Столяров, лежа на спине, глядел на него белыми от ненависти глазами.
– Меня вы решили похоронить в этой яме? – спросил Элвис. – А вышло наоборот. Сами себе могилу рыли. Спасибо за помощь.
– Жаль, – сказал Столяров. – Жаль что тебя сразу…
Горлом шла кровь, и он не мог выдавать длинные тирады.
– С кем вы в доле? – спросил Элвис, он понимал, что время уходит быстрее, чем песок сквозь пальцы. Ранение в печень, значит, жить остается в лучшем случае несколько минут. – Кому нужны эти комплексы?
– Пошел ты на хер, ублюдок, – Столяров плюнул кровью. – Погань, кого ты из себя строишь? Ты чистенький, а все в… Ты деньгами не интересуешься?
Столяров кашлял взахлеб, быстро теряя силы. Элвис поставил подметку ботинка на живот раненого, надавил ногой, отпустил и снова надавил.
– Говори, тварь. Ну, говори. Ты все равно подыхаешь.
– Пошел ты, – рот Столярова провалился, глаза закатывались под лоб и блестели, как у дохлой рыбы. На усах повисли сгустки крови.
– Кому нужды эти гребаные ПЗРК? Ну?
– Сука, – прошептал Столяров. Глаза закатились под лоб, он открыл рот и забыл его закрыть.
Освободившись от наручников, Элвис успел спустить в яму ящики с ПЗРК в яму, сбросить на них тела Задорожного и Столярова, закопать могилу и кое-как заровнять грунт. Он хотел бросить поверх земляного холмика несколько лопат гравия, но не успел, дохлый фонарик мигнул напоследок и погас навсегда.
Элвис поднялся наверх, присев на железную балку, выкурил сигарету и осмотрел своею добычу. Потыкал пальцем в кнопки мобильника Задорожного, высветился номер телефона, куда звонил покойный майор. Элвис трижды вслух повторил цифры, сунул телефон в карман, посмотрел содержимое бумажников. Денег негусто, но это лучше, чем ничего. Хорошо бы сейчас откопать ящик со стрелковым оружием, стволы, возможно, пригодятся. Но эти археологические раскопки займут как минимум час, а то и все два. Слишком долго, надо поскорее двигать отсюда.
Возможно, выстрелы кто-то слышал. В окрестностях недостроенного завода бродят грибники, где-то тут наверняка путаются бродяги или мальчишки из ближней деревни. Покойные офицеры оставили в наследство два заряженных пистолета и две снаряженные обоймы. Элвис спрятал оружие в багажнике под запаской, захлопнул крышку. Теперь можно ехать, на тачке с блатными фээсбэшными номерами не тормознут менты.
Он протер ботинки и кожанку тряпкой, сполоснул лицо дождевой водой из бочки, уселся на водительское место и нажал на газ.
***
Последние сутки Дима Радченко, позабыв покой и сон, рыскал по Москве в поисках Кости Логинова. Тот пообещал быстро сделать паспорта для Бобрика и как в воду канул. Ни паспортов, ни самого Кости. Мобильник был отключен. У женщины по имени Зоя, где он появлялся пару раз в неделю, его никто не видел. В гараж не заезжал, общим знакомым не звонил. На исходе дня, объездив полгорода, побывав по пяти адресам, Радченко оказался у старого дома в районе Сокольников. Дверь открыл небритый верзила, татуированный с ног до головы. Задрав майку без рукавов, он долго чесал волосатый живот и разглядывал адвокатское удостоверение.
– Я о тебе слышал какой-то звон, – верзила распахнув дверь, пригласил гостя войти, но Радченко отрицательно помотал головой. Из квартиры доносилась музыка и бабий визг. – Трепались, будто ты Костю с нар вытащил. Это правда?
– Слушай, у нас не вечер вопросов и ответов, – Радченко даже не стремился скрыть раздражения. – Я ищу его второй день. Сегодня ночь не спал. Очень серьезное дело. Он мне нужен вот так.
Радченко провел ребром ладони по горлу.
– Я понимаю, но…
– Он был здесь?
Верзила молча кивнул и сказал:
– Он ушел отсюда днем с одной девочкой, на бровях ушел. В таком состоянии серьезные дела не делаются.
– Куда ушел?
– Сказал, что в баню. А потом в массажный салон. А там хрен его знает.
– Он вернется?
– Возможно, – мужик почесал грудь. – Во всяком случае, он обещал вернуться. Заходи и подожди его здесь.
– Я подожду в машине у подъезда. У меня настроение так себе. Не хочу его портить окружающим.
– Тогда выпей.
– Если выпью, только хуже станет.
Радченко пешком спустился вниз, уселся в водительское кресло и включил радио. Костян трепанул языком насчет паспортов и обо всем забыл после первой же выпивки. Он подумал, что люди не помнят доброты, не помнят ни хрена хорошего. В человеке нет ни капли благодарности, один мелкий шкурный сволочизм. И если хочешь получить эту самую благодарность, увидеть ее в чужих глазах, душой почувствовать, – заведи собаку или морскую свинку. Ночное московское небо налилось желтизной, накрапывал дождь. Дядя Дима выключил музыку, скурил подряд две сигареты и, чтобы чем-то себя занять, стал вспоминать обстоятельства уголовного дела, по которому проходил Костя Логинов.
***
Когда же это было? Года два назад или около того. Чтобы выиграть процесс адвокату нужно было зацепить на крючок судью по уголовным делам Игоря Васильевича Горчакова, великого буквоеда и педанта. Худощавый мужчина лет пятидесяти, костистое лицо, всосанные щеки, ежик русых волос с едва заметной проседью, очки в пластмассовой оправе. Он носил костюмы, вышедшие из моды лет десять назад, глотал копеечные обеды в рабочей столовой неподалеку от здания суда. С женой и дочерью, двадцатитрехлетней особой, типичным синим чулком, не сумевшей выскочить замуж, ютился в двухкомнатной малогабаритной квартире на окраине. Ни машины, ни дачи, ни куска земли. Образом жизни, демонстративным презрением к деньгам Горчаков давал понять окружающим, что все земные блага для него пустое место в сравнении с духом и буквой закона.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Горчаков не имел никаких долгов, он оказался совершенно равнодушен к азартным играм. Только футбол по ящику смотрит и режется в шахматы со старым приятелем, но это не в счет. Поговаривали, что три года назад у Игоря Васильевича была интрижка с некой Татьяной Сергеевной, секретарем одного городского чиновника, женщиной весьма эффектной. Но романчик оказался вялым, создавалось впечатление, что любовная связь тяготила Татьяну и самого Горчакова. И кончилось все просто и прозаично. Татьяна Сергеевна выскочила замуж за владельца продуктового магазина «Славич», интимные встречи на нее квартире прекратились, а Горчаков, если и горевал по этому поводу, то недолго.
На какой же крючок можно подцепить такой редкостный экземпляр? Этот вопрос не давал покоя Диме Радченко ни днем, когда в следственном изоляторе он изучал материалы уголовного дела, ни ночью, когда, оставшись один в гостиничном номере, раскрывал детектив и, вытянувшись на вдовьей узкой коечке, пытался отвлечься от ежедневной рутины.
Шантаж тоже отпадает. Дорогие подарки, путешествия в экзотические страны за чужой счет – и это мимо. Что же остается? Вот если бы жена Виктория Ивановна серьезно заболела, и срочно понадобились деньги на дорогостоящую операцию и дальнейшее лечение. Но об этом можно не мечтать. Ту Викторию ни ломом, ни кирпичом не свалишь, здорова, как племенной бугай. Вот если бы на дочь Оксану напал хулиган, изнасиловал и почикал мордочку ножиком. Тут бы папаше судье всерьез пришлось задуматься над вопросом: где взять деньги на врача косметолога и психиатра. Но и это опять лишь мечты. Того хулигана и насильника, который бы залез на девку, да еще морду ей попортил, с фонарями не найдешь. От безысходности хоть сам ножик бери, дожидайся ночи и карауль девку в подворотне. Но в солидной адвокатской конторе такие методы работы не приветствовались.
Дважды в неделю, по вторникам и пятницам люди, выполнявшие поручения Радченко, собирались на съемной квартире, защищенной от прослушки.
– Неужели у вас ничего не появилось на этого судью? – с этого вопроса Радченко начинал каждый разговор. – Этот тип нужен мне позарез, без него я в глубокой заднице. Вы собрали на него груду бесполезных бумаг. Какая-то там интрижка с секретуткой. И та интрижка уже быльем поросла. По-вашему получается, что с этого кадра можно икону писать, а?
– Мы копаем, но пока все глухо, – за всех отвечал субъект по прозвищу Хобот, подполковник ФСБ в отставке, он слыл великим спецом по прослушке и наружному наблюдению. – Семьянин, честный, не растратчик. Нет долгов, нет собственности. Одни убеждения.
– Слушай, таких людей не бывает. У каждого рыло в пуху. А пятна есть и на солнце. А ваш объект – провинциальный судья, у которого наверняка найдется страшный скелет в шкафу.
– Он чист, как уши молодого поросенка.
– Не верю, – орал Радченко. – Кстати, в досье вы пишите, что Горчаков играет в шахматы. С кем именно он играет? Что собой представляет этот знакомый?
– Да какая разница с кем Горчаков переставляет фигуры? – Хобот не любил, когда его учит молокосос адвокат. – Какай-то там жалкий завхоз.
***
За неделю до начала первого судебного заседания Дима Радченко побывал в Москве, проторчав полтора чала в кабинете главы фирмы Виталия Ивановича Саморукова. Босс живо интересовался этим, на первый взгляд, рядовым уголовным делом, потому что человек, заключивший договор с его адвокатской конторой не просто клиент с мешком денег, он близкий друг Саморукова, хозяин дал слово: он сделает все, чтобы осужденный получил срок ниже низшего придела и, если немного повезет, вовсе избежал зоны. Но обстоятельства складывались так паршиво, что самые робкие надежды на смягчение приговора казались смелыми. И Саморуков начинал впадать в уныние и жалел о своих обещаниях.
– Дима, мы по долгу службы много времени посвящаем вранью. Давай будем честными хотя бы пять минут в сутки, – сказал он. – Пять минут – слишком много. Будем честными хотя бы две минуты. Я требую прямого ответа. Тебе не кажется, что дело выше твоей головы? А?
– Нет, – ответил Радченко.
– Сейчас у нас еще есть пространство для маневра, хоть и маленькое, но есть, – продолжал Саморуков. – По ходатайству обвиняемого, суд может поменять адвоката. Ефим Семенович Вельдман – специалист по уголовным делам, каких в Москве не найдешь. Я вижу, что ты зашиваешься, все из рук валится. Короче, предлагаю поставить на это дело нашего старого зубра. Ты молод, Дима, блестящая карьера еще впереди. Из тебя получится второй Плевако или бери выше. Дорастешь до моего уровня. Ха-ха… Шучу. Но это не твой шанс. Согласен?
– Разумеется, – кивнул Радченко. – Разумеется, не согласен. Категорически. То, что сделает на процессе Вельдман, сделаю и я. Не хуже его, а лучше. Кроме того, поставить именно меня на это дело просил ваш друг Михаил Адамович Демидов. Меня поставить, не Вельдмана. Мне остается только зацепить этого черта, судью. И тогда я гульну по масти.
– Не надо блатного фольклора, здесь не вокзальный пивняк, – нахмурился Саморуков. – Дочь Демидова Лариса влюблена в обвиняемого как кошка, ты это знаешь. Это она вынудила отца вступить в переговоры со мной и постараться вытащить с нар ее Костю Логинова. А ты – хороший знакомый дочери моего друга. Лариса почему-то очень высокого мнения о твоих профессиональных способностях. Хотя я этого мнения, увы, не разделяю.
– Но вы только что сказали: второй Плевако и все такое.
– Твои таланты еще раскроются. А пока у нас это гнилое дело, которое ты провалишь.
– Которое я выиграю, – возразил Радченко, подумал, что напрасно разбрасывается словами. Как бы потом не пришлось назад отыгрывать.
– И все-таки я решил поставить Вельдмана.
– Если вы так поступите, я тут же позвоню Ларисе Демидовой, – выпалил Радченко. – И завтра же на деле буду снова я.
– Блин, доконать ты меня решил, – покачал головой Саморуков. – Сейчас на тебя работает целый штат наших сотрудников. Они пасут судью, рассматривают его жизнь под микроскопом. Они работают с присяжными заседателями. На дело брошены большие силы и средства. Демидов оплатит все расходы, плюс взятки. Но, скорее всего, просто выбросит деньги на ветер. Теперь подумай: что станется с тобой? Сейчас у тебя хорошая квартира в Москве, банковский счет.
– Я понимаю, с чем связался.
– Если ты облажаешься, Демидов тебя в утиль сотрет. И я ему помогу в этом начинании. Нашим хорошим отношениям с тобой наступит конец. Ты потеряешь все. Забудь о карьере и деньгах. Станешь в забубенной юридической консультации давать советы выжившим из ума нищим старухам. За копеечную плату. Нравится?
– Не очень. И все-таки это мое дело.
– Но, скорее всего, тебе вообще не дадут работать в Москве, – Саморуков упал в кресло. – Даже в юрконсультации. Вообще нигде. Демидов очень постарается до конца раздавить тебя, а он влиятельный человек. С огромными связями. У тебя не останется друзей, потому что у нищих друзей не бывает. Будешь в колхозе, где-нибудь на сто первом километре, на тракторе землю пахать.
Радченко живо представил себе бескрайнее поле, черное от проливных дождей. Он сидит в холодной кабине, впитавшей в себя запахи солярки и ветоши. Радченко глушит двигатель, достает из-под сидения узелок с обедом. Несколько вареных картофелин, пара ломтей плохо пропеченного ржаного хлеба и бутылка молока, в котором плавает жирная муха. Он наблюдает, как на краю поля ветер гнет до земли молодую березку, срывая с нее последние листья, а дождь барабанит по стеклам кабины, выбивая мелодию похоронного марша. Картина получилась такой жизненной, что стало жалко самого себя. На одной чаше весов достаток, карьера, теплое место преуспевающего в конторе «Саморуков и партнеры», на другой…
– Я жду твоего ответа.
– Не хочу бросать это дело. И не брошу, – ответил Радченко.
Минута тягостного молчания, слышно лишь, как босс постукивает пальцами по бронзовому чернильному прибору.
– Ладно, Дима, это твое решение, – Саморуков выглядел расстроенным и усталым. – Теперь давай по существу. Что там и как? Рассказывай.
– Весь вопрос в этом проклятом пистолете. У следствия есть главное вещественное доказательство совершения преступления. Все остальные доказательства, показания свидетельницы и потерпевшего – по боку. Если бы не этот ПМ, я бы развалил дело в пять минут.
– И какие планы? – усмехнулся он. – Ты хочешь проникнуть в прокуратуру и выкрасть ствол из комнаты, где хранят вещественные доказательства?
– Но это не наш стиль работы, – покачал головой адвокат.
Глава двадцать вторая
Слушанье дела открылось в начале июня. Радченко удалось лишь дважды получить разрешение на встречу с обвиняемым в следственном кабинете местной тюрьмы. Костя Логинов был замкнут, адвокатам он верил меньше, чем телевизионным дикторам. Но держался неплохо, признательных показаний в ходе предварительно следствия от него добиться не смогли, хотя контролеры СИЗО и следаки очень старались: Костя дважды в бессознательном состоянии попадал в тюремный лазарет, якобы с приступом стенокардии и простудой. И врачи возвращали его к жизни.
– То, что я дожил до суда – уже чудо, – сказал он. – Я думал, что из меня выбьют душу в первую же неделю после ареста.
Радченко положил перед подзащитным блокнот со своими заметками, разборчивым подчерком четко прописана линия защиты. Что и когда полагается говорить, о чем лучше промолчать, а что навсегда вычеркнуть из памяти, будто и не было этого. Пока Костян, низко склонившись над столом, читал и перечитывал исписанные листки, Радченко в тысячный раз прокручивал в памяти все обстоятельства дела.
Около полугода назад четыре московских парня, заехали сюда в этот город на ворованной иномарке. Оставшись на мели, решили грабануть фирму, торговавшую какой-то компьютерной лабудой. Подъехали к этой конторе на той самой тачке. Один приятель остался в машине, трое вошли в помещение через парадную дверь, надеясь пугнуть охранника пистолетом и забрать недельную выручку. Но оказалось, что в той фирме московских гастролеров уже поджидали их старые знакомые, которые хотели свести счеты с Костей и его друзьями. До появления Логинова и его бригады бандиты, приехавшие на место первыми, заперли персонал фирмы в тесной комнате, избили охранника. Единственный человек, который видел или слышал все происходящее – девчонка кассирша. Но следователи не получили от нее внятных показаний. Девка якобы испугалась до смерти, залезла под стол и не вылезала из-под него, пока не стихли выстрелы.
А шмаляли много и долго. Костя и его парни перестреляли своих недругов и сами понесли потери. Одного из парней задела пуля. Когда троица вышла из подъезда на улицу, унося из фирмы пакет с деньгами, на месте оказались менты. И снова перестрелка с печальным итогом. Три служивых ранены, один из них в последствии скончался в больнице, оба приятеля Кости, заходившие с ним в контору фирмы, убиты наповал. Четвертый друг, сидевший в машине, дал по газам, скрылся места преступления, решив, что бегство – единственный выход из тупика. Ни того парня, ни тачки найти не удалось. Логинова повязали, когда он сидел на асфальте, обхватив голову руками, и смотрел на мертвых друзей, словно не понимая, что их уже нет. Пистолет с расстрелянной обоймой валялся в двух шагах от него.
Дальше началась рутина. Предъявление обвинения. Допросы, холодный карцер, ночные допросы, «стаканчик», конура размером полметра на полметра, где теснота такая, что подследственный не может присесть на корточки. И вынужден был часами стоять по щиколотки в холодной воде. Снова допросы и карцер. Потом короткая передышка в больничке, куда Логинова поместили с двухсторонней пневмонией и отбитыми почками. Как только Костя смог самостоятельно передвигаться и принимать пищу, его снова засунули в камеру на двадцать коек, переполненную человеческими отбросами.
– Что ж, вижу, что с моими шансами ловить нечего, – сказал Логинов, закончив изучение записной книжки адвоката. – Линия защиты так себе, прогибается. У меня уже есть ходка на зону. Надеяться на поблажки присяжных, это как в домино: пусто-пусто. Короче, на шее петля, а под ногами пустота.
– Война еще не проиграна, – ответил Радченко.
– Думаешь, есть шанс? Или так… Вола крутишь? – Логинов посмотрел на адвоката с интересом. – Меня, можно сказать, взяли с дымящейся пушкой в руке. На меня повесят убитого мента, хотя этого шмальнул вовсе не я. Плюс ограбление той конторы, плюс хранение оружия, плюс…
Логинов загибал пальцы.
– В твоей руке не было пистолета. Ты не дал показаний, которых от тебя добивались. Наши позиции не так уж слабы.
– Ты веришь в мою невиновность?
– Это не имеет значения. Верю, не верю – какая разница? Если бы я защищал только невиновных…
– Все это бодяга и ботва, – сказал Логинов. – Линия защиты и все такое… Напрасный перевод денег. Передай Ларисе Демидовой, что я ее должник. Но шансов вернуть долг – никаких. Честно, я не думал, что девчонка, с которой меня ничего не связывает, с которой у нас ничего не было, вдруг заварит такую кашу. Подключит своего отца, нанимает адвоката и все прочее. Лариса всего-то подруга моей бывшей невесты, которой след простыл.
– Значит, не просто подруга. Что ей передать?
– Нет, ничего. Только привет.
Радченко убрал в портфель записную книжку.
– Если ты мне не доверяешь, сомневаешься в моих профессиональных качествах… Короче, за твою защиту возьмется один опытный мужик, великий спец по уголовному праву. Он вытягивал безнадежные дела. Некто Ефим Семенович Вельдман. Слышал о таком?
– Краем уха, – кивнул Логинов. – Но мне без разницы: ты или этот хрен Иванович. Но лучше, если ты останешься. Отвода адвокату я заявлять не стану. Суд уже идет, все затаились и ждут, когда задницу натянут мне на уши.
– Какие-нибудь жалобы есть?
– Просьба. Мне нужно личное свидание с Ларисой.
– Я уже составлял бумагу. Вопрос решает администрация тюрьмы. На этот подарок не рассчитывай.
Через пять минут разговор окончился, Логинова увели в камеру, адвокат, покинув СИЗО, сел в машину и отправился в гостиницу. На платной стоянке Радченко увидели спортивный «бенелли», мотоцикл стоял в дальнем конце площадки, отгороженной от улицы железным забором, но эту ядовито желтую штуковину можно заметить хоть за километр. Радченко тяжело вздохнул: Лариса Демидова уже здесь, прикатила из Москвы и сейчас коротает время в соседнем номере.
– Черт возьми, дядя Дима, я думала, хоть ты порадуешь меня хорошими новостями. Но все стоит на месте.
Радченко повесил пиджак на спинку стула, стянул галстук, упав на диван, задрал ноги на журнальный столик.
– Следующее заседание суда только в понедельник, – он зевнул. – Что ты здесь делаешь?
– Нет, это я хочу узнать, что ты здесь делаешь?
Лариса прошлась по комнате, отдернула занавески. В вытянутой майке и кожаных штанах, плотно обтягивающих зад, она выглядела дешево, даже вульгарно.
– Твой начальник Саморуков сказал моему отцу, что перспектив у дела хрен да маленько. Не надо надеяться на счастливый исход. Вот я и хочу узнать, дядя Дима, чем занимается адвокат.
– Отстань. Если я не посплю хоть час, то сдохну. Иди в свой номер, сними эти портки и надень какую-нибудь женскую одежду. Если ты ее, конечно, хоть изредка носишь.
Лариса Радченко вышла из номера, хлопнув дверью. Адвокат с тоской подумал, что она не отстанет, скоро вернется и опять прицепится со своими вопросами, на которые нет ответов. Через полчаса Радченко сам вошел в номер Ларисы.
– Дай ключи от мотоцикла, – попросил он.
– Ты же хотел спать.
– Прокатиться с ветерком – это лучше любого сна. Мне нужно размяться.
На трассе Радченко выжал из «бенелли»сто пятьдесят и снова почувствовал себя не тягловой лошадью, а человеком.
***
В тот памятный вечер дальние зарницы тускло вспыхивали в небе, следом ударяли раскаты грома. Радченко подъехал к закусочной «Карат»без четверти одиннадцать, поставив машину на противоположной стороне, стал наблюдать за дверью забегаловки. Дождь смыл с тротуара мусор и поздних пешеходов. Ровно в одиннадцать у витрины появился мужчина. Красные фонарики вывески мигали, отражаясь в мокром асфальте, казалась, на тротуаре плещется огромная лужа крови. Мужчина стоял прямо в этой луже.
Радченко включил двигатель, сделав разворот, остановился у кромки тротуара. Человек распахнул дверцу, заглянул в салон, убедившись, что кроме адвоката там никого, сложил зонт, сел на переднее пассажирское сидение.
– С адвокатами я общаюсь в совещательной комнате, – судья Игорь Васильевич Горчаков еще раз оглянулся, желая убедиться, что на заднем сидении нет наемного убийцу, который набросит на его шею удавку. – И никогда не сажусь в чужие машины. Вы позвонили мне после окончания рабочего дня и сказали…
– Я бы с удовольствием поговорил с вами в совещательной комнате, но там все время торчит прокурор.
– Учтите, если вы попытаетесь каким-то образом давить на меня, завтра же я составлю заявление. И хорошо, если вас просто вышвырнут из города. Вы рискуете оказаться в одном СИЗО с вашим подзащитным. Что случилось: излагайте коротко и ясно.
Не говоря ни слова, Радченко вытащил из-под сидения конторскую папку. Положив ее на колени судьи, тронул машину, проехал пару кварталов, свернул в темный переулок. Остановился за углом спящего двухэтажного дома, повертев головой, убедился, что вокруг ни души, включил свет в салоне. Горчаков уже перебирал фотографии. Чтобы понять, что за карточки ему подсовывают, хватило тусклого света уличного фонаря.
– Выключите лампочку, – сказал судья, на лице которого не дрогнул ни один мускул, голос оставался спокойным. – Хм… Забавно. Такие фотографии я сам слеплю на компьютере.
– Есть еще две видеозаписи аналоговой камерой. Этого на компьютере не слепишь.
– Ерунда, – голос Горчакова оставался твердым. – Я семьянин. У меня взрослая дочь. У меня были романы с женщинами. Мужиками, тем более детьми, вообще никогда не интересовался.
– Многие гомосексуалисты женаты. Детей имеют. Для отвода глаз крутят романы с женщинами. Все это вы знаете лучше меня. Советую нанять хорошего адвоката. Голубой статьи в Уголовном кодексе нет. Но есть другие. Вас будут судить за понуждение к действиям сексуального характера, развратные действия, половые сношения с лицом, не достигшим четырнадцати лет. Хороший букет статей подберется.
– Вы хоть понимаете, что нарушили закон, установили скрытое наблюдение за судьей с целью его дальнейшего шантажа? Это чревато…
– Бросьте. Ваше красноречие некому оценить. Я хотел вас хоть как-то подцепить на крючок. Вы оказались таким чистеньким, что я уже решил отступить. Честный, правильный… На вас тошно смотреть со стороны. Тошно и тоскливо. Но потом понял: тут что-то не так. Человек не может быть слеплен только из белого теста. Меня насторожили эти ваши шахматные этюды. Раз в неделю вы встречались с неким Пуховым, одиноким немолодым мужиком. На кухне его однокомнатной берлоги переставляли фигуры. Пухов заместитель директора детского дома по хозяйственной части. За полчаса до начала ваших шахматных баталий на квартиру приходил какой-нибудь подросток из вверенного ему заведения. Уходил мальчик после вас.
– Перетряхивать чужое грязное белье – ваше призвание.
– Пять лет назад вы помогли Пухову, дважды судимому за хищения госсобственности, досрочно погасить судимость. Не без вашей помощи он получил место в детдоме. А вы…
– Попридержи язык, – поморщился Горчаков. – Чего ты лепишь? У нас суд присяжных. Они выносят свой вердикт. Я в деле Логинова фигура, можно сказать, техническая. Лишь председательствую в суде. От меня ничего не зависит. Больше проку шантажировать старшину присяжных заседателей.