Страница:
– Ба-а-льтик!
Еще более напряженная и еще более испуганная тишина.
– Кому я сказала!
– Да, тетя Гедвига, – пропыхтел король, стараясь выглядеть совершенно естественно.
– Я внезапно вспомнила, – поведала Гедвига, – здесь же размещался глухой дракон. Куда вы его дели?
– Он это… того…
– Умер? – вопросила королева.
– Ну что ты. Жив и здоров.
– Очень хорошо. Тогда где же он?
– Э-ээ… – изворотливо отвечал Оттобальт. – Там.
– Где – там? – уточнила тетя, и на ее переносице стали собираться морщинки, что предвещало жестокую грозу.
– Там. В полях, – махнул король в сторону гор.
– И что он делает в этих полях? – вскипела тетя.
– Ну он же глухой, – пожал плечами Оттобальт. – Разве с ним поговоришь по-человечески? Просто однажды он уполз в ночь, в бездну. И больше мы его не видели.
– Какую бездну?! – возопила Гедвига, и бесумяки сделали шаг назад по направлению к дверям. Они предпочитали разумное невмешательство, точнее, не хотели попасть под горячую руку.
– Это я так поэтически выразился, – печально молвил король. – Вообще-то он уполз по своим делам, но я хотел, чтобы это красиво звучало.
– Красиво звучать будешь на прибацуйчике, – отрезала тетя. – Когда будешь очаровывать будущую жену. Кстати, о прибацуйчике. Я пригласила исполнителей серьезной музыки. Никакой попсы – будем слушать произведения, написанные для триплейского каракурдима. Это настраивает на соответствующий лад, создает настроение…
– Похоронное, – промямлил король.
– Ты что-то возразил? – обернулась к нему Гедвига.
– Ну что ты, тетя.
– Очень хорошо. Тогда вернемся к моему дракону. Как ты собираешься его вернуть?
– Да я, собственно…
– Бальтик! Я не говорю о том, что к приезду любимой тети ты куда-то подевал варваров и придумал глупую историю о том, что их разогнал этот несчастный дракон. Теперь куда-то делся и он сам.
Тетя подозрительно уставилась на племянника и внезапно пригвоздила его к месту обвинением:
– Я знаю! Ты его плохо кормил. Несчастный зверь сперва оглох от недоедания, а потом сбежал. В поля.
– Куда? – оторопел король.
– В поля!
Оттобальт понял, что поля – это, в сущности, не самое худшее место на свете. Еще немного – и он тоже сбежит в эти самые поля и поселится в них навеки.
– Словом, – сказала Гедвига, разворачиваясь на каблуках, – я пойду писать музыку, под которую буду читать свою приветственную речь. Кстати, нужно доработать и саму речь. Талант, – пояснила она, – должен быть кратким. Кратенькая речь на часик-полтора определит основные задачи нынешнего прибацуйчика и направит его в нужное русло.
Ты тоже ступай к себе в кабинет и напиши речь. Только не такую, как в прошлом году. Я знаю, что тебе ее составлял Марона, поэтому получился финансовый отчет за полугодие. И не вздумай обращаться к Сереиону – он такого насоветует. Как напишешь – сразу ко мне. На утверждение.
Гедвига – такой себе непреклонный и волевой арбузик на пухлых ножках – направилась строевым шагом к замку.
– А дракон, – остановилась она на полпути, обернувшись к убитому горем племяннику, – дракон чтобы был здесь не позднее следующего пузьнямника.
– Не позднее следующего пузьнямника! – всплескивал король руками. – Да где же я его отыщу, этого полосатого мерзавца? Мулкеба, давай принимай меры.
– Уже приняли один раз, – несколько непочтительно отозвался маг.
Впрочем, трудно ждать проявлений вежливости от человека, который оказался между молотом и наковальней. Сейчас даже грядущие казни, которыми мог стращать его король, не так пугали придворного мага. Король – человек вспыльчивый, но отходчивый. С ним еще можно договориться. А вот королева-тетя…
Если Гедвига проведает, что дракона услал из Дарта хитроумный Мулкеба, то хитроумному Мулкебе придется просить политического убежища где-нибудь на краю света, в какой-либо крысиной дыре, о которой не слышал ни один уважающий себя географ. А легко ли спасаться бегством (по традиции это делается глухой ночью, верхом на самом быстроногом жеребце), когда у тебя ревматизм, радикулит и пышный букет прочих хворей, которым еще и названия не придумали.
– Я ничего не знаю и знать не хочу, – негодовал король. – Вы меня уговорили отпустить ящера на поиски этих, как их?..
– Белохаток, – подсказал Сереион сочувственно.
– Белохаток? – удивился король. – Ну да, Белохаток. Я так и сказал. А теперь вот и расхлебывайте. Интригуют, понимаешь, а за последствия отвечать не желают. Так не пойдет.
Сереион обеспокоенно устремлял взгляд то на своего повелителя, то на мага. Он чувствовал себя виновным в тех несчастьях, которые произошли с его повелителем, ибо именно он выпросил у дядюшки Хухлязимуса таинственного антидракона, который в любую минуту мог укокошить несчастного ящера. А оказалось, что ящер нужен живым и невредимым, причем в Дартском замке, причем немедленно. Бравый гвардеец представлял себе не слишком хорошо, как выпутаться из этой сложной ситуации.
– Где воздушный наблюдатель? – громыхал между тем Оттобальт. – Где обещанные отчеты о продвижении дракона по территории Вольхолла? Где секретные донесения от этого, как его? Который глотает?
– Полиглота, ваше величество, – подсказал Сереион.
– Полиглота? – удивился король. – Ну надо же! Впрочем, я так и сказал. Где, я спрашиваю, отчеты и донесения?
Из темного угла выступил министр Марона:
– Мы тратим огромные суммы на содержание твоих помощников, Мулкеба. И где отдача?
Маг, насупившись, молчал.
– Что говорит ведьма Свахерея? – настаивал Марона.
– Молчит, – признался Мулкеба. – Да я ее вообще упустил из виду: я тронный зал облагораживал под руководством этой старой ве… ее величества Гедвиги. Никакая Свахерея у меня в голове уже не умещалась. И дракон улетучился, как предутренний сон. Я вообще, если хотите знать, забыл о его существовании.
Присутствующие тяжко вздохнули. Конечно, следовало примерно наказать проштрафившегося чародея, но ведь и сами они испытывали те же самые ощущения: полную потерю памяти и утрату сознания, которое включалось спорадически и совершенно независимо от желания самих действующих лиц; трагическое мироощущение, при котором, кроме Нучипельской Девы, ни о чем другом думать уже не получалось; постоянное чувство сильнейшей усталости, буквально измождения – и абсолютная невозможность расслабиться. Если подытожить все эти симптомы, их можно изложить одной фразой: «Господи! И когда же я сдохну?» (копирайт на этот крик души у цирковой лошади).
Никакие драконы в этой собачьей жизни предусмотрены не были.
– Если ваше величество позволит, – робко начал Сереион, – я бы постарался незаметно улизнуть из замка и попытаться предпринять кое-какие неотложные меры. Но для этого нужно, чтобы кто-то прикрывал мои тылы.
– Можешь рассчитывать на своего короля протянул ему руку Оттобальт. – Да, я не могу смело, с поднятым забралом выступить против своей тети, но я еще помню, что такое крепкая мужская дружба. А если у тебя выйдет мне помочь…
– Приложу все силы, мой повелитель, – искренне пообещал гвардеец.
– Я на тебя надеюсь.
– Пойду вызывать Свахерею, – пробурчал Мулкеба. – Как появится, скручу в бараний рог и отправлю отыскивать дракона.
– А я, – молвил главный министр, зараженный этим вирусом всеобщего самопожертвования, – а я пойду к ее величеству королеве-тете с финансовым докладом и некоторыми предложениями по экономии средств, вложенных в праздник. Надеюсь, что на какое-то время ее величество будет нейтрализована.
Король обвел влажным взглядом трех героев, которые стояли перед ним. Да нет, что там герои – мифические персоны. Такие деяния служат основой для эпоса, сказаний и легенд. Подобные подвиги никогда не стираются в памяти народной. И он ощутил острую необходимость быть достойным этих великих людей.
– Тогда, – произнес он торжественно, – я не женюсь по тетиному выбору. А сам найду себе невесту, и не теперь же, а когда сердце прикажет.
Трое придворных воззрились на него в немом благоговении.
Наши современники воскликнули бы: «Bay!» или еще того одобрительнее – «Ну, молоток!»
Высунувшись из люка, как солдат из-за бруствера во время шквального огня противника, майор фон Морунген пытался как-то контролировать продвижение танка по подземным лабиринтам Хун-Чи. Из танка торчала только русая макушка, испуганные глаза и кончик орлиного аристократического носа. В руках он судорожно сжимал самодельную карту – результат совместного творчества немецкого танкиста и пушистого хомякоподобного рудокопа.
Клаус оправдывал свою репутацию доброго духа машины. Он вел танк так, словно они находились в ровнехоньком чистом поле ясным днем.
– Единственное, что меня по-настоящему беспокоит, – доложил он Морунгену, – это чтобы сей прекрасный коридор однажды не сузился настолько, чтобы стать недоступным для нашего великана.
Дитрих встревожился:
– Я уточнял ширину этих лабиринтов, и они сказали, что проблем не будет, если мы, конечно, не заблудимся и не свернем куда-нибудь в боковой ход.
Генрих на мгновение прильнул к смотровой щели заднего обзора и ужаснулся:
– О том, что мы оставляем позади себя, даже подумать страшно. Прямо стена из пыли и дыма. Бедные рудокопы – они не смогут пользоваться этими коридорами еще как минимум неделю.
Ганс вздохнул:
– Да, с вентиляцией у них тут неважно – несколько отсталая технология шахтостроения.
– А чего вы хотите? – вмешался в разговор Треттау. – Они же не закупали у нас надлежащего оборудования. Откуда им знать о высоких технологиях?
Генрих с удовольствием пожевал орех:
– Бог его знает – может, податься после войны в коммерсанты? Открою магазинчик на Ляйземеербузенштрассе, буду возить в Германию экзотические товары из России, как испанцы – из Америки. И муттерхен наконец перестанет переживать из-за моего будущего.
Морунген сильнее высунулся из люка: и чуть не врезался головой в каменный свод:
– Размечтался! После этой войны наверняка будет другая, на новом континенте. Возможно, в Австралии или в той же Америке.
– Как говорят американцы, запишись в армию – и увидишь мир! – невесело пошутил Вальтер.
Генрих протянул Гансу новый крака-тус:
– Да уж, более дешевых предложений по части туризма не найти.
– Почему же, – возразил Келлер. – Еще более дешевый вид туризма был у гребцов на галерах, правда, страну выбирать не приходилось.
Морунген не глядя пошарил в танке требовательной рукой, нащупал чье-то плечо и потряс его, давая понять, что ему тоже хочется орехов, он устал слушать, как смачно поедают крака-тусы его подчиненные.
– Нам тоже выбирать не приходится, – заметил он. – Но мы – солдаты великой нации, и нас это почему-то должно только радовать. Мы, как рабы на галерах, плывем, куда скажут… – Тут он понял, что глаголет нечто странное, чего ни в коей мере не одобрил бы отдел пропаганды, и поспешно добавил: – Мы несем всем народам свободу от предрассудков и политической ереси, вот.
Хотя магазинчик на улочке Тихого Залива… Это там, где на углу кондитерская «У Стефана»?
– Она самая, – вздохнул Генрих. – С самыми лучшими в Европе яблочными пончиками и ванильным суфле.
– Наверное, я старею, – признался барон. – Но отчего-то я разделяю твою ностальгию по яблочным пончикам.
Генрих хотел было возразить, что эту ностальгию майор разделял всегда, даже тогда, когда непосредственно лакомился означенными пончиками, запивая их декалитрами кофе с молоком.
Вдруг послышался торжествующий вопль Клауса:
– Герр майор, впереди мелькнул яркий свет! Кажется, это выход на поверхность!
Дитрих высунулся из люка, насколько позволяла высота свода:
– Клаус, остановись, я посмотрю в бинокль!
Он покрутил настройку и отчетливо разглядел впереди выход из тоннеля.
– Действовать будем по следующей схеме: Клаус заглушает двигатель, Вальтер и Генрих с оружием идут со мной на разведку, Ганс следит отсюда за ходом событий исключительно через прицел пулемета, при этом Клаус сохраняет полную боевую готовность и в случае опасности сдает назад. Вопросы есть? Нет? Тогда за дело.
Они крались к выходу так старательно и тихо, будто играли в индейцев. На самом деле все были совершенно уверены в том, что их мытарствам наступил конец. Что сейчас они выскочат из подземного хода и в худшем случае натолкнутся на какую-нибудь войсковую часть русских, которую непременно победят. В лучшем же – встретят своих. А в самом прекрасном варианте – даже не будут арестованы и отправлены в Берлин в качестве военных преступников, чуть было не угробивших секретную машину.
Вальтер поежился:
– Что-то становится все холоднее и холоднее.
Генрих согласился:
– Мне тоже. Ну не от страха же это?
Дитрих остановил их решительным жестом:
– Не нравится мне это: свет очень яркий и оттуда действительно веет очень сильным холодом. Надо еще раз осмотреться.
Вальтер прошептал на ухо Генриху:
– Кажется, я и вправду замерзаю.
– Ну наконец-то мы попали туда, куда надо! Только бы этот выход не охранялся, – обрадованно произнес Морунген.
– Неужели видны Белохатки?! – восхитился Диц.
Майор отчаянно крутил колесико настройки бинокля:
– Белохаток, к сожалению, не видно, но русская зима, как сказал один их поэт, катит уже в глаза. Так что, полагаю, мы у цели.
Выбравшись на открытое пространство, танкисты с радостью обнаружили, что они здесь совершенно одни. Правда, некоторые детали пейзажа их немного смутили. Они не так давно покинули высоту и очень хорошо помнили, что высота представляла собой небольшой холмик, поросший лесом, перед которым текла река. В данный же момент знакомым оказался только белый и чистый снег.
А перед ними возвышались горные склоны.
Еще через несколько минут Генрих натолкнулся на знакомый до боли указатель. На полосатом столбике висела табличка с интригующим текстом:
Прямо – отель «Горные лыжники» – 5 км
Двигаться на шум электростанции.
Налево – швейцарская граница – 30 км
По причине полного обвала на фронте
(кто-то зачеркнул слово «обвала» и заменил его на слово «облома»)
дорога для немецкого транспорта, а также лиц
немецкой национальности закрыта до 09.05.45.
Направо – бистро-закусочная «Дви ковбасы» – 3 км
Двигаться на запах жареных сосисок и пива.
Немцы переглянулись в полном недоумении. Первым затянувшееся молчание нарушил барон фон Морунген:
– Опять чепуха какая-то. Мы что, в Швейцарии?
Вальтер ошарашенно помотал головой:
– Не может того быть, Россия не граничит с этой страной!
– Правда, – заметил Генрих, – судя по числу русских шпионов и политиков, этого не скажешь, но все равно странно.
Дитрих еще раз вгляделся в мерзкий указатель и прочитал на сей раз по слогам:
– Что значит облом на фронте и почему именно до 09.05.45?
Генрих выдвинул предположение, которое показалось бы бредовым в иной ситуации, но теперь воспринималось как вполне естественное.
– Господин Морунген, может, нас кто-то провоцирует или вводит в заблуждение, чтобы понизить боевой дух?
Майор сердито поковырял снег носком сапога:
– Генрих! Нас поздно провоцировать и вводить в заблуждение, мы уже вторглись на восток, и нам нужна только победа!
– Герр майор, – предложил Вальтер, – разрешите отдать приказ остальным, чтобы выбирались из штольни! В любом случае придется двигаться дальше.
Вскоре утепленный и несколько воспрявший духом экипаж (где зима и снег – там Россия, а остальное уже дело техники) почувствовал себя морально готовым к дальнейшим приключениям. И поэтому на наивный вопрос командира: «Ну что, куда будем двигаться?» – хор голосов дружно произнес:
– В сторону закусочной, господин майор!
Невысокие горы, солнце, снег, бодрящая прохлада – словом, настоящий рай для лыжников. Правда, танк можно рассматривать скорее как сани, нежели как лыжи. Он опять-таки весьма интересно смотрится на фоне белоснежного сияющего покрывала: летний камуфляж выделяется на нем ярким, бросающимся в глаза пятном.
Танкистам удалось обнаружить заброшенную дорогу, ведущую куда-то вниз, в долину. И «Белый дракон» послушно полз по ней, оставляя за собой широкий и глубокий след.
Дитрих тревожно глядел в бинокль, пытаясь определить, на что это похоже. Вальтер печально возился с радиостанцией.
– Господин майор, со связью без изменений, эфир молчит!
– Возможно, это мы остались без связи, – с надеждой в голосе сказал Клаус. – Этот русский чемпион-богатырь сломал нашу антенну. А вдруг все вот-вот наладится?
Ганс, не отрываясь от смотровой щели, изрек:
– Никакая это не Швейцария, и дураку понятно, что русские нас водят за нос. Мы никогда ничего не найдем, если будем продолжать доверять дорожным знакам!
Клаус горячо согласился с товарищем:
– Ага, Ганс, ты наверняка прав. Помните, как было во Франции? Они же специально развернули все указатели в обратном направлении, чтобы мы блуждали, как дураки. И ведь блуждали же…
Морунген ворчливо произнес:
– Не надо обобщать, Клаус. Положим, блуждали не все, а только те, кто не имел привычки сверяться с картой и компасом или никогда прежде не бывал во Франции.
– Да, – заключил Генрих. – Французам не откажешь в оригинальности мышления. – Он призадумался и с тревогой добавил: – Впрочем, и русским тоже.
Барон наставительно заметил:
– Один их поэт сказал, что им «внятно все: и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений».
– Это они о нас так тепло отзываются? – уточнил Ганс. – Гениями называют?
– Русским тоже свойственны некоторые положительные качества, – великодушно признал Вальтер. – Достаточно вспомнить наши последние впечатления о знакомстве с народом Хун-Чи. Кстати, никогда о таком не слышал прежде…
– Советский Союз – многонациональное государство, – поведал Дитрих. – Они этим отдельно гордятся. А вот французская кампания пошла немцам на пользу, так как выявила слабые стороны германской нации. На войне нельзя безоговорочно доверять всем источникам информации. Кстати, русские даже у себя дома никому не доверяют – редко кто доверчиво читает все, что написано у них на заборах. Заметьте, какая предусмотрительность. Оттого они выживают даже в дикой Сибири.
– Зачем же писать, если никто не будет читать? – заинтересовался Клаус.
– Читать, положим, будут. Но не воспринимать прочитанное буквально.
Ганс тоном главного специалиста по русской психологии произнес:
– Их этому учат с самого детства.
– Единственный русский, которого я хорошо знаю и уважаю, – это король Петер Первый, – заявил Генрих. – Он имел правильное представление о порядке в стране. Приглашал из-за рубежа специалистов и сам трудился не покладая рук.
– Правда, – вмешался в их разговор Дитрих, – он недолго прожил. Борьба с российскими беспорядками подорвала его здоровье.
– Жаль, – посочувствовал Вальтер. – Нам бы не помешали сейчас хорошие дороги и нормальные указатели.
– Ну что же, – решительно молвил потомок прусских аристократов, – нам не остается ничего иного, кроме как действовать по старому принципу: на русских надейся, а сам не плошай. Если старая карта оказалась бесполезной и местность все равно невозможно узнать, придется рисовать новую карту и пользоваться только ею.
– Может, что-нибудь прояснится, когда мы доберемся до закусочной? Возможно, местные жители не откажутся нам помочь.
Ганс просветлел и приободрился:
– Конечно, прояснится, когда мы выпьем пива и поедим горячих свиных сосисок!
– Угу, – печально сказал Морунген. – Это если верить тому, что написано, и эта закусочная вообще существует.
Глава, в которой все как-то образуется
Когда королева Гедвига пожелала увидеть Сереиона, чтобы лично рассказать ему, где будут стоять его гвардейцы во время официального приема, как они будут вести себя на прибацуйчике, во что оденутся и как станут ликовать вместе со всем народом, у нее возникли определенные трудности.
Бравого гвардейца видели буквально вот только что, вот сию секундочку, вот-вот он проходил мимо и как раз собирался засвидетельствовать свое верноподданнейшее почтение ее величеству.
Что? Сереион? Конечно, пробегал в сторону башни мага Мулкебы с поручением от короля. Был очень озабочен и деловит. Даже головы поднять не мог за всеми хлопотами.
– Да, – подтвердил король. – Я полчаса тому отправил его с поручением к Мулкебе, потом он должен был зайти к моему портному, потом – сбегать в пекарню и приказать выпекать хлебцы квадратиками (тут королева чуть было не села мимо стула), а потом – он обязался надраить мой парадный меч, так что непременно должен отыскаться в оружейной.
В оружейной подтвердили, что Сереион прибегал, драил и убегал. В каком порядке все это происходило, они, правда, не помнят.
Затем королева с невероятным удивлением узнала, что командира гвардейцев видели одновременно в конюшнях и на кухне. Подвергнутые строгому перекрестному допросу на очной ставке слуги охотно согласились, что, вполне возможно, кто-то из них видел призрак Сереиона, а кто-то – его самого.
Еще полтора часа Оттобальт мужественно прикрывал тылы, отвлекая тетино внимание на себя. Он задумчиво перебирал портреты и автобиографии своих потенциальных невест и шумно советовался с тетей по поводу каждого отдельно взятого слова. Королева просто не знала – радоваться ли ей такой матримониальной активности племянника или заподозрить какой-то тайный заговор. Потому что быть того не могло, чтобы Оттобальт Уппертальский вдруг захотел салатик из циписпупской синюши, приготовленный по ее личному рецепту, и долго давился им на глазах изумленной тети.
– Какая… прелесть! – с чувством сказал король, сплевывая синий листик на пол. – Как полезно. Я просто чувствую, как мне хочется куда-то бежать, что-то делать, что-то говорить. Причем после обычного обеда я скорее настроен благодушно. А тут – энергия так и хлещет через край.
– Вот видишь, Бальтик, – растаяла Гедвига. – Я рада, что ты осознал преимущества здоровой пищи. Твои гвардейцы… Кстати, о твоих гвардейцах. Я когда-нибудь увижу Сереиона? Или приказ королевы его уже не волнует?
Любое «кстати» у тети было весьма некстати. В прошлый раз, помнится, этим завершился тягостный разговор про дракона. Теперь вот опять. Король скривился, сообразив, что, кажется, совершенно зря невероятным усилием воли запихивал в себя омерзительную циписпупскую синюшу.
Оттобальт напрягся, пытаясь придумать что-нибудь оригинальное или, на худой конец, имеющее первостепенное значение для дорогой тети, но не смог изобрести ничего, что не несло бы в себе опасность для его драгоценной персоны. Король собрал волю в кулак и приготовился жертвовать собой, любимым, во имя крепкой мужской дружбы, но тут простучали по камням звонкие копыта и неистовый всадник ворвался во двор Дартского замка.
Неистового всадника Оттобальт лично не видел. Зато увидел слугу, возникшего в дверях кухни и подающего загадочные знаки бровями, руками, глазами и всей фигурой в целом. Король заинтересовался и выглянул из-за тетиной спины.
– Ваше величество, – прошептал слуга. – Все, отбой!
– Что-что? – Король помахал пальцем возле ушей. – Не слышу…
– Отбой. Сереион вернулся, – одними губами доложил посланец.
– Так где же Сереион? – грозно и громко поинтересовалась тетя. Как всегда – некстати.
– Тут, ваше величество! – рявкнул храбрый гвардеец, возникая на пороге.
– А где был? – уточнила королева, не терпевшая неповиновения даже в малых дозах.
– Везде, ваше величество!
– Везде – это хорошо, – не смогла не признать Гедвига. – И как там обстоят дела?
– Смотря где, – уклончиво ответил гвардеец.
– Но в общем? – настаивала королева.
– В общем, народные массы преисполнены энтузиазма по поводу предстоящего праздника, всемерно сочувствуют его величеству и поддерживают его в стремлении найти себе жену и осчастливить своих подданных рождением наследника гордости и славы Хеннертов, – на одном дыхании отрапортовал Сереион.
– Правда? – всхлипнула тетя. – Бальтик, как это трогательно. Ты обязательно должен кого-то родить этим милым людям…
– Можно, не я? – жалобно попросил король.
– А кто? – громыхнула тетя.
– Жена.
– Жена – можно. Это соответствует славным традициям Хеннертов.
Через полчаса четверо заговорщиков – то есть сам король, маг Мулкеба, министр Марона (едва дышащий после финансового отчета, сделанного им лично королеве Гедвиге) и командир королевских гвардейцев Сереион – заседали в кабинете Оттобальта, поправляя здоровье изрядными порциями вина из божественных гарбульзиков.
Сереион докладывал об успехах своей миссии. При этом ему необходимо было держать ухо востро и не проговориться о доброй половине событий, ибо королю и его придворным вовсе не следовало знать, что именно он (Сереион) навлек смертельную опасность на такого необходимого государству дракона.
Еще более напряженная и еще более испуганная тишина.
– Кому я сказала!
– Да, тетя Гедвига, – пропыхтел король, стараясь выглядеть совершенно естественно.
– Я внезапно вспомнила, – поведала Гедвига, – здесь же размещался глухой дракон. Куда вы его дели?
– Он это… того…
– Умер? – вопросила королева.
– Ну что ты. Жив и здоров.
– Очень хорошо. Тогда где же он?
– Э-ээ… – изворотливо отвечал Оттобальт. – Там.
– Где – там? – уточнила тетя, и на ее переносице стали собираться морщинки, что предвещало жестокую грозу.
– Там. В полях, – махнул король в сторону гор.
– И что он делает в этих полях? – вскипела тетя.
– Ну он же глухой, – пожал плечами Оттобальт. – Разве с ним поговоришь по-человечески? Просто однажды он уполз в ночь, в бездну. И больше мы его не видели.
– Какую бездну?! – возопила Гедвига, и бесумяки сделали шаг назад по направлению к дверям. Они предпочитали разумное невмешательство, точнее, не хотели попасть под горячую руку.
– Это я так поэтически выразился, – печально молвил король. – Вообще-то он уполз по своим делам, но я хотел, чтобы это красиво звучало.
– Красиво звучать будешь на прибацуйчике, – отрезала тетя. – Когда будешь очаровывать будущую жену. Кстати, о прибацуйчике. Я пригласила исполнителей серьезной музыки. Никакой попсы – будем слушать произведения, написанные для триплейского каракурдима. Это настраивает на соответствующий лад, создает настроение…
– Похоронное, – промямлил король.
– Ты что-то возразил? – обернулась к нему Гедвига.
– Ну что ты, тетя.
– Очень хорошо. Тогда вернемся к моему дракону. Как ты собираешься его вернуть?
– Да я, собственно…
– Бальтик! Я не говорю о том, что к приезду любимой тети ты куда-то подевал варваров и придумал глупую историю о том, что их разогнал этот несчастный дракон. Теперь куда-то делся и он сам.
Тетя подозрительно уставилась на племянника и внезапно пригвоздила его к месту обвинением:
– Я знаю! Ты его плохо кормил. Несчастный зверь сперва оглох от недоедания, а потом сбежал. В поля.
– Куда? – оторопел король.
– В поля!
Оттобальт понял, что поля – это, в сущности, не самое худшее место на свете. Еще немного – и он тоже сбежит в эти самые поля и поселится в них навеки.
– Словом, – сказала Гедвига, разворачиваясь на каблуках, – я пойду писать музыку, под которую буду читать свою приветственную речь. Кстати, нужно доработать и саму речь. Талант, – пояснила она, – должен быть кратким. Кратенькая речь на часик-полтора определит основные задачи нынешнего прибацуйчика и направит его в нужное русло.
Ты тоже ступай к себе в кабинет и напиши речь. Только не такую, как в прошлом году. Я знаю, что тебе ее составлял Марона, поэтому получился финансовый отчет за полугодие. И не вздумай обращаться к Сереиону – он такого насоветует. Как напишешь – сразу ко мне. На утверждение.
Гедвига – такой себе непреклонный и волевой арбузик на пухлых ножках – направилась строевым шагом к замку.
– А дракон, – остановилась она на полпути, обернувшись к убитому горем племяннику, – дракон чтобы был здесь не позднее следующего пузьнямника.
– Не позднее следующего пузьнямника! – всплескивал король руками. – Да где же я его отыщу, этого полосатого мерзавца? Мулкеба, давай принимай меры.
– Уже приняли один раз, – несколько непочтительно отозвался маг.
Впрочем, трудно ждать проявлений вежливости от человека, который оказался между молотом и наковальней. Сейчас даже грядущие казни, которыми мог стращать его король, не так пугали придворного мага. Король – человек вспыльчивый, но отходчивый. С ним еще можно договориться. А вот королева-тетя…
Если Гедвига проведает, что дракона услал из Дарта хитроумный Мулкеба, то хитроумному Мулкебе придется просить политического убежища где-нибудь на краю света, в какой-либо крысиной дыре, о которой не слышал ни один уважающий себя географ. А легко ли спасаться бегством (по традиции это делается глухой ночью, верхом на самом быстроногом жеребце), когда у тебя ревматизм, радикулит и пышный букет прочих хворей, которым еще и названия не придумали.
– Я ничего не знаю и знать не хочу, – негодовал король. – Вы меня уговорили отпустить ящера на поиски этих, как их?..
– Белохаток, – подсказал Сереион сочувственно.
– Белохаток? – удивился король. – Ну да, Белохаток. Я так и сказал. А теперь вот и расхлебывайте. Интригуют, понимаешь, а за последствия отвечать не желают. Так не пойдет.
Сереион обеспокоенно устремлял взгляд то на своего повелителя, то на мага. Он чувствовал себя виновным в тех несчастьях, которые произошли с его повелителем, ибо именно он выпросил у дядюшки Хухлязимуса таинственного антидракона, который в любую минуту мог укокошить несчастного ящера. А оказалось, что ящер нужен живым и невредимым, причем в Дартском замке, причем немедленно. Бравый гвардеец представлял себе не слишком хорошо, как выпутаться из этой сложной ситуации.
– Где воздушный наблюдатель? – громыхал между тем Оттобальт. – Где обещанные отчеты о продвижении дракона по территории Вольхолла? Где секретные донесения от этого, как его? Который глотает?
– Полиглота, ваше величество, – подсказал Сереион.
– Полиглота? – удивился король. – Ну надо же! Впрочем, я так и сказал. Где, я спрашиваю, отчеты и донесения?
Из темного угла выступил министр Марона:
– Мы тратим огромные суммы на содержание твоих помощников, Мулкеба. И где отдача?
Маг, насупившись, молчал.
– Что говорит ведьма Свахерея? – настаивал Марона.
– Молчит, – признался Мулкеба. – Да я ее вообще упустил из виду: я тронный зал облагораживал под руководством этой старой ве… ее величества Гедвиги. Никакая Свахерея у меня в голове уже не умещалась. И дракон улетучился, как предутренний сон. Я вообще, если хотите знать, забыл о его существовании.
Присутствующие тяжко вздохнули. Конечно, следовало примерно наказать проштрафившегося чародея, но ведь и сами они испытывали те же самые ощущения: полную потерю памяти и утрату сознания, которое включалось спорадически и совершенно независимо от желания самих действующих лиц; трагическое мироощущение, при котором, кроме Нучипельской Девы, ни о чем другом думать уже не получалось; постоянное чувство сильнейшей усталости, буквально измождения – и абсолютная невозможность расслабиться. Если подытожить все эти симптомы, их можно изложить одной фразой: «Господи! И когда же я сдохну?» (копирайт на этот крик души у цирковой лошади).
Никакие драконы в этой собачьей жизни предусмотрены не были.
– Если ваше величество позволит, – робко начал Сереион, – я бы постарался незаметно улизнуть из замка и попытаться предпринять кое-какие неотложные меры. Но для этого нужно, чтобы кто-то прикрывал мои тылы.
– Можешь рассчитывать на своего короля протянул ему руку Оттобальт. – Да, я не могу смело, с поднятым забралом выступить против своей тети, но я еще помню, что такое крепкая мужская дружба. А если у тебя выйдет мне помочь…
– Приложу все силы, мой повелитель, – искренне пообещал гвардеец.
– Я на тебя надеюсь.
– Пойду вызывать Свахерею, – пробурчал Мулкеба. – Как появится, скручу в бараний рог и отправлю отыскивать дракона.
– А я, – молвил главный министр, зараженный этим вирусом всеобщего самопожертвования, – а я пойду к ее величеству королеве-тете с финансовым докладом и некоторыми предложениями по экономии средств, вложенных в праздник. Надеюсь, что на какое-то время ее величество будет нейтрализована.
Король обвел влажным взглядом трех героев, которые стояли перед ним. Да нет, что там герои – мифические персоны. Такие деяния служат основой для эпоса, сказаний и легенд. Подобные подвиги никогда не стираются в памяти народной. И он ощутил острую необходимость быть достойным этих великих людей.
– Тогда, – произнес он торжественно, – я не женюсь по тетиному выбору. А сам найду себе невесту, и не теперь же, а когда сердце прикажет.
Трое придворных воззрились на него в немом благоговении.
Наши современники воскликнули бы: «Bay!» или еще того одобрительнее – «Ну, молоток!»
Высунувшись из люка, как солдат из-за бруствера во время шквального огня противника, майор фон Морунген пытался как-то контролировать продвижение танка по подземным лабиринтам Хун-Чи. Из танка торчала только русая макушка, испуганные глаза и кончик орлиного аристократического носа. В руках он судорожно сжимал самодельную карту – результат совместного творчества немецкого танкиста и пушистого хомякоподобного рудокопа.
Клаус оправдывал свою репутацию доброго духа машины. Он вел танк так, словно они находились в ровнехоньком чистом поле ясным днем.
– Единственное, что меня по-настоящему беспокоит, – доложил он Морунгену, – это чтобы сей прекрасный коридор однажды не сузился настолько, чтобы стать недоступным для нашего великана.
Дитрих встревожился:
– Я уточнял ширину этих лабиринтов, и они сказали, что проблем не будет, если мы, конечно, не заблудимся и не свернем куда-нибудь в боковой ход.
Генрих на мгновение прильнул к смотровой щели заднего обзора и ужаснулся:
– О том, что мы оставляем позади себя, даже подумать страшно. Прямо стена из пыли и дыма. Бедные рудокопы – они не смогут пользоваться этими коридорами еще как минимум неделю.
Ганс вздохнул:
– Да, с вентиляцией у них тут неважно – несколько отсталая технология шахтостроения.
– А чего вы хотите? – вмешался в разговор Треттау. – Они же не закупали у нас надлежащего оборудования. Откуда им знать о высоких технологиях?
Генрих с удовольствием пожевал орех:
– Бог его знает – может, податься после войны в коммерсанты? Открою магазинчик на Ляйземеербузенштрассе, буду возить в Германию экзотические товары из России, как испанцы – из Америки. И муттерхен наконец перестанет переживать из-за моего будущего.
Морунген сильнее высунулся из люка: и чуть не врезался головой в каменный свод:
– Размечтался! После этой войны наверняка будет другая, на новом континенте. Возможно, в Австралии или в той же Америке.
– Как говорят американцы, запишись в армию – и увидишь мир! – невесело пошутил Вальтер.
Генрих протянул Гансу новый крака-тус:
– Да уж, более дешевых предложений по части туризма не найти.
– Почему же, – возразил Келлер. – Еще более дешевый вид туризма был у гребцов на галерах, правда, страну выбирать не приходилось.
Морунген не глядя пошарил в танке требовательной рукой, нащупал чье-то плечо и потряс его, давая понять, что ему тоже хочется орехов, он устал слушать, как смачно поедают крака-тусы его подчиненные.
– Нам тоже выбирать не приходится, – заметил он. – Но мы – солдаты великой нации, и нас это почему-то должно только радовать. Мы, как рабы на галерах, плывем, куда скажут… – Тут он понял, что глаголет нечто странное, чего ни в коей мере не одобрил бы отдел пропаганды, и поспешно добавил: – Мы несем всем народам свободу от предрассудков и политической ереси, вот.
Хотя магазинчик на улочке Тихого Залива… Это там, где на углу кондитерская «У Стефана»?
– Она самая, – вздохнул Генрих. – С самыми лучшими в Европе яблочными пончиками и ванильным суфле.
– Наверное, я старею, – признался барон. – Но отчего-то я разделяю твою ностальгию по яблочным пончикам.
Генрих хотел было возразить, что эту ностальгию майор разделял всегда, даже тогда, когда непосредственно лакомился означенными пончиками, запивая их декалитрами кофе с молоком.
Вдруг послышался торжествующий вопль Клауса:
– Герр майор, впереди мелькнул яркий свет! Кажется, это выход на поверхность!
Дитрих высунулся из люка, насколько позволяла высота свода:
– Клаус, остановись, я посмотрю в бинокль!
Он покрутил настройку и отчетливо разглядел впереди выход из тоннеля.
– Действовать будем по следующей схеме: Клаус заглушает двигатель, Вальтер и Генрих с оружием идут со мной на разведку, Ганс следит отсюда за ходом событий исключительно через прицел пулемета, при этом Клаус сохраняет полную боевую готовность и в случае опасности сдает назад. Вопросы есть? Нет? Тогда за дело.
Они крались к выходу так старательно и тихо, будто играли в индейцев. На самом деле все были совершенно уверены в том, что их мытарствам наступил конец. Что сейчас они выскочат из подземного хода и в худшем случае натолкнутся на какую-нибудь войсковую часть русских, которую непременно победят. В лучшем же – встретят своих. А в самом прекрасном варианте – даже не будут арестованы и отправлены в Берлин в качестве военных преступников, чуть было не угробивших секретную машину.
Вальтер поежился:
– Что-то становится все холоднее и холоднее.
Генрих согласился:
– Мне тоже. Ну не от страха же это?
Дитрих остановил их решительным жестом:
– Не нравится мне это: свет очень яркий и оттуда действительно веет очень сильным холодом. Надо еще раз осмотреться.
Вальтер прошептал на ухо Генриху:
– Кажется, я и вправду замерзаю.
– Ну наконец-то мы попали туда, куда надо! Только бы этот выход не охранялся, – обрадованно произнес Морунген.
– Неужели видны Белохатки?! – восхитился Диц.
Майор отчаянно крутил колесико настройки бинокля:
– Белохаток, к сожалению, не видно, но русская зима, как сказал один их поэт, катит уже в глаза. Так что, полагаю, мы у цели.
Выбравшись на открытое пространство, танкисты с радостью обнаружили, что они здесь совершенно одни. Правда, некоторые детали пейзажа их немного смутили. Они не так давно покинули высоту и очень хорошо помнили, что высота представляла собой небольшой холмик, поросший лесом, перед которым текла река. В данный же момент знакомым оказался только белый и чистый снег.
А перед ними возвышались горные склоны.
Еще через несколько минут Генрих натолкнулся на знакомый до боли указатель. На полосатом столбике висела табличка с интригующим текстом:
Прямо – отель «Горные лыжники» – 5 км
Двигаться на шум электростанции.
Налево – швейцарская граница – 30 км
По причине полного обвала на фронте
(кто-то зачеркнул слово «обвала» и заменил его на слово «облома»)
дорога для немецкого транспорта, а также лиц
немецкой национальности закрыта до 09.05.45.
Направо – бистро-закусочная «Дви ковбасы» – 3 км
Двигаться на запах жареных сосисок и пива.
Немцы переглянулись в полном недоумении. Первым затянувшееся молчание нарушил барон фон Морунген:
– Опять чепуха какая-то. Мы что, в Швейцарии?
Вальтер ошарашенно помотал головой:
– Не может того быть, Россия не граничит с этой страной!
– Правда, – заметил Генрих, – судя по числу русских шпионов и политиков, этого не скажешь, но все равно странно.
Дитрих еще раз вгляделся в мерзкий указатель и прочитал на сей раз по слогам:
– Что значит облом на фронте и почему именно до 09.05.45?
Генрих выдвинул предположение, которое показалось бы бредовым в иной ситуации, но теперь воспринималось как вполне естественное.
– Господин Морунген, может, нас кто-то провоцирует или вводит в заблуждение, чтобы понизить боевой дух?
Майор сердито поковырял снег носком сапога:
– Генрих! Нас поздно провоцировать и вводить в заблуждение, мы уже вторглись на восток, и нам нужна только победа!
– Герр майор, – предложил Вальтер, – разрешите отдать приказ остальным, чтобы выбирались из штольни! В любом случае придется двигаться дальше.
Вскоре утепленный и несколько воспрявший духом экипаж (где зима и снег – там Россия, а остальное уже дело техники) почувствовал себя морально готовым к дальнейшим приключениям. И поэтому на наивный вопрос командира: «Ну что, куда будем двигаться?» – хор голосов дружно произнес:
– В сторону закусочной, господин майор!
Невысокие горы, солнце, снег, бодрящая прохлада – словом, настоящий рай для лыжников. Правда, танк можно рассматривать скорее как сани, нежели как лыжи. Он опять-таки весьма интересно смотрится на фоне белоснежного сияющего покрывала: летний камуфляж выделяется на нем ярким, бросающимся в глаза пятном.
Танкистам удалось обнаружить заброшенную дорогу, ведущую куда-то вниз, в долину. И «Белый дракон» послушно полз по ней, оставляя за собой широкий и глубокий след.
Дитрих тревожно глядел в бинокль, пытаясь определить, на что это похоже. Вальтер печально возился с радиостанцией.
– Господин майор, со связью без изменений, эфир молчит!
– Возможно, это мы остались без связи, – с надеждой в голосе сказал Клаус. – Этот русский чемпион-богатырь сломал нашу антенну. А вдруг все вот-вот наладится?
Ганс, не отрываясь от смотровой щели, изрек:
– Никакая это не Швейцария, и дураку понятно, что русские нас водят за нос. Мы никогда ничего не найдем, если будем продолжать доверять дорожным знакам!
Клаус горячо согласился с товарищем:
– Ага, Ганс, ты наверняка прав. Помните, как было во Франции? Они же специально развернули все указатели в обратном направлении, чтобы мы блуждали, как дураки. И ведь блуждали же…
Морунген ворчливо произнес:
– Не надо обобщать, Клаус. Положим, блуждали не все, а только те, кто не имел привычки сверяться с картой и компасом или никогда прежде не бывал во Франции.
– Да, – заключил Генрих. – Французам не откажешь в оригинальности мышления. – Он призадумался и с тревогой добавил: – Впрочем, и русским тоже.
Барон наставительно заметил:
– Один их поэт сказал, что им «внятно все: и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений».
– Это они о нас так тепло отзываются? – уточнил Ганс. – Гениями называют?
– Русским тоже свойственны некоторые положительные качества, – великодушно признал Вальтер. – Достаточно вспомнить наши последние впечатления о знакомстве с народом Хун-Чи. Кстати, никогда о таком не слышал прежде…
– Советский Союз – многонациональное государство, – поведал Дитрих. – Они этим отдельно гордятся. А вот французская кампания пошла немцам на пользу, так как выявила слабые стороны германской нации. На войне нельзя безоговорочно доверять всем источникам информации. Кстати, русские даже у себя дома никому не доверяют – редко кто доверчиво читает все, что написано у них на заборах. Заметьте, какая предусмотрительность. Оттого они выживают даже в дикой Сибири.
– Зачем же писать, если никто не будет читать? – заинтересовался Клаус.
– Читать, положим, будут. Но не воспринимать прочитанное буквально.
Ганс тоном главного специалиста по русской психологии произнес:
– Их этому учат с самого детства.
– Единственный русский, которого я хорошо знаю и уважаю, – это король Петер Первый, – заявил Генрих. – Он имел правильное представление о порядке в стране. Приглашал из-за рубежа специалистов и сам трудился не покладая рук.
– Правда, – вмешался в их разговор Дитрих, – он недолго прожил. Борьба с российскими беспорядками подорвала его здоровье.
– Жаль, – посочувствовал Вальтер. – Нам бы не помешали сейчас хорошие дороги и нормальные указатели.
– Ну что же, – решительно молвил потомок прусских аристократов, – нам не остается ничего иного, кроме как действовать по старому принципу: на русских надейся, а сам не плошай. Если старая карта оказалась бесполезной и местность все равно невозможно узнать, придется рисовать новую карту и пользоваться только ею.
– Может, что-нибудь прояснится, когда мы доберемся до закусочной? Возможно, местные жители не откажутся нам помочь.
Ганс просветлел и приободрился:
– Конечно, прояснится, когда мы выпьем пива и поедим горячих свиных сосисок!
– Угу, – печально сказал Морунген. – Это если верить тому, что написано, и эта закусочная вообще существует.
Глава, в которой все как-то образуется
Всему, что движется, отдай честь.
Все, что не движется, подними.
Все, что нельзя поднять, покрась.
Американская армейская мудрость
Ты никогда не решишь проблему, если будешь думать так, как те, кто ее создал.
Альберт Эйнштейн
Когда королева Гедвига пожелала увидеть Сереиона, чтобы лично рассказать ему, где будут стоять его гвардейцы во время официального приема, как они будут вести себя на прибацуйчике, во что оденутся и как станут ликовать вместе со всем народом, у нее возникли определенные трудности.
Бравого гвардейца видели буквально вот только что, вот сию секундочку, вот-вот он проходил мимо и как раз собирался засвидетельствовать свое верноподданнейшее почтение ее величеству.
Что? Сереион? Конечно, пробегал в сторону башни мага Мулкебы с поручением от короля. Был очень озабочен и деловит. Даже головы поднять не мог за всеми хлопотами.
– Да, – подтвердил король. – Я полчаса тому отправил его с поручением к Мулкебе, потом он должен был зайти к моему портному, потом – сбегать в пекарню и приказать выпекать хлебцы квадратиками (тут королева чуть было не села мимо стула), а потом – он обязался надраить мой парадный меч, так что непременно должен отыскаться в оружейной.
В оружейной подтвердили, что Сереион прибегал, драил и убегал. В каком порядке все это происходило, они, правда, не помнят.
Затем королева с невероятным удивлением узнала, что командира гвардейцев видели одновременно в конюшнях и на кухне. Подвергнутые строгому перекрестному допросу на очной ставке слуги охотно согласились, что, вполне возможно, кто-то из них видел призрак Сереиона, а кто-то – его самого.
Еще полтора часа Оттобальт мужественно прикрывал тылы, отвлекая тетино внимание на себя. Он задумчиво перебирал портреты и автобиографии своих потенциальных невест и шумно советовался с тетей по поводу каждого отдельно взятого слова. Королева просто не знала – радоваться ли ей такой матримониальной активности племянника или заподозрить какой-то тайный заговор. Потому что быть того не могло, чтобы Оттобальт Уппертальский вдруг захотел салатик из циписпупской синюши, приготовленный по ее личному рецепту, и долго давился им на глазах изумленной тети.
– Какая… прелесть! – с чувством сказал король, сплевывая синий листик на пол. – Как полезно. Я просто чувствую, как мне хочется куда-то бежать, что-то делать, что-то говорить. Причем после обычного обеда я скорее настроен благодушно. А тут – энергия так и хлещет через край.
– Вот видишь, Бальтик, – растаяла Гедвига. – Я рада, что ты осознал преимущества здоровой пищи. Твои гвардейцы… Кстати, о твоих гвардейцах. Я когда-нибудь увижу Сереиона? Или приказ королевы его уже не волнует?
Любое «кстати» у тети было весьма некстати. В прошлый раз, помнится, этим завершился тягостный разговор про дракона. Теперь вот опять. Король скривился, сообразив, что, кажется, совершенно зря невероятным усилием воли запихивал в себя омерзительную циписпупскую синюшу.
Оттобальт напрягся, пытаясь придумать что-нибудь оригинальное или, на худой конец, имеющее первостепенное значение для дорогой тети, но не смог изобрести ничего, что не несло бы в себе опасность для его драгоценной персоны. Король собрал волю в кулак и приготовился жертвовать собой, любимым, во имя крепкой мужской дружбы, но тут простучали по камням звонкие копыта и неистовый всадник ворвался во двор Дартского замка.
Неистового всадника Оттобальт лично не видел. Зато увидел слугу, возникшего в дверях кухни и подающего загадочные знаки бровями, руками, глазами и всей фигурой в целом. Король заинтересовался и выглянул из-за тетиной спины.
– Ваше величество, – прошептал слуга. – Все, отбой!
– Что-что? – Король помахал пальцем возле ушей. – Не слышу…
– Отбой. Сереион вернулся, – одними губами доложил посланец.
– Так где же Сереион? – грозно и громко поинтересовалась тетя. Как всегда – некстати.
– Тут, ваше величество! – рявкнул храбрый гвардеец, возникая на пороге.
– А где был? – уточнила королева, не терпевшая неповиновения даже в малых дозах.
– Везде, ваше величество!
– Везде – это хорошо, – не смогла не признать Гедвига. – И как там обстоят дела?
– Смотря где, – уклончиво ответил гвардеец.
– Но в общем? – настаивала королева.
– В общем, народные массы преисполнены энтузиазма по поводу предстоящего праздника, всемерно сочувствуют его величеству и поддерживают его в стремлении найти себе жену и осчастливить своих подданных рождением наследника гордости и славы Хеннертов, – на одном дыхании отрапортовал Сереион.
– Правда? – всхлипнула тетя. – Бальтик, как это трогательно. Ты обязательно должен кого-то родить этим милым людям…
– Можно, не я? – жалобно попросил король.
– А кто? – громыхнула тетя.
– Жена.
– Жена – можно. Это соответствует славным традициям Хеннертов.
Через полчаса четверо заговорщиков – то есть сам король, маг Мулкеба, министр Марона (едва дышащий после финансового отчета, сделанного им лично королеве Гедвиге) и командир королевских гвардейцев Сереион – заседали в кабинете Оттобальта, поправляя здоровье изрядными порциями вина из божественных гарбульзиков.
Сереион докладывал об успехах своей миссии. При этом ему необходимо было держать ухо востро и не проговориться о доброй половине событий, ибо королю и его придворным вовсе не следовало знать, что именно он (Сереион) навлек смертельную опасность на такого необходимого государству дракона.