Страница:
Морунген еще более насторожился, предвидя результаты диалога с русскими:
– Что значит – покалякать? Почему дела обязательно скорбные? Это какая-то местная традиция или нас втягивают в жуткую авантюру? Лично я склонен подозревать, что это западня. Однако западня, поставленная крайне неумело.
Хруммса обозрел своего собеседника через защитные очки:
– Это непереводимое идиоматическое выражение, а что до разговора… Разговор обычный: не желаете ли вы перейти на сторону противника или выплатить контрибуцию, а может, хотите выставить поединщика – и тогда можно обсудить, каким оружием вы будете сражаться. Можно уточнить, где желаете быть похороненным и с какими почестями. Место и ритуалы тоже оговариваются заранее. Не дикари ведь, разумные люди – всегда можно найти компромиссное решение.
Несчастный Дитрих буквально остолбенел от этого кошмара:
– Выплатить контрибуцию, перейти на сторону противника или быть похороненным в оговоренном месте?.. А если я хочу на Красной площади – тоже выполнят? Бред какой-то… Может, нам ударить первыми, да и дело с концом?
Ганс, медленно поглаживая рукоятки наведения пушки и не отрываясь от прицела, как бы между прочим заметил:
– А я как раз и цель подходящую нашел.
Целью был сам Янцита, переминавшийся с ноги на ногу от нетерпения; чувствуя себя при этом почему-то дураком, он решил поторопить несговорчивого противника и сообщил через кричапильник:
– На обдумывание моего предложения даю десять минут!
В этот самый момент в чистом, совершенно безоблачном, мирном небе послышался подозрительный гул.
Нечто темное и довольно большое, передвигаясь странными зигзагами, словно ловкий стриж, преследующий шустрых мошек, неслось в сторону замерших противников. Оно приближалось довольно быстро и все росло и увеличивалось в размерах, но никто так и не смог признать ведьму Свахерею и ее верную седласую забаску. А тем не менее это были они.
Свахерея неслась с максимальной скоростью, осматривая место событий острым взглядом. Ладонь она приставила козырьком ко лбу, платочек, словно черное знамя, развевался на ветру, магические прибамбасики сверкали в лучах полуденного солнца, забаска фыркала и рычала. Словом, ведьма выглядела более чем внушительно.
Даже если бы славная ведьма не состояла на службе у уппертальского короля, она все равно была бы на стороне танкистов. Вот уже несколько веков они жили душа в душу с седласой забаской, и если бы кто-то вздумал обидеть милое ее сердцу создание, то имел бы дело с оч-чень разгневанной Свахереей.
Янцита, посягнувший на железного дракона, сильно ее раздражал. Она прекрасно представляла себе, что чувствуют сейчас демонические драконорыцари, и собиралась оказать им всяческое содействие.
Полководец тоже был не лыком шит. Не зря он прослыл талантливым стратегом и снискал в свое время такую популярность. Он первым почуял угрозу с воздуха и кинулся в ближайшие кусты, командуя своим солдатам через кричапильник:
– Все в укрытие! Все в укрытие! Неопознанный враг типа «взбешенный грифон»! Поберегись!
Но подлый кричапильник снова взялся за свое.
– Ахтунг, ахтунг! – довел он до сведения окружающих хорошо поставленным ровным голосом. – Ла-фюнф! Ла-фюнф! В небе Покрышкин! Всем расчетам немедленно занять свои места!
Фраза «Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» была известна всякому, даже вечно погруженным в свои вычисления и чертежи немецким изобретателям и конструкторам. И чего можно ждать от Покрышкина, они тоже приблизительно себе представляли.
– Только Покрышкина нам не хватало, – забормотал Дитрих, высовываясь из люка, дабы определить, шутка ли это, или действительно в небе что-то происходит.
Заметив не поддающийся идентификации объект, он почувствовал себя неуютно и нырнул под защиту родной брони. Майор яростно скомандовал:
– Клаус! Немедленно под деревья, скорее, скорее! Может, это и не Покрышкин, но стоит спрятаться.
Некогда юной и любознательной Свахерее вдалбливали в голову, что владельцы седласых забасок, находясь на задании, должны общаться с собеседниками исключительно посредством текстов древних писаний.
Довольная тем, что так быстро нашла дракона и может обрадовать Мулкебу, первого министра Марону, а также короля этим успехом, ведьма заговорила в пространство:
– Гнездо, Гнездо, я Птенец, вижу цель. Вижу цель. – Свахерея не удержалась и присовокупила лично от себя: – А также наглую рожу Янциты, который как раз удирает в кусты. Как поняли? Прием.
В симпатичной сережке, украшавшей правое ухо ведьмы, раздался строгий голос королевского мага:
– Птенец, Птенец, я Гнездо! Вас понял. Приступайте к операции прикрытия.
Свахерея азартно передразнила нудного Мулкебу:
– Прикрытие, открытие… Сделаем, не беспокойтесь. До конца жизни не забудут, вот только на второй круг зайду.
Эх, музыкальное сопровождение бы сюда!
Сцена заслуживает того, чтобы быть увековеченной.
Танк, взревев, словно медведь, которого шуганули от куста малины, улепетывает в направлении леска. Хруммса, которого начальство не информировало о наличии воздушного контроля, совершенно не понимает, что здесь происходит. И, движимый естественным для всякого разумного существа чувством любопытства, пытается позаимствовать бинокль у майора фон Морунгена, дабы рассмотреть, что это с таким ревом кружится в небе над головой. Дитрих же, как мы помним, трепетно относившийся к родному биноклю, бурно протестует против подобного насилия.
Скажете, так не бывает? И мы с вами охотно согласимся: не бывает. Но вот было же…
Морунген выдирает кожаный ремешок драгоценного бинокля из фиолетовых ручонок Хруммсы:
– Не дам, это моя вещь! Мне по рангу положено!
Хруммса, чья весовая категория не позволяет отстаивать свои права на равных, бесцеремонно упираясь ножками в живот Морунгена и пыхтя от нехруммсиного напряжения, тянет бинокль на себя:
– Майор! П-пых… Ну что вы как дитя малое, в самом-то деле?.. П-пых… Я погляжу чуть-чуть, и получите его обратно!
Морунген возражает, источая язвительность, аки весенняя березка – прозрачный сок:
– Знаю я это чуть-чуть. Кокнете оптику, и где я потом новый окуляр достану на этих ваших диких просторах? – Продолжая одной рукой цепляться за ремешок, Дитрих приставил другую ко лбу козырьком, передразнивая Свахерею: – Вон ваш Покрышкин даром что известнейший ас, а тоже без приборов летает. Я уже даже не спрашиваю на чем.
Видимо, в майоре до поры до времени дремали таланты мима и лицедея, ибо в его исполнении Свахерея получилась настолько похожей, что маленький полиглот сразу ее признал. И, оставив поле боя за майором – то есть бросив бинокль, Хруммса полез наверх, чтобы убедиться в правильности своей догадки.
– Это не Покрышкин, это другой ас, и, кажется, я его знаю.
Морунген едва-едва успел подхватить многострадальный бинокль:
– Майн Готт! Ну что за отношение к технике… Обратите внимание, – заметил он, обращаясь к экипажу, – на чем прилетел этот летчик. Не удивлюсь, если наши доблестные асы не рискуют докладывать о том, что видят в небе, по тем же самым причинам, что и мы. Могут госпитализировать, не дослушав и до середины.
Сверху донесся радостный голос Хруммсы:
– Я так и думал! Господин Морунген, можете командовать отбой, это прибыло наше подкрепление.
– Иногда, – раздался задумчивый голос Вальтера, – я начинаю бояться, что все это – сплошной бред, очень яркая и сложная галлюцинация, вызванная той самой зеленой вспышкой. Что мы по-прежнему сидим в танке посреди зимнего поля и грезим наяву…
Генрих вздрогнул, представив себе, что сия безрадостная картина может оказаться правдой.
– Если бы… – тоскливо сказал Дитрих. – Но так просто мы, господа, не отделаемся. Увы, нам придется признать, что нас окружает реальность. И эта реальность бредовее любого бреда, который могут выдержать мозги нормального цивилизованного человека…
Договорить ему не пришлось.
Свахерея снизилась до высоты бреющего полета, выхватила из седельной сумки прозрачную колбу с зеленой жидкостью и, проносясь над головами мечущихся в панике Янцитиных воинов, швырнула ее в самую гущу.
– Дышите глубже, вы взволнованы! – выкрикнула она древнее заклинание.
Упавшая колба с легким грохотом взорвалась, и все вокруг заволокло зеленым туманом. Оказавшиеся в этом облаке солдаты принялись надсадно кашлять, хвататься за горло, валясь на землю десятками. Изготавливаемая Свахереей жидкость пахла омерзительнейшим образом и надолго отбивала охоту не только воевать, но и вообще дышать.
Янцита немедленно обратился к своим войскам, но общая сутолока и паника привели к тому, что его речь осталась тайной для всех. Что именно хотел сказать или приказать полководец, мы, к сожалению, не узнаем никогда. Зато доподлинно известно, что провизжал на все поле боя взволнованный кричапильник:
– Вспышка слева! Внимание, газы!
Морунген не на шутку заволновался, вглядываясь в зеленый туман, который медленно оседал на траву:
– Это что, газовая атака? Какое варварство! Химическое оружие запрещено Женевской конвенцией! А потом во всем обвинят немцев… Ганс, доставай противогазы!
Хруммса довольно улыбнулся и кивнул в сторону пролетающей мимо Свахереи:
– О, не переживайте так, герр майор. Здесь все знают, что на такое безобразие только она и способна. («О! – восхитился Морунген. – Еще одна необычная фрау!») Ее даже многотонные ящеры сторонятся. К тому же у нее имеется специальное разрешение. – Хруммса немного помолчал. – Она его вытребовала на последнем съезде властителей Вольхолла в обмен на проведение ежегодных летных курсов в Шеттской академии воздушного искусства и непринужденной акробатики.
Силясь уловить смысл сказанного переводчиком, Дитрих вспотел и стал нервно промокать платком лицо и шею:
– Ну и страна! Здесь всегда найдется кто-то, для кого закон не писан. Попробовал бы я вытребовать в Германии подобные льготы за то, что испытываю секретную технику.
Хруммса не удержался:
– Ну так это у вас. С вашим Гитлером только законы писать.
Морунген возмутился:
– О фюрере попрошу выражаться с глубоким уважением. И выражения выбирать осторожно.
Маленький полиглот с некоторым сожалением поглядел на взъерошенного майора и примирительно пробормотал:
– Молчу, молчу… Не волнуйтесь только. – Но уже спустя пару минут, заглядевшись на разгром, который учинила бесшабашная Свахерея в стане противника, принялся тихо напевать: – Пусть всегда будет фюрер, пусть всегда будет Мюллер…
Морунген в ужасе уставился на Хруммсу в твердой уверенности, что переводчик свихнулся, не выдержав тягот военного времени. Фиолетовый карлик, уловив этот дикий испуганный взгляд, заявил:
– Ну что вы дуетесь на меня как мышь на крупу? Я не ветеран Третьего рейха – имею право на собственное мнение. Лучше стрельните разок-другой по врагам, чтобы потом не сожалеть об упущенных возможностях. Это ваш последний шанс – они вот-вот пятками засверкают.
Дитрих окончательно вышел из себя:
– Здесь командую я! И мне решать, есть у нас шанс или нет!
– Хорошо, – покладисто улыбнулся Хруммса, словно не замечая гнева своего собеседника. – Но тогда, герр майор, договоримся сразу: когда нас захватят в плен, я ни при чем. Я вообще тут проездом, добираюсь автостопом к маме в Саратов. А то всякий раз, когда мы на кого-нибудь напарываемся, сторонние наблюдатели видят во мне главную фигуру.
Морунген понял, что ничего не понял:
– Какой еще Саратов?
Полиглот проявил чудеса сообразительности:
– А, понимаю, понимаю: конечная станция – хутор Белохатки. Танк следует в один конец.
Дитрих укорил разошедшегося карлика:
– Мы же договаривались: пока не отыщем Белохатки, ни о какой маме и речи быть не может!
Тот похлопал огромными глазищами: что возьмешь с дубоголового тевтонца, решившего во что бы то ни стало исполнить свой патриотический долг.
– Это я к слову, – нечеловечески кротким голосом пояснил он. – Игра слов – не более. Просто мне совершенно не улыбается отвечать за тот произвол, который вы тут в конце концов учините. Или который учинят над вами… это уж как фишка ляжет. К тому же никогда не мечтал, чтобы на далекой родине меня посмертно зачислили в фашисты.
Майор осуждающе покачал головой:
– Знакомая позиция. Как это у вас говорят? Моя хата с краю, ничего не знаю?
Хруммса огрызнулся:
– Вовсе нет. У нас говорят: «Сколько немца ни корми, а он все под Смоленск лезет».
Злополучный Смоленск вызвал у обозленного Дитриха самые неожиданные ассоциации. Несчастный полиглот, сам того не подозревая, затронул одну из тончайших струнок майоровой души. О Смоленске фон Морунген вспоминал совсем недавно – и думы эти были несладкими.
– Сколько можно говорить, что Смоленск мне не нужен? – взвыл он. И тут же усомнился в правильности выбранной формулировки. Успела мелькнуть мысль, что в идеологическом отделе за такую формулировку по голове наверняка не погладят. – Точнее, нужен, но не сейчас. А сейчас нужны эти, как их, Белые Хатки, понятно?!
Хруммса заговорщически ухмыльнулся:
– Майор, вы хотите стать оберстом?
Морунген несколько растерялся от неожиданного поворота:
– Вообще-то да. Однако почему этот вопрос встал именно сейчас? Что вы имеете в виду?
Карлик поскреб маленькой ручкой в затылке.
– Может, нам стоит заключить балямбулесный кампетюк?
– Что заключить? – испуганно переспросил майор.
Хруммса давно решил для себя отвечать только на некоторые вопросы изумленного немца, а в остальное время вести себя так, словно он изрекает традиционные, прописные истины.
– Это что-то вроде компромисса на военный манер. Или давайте просто сделаем ноги.
Долгое общение с русскими убедило Дитриха фон Морунгена в том, что непереводимых идиоматических выражений в их языке почти столько же, сколько в наречии какой-то из лапландских народностей, где только для обозначения снега существует около двух сотен названий.
– Какие ноги? – вопросил он.
– Не обращайте внимания, майор, – махнул переводчик сиреневой ладошкой. – Это я поднабрался жутких манер вдали от цивилизованного общества. Иногда сам себе удивляюсь, что я плету. Я имел в виду – не пора ли нам дранг нах куда-нибудь подальше от нашего противника, пока он не опомнился.
– Вы меня совершенно замучили, – окоротил его Дитрих. – Неужели сложно посидеть тихо хотя бы пять минут, пока я разработаю толковый план действий?
Донеслось тихое бормотание Генриха: «Самое толковое – это стрелять, а не спорить до хрипоты. Если бы мы так воевали в Африке, то на Восточный фронт отправился бы совсем другой экипаж…»
Возможно, Морунген и хотел бы что-то ответить своему подчиненному, но Хруммса не дал ему такой возможности.
– Пять минут я могу вам обещать. Но прежде хотел бы уточнить: там, внизу, – он потыкал когтистым пальчиком в нижнюю часть танка, – случайно нет запасного выхода? А то так не хочется видеться с Янцитой.
Морунген уставился на карлика с видом, говорящим: либо ты умолкнешь, либо я тебя убью.
Полиглот извиняющимся тоном продолжил:
– Понимаю, понимаю: секретный танк, военная тайна…
Барон придал своему лицу холодное и жесткое выражение (кстати, надо бы заказать парадный портрет с таким вот выражением лица, в полный рост, над поверженным драконом), свойственное истинно прусским аристократам, презирающих слабых духом людей:
– Есть. Целых два выхода. Один предусмотрен специально для болтунов и трусов вроде некоторых. Знал бы, ни за что не согласился бы на такого переводчика.
Хруммса обиделся:
– Во-первых, особенно выбирать не приходилось. А во-вторых, не смотрите на меня так. Последний раз, когда я видел Янциту, он дважды порывался отправить меня в космос, выстрелив из катапульты: на большее здешняя техническая мысль пока не способна. Тогда я отделался испугом, сейчас может быть куда хуже.
Морунген живо представил себе, как небритый красный комиссар выстреливает несчастным из катапульты, и ему стало жаль говорливого карлика. Он даже смягчился немного:
– Ладно, не расстраивайтесь. Пока мы вместе, никто не посмеет над вами издеваться, слово немецкого офицера. Только ведите себя прилично и соблюдайте субординацию, договорились?
– Договорились, – мурлыкнул Хруммса. – Только на всякий случай я переберусь вниз.
Ганс не выдержал и рассмеялся.
Все время, пока продолжался диалог между майором и полиглотом, Свахерея гоняла по полю бедное Янцитино воинство. До какого-то момента ей удавалось контролировать свои действия, и железный дракон находился вне опасной зоны. Однако ветер внезапно переменился, и зеленый едкий туман отнесло в сторону замершего под деревьями танка.
Ведьма не на шутку разволновалась, не зная, что предпринять. Оставалась надежда на то, что демонические рыцари тоже не вчера родились и как-нибудь найдут выход из создавшегося положения.
И Свахерея не ошиблась.
Завидев, что к ним приближается колышущееся изумрудно-зеленое облако, Дитрих нервно скомандовал:
– Надеть противогазы!
Экипаж торопливо выполнил это приказание. Втайне все волновались, поможет ли, ибо помнили, что от изумрудно-зеленых свечений добра ждать не приходится. Один только Хруммса оставался спокоен, небрежно заметив, что его эта отрава не берет.
Янцита, поняв проигрышность своего положения и догадавшись, что переговоры сегодня не состоятся, принял решение временно отступить. Он поднес ко рту кричапильник и возвестил:
– Отступаем, все отступаем!
Псевдопелюгальник изложил эту мысль на собственный манер:
– На сегодня война окончена, всем спасибо и до свидания!
Вошедшая во вкус Свахерея продолжала сбрасывать зеленые колбы на лагерь Янциты до тех пор, пока у нее не вышел весь запас.
Внизу царили жуткая неразбериха и паника. Одним воинам было совсем худо, и их волокли под руки более выносливые товарищи. Другие спасались налегке. Третьи пытались обстрелять дерзкого налетчика из луков, но поди попади в дымляжную седласую забаску, окутанную клубами темного дыма.
Самые решительные и отважные окружили своего военачальника, готовые выполнить любой его приказ. И нельзя сказать, что приказ об отступлении их не порадовал. Словом, они также обратились в бегство.
Сам Янцита, спрятав кричапильник, спасался от колдовских штучек проклятой ведьмы при помощи очередного магического предмета. Напялив на голову хрюкляльный облыснюк, он последним покинул поле боя, подгоняя отставших солдат.
Напоследок полководец оглянулся на бронированное чудовище и… был поражен в самое сердце увиденным зрелищем: окружив своего монстра неплотным кольцом, на него внимательно глядели пятеро пятнистых демонов в дорогостоящих раритетных хрюкляльных облыснюках!
А в небесах над их головами торжествующе гремело:
– Гнездо, Гнездо, я Птенец, задание выполнено, возвращаюсь… на эту самую – как ее? – на хазу! То есть – на фазу! А-а, на базу!
Глава, в которой все сталкиваются с определенными сложностями
Есть люди – ходячие несчастья.
Делятся они на две основные категории: первая – те, кто сами постоянно попадают в различные передряги; вторая – те, кто постоянно доставляют неприятности своим ближним. Это люди-катастрофы. Где бы они ни появились, у окружающих немедленно начинает болеть голова о том, как бы их куда-нибудь поскорее сбагрить.
Как заметил некогда один мудрый человек: «Если ты засунешь свой нос в мою задницу, то у тебя будет нос в заднице, и у меня будет нос в заднице. Однако это не то же самое». Собственно, в этом заключается вся диалектика.
Так что именно действие законов диалектики сейчас на собственной шкуре ощущал многострадальный Оттобальт Уппертальский при участии своих не менее многострадальных подданных. А начиналось все так хорошо…
После того как варвары были разогнаны, дракон отбыл на поиски Белохаток, а королева-тетя была бережно (чтобы, не дай Душара, не разбудить ненароком) положена в своей опочивальне, король и его добрый народ приготовились вздохнуть полной грудью.
Размечтались все.
Министр Марона в восемнадцатый раз приступил к написанию труда всей своей жизни, для которого придумал краткое, точное и емкое название – «Капитал». Книга сия задумывалась как всеобъемлющая энциклопедия экономической жизни, из которой каждый уважающий себя министр финансов, купец, торговец или просто бережливый человек могли бы почерпнуть сведения о том, как вернее накопить энную сумму денег на черный день. Отдельным пунктом Марона мыслил написание обличительной статьи о ненужных расходах, что на корню губят правильно рассчитанный бюджет, и о способах борьбы с оными. «Капитал» с нетерпением ожидали, и экономический факультет Шеттского университета уже заказал для своей библиотеки отдельный экземпляр в подарочном варианте – на розовом пергаменте и выписанный с величайшим тщанием.
Впрочем, пока что изо всей книги было написано только посвящение (конечно же, обожаемому монарху, чья буйная фантазия и щедрая натура и побудили Марону всерьез задуматься об экономических вопросах), а также полторы странички вступления. В общем и целом во вступлении излагалась одна мысль: деньги нужно копить.
Дворцовый лекарь Мублап, пользуясь благостным состоянием духа своего венценосного пациента, с космической скоростью оформлял документы для поездки на ежегодный съезд докторов, посвященный дырнальным проблемам. Кто его знает, по какой причине, однако именно злосчастные дырнальные проблемы особенно раздражали Оттобальта, и потому Мублапу никогда не удавалось принять участие в их обсуждении. Он перепробовал все способы убеждения: взывал к благоразумию монарха и корил за невежество (весьма деликатно), называл просветителем и умолял просвещать, пытался получить разрешение обманным путем и даже испробовал на его величестве свои таланты гипнотизера. Но и загипнотизированный, Оттобальт, покачиваясь, словно водоросль во время прилива, и гундося самым немилосердным образом, высказывался о дырнальных проблемах в крайне нелицеприятных выражениях.
И только теперь, когда Всевысокий Душара ниспослал Упперталю благодать в виде спящей Гедвиги, у Мублапа появилась надежда. Осчастливленный король всех своих подданных мечтал видеть столь же счастливыми. Правда, он никак не мог уразуметь, каким образом дырнальные проблемы способны добавить человеку радости, но грамотку подмахнул и даже приказал Мароне выдать господину лекарю подъемные, дорожные и премиальные.
Маг Мулкеба, переложивший ответственность за странствующего дракона на плечи Хруммсы, Свахереи и ее верной седласой забаски, намеревался употребить неожиданную передышку для двух жизненно важных дел. Прежде всего он жаждал отлежаться несколько суток на антирадикулитном матрасике (том самом, поросшем собачьей шерстью, с подогревом и успокоительным мурчанием), а затем вплотную заняться истреблением крыс в своей башне. И, чем демоны не шутят, когда Душара спит, вытребовать себе у короля новое помещение. В конце концов, сколько можно терпеть постоянное шастание слуг, которые по десять раз на дню лазят в хранилище за соленьями, постоянно путая приказания повара Ляпнямисуса.
Бравый Сереион мечтал устроить реорганизацию армии и небольшой парадик по случаю победы над бруссами.
Но самые грандиозные планы были, конечно, у Оттобальта.
Дело в том, что две недели спустя все цивилизованные западные королевства собирались отмечать великий праздник – день трех святых великомучениц Матрусеи, Вадрузеи и Нечаприи, ведавших в Вольхолле такими тонкими материями, как Вера, Надежда и Любовь. Праздник этот был почитаем в народе и всеми любим, но милейшая королева-тетя Гедвига сумела испортить Упперталю и эту бочку меду, плюхнув туда ведро дегтя.
В каком-то старинном фолианте она выкопала подробное описание церемонии представления невест холостому монарху, которое некогда приурочивали как раз ко дню Матрусеи, Вадрузеи и Нечаприи. Ибо и ежу понятно, что сочетавшиеся браком в этот день будут жить душа в душу до самой смерти. С целью познакомить повелителя с наибольшим количеством особ женского пола единовременно и устраивали бал в королевском дворце. Называлось это мероприятие Палислюпный прибацуйчик, и неприятностей от него всегда было хоть пруд пруди.
Уже на другой день после окончания предыдущего прибацуйчика претендентки на руку и сердце Оттобальта Уппертальского принимались слать ему свои портретики и краткие биографии (и то и другое зачастую бывало немилосердно приукрашено), надеясь получить приглашение на следующий бал. Портреты король был вынужден рассматривать самолично, что периодически повергало его в глубокую хандру и лишало веры в светлое будущее человечества. Нередко слуги наблюдали драгоценного повелителя в портретной галерее, где он сравнивал изображения невест с физиономиями бабушек и прабабушек и издавал горестные стоны.
Самые хваткие и ушлые дамочки писали непосредственно королеве-тете, забрасывая ее планами по руководству государством, перепланировке королевского замка и рецептами диетических блюд, каковые они собирались собственноручно готовить будущему мужу.
– Что значит – покалякать? Почему дела обязательно скорбные? Это какая-то местная традиция или нас втягивают в жуткую авантюру? Лично я склонен подозревать, что это западня. Однако западня, поставленная крайне неумело.
Хруммса обозрел своего собеседника через защитные очки:
– Это непереводимое идиоматическое выражение, а что до разговора… Разговор обычный: не желаете ли вы перейти на сторону противника или выплатить контрибуцию, а может, хотите выставить поединщика – и тогда можно обсудить, каким оружием вы будете сражаться. Можно уточнить, где желаете быть похороненным и с какими почестями. Место и ритуалы тоже оговариваются заранее. Не дикари ведь, разумные люди – всегда можно найти компромиссное решение.
Несчастный Дитрих буквально остолбенел от этого кошмара:
– Выплатить контрибуцию, перейти на сторону противника или быть похороненным в оговоренном месте?.. А если я хочу на Красной площади – тоже выполнят? Бред какой-то… Может, нам ударить первыми, да и дело с концом?
Ганс, медленно поглаживая рукоятки наведения пушки и не отрываясь от прицела, как бы между прочим заметил:
– А я как раз и цель подходящую нашел.
Целью был сам Янцита, переминавшийся с ноги на ногу от нетерпения; чувствуя себя при этом почему-то дураком, он решил поторопить несговорчивого противника и сообщил через кричапильник:
– На обдумывание моего предложения даю десять минут!
В этот самый момент в чистом, совершенно безоблачном, мирном небе послышался подозрительный гул.
Нечто темное и довольно большое, передвигаясь странными зигзагами, словно ловкий стриж, преследующий шустрых мошек, неслось в сторону замерших противников. Оно приближалось довольно быстро и все росло и увеличивалось в размерах, но никто так и не смог признать ведьму Свахерею и ее верную седласую забаску. А тем не менее это были они.
Свахерея неслась с максимальной скоростью, осматривая место событий острым взглядом. Ладонь она приставила козырьком ко лбу, платочек, словно черное знамя, развевался на ветру, магические прибамбасики сверкали в лучах полуденного солнца, забаска фыркала и рычала. Словом, ведьма выглядела более чем внушительно.
Даже если бы славная ведьма не состояла на службе у уппертальского короля, она все равно была бы на стороне танкистов. Вот уже несколько веков они жили душа в душу с седласой забаской, и если бы кто-то вздумал обидеть милое ее сердцу создание, то имел бы дело с оч-чень разгневанной Свахереей.
Янцита, посягнувший на железного дракона, сильно ее раздражал. Она прекрасно представляла себе, что чувствуют сейчас демонические драконорыцари, и собиралась оказать им всяческое содействие.
Полководец тоже был не лыком шит. Не зря он прослыл талантливым стратегом и снискал в свое время такую популярность. Он первым почуял угрозу с воздуха и кинулся в ближайшие кусты, командуя своим солдатам через кричапильник:
– Все в укрытие! Все в укрытие! Неопознанный враг типа «взбешенный грифон»! Поберегись!
Но подлый кричапильник снова взялся за свое.
– Ахтунг, ахтунг! – довел он до сведения окружающих хорошо поставленным ровным голосом. – Ла-фюнф! Ла-фюнф! В небе Покрышкин! Всем расчетам немедленно занять свои места!
Фраза «Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» была известна всякому, даже вечно погруженным в свои вычисления и чертежи немецким изобретателям и конструкторам. И чего можно ждать от Покрышкина, они тоже приблизительно себе представляли.
– Только Покрышкина нам не хватало, – забормотал Дитрих, высовываясь из люка, дабы определить, шутка ли это, или действительно в небе что-то происходит.
Заметив не поддающийся идентификации объект, он почувствовал себя неуютно и нырнул под защиту родной брони. Майор яростно скомандовал:
– Клаус! Немедленно под деревья, скорее, скорее! Может, это и не Покрышкин, но стоит спрятаться.
Некогда юной и любознательной Свахерее вдалбливали в голову, что владельцы седласых забасок, находясь на задании, должны общаться с собеседниками исключительно посредством текстов древних писаний.
Довольная тем, что так быстро нашла дракона и может обрадовать Мулкебу, первого министра Марону, а также короля этим успехом, ведьма заговорила в пространство:
– Гнездо, Гнездо, я Птенец, вижу цель. Вижу цель. – Свахерея не удержалась и присовокупила лично от себя: – А также наглую рожу Янциты, который как раз удирает в кусты. Как поняли? Прием.
В симпатичной сережке, украшавшей правое ухо ведьмы, раздался строгий голос королевского мага:
– Птенец, Птенец, я Гнездо! Вас понял. Приступайте к операции прикрытия.
Свахерея азартно передразнила нудного Мулкебу:
– Прикрытие, открытие… Сделаем, не беспокойтесь. До конца жизни не забудут, вот только на второй круг зайду.
Эх, музыкальное сопровождение бы сюда!
Сцена заслуживает того, чтобы быть увековеченной.
Танк, взревев, словно медведь, которого шуганули от куста малины, улепетывает в направлении леска. Хруммса, которого начальство не информировало о наличии воздушного контроля, совершенно не понимает, что здесь происходит. И, движимый естественным для всякого разумного существа чувством любопытства, пытается позаимствовать бинокль у майора фон Морунгена, дабы рассмотреть, что это с таким ревом кружится в небе над головой. Дитрих же, как мы помним, трепетно относившийся к родному биноклю, бурно протестует против подобного насилия.
Скажете, так не бывает? И мы с вами охотно согласимся: не бывает. Но вот было же…
Морунген выдирает кожаный ремешок драгоценного бинокля из фиолетовых ручонок Хруммсы:
– Не дам, это моя вещь! Мне по рангу положено!
Хруммса, чья весовая категория не позволяет отстаивать свои права на равных, бесцеремонно упираясь ножками в живот Морунгена и пыхтя от нехруммсиного напряжения, тянет бинокль на себя:
– Майор! П-пых… Ну что вы как дитя малое, в самом-то деле?.. П-пых… Я погляжу чуть-чуть, и получите его обратно!
Морунген возражает, источая язвительность, аки весенняя березка – прозрачный сок:
– Знаю я это чуть-чуть. Кокнете оптику, и где я потом новый окуляр достану на этих ваших диких просторах? – Продолжая одной рукой цепляться за ремешок, Дитрих приставил другую ко лбу козырьком, передразнивая Свахерею: – Вон ваш Покрышкин даром что известнейший ас, а тоже без приборов летает. Я уже даже не спрашиваю на чем.
Видимо, в майоре до поры до времени дремали таланты мима и лицедея, ибо в его исполнении Свахерея получилась настолько похожей, что маленький полиглот сразу ее признал. И, оставив поле боя за майором – то есть бросив бинокль, Хруммса полез наверх, чтобы убедиться в правильности своей догадки.
– Это не Покрышкин, это другой ас, и, кажется, я его знаю.
Морунген едва-едва успел подхватить многострадальный бинокль:
– Майн Готт! Ну что за отношение к технике… Обратите внимание, – заметил он, обращаясь к экипажу, – на чем прилетел этот летчик. Не удивлюсь, если наши доблестные асы не рискуют докладывать о том, что видят в небе, по тем же самым причинам, что и мы. Могут госпитализировать, не дослушав и до середины.
Сверху донесся радостный голос Хруммсы:
– Я так и думал! Господин Морунген, можете командовать отбой, это прибыло наше подкрепление.
– Иногда, – раздался задумчивый голос Вальтера, – я начинаю бояться, что все это – сплошной бред, очень яркая и сложная галлюцинация, вызванная той самой зеленой вспышкой. Что мы по-прежнему сидим в танке посреди зимнего поля и грезим наяву…
Генрих вздрогнул, представив себе, что сия безрадостная картина может оказаться правдой.
– Если бы… – тоскливо сказал Дитрих. – Но так просто мы, господа, не отделаемся. Увы, нам придется признать, что нас окружает реальность. И эта реальность бредовее любого бреда, который могут выдержать мозги нормального цивилизованного человека…
Договорить ему не пришлось.
Свахерея снизилась до высоты бреющего полета, выхватила из седельной сумки прозрачную колбу с зеленой жидкостью и, проносясь над головами мечущихся в панике Янцитиных воинов, швырнула ее в самую гущу.
– Дышите глубже, вы взволнованы! – выкрикнула она древнее заклинание.
Упавшая колба с легким грохотом взорвалась, и все вокруг заволокло зеленым туманом. Оказавшиеся в этом облаке солдаты принялись надсадно кашлять, хвататься за горло, валясь на землю десятками. Изготавливаемая Свахереей жидкость пахла омерзительнейшим образом и надолго отбивала охоту не только воевать, но и вообще дышать.
Янцита немедленно обратился к своим войскам, но общая сутолока и паника привели к тому, что его речь осталась тайной для всех. Что именно хотел сказать или приказать полководец, мы, к сожалению, не узнаем никогда. Зато доподлинно известно, что провизжал на все поле боя взволнованный кричапильник:
– Вспышка слева! Внимание, газы!
Морунген не на шутку заволновался, вглядываясь в зеленый туман, который медленно оседал на траву:
– Это что, газовая атака? Какое варварство! Химическое оружие запрещено Женевской конвенцией! А потом во всем обвинят немцев… Ганс, доставай противогазы!
Хруммса довольно улыбнулся и кивнул в сторону пролетающей мимо Свахереи:
– О, не переживайте так, герр майор. Здесь все знают, что на такое безобразие только она и способна. («О! – восхитился Морунген. – Еще одна необычная фрау!») Ее даже многотонные ящеры сторонятся. К тому же у нее имеется специальное разрешение. – Хруммса немного помолчал. – Она его вытребовала на последнем съезде властителей Вольхолла в обмен на проведение ежегодных летных курсов в Шеттской академии воздушного искусства и непринужденной акробатики.
Силясь уловить смысл сказанного переводчиком, Дитрих вспотел и стал нервно промокать платком лицо и шею:
– Ну и страна! Здесь всегда найдется кто-то, для кого закон не писан. Попробовал бы я вытребовать в Германии подобные льготы за то, что испытываю секретную технику.
Хруммса не удержался:
– Ну так это у вас. С вашим Гитлером только законы писать.
Морунген возмутился:
– О фюрере попрошу выражаться с глубоким уважением. И выражения выбирать осторожно.
Маленький полиглот с некоторым сожалением поглядел на взъерошенного майора и примирительно пробормотал:
– Молчу, молчу… Не волнуйтесь только. – Но уже спустя пару минут, заглядевшись на разгром, который учинила бесшабашная Свахерея в стане противника, принялся тихо напевать: – Пусть всегда будет фюрер, пусть всегда будет Мюллер…
Морунген в ужасе уставился на Хруммсу в твердой уверенности, что переводчик свихнулся, не выдержав тягот военного времени. Фиолетовый карлик, уловив этот дикий испуганный взгляд, заявил:
– Ну что вы дуетесь на меня как мышь на крупу? Я не ветеран Третьего рейха – имею право на собственное мнение. Лучше стрельните разок-другой по врагам, чтобы потом не сожалеть об упущенных возможностях. Это ваш последний шанс – они вот-вот пятками засверкают.
Дитрих окончательно вышел из себя:
– Здесь командую я! И мне решать, есть у нас шанс или нет!
– Хорошо, – покладисто улыбнулся Хруммса, словно не замечая гнева своего собеседника. – Но тогда, герр майор, договоримся сразу: когда нас захватят в плен, я ни при чем. Я вообще тут проездом, добираюсь автостопом к маме в Саратов. А то всякий раз, когда мы на кого-нибудь напарываемся, сторонние наблюдатели видят во мне главную фигуру.
Морунген понял, что ничего не понял:
– Какой еще Саратов?
Полиглот проявил чудеса сообразительности:
– А, понимаю, понимаю: конечная станция – хутор Белохатки. Танк следует в один конец.
Дитрих укорил разошедшегося карлика:
– Мы же договаривались: пока не отыщем Белохатки, ни о какой маме и речи быть не может!
Тот похлопал огромными глазищами: что возьмешь с дубоголового тевтонца, решившего во что бы то ни стало исполнить свой патриотический долг.
– Это я к слову, – нечеловечески кротким голосом пояснил он. – Игра слов – не более. Просто мне совершенно не улыбается отвечать за тот произвол, который вы тут в конце концов учините. Или который учинят над вами… это уж как фишка ляжет. К тому же никогда не мечтал, чтобы на далекой родине меня посмертно зачислили в фашисты.
Майор осуждающе покачал головой:
– Знакомая позиция. Как это у вас говорят? Моя хата с краю, ничего не знаю?
Хруммса огрызнулся:
– Вовсе нет. У нас говорят: «Сколько немца ни корми, а он все под Смоленск лезет».
Злополучный Смоленск вызвал у обозленного Дитриха самые неожиданные ассоциации. Несчастный полиглот, сам того не подозревая, затронул одну из тончайших струнок майоровой души. О Смоленске фон Морунген вспоминал совсем недавно – и думы эти были несладкими.
– Сколько можно говорить, что Смоленск мне не нужен? – взвыл он. И тут же усомнился в правильности выбранной формулировки. Успела мелькнуть мысль, что в идеологическом отделе за такую формулировку по голове наверняка не погладят. – Точнее, нужен, но не сейчас. А сейчас нужны эти, как их, Белые Хатки, понятно?!
Хруммса заговорщически ухмыльнулся:
– Майор, вы хотите стать оберстом?
Морунген несколько растерялся от неожиданного поворота:
– Вообще-то да. Однако почему этот вопрос встал именно сейчас? Что вы имеете в виду?
Карлик поскреб маленькой ручкой в затылке.
– Может, нам стоит заключить балямбулесный кампетюк?
– Что заключить? – испуганно переспросил майор.
Хруммса давно решил для себя отвечать только на некоторые вопросы изумленного немца, а в остальное время вести себя так, словно он изрекает традиционные, прописные истины.
– Это что-то вроде компромисса на военный манер. Или давайте просто сделаем ноги.
Долгое общение с русскими убедило Дитриха фон Морунгена в том, что непереводимых идиоматических выражений в их языке почти столько же, сколько в наречии какой-то из лапландских народностей, где только для обозначения снега существует около двух сотен названий.
– Какие ноги? – вопросил он.
– Не обращайте внимания, майор, – махнул переводчик сиреневой ладошкой. – Это я поднабрался жутких манер вдали от цивилизованного общества. Иногда сам себе удивляюсь, что я плету. Я имел в виду – не пора ли нам дранг нах куда-нибудь подальше от нашего противника, пока он не опомнился.
– Вы меня совершенно замучили, – окоротил его Дитрих. – Неужели сложно посидеть тихо хотя бы пять минут, пока я разработаю толковый план действий?
Донеслось тихое бормотание Генриха: «Самое толковое – это стрелять, а не спорить до хрипоты. Если бы мы так воевали в Африке, то на Восточный фронт отправился бы совсем другой экипаж…»
Возможно, Морунген и хотел бы что-то ответить своему подчиненному, но Хруммса не дал ему такой возможности.
– Пять минут я могу вам обещать. Но прежде хотел бы уточнить: там, внизу, – он потыкал когтистым пальчиком в нижнюю часть танка, – случайно нет запасного выхода? А то так не хочется видеться с Янцитой.
Морунген уставился на карлика с видом, говорящим: либо ты умолкнешь, либо я тебя убью.
Полиглот извиняющимся тоном продолжил:
– Понимаю, понимаю: секретный танк, военная тайна…
Барон придал своему лицу холодное и жесткое выражение (кстати, надо бы заказать парадный портрет с таким вот выражением лица, в полный рост, над поверженным драконом), свойственное истинно прусским аристократам, презирающих слабых духом людей:
– Есть. Целых два выхода. Один предусмотрен специально для болтунов и трусов вроде некоторых. Знал бы, ни за что не согласился бы на такого переводчика.
Хруммса обиделся:
– Во-первых, особенно выбирать не приходилось. А во-вторых, не смотрите на меня так. Последний раз, когда я видел Янциту, он дважды порывался отправить меня в космос, выстрелив из катапульты: на большее здешняя техническая мысль пока не способна. Тогда я отделался испугом, сейчас может быть куда хуже.
Морунген живо представил себе, как небритый красный комиссар выстреливает несчастным из катапульты, и ему стало жаль говорливого карлика. Он даже смягчился немного:
– Ладно, не расстраивайтесь. Пока мы вместе, никто не посмеет над вами издеваться, слово немецкого офицера. Только ведите себя прилично и соблюдайте субординацию, договорились?
– Договорились, – мурлыкнул Хруммса. – Только на всякий случай я переберусь вниз.
Ганс не выдержал и рассмеялся.
Все время, пока продолжался диалог между майором и полиглотом, Свахерея гоняла по полю бедное Янцитино воинство. До какого-то момента ей удавалось контролировать свои действия, и железный дракон находился вне опасной зоны. Однако ветер внезапно переменился, и зеленый едкий туман отнесло в сторону замершего под деревьями танка.
Ведьма не на шутку разволновалась, не зная, что предпринять. Оставалась надежда на то, что демонические рыцари тоже не вчера родились и как-нибудь найдут выход из создавшегося положения.
И Свахерея не ошиблась.
Завидев, что к ним приближается колышущееся изумрудно-зеленое облако, Дитрих нервно скомандовал:
– Надеть противогазы!
Экипаж торопливо выполнил это приказание. Втайне все волновались, поможет ли, ибо помнили, что от изумрудно-зеленых свечений добра ждать не приходится. Один только Хруммса оставался спокоен, небрежно заметив, что его эта отрава не берет.
Янцита, поняв проигрышность своего положения и догадавшись, что переговоры сегодня не состоятся, принял решение временно отступить. Он поднес ко рту кричапильник и возвестил:
– Отступаем, все отступаем!
Псевдопелюгальник изложил эту мысль на собственный манер:
– На сегодня война окончена, всем спасибо и до свидания!
Вошедшая во вкус Свахерея продолжала сбрасывать зеленые колбы на лагерь Янциты до тех пор, пока у нее не вышел весь запас.
Внизу царили жуткая неразбериха и паника. Одним воинам было совсем худо, и их волокли под руки более выносливые товарищи. Другие спасались налегке. Третьи пытались обстрелять дерзкого налетчика из луков, но поди попади в дымляжную седласую забаску, окутанную клубами темного дыма.
Самые решительные и отважные окружили своего военачальника, готовые выполнить любой его приказ. И нельзя сказать, что приказ об отступлении их не порадовал. Словом, они также обратились в бегство.
Сам Янцита, спрятав кричапильник, спасался от колдовских штучек проклятой ведьмы при помощи очередного магического предмета. Напялив на голову хрюкляльный облыснюк, он последним покинул поле боя, подгоняя отставших солдат.
Напоследок полководец оглянулся на бронированное чудовище и… был поражен в самое сердце увиденным зрелищем: окружив своего монстра неплотным кольцом, на него внимательно глядели пятеро пятнистых демонов в дорогостоящих раритетных хрюкляльных облыснюках!
А в небесах над их головами торжествующе гремело:
– Гнездо, Гнездо, я Птенец, задание выполнено, возвращаюсь… на эту самую – как ее? – на хазу! То есть – на фазу! А-а, на базу!
Глава, в которой все сталкиваются с определенными сложностями
Всему бесполезному можно найти применение. Кроме храпа.
Есть люди – ходячие несчастья.
Делятся они на две основные категории: первая – те, кто сами постоянно попадают в различные передряги; вторая – те, кто постоянно доставляют неприятности своим ближним. Это люди-катастрофы. Где бы они ни появились, у окружающих немедленно начинает болеть голова о том, как бы их куда-нибудь поскорее сбагрить.
Как заметил некогда один мудрый человек: «Если ты засунешь свой нос в мою задницу, то у тебя будет нос в заднице, и у меня будет нос в заднице. Однако это не то же самое». Собственно, в этом заключается вся диалектика.
Так что именно действие законов диалектики сейчас на собственной шкуре ощущал многострадальный Оттобальт Уппертальский при участии своих не менее многострадальных подданных. А начиналось все так хорошо…
После того как варвары были разогнаны, дракон отбыл на поиски Белохаток, а королева-тетя была бережно (чтобы, не дай Душара, не разбудить ненароком) положена в своей опочивальне, король и его добрый народ приготовились вздохнуть полной грудью.
Размечтались все.
Министр Марона в восемнадцатый раз приступил к написанию труда всей своей жизни, для которого придумал краткое, точное и емкое название – «Капитал». Книга сия задумывалась как всеобъемлющая энциклопедия экономической жизни, из которой каждый уважающий себя министр финансов, купец, торговец или просто бережливый человек могли бы почерпнуть сведения о том, как вернее накопить энную сумму денег на черный день. Отдельным пунктом Марона мыслил написание обличительной статьи о ненужных расходах, что на корню губят правильно рассчитанный бюджет, и о способах борьбы с оными. «Капитал» с нетерпением ожидали, и экономический факультет Шеттского университета уже заказал для своей библиотеки отдельный экземпляр в подарочном варианте – на розовом пергаменте и выписанный с величайшим тщанием.
Впрочем, пока что изо всей книги было написано только посвящение (конечно же, обожаемому монарху, чья буйная фантазия и щедрая натура и побудили Марону всерьез задуматься об экономических вопросах), а также полторы странички вступления. В общем и целом во вступлении излагалась одна мысль: деньги нужно копить.
Дворцовый лекарь Мублап, пользуясь благостным состоянием духа своего венценосного пациента, с космической скоростью оформлял документы для поездки на ежегодный съезд докторов, посвященный дырнальным проблемам. Кто его знает, по какой причине, однако именно злосчастные дырнальные проблемы особенно раздражали Оттобальта, и потому Мублапу никогда не удавалось принять участие в их обсуждении. Он перепробовал все способы убеждения: взывал к благоразумию монарха и корил за невежество (весьма деликатно), называл просветителем и умолял просвещать, пытался получить разрешение обманным путем и даже испробовал на его величестве свои таланты гипнотизера. Но и загипнотизированный, Оттобальт, покачиваясь, словно водоросль во время прилива, и гундося самым немилосердным образом, высказывался о дырнальных проблемах в крайне нелицеприятных выражениях.
И только теперь, когда Всевысокий Душара ниспослал Упперталю благодать в виде спящей Гедвиги, у Мублапа появилась надежда. Осчастливленный король всех своих подданных мечтал видеть столь же счастливыми. Правда, он никак не мог уразуметь, каким образом дырнальные проблемы способны добавить человеку радости, но грамотку подмахнул и даже приказал Мароне выдать господину лекарю подъемные, дорожные и премиальные.
Маг Мулкеба, переложивший ответственность за странствующего дракона на плечи Хруммсы, Свахереи и ее верной седласой забаски, намеревался употребить неожиданную передышку для двух жизненно важных дел. Прежде всего он жаждал отлежаться несколько суток на антирадикулитном матрасике (том самом, поросшем собачьей шерстью, с подогревом и успокоительным мурчанием), а затем вплотную заняться истреблением крыс в своей башне. И, чем демоны не шутят, когда Душара спит, вытребовать себе у короля новое помещение. В конце концов, сколько можно терпеть постоянное шастание слуг, которые по десять раз на дню лазят в хранилище за соленьями, постоянно путая приказания повара Ляпнямисуса.
Бравый Сереион мечтал устроить реорганизацию армии и небольшой парадик по случаю победы над бруссами.
Но самые грандиозные планы были, конечно, у Оттобальта.
Дело в том, что две недели спустя все цивилизованные западные королевства собирались отмечать великий праздник – день трех святых великомучениц Матрусеи, Вадрузеи и Нечаприи, ведавших в Вольхолле такими тонкими материями, как Вера, Надежда и Любовь. Праздник этот был почитаем в народе и всеми любим, но милейшая королева-тетя Гедвига сумела испортить Упперталю и эту бочку меду, плюхнув туда ведро дегтя.
В каком-то старинном фолианте она выкопала подробное описание церемонии представления невест холостому монарху, которое некогда приурочивали как раз ко дню Матрусеи, Вадрузеи и Нечаприи. Ибо и ежу понятно, что сочетавшиеся браком в этот день будут жить душа в душу до самой смерти. С целью познакомить повелителя с наибольшим количеством особ женского пола единовременно и устраивали бал в королевском дворце. Называлось это мероприятие Палислюпный прибацуйчик, и неприятностей от него всегда было хоть пруд пруди.
Уже на другой день после окончания предыдущего прибацуйчика претендентки на руку и сердце Оттобальта Уппертальского принимались слать ему свои портретики и краткие биографии (и то и другое зачастую бывало немилосердно приукрашено), надеясь получить приглашение на следующий бал. Портреты король был вынужден рассматривать самолично, что периодически повергало его в глубокую хандру и лишало веры в светлое будущее человечества. Нередко слуги наблюдали драгоценного повелителя в портретной галерее, где он сравнивал изображения невест с физиономиями бабушек и прабабушек и издавал горестные стоны.
Самые хваткие и ушлые дамочки писали непосредственно королеве-тете, забрасывая ее планами по руководству государством, перепланировке королевского замка и рецептами диетических блюд, каковые они собирались собственноручно готовить будущему мужу.