Страница:
— Нет! — вскрикнул Роланд дрожащим голосом. — Я запрещаю. — Равенна уставилась на своего сына, как василиск. Тот задрожал, впрочем, трудно было судить, от страха или от гнева, но сказал: — Я не потерплю ее здесь.
Какое-то мгновение в исходе схватки можно было усомниться. В комнате притихли, словно вдруг посреди нее внезапно разверзлась пропасть. Даже с лица Дензиля сбежало пренебрежение, и теперь он увлеченно ожидал исхода поединка.
Тут терпение Роланда лопнуло. Ударив ладонью по подлокотнику, он взревел:
— Я не хочу видеть ее здесь! Проклятие, почему ты не можешь послушать меня?
Это было уже отступление. На лицо Дензиля набежала тень, способная сойти за разочарование. Равенна хотела заговорить, но Каде опередила ее:
— Прекрасно, Роланд! — Кудесница улыбнулась. — У тебя есть более веские причины для беспокойства, чем мое присутствие.
Король испуганно уставился на нее:
— Что ты имеешь в виду?
Та ответила:
— Дворцовые ограждения не на месте. Войдя, я ощутила это. — Каде нахмурилась и положила ладонь на кирпичную облицовку камина. Потом, сложив пальцы щепоткой, извлекла из камня извивающееся серое существо.
Оно появилось, сопровождаемое градом каменной крошки, но дыры за собой не оставило. Подобно мальчишке, ухватившему крысу за хвост, Каде держала двумя пальцами — указательным и большим — нечто членистое и бескостное, отчаянно сопротивлявшееся, извивающееся так, что его трудно было разглядеть.
— Это фрид, он безвредный. Живет в камне и питается тем, что упало на пол. Однако здесь его быть не должно. — Она разжала пальцы, существо смачно плюхнулось на пол, разом прыгнуло в сторону камина и исчезло под серым дырчатым камнем, словно рыба в воде. — Я бы сказала, что обереги теперь не слишком-то надежны против фейри. Так что у вас неприятности, мачеха. Поклонившись сразу всем находившимся в комнате, Каде закрыла за собой дверь, прежде чем на это успели отреагировать.
Роланд вскочил и стал напротив кресла Равенны.
— На этот раз, мамаша, ты превысила собственные права! — выкрикнул король, лицо его побагровело, однако он упустил шанс настоять на своем.
— Неужели? А как бы хотел поступить ты, Роланд? — спросила Равенна, словно бы нисколько не озабоченная сыновним гневом.
— Арестовал бы ее!
— А если бы она не захотела последовать за стражей? Могущество — вещь относительная, государь. — Равенна масленым голосом добавила: — И я полагала, что уж хоть этому научила вас. Скажите, вы поняли меня?
Она смотрела на него, король отвечал ей пристальным взглядом.
Откинувшись в кресле, Дензиль проговорил улыбаясь:
— Кузен, такие пустяки не достойны твоего внимания.
Роланд повернулся к нему и спустя какое-то мгновение кивнул. Потом он обратился к Равенне и, презрительно искривив губы, бросил:
— Делайте что угодно, матушка; меня это не касается.
С этими словами король направился к двери. Паж бросился вперед открывать, рыцари привычно сомкнулись вокруг короля.
Поднявшись, Дензиль с иронической улыбкой поклонился Равенне:
— Поздравляю, миледи. Отлично разыграно.
Равенна испытующе посмотрела на него.
— Сколько вам лет, Дензиль?
— Двадцать шесть, миледи.
— И вы намереваетесь дожить до двадцати семи?
Улыбка Дензиля расплылась:
— Рассчитываю на это. — Еще раз поклонившись, он направился следом за уходящими сторонниками Роланда.
— Какая удачная выходка, — обратилась Равенна ко всем присутствующим. — Почему бы всем остальным не последовать его примеру?
Когда Равенна облекала приказ в форму вопроса, это свидетельствовало о том, что она готова взорваться. Фалаиса хотела было заговорить, но передумала и встала, чтобы Гидеон проводил ее отсюда. Помощники и охрана самой Равенны отправились ждать снаружи.
Томас тоже направился к двери, но Равенна остановила его:
— Останьтесь здесь, капитан.
Он, недовольный, стоял у двери спиной к ней и повернулся, только когда все остальные вышли из комнаты.
Оставив шитье, Равенна сидела, спрятав лицо в ладони. Огонь в очаге бросал ржавые блики на ее волосы и металлические нити в расшитом платье. Не поднимая головы, она произнесла:
— Не смотри на меня так.
Он сложил руки на груди.
— Я вообще никак на тебя не смотрю.
— Черта с два не смотришь. — Она потерла виски. — Будь она моей дочерью, я бы выдала ее за Божественного Царя Парсции. В лучшем случае он отделался бы только гражданской войной.
Оставив все претензии, Томас дал волю гневу, прислонившись к одному из хрупких столиков розового дерева, столь неуместных здесь, рядом с кровожадными сценами охоты на картинах, заполнивших помещение.
— Это тебя теперь ждет в лучшем случае гражданская война, после того как ты впустила ее сюда. До сих пор она ограничивала свою месть малыми дозами, и можно считать, что нам чертовски везло. Теперь она захотела большего.
Усевшись поудобнее в кресле, Равенна сказала:
— Каде вполне может добиться желаемого, чего бы она ни хотела. Разве ты не видел, как она справилась со мной? И я думаю, что Роланд на миг даже забыл о присутствии Дензиля. Она превосходный соперник.
— Она может оказаться смертельным врагом. Каде выросла и более не желает детской мести, — ответил Томас.
Целеустремленность и безжалостность Равенны могли бы привести к ужасающим последствиям, если бы не полное отсутствие садизма в ее характере. Она была прирожденной правительницей, как некоторые рождаются для того, чтобы сочинять стихи или писать музыку. Она хотела воспользоваться Каде, направить силы и таланты кудесницы к собственной выгоде, хотя и не понимала до конца горечь ее неисцелившихся ран.
— Детская месть, — проговорила Равенна, глядя в огонь. — Мне тоже хотелось бы отомстить даже по-детски. Фулстан искалечил их обоих. Когда я обнаружила, что… но я ни о чем не догадывалась, пока не узнала, что он сделал из моего сына труса.
Хуже всего Фулстан обращался с Каде и Роландом, когда ей было четырнадцать, а ему двенадцать… когда Равенна пребывала на театре военных действий во время последней войны с Бишрой. Томас был тогда лейтенантом, одним из сопровождавших Равенну гвардейцев. Во дворце ни у кого не нашлось смелости известить королеву о том, что, пока она обеспечивает снабжение и лупит по головам своих генералов, добиваясь от них повиновения, Фулстан губит будущее Иль-Рьена в лице наследника престола. Томас давно гадал, отдавал ли Фулстан себе полный отчет в собственных поступках… не наносил ли он ответного удара Равенне единственным доступным ему способом. Господь ведает, она была безразлична ко всем прочим его поступкам.
В то время уже ни для кого не было секретом, что Равенна и Томас являются любовниками. Свои разговоры с Томасом покойный король старательно ограничивал подробностями казни, которой удостоит гвардейца в день смерти Равенны или же когда он ей надоест. У Фулстана был дар слова. Быть может, из него вышел бы лучший поэт, чем король.
Равенна печально произнесла:
— Всем было бы лучше, если бы мои дети были бастардами.
— Весьма красноречивое утверждение. И как же ты теперь намереваешься исправить положение?
Вскочив в гневе, она бросила шитье на пол и вскричала:
— Шестнадцать лет назад, утверждая твое назначение в мою гвардию, я уже знала, что делаю ошибку!
— Возможно, — поклонился Томас. — Полагаю, ответ ограничится этим отвлекающим маневром, достойным восхищения, но не соответствующим твоему высокому уровню.
Коротко глянув на него, Равенна качнула головой и кислым голосом сказала:
— Будь у меня ответ, никакие отвлекающие маневры мне бы не потребовались. — И чуточку подумав, спросила: — А можно ли доверять Галену Дубеллу?
И так всегда, хоть стой и тверди ей, пока не состаришься. Томас потер переносицу — у него не впервые болела голова от Равенны, — но спокойно ответил:
— Думаю, да.
— В самом деле?
— Едва ли он знал, что Каде собирается явиться сюда. Тем не менее Дубелл весьма симпатизирует девушке, хотя найдутся люди, готовые принять это за тайный сговор. И оказаться в их числе для тебя — значит противоречить собственным интересам.
— Да, он нужен нам. Браун и его молодые ученики еще не годятся для серьезной работы. Чародеи, которых мы вызвали из Мыза и Лодуна, еще не прибыли в город. Это странно уже само по себе. Я прикажу, чтобы Ренье выслал новых гонцов. — Она умолкла, стоя спиной к нему. Стройный силуэт закрывал от Томаса пасть очага. — Я хочу, чтобы ты проследил за ней, Томас.
— Я уже догадался об этом, — сухо ответил он, — и принял кое-какие меры.
В дверь осторожно поскреблись, и Равенна раздраженным голосом воскликнула:
— Войдите!
Появился тот самый дворецкий, что раньше сбежал из солярия. Нервничая, он проговорил:
— Господин Верховный министр Авилер просит аудиенции, государыня.
— О, в самом деле? Ну что ж, похоже, что я как раз расположена к беседе с ним. Скажите ему, Сейсан, пусть войдет, и не думайте, что я не заметила вашего исчезновения. Постарайтесь не вводить подобную прыткость в привычку.
Дворецкий склонился:
— Да, миледи.
Когда слуга вышел, Томас произнес:
— При всей моей симпатии к Авилеру у меня бездна дел.
— Томас! — негромко окликнула его королева.
— Да. — Он остановился на половине пути к двери.
— Из всех, кого я знаю, лишь ты не питаешь ко мне ненависти, неприязни или страха… Уже только разговаривая с тобой, я испытываю благословенное облегчение; ты понимаешь это?
Верховный министр уже появился в дверях, и Томас, самым изысканным образом сняв с головы шляпу, поклонился ей со словами:
— Для меня это самая большая радость, государыня.
Для возвращения в казармы гвардии Томас выбрал колоссальную винтовую лестницу, два столетия назад выходившую в большой зал Старого Дворца, а теперь соединявшую крыло, в котором располагалась Большая Галерея с прежними оборонительными бастионами.
Посеревший от времени камень перил и центральную опорную колонну украшали ленты и полосы, заканчивавшиеся головами грифонов, львов и непонятных тварей, порожденных фантазией мастера. В лестничном колодце царил прохладный сумрак, разгонявшийся лампами, издалека доносились отголоски дворцовой жизни.
Томас подумал о том, чем может сейчас заниматься Гадена Каде, кудесница-фейри.
Впервые Каде воспользовалась собственной силой против двора в День Всех Святых десять лет назад. Его справляли в середине лета в канун Иванова дня: совмещая церковные и языческие праздники, священники добивались, чтобы на службы приходило больше людей. Ведь особенно в деревнях население по-прежнему считало себя некрещеным. Улицы города заполняли шуты в костюмах, странствующие торговцы и праздные толпы, а в Кафедральном соборе епископ служил торжественную мессу в присутствии королевской семьи. И в самый пик службы разразился сущий пандемониум. Предметы взмывали в воздух и ударялись о стены. Падали паникадила и алтарные сосуды, разбивались узорчатые стекла, покоряясь необузданной мощи заклинаний.
Тогда дворцовый чародей доктор Сюрьете и обнаружил источник бед, а именно Каде.
Гален Дубелл, работавший в то время при дворце вместе с доктором Сюрьете, признал, что в течение двух лет втайне преподавал Каде основы магии. Само по себе это не было сколько-нибудь тяжким преступлением, однако Каде была незаконной дочерью короля. Ей как старшей Дворцовое право отводило роль наследницы престола. В жилах Каде текла кровь фейри, и при дворе и в министерстве сразу после ее рождения Равенне начали нашептывать, что девочка эта опасна. Вскоре Равенна сослала Дубелла в Лодун, а Каде в монастырь монелиток, быть может, отлично понимая, что она там задержится недолго. В то время многие удивлялись тому, что Равенна проявила подобное милосердие к дочери любовницы своего мужа, когда в Иль-Рьене разве что опальный Гален Дубелл мог бы за нее заступиться. Но все знали, что Равенна всегда имела в виду собственную выгоду, а спрашивать у нее объяснений никто не собирался.
В солярии Равенна непреднамеренно обмолвилась «мои дети», и Томас не думал, что она имеет в виду двух мертворожденных девочек, которых похоронили в крипте Кафедрального собора. Равенна хотела видеть в Каде смышленую красавицу — дочь, которой у нее не было, — и в известной степени до сих пор мечтала об этом. Но именно такие взаимоотношения были совершенно неприемлемы для отважной до безрассудности кудесницы со странными глазами.
С грохотом сверху на площадку вышел Мартин и окликнул Томаса:
— Капитан!
— Что там?
Мартина в числе прочих отправили проверять, все ли в порядке во дворце после истории с Арлекином. Томас сразу распознал, что довольство, написанное на лице молодого человека, свидетельствует о том, что он рад переключиться на какое-то сложное дело.
— Опять неприятности, сэр, — проговорил Мартин, когда Томас приблизился к нему. Молодой гвардеец повел своего капитана с площадки в короткий зал с колоннадой вдоль стен. — Мы только что нашли его. Это доктор Браун.
Дубовая дверь по одну сторону коридора оказалась открытой. Следом за Мартином Томас вступил в небольшую комнатку, обставленную как салон; ее использовали в качестве гостиной для иностранных посланников, когда приемы проводились в старом зале.
Браун неловко лежал на длинношерстном восточном ковре, богатые краски которого уже исказила кровь. Поза доктора заставляла предположить, что он, сидя на табурете за высоким рабочим столом, боком повалился на пол.
В комнате находились еще двое гвардейцев королевы, Кастеро и Басера. Оба рассматривали труп, словно пытаясь понять, что же с ним теперь делать. Пройдя мимо них, Томас стал на колени возле убитого. Пропитавшийся кровью ковер отвратительным образом хлюпнул под ногой. Капитан осторожно приподнял молодого волшебника и увидел, что тому перерезали горло. Ровные края раны говорили, что убийство было совершено очень острым ножом. Тело уже остыло и успело окоченеть.
— Кто обнаружил его? — спросил Томас.
— Я, — ответил Мартин. — Во время первого обыска мы прошли мимо этой комнаты, взглянув лишь бегло, и не заметили его. Из двери тело не видно, его загораживает секретер. Ну а возвращаясь назад, мы все тщательно просмотрели; я вошел внутрь и увидел убитого.
— Он уже холодный и, значит, лежал здесь задолго до обыска, сэр, добавил Басера.
— Да, и убили его наверняка именно здесь, — согласился Томас. Доказательством тому служил ковер. Итак, оставив галерею, Браун зашел в эту комнату, чтобы с кем-то переговорить. И эта самая личность во время разговора зашла со спины и умелой рукой перерезала ему глотку.
— За что?
Подняв взгляд от убитого, Томас увидел Верховного министра Авилера, подозрительно разглядывавшего их от дверей. Нечего было удивляться тому, что аудиенция завершилась так быстро; в нынешнем настроении Равенны она и должна была оказаться короткой, если не сказать больше.
— Если судить по первому впечатлению, здесь произошло убийство, пояснил Томас.
— Я это понимаю. — Авилер шагнул в комнату, приглядывая опасливым взглядом за гвардейцами; его длинные церемониальные одеяния касались пола.
Возможно, и он, подумал Томас, словно бы уже расследуя убийство. Мартин и все остальные, давая понять, что они пренебрегают службой в присутствии Авилера, своим поведением лишь усугубляли впечатление собственной вины.
Подступив к пятну крови, министр, хмурясь, насторожился; он тоже понял, что смерть произошла несколько часов назад.
— Браун, — промолвил он с удивлением, узнав молодого чародея. — Кто это сделал?
«Хороший вопрос. И почему? Вот и другой, ничуть не хуже», — подумал Томас, уже отчасти догадываясь об ответе. Бедолага. А он говорил, что это не важно.
6
Какое-то мгновение в исходе схватки можно было усомниться. В комнате притихли, словно вдруг посреди нее внезапно разверзлась пропасть. Даже с лица Дензиля сбежало пренебрежение, и теперь он увлеченно ожидал исхода поединка.
Тут терпение Роланда лопнуло. Ударив ладонью по подлокотнику, он взревел:
— Я не хочу видеть ее здесь! Проклятие, почему ты не можешь послушать меня?
Это было уже отступление. На лицо Дензиля набежала тень, способная сойти за разочарование. Равенна хотела заговорить, но Каде опередила ее:
— Прекрасно, Роланд! — Кудесница улыбнулась. — У тебя есть более веские причины для беспокойства, чем мое присутствие.
Король испуганно уставился на нее:
— Что ты имеешь в виду?
Та ответила:
— Дворцовые ограждения не на месте. Войдя, я ощутила это. — Каде нахмурилась и положила ладонь на кирпичную облицовку камина. Потом, сложив пальцы щепоткой, извлекла из камня извивающееся серое существо.
Оно появилось, сопровождаемое градом каменной крошки, но дыры за собой не оставило. Подобно мальчишке, ухватившему крысу за хвост, Каде держала двумя пальцами — указательным и большим — нечто членистое и бескостное, отчаянно сопротивлявшееся, извивающееся так, что его трудно было разглядеть.
— Это фрид, он безвредный. Живет в камне и питается тем, что упало на пол. Однако здесь его быть не должно. — Она разжала пальцы, существо смачно плюхнулось на пол, разом прыгнуло в сторону камина и исчезло под серым дырчатым камнем, словно рыба в воде. — Я бы сказала, что обереги теперь не слишком-то надежны против фейри. Так что у вас неприятности, мачеха. Поклонившись сразу всем находившимся в комнате, Каде закрыла за собой дверь, прежде чем на это успели отреагировать.
Роланд вскочил и стал напротив кресла Равенны.
— На этот раз, мамаша, ты превысила собственные права! — выкрикнул король, лицо его побагровело, однако он упустил шанс настоять на своем.
— Неужели? А как бы хотел поступить ты, Роланд? — спросила Равенна, словно бы нисколько не озабоченная сыновним гневом.
— Арестовал бы ее!
— А если бы она не захотела последовать за стражей? Могущество — вещь относительная, государь. — Равенна масленым голосом добавила: — И я полагала, что уж хоть этому научила вас. Скажите, вы поняли меня?
Она смотрела на него, король отвечал ей пристальным взглядом.
Откинувшись в кресле, Дензиль проговорил улыбаясь:
— Кузен, такие пустяки не достойны твоего внимания.
Роланд повернулся к нему и спустя какое-то мгновение кивнул. Потом он обратился к Равенне и, презрительно искривив губы, бросил:
— Делайте что угодно, матушка; меня это не касается.
С этими словами король направился к двери. Паж бросился вперед открывать, рыцари привычно сомкнулись вокруг короля.
Поднявшись, Дензиль с иронической улыбкой поклонился Равенне:
— Поздравляю, миледи. Отлично разыграно.
Равенна испытующе посмотрела на него.
— Сколько вам лет, Дензиль?
— Двадцать шесть, миледи.
— И вы намереваетесь дожить до двадцати семи?
Улыбка Дензиля расплылась:
— Рассчитываю на это. — Еще раз поклонившись, он направился следом за уходящими сторонниками Роланда.
— Какая удачная выходка, — обратилась Равенна ко всем присутствующим. — Почему бы всем остальным не последовать его примеру?
Когда Равенна облекала приказ в форму вопроса, это свидетельствовало о том, что она готова взорваться. Фалаиса хотела было заговорить, но передумала и встала, чтобы Гидеон проводил ее отсюда. Помощники и охрана самой Равенны отправились ждать снаружи.
Томас тоже направился к двери, но Равенна остановила его:
— Останьтесь здесь, капитан.
Он, недовольный, стоял у двери спиной к ней и повернулся, только когда все остальные вышли из комнаты.
Оставив шитье, Равенна сидела, спрятав лицо в ладони. Огонь в очаге бросал ржавые блики на ее волосы и металлические нити в расшитом платье. Не поднимая головы, она произнесла:
— Не смотри на меня так.
Он сложил руки на груди.
— Я вообще никак на тебя не смотрю.
— Черта с два не смотришь. — Она потерла виски. — Будь она моей дочерью, я бы выдала ее за Божественного Царя Парсции. В лучшем случае он отделался бы только гражданской войной.
Оставив все претензии, Томас дал волю гневу, прислонившись к одному из хрупких столиков розового дерева, столь неуместных здесь, рядом с кровожадными сценами охоты на картинах, заполнивших помещение.
— Это тебя теперь ждет в лучшем случае гражданская война, после того как ты впустила ее сюда. До сих пор она ограничивала свою месть малыми дозами, и можно считать, что нам чертовски везло. Теперь она захотела большего.
Усевшись поудобнее в кресле, Равенна сказала:
— Каде вполне может добиться желаемого, чего бы она ни хотела. Разве ты не видел, как она справилась со мной? И я думаю, что Роланд на миг даже забыл о присутствии Дензиля. Она превосходный соперник.
— Она может оказаться смертельным врагом. Каде выросла и более не желает детской мести, — ответил Томас.
Целеустремленность и безжалостность Равенны могли бы привести к ужасающим последствиям, если бы не полное отсутствие садизма в ее характере. Она была прирожденной правительницей, как некоторые рождаются для того, чтобы сочинять стихи или писать музыку. Она хотела воспользоваться Каде, направить силы и таланты кудесницы к собственной выгоде, хотя и не понимала до конца горечь ее неисцелившихся ран.
— Детская месть, — проговорила Равенна, глядя в огонь. — Мне тоже хотелось бы отомстить даже по-детски. Фулстан искалечил их обоих. Когда я обнаружила, что… но я ни о чем не догадывалась, пока не узнала, что он сделал из моего сына труса.
Хуже всего Фулстан обращался с Каде и Роландом, когда ей было четырнадцать, а ему двенадцать… когда Равенна пребывала на театре военных действий во время последней войны с Бишрой. Томас был тогда лейтенантом, одним из сопровождавших Равенну гвардейцев. Во дворце ни у кого не нашлось смелости известить королеву о том, что, пока она обеспечивает снабжение и лупит по головам своих генералов, добиваясь от них повиновения, Фулстан губит будущее Иль-Рьена в лице наследника престола. Томас давно гадал, отдавал ли Фулстан себе полный отчет в собственных поступках… не наносил ли он ответного удара Равенне единственным доступным ему способом. Господь ведает, она была безразлична ко всем прочим его поступкам.
В то время уже ни для кого не было секретом, что Равенна и Томас являются любовниками. Свои разговоры с Томасом покойный король старательно ограничивал подробностями казни, которой удостоит гвардейца в день смерти Равенны или же когда он ей надоест. У Фулстана был дар слова. Быть может, из него вышел бы лучший поэт, чем король.
Равенна печально произнесла:
— Всем было бы лучше, если бы мои дети были бастардами.
— Весьма красноречивое утверждение. И как же ты теперь намереваешься исправить положение?
Вскочив в гневе, она бросила шитье на пол и вскричала:
— Шестнадцать лет назад, утверждая твое назначение в мою гвардию, я уже знала, что делаю ошибку!
— Возможно, — поклонился Томас. — Полагаю, ответ ограничится этим отвлекающим маневром, достойным восхищения, но не соответствующим твоему высокому уровню.
Коротко глянув на него, Равенна качнула головой и кислым голосом сказала:
— Будь у меня ответ, никакие отвлекающие маневры мне бы не потребовались. — И чуточку подумав, спросила: — А можно ли доверять Галену Дубеллу?
И так всегда, хоть стой и тверди ей, пока не состаришься. Томас потер переносицу — у него не впервые болела голова от Равенны, — но спокойно ответил:
— Думаю, да.
— В самом деле?
— Едва ли он знал, что Каде собирается явиться сюда. Тем не менее Дубелл весьма симпатизирует девушке, хотя найдутся люди, готовые принять это за тайный сговор. И оказаться в их числе для тебя — значит противоречить собственным интересам.
— Да, он нужен нам. Браун и его молодые ученики еще не годятся для серьезной работы. Чародеи, которых мы вызвали из Мыза и Лодуна, еще не прибыли в город. Это странно уже само по себе. Я прикажу, чтобы Ренье выслал новых гонцов. — Она умолкла, стоя спиной к нему. Стройный силуэт закрывал от Томаса пасть очага. — Я хочу, чтобы ты проследил за ней, Томас.
— Я уже догадался об этом, — сухо ответил он, — и принял кое-какие меры.
В дверь осторожно поскреблись, и Равенна раздраженным голосом воскликнула:
— Войдите!
Появился тот самый дворецкий, что раньше сбежал из солярия. Нервничая, он проговорил:
— Господин Верховный министр Авилер просит аудиенции, государыня.
— О, в самом деле? Ну что ж, похоже, что я как раз расположена к беседе с ним. Скажите ему, Сейсан, пусть войдет, и не думайте, что я не заметила вашего исчезновения. Постарайтесь не вводить подобную прыткость в привычку.
Дворецкий склонился:
— Да, миледи.
Когда слуга вышел, Томас произнес:
— При всей моей симпатии к Авилеру у меня бездна дел.
— Томас! — негромко окликнула его королева.
— Да. — Он остановился на половине пути к двери.
— Из всех, кого я знаю, лишь ты не питаешь ко мне ненависти, неприязни или страха… Уже только разговаривая с тобой, я испытываю благословенное облегчение; ты понимаешь это?
Верховный министр уже появился в дверях, и Томас, самым изысканным образом сняв с головы шляпу, поклонился ей со словами:
— Для меня это самая большая радость, государыня.
Для возвращения в казармы гвардии Томас выбрал колоссальную винтовую лестницу, два столетия назад выходившую в большой зал Старого Дворца, а теперь соединявшую крыло, в котором располагалась Большая Галерея с прежними оборонительными бастионами.
Посеревший от времени камень перил и центральную опорную колонну украшали ленты и полосы, заканчивавшиеся головами грифонов, львов и непонятных тварей, порожденных фантазией мастера. В лестничном колодце царил прохладный сумрак, разгонявшийся лампами, издалека доносились отголоски дворцовой жизни.
Томас подумал о том, чем может сейчас заниматься Гадена Каде, кудесница-фейри.
Впервые Каде воспользовалась собственной силой против двора в День Всех Святых десять лет назад. Его справляли в середине лета в канун Иванова дня: совмещая церковные и языческие праздники, священники добивались, чтобы на службы приходило больше людей. Ведь особенно в деревнях население по-прежнему считало себя некрещеным. Улицы города заполняли шуты в костюмах, странствующие торговцы и праздные толпы, а в Кафедральном соборе епископ служил торжественную мессу в присутствии королевской семьи. И в самый пик службы разразился сущий пандемониум. Предметы взмывали в воздух и ударялись о стены. Падали паникадила и алтарные сосуды, разбивались узорчатые стекла, покоряясь необузданной мощи заклинаний.
Тогда дворцовый чародей доктор Сюрьете и обнаружил источник бед, а именно Каде.
Гален Дубелл, работавший в то время при дворце вместе с доктором Сюрьете, признал, что в течение двух лет втайне преподавал Каде основы магии. Само по себе это не было сколько-нибудь тяжким преступлением, однако Каде была незаконной дочерью короля. Ей как старшей Дворцовое право отводило роль наследницы престола. В жилах Каде текла кровь фейри, и при дворе и в министерстве сразу после ее рождения Равенне начали нашептывать, что девочка эта опасна. Вскоре Равенна сослала Дубелла в Лодун, а Каде в монастырь монелиток, быть может, отлично понимая, что она там задержится недолго. В то время многие удивлялись тому, что Равенна проявила подобное милосердие к дочери любовницы своего мужа, когда в Иль-Рьене разве что опальный Гален Дубелл мог бы за нее заступиться. Но все знали, что Равенна всегда имела в виду собственную выгоду, а спрашивать у нее объяснений никто не собирался.
В солярии Равенна непреднамеренно обмолвилась «мои дети», и Томас не думал, что она имеет в виду двух мертворожденных девочек, которых похоронили в крипте Кафедрального собора. Равенна хотела видеть в Каде смышленую красавицу — дочь, которой у нее не было, — и в известной степени до сих пор мечтала об этом. Но именно такие взаимоотношения были совершенно неприемлемы для отважной до безрассудности кудесницы со странными глазами.
С грохотом сверху на площадку вышел Мартин и окликнул Томаса:
— Капитан!
— Что там?
Мартина в числе прочих отправили проверять, все ли в порядке во дворце после истории с Арлекином. Томас сразу распознал, что довольство, написанное на лице молодого человека, свидетельствует о том, что он рад переключиться на какое-то сложное дело.
— Опять неприятности, сэр, — проговорил Мартин, когда Томас приблизился к нему. Молодой гвардеец повел своего капитана с площадки в короткий зал с колоннадой вдоль стен. — Мы только что нашли его. Это доктор Браун.
Дубовая дверь по одну сторону коридора оказалась открытой. Следом за Мартином Томас вступил в небольшую комнатку, обставленную как салон; ее использовали в качестве гостиной для иностранных посланников, когда приемы проводились в старом зале.
Браун неловко лежал на длинношерстном восточном ковре, богатые краски которого уже исказила кровь. Поза доктора заставляла предположить, что он, сидя на табурете за высоким рабочим столом, боком повалился на пол.
В комнате находились еще двое гвардейцев королевы, Кастеро и Басера. Оба рассматривали труп, словно пытаясь понять, что же с ним теперь делать. Пройдя мимо них, Томас стал на колени возле убитого. Пропитавшийся кровью ковер отвратительным образом хлюпнул под ногой. Капитан осторожно приподнял молодого волшебника и увидел, что тому перерезали горло. Ровные края раны говорили, что убийство было совершено очень острым ножом. Тело уже остыло и успело окоченеть.
— Кто обнаружил его? — спросил Томас.
— Я, — ответил Мартин. — Во время первого обыска мы прошли мимо этой комнаты, взглянув лишь бегло, и не заметили его. Из двери тело не видно, его загораживает секретер. Ну а возвращаясь назад, мы все тщательно просмотрели; я вошел внутрь и увидел убитого.
— Он уже холодный и, значит, лежал здесь задолго до обыска, сэр, добавил Басера.
— Да, и убили его наверняка именно здесь, — согласился Томас. Доказательством тому служил ковер. Итак, оставив галерею, Браун зашел в эту комнату, чтобы с кем-то переговорить. И эта самая личность во время разговора зашла со спины и умелой рукой перерезала ему глотку.
— За что?
Подняв взгляд от убитого, Томас увидел Верховного министра Авилера, подозрительно разглядывавшего их от дверей. Нечего было удивляться тому, что аудиенция завершилась так быстро; в нынешнем настроении Равенны она и должна была оказаться короткой, если не сказать больше.
— Если судить по первому впечатлению, здесь произошло убийство, пояснил Томас.
— Я это понимаю. — Авилер шагнул в комнату, приглядывая опасливым взглядом за гвардейцами; его длинные церемониальные одеяния касались пола.
Возможно, и он, подумал Томас, словно бы уже расследуя убийство. Мартин и все остальные, давая понять, что они пренебрегают службой в присутствии Авилера, своим поведением лишь усугубляли впечатление собственной вины.
Подступив к пятну крови, министр, хмурясь, насторожился; он тоже понял, что смерть произошла несколько часов назад.
— Браун, — промолвил он с удивлением, узнав молодого чародея. — Кто это сделал?
«Хороший вопрос. И почему? Вот и другой, ничуть не хуже», — подумал Томас, уже отчасти догадываясь об ответе. Бедолага. А он говорил, что это не важно.
6
В воздухе пахло дождем. Сидя на карнизе четвертого этажа Северного бастиона, спиной к каменному дельфину, Каде следила за небом. Сквозь низкие тяжелые облака кое-где еще пробивались солнечные лучи. За лабиринтом мощеных дворов и дворцовых садов поднимались высокие стены и крутая крыша галерейного крыла, современная и воздушная, не то что тяжеловесные бастионы позади него. День выдался прохладным, и влажный ветерок теребил ее волосы. Каде ощущала ограждения. Поднимаясь от подножия внешних стен над дворцом, они сходились в точку, образуя невидимый, постоянно изменяющийся купол. Много лет назад Гален Дубелл научил ее видеть свечение, создающееся ограждением, с помощью гаскойского порошка, смолотого из рогов взрослого оленя и крабьих глаз, и по пеплу и угольной пыли прослеживать их перемещение. Пасмурная погода как бы придавливала этот купол к земле; быть может, поэтому в тот день она мысленно все время возвращалась к нему. Фрид мог проскользнуть через одну из случайно образовавшихся щелей. Если бы это безвредное создание направилось прямо в преграду, она бы мгновенно пожрала тварь. Если движение преград замедлилось, значит, фриду — и голему, кстати, тоже — могло просто повезти. Новый чародей Браун не сумел ни приглядеть за преградами, ни защитить себя от неожиданной смерти. Гален Дубелл провел здесь всего только один день; не слишком-то много времени, чтобы заново ознакомиться со столь сложной эфирной структурой.
Как бы это ни произошло, Каде не сомневалась в том, что голем был послан за нею. У нее хватало врагов среди дворов Фейра, не говоря уже о смертных волшебниках. Многие добивались замков Мойры, в особенности Нокмы, и Каде не собиралась их отдавать.
Встреча с Роландом и Равенной растревожила муравейник неприятных воспоминаний. «Брат встал и сказал, что я прокляла имя нашего отца, словно бы ничего раньше и не было. Словно бы это не я сдерживала его, когда он молился, чтобы Бог послал смерть отцу, — думала она. — Роланд на два года моложе, но такое не забывается».
Фулстан всегда страхом входил в их жизнь, но во время долгого отсутствия Равенны в последние годы бишранской войны он и вовсе распоясался. Каде особо четко помнила те дни. Однажды Фулстан насмерть забил одного из слуг Роланда — мальчишку, никак уж не старше десятилетнего принца. О боги, как может Роланд забыть о том, как хрустели тонкие косточки… В ужасе Роланд отослал всех своих юных слуг, а ведь его пажи, сыновья самых знатных людей, должны были расти вместе с ним, превращаться в советников и друзей принца. И Фулстан виновен, что Роланд остался один. Если не считать меня, думала Каде. Возвращаясь памятью назад, она понимала, что им следовало с кем-то поговорить, что Роланд мог бы послать письмо Равенне. У самой Каде, дочери всеми презираемой сверхъестественной наложницы короля, возможностей было куда меньше, но ни ей самой, ни Роланду так и не пришло в голову поискать помощь вне своего мирка.
Земельное право в отличие от Дворцового требовало, чтобы даже государь отвечал за собственное поведение, однако Фулстан вел себя осторожно. Чтобы избавиться от возможного вмешательства наставника альбонцев, он свою личную охрану создал из цистериан. Король никогда не делал с Роландом ничего такого, что могло бы оставить следы на внешности принца. Себя он окружил льстецами и блюдолизами, а сам вселял ужас в сердца придворных женщин.
Долгое время он опасался задевать Каде, возможно, опасаясь — или надеясь, — что мать ее, Мойра, однажды явится за дочерью. Он не прикасался к ней даже пальцем, но всегда унижал и оскорблял ее, делая свою дочь предметом насмешек при дворе. И лишь когда ей пошло пятнадцатое лето, прижал ее в уголке комнаты и сказал, что теперь она, на его взгляд, вполне созрела.
На следующее утро и был тот канун Иванова дня, когда произошел скандал в Кафедральном соборе. Ее отправили в монастырь, а Фулстан умер через шесть месяцев.
Вернувшись из прошлого под сумрачное небо, к легкому ветерку, теребящему ее волосы, Каде негромко ругнулась. Незачем вспоминать об этом, все кончено. И если Роланд все еще гневается на нее за то, что она оставила его, это его дело. Она была тогда пленницей, запертой в тюремной камере, и воспользовалась первой же представившейся возможностью. Так, во всяком случае, говорил ей Гален Дубелл в Лодуне два года назад.
Из открытого окна в нескольких шагах слева от нее донесся скрип отворяемой двери, с глухим звуком сдвинулось нечто тяжелое. Гален, решила Каде и, опершись о стену, встала на карнизе. Слуги никогда ничего не передвигали здесь.
Перешагнув причудливую лепнину вокруг окна, она ступила ногой на деревянный подоконник. Гален Дубелл в уголке своей комнаты укладывал стопки книг поверх крепкого деревянного сундука. Закончив дело, он выпрямился со вздохом, повернулся и увидел ее.
— Каде?!
К ее удивлению, лицо Дубелла не выразило никаких чувств. Каде насторожило отсутствие реакции. Она никогда не падала сверху, но он тем не менее терпеть не мог, когда она ходила по карнизам. Каде спросила:
— В письме я сообщила вам, что возвращаюсь. Вы получили его?
— Нет, мне об этом неизвестно, — негромко произнес он. — Иначе я попытался бы отговорить вас.
— Вы как-то сказали мне, что следует оборотиться лицом к своему гневу и тогда я сумею избавиться от него. Я понимаю, что вы имели в виду не совсем это, — прошептала Каде с опустившимся сердцем. А она-то решила, что поступает мудро и правильно, возвращаясь во дворец, чтобы оказаться перед собственным прошлым.
— Быть может, я не вполне отдавал себе отчет в собственных словах. Он чуть улыбнулся. — Быть может, я слишком привык общаться со старцами, предпочитающими слова поступкам. Но если вы должны поступать именно так, тогда желаю удачи.
— Однако вы не хотите связываться со мной.
«Как спокойно я это сказала», — подумала фейри. Рука ее ощутила под собой грубую раму, и Каде почувствовала, насколько крепко впились пальцы в старую деревяшку. Дубелл пристально глядел на нее:
— Так было бы лучше всего.
Она хотела бы услышать совершенно другие слова. Она желала, чтобы он взволнованно сказал ей: «Я имел в виду вовсе не это, дурочка. Перестань жалеть себя и спускайся с окна сюда».
— Каде, здесь сгущаются какие-то события, — проговорил он, — я не знаю, что нас ждет, и хочу, чтобы у меня были развязаны руки и чтобы меня вновь из-за тебя не изгнали.
Она ответила:
— Я знаю, по чьей вине. Это некто по имени Грандье.
— Что тебе известно о нем?
— Он пытался убить вас.
— Однако не сумел этого сделать.
Она тряхнула головой, пытаясь прогнать гнев:
— Слабейшая из фейри даже не станет называть его имени. Они больше боятся его, чем меня. Те, кто познатнее, утверждают, что не слыхали о нем, но это ложь. Они не хотят, чтобы я знала правду.
— Он в городе и, может быть, много ближе, чем считают. Доктор Браун был убит прошлой ночью. Я не сомневаюсь, что Грандье каким-то образом замешан в этом деле, а это означает, что у него здесь уже есть сообщник. Я мог бы воспользоваться твоей помощью, но не смею принять ее! Ты понимаешь?
— Ну что ж, вполне понятно.
— И ты должна дать мне слово, что не причинишь здесь никому никакого вреда, даже если будешь иметь для этого все основания.
Каде более не могла видеть его. Голос ее наполнился горечью:
— Ты знаешь, что я не могу обещать этого.
Она выскользнула из окна и направилась по карнизу к заброшенному балкону. Откуда-то из-за спины он окликнул ее с ноткой прежнего волнения:
— Будь осторожна, чертенок.
Каде спустилась на первый этаж, стража вновь заметила ее, когда она оказалась у выхода из Розового двора. Подобрав юбки, Каде бросилась по одной из мощеных дорожек между цветущих кустов. Уже у стены она услышала позади топот тяжелых башмаков. Кто-то напролом лез сквозь не столь уж нежные при соприкосновении живые изгороди. Стена оказалась неровной, даже щербатой, и Каде легко поднялась наверх. Там она припала к перепутанным стеблям и быстро огляделась. Как было видно сверху, пространство между бастионом и высокими стенами галерейного крыла занимал настоящий лабиринт из чередующихся садов и двориков; иные были знакомы и памятны ей, другие же соорудили недавно. Легко пробежав поверху, Каде соскочила на более узкую поперечную стенку и помчалась дальше. Тут за спиной послышался крик вьющиеся ветви на первой стене не выдержали чьего-то веса. Обернувшись на звук, она зацепилась кружевами на юбке за львиную голову, которой заканчивался дождевой водосток. Каде потеряла равновесие, и ей пришлось спрыгнуть вниз.
Она тяжело приземлилась в кучу собранных листьев. Вокруг был продолговатый садик неправильной формы со стриженой лужайкой, пышными цветными бордюрами и живыми изгородями.
Поднявшись на ноги, Каде направилась к густо заросшему мхом основанию стены, готовясь изобразить кроткое удивление, когда ее наконец нагонят.
Остановившись возле фонтана, наполнявшегося водой из кувшинов, которые держали каменные нимфы, она поводила пальцами ног по холодной траве. Отсюда сад расширялся, становясь более величественным и просторным, чем можно было заподозрить с первого взгляда. Посреди просторной лужайки стриженые тисовые кусты образовывали игрушечную крепость, башни которой полукругом охватывали мозаичный диск солнечных часов. Глаза ее не сразу заметили мужчину и женщину, сидевших в обнимку на скамье среди кустов жимолости в нескольких шагах от нее. Это были королева Фалаиса и Дензиль.
Фалаиса же заметила Каде почти сразу. Она вскочила, вырвала свою руку из ладоней Дензиля и заторопилась навстречу; Каде, более привыкшая застигать людей врасплох, чем быть застигнутой самой, ждала ее молча.
Как бы это ни произошло, Каде не сомневалась в том, что голем был послан за нею. У нее хватало врагов среди дворов Фейра, не говоря уже о смертных волшебниках. Многие добивались замков Мойры, в особенности Нокмы, и Каде не собиралась их отдавать.
Встреча с Роландом и Равенной растревожила муравейник неприятных воспоминаний. «Брат встал и сказал, что я прокляла имя нашего отца, словно бы ничего раньше и не было. Словно бы это не я сдерживала его, когда он молился, чтобы Бог послал смерть отцу, — думала она. — Роланд на два года моложе, но такое не забывается».
Фулстан всегда страхом входил в их жизнь, но во время долгого отсутствия Равенны в последние годы бишранской войны он и вовсе распоясался. Каде особо четко помнила те дни. Однажды Фулстан насмерть забил одного из слуг Роланда — мальчишку, никак уж не старше десятилетнего принца. О боги, как может Роланд забыть о том, как хрустели тонкие косточки… В ужасе Роланд отослал всех своих юных слуг, а ведь его пажи, сыновья самых знатных людей, должны были расти вместе с ним, превращаться в советников и друзей принца. И Фулстан виновен, что Роланд остался один. Если не считать меня, думала Каде. Возвращаясь памятью назад, она понимала, что им следовало с кем-то поговорить, что Роланд мог бы послать письмо Равенне. У самой Каде, дочери всеми презираемой сверхъестественной наложницы короля, возможностей было куда меньше, но ни ей самой, ни Роланду так и не пришло в голову поискать помощь вне своего мирка.
Земельное право в отличие от Дворцового требовало, чтобы даже государь отвечал за собственное поведение, однако Фулстан вел себя осторожно. Чтобы избавиться от возможного вмешательства наставника альбонцев, он свою личную охрану создал из цистериан. Король никогда не делал с Роландом ничего такого, что могло бы оставить следы на внешности принца. Себя он окружил льстецами и блюдолизами, а сам вселял ужас в сердца придворных женщин.
Долгое время он опасался задевать Каде, возможно, опасаясь — или надеясь, — что мать ее, Мойра, однажды явится за дочерью. Он не прикасался к ней даже пальцем, но всегда унижал и оскорблял ее, делая свою дочь предметом насмешек при дворе. И лишь когда ей пошло пятнадцатое лето, прижал ее в уголке комнаты и сказал, что теперь она, на его взгляд, вполне созрела.
На следующее утро и был тот канун Иванова дня, когда произошел скандал в Кафедральном соборе. Ее отправили в монастырь, а Фулстан умер через шесть месяцев.
Вернувшись из прошлого под сумрачное небо, к легкому ветерку, теребящему ее волосы, Каде негромко ругнулась. Незачем вспоминать об этом, все кончено. И если Роланд все еще гневается на нее за то, что она оставила его, это его дело. Она была тогда пленницей, запертой в тюремной камере, и воспользовалась первой же представившейся возможностью. Так, во всяком случае, говорил ей Гален Дубелл в Лодуне два года назад.
Из открытого окна в нескольких шагах слева от нее донесся скрип отворяемой двери, с глухим звуком сдвинулось нечто тяжелое. Гален, решила Каде и, опершись о стену, встала на карнизе. Слуги никогда ничего не передвигали здесь.
Перешагнув причудливую лепнину вокруг окна, она ступила ногой на деревянный подоконник. Гален Дубелл в уголке своей комнаты укладывал стопки книг поверх крепкого деревянного сундука. Закончив дело, он выпрямился со вздохом, повернулся и увидел ее.
— Каде?!
К ее удивлению, лицо Дубелла не выразило никаких чувств. Каде насторожило отсутствие реакции. Она никогда не падала сверху, но он тем не менее терпеть не мог, когда она ходила по карнизам. Каде спросила:
— В письме я сообщила вам, что возвращаюсь. Вы получили его?
— Нет, мне об этом неизвестно, — негромко произнес он. — Иначе я попытался бы отговорить вас.
— Вы как-то сказали мне, что следует оборотиться лицом к своему гневу и тогда я сумею избавиться от него. Я понимаю, что вы имели в виду не совсем это, — прошептала Каде с опустившимся сердцем. А она-то решила, что поступает мудро и правильно, возвращаясь во дворец, чтобы оказаться перед собственным прошлым.
— Быть может, я не вполне отдавал себе отчет в собственных словах. Он чуть улыбнулся. — Быть может, я слишком привык общаться со старцами, предпочитающими слова поступкам. Но если вы должны поступать именно так, тогда желаю удачи.
— Однако вы не хотите связываться со мной.
«Как спокойно я это сказала», — подумала фейри. Рука ее ощутила под собой грубую раму, и Каде почувствовала, насколько крепко впились пальцы в старую деревяшку. Дубелл пристально глядел на нее:
— Так было бы лучше всего.
Она хотела бы услышать совершенно другие слова. Она желала, чтобы он взволнованно сказал ей: «Я имел в виду вовсе не это, дурочка. Перестань жалеть себя и спускайся с окна сюда».
— Каде, здесь сгущаются какие-то события, — проговорил он, — я не знаю, что нас ждет, и хочу, чтобы у меня были развязаны руки и чтобы меня вновь из-за тебя не изгнали.
Она ответила:
— Я знаю, по чьей вине. Это некто по имени Грандье.
— Что тебе известно о нем?
— Он пытался убить вас.
— Однако не сумел этого сделать.
Она тряхнула головой, пытаясь прогнать гнев:
— Слабейшая из фейри даже не станет называть его имени. Они больше боятся его, чем меня. Те, кто познатнее, утверждают, что не слыхали о нем, но это ложь. Они не хотят, чтобы я знала правду.
— Он в городе и, может быть, много ближе, чем считают. Доктор Браун был убит прошлой ночью. Я не сомневаюсь, что Грандье каким-то образом замешан в этом деле, а это означает, что у него здесь уже есть сообщник. Я мог бы воспользоваться твоей помощью, но не смею принять ее! Ты понимаешь?
— Ну что ж, вполне понятно.
— И ты должна дать мне слово, что не причинишь здесь никому никакого вреда, даже если будешь иметь для этого все основания.
Каде более не могла видеть его. Голос ее наполнился горечью:
— Ты знаешь, что я не могу обещать этого.
Она выскользнула из окна и направилась по карнизу к заброшенному балкону. Откуда-то из-за спины он окликнул ее с ноткой прежнего волнения:
— Будь осторожна, чертенок.
Каде спустилась на первый этаж, стража вновь заметила ее, когда она оказалась у выхода из Розового двора. Подобрав юбки, Каде бросилась по одной из мощеных дорожек между цветущих кустов. Уже у стены она услышала позади топот тяжелых башмаков. Кто-то напролом лез сквозь не столь уж нежные при соприкосновении живые изгороди. Стена оказалась неровной, даже щербатой, и Каде легко поднялась наверх. Там она припала к перепутанным стеблям и быстро огляделась. Как было видно сверху, пространство между бастионом и высокими стенами галерейного крыла занимал настоящий лабиринт из чередующихся садов и двориков; иные были знакомы и памятны ей, другие же соорудили недавно. Легко пробежав поверху, Каде соскочила на более узкую поперечную стенку и помчалась дальше. Тут за спиной послышался крик вьющиеся ветви на первой стене не выдержали чьего-то веса. Обернувшись на звук, она зацепилась кружевами на юбке за львиную голову, которой заканчивался дождевой водосток. Каде потеряла равновесие, и ей пришлось спрыгнуть вниз.
Она тяжело приземлилась в кучу собранных листьев. Вокруг был продолговатый садик неправильной формы со стриженой лужайкой, пышными цветными бордюрами и живыми изгородями.
Поднявшись на ноги, Каде направилась к густо заросшему мхом основанию стены, готовясь изобразить кроткое удивление, когда ее наконец нагонят.
Остановившись возле фонтана, наполнявшегося водой из кувшинов, которые держали каменные нимфы, она поводила пальцами ног по холодной траве. Отсюда сад расширялся, становясь более величественным и просторным, чем можно было заподозрить с первого взгляда. Посреди просторной лужайки стриженые тисовые кусты образовывали игрушечную крепость, башни которой полукругом охватывали мозаичный диск солнечных часов. Глаза ее не сразу заметили мужчину и женщину, сидевших в обнимку на скамье среди кустов жимолости в нескольких шагах от нее. Это были королева Фалаиса и Дензиль.
Фалаиса же заметила Каде почти сразу. Она вскочила, вырвала свою руку из ладоней Дензиля и заторопилась навстречу; Каде, более привыкшая застигать людей врасплох, чем быть застигнутой самой, ждала ее молча.