Уэйс Маргарет. Драконы Погибшего Солнца

   Кайрин горячо пожал ее, и они заговорили о других делах, о церемонии предстоящей коронации, о новых эльфийских танцах. Затем Кайрин стал прощаться с королем, пообещав прийти попозже, чтобы проводить его на коронацию.
   – Подумать только, я буду носить корону, которая когда-то украшала голову моего прадеда! – Сильван все еще не мог поверить в это.
   – Так пусть она принесет вам больше счастья, чем принесла ему, – серьезно ответил Кайрин. Сохраняя печальное выражение лица, он вышел.
   Сильван пожалел о его уходе; королю были приятны дружелюбие и располагающие манеры Кайрина, хотя он и чувствовал себя немного обиженным оттого, что тот испортил ему праздничное утро. От этого дня молодой король вправе был ожидать только радости.
   – Он просто завидует, – сказал себе Сильван. – Что ж, это вполне естественно. На его месте я бы, наверное, испытывал такие же чувства.
   – Ваше Величество, – доложил один из слуг, – я вынужден огорчить вас, начинается дождь.
 
   – Ну и что вы думаете о нашем новом короле? – обратился генерал Коннал к своему собеседнику, поднимаясь по ступеням королевского дворца. Они направлялись в королевские покои, чтобы засвидетельствовать свое почтение правителю в утро коронации. Дождь превратился в ливень, всякий намек на солнце исчез.
   – Я нахожу его неглупым, скромным и естественным, – с улыбкой ответил Глокоус. – Мне чрезвычайно приятно общаться с ним. А каково ваше мнение, друг мой?
   – Он всего лишь молодой веселый пес, – пожал плечами генерал. – Думаю, он не станет доставлять нам хлопот. – Его тон смягчился. – Вы были правы, друг мой. И мы хорошо сделали, посадив его на трон. Люди уже обожают его. Я давно не видел столько радостных лиц вокруг. Весь город веселится. Все улицы убраны цветами, люди нарядились в свое лучшее платье. Празднества продлятся, по-видимому, несколько дней. Эльфы называют его появление чудом. Уже поговаривают о том, что больные изнуряющей лихорадкой почувствовали себя лучше. И всякие разговоры о том, чтобы убрать щит, прекратились сами собой. Теперь ни к чему его убирать.
   – Да, мы вырвали с корнем семена мятежа, которые посеяли кираты в нашем благоуханном саду, – подхватил приятную тему Глокоус. – Они, возможно, воображали, что одержат над вами победу, посадив на трон потомка Лорака. Не надо лишать их этой иллюзии. Пусть себе радуются. Теперь у них есть король, и они наконец оставят нас в покое.
   – И если по какой-либо случайности щит подведет нас, – Коннал бросил многозначительный взгляд на регента, – то мы сумеем без проблем управиться с матерью нашего юного короля. Представляю, как она ворвется к нам, вооруженная до зубов, во главе своего войска и обнаружит, что страной правит ее собственный сын. На это зрелище, право, стоило бы посмотреть.
   – Возможно, стоило бы. – Глокоус, казалось, не находил эту идею особенно привлекательной. – Но я, например, вполне могу обойтись без лицезрения этой гадины. Ни на минуту не верю, что она согласится оставить его на троне. Этот приз она с удовольствием ухватила бы для себя. Но, к счастью, – он улыбнулся, хорошее настроение уже вернулось к нему, – ей никогда сюда не проникнуть. Щит не пропустит ее.
   – Однако он пропустил ее сына, – возразил Коннал.
   – Это не он, а япропустил его сюда, – с нажимом напомнил Глокоус генералу.
   – Так вы утверждаете.
   – А вы сомневаетесь в этом, друг мой?
   Глокоус резко остановился и повернулся к Конналу. Белые одежды вихрем взметнулись вокруг его ног.
   – Да, сомневаюсь, – невозмутимо ответил генерал. – Потому что чувствую, что вы сами в этом сомневаетесь.
   Глокоус начал было что-то отвечать, но тут же умолк, закрыв рот. Сцепив на спине руки, он медленно двинулся вперед.
   – Я не хотел обижать вас, – извинился Коннал.
   – Не извиняйтесь, друг мой. – Глокоус вновь повернулся к нему. – Я не сержусь. Мне всего лишь обидно, вот и все. Просто грустно.
   – Но почему?..
   – Я вам объясню. Может быть, тогда вы поверите мне.
   Коннал вздохнул:
   – Вы намеренно не хотите меня понять. Но, во всяком случае, ваши объяснения будут мне интересны.
   – Я объясню вам, как это все происходит. Но не здесь, здесь слишком людно. – Глокоус указал на слуг, суетившихся вокруг огромного лаврового венка. – Пройдемте в библиотеку, там мы могли бы поговорить без свидетелей.
   Огромная зала, вдоль стен которой высились полки полированного темного дерева, сверху донизу уставленные старинными фолиантами и свитками, хранила такую глубокую тишину, словно книги поглощали все посторонние звуки, превращая всякую речь в слова, написанные на их страницах.
   – Когда я сказал, что щит действовал по моему желанию, – начал свои объяснения Глокоус, – я не имел в виду, что отдал специальную команду относительно этого молодого человека. Я не велел щиту пропускать его. Но магия щита исходит от магии дерева, растущего в Саду Астарин. Следуя моим указаниям, Создатели Крон вырастили его. Это я наставлял их в магии, которая вызвала Древо Щита к жизни. И она, эта магия, является частью меня самого. Я отдаю огромное количество своей силы и энергии, чтобы управлять этой магией и поддерживать щит на месте. Иногда я чувствую, – тут Глокоус заговорил совсем тихо, – что щит – это часть меня самого. Я – тот щит, который охраняет безопасность наших эльфов.
   Коннал молча слушал.
   – Мне не раз случалось замечать, что щит реагирует на мои невысказанные желания, – продолжал регент. – Желания, которые я сам часто не осознавал. И я так давно мечтал о том, чтобы на наш престол взошел законный король. Щит знал об этом моем неосознанном желании. И так случилось, что, когда Сильванеш оказался рядом со щитом, тот пропустил его.
   Генералу очень хотелось в это верить, но его обуревали сомнения. «Почему Глокоус не говорил об этом раньше? Почему его глаза избегают моего взгляда? – спрашивал себя генерал Коннал. – Ему известно что-то еще. И он скрывает это от меня».
   Коннал повернулся к Глокоусу:
   – Можете ли вы обещать мне, что больше никто не пройдет сквозь щит?
   – Я гарантирую вам это, мой генерал, – отвечал Глокоус. – И могу поставить на это свою жизнь.

19. Нищий слепец

   Воины Мины, оставлял Оплот, выступили в поход в прекрасном расположении духа, вовсю распевая походные песни, маршируя им в такт и болтая о тех чудесах отваги и удивительных подвигах, которые они совершат в Сильванести во имя их обожаемой предводительницы. Стоило только Мине появиться на своем красавце жеребце, цвета бычьей крови, как солдаты начинали выкрикивать здравицы и, ломая ряды (что неизменно вызывало гнев у их командиров), бежали к ней, чтобы коснуться ее руки или платья. Все они верили, что это непременно должно принести им счастье.
   Галдара среди них не было. Несколькими днями раньше он отбыл в Кхур, куда должен был доставить приказания Мины тамошнему командующему генералу Догаху. В его отсутствие командование принял на себя капитан Самоал. В начале похода никаких трудностей не возникало и не должно было возникнуть, он прекрасно знал это. Ярко светило солнце. Стояли погожие летние дни. Их отряд всего несколько дней как оставил Оплот, и они все еще находились на дружественных территориях. Уже скоро они войдут в земли великанов-людоедов – прежних союзников, а теперь заклятых врагов, но сейчас даже мысль о сражениях с этими кровожадными чудовищами не могла омрачить их дух. Имя Мины согревало их подобно бледному холодному солнцу.
   Старый солдат, ветеран многих и многих кампаний, Самоал знал, что, когда погода испортится и зарядят дожди, когда дороги превратятся в узкие, труднопроходимые тропы, когда начнут завывать ветры и враг будет преследовать их по пятам, тогда у солдат появится иное мнение об этом предприятии. Они примутся ворчать и брюзжать, а некоторые отчаянные головы даже станут открыто роптать и подстрекать других к мятежу. Но сейчас его обязанности были легкими. Он шагал рядом с Миной, на зависть всей колонне. Он стоял рядом с ней, придерживая стремя, когда она, сидя на коне, оглядывала проходившие мимо войска. Каждый вечер он проводил в ее палатке, изучая карты и намечая маршрут на следующий день. И даже спал он рядом с ее палаткой, завернувшись в солдатский плащ и не выпуская из рук меча, готовый в любую минуту вскочить, если ей понадобится его помощь.
   Ему и в голову не могла прийти мысль о том, что кто-то из солдат попытается обидеть ее. Однажды ночью, лежа под плащом и глядя на яркие звезды, сиявшие с высокого, чистого неба, он принялся размышлять над этим. Она все-таки была молодой девушкой, и довольно привлекательной. Его всегда тянуло к женщинам, причем самым разным. Он не смог бы даже приблизительно сосчитать всех, с кем бывал близок. И, как правило, такой лакомый кусочек, такая хорошенькая молоденькая девчонка заставляла бурлить его кровь. Но в присутствии Мины у него не возникало и тени желания, а, прислушиваясь к солдатской болтовне у костра, он знал, что и другие мужчины испытывают то же самое. Они любили ее, поклонялись ей. Но отношение их было почтительным и благоговейным. В нем не было ничего плотского.
   Следующее утро началось как обычно. Снявшись с привала, они тронулись в путь. По дороге Самоал прикинул, что если у Галдара все пройдет хорошо в Кхуре, то минотавр нагонит их в течение ближайших двух дней. Раньше Самоал никогда не любил и не интересовался минотаврами, служившими в их войсках, но теперь он с нетерпением ждал возвращения Галдара.
   – Господин! Остановите, пожалуйста, людей! – послышался крик разведчика.
   Самоал отдал колонне приказ остановиться и пошел навстречу кричавшему.
   – Что случилось? – отрывисто спросил он. – Великаны?
   – Нет, господин, – отсалютовал ему разведчик. – Впереди на дороге сидит слепой нищий.
   Самоал вспыхнул от гнева:
   – Ты велел остановиться из-за одного поганого нищего?
   – Да, господин… то есть нет, господин, – разведчик перепугался, – но он загородил тропу.
   – Ты что, не можешь убрать его с дороги? – Капитан уже не на шутку рассвирепел.
   – Но в нем есть что-то странное, господин, – мялся разведчик. – Это не обычный нищий. Я думаю, что вам следует сходить к нему, господин. Он сказал… сказал, что ему нужно поговорить с Миной.
   Самоал потер подбородок. Его не удивило, что слух о Мине уже широко разнесся, но то, что известие об их походе и даже о выбранном маршруте бежит впереди них, было странно и не слишком приятно.
   – Пойду гляну на него, – буркнул он и пошел с разведчиком вперед. Самоал вознамерился как следует расспросить слепца о том, что еще ему известно и откуда у него эти сведения. Ему хотелось управиться с этим до того, как Мина что-либо узнает.
   Но не успел он сделать и трех шагов, как услышал позади себя голос Мины.
   – Капитан Самоал, – громко произнесла она, оставаясь в седле, – в чем дело? Почему мы остановились?
   Самоал хотел было сказать, что дорогу впереди загородил крупный камень, но едва он открыл рот, как разведчик уже во все горло заорал о том, что знал, и его услышала не только Мина, но и вся колонна:
   – Мина! Там впереди сидит на дороге нищий слепец! Он говорит, что ждет тебя!
   Это дурачье, конечно, тут же принялось обрадованно переговариваться и с важным видом кивать друг другу. Им льстило и казалось вполне естественным, что слава их Мины уже достигла таких широких пределов. Какие глупцы! Они думают, что маршируют по улицам Джелека!
   Самоал с ужасом представил себе, что дороги впереди окажутся запружены всяким сбродом из мелких окрестных деревень, увечными, прокаженными и слепыми, молящими Мину излечить их.
   – Капитан, приведите этого человека ко мне, – приказала ему Мина.
   Самоал подошел к самому стремени коня.
   – Мина, послушайте минутку, – начал он. – Я знаю, вы хотите как лучше, но, если мы станем останавливаться из-за каждого калеки между Оплотом и Сильваностом, мы доберемся до эльфов как раз к Дню Середины Зимы. Если мы вообще туда доберемся. Каждой потраченной впустую минутой мы даем великанам возможность собрать силы и подобраться к нам поближе.
   – Этот человек спрашивает обо мне. Я должна видеть его. – Мина соскользнула с лошади. – Мы уже давно на марше. Прикажите людям отдохнуть. Где он, Ролоф?
   – Прямо впереди, на дороге, – показал разведчик. – До него примерно полмили. На вершине во-он того холма.
   Самоал увидел этого человека прежде, чем они поравнялись с ним. Дорога, по которой проходил их маршрут, бежала по взгорьям и то ныряла в ложбину, то поднималась к вершинам небольших холмов. На одном из этих холмов, как и сказал разведчик, их ждал нищий. Он сидел на земле, привалившись спиной к огромному валуну, с длинным, крепким посохом в руке. Услышав, что кто-то идет к нему, он поднялся на ноги и повернул к ним незрячее лицо.
   Слепец оказался моложе, чем ожидал Самоал. Длинные волосы, достигавшие плеч, отливали серебром в утреннем свете. Кожа лица была гладкой и молодой. Вероятно, когда-то он был даже красив. Одет он был в серое платье, поношенное и с обтрепанным низом, но чистое. Но все это Самоал отметил позже. В первый момент он не мог отвести взгляд от ужасного шрама, обезобразившего лицо мужчины.
   По-видимому, шрам остался после ожога. Волосы на одной половине головы были опалены, шрам выходил из-под них с правой стороны и, пересекая наискось все лицо, заканчивался у подбородка слева от рта. Правый глаз был перевязан тряпкой. Самоал невольно с жестоким любопытством подумал о том, цел ли перевязанный глаз или он расплавился в том страшном пламени, которое обожгло эту плоть и спалило волосы. Левый глаз был вроде бы цел, но ничего не видел, его затянула страшная белая пелена катаракты. Эта жуткая рана, похоже, была получена совсем недавно – вероятно, не прошло и месяца после трагедии, случившейся с этим человеком. Он, должно быть, до сих пор испытывал жестокую боль, но не подавал виду. Слепец молча стоял, ожидая их, и, хотя и не мог видеть Мину, повернул лицо в ее сторону. «Должно быть, он сумел отличить ее легкий шаг от моей тяжелой походки», – мелькнуло у Самоала.
   Мина замерла на мгновение, словно удивившись чему-то. Затем, пожав плечами, она направилась прямо к незнакомцу. Самоал следовал сзади, не снимая руки с меча. Несмотря на слепоту нищего, он чувствовал в нем какую-то угрозу. Как сказал разведчик, в незнакомце действительно было что-то странное.
   – Ты узнаешь меня, так ведь? – Глаза слепца смотрели поверх нее.
   – Да, я тебя узнаю, – ответила Мина.
   На раны слепца было страшно смотреть, и Самоал отвел взгляд. Из-под тряпки тянулась желтая дорожка гноя, кожа вокруг ожога была красной и воспаленной, лицо распухло, и капитан явственно ощутил запах гниющей плоти.
   – Когда это с тобой случилось? – спросила Мина.
   – В ночь бури.
   Она печально кивнула, будто ожидала такого ответа.
   – Почему ты осмелился идти прямо в бурю?
   – Я слышал голос, – ответил нищий. – И мне хотелось пойти взглянуть самому.
   – Это был голос Единого Бога.
   Нищий с недоверием покачал головой:
   – Голос был отчетливо слышен, несмотря на грохот грома и вой ветра, только слов было не разобрать. Я ушел очень далеко, ни дождь, ни ветер не могли мне помешать, и я уверен, что подошел к тому самому месту, откуда доносился голос. Я был совсем близко к нему, я уверен. Дошел почти до Нераки, когда в меня ударила молния. О том, что было потом, я ничего не помню.
   – Ты принял человеческий облик, – резко прервала его Мина. – Зачем?
   – Как ты можешь винить меня за это, Мина? – спросил тот сокрушенно. – Я вынужден идти по земле моих врагов. – И он жестом указал на свой посох. – Это единственный доступный теперь для меня способ путешествия – пешком, опираясь на клюку.
   – Мина, – обратился к девушке Самоал, не отрывая взгляда от нищего, – у нас сегодня впереди долгий путь. Ты только скажи, и я мигом избавлю от этого типа и дорогу, и мир.
   – Полегче, Самоал, – успокаивающе сказала Мина и положила руку ему на плечо. – Это давнее знакомство, и я задержусь не более чем на минуту. Как ты нашел меня? – обратилась она к слепому.
   – О твоих подвигах говорили везде, где я проходил, – ответил нищий. – Мне были известны имя и описание внешности. Может ли быть на свете другая Мина с глазами цвета янтаря? Нет, сказал я себе. На свете только одна Мина – та сиротка, которую когда-то давно волны выбросили на берег острова Шэлси. Та сиротка, которую подобрала Золотая Луна и которая завоевала сердце госпожи Первой Наставницы Цитадели Света. Она тоскует по тебе, Мина. Отчего ты покинула ее и всех нас, тех, кто любил тебя?
   – Оттого, что она не умела ответить на мои вопросы, – объяснила Мина. – Как и никто из вас.
   – А теперь ты нашла ответы? – Голос неизвестного зазвучал сурово.
   – Нашла.
   Нищий покачал головой. Он не выглядел рассерженным, скорее было похоже, что он сожалеет о чем-то.
   – Я могла бы вылечить тебя, – предложила Мина, сделала шаг вперед и протянула к нему руку.
   Но слепец резко отшатнулся от нее. Перехватив свой посох двумя руками и держа его перед собой, он преградил ей путь.
   – Нет! – почти выкрикнул он. – Хотя мои раны страшно болят, это всего лишь телесная боль. Она не затрагивает мою душу, как затронула бы ее боль от твоего так называемого излечения. И хотя я бреду в темноте, она не так глубока, как та мгла, в которой нынче пребываешь ты, Мина.
   Она улыбнулась ему теплой, спокойной улыбкой.
   – Ты слышал голос, Соломиратниус? – спросила она. – Ты ведь слышишь его и по сию пору, не так ли?
   Нищий не отвечал. Опустив посох, он пристально смотрел на девушку. Он не отрывал от нее своих незрячих глаз так долго, что Самоал даже с подозрением подумал, а слеп ли вообще этот человек.
   – Это так? – настойчиво повторила она свой вопрос. Резко, как будто внезапно рассердившись, незнакомец отвернулся от Мины. Стуча посохом по земле, он свернул с тропы и направился в лес.
   – Что-то я не доверяю ему, – проговорил Самоал. – Чувствуется в нем какая-то соламнийская вонь. Может, прикончим его, и дело с концом?
   Мина отвернулась.
   – Тебе не удалось бы причинить ему ни малейшего вреда, капитан. Он, может, и слаб на вид, но на самом деле совсем не таков.
   – Тогда кто же он? Может быть, колдун? – спросил Самоал, усмехаясь.
   – Нет, он гораздо сильнее любого колдуна. На самом деле это серебряный дракон Мирроар, Хранитель Цитадели Света.
   – Дракон! – Капитан как вкопанный остановился на дороге, глядя в ту сторону, где скрылся нищий слепец. Того уже не было видно, и капитана это беспокоило больше, чем что-либо другое. – Мина, – стал настаивать он, – можно, я пошлю за ним отряд солдат? Иначе он наверняка попытается убить нас всех!
   Мина слегка улыбнулась в ответ.
   – Нам ничто не угрожает, капитан. Прикажи людям трогаться в путь. Дорога впереди свободна. Мирроар не станет тревожить нас.
   – Почему так? – Самоал, хмурясь, недоверчиво смотрел на нее.
   – Потому что когда-то, много лет назад, Золотая Луна, госпожа Первая Наставница Цитадели Света, расчесывала по вечерам мои волосы, – совсем тихо договорила Мина.
   И, подняв руку, она провела ею по своей стриженой голове.

20. Преданные

   Дни ожидания прошли для Герарда незаметно и отнюдь не неприятно. Дворец королевы-матери казался ему оазисом мира и спокойствия. Каждая из комнат представляла собой перголу, увитую цветами и зеленью многочисленных растений. Журчание воды успокаивало и умиротворяло. Хотя устройство для путешествий во времени сейчас находилось не у него, Герарду казалось, что время остановилось. Наполненные солнечным светом дневные часы медленно переходили в сумерки, а сумерки, сгущаясь, превращались в ночь, которая затем, в свою очередь, уступала место дню. Никто не замечал, как дни сменяют друг друга. Герард уже совсем было решил, что в жизни эльфов песчинки в песочных часах никогда не перестают сыпаться из одной чаши в другую, как грубая реальность неожиданно напомнила о себе. Однажды, после полудня, в тот день, когда им надо было уезжать, он прошел в сад и вдруг совершенно случайно увидел вдалеке блеснувшие в лучах солнца черные доспехи.
   Идиллия спокойствия рухнула. Неракский Рыцарь стоял на краю утеса, явно наблюдая за дворцом. Герард поспешно нырнул обратно в комнату. Он ожидал, что с минуты на минуту раздастся стук в дверь и топот обутых в грубые башмаки ног, но шло время и никто не беспокоил их. Герард стал думать, что Рыцарь Тьмы просто померещился ему, но выглядывать снова не стал. В ту ночь им нужно было уходить.
   Герард редко встречал в эти дни Палина Маджере и ничуть об этом не жалел. Грубость Палина по отношению ко всем, с кем он сталкивался, а особенно по отношению к Лоране, была неприятна рыцарю. Конечно, он старался найти оправдание такому поведению. Палину Маджере пришлось много страдать, говорил себе Герард. Но мрачные настроения мага бросали темные отсветы на все происходящее, и даже два эльфа, которые прислуживали в доме, ходили на цыпочках, боясь издать лишний звук, который мог бы вызвать приступ гнева у их господина. Но однажды, когда Герард намекнул на это Лоране, заметив, что считает такую грубость одной из худших черт человеческого поведения, королева-мать улыбнулась и посоветовала ему проявить терпение.
   – Когда-то и мне довелось быть пленницей, – объяснила она, и глаза ее потемнели от грустных воспоминаний. – Я была пленена Владычицей Тьмы. Если вам не случалось испытывать этого, если вам не доводилось томиться долгими ночами, изнывая от страха и боли, то не думаю, что вы способны понять Палина.
   Герард принял этот мягкий упрек и более ничего не сказал.
   Так же редко он встречал и кендера, за что тоже был весьма благодарен судьбе. Палин Маджере запирался с кендером на долгие часы, вновь и вновь выслушивая смешные истории Тассельхофа и заставляя его припоминать их малейшие детали. По мнению Герарда, ни одна пытка, измышленная самым сообразительным из Неракских Рыцарей, не могла идти ни в какое сравнение с этим. Слушать в течение долгих часов разглагольствования кендера, его пронзительный голос – бррр, об этом было даже страшно подумать!
   Ночь их отъезда из Квалинести наступила слишком скоро. Внешний мир, мир людей, казался теперь рыцарю суматошным, душным, ужасным местом, и ему не хотелось даже думать о возвращении туда. Сейчас он стал понимать эльфов, которым была ненавистна сама мысль о путешествии за пределы их прекрасного, безмятежного королевства.
   Их проводник стоял в стороне, ожидая, когда кончится прощание. Лорана расцеловала Таса, который, почувствовав щекотание в носу, целых три минуты оставался спокойным. Затем она любезно поблагодарила Герарда за помощь и протянула ему руку для поцелуя. Рыцарь прощался с королевой-матерью, испытывая чувство восхищения и горечь расставания. Напоследок она обратилась к Палину, который сохранял все тот же высокомерный вид. Ему явно не терпелось поскорее отправиться в путь.
   – Друг мой, – сказала ему Лорана, – мне кажется, я догадываюсь, о чем вы думаете.
   Он нахмурился и слегка качнул головой. Но Лорана продолжала:
   – Будьте осторожны, Палин. Пожалуйста, обдумайте все хорошенько, прежде чем начнете действовать.
   Он не ответил, но, по эльфийскому обычаю, принятому между друзьями, расцеловал ее в обе щеки и весьма галантно попросил о нем не беспокоиться. Он понимал, что она имеет в виду.
   Уходя по дорожке вслед за эльфом, уводившим их в ночь, Герард на мгновение оглянулся на дворец, возвышавшийся на утесе. Огни его сияли подобно маленьким звездам и, как и звезды, не могли рассеять мрак ночи.
   – Если бы не было тьмы, – внезапно произнес Палин, – то что нам было бы известно о звездах?
   «Так вот, значит, как он понимает природу зла», – отметил про себя Герард. Он не прокомментировал слова мага, и тот не стал продолжать. Суровое и многозначительное молчание Палина просто необходимо было разбавить болтовней Таса.
   – Можно подумать, что проклятые кендеры меньше разговаривают, – проворчал Герард.
   – Но проклят совсем не мой язык, – тут же отозвался Тас. – Это у меня внутри. И от этого проклятия у меня все там скорчилось. У тебя так когда-нибудь было?
   – Конечно, было. И началось как раз в тот момент, когда я на тебя наткнулся.
   – Вы все так шумите, что вас услышит даже пьяный овражный гном, – раздраженно вмешался эльф, говоря на Общем.
   Герард понятия не имел, кто их ведет – Келевандрос или Калиндас, он так и не научился различать этих двух братьев. Они были похожи, как близнецы, хотя один из них, как считалось, был старше другого. Даже их эльфийские имена, оба начинавшиеся с буквы «К», перепутались у него в голове. Конечно, можно было спросить об этом Палина, но тот не был склонен к разговорам и, казалось, глубоко погрузился в собственные мрачные думы.
   – Но болтовня кендера – все равно что щебет птиц по сравнению с лязгом, который поднимаете вы своим вооружением, господин рыцарь, – продолжал эльф. – Впрочем, вы, люди, исхитритесь шуметь, даже если останетесь голыми. Вы даже выдохнуть не умеете тихо. Ваше сопение и пыхтение я слышу за целую милю.
   – Мы уже несколько часов идем через лес, – прервал его Герард. – До цели, вероятно, уже недалеко?
   – Совсем близко, – ответил эльф. – Та поляна, на которой вы должны встретиться с грифоном, в двух шагах от нас. Если бы вы обладали таким зрением, как наше, вы бы уже видели ее. Но лучше остановиться тут, если вы намерены отдохнуть. Нам следует оставаться под сенью леса, пока это возможно.