Страница:
В конце концов он был вынужден вернуться к своему простому первоначальному плану. В крайнем случае он всегда мог украсить чем-нибудь свое изобретение на последнем этапе. Они приступили к работе ранним утром, еще до рассвета. Конундрум поставил Тассельхофа у входа в лабиринт, привязал один конец ниточки носка к ветке и пустил кендера в лабиринт. Носок, аккуратненько распускаясь, оставлял за собой дорожку кремового цвета. Стоило Тасу избрать неверное направление и оказаться в тупике, как он поворачивал обратно, сматывал нитку в клубочек и шел дальше по лабиринту, пока не набредал на правильный поворот тропинки. Едва он там оказывался, как Конундрум падал плашмя на живот и принимался наносить пройденный кендером маршрут на карту.
Постепенно они достигли середины лабиринта; так далеко гному еще ни разу не удавалось добраться. Пока чулочно-носочное изделие кендера обеспечивало их путеводной нитью, гном был уверен, что одолеет весь лабиринт и завершит день созданием полной его карты.
Что же касается Тассельхофа, то он не испытывал и половины того счастья, которое охватывает стоящего на пороге великого научного открытия. Каждый раз, запуская руку в карман, он натыкался на холодные грани магического устройства. Он был более чем уверен, что оно назло ему оказывается в тех местах и кармашках, где, как он точно знал, его не было еще пять минут назад. Куда бы он ни совал руку, она непременно находила устройство для перемещения во времени.
И всякий раз, когда оно кололо и тыкало его руку, гном вспоминал костлявый палец Фисбена, который колол и тыкал его в спину и грозил, напоминая о данном Тасом обещании не «лоботрясничать».
Конечно, кендеры имеют традиционное и своеобразное понятие об обещаниях – последние кажутся им чем-то вроде осенней паутинки, только и годной на то, чтобы привязывать к листьям крылья бабочек, и ни на что больше. Ни один нормальный человек не станет полагаться на обещание, данное кендером, если он только не полный псих, недотепа или умственно неустойчивый субъект (все эти определения удивительно точно подходили Фисбену). Тассельхоф ни на секунду не задумался бы над тем, чтобы нарушить свое обещание, – собственно, он и не собирался его выполнять и знал, что и Фисбен не предполагал такое возможным, – если бы только не слова Карамона на его, Тассельхофа, похоронах.
Эта похоронная речь указывала на то, что Фисбен ждал выполнения Тасом своего обещания. Фисбен ждал этого, потому что Тассельхоф был не обычным кендером. Он был храбрым кендером, отважным и – ужасное слово! – честнымкендером.
Тассельхоф оглядел честность сверху, глянул на нее снизу, заглянул внутрь, осмотрел с разных сторон. Двух мнений быть не могло. Честные люди держат свои обещания. Даже если они, эти обещания, ужасны и подразумевают необходимость вернуться обратно в прошлое, где кое-кого ожидает нога гиганта, готовая расплющить и насовсем, до смерти, убить этого самого кое-кого.
– Готово! Сделано! – торжествующе воскликнул гном. – Можешь опустить ногу. А сейчас поверни за этот угол. Справа от тебя. Нет, слева. То есть нет, справа…
Тассельхоф повернул, чувствуя, как носок разматывается с его ноги. И наткнулся на лестницу. Перед его глазами высилась витая лестница. Сделанная из серебра. Витая серебряная лестница в самом сердце лабиринта.
– Ура! Получилось! – закричал гном.
– Что получилось? – спросил Тас, не сводя глаз с лестницы. – У кого получилось?
– Мы добрались до самой середины лабиринта! – Конундрум, дурачась, скакал вокруг него, расплескивая чернила.
– Как прекрасно! – отозвался Тассельхоф и двинулся к серебряной лестнице.
– Стоп! – воскликнул гном. – Ты разматываешься слишком быстро! Нам еще нужно нанести на карту выход.
И в этот самый момент носок Таса кончился. Кендер это едва заметил, настолько он был поглощен видом непонятной лестницы. Казалось, она возникала прямо из ничего. Ни на чем не держась, лестница просто висела в воздухе, сверкающая и подвижная, как ртуть. Она раскачивалась, поворачивалась вокруг своей оси и вела прямо на небо. Подбежав к нижней ступеньке, Тас, задрав голову, посмотрел наверх.
Он смотрел и смотрел, и видел только синее небо над головой, и оно все синело, и синело, и нигде не кончалось, как порой не кончается долгий летний день, такой чудесный и ясный, что вы просто мечтаете, чтобы он продолжался без конца. Хотите, чтобы он продолжался вечно, хотя и знаете – и небо говорит об этом, – что должна прийти ночь, иначе не будет завтрашнего дня, знаете, что ночь имеет свою красоту и свое блаженство.
Тассельхоф подпрыгнул и начал взбираться по ступенькам.
Ниже карабкался Конундрум.
– Странная конструкция, – бормотал он про себя. – Ни пилонов, ни распорок, ни заклепок, ни стоек перил, ни самих перил. Никакой техники безопасности. Придется доложить кому следует. – Гном помолчал и, достигнув примерно двадцатой ступеньки, огляделся по сторонам: – Батюшки, что за вид! Мне видна даже гавань. – Тут он испустил такой вопль, что его можно было принять за полуденный сигнал с горы Небеспокойсь, который обычно приходился на три часа ночи:
– Мой корабль!
Конундрум выпустил из рук карту, расплескал чернила, скатился по лестнице с развевавшимися по ветру редкими волосами, споткнулся о нитку из носка Таса, привязанную к изгороди в начале лабиринта, вскочил и помчался к гавани с такой скоростью, о которой могли бы только мечтать создатели пароприводных поршневых снегоступов.
– Держи вора! – вопил гном. – Это мой корабль!
Тассельхоф посмотрел вниз, чтобы узнать, чем вызвано все это волнение, увидел, что это всего лишь гном, и перестал о нем думать. Гномы – известные баламуты.
Он уселся на ступени, уперся своим маленьким острым подбородком в ладони и принялся думать об обещаниях.
Палин попытался поймать Золотую Луну, но боль в ноге заставила его замереть на месте. Он помассировал ногу и, когда смог идти дальше, хромая, спустился по лестнице. Зал взволнованно гудел. Золотая Луна только что пробежала через него как сумасшедшая и исчезла из виду прежде, чем кто-нибудь успел ее остановить. Присутствующие были настолько удивлены, что им не сразу пришло в голову задержать ее. Пока они приходили в себя, она успела скрыться. Теперь вся Цитадель, не жалея сил, разыскивала ее.
Палин не стал рассказывать о ее словах. Все и так уже обсуждали поведение Первой Наставницы тревожным тоном. Ее дикие слова о мертвых, которые кормились магией, могли лишь убедить их – как они только что убедили его, – что бедная женщина слегка повредилась в уме от своего чудесного преображения. Но он все еще видел ее взгляд, исполненный ужаса, и чувствовал мощный толчок, отбросивший его к стене. Маг предложил поискать ее, но леди Камилла любезно уверила его, что оба ее рыцаря и все гвардейцы Цитадели уже отправлены на поиски и что они полностью владеют ситуацией.
Не зная, что еще делать, он вернулся в свои комнаты, попросив предварительно леди Камиллу известить его в случае поступления каких-либо новостей.
– Теперь, – сказал он себе со вздохом, – лучшее, что. я могу сделать, – это оставить остров. Ничего у меня тут не получилось. Тас избегает меня, и я не могу его винить за это. Золотой Луне я лишь добавил хлопот. Возможно, это я – причина ее странного поведения.
Его гостевые апартаменты в Цитадели были просторным помещением на втором этаже, состоявшим из небольшой спальни, кабинета и гостиной. Одна стена в гостиной, обращенная на запад, была целиком сделана из стекла и открывала волшебный вид на небо и океан. Нервный, взволнованный, слишком взбудораженный, чтобы спать, Палин безостановочно бродил по гостиной, затем подошел к окну и постоял, глядя на море. Вода, как зеленое зеркало, отражала безоблачное небо. Если не считать серо-синей линии горизонта, он не мог бы сказать, где кончается море и начинается небо. Представший перед ним вид был странно томительным.
Палин прошел в кабинет и сел за стол, подумав, что следует послать письмо Йенне. Он взял перо, но слова путались у него в голове, не складываясь в предложения. Он потер опухшие веки. За всю ночь ему не удалось заснуть ни на минуту. Стоило ему задремать, как он слышал чей-то голос, звавший его, и тут же испуганно вскакивал.
Его голова клонилась все ниже, ниже и наконец легла на руки. Он закрыл глаза. Гладкое зеркальное море накатилось на него. Теплая, темная вода…
– Палин! – донесся далекий шепот. – Палин! Проснись!
– Папа, погоди минутку, – попросил он, ему приснилось, что он снова ребенок. – Папа, я сейчас приду…
Над ним стоял Карамон. Большой, с добрым лицом, он был таким же, каким Палин видел его в последний раз. Но он стоял, странно колышась, бестелесный, как дым от тлеющих углей. Отец его был не один. Его окружали призраки, они жадно тянули руки к Палину.
– Отец! – закричал маг. Его голова дернулась, он смотрел, не веря глазам. Он не мог говорить, только смотрел, как фантастические силуэты собираются вокруг него, пытаясь схватить за руки или одежду.
– Вон отсюда! – закричал на них Карамон тем же ужасным шепотом. Он оглянулся, и призраки отпрянули, но не исчезли вовсе. Они продолжали пожирать Палина своими голодными глазами.
– Отец, – произнес Палин. Или попытался произнести? В горле у него так пересохло, что слова словно царапали слизистую гортани. – Отец, что это?
– Я искал тебя! – с отчаянием заговорил Карамон. – Слушай! Рейстлина нет здесь! Я не могу его найти! Что-то происходит странное…
Новые призраки появились в комнате. Они скользили мимо Карамона, проплывали над ним и мимо него. Они все время куда-то перемещались, не находя покоя. Они окружили Карамона и стали тащить его за собой, как тащит обезумевшая толпа сопротивляющиеся тела к гибели.
Удвоив усилия, Карамон освободился от них и кинулся к Палину.
– Сын! – закричал он, но этот крик был почти неслышным. – Не убивай Таса! Он должен…
И внезапно Карамон исчез. Его неясный силуэт мгновение дрожал в воздухе, затем распался на отдельные клочья, как будто чья-то рука разогнала дымок сигареты. Они заскользили в стороны под напором леденящего душу ветра.
– Отец! Я не понял! Папа!
Звук собственного голоса разбудил Палина. Он резко выпрямился, испуганно хватая ртом воздух, словно ему в лицо только что плеснули холодной водой. Затем дико оглянулся:
– Отец!
Комната была пуста. Солнечный свет лился широким потоком в окно. Воздух был горячим и тлетворным.
– Сон, – пробормотал Палин.
Но каким же реальным был этот сон! Вспомнив, как мертвые клубились вокруг него, Палин содрогнулся от ужаса, по его телу пробежали мурашки. Он словно все еще чувствовал, как шарят по нему мертвые пальцы, как хватают они его одежду, шепча и умоляя. Он провел руками по лицу, будто снимая налипшую паутину.
Точно как говорила Золотая Луна…
– Что за чепуха, – громко произнес он. Ему необходимо было слышать живой человеческий голос после этих жутких шепотов. – Это ее слова застряли у меня в голове, вот и все. Неудивительно, что мне приснился кошмарный сон. Сегодня вечером я обязательно выпью снотворный настой.
Кто-то крутил ручку двери, пытаясь ее открыть, но обнаружил, что дверь заперта. Палин застыл от страха, сердце колотилось у него в горле.
Затем послышался металлический скрежет. Кто-то возился отмычкой в замке.
Нет, это не привидения. Это просто кендер.
Палин вздохнул, подошел к двери и открыл ее.
– Доброе утро, Тас.
– А, привет, – отозвался Тассельхоф. Кендер стоял наклонившись, с отмычкой в руках, внимательно разглядывая то место, где был замок перед тем, как дверь распахнулась. Затем выпрямился, сунул отмычку в передний карман.
– Я подумал, что, может быть, ты спишь, и не хотел беспокоить тебя. У тебя ничего нет поесть? – Кендер прошел в комнаты.
– Послушай, Тас. – Палин старался держать себя в руках. – Сейчас мне не до тебя, к тому же я очень устал. Я не спал всю ночь…
– Я тоже. – Тас вошел в гостиную и плюхнулся на стул. – Я вижу, что у тебя нет ничего съестного. Ладно, это не важно. Я все равно есть не хочу.
Он замолчал, болтая ногами туда-сюда, уставившись за окно. Так он просидел молча не менее пяти минут.
Палин, оценив по достоинству это экстраординарное событие, пододвинул другой стул и сел с ним рядом.
– Что случилось, Тас? – спросил он тихо.
– Я хочу отправиться обратно, – сказал Тас, не глядя на мага и не отводя глаз от окна. – Я же пообещал. Раньше я как-то не думал об этом, но обещание – это не что-то такое, что выходит у тебя изо рта. Ты даешь обещание своим сердцем. И каждый раз, когда ты его нарушаешь, там, по-моему, что-то рвется. Так можно в конце концов и разорвать все свое сердце. Думаю, что уж лучше пусть меня растопчет та гигантская нога.
– Ты очень мудрый, Тас. – Палину стало стыдно самого себя. – Ты гораздо умнее меня.
Он помолчал несколько минут. В ушах у него опять зазвучал голос отца: «Не убивай Таса!» Видение было таким реальным, что не походило на сон. Маги умеют доверять своим инстинктам, прислушиваться к голосу сердца и души, ибо это их голосом говорит магия. Палин решил, что, возможно, это его собственный внутренний голос предостерегает его от поспешности, от необдуманных поступков, призывая поразмыслить как следует.
– Тас, – медленно заговорил он, – я передумал. Я не хочу, чтобы ты возвращался в прошлое. По крайней мере сейчас.
Тас вскочил на ноги:
– Правда? Мне не придется умирать? Серьезно? Ты это серьезно говоришь?
– Я сказал только, что тебе сейчас не придется возвращаться в прошлое, – урезонил его Палин. – Конечно, когда-нибудь такое время наступит.
Но его слова пропали для счастливого кендера впустую. Он скакал по комнате, и содержимое его многочисленных сумочек рассыпалось при каждом прыжке.
– Как замечательно! Можно, мы отправимся кататься на лодке, как Золотая Луна?
– Золотая Луна уплыла на лодке? – переспросил изумленный Палин.
– Да, – беззаботно подтвердил Тас. – На лодке. С гномом. Во всяком случае, если он сумел догнать ее. Конундрум так быстро поплыл за ней. В жизни не видел, чтобы гномы так быстро плавали.
– Она сошла с ума, – проборматал маг и направился к двери. – Мы должны поднять всю охрану. Нужно послать кого-то к ней на спасение.
– А, они уже поплыли, – отмахнулся Тас. – Но не думаю, что они их поймают: знаешь, Конундрум сказал мне, что его «Непотопляемый» может плыть под водой, как дельфин, потому что он соп… суп… суб… как его там. В общем, лодка, которая плавает под водой, как рыба. Конундрум показывал мне вчера вечером. Его кораблик и выглядит как настоящая рыба, только большая и стальная. Интересно, а отсюда их видно?
Тассельхоф подбежал к окошку. Прижав нос к стеклу, он стал таращить глаза, пытаясь разглядеть далеко в море маленькую лодку. Палин, пораженный внезапной новостью, забыл про свое видение. Он от души надеялся, что это всего лишь обычные россказни Таса и что Золотой Луне никогда не пришла бы в голову отправиться в плавание на этом самом «суб».
Он решил спуститься вниз и разузнать, в чем дело, и уже направился к двери, когда утреннюю тишину внезапно разорвал гудок сирены. Тут же громко и тревожно зазвонили колокола. Множество голосов заговорили разом, спрашивая Друг у друга, что произошло. Другие голоса отвечали им, их тон был испуганным.
– Что это? – спросил Тас, все еще выглядывая в окно.
– Они призывают вооружаться, – объяснил Палин, – не понимаю зачем.
– Может быть, из-за этих драконов? – Тас показал рукой.
Огромные крылатые силуэты летели над морем к Цитадели. Один из них, двигавшийся посередине, был много крупнее остальных. Он был таким большим, что отсвет его чешуи окрасил небо в зеленый цвет. Палину хватило одного взгляда, чтобы все понять и метнуться в угол комнаты, подальше от окна, словно красные глаза драконицы могли разглядеть его издалека.
– Это Берилл! – Его горло сжалось. – Берилл и ее миньоны!
У Таса округлились глаза.
– А я подумал, что у меня внутри заболело потому, что мне надо было отправляться в прошлое, а это из-за ее проклятия было, да? – Он вопросительно смотрел на Палина. – А чего они сюда прилетели?
Неплохой вопрос. Конечно, вполне могло быть, что Берилл решила атаковать Цитадель из пустой прихоти, но Палин в это не верил. Цитадель Света находилась на территории Келлендроса, синего дракона, владевшего этой частью Кринна. Берилл не стала бы вторгаться на его территории без крайней необходимости. И он мгновенно догадался, что это была за необходимость.
– Она хочет получить наш артефакт, – уверенно сказал Палин.
– Магическое устройство? – Тас потянулся в карман и вытянул его на свет. – Тьфу, – он замахал руками перед лицом, – у них тут пауки. Я весь в какой-то противной паутине. – И он заботливо отряхнул артефакт. – Драконица могла унюхать его, да, Палин? Как иначе она могла догадаться, что мы здесь?
– Не знаю, – мрачно ответил тот. Он представлял себе все достаточно ясно. – Это не важно сейчас. – Он протянул руку к кендеру. – Дай мне устройство.
– Что мы будем делать? – Тас заколебался, он научился быть немного недоверчивым.
– Нам нужно выбираться отсюда. Магический предмет не должен попасть в лапы драконицы.
Палин отчетливо представлял себе, что могло бы случиться, если бы это произошло. Магия артефакта сделала бы Берилл единовластной правительницей Ансалона. Даже не интересуясь отдаленным прошлым, она могла бы вернуться во времена, последовавшие за Войной с Хаосом, когда великие драконы впервые появились на Кринне. Оттуда, равно как и из любой другой временной точки, она могла бы изменить события, оказавшись победителем в любой битве. Самое меньшее, что могло бы ее удовлетворить, – это подчинение своему огромному распухшему телу всего мира. Не осталось бы не единого места, свободного от ее влияния.
– Дай мне устройство, – нетерпеливо повторил Палин. – Мы должны бежать. Быстрее, Тас!
– А я пойду с тобой? – Тас все еще сжимал предмет в руке.
– Да! – Палин почти кричал. У них так мало времени… хотел сказать он, нет, временем они владели безраздельно. – Просто… дай мне его.
Тас протянул устройство магу:
– Куда мы отправимся?
Еще один хороший вопрос. Со всей этой суматохой Палин не успел подумать о маршруте.
– Утеха, – быстро решил он. – Мы вернемся в Утеху. Поднимем всех рыцарей. У соламнийцев есть серебряные драконы, они могут прийти на помощь людям, находящимся здесь.
Драконы были уже совсем близко. Солнце переливалось на их алой и изумрудной чешуе. Тень их огромных крыльев скользила по маслянистой пленке воды. За дверьми заливались звоном колокола, призывая людей прятаться, искать убежища в лесах и горах. Им вторили трубы, зовя к оружию. Стучали сапоги, звенела сталь, голоса выкрикивали приказы и отдавали команды.
Он сжимал в пальцах магический предмет. Магия грела его руки, согревала сердце, подобно хорошему коньяку. Он закрыл глаза, припоминая слова заклятия и необходимые действия.
– Стань поближе ко мне! – велел он Тасу.
Тот послушно подошел и уцепился за рукав мага.
Маг начал произносить слова.
«Твое время – это твоя собственность».
Он повернул инкрустированную переднюю планку кверху. Что-то заедало, механизм не слушался его. Палин приложил некоторое усилие, и лицевая планка приподнялась.
«Сквозь него ты идешь».
Теперь следовало повернуть эту же планку справа налево. Он чувствовал, как что-то скрипит, но она двигалась.
«Его течение ты видишь».
Теперь задняя сторона должна была распасться на два полушария, связанные стержнями. Ничего подобного. Вместо этого она полностью отделилась и с грохотом упала на пол.
– Упс, – Тас с недоумением посмотрел себе под ноги, где как сумасшедшая катилась вдаль от них верхушка инструмента, – ты так и хотел?
– Нет! – выдохнул маг. Он стоял неподвижно, держа в руках одну сферу с торчавшим стерженьком и в ужасе глядя на укатившуюся.
– Дай-ка я починю ее. – Тас быстренько догнал отвалившуюся часть.
– Я сам. – Палин схватил ее и стал беспомощно вертеть в пальцах, пытаясь надеть на стержень, но на ней не было никакого отверстия. Туман страха и отчаяния плыл у него перед глазами, погружая все во мрак.
– «Его течение ты видишь», – произнес он снова строчку заклятия, напряженно, охваченный паникой, и встряхнул сферу, стержень, оставшуюся в его руке переднюю планку. – Работай! – вскричал он в беспомощном гневе. – Работай же, или будь ты проклят!
Цепь, выскользнув из пальцев мага, упала и серебряной змейкой легла к его ногам. Стерженек отделился от сферы, изкоторой торчал. Драгоценные камни сверкали и переливались на солнце, но в комнате темнело, и блеск их гас. Крылья драконов заслонили собою солнце.
Палин Маджере стоял в Цитадели Света, сжимая в своих изуродованных руках осколки устройства для путешествия во времени.
Мертвые! Золотая Луна так и говорила ему: «Они питаются вами!»
Он снова увидел лицо отца, увидел реку мертвых, которая текла вокруг него. Сон. Нет, это был не сон. Тем сном была сама реальность. Золотая Луна пыталась рассказать ему именно об этом.
«Так вот что случилось с магией! Вот почему мои заклинания не работали. Мертвые забирали мою магическую силу. Они кружили возле меня. Касались меня руками, губами…»
Он чувствовал, как их прикосновения паутиной ложатся на его кожу. Или касаются его, словно крыло какого-то насекомого, как было в доме Лораны. Как много стало теперь ясно! Потеря магии. Так это не он растерял свою силу. Это мертвые забрали магию у него.
– Ну что? – спросил Тас. – По крайней мере, драконица не получит нашего артефакта.
– Нет, не получит, – спокойно кивнул Палин. – Зато она получит нас.
Он не видел мертвых, но он чувствовал, что они здесь, летают рядом с ним, высасывая из него его силу.
32. Казнь
Постепенно они достигли середины лабиринта; так далеко гному еще ни разу не удавалось добраться. Пока чулочно-носочное изделие кендера обеспечивало их путеводной нитью, гном был уверен, что одолеет весь лабиринт и завершит день созданием полной его карты.
Что же касается Тассельхофа, то он не испытывал и половины того счастья, которое охватывает стоящего на пороге великого научного открытия. Каждый раз, запуская руку в карман, он натыкался на холодные грани магического устройства. Он был более чем уверен, что оно назло ему оказывается в тех местах и кармашках, где, как он точно знал, его не было еще пять минут назад. Куда бы он ни совал руку, она непременно находила устройство для перемещения во времени.
И всякий раз, когда оно кололо и тыкало его руку, гном вспоминал костлявый палец Фисбена, который колол и тыкал его в спину и грозил, напоминая о данном Тасом обещании не «лоботрясничать».
Конечно, кендеры имеют традиционное и своеобразное понятие об обещаниях – последние кажутся им чем-то вроде осенней паутинки, только и годной на то, чтобы привязывать к листьям крылья бабочек, и ни на что больше. Ни один нормальный человек не станет полагаться на обещание, данное кендером, если он только не полный псих, недотепа или умственно неустойчивый субъект (все эти определения удивительно точно подходили Фисбену). Тассельхоф ни на секунду не задумался бы над тем, чтобы нарушить свое обещание, – собственно, он и не собирался его выполнять и знал, что и Фисбен не предполагал такое возможным, – если бы только не слова Карамона на его, Тассельхофа, похоронах.
Эта похоронная речь указывала на то, что Фисбен ждал выполнения Тасом своего обещания. Фисбен ждал этого, потому что Тассельхоф был не обычным кендером. Он был храбрым кендером, отважным и – ужасное слово! – честнымкендером.
Тассельхоф оглядел честность сверху, глянул на нее снизу, заглянул внутрь, осмотрел с разных сторон. Двух мнений быть не могло. Честные люди держат свои обещания. Даже если они, эти обещания, ужасны и подразумевают необходимость вернуться обратно в прошлое, где кое-кого ожидает нога гиганта, готовая расплющить и насовсем, до смерти, убить этого самого кое-кого.
– Готово! Сделано! – торжествующе воскликнул гном. – Можешь опустить ногу. А сейчас поверни за этот угол. Справа от тебя. Нет, слева. То есть нет, справа…
Тассельхоф повернул, чувствуя, как носок разматывается с его ноги. И наткнулся на лестницу. Перед его глазами высилась витая лестница. Сделанная из серебра. Витая серебряная лестница в самом сердце лабиринта.
– Ура! Получилось! – закричал гном.
– Что получилось? – спросил Тас, не сводя глаз с лестницы. – У кого получилось?
– Мы добрались до самой середины лабиринта! – Конундрум, дурачась, скакал вокруг него, расплескивая чернила.
– Как прекрасно! – отозвался Тассельхоф и двинулся к серебряной лестнице.
– Стоп! – воскликнул гном. – Ты разматываешься слишком быстро! Нам еще нужно нанести на карту выход.
И в этот самый момент носок Таса кончился. Кендер это едва заметил, настолько он был поглощен видом непонятной лестницы. Казалось, она возникала прямо из ничего. Ни на чем не держась, лестница просто висела в воздухе, сверкающая и подвижная, как ртуть. Она раскачивалась, поворачивалась вокруг своей оси и вела прямо на небо. Подбежав к нижней ступеньке, Тас, задрав голову, посмотрел наверх.
Он смотрел и смотрел, и видел только синее небо над головой, и оно все синело, и синело, и нигде не кончалось, как порой не кончается долгий летний день, такой чудесный и ясный, что вы просто мечтаете, чтобы он продолжался без конца. Хотите, чтобы он продолжался вечно, хотя и знаете – и небо говорит об этом, – что должна прийти ночь, иначе не будет завтрашнего дня, знаете, что ночь имеет свою красоту и свое блаженство.
Тассельхоф подпрыгнул и начал взбираться по ступенькам.
Ниже карабкался Конундрум.
– Странная конструкция, – бормотал он про себя. – Ни пилонов, ни распорок, ни заклепок, ни стоек перил, ни самих перил. Никакой техники безопасности. Придется доложить кому следует. – Гном помолчал и, достигнув примерно двадцатой ступеньки, огляделся по сторонам: – Батюшки, что за вид! Мне видна даже гавань. – Тут он испустил такой вопль, что его можно было принять за полуденный сигнал с горы Небеспокойсь, который обычно приходился на три часа ночи:
– Мой корабль!
Конундрум выпустил из рук карту, расплескал чернила, скатился по лестнице с развевавшимися по ветру редкими волосами, споткнулся о нитку из носка Таса, привязанную к изгороди в начале лабиринта, вскочил и помчался к гавани с такой скоростью, о которой могли бы только мечтать создатели пароприводных поршневых снегоступов.
– Держи вора! – вопил гном. – Это мой корабль!
Тассельхоф посмотрел вниз, чтобы узнать, чем вызвано все это волнение, увидел, что это всего лишь гном, и перестал о нем думать. Гномы – известные баламуты.
Он уселся на ступени, уперся своим маленьким острым подбородком в ладони и принялся думать об обещаниях.
Палин попытался поймать Золотую Луну, но боль в ноге заставила его замереть на месте. Он помассировал ногу и, когда смог идти дальше, хромая, спустился по лестнице. Зал взволнованно гудел. Золотая Луна только что пробежала через него как сумасшедшая и исчезла из виду прежде, чем кто-нибудь успел ее остановить. Присутствующие были настолько удивлены, что им не сразу пришло в голову задержать ее. Пока они приходили в себя, она успела скрыться. Теперь вся Цитадель, не жалея сил, разыскивала ее.
Палин не стал рассказывать о ее словах. Все и так уже обсуждали поведение Первой Наставницы тревожным тоном. Ее дикие слова о мертвых, которые кормились магией, могли лишь убедить их – как они только что убедили его, – что бедная женщина слегка повредилась в уме от своего чудесного преображения. Но он все еще видел ее взгляд, исполненный ужаса, и чувствовал мощный толчок, отбросивший его к стене. Маг предложил поискать ее, но леди Камилла любезно уверила его, что оба ее рыцаря и все гвардейцы Цитадели уже отправлены на поиски и что они полностью владеют ситуацией.
Не зная, что еще делать, он вернулся в свои комнаты, попросив предварительно леди Камиллу известить его в случае поступления каких-либо новостей.
– Теперь, – сказал он себе со вздохом, – лучшее, что. я могу сделать, – это оставить остров. Ничего у меня тут не получилось. Тас избегает меня, и я не могу его винить за это. Золотой Луне я лишь добавил хлопот. Возможно, это я – причина ее странного поведения.
Его гостевые апартаменты в Цитадели были просторным помещением на втором этаже, состоявшим из небольшой спальни, кабинета и гостиной. Одна стена в гостиной, обращенная на запад, была целиком сделана из стекла и открывала волшебный вид на небо и океан. Нервный, взволнованный, слишком взбудораженный, чтобы спать, Палин безостановочно бродил по гостиной, затем подошел к окну и постоял, глядя на море. Вода, как зеленое зеркало, отражала безоблачное небо. Если не считать серо-синей линии горизонта, он не мог бы сказать, где кончается море и начинается небо. Представший перед ним вид был странно томительным.
Палин прошел в кабинет и сел за стол, подумав, что следует послать письмо Йенне. Он взял перо, но слова путались у него в голове, не складываясь в предложения. Он потер опухшие веки. За всю ночь ему не удалось заснуть ни на минуту. Стоило ему задремать, как он слышал чей-то голос, звавший его, и тут же испуганно вскакивал.
Его голова клонилась все ниже, ниже и наконец легла на руки. Он закрыл глаза. Гладкое зеркальное море накатилось на него. Теплая, темная вода…
– Палин! – донесся далекий шепот. – Палин! Проснись!
– Папа, погоди минутку, – попросил он, ему приснилось, что он снова ребенок. – Папа, я сейчас приду…
Над ним стоял Карамон. Большой, с добрым лицом, он был таким же, каким Палин видел его в последний раз. Но он стоял, странно колышась, бестелесный, как дым от тлеющих углей. Отец его был не один. Его окружали призраки, они жадно тянули руки к Палину.
– Отец! – закричал маг. Его голова дернулась, он смотрел, не веря глазам. Он не мог говорить, только смотрел, как фантастические силуэты собираются вокруг него, пытаясь схватить за руки или одежду.
– Вон отсюда! – закричал на них Карамон тем же ужасным шепотом. Он оглянулся, и призраки отпрянули, но не исчезли вовсе. Они продолжали пожирать Палина своими голодными глазами.
– Отец, – произнес Палин. Или попытался произнести? В горле у него так пересохло, что слова словно царапали слизистую гортани. – Отец, что это?
– Я искал тебя! – с отчаянием заговорил Карамон. – Слушай! Рейстлина нет здесь! Я не могу его найти! Что-то происходит странное…
Новые призраки появились в комнате. Они скользили мимо Карамона, проплывали над ним и мимо него. Они все время куда-то перемещались, не находя покоя. Они окружили Карамона и стали тащить его за собой, как тащит обезумевшая толпа сопротивляющиеся тела к гибели.
Удвоив усилия, Карамон освободился от них и кинулся к Палину.
– Сын! – закричал он, но этот крик был почти неслышным. – Не убивай Таса! Он должен…
И внезапно Карамон исчез. Его неясный силуэт мгновение дрожал в воздухе, затем распался на отдельные клочья, как будто чья-то рука разогнала дымок сигареты. Они заскользили в стороны под напором леденящего душу ветра.
– Отец! Я не понял! Папа!
Звук собственного голоса разбудил Палина. Он резко выпрямился, испуганно хватая ртом воздух, словно ему в лицо только что плеснули холодной водой. Затем дико оглянулся:
– Отец!
Комната была пуста. Солнечный свет лился широким потоком в окно. Воздух был горячим и тлетворным.
– Сон, – пробормотал Палин.
Но каким же реальным был этот сон! Вспомнив, как мертвые клубились вокруг него, Палин содрогнулся от ужаса, по его телу пробежали мурашки. Он словно все еще чувствовал, как шарят по нему мертвые пальцы, как хватают они его одежду, шепча и умоляя. Он провел руками по лицу, будто снимая налипшую паутину.
Точно как говорила Золотая Луна…
– Что за чепуха, – громко произнес он. Ему необходимо было слышать живой человеческий голос после этих жутких шепотов. – Это ее слова застряли у меня в голове, вот и все. Неудивительно, что мне приснился кошмарный сон. Сегодня вечером я обязательно выпью снотворный настой.
Кто-то крутил ручку двери, пытаясь ее открыть, но обнаружил, что дверь заперта. Палин застыл от страха, сердце колотилось у него в горле.
Затем послышался металлический скрежет. Кто-то возился отмычкой в замке.
Нет, это не привидения. Это просто кендер.
Палин вздохнул, подошел к двери и открыл ее.
– Доброе утро, Тас.
– А, привет, – отозвался Тассельхоф. Кендер стоял наклонившись, с отмычкой в руках, внимательно разглядывая то место, где был замок перед тем, как дверь распахнулась. Затем выпрямился, сунул отмычку в передний карман.
– Я подумал, что, может быть, ты спишь, и не хотел беспокоить тебя. У тебя ничего нет поесть? – Кендер прошел в комнаты.
– Послушай, Тас. – Палин старался держать себя в руках. – Сейчас мне не до тебя, к тому же я очень устал. Я не спал всю ночь…
– Я тоже. – Тас вошел в гостиную и плюхнулся на стул. – Я вижу, что у тебя нет ничего съестного. Ладно, это не важно. Я все равно есть не хочу.
Он замолчал, болтая ногами туда-сюда, уставившись за окно. Так он просидел молча не менее пяти минут.
Палин, оценив по достоинству это экстраординарное событие, пододвинул другой стул и сел с ним рядом.
– Что случилось, Тас? – спросил он тихо.
– Я хочу отправиться обратно, – сказал Тас, не глядя на мага и не отводя глаз от окна. – Я же пообещал. Раньше я как-то не думал об этом, но обещание – это не что-то такое, что выходит у тебя изо рта. Ты даешь обещание своим сердцем. И каждый раз, когда ты его нарушаешь, там, по-моему, что-то рвется. Так можно в конце концов и разорвать все свое сердце. Думаю, что уж лучше пусть меня растопчет та гигантская нога.
– Ты очень мудрый, Тас. – Палину стало стыдно самого себя. – Ты гораздо умнее меня.
Он помолчал несколько минут. В ушах у него опять зазвучал голос отца: «Не убивай Таса!» Видение было таким реальным, что не походило на сон. Маги умеют доверять своим инстинктам, прислушиваться к голосу сердца и души, ибо это их голосом говорит магия. Палин решил, что, возможно, это его собственный внутренний голос предостерегает его от поспешности, от необдуманных поступков, призывая поразмыслить как следует.
– Тас, – медленно заговорил он, – я передумал. Я не хочу, чтобы ты возвращался в прошлое. По крайней мере сейчас.
Тас вскочил на ноги:
– Правда? Мне не придется умирать? Серьезно? Ты это серьезно говоришь?
– Я сказал только, что тебе сейчас не придется возвращаться в прошлое, – урезонил его Палин. – Конечно, когда-нибудь такое время наступит.
Но его слова пропали для счастливого кендера впустую. Он скакал по комнате, и содержимое его многочисленных сумочек рассыпалось при каждом прыжке.
– Как замечательно! Можно, мы отправимся кататься на лодке, как Золотая Луна?
– Золотая Луна уплыла на лодке? – переспросил изумленный Палин.
– Да, – беззаботно подтвердил Тас. – На лодке. С гномом. Во всяком случае, если он сумел догнать ее. Конундрум так быстро поплыл за ней. В жизни не видел, чтобы гномы так быстро плавали.
– Она сошла с ума, – проборматал маг и направился к двери. – Мы должны поднять всю охрану. Нужно послать кого-то к ней на спасение.
– А, они уже поплыли, – отмахнулся Тас. – Но не думаю, что они их поймают: знаешь, Конундрум сказал мне, что его «Непотопляемый» может плыть под водой, как дельфин, потому что он соп… суп… суб… как его там. В общем, лодка, которая плавает под водой, как рыба. Конундрум показывал мне вчера вечером. Его кораблик и выглядит как настоящая рыба, только большая и стальная. Интересно, а отсюда их видно?
Тассельхоф подбежал к окошку. Прижав нос к стеклу, он стал таращить глаза, пытаясь разглядеть далеко в море маленькую лодку. Палин, пораженный внезапной новостью, забыл про свое видение. Он от души надеялся, что это всего лишь обычные россказни Таса и что Золотой Луне никогда не пришла бы в голову отправиться в плавание на этом самом «суб».
Он решил спуститься вниз и разузнать, в чем дело, и уже направился к двери, когда утреннюю тишину внезапно разорвал гудок сирены. Тут же громко и тревожно зазвонили колокола. Множество голосов заговорили разом, спрашивая Друг у друга, что произошло. Другие голоса отвечали им, их тон был испуганным.
– Что это? – спросил Тас, все еще выглядывая в окно.
– Они призывают вооружаться, – объяснил Палин, – не понимаю зачем.
– Может быть, из-за этих драконов? – Тас показал рукой.
Огромные крылатые силуэты летели над морем к Цитадели. Один из них, двигавшийся посередине, был много крупнее остальных. Он был таким большим, что отсвет его чешуи окрасил небо в зеленый цвет. Палину хватило одного взгляда, чтобы все понять и метнуться в угол комнаты, подальше от окна, словно красные глаза драконицы могли разглядеть его издалека.
– Это Берилл! – Его горло сжалось. – Берилл и ее миньоны!
У Таса округлились глаза.
– А я подумал, что у меня внутри заболело потому, что мне надо было отправляться в прошлое, а это из-за ее проклятия было, да? – Он вопросительно смотрел на Палина. – А чего они сюда прилетели?
Неплохой вопрос. Конечно, вполне могло быть, что Берилл решила атаковать Цитадель из пустой прихоти, но Палин в это не верил. Цитадель Света находилась на территории Келлендроса, синего дракона, владевшего этой частью Кринна. Берилл не стала бы вторгаться на его территории без крайней необходимости. И он мгновенно догадался, что это была за необходимость.
– Она хочет получить наш артефакт, – уверенно сказал Палин.
– Магическое устройство? – Тас потянулся в карман и вытянул его на свет. – Тьфу, – он замахал руками перед лицом, – у них тут пауки. Я весь в какой-то противной паутине. – И он заботливо отряхнул артефакт. – Драконица могла унюхать его, да, Палин? Как иначе она могла догадаться, что мы здесь?
– Не знаю, – мрачно ответил тот. Он представлял себе все достаточно ясно. – Это не важно сейчас. – Он протянул руку к кендеру. – Дай мне устройство.
– Что мы будем делать? – Тас заколебался, он научился быть немного недоверчивым.
– Нам нужно выбираться отсюда. Магический предмет не должен попасть в лапы драконицы.
Палин отчетливо представлял себе, что могло бы случиться, если бы это произошло. Магия артефакта сделала бы Берилл единовластной правительницей Ансалона. Даже не интересуясь отдаленным прошлым, она могла бы вернуться во времена, последовавшие за Войной с Хаосом, когда великие драконы впервые появились на Кринне. Оттуда, равно как и из любой другой временной точки, она могла бы изменить события, оказавшись победителем в любой битве. Самое меньшее, что могло бы ее удовлетворить, – это подчинение своему огромному распухшему телу всего мира. Не осталось бы не единого места, свободного от ее влияния.
– Дай мне устройство, – нетерпеливо повторил Палин. – Мы должны бежать. Быстрее, Тас!
– А я пойду с тобой? – Тас все еще сжимал предмет в руке.
– Да! – Палин почти кричал. У них так мало времени… хотел сказать он, нет, временем они владели безраздельно. – Просто… дай мне его.
Тас протянул устройство магу:
– Куда мы отправимся?
Еще один хороший вопрос. Со всей этой суматохой Палин не успел подумать о маршруте.
– Утеха, – быстро решил он. – Мы вернемся в Утеху. Поднимем всех рыцарей. У соламнийцев есть серебряные драконы, они могут прийти на помощь людям, находящимся здесь.
Драконы были уже совсем близко. Солнце переливалось на их алой и изумрудной чешуе. Тень их огромных крыльев скользила по маслянистой пленке воды. За дверьми заливались звоном колокола, призывая людей прятаться, искать убежища в лесах и горах. Им вторили трубы, зовя к оружию. Стучали сапоги, звенела сталь, голоса выкрикивали приказы и отдавали команды.
Он сжимал в пальцах магический предмет. Магия грела его руки, согревала сердце, подобно хорошему коньяку. Он закрыл глаза, припоминая слова заклятия и необходимые действия.
– Стань поближе ко мне! – велел он Тасу.
Тот послушно подошел и уцепился за рукав мага.
Маг начал произносить слова.
«Твое время – это твоя собственность».
Он повернул инкрустированную переднюю планку кверху. Что-то заедало, механизм не слушался его. Палин приложил некоторое усилие, и лицевая планка приподнялась.
«Сквозь него ты идешь».
Теперь следовало повернуть эту же планку справа налево. Он чувствовал, как что-то скрипит, но она двигалась.
«Его течение ты видишь».
Теперь задняя сторона должна была распасться на два полушария, связанные стержнями. Ничего подобного. Вместо этого она полностью отделилась и с грохотом упала на пол.
– Упс, – Тас с недоумением посмотрел себе под ноги, где как сумасшедшая катилась вдаль от них верхушка инструмента, – ты так и хотел?
– Нет! – выдохнул маг. Он стоял неподвижно, держа в руках одну сферу с торчавшим стерженьком и в ужасе глядя на укатившуюся.
– Дай-ка я починю ее. – Тас быстренько догнал отвалившуюся часть.
– Я сам. – Палин схватил ее и стал беспомощно вертеть в пальцах, пытаясь надеть на стержень, но на ней не было никакого отверстия. Туман страха и отчаяния плыл у него перед глазами, погружая все во мрак.
– «Его течение ты видишь», – произнес он снова строчку заклятия, напряженно, охваченный паникой, и встряхнул сферу, стержень, оставшуюся в его руке переднюю планку. – Работай! – вскричал он в беспомощном гневе. – Работай же, или будь ты проклят!
Цепь, выскользнув из пальцев мага, упала и серебряной змейкой легла к его ногам. Стерженек отделился от сферы, изкоторой торчал. Драгоценные камни сверкали и переливались на солнце, но в комнате темнело, и блеск их гас. Крылья драконов заслонили собою солнце.
Палин Маджере стоял в Цитадели Света, сжимая в своих изуродованных руках осколки устройства для путешествия во времени.
Мертвые! Золотая Луна так и говорила ему: «Они питаются вами!»
Он снова увидел лицо отца, увидел реку мертвых, которая текла вокруг него. Сон. Нет, это был не сон. Тем сном была сама реальность. Золотая Луна пыталась рассказать ему именно об этом.
«Так вот что случилось с магией! Вот почему мои заклинания не работали. Мертвые забирали мою магическую силу. Они кружили возле меня. Касались меня руками, губами…»
Он чувствовал, как их прикосновения паутиной ложатся на его кожу. Или касаются его, словно крыло какого-то насекомого, как было в доме Лораны. Как много стало теперь ясно! Потеря магии. Так это не он растерял свою силу. Это мертвые забрали магию у него.
– Ну что? – спросил Тас. – По крайней мере, драконица не получит нашего артефакта.
– Нет, не получит, – спокойно кивнул Палин. – Зато она получит нас.
Он не видел мертвых, но он чувствовал, что они здесь, летают рядом с ним, высасывая из него его силу.
32. Казнь
Свеча, отмечавшая бег времени, стояла у постели Сильвана. Он лежал на животе, не сводя с нее глаз, глядя, как убегают вместе с лившимся воском часы. Одна за другой сгорали полоски, образовавшиеся на воске, и вот осталась только одна, последняя. Свеча была рассчитана на двенадцать часов, зажег ее Сильван в полночь. Одиннадцать часов были пожраны пламенем. Время близилось к полудню – часу, когда должны были казнить Мину.
Сильван дунул на пламя и загасил его. Поднявшись на ноги, он принялся надевать свое лучшее платье, которое захватил для триумфального возвращения домой, в Сильваност. Камзол из мягкого шелка жемчужного цвета был вышит нитями, перекрученными и спряденными из серебра. Серые чулки, серые тонкие ботинки. Белый кружевной воротник, такие же манжеты.
– Ваше Величество? – послышался чей-то голос. – Это я, Кайрин. Я могу войти?
– Если хотите, – коротко бросил король. – Больше никто.
– Я уже приходил раньше, – входя, заговорил Кайрин, – но вы спали, должно быть. Никто не отзывался.
– Я ни на минуту не сомкнул глаз, – холодно сказал Сильван, завязывая бант воротника.
Кайрин на миг застыл в неловком молчании.
– Вы уже завтракали?
Сильван метнул на него взгляд, который должен был сказать многое. И не ответил.
– Кузен, я понимаю, каково вам сейчас. Этот акт, который они готовят, совершенно безобразен. Просто чудовищен. Я спорил с дядей и остальными, пока не охрип, и ничего не добился. Глокоус разжигает их страхи. Они чуть не тронулись от ужаса.
– Вы с ними заодно? – полуобернулся к нему Сильван.
– Ну что вы, кузен! Конечно нет! – Кайрин даже обиделся. – Как вы могли такое подумать? Это же просто убийство. Откровенное и ужасное. Они могут называть это «приведением приговора в исполнение» и облекать это в какие угодно слова, но они не смогут скрыть безобразную правду. Пусть эта женщина как угодно виновна, пусть она опаснее всех живущих, пусть она само исчадие Зла, но все равно кровь ее навеки запятнает землю, на которую падет, и замарает всех нас.
Голос Кайрина упал. Он выглянул из шатра и осторожно осмотрелся.
– Более того, кузен, Глокоус уже говорит о том, что среди эльфов есть предатели и необходимо ввести такую меру наказания и среди нас. Дядя и Главы Семейств ужаснулись этому, конечно, но я боюсь, что страх в конце концов заставит их согласиться.
– Глокоус… – медленно повторил Сильван. Он мог бы сказать кое-что, но помнил обещание, данное Мине. – Подайте мне нагрудник, Кайрин, будьте любезны. И меч. Поможете мне застегнуть их, хорошо?
– Я могу позвать вашего оруженосца, – предложил Кайрин.
– Нет, я не хочу никого видеть. – Сильван сжал руку в кулак. – Если хоть один из моих слуг позволит себе непочтительно о ней отозваться, я могу… Я могу сделать что-нибудь, о чем потом пожалею.
Кайрин принялся возиться с кожаными ремешками.
– Я слышал, что она очень красива. Для человека, – заметил он.
Сильван бросил на него подозрительный взгляд. Но Кайрин не отрывал глаз от своей работы. Бормоча что-то под нос, он притворился, что целиком поглощен непокорным креплением.
Сильван дунул на пламя и загасил его. Поднявшись на ноги, он принялся надевать свое лучшее платье, которое захватил для триумфального возвращения домой, в Сильваност. Камзол из мягкого шелка жемчужного цвета был вышит нитями, перекрученными и спряденными из серебра. Серые чулки, серые тонкие ботинки. Белый кружевной воротник, такие же манжеты.
– Ваше Величество? – послышался чей-то голос. – Это я, Кайрин. Я могу войти?
– Если хотите, – коротко бросил король. – Больше никто.
– Я уже приходил раньше, – входя, заговорил Кайрин, – но вы спали, должно быть. Никто не отзывался.
– Я ни на минуту не сомкнул глаз, – холодно сказал Сильван, завязывая бант воротника.
Кайрин на миг застыл в неловком молчании.
– Вы уже завтракали?
Сильван метнул на него взгляд, который должен был сказать многое. И не ответил.
– Кузен, я понимаю, каково вам сейчас. Этот акт, который они готовят, совершенно безобразен. Просто чудовищен. Я спорил с дядей и остальными, пока не охрип, и ничего не добился. Глокоус разжигает их страхи. Они чуть не тронулись от ужаса.
– Вы с ними заодно? – полуобернулся к нему Сильван.
– Ну что вы, кузен! Конечно нет! – Кайрин даже обиделся. – Как вы могли такое подумать? Это же просто убийство. Откровенное и ужасное. Они могут называть это «приведением приговора в исполнение» и облекать это в какие угодно слова, но они не смогут скрыть безобразную правду. Пусть эта женщина как угодно виновна, пусть она опаснее всех живущих, пусть она само исчадие Зла, но все равно кровь ее навеки запятнает землю, на которую падет, и замарает всех нас.
Голос Кайрина упал. Он выглянул из шатра и осторожно осмотрелся.
– Более того, кузен, Глокоус уже говорит о том, что среди эльфов есть предатели и необходимо ввести такую меру наказания и среди нас. Дядя и Главы Семейств ужаснулись этому, конечно, но я боюсь, что страх в конце концов заставит их согласиться.
– Глокоус… – медленно повторил Сильван. Он мог бы сказать кое-что, но помнил обещание, данное Мине. – Подайте мне нагрудник, Кайрин, будьте любезны. И меч. Поможете мне застегнуть их, хорошо?
– Я могу позвать вашего оруженосца, – предложил Кайрин.
– Нет, я не хочу никого видеть. – Сильван сжал руку в кулак. – Если хоть один из моих слуг позволит себе непочтительно о ней отозваться, я могу… Я могу сделать что-нибудь, о чем потом пожалею.
Кайрин принялся возиться с кожаными ремешками.
– Я слышал, что она очень красива. Для человека, – заметил он.
Сильван бросил на него подозрительный взгляд. Но Кайрин не отрывал глаз от своей работы. Бормоча что-то под нос, он притворился, что целиком поглощен непокорным креплением.