеля, пришлось смириться с этой его вредной привычкой и глотать едкий табачный дым. Через час после начала допроса в кабинете можно было топор вешать.
   — Эта машина меня три года кормила, — заявил Лунев. — Продал, потому что жизнь за горло взяла. У жены обнаружили затемнение в легких. Надо в Москву везти на обследование. А туда без мешка денег не суйся.
   — Может, жена и не заболела бы, если бы вы не курили одну за другой, — язвительно заметил Чекалин, но Лунев сделал вид, что не расслышал замечания.
   Он откашлялся в кулак и снова потянулся к коробке с папиросами.
   — Значит, вы точно запомнили, что покупатель машины Заславский собирался именно в Алапаевск?
   — На память не жалуюсь, — ответил Лунев. — Разговор так вышел, между делом. Слово за слово. Я ведь тут в городе все халтуры знаю. Ну, и спросил, как, мол, собираетесь машину использовать. А он ответил, что подвернулась выгодная работа. Я спросил, где именно подвернулась. А он говорит, в Алапаевске. Далековато. Знать, деньги хорошие. Он спешил очень. Поэтому не успели оформить все бумаги как положено.
   — Ясно, спешил, — вздохнул Чекалин.
   — А что этот Заславский, убийца? Или... Господи, сказать страшно. Если им ФСБ интересуется, надо думать, он не вор с колхозного рынка.
   — Он расхититель госсобственности. Аферист.
   — Ну-ну, аферист! — Лунев покачал головой и лукаво усмехнулся.
   Чекалин дал Луневу подписать протокол и отпустил его, предупредив, чтобы не болтал лишнего кому попало и не выезжал из города, поскольку его могут снова вызвать в УФСБ.
   Чекалин снял трубку телефона спецсвязи, связался с Москвой, с генералом Шевцовым, и подробно доложил ему о результатах работы.
   — Молодец, — похвалил Швецов. — Очень важно, что удалось узнать, куда именно Стерн навострил лыжи. Теперь мы в курсе того, что у него на уме. И какие он строит планы.
   — Какие? — не понял Чекалин.
   — Видимо, Алапаевск будет использован как плацдарм для удара по Белозерской атомной электростанции, — ответил Шевцов. — Таким образом, выводы наших аналитиков полностью подтверждаются. Мы были готовы к такому повороту событий. Больше скажу, мы его ждали.
   — Как дальше работать моей группе? Стерн наверняка появится в городе. Или он уже здесь. Я держу людей в засаде на участке старухи, что сдавала Стерну дом. И, разумеется, на складах «Амфоры».
   — Сколько народу на складе?
   — Трое моих офицеров. И еще семь человек из местного управления.
   — Мало. Добавь людей. Продолжайте работать, как работали. И помни, что преступники крайне опасны и вооружены. Но Стерна надо брать живым. А этого молодого уголовника Ватутина... Ну, с ним можно не церемониться. Только учтите: этот малый хорошо стреляет.
   Чекалин положил трубку, подошел к окну и пошире распахнул форточку. Тошнотворный табачный дух, оставшийся после Лунева, не хотел выветриваться. Чекалин поболтал ложечкой в стакане с остывшим чаем, думая о том, что теперь многое зависит от мелочей. Например, от того, удастся ли сохранить в тайне сегодняшние события на складе. Если удастся, то Стерн наверняка послезавтра приедет в «Амфору» за остатками груза. Как-никак две тонны. Возможно, в дом старухи Клюевой, где стоит «Газель», Стерн больше не сунется, но на склад приедет как пить дать! По указанию Чекалина все свидетели были предупреждены об ответственности. Разумеется, надежды на то, что сотрудники «Амфоры» будут держать рот на замке, мало. Тут обольщаться нечего. Но, пока слух об опасной находке расползется по городу, пройдет время. Два дня, три дня, неделя... К тому времени Стерна, глядишь, уже упакуют.

Глава двенадцатая

   Варшава, район Урсунов. 16 августа
   Цыбульский провел бессонную ночь. Утром долго сидел дома перед окном, смотрел на пустой двор. Решал и не мог решить, как поступить. Ситуация, в которой он очутился, весьма щекотливая и, говоря прямо, опасная.
   Фотограф из журнала «Штерн» оказался не тем человеком, за которого себя выдавал. Наверняка этот немец имел при себе диктофон и крошечную видеокамеру, объектив был спрятан в пряжке ремня или в том значке, что немец носил на лацкане пиджака. Цыбульский же повел себя крайне неосмотрительно, просто глупо. Вот она, жадность-то, до чего доводит!
   Те разговоры, что вел управляющий с фотографом, разумеется, документально зафиксированы. Правда, Цыбульский не раскрыл никаких тайн и вообще не перешел грань... Тем не менее он позволил незнакомцу сделать фотографии в помещении фонда и, хоть и не напрямую, в срытой форме, но тянул с немца деньги. И самое ужасное состоит в том, что он взял эту проклятую тысячу долларов. Проглотил наживку.
   Теперь этот Гюнтер из «Штерна», если захочет, может устроить Цыбульскому такие неприятности... Впрочем, «неприятности» слишком слабое, слово. Очевидно, немец весьма информированный человек. Он наверняка знает или подозревает, какие дела творятся под крышей «Приюта милосердия», ведь не случайно же немец сунулся именно сюда. Управляющий прекрасно понимал: если весть об этой тысяче долларов дойдет до Зураба, а такую пакость фотограф может устроить, то голова Цыбульского покатится с плеч. Эти кавказцы — настоящие головорезы и не прощают измен. Как пить дать — отрубят голову и подбросят в какое-нибудь людное место, как у них водится...
   С тяжелым сердцем управляющий фондом покинул свою квартиру, сел за руль «тойоты» и поехал на службу. Здесь он заперся в кабинете, отказавшись от кофе и попросив помощницу его не беспокоить.
   Цыбульский скинул пиджак и плюхнулся в кресло. Он был недоволен своим теперешним статусом и теми деньгами, что получал от Зураба Лагадзе. Как человеку, посвященному во многие тайны, ему могли бы платить денег втрое, вдесятеро больше. Но Лагадзе зажимал деньги, отговариваясь тем, что сейчас спонсоры из Туниса, Алжира и Саудовской Аравии, якобы несколько разочаровались в освободительном движении на Кавказе. Валюту дают со скрипом и только под конкретные дела. Но Цыбульскому от этого не легче. Спонсорские взносы — не его проблема. И вообще, пошло оно к черту, их освободительное движение! И сами эти отморозки, которые отрезают головы живым людям, захватывают школы и больницы, взрывают жилые дома якобы во славу Аллаха. На те унизительные гроши, которые в последнее время получает Цыбульский, невозможно вести достойную жизнь. «Если наша акция пройдет гладко, ты получишь большую премию, — сказал Зураб во время их последней встречи. — Очень хорошие деньги». Цыбульский обещанию не поверил. Он уже наслушался вранья.
   От тревожных мыслей управляющего оторвал телефонный звонок. Его прежняя любовница, Барбара Ломиницкая, год назад выскочившая замуж за пожилого торговца мануфактурой, очень ревнивого субъекта, неожиданно предложила встретиться вечерком у нее. Муж уехал по делам в Лодзь. Предложение, которое взволновало бы Цыбульского в любой другой день, сейчас не нашло в душе и слабого отклика.
   — Не получится, дорогая. Сегодня у меня важная деловая встреча. Давай перенесем встречу на завтра, — ответил он, облизав тонкие сухие губы.
   — Завтра этот деспот возвращается.
   — Ну, тогда до следующей оказии. До следующего отъезда твоего Генриха.
   Барбара разозлилась:
   — Врешь ты все. Скажи честно: завел себе какую-нибудь девку. Низкосортную шлюху. Вечером ляжешь с ней в койку.
   — Дорогая!.. — начал Цыбульский, но в трубке уже пикали короткие гудки отбоя. — Ну и черт с тобой, сучка ненасытная!
   Интересно, на кого работает этот немец, этот псевдофотограф? На БНД, федеральную разведывательную службу Германии? На американцев или на англичан из МИ-6? Цыбульский не первый год варится в этом прокисшем бульоне и знает определенно: американцы имеют широкие возможности получать сведения о деятельности чеченских сепаратистов в Восточной Европе по другим каналам. Для американцев — он ноль.
   Это с одной стороны, это как рассуждать... С другой стороны, ему известно о громком террористическом акте, который должен состояться буквально на днях...
   Все эти вопросы будоражили душу. Ближе к обеду Цыбульский принял решение. Уклоняться от разговора с немцем не имеет смысла, только себе хуже сделаешь. Поэтому надо пойти на контакт. Если обещания Шредера не пустой звук, если он готов выполнить их хотя бы наполовину, да что там наполовину, хоть на одну треть, Цыбульский пойдет на сотрудничество. В Варшаве его ничего не держит. Получив деньги, он действительно сможет перебраться в ту же Испанию, осесть в какой-нибудь провинциальной дыре, где-нибудь в Малаге или в Севилье, а дальше видно будет.
   Вытащив из кармана сложенную вчетверо бумажку с нацарапанными на ней цифрами, он снял телефонную трубку и набрал номер. Голос фотографа Цыбульский узнал сразу.
   — Я готов встретиться с вами, — сказал Цыбульский. — Но «Интерконтиненталь» — место фривольное. Важные деловые разговоры там вести не принято.
   — Я готов встретиться там, где вам будет удобно, — ответил Буряк.
   — Вы хорошо знаете Варшаву? — спросил Цыбульский.
   — Вполне.
   — Тогда ждите меня перед главным входом во Дворец культуры и науки со стороны Маршалковской, в девять вечера. Там есть две скульптуры, Адама Мицкевича и Николая Коперника, стойте между ними. Во Дворце я знаю один ресторанчик, тихий и спокойный. Там мы сможем поужинать и обсудить дела.
   — Хорошо, в девять буду там.

Глава тринадцатая

   В одиннадцать утра Колчин начал наблюдение за «Приютом милосердия». Он поставил микроавтобус «шевроле-астро» на противоположной стороне улицы, перебрался с водительского места в пассажирский салон. Заняв широкий, удобный диван, открыл банку «Спрайта» и распечатал пакет с сухим печеньем, приготовившись к долгому, возможно, бесплодному ожиданию.
   Около полудня «тойота» Цыбульского остановилась перед подъездом, управляющий, какой-то мрачный, погруженный в себя, зашел в помещение, забыв вытереть ноги о большой резиновый коврик. До обеда «Приют» посетили четыре женщины в длинных черных платьях и один старик с суковатой палкой в руке, в темном костюме, косоворотке и серой каракулевой папахе. Кавказцы пришли за материальной помощью.
   Наблюдая за дверью гуманитарной миссии, Колчин думал, что, возможно, именно сегодня решится судьба всей операции. Цыбульский достаточно умный человек, чтобы сообразить: деваться ему некуда. Остается два варианта: принять предложение фотографа, весьма заманчивое и щедрое, или остаться один на один с большими неприятностями. Когда Цыбульский взял тысячу долларов, он полагал, что нагрел лопоухого немца, а получилось наоборот. Пану управляющему должно хватить суток, чтобы осознать ошибку и найти правильный выход из положения.
   Буряк позвонил в три часа дня.
   — Клиент только что связался со мной по телефону, — сказал он. — Время и место встречи по его просьбе изменили. Мы с паном встретимся у главного входа во Дворец культуры и науки в девять вечера. Ты оставайся на месте и жди звонка. А пока можешь пообедать. Что нового?
   — Ничего интересного, — ответил Колчин. — Пан Цыбульский сидит в конторе. А я действительно страшно проголодался. Отлучусь на час перекусить.
   — Добро! — Буряк положил трубку.
   В семь тридцать вечера Цыбульский отпустил свою помощницу и одного из охранников. Оставшись в кабинете один, открыл шкаф, надел свежую сорочку и новый галстук, бордовый, в темную полоску.
   Цыбульский был готов выскочить из кабинета, когда в дверь постучали. Видимо, охранник хочет о чем-то спросить, больше беспокоить некому. Цыбульский не успел сказать «заходите», как дверь открылась.
   Порог перешагнул Зураб Лагадзе. За спиной нежданного гостя стоял молодой парень по имени Богуслав, второй месяц служивший в приюте охранником. Зачем он поднялся сюда снизу? Цыбульский не смог скрыть замешательства. Сердце забилось тяжелыми толчками, от волнения ладони сделались влажными.
   — Я думал, вы... сейчас в Турции, — с запинкой произнес Цыбульский.
   Зураб дружелюбно улыбнулся, шагнул к управляющему и крепко пожал его руку.
   — Был в Турции, в Иордании, в Кувейте... — сказал Зураб. — Только вчера вечером прилетел в Варшаву. Хотел предупредить вас о визите, но потом решил сделать сюрприз. Но, кажется, здесь не рады моему появлению?