Уэйс Маргарет. Когда мы вернемся: Второе поколение

   – Наша казна полна. Только назови цену... Даламар усмехнулся:
   – Что мне нужно сверх того, чем я обладаю? Я, пожалуй, смог бы купить, а потом продать саму Квалинести! Нет, вы заплатите другим...
   Он помолчал, дав им возможность вспотеть от напряжения, и спокойно объявил:
   – Месяц на моей родине.
   Сенатор испуганно вздрогнул, но вскоре овладел собой: в конце концов, Даламар был сильванести и этот месяц должен был провести у себя в стране, в Сильванести. Генералу пришло в голову то же самое.
   Сжав челюсти, он невнятно что-то зарычал от ярости. Наконец он отрывисто рявкнул:
   – Это не обсуждается! Невероятно! Ты, безумец, требуешь невозможного!
   Даламар отвернулся:
   – Тогда, господа, наши переговоры закончены.
   Сенатор вскочил и схватил другого эльфа за плечо. Они начали горячий спор.
   Даламар, улыбаясь, опять подошел к огню. В его памяти вставали прекрасные деревья его родной страны. Он слышал пение птиц, бродил среди благоухающих цветов. Он лежал в ароматной траве, ощущая солнечное тепло на лице. Он вдыхал свежий воздух, бегал среди буйных луговых трав. Он был молод, невинен, не запятнан позором, на нем не лежала тень.
   – Только месяц, – раздался голос сенатора. – Ни днем дольше.
   – Клянусь Нуитари. – Даламар порадовался, наблюдая, как содрогнулись его собеседники, когда он назвал бога Черной Магии.
   – Ты явишься и отбудешь тайно, – продолжал сенатор. – Ни один не должен знать об этом. Ты обязан хранить полное молчание.
   – Я согласен.
   Сенатор посмотрел на генерала.
   – Не думаю, чтобы помогло, – безнадежно сказал генерал.
   – Великолепно, – оживился Даламар. – Наше дело завершается ко всеобщему удовольствию. Скрепим наш договор, как того требует обычай.
   Подойдя к новообретенным союзникам, он каждого из них прижал к груди и поцеловал в щеку. Генерал едва удержался от того, чтобы не отпрянуть, когда к нему прикоснулись сухие холодные губы. Проделав всю процедуру с каменным лицом, сенатор не удержался и вздрогнул, как от укуса змеи. Но никто не посмел обидеть Даламара, отступив. Они сами просили его о заключении этого договора.
   – А теперь, братья мои, обсудим наши планы, – весело заключил Даламар.

Глава 3

   Танис Полуэльф обыскал свой дом сверху донизу, пытаясь найти жену.
   Наконец его поиски увенчались успехом: он обнаружил ее в библиотеке, на втором этаже. Она сидела у окна, залитая последними лучами клонящегося к закату солнца. Еще прежде того, как увидел ее, он услышал скрип пера, царапающего по пергаменту, и понял, что поймал ее за запретным делом.
   Танис улыбнулся и, мягко ступая, подкрался к двери, приоткрыл ее и заглянул внутрь.
   Вокруг нее неслышно плескалось сияющее море солнечного света. Ее головка с такой сосредоточенностью склонилась над работой, что, казалось, даже ворвись он, как смерч, прыгая со ступеньки на ступеньку с шумом и грохотом, – и то она ничего не заметит. Он замер у двери, любуясь ею, с благоговением и изумлением повторяя себе, что это чудное создание любит его не меньше, чем он ее, и эта любовь за годы замужества стала еще крепче, еще нежнее.
   Ее длинные золотистые волосы были распущены и свободно падали на плечи и на спину. Обычно в последнее время она гладко причесывала их, сплетая сияющие пряди в плетенку у основания шеи. Такой строгий стиль шел ей, придавая ее облику величавость и благородство, что было весьма уместно во время переговоров с людьми, имевшими склонность обходиться с юной на вид эльфийкой как с ребенком – неплохо соображающим, но не сведущим в делах взрослых.
   Правда, это продолжалось не дольше, чем первые пятнадцать минут, за которые Лорана успевала поставить их на место. Как они могли забыть, что она командовала войсками во время Войны Копья? Что она была предводителем людей в битвах? Прошло всего около двадцати лет, но у людей короткая память. Уходя, они вспоминали об этом.
   Она была семейным дипломатом, а муж занимался планированием. И они всегда были вместе. Но это не будет продолжаться долго. Человеческая кровь в жилах Таниса была сильнее эльфийской. Он был старше любого из людей, но ему не был дарован долгий эльфийский век. Кое-кто уже иногда принимал Лорану за его дочь. Наступит время, когда ее будут принимать за его внучку. Он состарится и умрет, а она останется юной женщиной. Это могло омрачить их отношения, но оно углубило их, внеся в их чувства горькую, щемящую ноту.

* * *

   И потом, у них был Гил, их сын – новая жизнь, создание любви.
   – Попалась! – торжествующе воскликнул Танис и вскочил в комнату.
   Лорана, тихо ахнув, подпрыгнула от неожиданности. Виновато покраснев, она поспешно, в великом смущении, накрыла исписанный лист другим, неловко пытаясь сокрыть содеянное.
   – Что это там? – свирепо спросил Танис, глядя на нее с притворной строгостью.
   – Всего лишь листок, – отважно соврала Лорана, перемешивая бумаги на столе. – Список... Всякая всячина, которую надо сделать, пока мы дома... Нет! Танис, подожди!
   Танис проворно выхватил исписанный лист прямо из-под ее руки. Смеясь, она старалась заполучить его обратно, но он ловко уклонялся от ее попыток.
   – "Мой дорогой сэр Томас, – читал он, – позвольте мне еще раз попытаться уговорить вас пересмотреть ваше заявление против договора Союза Трех Народов..." – Танис обличающе потряс письмом перед женой. – Ты работала!
   – Всего лишь письмо сэру Томасу, – возразила Лорана. Румянец на ее щеках стал еще ярче. – Он в нерешительности, хотя и почти готов перейти на нашу сторону. Я подумала, быть может, легкий толчок, и...
   – Никаких толчков, – нараспев проговорил Танис, пряча письмо за спиной. – Ты обещала! Ты дала мне клятву! Никакой работы! После месячного отсутствия мы наконец дома. Это время мы посвятим нашей семье – тебе, мне и Гилу.
   – Я знаю. – Лорана виновато склонила голову, припала к его груди и, ласкаясь, погладила воротник его рубахи. – Я обещаю, что больше не буду.
   Она поцеловала его заросшую бородой щеку. Он принялся осыпать поцелуями ее лицо, но в этот момент она гибко изогнулась и почти дотянулась до письма, зажатого в руке мужа. Танис не мог оставить без внимания такой дерзкий вызов. Он сгреб в охапку и ее, и письмо.
   ...Забытый листок, кружась, порхнул на пол...
   Танис и Лорана стояли у окна, чувствуя себя тепло и защищенно в объятиях друг друга.
   – Ах ты, вот дьявольщина! – ругнулся Танис, зарываясь подбородком в золото волос жены. – Смотри, сюда едет путешественник!
   – О, только не гости! – вздохнула Лорана.
   – Судя по украшениям на лошади, рыцарь. Придется его принять. Пойду спущусь.
   – Пожалуйста, не делай этого! – Лорана еще крепче прижалась к мужу.
   – Если ты его встретишь, та долгом чести будет пригласить его остаться, а он долгом чести сочтет согласиться. Пусть лучше его встретит Гил. Он сможет справиться с этим.
   – Ты уверена? – засомневался Танис. – Знает ли он, что нужно говорить, что делать? Мальчику всего шестнадцать...
   – Дай ему попробовать, – улыбнулась Лорана.
   – Сейчас как никогда нельзя нанести рыцарю ни малейшего оскорбления... – Танис мягко отвел руки жены. – Пожалуй, я все же лучше пойду.
   – Слишком поздно. Он поехал прочь, – сказала Лорана.
   – Ну, что я тебе говорил, – раздосадованно отозвался Танис.
   – Не расстраивайся, он совсем не выглядит оскорбленным. Гил возвращается домой. Ох, Танис, он может подумать, что мы подсматриваем за ним! Этого никак нельзя допустить! Только вспомни, каким он стал обидчивым в последнее время. Ну, скорее же, придумай что-нибудь!
   Лорана поспешно уселась обратно на свой стул и, схватив чистый лист, принялась неистово писать. Танис, чувствуя себя законченным идиотом, пересек комнату и уставился на карту Ансалона, развернутую на столе.
   Смущение и неясная тревога охватили его душу, когда из сложного сплетения дорог и названий одно слово бросилось ему в глаза, приковав к себе внимание, – Квалинести.
   «Вполне логично», – подумалось Танису. Стоило ему взглянуть в последнее время на сына, и в памяти вставали картины его детства, проведенного в Квалинести – стране, где он появился на свет, и появился на свет в бесчестии. Прошли годы, прошли столетия, но воспоминания все еще приносили ему боль. Снова и снова ему было шестнадцать, и он жил в доме брата его матери, незаконнорожденный сирота.
   «Обидчивый», – охарактеризовала Лорана их сына.
   Танис и сам был обидчивым в этом возрасте или, вернее сказать, походил на некую дьявольскую машину, изобретенную гномами. Человеческая кровь кипела и бурлила в нем, ища выхода, и, если не находила, происходил взрыв.
   Танис не замечал своих черт в физическом облике сына. В юности он не был ни хрупким, ни болезненным. Он был силен, крепок – гораздо сильнее и крепче, чем требовали эльфийские каноны и эстетические воззрения. Широкие плечи и сильные руки Таниса оскорбляли взгляды большинства эльфов как постоянное напоминание о его человеческом происхождении. Он же щеголял своей человечностью – это он признавал и сейчас. Он довел их до того, что они выгнали его, а потом еще обижался, что они так поступили.
   Свою общность с сыном Танис ощущал в более глубоких пластах.
   Внутреннее смятение, непонимание, кто он, где его корни. И хотя Гил ничего ему не говорил об этом – они вообще редко разговаривали, – Танис догадывался, какие муки переживал его мальчик в последнее время. Танис молил богов, чтобы они избавили его сына от сомнений и самокопаний, но, похоже, его молитвы не были услышаны.
   Гилтас из рода Солостарана был сыном Таниса, но на деле являлся ребенком Лораны – он был истинное эльфийское дитя. Гилтас был назван в честь Гилтанаса, брата Лораны, чью странную трагическую судьбу было не принято обсуждать громко. Гил был высок, строен, тонок в кости, ладно скроен, светловолос и с миндалевидными глазами. Все, что он имел общего с людьми, – это отец-полукровка, но и эта чуждая кровь была еще в нем разбавлена, что выглядело так, как будто чистота эльфийского происхождения никогда и не нарушалась, а кровь его была лишь кровью эльфов-королей, завещанной ему с обеих сторон.
   Танис не переставал надеяться, что мальчик вырастет эльфом, что человеческая кровь в нем будет слишком слабой, чтобы мучить его, – это было в интересах самого Гила. Однако надеждам его не было суждено сбыться.
   В шестнадцать лет Гил вовсе не был вежливым, предсказуемым и послушным эльфийским ребенком. Он имел неровный характер, был раздражительным и взбалмошным. И Танис, памятуя, как он сам то и дело норовил выйти из повиновения, старался держать сына в ежовых рукавицах.
   Усердно разглядывая карту, Танис изо всех сил делал вид, что не заметил Гила, вошедшего в библиотеку. Он даже не поднял глаз, слишком хорошо зная, что увидит: себя самого, стоящего посередине комнаты. И так как Танис слишком хорошо знал, что собой представляет, то боялся увидеть черты, отражающие его слабости, в собственном сыне. Танис слишком сильно боялся этого и предпочитал об этом молчать.
   Итак, он хранил молчание. Стоял и безмолвно созерцал карту, то место, что было обозначено словом «Квалинести».
   Только появившись в комнате, Гилтас сразу же понял, что родители подсматривали за ним из окна. Об этом говорили слабый румянец смущения, заливший щеки матери, и заинтересованность, с которой Танис. разглядывал карту, им же самим охарактеризованную как устаревшая, а также тот факт, что, когда он вошел, на него никто не взглянул.
   Гил ничего не сказал, предоставляя родителям первыми сделать шаг навстречу. Наконец мать подняла глаза и улыбнулась ему.
   – С кем это ты разговаривал у дома, мапет? – спросила Лорана.
   Запутанный знакомый узел раздражения зашевелился в животе Гила.
   Мапет! Эльфийское нежное словечко, которым успокаивают малышей!
   Не дождавшись ответа, Лорана приобрела вид еще более смущенный и виноватый. Она поняла, что. совершила ошибку.
   – Мм... Ты ведь говорил с кем-то на улице? Я слышала лай собак...
   – Это был рыцарь, сэр Какеготам, – ответил Гил. – Я не запомнил его имя. Он сказал...
   Лорана отложила перо. Она старалась успокоить сына каждым своим движением, малейшим оттенком голоса.
   – Ты пригласил его зайти?
   – Конечно, пригласил, – резко вмешался Танис. – Гил достаточно образован, чтобы обращаться с Соламнийскими Рыцарями учтиво. Ну и где же он, сын?
   «Сейчас тебе. Ведь сам прекрасно видел, что рыцарь уехал, – огрызнулся Гил про себя. – Похоже, вы принимаете меня за законченного болвана!» Вслух же, потеряв самообладание, воскликнул:
   – Отец, будь добр, позволь мне договорить! Конечно, я пригласил рыцаря зайти, я же не дурак. И правила хорошего тона мне знакомы. Он сказал, что не может останавливаться. Спешит домой. А заехал, чтобы передать вам с матерью вот это. – И Гил вытащил свиток. – Это от Карамона. Рыцарь останавливался в гостинице «Последний Приют», и когда Карамон узнал, что сэр Вильям едет в этом направлении, он попросил передать вам это письмо.
   Гил холодно передал свиток отцу.
   Танис бросил на Гила встревоженный взгляд, потом взглянул на Лорану, которая пожала плечами и терпеливо улыбнулась, как будто говоря: «Ну вот, мы снова обидели его. Снова!..»
   Гил был «слишком чувствительным», как выражалась его мать, но он имел на это полное право. Слабый и болезненный ребенок, чье рождение было таким желанным и долгожданным, Гил был очень слаб здоровьем всю свою жизнь. В возрасте шести лет он был на грани гибели, и его перепуганные родители, души в нем не чаявшие, с тех пор держали его «запеленутым в шелк», как гласила пословица. То есть связанным по рукам и ногам.
   Он перерос свои болезни, но сейчас страдал от мучительных, изнуряющих головных болей. Они начинались со вспышки перед глазами и заканчивались ужасными страданиями, приводящими его в состояние, близкое к обмороку.
   Болезнь не поддавалась никакому лечению. Жрецы Мишакаль пытались что-нибудь сделать, но не смогли.
   Танис и Лорана слишком много времени проводили вне дома, занятые грандиозной задачей своей эпохи – сохранить слабые нити сотрудничества, объединившие разные народы после Войны Копья. Гила же, слишком слабого для путешествий, оставляли на попечение преданной прислуги, обожавшей его не многим меньше, чем родители. Для всех них Гил оставался тем слабеньким малюткой, что еще совсем недавно пылал в лихорадке.
   Из-за болезненности Гила ему не разрешалось играть с другими детьми, и, хотя у живущих поблизости людей были дети, они в их дом не допускались.
   Танис Полуэльф, любивший уединение, нарочно построил свой дом достаточно далеко от соседей. Одинокого, оставленного наедине со своими мыслями ребенка одолевали странные фантазии. Одной из них была идея, что головные боли вызваны человеческой кровью, текущей в его жилах. Постепенно в нем росла уверенность, порожденная ночным кошмаром, привидевшимся ему после особенно жестокой головной боли, что его мучения закончатся, если он вскроет вены и выпустит эту чуждую кровь. О фантазиях такого рода он никогда никому не говорил.
   Лорана не стыдилась того, что вышла замуж за получеловека. Она часто дразнила Таниса за его бороду – ни у одного эльфа борода не росла. Танис тоже никогда не стеснялся того, что он получеловек.
   А его сын мучительно переживал это.
   Гил мечтал об эльфийской стране, которую он никогда не видел и, возможно, никогда не увидит. Деревья Квалинести были для него более реальными, чем деревья в саду его отца. Он недоумевал, почему родители так редко ездят в Квалинести, а когда и едут, не берут его с собой. Он знал (или ему казалось, что он знал), что это отчуждение – вина его отца. И это являлось одной из причин, из-за которой Гил негодовал на отца с силой, порой пугающей его самого.
   – Во мне нет ничего от моего отца! – убеждая себя, говорил Гил сам себе каждый день перед зеркалом, опасаясь, что безобразные человеческие волосы могут прорасти и на его подбородке. – Ничего! – повторял он с удовлетворением, исследуя свою чистую, гладкую кожу.
   Ничего, кроме крови. Человеческой крови.
   И поскольку Гил боялся этого, он не мог ни говорить об этом, ни смириться с этим. Приходилось хранить молчание.
   Молчание между отцом и сыном нарастало год за годом, подобно со тщанием возводимой каменной кладке. И теперь это была стена нешуточного размера.
   – Ну что, отец, похоже, письмо читать ты не собираешься? – поинтересовался Гил. Танис нахмурился, ему не понравился высокомерный тон вопроса. Гил поджидал, когда отец отчитает его.
   Он сам не понимал, почему нарывается на ссору, на выяснение отношений. Что-то должно было прозвучать... Что-то, не произнесенное до сих пор...
   Но Танис надел терпеливую улыбку, предусмотренную исключительно для таких случаев, и вытащил свиток из футляра.
   Гил отвернулся. Подойдя к окну, он невидящими глазами уставился на буйную растительность искусно разбитого внизу сада. Ему одновременно хотелось уйти отсюда и послушать, что сообщает в своем письме Карамон.
   Гил не общался с большинством людей, с которыми был знаком, с теми, что приходили навестить его родителей. Он находил их шумными, грубыми и недалекими. Но он любил большого, веселого Карамона, любил его широкую, щедрую улыбку, бурный хохот. Гилу нравилось слушать истории о сыновьях Карамона, в особенности о похождениях старших, Стурма и Танина, путешествовавших повсюду в поисках приключений. Сейчас они пытались первыми из людей, рожденных не в Соламнии, стать Соламнийскими Рыцарями.
   Гил никогда не был знаком с сыновьями Карамона. Несколько лет назад, возвратившись из какой-то секретной поездки вместе с Танисом, Карамон предлагал взять с собой Гила посетить гостиницу. Танис и Лорана отказались даже говорить об этом. Гил был настолько огорчен, что неделю хандрил, не выходя из своей комнаты.
   Танис развернул свиток и быстро пробежал его глазами.
   – Я надеюсь, с Карамоном все в порядке? – спросила Лорана. Ее голос звучал тревожно. Она не вернулась к своей работе, с беспокойством глядя на лицо Таниса, читавшего послание.
   Гил тоже взглянул. Танис выглядел взволнованным, но, дойдя до конца, улыбнулся. Потом покачал головой и вздохнул.
   – Младший сын Карамона, Палин, проходил Испытание в Башне Высшего Волшебства – и успешно выдержал его. Теперь он Белый маг.
   – Храни нас, Паладайн! – воскликнула Лорана в изумлении. – Я знала, что мальчик изучает магию, но и предположить не могла, что дело зайдет так далеко. Карамон всегда уверял, что это мимолетное увлечение.
   – Он и надеялся, что это мимолетное увлечение, – заметил Танис.
   – Поражаюсь, как это Карамон такое допустил.
   – А он и не допускал. – Танис передал ей свиток. – Сейчас прочтешь: Даламар просто взял это дело в свой руки.
   – Но почему же Карамон должен был запрещать Палину проходить Испытание? – спросил Гил.
   – Потому что Испытание может привести к гибели испытуемого, – сухо ответил Танис.
   – Но ведь Карамон собирался позволить другим своим сыновьям участвовать в рыцарских испытаниях, – возразил Гил. – Они могут оказаться не менее опасными.
   – Рыцарские испытания различаются, сынок. Карамон знаком с поединками со щитом и мечом, а о поединках на лепестках розы и паутине знает немного.
   – И к тому же там был и Рейстлин, – добавила Лорана, как будто это была одна из причин.
   – При чем тут его дядя? – поинтересовался Гил, хотя прекрасно знал, что имеет в виду его мать. Но он был в эти дни в настроении спорить.
   – Совершенно естественно, что Карамон опасался, как бы его меньшенький не выбрал темный путь, по которому пошел Рейстлин. Однако все, к счастью, закончилось благополучно.
   "А какого пути, по которому пойду я, опасаетесь вы, милые родители?
   – еле сдержался, чтобы не крикнуть, Гил. – Наверное, всех, и темных, и светлых! Всех, ведущих прочь от этого дома... Ну погодите, когда-нибудь..."
   – А можно мне прочитать? – разобиженно спросил Гил.
   Молча мать передала ему свиток. Гил читал его медленно. Вообще-то он умел читать человеческие рукописи не хуже, чем эльфийские, но разбирать огромные, круглые, взволнованные каракули Карамона было нелегко.
   – Карамон пишет, что заблуждался. Он считает, что должен был уважать решение Палина изучать магию, вместо того чтобы пытаться принудить его быть тем, кем он не является. Он гордится, что Палин выдержал Испытание.
   – Он это сейчас говорит, – проворчал Танис. – И говорил бы совсем иное, если бы его мальчик погиб в Башне.
   – Во всяком случае, он дал ему возможность попробовать, что больше, чем вы позволяете мне, – парировал Гил. – Вы держите меня взаперти, как дорогого попугая!
   Лицо Таниса помрачнело.
   Лорана поспешно вмешалась:
   – Ну, Гил, пожалуйста, не заводись. Скоро обед. Если вы с папой отправитесь умываться, то я скажу повару, что...
   – Послушай, мама, не надо переводить разговор на другое! На этот раз не поможет! – Гил крепко сжал свиток, черпая в нем уверенность. – Палин не намного старше меня, но он отправляется в путешествие вместе с братьями. Они увидят мир, они будут участвовать в приключениях! А я никогда не отходил от дома дальше изгороди!
   – Но это же совершенно разные вещи, ты прекрасно знаешь, – попытался успокоить разошедшегося сына Танис. – Палин – человек...
   – А я – часть человека, – горько сказал Гил. Лорана побледнела и опустила глаза. Танис молчал, но губы его под бородой сжались. Он заговорил тоном, в котором ледяное спокойствие прикрывало ярость и который доводил Гила до бешенства:
   – Да, ты и Палин примерно одного возраста, но человеческие дети взрослеют быстрее, чем эльфийские...
   – Я не ребенок!
   Узел внутри Гила закручивался так стремительно, что он начал бояться, как бы его не вывернуло наизнанку.
   – И ты знаешь, мапет, что с твоими головными болями путешествие было бы...
   Узел наконец не выдержал.
   – Да прекратишь ты наконец называть меня так! – заорал на Лорану Гил.
   Глаза ее расширились от обиды и неожиданности. Гил сразу раскаялся – он не хотел обижать мать, но вместе с тем нельзя отрицать, что он испытал и некоторого рода удовлетворение.
   – Ты называешь меня так с того времени, когда я был младенцем, – закончил он, понижая голос.
   – Да, она делала так. – Лицо Таниса под бородой потемнело от гнева.
   – Потому что она любит тебя. Извинись перед матерью!
   – Нет, Танис, – вмешалась Лорана, – это я должна попросить у Гила прощения. Он прав. – Она слабо улыбнулась. – Это глупое имя для молодого человека, который выше меня ростом. Извини, сын! Я не буду так называть тебя больше.
   Гил не ожидал этой победы. Он не был готов к ней. Но необходимо было схватить быка за рога, использовав до конца преимущество перед ослабевшим противником.
   – И голова у меня уже месяц не болит. Скорее всего, я от этого уже избавился!
   – Но откуда же ты знаешь, Гил. – Танис изо всех сил старался держать себя в руках. – Подумай, что произойдет, если ты заболеешь в пути, далеко от дома.
   – Если это случится, я буду с этим бороться, – возразил Гил. – Я слышал, как ты сам рассказывал, что Рейстлин был настолько болен, что его брату приходилось ухаживать за ним! И это Рейстлина не остановило. Он был великим героем!
   Танис собирался что-то ответить, но Лорана послала ему предупреждающий взгляд, и он промолчал.
   – А куда бы ты хотел пойти, сынок? – спросила она.
   Гил колебался. Решающий момент наступил. Он не надеялся, что их спор будет развиваться в таком направлении, но это произошло, и он решил до конца использовать сложившуюся ситуацию.
   – В свою страну. В Квалинести.
   – Это не обсуждается.
   – Почему, отец? Назови хоть одну убедительную причину!
   – Я могу назвать их дюжину, только сомневаюсь, что ты поймешь.
   Первая из них – Квалинести не твоя страна.
   – Танис, пожалуйста! – Лорана повернулась к Гилу. – Каким образом эта мысль, мапет, то есть сын, пришла тебе в голову?
   – Я получил приглашение, очень красивое, очень любезное и вполне подобающее моему положению эльфийского принца.
   Отец и мать встревоженно переглянулись. Гил проигнорировал их тревогу и продолжал:
   – Это приглашение от одного из сенаторов Талас-Энтиа. Народ собирается устроить некий праздник по случаю возвращения дяди Портиоса из Сильванести, и этот сенатор считает, что мне необходимо присутствовать. Он говорит, что мой отказ по формальной причине, вроде этой, будет замечен.
   Начнутся разговоры, что я стыжусь своего эльфийского происхождения.
   – Как они посмели сделать это? – сказал Танис, едва сдерживаясь. – Какое право они имеют вмешиваться? Кто этот сенатор? Встрявший осел! Я...
   – Танталас, послушай. – Лорана называла его полным эльфийским именем только в очень серьезных ситуациях. – Тут есть кое-что еще...
   Она подошла к нему, и они тихо заговорили между собой.
   Шепчутся. Всегда шепчутся. Гил старался выглядеть равнодушным, но внимательно прислушивался к их разговору. Впрочем, кроме слов «политический» и «действуй осторожно», ничего не разобрал.
   – Это касается только меня, отец, – внезапно подал голос Гил. – Вы не приглашены.
   – Не разговаривай со мной в таком тоне, молодой человек!
   – Гил, дорогой, это слишком серьезное дело, – умиротворяющим голосом проговорила Лорана и успокаивающе положила руку на руку мужа. – Гил, когда ты получил это приглашение?
   – День или два назад, когда вы оба были в Палантасе. Если бы вы были дома, то знали бы об этом.