Колчин вышел из электрички, щурясь от яркого солнца, дошагал до конца железнодорожной платформы. Спустился вниз и остановился перед гудящими рельсами, дожидаясь, когда пройдет встречная электричка на Москву. Покопавшись в карманах пиджака, нашел сигареты, закурил. Двинулся дальше, перешел пути, по широкой протоптанной тропинке взошел вверх на насыпь.
Отсюда дорожка спускалась в низину, к поселку железнодорожников. Дом, где жила Валентина Семеновна Бочарова, стоял первым, если идти от станции, и напоминал барак или общежитие путейских рабочих. Двухэтажное здание, сложенное из круглых бревен. Перед окнами за низким штакетником забора большой палисадник с осенними астрами и золотыми шарами.
Колчин вошел в темный подъезд, вдохнув запах сырости и плесени, которым тянуло из подвала. Поднявшись на второй этаж, остановился перед дверью, обитой облезлым, вытертым до белизны дерматином. Поправив галстук и воротник светлой сорочки, нажал кнопку звонка. Долго не открывали, наконец послышался скрип половиц. Дверь открыла пожилая среднего роста женщина в синем платье, подпоясанном каким-то шнурком. Седые волосы зачесаны на затылок и сколоты гребнем.
— Вы из военкомата?
Серыми водянистыми глазами женщина посмотрела в лицо Колчина, затем перевела взгляд на его гражданский костюм. Видимо, Бочарова ждала человека в военной форме.
— Да, из областного военкомата, — кивнул Колчин. — По поводу меня вам звонили.
— Проходите, пожалуйста.
Хозяйка пропустила гостя в прихожую, уговорила не снимать обувь, провела в большую комнату, которая выглядела пустой. Из мебели здесь стоял лишь круглый стол, черно-белый телевизор на ножках и застекленный сервант. Напротив серванта висели три книжные полки. Два окна выходили на палисадник и железнодорожные пути.
Колчин, спросив разрешения, присел к столу. Женщина села напротив него и стала теребить в руках вышитую крестиком салфетку.
— Я, собственно, много времени не отниму.
— Ничего, если даже отнимете, — ответила Бочарова. — У меня времени много. На полставки работаю лаборанткой в железнодорожном техникуме. И еще дом наш обещают сломать к зиме. Помогаю соседям с переездом. Вот и все мои дела.
Колчин почувствовал, что волнение Бочаровой передалось и ему.
— Я по поводу вашего сына, Бочарова Александра Васильевича.
— Я так и поняла. Ну, когда из военкомата позвонили... Поняла, что вы насчет Саши придете. Какие-то новости?
Голос Бочаровой дрогнул.
— Боюсь вас разочаровать, — покачал головой Колчин. — Я просто должен уточнить некоторые факты. Мы до сих пор ведем поиск лиц, пропавших без вести во время войны в Афганистане. Некоторые из них живы, но осели за границей.
— Это хорошо, что ведете поиск. До сих пор.
Глаза Бочаровой как-то потускнели. Видимо, она хотела услышать совсем не эти слова.
— Вы меня поправьте, если что не так.
Колчин коротко изложил биографию сына Бочаровой. Александр закончил здесь, в поселке, среднюю школу. Затем поступил в один из московских технических вузов, но был отчислен с четвертого курса за систематические прогулы и два экзамена, которые он ухитрился провалить на летней сессии, еще на третьем курсе. Через полгода пришла повестка в военкомат. Бочаров первые полгода нес службу в одной из десантных дивизий Закавказского военного округа. К зиме дивизию перебросили в район боевых действий под Кандагаром. Прослужив год и два месяца, Бочаров пропал без вести при выполнении специального задания.
— Все правильно, — кивнула хозяйка. — То же самое мне сказали в военкомате восемнадцать лет назад. Пропал без вести... И бумага где-то есть. Официальная, с печатью. Поискать?
— Не ищите.
Гость откашлялся в кулак и замолчал. По железной дороге пошел длинный товарный состав. Поезд шел медленно, колеса пересчитывали стыки рельс. В серванте жалобно звенела посуда.
Колчин думал, что самое трудное в его сегодняшней миссии — показать матери фотографию мертвого сына. В теле Стерна застряло девятнадцать пуль. Оперативники, пытавшиеся взять его, хотели убедиться, что подстреленный, лежавший в грязной луже человек действительно мертв, а не симулирует смерть. Они ждали от Стерна, даже мертвого, только больших неприятностей. Боялись, что в руках, прижатых к животу, он сжимает гранату или тротиловую шашку с подожженным фитилем. Опера перестарались, нашпиговав Стерна свинцом.
Однако лицо, точнее его височную область, задела, чиркнула по касательной лишь одна пуля. Сутками позже в судебном морге Стерна вымыли, переодели в чистую сорочку, причесали. На лицо наложили слой грима, открыли глаза, чтобы фотограф сумел сделать такие карточки, где Стерн был бы похож на живого.
Вся эта бодяга с гримом нужна была только потому, что на икроножной мышце левой ноги судебные эксперты увидели тусклую наколку. Несколько цифр, фамилия и инициалы. Над именем другая татуировка в виде скрещенных крылышек, эмблема воздушно-десантных войск. Цифры — не что иное, как номер воинской части, где проходил службу Стерн. С фамилией и инициалами — все понятно. Такие наколки делали в Афгане военнослужащие, чтобы в случае гибели и утери солдатского жетона их тела могли опознать свои.
Итак, личность Стерна установили по этой наколке. В архивах областного военкомата нашли личное дело с пожелтевшей от времени и конторского клея фотографией три на четыре. Снимку почти двадцать лет, сходство, безусловно, есть. Но некоторые сомнения в том, что Стерн и Александр Бочаров одно лицо, все же оставались.
Поезд все шел и шел, и казалось, не будет ему конца.
— Ничего, я привыкла, — крикнула Валентина Семеновна, перехватив взгляд Колчина.
Встав со стула, плотно закрыла обе рамы окна, опустила шпингалет.
— Взгляните.
Колчин достал из кармана фотографию, передал ее Бочаровой. Хозяйка снова встала, полезла в ящик серванта, надела очки. Встала у окна и, щуря глаза, долго разглядывала снимок.
— Это ваш сын? — спросил Колчин.
— Это он, — кивнула Бочарова.
— Точно он? Вы не ошибаетесь?
— Еще бы мать сына не узнала. Господи... Хотя столько времени прошло... Видно, помотала его жизнь по свету...
— Помотала, — согласился Колчин.
— Я была уверена, что Игорь жив. — Женщина хотела, видно, всплакнуть, но сдержала слезы. — Я знала, что он обязательно вернется. Приедет на электричке, как вы. Сойдет с поезда. Тут пять минут ходьбы от станции. Не хотела даже переезжать в новую квартиру. Думала: если я уеду отсюда, куда он вернется?
Колчин смотрел в сторону и молчал.
— Откуда у вас эта фотография?
— Фотография сделана за границей, — ответил Колчин. — Большего я сказать не могу. Не имею права.
— Понимаю.
— А почему вы были уверены, что сын жив?
— Сердцем чувствовала. И еще...
Бочарова сняла с серванта фотографию какой-то курносой женщины, державшей на руках спеленатого младенца.
— Это его сестра, моя дочь Лена. Она работала у нас в железнодорожном депо. Зарплата была мизерная. Бог Лену красотой не наградил. И она засиделась в девках. Десять лет назад тут появился незнакомый мужчина. Спросил у Лены паспорт и вручил ей пакет с деньгами. Сказал, что это денежный перевод от одного дальнего родственника. Но у нас нет богатых родственников...
— Как звали того человека?
— Он не назвался. Отдал деньги и ушел. А примерно через год появился еще один мужчина и снова принес деньги. И опять сказал, что это от родственника.
— Сколько было денег?
— Сказать страшно. Первый раз — десять тысяч долларов. А второй раз восемь тысяч. Лена приоделась, купила квартиру в Наро-Фоминске. Вскоре вышла замуж. Сейчас у нее трое детей. И муж не пьет. Без тех денег век бы ей...
Бочарова замолчала, поняла, что говорит лишнее.
— Как выглядели те люди, что передали деньги?
— Прошло много времени, лиц я не помню. Обычные мужчины, средних лет, загорелые такие. Вроде вас.
— Может, вы получали письмо или открытку?
— Ничего. Только эти деньги.
— Спасибо. — Колчин поднялся со стула. — Я должен идти.
— У вас нет адреса Игоря? Хоть маленькую записку ему написать.
— К сожалению, адреса нет.
— Можно мне оставить себе эту фотографию?
— Нельзя, — покачал головой Колчин, взял фото Стерна из рук женщины и спрятал его в карман. — Если будут новости, вам сообщат.
Он сделал несколько шагов к двери, остановился возле книжных полок, пробежал взглядом корешки книг, сдвинул в сторону стекло.
— Можно посмотреть? — обернулся он к Бочаровой.
— Смотрите.
Колчин снял с полки книжку в потертом переплете, дважды перечитал ее название, имя автора: Лоренс Стерн. «Сентиментальное путешествие по Англии и Франции». Перевернул несколько страниц, пробежал глазами начало вступительной статьи, написанной известным литературоведом: «Лоренс Стерн — крупнейший английский писатель восемнадцатого века... Проза отмечена лиризмом и неподражаемым юмором автора».
— Это одна из самых любимых книг Игоря, — шагнула вперед Бочарова. — Он очень любил читать. Правда, делал это бессистемно. А Лоренса Стерна перечитывал раз десять. И все время находил в книге что-то новое. У Игоря неплохой литературный вкус.
— Да, мне тоже нравится эта книга.
Колчин поставил роман на полку, попрощался с Бочаровой за руку и ушел.
«Да, — с грустью думал Колчин в ожидании электрички на Москву. — Вот что делает с людьми, подобными этому Бочарову, такая безумная, ненасытная жажда денег. Жадность, не ограниченная ничем. Ничем святым. Ни верой в Бога, ни любовью к родине, к родителям, к семье, к детям... А ведь без этого становится все дозволено, никого не жалко. Ведь именно об этом писал Достоевский в романе „Преступление и наказание“, который все изучали когда-то в школе. Да кто же тогда над этим всерьез задумывался?..»
Москва. 29 августа
Первый день долгожданного отпуска Колчин провел так, как провел бы его любой человек, уставший от работы. Отключив телефон, проспал до полудня, затем долго слонялся по квартире, намечая культурную программу на сегодняшний вечер и переворачивая на ходу листки записной книжки.
Многие женские имена вычеркнуты темным фломастером. Бросив книжку на журнальный столик, Колчин упал в кресло и подумал, что число его знакомых, еще не выскочивших замуж или не успевших развестись с мужьями, уменьшается, редеет не по дням, а по часам. Если так и дальше пойдет, звонить будет некому. Останется два варианта дальнейшей частной жизни.
Вариант первый: жениться на какой-нибудь порядочной, честной и красивой девушке, которая, по какому-то недоразумению, еще остается свободной. Вариант второй: записаться в клуб холостяков, посещать их скучные посиделки и купить кулинарную энциклопедию, которой он все равно не станет пользоваться.
Оба варианта серьезной критики не выдерживали.
Имен порядочных и красивых девушек Колчин просто не мог вспомнить. Тут или одно, или другое: или порядочная, или красивая. И пора бы завести новые знакомства, закрутить интрижки, но все как-то времени не хватает с этой работой, руки не доходят.
Вздохнув, Колчин снял трубку и набрал рабочий телефон Нади. Он сказал, что купил хорошего шампанского «Абрау-Дюрсо» и кое-чего вкусненького. Нужно отметить первый день отпуска, Да и вообще — погода шепчет.
Надя приняла предложение, но с некоторыми оговорками.
— Если ты меня сначала не отведешь куда-нибудь, у нас ничего не получится, — сказала она. — Я хочу побыть среди людей. Стандартный выпивон в твоей берлоге меня не устраивает. Кстати, Валера, как дела на работе? О твоем грядущем повышении ничего не слышно?
— Пока ничего, — ответил Колчин.
Он хотел сказать совсем другие слова, но прикусил язык. Для Нади он по-прежнему оставался сотрудником компьютерной фирмы, инженером на голом окладе, терпеливо ожидающим продвижения по служебной лестнице.
— Но намечается загранкомандировка, — неожиданно ляпнул он.
— Загранкомандировка? — В голосе Нади появилась нотка заинтересованности. — Твоя первая загранкомандировка?
— Первая, — робко отозвался Колчин.
— Надеюсь, хоть не в Монголию?
— Это пока неизвестно, — ответил он. — Начальство решает. А что значит «побыть среди людей?» — спросил Колчин. — В кабак, что ли, пойдем? Или в кино?
— На кабак у тебя, боюсь, денег не хватит. Все отпускные там оставишь. А мне придется добавлять. Поэтому давай лучше в кино.
— Тогда в «Пушкинский». Жду тебя без четверти шесть. Билеты будут.
— А что там крутят?
— Последний фильм о Джеймсе Бонде.
— Годится! — выдохнула Надя.
Из кинотеатра вышли в девятом часу. Надя предложила проехаться на метро, но Колчин, как истинный джентльмен, стал ловить тачку. Хотя понимал, что на метро получится быстрее. Колчин с вытянутой рукой топтался на бровке тротуара, Надя стояла рядом.
— Как тебе кино? — спросила она.
— Да как-то все неправдоподобно. Когда одним выстрелом кладут троих, ну, и все остальное...
— Откуда тебе знать, что правдоподобно, а что нет?
Надя раскрыла сумочку, достала сигареты и закурила. Ее рыжие волосы трепал ветер, машины мчались мимо. А Колчин продолжал махать рукой.
— В жизни все бывает круче и страшнее, — честно ответил он.
— А по-моему, здорово. Ну а каким тебе представляется современный суперагент?
— На месте режиссера я показал бы необычного героя. Мой Джеймс Бонд — это человек, который сомневается в ценностях сегодняшнего буржуазного мира, да и в себе самом. У него больна мать или кто-то из близких родственников. Герой разрывается между сыновним долгом и выполнением профессиональных обязанностей. И еще в свободное время он слушает классическую музыку. Читает серьезную литературу. Например, Генриха Манна, Лоренса Стерна...
Надя бросила на асфальт недокуренную сигарету и рассмеялась.
— Кино в первую очередь снимают не для умников с университетскими дипломами, а для простых зрителей. Зрителям не нужен слабак, который во всем сомневается. Сидит у постели любимой мамочки или читает книжки.
Колчин открыл рот, чтобы возразить. Но посмотрел на Надю и подумал, что она очень красивая женщина. Возможно, что не самая честная женщина на свете. Но это в конечном счете не так уж важно. Колчину расхотелось продолжать этот бессмысленный спор.
В конечном счете женщины всегда и во всем правы.
Отсюда дорожка спускалась в низину, к поселку железнодорожников. Дом, где жила Валентина Семеновна Бочарова, стоял первым, если идти от станции, и напоминал барак или общежитие путейских рабочих. Двухэтажное здание, сложенное из круглых бревен. Перед окнами за низким штакетником забора большой палисадник с осенними астрами и золотыми шарами.
Колчин вошел в темный подъезд, вдохнув запах сырости и плесени, которым тянуло из подвала. Поднявшись на второй этаж, остановился перед дверью, обитой облезлым, вытертым до белизны дерматином. Поправив галстук и воротник светлой сорочки, нажал кнопку звонка. Долго не открывали, наконец послышался скрип половиц. Дверь открыла пожилая среднего роста женщина в синем платье, подпоясанном каким-то шнурком. Седые волосы зачесаны на затылок и сколоты гребнем.
— Вы из военкомата?
Серыми водянистыми глазами женщина посмотрела в лицо Колчина, затем перевела взгляд на его гражданский костюм. Видимо, Бочарова ждала человека в военной форме.
— Да, из областного военкомата, — кивнул Колчин. — По поводу меня вам звонили.
— Проходите, пожалуйста.
Хозяйка пропустила гостя в прихожую, уговорила не снимать обувь, провела в большую комнату, которая выглядела пустой. Из мебели здесь стоял лишь круглый стол, черно-белый телевизор на ножках и застекленный сервант. Напротив серванта висели три книжные полки. Два окна выходили на палисадник и железнодорожные пути.
Колчин, спросив разрешения, присел к столу. Женщина села напротив него и стала теребить в руках вышитую крестиком салфетку.
— Я, собственно, много времени не отниму.
— Ничего, если даже отнимете, — ответила Бочарова. — У меня времени много. На полставки работаю лаборанткой в железнодорожном техникуме. И еще дом наш обещают сломать к зиме. Помогаю соседям с переездом. Вот и все мои дела.
Колчин почувствовал, что волнение Бочаровой передалось и ему.
— Я по поводу вашего сына, Бочарова Александра Васильевича.
— Я так и поняла. Ну, когда из военкомата позвонили... Поняла, что вы насчет Саши придете. Какие-то новости?
Голос Бочаровой дрогнул.
— Боюсь вас разочаровать, — покачал головой Колчин. — Я просто должен уточнить некоторые факты. Мы до сих пор ведем поиск лиц, пропавших без вести во время войны в Афганистане. Некоторые из них живы, но осели за границей.
— Это хорошо, что ведете поиск. До сих пор.
Глаза Бочаровой как-то потускнели. Видимо, она хотела услышать совсем не эти слова.
— Вы меня поправьте, если что не так.
Колчин коротко изложил биографию сына Бочаровой. Александр закончил здесь, в поселке, среднюю школу. Затем поступил в один из московских технических вузов, но был отчислен с четвертого курса за систематические прогулы и два экзамена, которые он ухитрился провалить на летней сессии, еще на третьем курсе. Через полгода пришла повестка в военкомат. Бочаров первые полгода нес службу в одной из десантных дивизий Закавказского военного округа. К зиме дивизию перебросили в район боевых действий под Кандагаром. Прослужив год и два месяца, Бочаров пропал без вести при выполнении специального задания.
— Все правильно, — кивнула хозяйка. — То же самое мне сказали в военкомате восемнадцать лет назад. Пропал без вести... И бумага где-то есть. Официальная, с печатью. Поискать?
— Не ищите.
Гость откашлялся в кулак и замолчал. По железной дороге пошел длинный товарный состав. Поезд шел медленно, колеса пересчитывали стыки рельс. В серванте жалобно звенела посуда.
Колчин думал, что самое трудное в его сегодняшней миссии — показать матери фотографию мертвого сына. В теле Стерна застряло девятнадцать пуль. Оперативники, пытавшиеся взять его, хотели убедиться, что подстреленный, лежавший в грязной луже человек действительно мертв, а не симулирует смерть. Они ждали от Стерна, даже мертвого, только больших неприятностей. Боялись, что в руках, прижатых к животу, он сжимает гранату или тротиловую шашку с подожженным фитилем. Опера перестарались, нашпиговав Стерна свинцом.
Однако лицо, точнее его височную область, задела, чиркнула по касательной лишь одна пуля. Сутками позже в судебном морге Стерна вымыли, переодели в чистую сорочку, причесали. На лицо наложили слой грима, открыли глаза, чтобы фотограф сумел сделать такие карточки, где Стерн был бы похож на живого.
Вся эта бодяга с гримом нужна была только потому, что на икроножной мышце левой ноги судебные эксперты увидели тусклую наколку. Несколько цифр, фамилия и инициалы. Над именем другая татуировка в виде скрещенных крылышек, эмблема воздушно-десантных войск. Цифры — не что иное, как номер воинской части, где проходил службу Стерн. С фамилией и инициалами — все понятно. Такие наколки делали в Афгане военнослужащие, чтобы в случае гибели и утери солдатского жетона их тела могли опознать свои.
Итак, личность Стерна установили по этой наколке. В архивах областного военкомата нашли личное дело с пожелтевшей от времени и конторского клея фотографией три на четыре. Снимку почти двадцать лет, сходство, безусловно, есть. Но некоторые сомнения в том, что Стерн и Александр Бочаров одно лицо, все же оставались.
Поезд все шел и шел, и казалось, не будет ему конца.
— Ничего, я привыкла, — крикнула Валентина Семеновна, перехватив взгляд Колчина.
Встав со стула, плотно закрыла обе рамы окна, опустила шпингалет.
— Взгляните.
Колчин достал из кармана фотографию, передал ее Бочаровой. Хозяйка снова встала, полезла в ящик серванта, надела очки. Встала у окна и, щуря глаза, долго разглядывала снимок.
— Это ваш сын? — спросил Колчин.
— Это он, — кивнула Бочарова.
— Точно он? Вы не ошибаетесь?
— Еще бы мать сына не узнала. Господи... Хотя столько времени прошло... Видно, помотала его жизнь по свету...
— Помотала, — согласился Колчин.
— Я была уверена, что Игорь жив. — Женщина хотела, видно, всплакнуть, но сдержала слезы. — Я знала, что он обязательно вернется. Приедет на электричке, как вы. Сойдет с поезда. Тут пять минут ходьбы от станции. Не хотела даже переезжать в новую квартиру. Думала: если я уеду отсюда, куда он вернется?
Колчин смотрел в сторону и молчал.
— Откуда у вас эта фотография?
— Фотография сделана за границей, — ответил Колчин. — Большего я сказать не могу. Не имею права.
— Понимаю.
— А почему вы были уверены, что сын жив?
— Сердцем чувствовала. И еще...
Бочарова сняла с серванта фотографию какой-то курносой женщины, державшей на руках спеленатого младенца.
— Это его сестра, моя дочь Лена. Она работала у нас в железнодорожном депо. Зарплата была мизерная. Бог Лену красотой не наградил. И она засиделась в девках. Десять лет назад тут появился незнакомый мужчина. Спросил у Лены паспорт и вручил ей пакет с деньгами. Сказал, что это денежный перевод от одного дальнего родственника. Но у нас нет богатых родственников...
— Как звали того человека?
— Он не назвался. Отдал деньги и ушел. А примерно через год появился еще один мужчина и снова принес деньги. И опять сказал, что это от родственника.
— Сколько было денег?
— Сказать страшно. Первый раз — десять тысяч долларов. А второй раз восемь тысяч. Лена приоделась, купила квартиру в Наро-Фоминске. Вскоре вышла замуж. Сейчас у нее трое детей. И муж не пьет. Без тех денег век бы ей...
Бочарова замолчала, поняла, что говорит лишнее.
— Как выглядели те люди, что передали деньги?
— Прошло много времени, лиц я не помню. Обычные мужчины, средних лет, загорелые такие. Вроде вас.
— Может, вы получали письмо или открытку?
— Ничего. Только эти деньги.
— Спасибо. — Колчин поднялся со стула. — Я должен идти.
— У вас нет адреса Игоря? Хоть маленькую записку ему написать.
— К сожалению, адреса нет.
— Можно мне оставить себе эту фотографию?
— Нельзя, — покачал головой Колчин, взял фото Стерна из рук женщины и спрятал его в карман. — Если будут новости, вам сообщат.
Он сделал несколько шагов к двери, остановился возле книжных полок, пробежал взглядом корешки книг, сдвинул в сторону стекло.
— Можно посмотреть? — обернулся он к Бочаровой.
— Смотрите.
Колчин снял с полки книжку в потертом переплете, дважды перечитал ее название, имя автора: Лоренс Стерн. «Сентиментальное путешествие по Англии и Франции». Перевернул несколько страниц, пробежал глазами начало вступительной статьи, написанной известным литературоведом: «Лоренс Стерн — крупнейший английский писатель восемнадцатого века... Проза отмечена лиризмом и неподражаемым юмором автора».
— Это одна из самых любимых книг Игоря, — шагнула вперед Бочарова. — Он очень любил читать. Правда, делал это бессистемно. А Лоренса Стерна перечитывал раз десять. И все время находил в книге что-то новое. У Игоря неплохой литературный вкус.
— Да, мне тоже нравится эта книга.
Колчин поставил роман на полку, попрощался с Бочаровой за руку и ушел.
«Да, — с грустью думал Колчин в ожидании электрички на Москву. — Вот что делает с людьми, подобными этому Бочарову, такая безумная, ненасытная жажда денег. Жадность, не ограниченная ничем. Ничем святым. Ни верой в Бога, ни любовью к родине, к родителям, к семье, к детям... А ведь без этого становится все дозволено, никого не жалко. Ведь именно об этом писал Достоевский в романе „Преступление и наказание“, который все изучали когда-то в школе. Да кто же тогда над этим всерьез задумывался?..»
Москва. 29 августа
Первый день долгожданного отпуска Колчин провел так, как провел бы его любой человек, уставший от работы. Отключив телефон, проспал до полудня, затем долго слонялся по квартире, намечая культурную программу на сегодняшний вечер и переворачивая на ходу листки записной книжки.
Многие женские имена вычеркнуты темным фломастером. Бросив книжку на журнальный столик, Колчин упал в кресло и подумал, что число его знакомых, еще не выскочивших замуж или не успевших развестись с мужьями, уменьшается, редеет не по дням, а по часам. Если так и дальше пойдет, звонить будет некому. Останется два варианта дальнейшей частной жизни.
Вариант первый: жениться на какой-нибудь порядочной, честной и красивой девушке, которая, по какому-то недоразумению, еще остается свободной. Вариант второй: записаться в клуб холостяков, посещать их скучные посиделки и купить кулинарную энциклопедию, которой он все равно не станет пользоваться.
Оба варианта серьезной критики не выдерживали.
Имен порядочных и красивых девушек Колчин просто не мог вспомнить. Тут или одно, или другое: или порядочная, или красивая. И пора бы завести новые знакомства, закрутить интрижки, но все как-то времени не хватает с этой работой, руки не доходят.
Вздохнув, Колчин снял трубку и набрал рабочий телефон Нади. Он сказал, что купил хорошего шампанского «Абрау-Дюрсо» и кое-чего вкусненького. Нужно отметить первый день отпуска, Да и вообще — погода шепчет.
Надя приняла предложение, но с некоторыми оговорками.
— Если ты меня сначала не отведешь куда-нибудь, у нас ничего не получится, — сказала она. — Я хочу побыть среди людей. Стандартный выпивон в твоей берлоге меня не устраивает. Кстати, Валера, как дела на работе? О твоем грядущем повышении ничего не слышно?
— Пока ничего, — ответил Колчин.
Он хотел сказать совсем другие слова, но прикусил язык. Для Нади он по-прежнему оставался сотрудником компьютерной фирмы, инженером на голом окладе, терпеливо ожидающим продвижения по служебной лестнице.
— Но намечается загранкомандировка, — неожиданно ляпнул он.
— Загранкомандировка? — В голосе Нади появилась нотка заинтересованности. — Твоя первая загранкомандировка?
— Первая, — робко отозвался Колчин.
— Надеюсь, хоть не в Монголию?
— Это пока неизвестно, — ответил он. — Начальство решает. А что значит «побыть среди людей?» — спросил Колчин. — В кабак, что ли, пойдем? Или в кино?
— На кабак у тебя, боюсь, денег не хватит. Все отпускные там оставишь. А мне придется добавлять. Поэтому давай лучше в кино.
— Тогда в «Пушкинский». Жду тебя без четверти шесть. Билеты будут.
— А что там крутят?
— Последний фильм о Джеймсе Бонде.
— Годится! — выдохнула Надя.
Из кинотеатра вышли в девятом часу. Надя предложила проехаться на метро, но Колчин, как истинный джентльмен, стал ловить тачку. Хотя понимал, что на метро получится быстрее. Колчин с вытянутой рукой топтался на бровке тротуара, Надя стояла рядом.
— Как тебе кино? — спросила она.
— Да как-то все неправдоподобно. Когда одним выстрелом кладут троих, ну, и все остальное...
— Откуда тебе знать, что правдоподобно, а что нет?
Надя раскрыла сумочку, достала сигареты и закурила. Ее рыжие волосы трепал ветер, машины мчались мимо. А Колчин продолжал махать рукой.
— В жизни все бывает круче и страшнее, — честно ответил он.
— А по-моему, здорово. Ну а каким тебе представляется современный суперагент?
— На месте режиссера я показал бы необычного героя. Мой Джеймс Бонд — это человек, который сомневается в ценностях сегодняшнего буржуазного мира, да и в себе самом. У него больна мать или кто-то из близких родственников. Герой разрывается между сыновним долгом и выполнением профессиональных обязанностей. И еще в свободное время он слушает классическую музыку. Читает серьезную литературу. Например, Генриха Манна, Лоренса Стерна...
Надя бросила на асфальт недокуренную сигарету и рассмеялась.
— Кино в первую очередь снимают не для умников с университетскими дипломами, а для простых зрителей. Зрителям не нужен слабак, который во всем сомневается. Сидит у постели любимой мамочки или читает книжки.
Колчин открыл рот, чтобы возразить. Но посмотрел на Надю и подумал, что она очень красивая женщина. Возможно, что не самая честная женщина на свете. Но это в конечном счете не так уж важно. Колчину расхотелось продолжать этот бессмысленный спор.
В конечном счете женщины всегда и во всем правы.