Страница:
Вертолет
Вертолет накренился, и Тротти, поглядев через выпуклый дымчатый иллюминатор из плексигласа, увидел растянувшуюся вдоль Адриатического побережья вереницу огней. Сквозь рев двигателя пилот выкрикнул: «Комаккьо!» Большим пальцем он указывал вниз.Вертолет снова накренился, ухнул вниз и вскоре начал снижаться. На земле прожекторы освещали дамбу. Пилот что-то говорил в микрофон, а Тротти сидел, вцепившись в алюминиевые ручки сиденья, и пытался сосредоточить внимание на светившемся перед ним щите с приборами. Казалось, вертолет, повиснув в ночной пустоте под своим винтом, раскачивается из стороны в сторону. Луч белого света изливался из него на землю.
Вертолет приземлился, и кто-то открыл рядом с Тротти дверь, приглашая его ступить на трап. На темном фюзеляже машины белыми буквами было означено: «Карабинеры». Огромный винт над головой мало-помалу замедлял движение, и рев его становился все тише. Тротти инстинктивно пригнулся.
Порыв ветра взлохматил ему волосы.
– Полковник Спадано ожидает вас.
– Полковник? – переспросил Тротти.
Поток воздуха от лопастей винта норовил сорвать с него одежду. Тротти шел вдоль дамбы в сопровождении карабинера в полевой форме.
На дамбе стояло несколько служебных автомобилей. Установленные на ней небольшие прожекторы были направлены вниз. Ослепительные лучи света вонзались в мрачную желтоватую воду канала. В двух машинах сидели люди; в небо поднималось несколько гибких антенн. Из металлических раций доносились звуки искаженных человеческих голосов.
Тротти поймал себя на том, что любуется организованностью карабинеров. Той четкостью и эффективностью работы, которой у государственной полиции и в помине не было. И впечатляющей и немного пугающей целеустремленностью их действий.
Тут же, отчасти скрытый темнотой, стоял передвижной кран. В его кабине сидел мужчина и манипулировал рычагами.
Напротив, на другом берегу канала, стоял карабинер и отдавал распоряжения по портативной радиостанции.
– Рад тебя видеть, Тротти.
– А-а, слава Богу.
Спадано был невысок. Одет он был не в форму карабинера, а в вечерний костюм, накрахмаленную белую рубашку с красным галстуком-бабочкой, который сейчас свободно болтался у расстегнутого ворота. Костюмные брюки были заправлены в высокие сапоги. Косые отблески света отражались в его серых глазах. Зачесанные назад очень короткие волосы, седеющие виски.
– Рад, что ты приехал.
– Чуть было не отправился ужинать, когда появился твой человек. Спасибо за прогулку.
– Входит в список услуг, оказываемых карабинерами. – Скупая улыбка. – Слышал, что ты не поладил дома со своей подругой.
Тротти указал рукой в сторону канала.
– Что стряслось, Спадано?
Спадано взглянул на реку и нахмурил лоб, словно вопрос его озадачил. Потом поднял плечи:
– Извини за неподобающую одежду. Мне сообщили об автомобиле, когда я ужинал в Венеции. Пришлось сразу же отправляться сюда.
– Вертолетом?
Спадано вытащил из кармана своего выходного пиджака пачку «Тоскани» и зажег коротенькую сигару. Облако едкого дыма.
– Одна из служебных привилегий. Поверь, Тротти, в вертолетах я налетался столько, что на всю остальную жизнь хватит.
– Я думал, ты в Сардинии воюешь с бандитами.
– Я в Калабрии воюю с бандитами.
– Тогда что ты делаешь в Венеции? И здесь, в Комаккьо?
Губы полковника Спадано растянулись в широкой горделивой улыбке:
– Женатому человеку дозволено проводить время с семьей.
На другом берегу канала раздался крик, и люди побрели по мокрой траве и грязи к воде. На какое-то время рации, казалось, замолкли; цепь, свисавшая с подъемного крана, натянулась. В воздухе заблестели капли воды, которые ритмичными каскадами низвергались обратно в канал.
На поверхность грязной воды, словно лягушки, всплыли два водолаза; карабинеры в ярком свете прожекторов помогли им выбраться на берег.
Тротти тихо усмехнулся:
– А ты разве женат, Спадано?
Человек с портативной радиостанцией сделал знак рукой, и заработал мотор подъемного крана. Крановщик в кабине отпустил длинный рычаг.
Цепь медленно поползла вверх.
Из воды, подобно спине огромной рыбы, выступила какая-то поверхность. Она становилась все больше и больше, и Тротти наконец разглядел в ней заднюю часть автомобиля.
На мгновение натянутая цепь остановилась, хотя мотор крана продолжал работать.
– Мне пришло в голову, что это могло бы тебя заинтересовать, Пьеро Тротти.
Поворачиваясь вокруг цепи, из воды наконец появилась вся машина. Вода лилась из ее открытых окон, из капота, из-под блестевших на свету колес и падала обратно в канал.
Обе передние дверцы были распахнуты, отчего автомобиль напоминал маленькую рыбку с огромными жабрами.
«Фиат-панда» с четырьмя ведущими колесами. Коричневый «фиат-панда».
Автомобиль, в котором исчезла Розанна.
Женитьба
– Напомню тебе твои же слова, Спадано: «Одно знаю точно – никогда не стану искать жену в Сопрамонте. Одни овцы, ветер и дождь да вонючие сардинские крестьяне и убийцы».– Находка «панды» на тебя вроде особого впечатления не произвела.
– Карабинерские ордена и звездочки на погонах тебе уже в плоть въелись. – Короткий смешок. – Откуда это у капитана – извини, у полковника – карабинеров берется время на женитьбу?
– Если тебе по-настоящему хочется чего-то в жизни, приходится ради этого работать.
– Сколько ты уже женат, Спадано?
Довольная улыбка сошла с лица полковника.
– Восемнадцать месяцев.
– Жаль, что жена не отучила тебя курить эту дрянь. – Тротти протянул руку.
– Поздравляю. В том числе и с пятикилограммовой прибавкой в весе. – Тротти и Спадано пожали друг другу руки, а потом, словно спохватившись, крепко обнялись. – Рад снова тебя видеть, Спадано. И спасибо тебе.
– Рад тебе, Пьеро. И рад, что ты не изменился. Все такой же колючий и ядовитый. Только не рассказывай мне, что больше не сосешь своих леденцов.
Они шли вдоль дамбы и смеялись. Потом уселись в служебную машину и в темноте разговорились. От Спадано пахло сигарами «Тоскани» и приятным одеколоном.
– В Венеции я по делам Интерпола. За последние три года на Севере только второй раз. Да и жене пора было развеяться. Хотя в Венеции сейчас полно туристов.
– А почему Калабрия?
– Расследую похищение в Силе.
– Хуже этих наших провинциальных болот ничего нет.
Спадано замотал головой.
– В 1968 году в Италии было два случая киднэппинга. А в 1985 – двести шестьдесят пять. Это все мафия. Или, точнее, – калабрийская мафия. Хотя много черной работы лежит и на сардинцах. Но это моя служба. Пытался выследить сардинских похитителей. – Хотя Спадано почти всю жизнь прожил на Севере, от своего акцента он так и не смог избавиться. Палермо. – И еще пытался освободить их жертвы.
– На Юге ты дома, Спадано. Тебе там, наверное, неплохо.
– Никак ты не хочешь взять в толк, что карабинеры – порождение Савойи. Чисто северная продукция. – Спадано помолчал. Мускулистое тело, толстая шея. По-прежнему густые волосы. Для своих шестидесяти Спадано сохранился неплохо. – Знаешь, Пьеро, я всегда подозревал, что ты нам завидуешь.
– Что карабинеры, что уголовная полиция – никакой разницы. Будь у нас в молодости выбор, мы бы выбрали что-нибудь совсем другое. Ты, как и я, наверное, пошел бы в карабинеры, потому что какая-никакая, а это была работа. А у деревенского парня с большими амбициями и скудным образованием особенного выбора не было… Ты из-за этой машины и привез меня сюда, в Комаккьо?
– Находка этой твоей «панды» вроде тебя не взволновала.
Хотя бы спасибо сказал.
– Я как раз начал подумывать об отставке, Спадано.
– Об отставке? Да ты со скуки рехнешься. Поныть, конечно, ты любишь, но без работы тебе нечего будет делать. – Он затянулся, и в темноте вспыхнул кончик его сигары. – Я услыхал, что разыскивают «фиат-панду». Твои люди объявили всеобщую тревогу.
– А почему ты вышел на меня? Дело-то ведет Меренда.
– Меренда не из моих друзей.
– А колючий ядовитый Пьеро Тротти – из твоих?
– В городе у меня знакомых полно.
– И твоя жена из них?
– И она тоже. Хочу тебя за это поблагодарить.
– По-моему, ты покраснел, Спадано.
– Слишком темно. Тебе не разглядеть.
– Синьора Бьянкини?
– Синьора Спадано. А как твоя жена. Пьеро? – Фары одного из автомобилей осветили лобовое стекло, и какое-то время собеседники могли видеть друг друга. Спадано не мог скрыть своего гордого вида.
– Моя жена в Америке.
– А дочь?
– В Болонье, со дня на день ждет ребенка.
– Мои поздравления. Может, хоть в дедушках станешь помягче.
– Ты вот в мужьях прекрасной синьоры Бьянкини стал только толще. – Тротти включил в салоне желтоватый свет. Он показал на антрацитовый телефон между сиденьями. – Эта штука работает?
– А ты знаешь, чем я занимаюсь, Пьеро? Ты знаешь, чем я занимаюсь? – Спадано хлопнул себя ладонью по животу. – Как ты думаешь, отчего я потолстел? Я днями сижу в вертолете и летаю туда-сюда над горами, а по громкоговорителю мы объявляем время суток и дату.
– Белок развлекаешь?
– В Силе водятся не белки, а волки. – - Спадано стряхнул за окно пепел с сигары. – Четвероногие и двуногие.
– А зачем громкоговоритель?
– Если жертву похищения освобождают или ей удается сбежать и потом она вспоминает время, которое мы объявили с вертолета, у нас появляется возможность построить координатную сетку. И потом определить место, где прячут жертв.
– Ну и как, успешно?
– Не очень.
Собеседники рассмеялись.
– Сейчас мы много работаем с американцами. Они считают, что деньги за выкупы попадают к наркомафии. Поэтому мы и получаем кучу самого эффективного американского оборудования. А я сижу и часами бьюсь над английским. И еще опиваюсь американским пивом.
– Твои вертолетчики не жалуются на «Тоскани»?
– Почему ты разыскивал «панду» – «фиат» с четырьмя ведущими колесами? – Он махнул рукой в сторону лобового стекла. «Фиат» вытащили из воды и опустили на дамбу. Из него все еще лилась вода, которая мутными ручьями стекала с дамбы в канал. – Почему бы тебе не пойти поискать в багажнике труп?
– Женщина, Спадано. Мой друг. Женщина, которую я хорошо знал.
– И что с ней?
– Я думал… в квестуре думали, что ее убили. На самом деле ошибочно идентифицировали тело. Убили ее сестру – психически больную, сумасбродную особу.
– А твоя подруга?
– Она куда-то сгинула.
– В «панде» с четырьмя ведущими колесами?
– И, кажется, в компании какого-то мужчины.
– В машине вроде бы пусто.
– Не исключено, что она утонула. Может, лежит сейчас где-нибудь на дне канала.
– Звучит не очень убедительно, Пьеро.
– Возможно, оттого, полковник Спадано, что мне уже попросту все равно.
Сан-Теодоро
Четверг, 9 августа– А я думал, что вы уехали к дочери в Болонью.
– А я думал, что ты укатил в отпуск. Куда девался твой жир с головы, Пиза?
– Он называется гелем, комиссар.
В церкви св. Теодоро – полумрак и приятная прохлада.
Тротти следовал за Пизанелли, оба старались не шуметь. Было утро, священник служил мессу. Старухи бормотали свои молитвы, в воздухе стоял тяжелый запах пыли и ладана.
– Вон там, комиссар.
В задней части церкви у чана с водой сидела женщина в черном. Ее окружало пятно бледного света, падавшего из окна, расположенного в стене высоко от пола. Старческое восковое лицо под стать одежде сплошь в складках, складками собрались на лодыжках и темные чулки. На ногах – тапочки из клетчатой шерстяной ткани, в бледных узловатых пальцах – четки. На плечи накинута черная кофта.
Своим жестким лицом и крашеными седыми волосами, завитыми с помощью перманента в редкие колечки, она напомнила Тротти тех старух крестьянок, которых он встречал в детстве, живя в горах.
– Синьора, – тихо прошептал нагнувшийся к ней Пизанелли. На нем снова была его замшевая куртка. Он говорил приглушенным доверительным голосом. – Это мой коллега. Он хотел бы с вами поговорить.
На Тротти она даже не взглянула.
– Зачем?
Она сидела в стороне от прочих молящихся. У стула стояла ее трость. Глаза не отрывались от совершавшего богослужение священника.
– Вы можете ему помочь.
– Зачем ему моя помощь? – Она говорила с местным городским акцентом; голос был низким, хриплым, астматическим.
– Речь идет о синьорине Беллони, которую так жестоко убили. Мой друг должен найти убийцу.
Женщина перекрестилась и поцеловала свой указательный палец.
– Он должен найти ее убийцу, прежде чем тот снова кого-нибудь убьет. Прежде чем тот снова убьет какую-нибудь женщину. Комиссар Тротти боится, что этот человек – сексуальный маньяк.
Она повернула голову и плечи и посмотрела на Тротти; ее окруженный морщинами рот был приоткрыт. На шее висела тонкая золотая цепочка.
– А поскольку, синьора, вы живете как раз напротив входа в дом синьорины Беллони…
Четки мгновенно исчезли в кармане черного платья. Женщина медленно поднялась и оперлась на трость. Пизанелли поддержал ее, и они направились к западному выходу из церкви. Проходя мимо ящика для милостыни, она опустила туда монетку.
– Грошик от бедной вдовы, – серьезно произнесла она, словно возвращая кому-то давний долг.
(Приходская церковь св. Теодоро была построена в романском стиле. Северную стену украшали фрески с изображением города в начале XVI века, когда еще не начали разрушаться и обваливаться многочисленные городские башни).
Тротти толкнул дверь, и они очутились в залитом зноем и ослепительным солнечным светом безлюдном городе. Осторожно, ступенька за ступенькой, спустившись с церковной паперти и переваливаясь, словно древний трехногий краб, из стороны в сторону, старуха направилась к зданию напротив кирпичной церковной стены, на первом этаже которого была ее квартира. Откуда-то из бесчисленных складок своей одежды она извлекла большой железный ключ.
– Добро пожаловать, господа.
Тротти и Пизанелли вошли в темную комнату. В ней было прохладно и сыро и пахло вареными овощами.
– Присаживайтесь, господа. – б комнате стояла старомодная газовая плита. Старуха зажгла конфорку и поставила на нее разогревать почерневшую кастрюлю. – Видите, – она указала рукой на окно, – мне отсюда все видно, что там делается. – Она покашляла и поправила на плечах кофту.
– Очень удобно, – подбодрил ее Пизанелли.
Кровать, стопка «Фамилья Кристиана», на стене – документы в рамках, несколько искусственных цветов, календарь и старая фотография папы Иоанна XXIII.
– Расскажите комиссару, что вы видели на прошлой неделе, синьора.
Старуха посмотрела на Тротти в первый раз.
– А я вас вроде знаю. – Приблизив свои глаза к лицу Тротти, она начала пристально его разглядывать.
– Возможно, синьора.
– Вы ходите в церковь? – спросила она с астматической одышкой.
– Не так часто, как мне самому хотелось бы.
– В мире столько греха.
Тротти кивнул:
– Об этом меня информирует мой коллега.
– Нонешняя молодежь не праведно живет.
Полицейские с ней согласились.
– Я видела эту девушку. – Старуха откинулась на высокую спинку стула и махнула рукой в сторону ворот на противоположной стороне улицы.
– Синьорину Роберти?
– Думаю, вы не откажетесь выпить? У меня племянник когда-то служил в полиции. – Не дожидаясь ответа, она оперлась на стол и направилась к буфету. Открыв его, вытащила бутылку. – Сейчас он в Ливии работает. Граппы, синьоры?
Частично погруженная в бесцветную граппу, в бутылке сидела деревянная фигурка старика: на голове у него была шляпа, в руках палка, а у ног лежала собака. Старуха накапала граппы в две грязные рюмки. Одну из них Пизанелли взял себе, а другую передал Тротти.
(В конце войны в Аккуанере один крестьянин торговал контрабандной граппой, наливая ее из заплатанной-перезаплатанной грелки, которую он носил перекинутой через плечо. Селяне охотно покупали у него бесцветную жидкость, а потом разнесся слух, что крестьянин гонит напиток из человеческих испражнений. Спустя много лет Тротти спросил как-то Мазерати из научной лаборатории, возможно ли получение спирта из человеческих экскрементов. Мазерати долго смеялся).
– Вы знаете синьорину Роберти, синьора? – спросил Тротти, не притрагиваясь к рюмке.
– Глупая такая девка. Совсем еще девчонка. В одном доме с директрисой живет.
– С синьорой Беллони?
– Директриса в нашу церковь ходит редко. Дон Лионелло говорит, она ходит в собор св. Петра, в Сан-Сьель д'Оро. В чужие дела никогда не лезет. Хоть и образованная, а не гордая, – сказала старуха и словно нехотя прибавила: – Кого ни встретит, всем улыбнется.
– Вы видели синьорину Беллони на прошлой неделе?
– Директриса – эта ваша синьорина Беллони – нет-нет да и принесет мне что-нибудь. У меня пенсия за мужа, что он воевал, но… – Она подняла свои натруженные руки и закашлялась.
– Так вы видели синьорину Беллони?
– Я видела девчонку. – Едва переставляя ноги, она вернулась к плите и бросила в кипящую воду несколько листиков.
Воздух тут же наполнился приятным запахом базилика.
– Когда это было?
– У ней теперь какой-то парень. Приходит, когда родителей дома нету. Отца-то я знаю.
– Доктора Роберти?
– Доктора Роберти. Он раз заходил ко мне послушать мои легкие. – Она похлопала себя по плоской груди. – Доктор человек хороший. Хотя легочные болезни не по его части. Он дерматолог, – пояснила она и заговорщически прибавила: – Он сам из Турина.
– Я этого не знал, – сказал Тротти.
– Вряд ли он знает, что его доченька тут вытворяет. – Старуха повернула голову в сторону полицейских и положила на стол свои узловатые руки. Вновь в восковых пальцах откуда-то появились четки. – Знал бы, наверно, что-нибудь придумал. Сейчас ведь ни веры, ни морали никакой не осталось. Как у американцев.
– У американцев?
– У свидетелей Четверга, – неодобрительно пояснила старуха.
– Вы имеете в виду свидетелей Иеговы? – спросил с улыбкой Пизанелли.
– Называйте как хотите, а когда они ко мне приходят, я их гоню. И говорить с ними не желаю. Я католичка. Меня ихняя американская вера не интересует.
– А зачем они приходят, синьора?
– Целый день ходят, даже в выходные. Чтоб они поскорей ушли, я ихние журналы беру. Но уж не подумайте, что я эту ересь читаю. Дон Лионелло говорит, что это – ересь.
– Вы эти журналы потом выбрасываете?
– Кладу их в уборную. Я ничего не выбрасываю. На деревьях-то денежки не растут. – Она покашляла. Маленькие глазки смотрели ясно. – Я ихними журналами пользуюсь в уборной.
Пизанелли и Тротти переглянулись. Тротти спросил:
– А синьорина Беллони – директриса – никогда не приносила вам журналов свидетелей Иеговы?
– Нет, это все люди молодые. Приходят и дают мне эти журналы. А я их не читаю.
– А вы сами никогда не давали журналы синьорине Беллони?
– Конечно, нет. Журналы эти еретические. Дон Лионелло говорит, что я читать их не должна.
– Конечно-конечно.
– Еще граппы? – Она взялась за бутылку с деревянным стариком.
Тротти замотал головой.
– Вернемся к нашей девушке… Вы видели синьорину Роберти на прошлой неделе?
– Докторову дочку?
– Синьорина Роберти. Ее зовут синьорина Роберти.
– Роберти? Вот уж не знаю, есть ли в Турине такие фамилии. Я раз с мужем в Турине была.
– Когда вы видели синьорину Роберти?
– Я знаю, это докторова дочка. Говорят, учится в университете. А на что только эти студенты похожи? Уж вам-то не знать нонешних девок? Сейчас все просто. Потому никакой морали и не осталось, синьоры. Ни в чем нужды у людей нету.
Тротти и Пизанелли кивнули в знак согласия.
– Когда я девчонкой была, нужду во всем терпели. На все эти развлечения времени не хватало. Я пошла работать в тринадцать лет. И ничего. А теперь кругом один этот секс. А мы о таком и слыхом не слыхивали. – В углах ее тонких губ скопилась слюна. Она провела рукой по своему старческому восковому лицу. – Мы были католиками.
– Когда вы ее видели?
– С каким-то мужчиной. Не с ее парнем. Ее парня я знаю.
Я его видела, высокий такой. А тот мужчина был пониже. Совсем незнакомый какой-то. И это когда по телевизору только и разговоров, что о всяких болезнях. – Она указала рукой на телевизор, стоявший на тумбочке у изножья узкой постели. Кусок ткани с цветочным орнаментом закрывал экран. – Никакой морали больше не осталось. Кругом один секс.
– Когда это было, синьора?
– С самого развода. Тогда еще референдум был. Тогда-то все и пошло. Свободная любовь. Чего теперь болезням-то удивляться? Дон Лионелло говорит, что…
– Когда вы видели синьорину Роберти?
Прежде чем ответить, вдова посмотрела на Тротти долгим оценивающим взглядом:
– Не могу же я целыми днями спать. Доктор в Сан-Маттео говорит, что у меня случай очень тяжелый. Он дал мне таблетки, но целыми днями я же не могу спать. У меня только одно легкое осталось. – Она положила руку на грудь, прикрытую черным лоснящимся платьем. – Другое-то я потеряла, работая на вискозном заводе. Меня шесть с лишним часов оперировали. В 1981 году. Я даже в Лурд ездила, но по ночам спать иногда не могу. Ложусь и начинаю кашлять. Кашляю и вспоминаю своего мужа несчастного, Господи, упокой душу его. – Она перекрестилась и снова поцеловала указательный палец. – Потому-то я ее и увидала. Утром, в прошлое воскресенье. Я уж знала, что сна мне не будет и до мессы только промучаюсь. Дон Лионелло говорит, что Господь милостив, и что, коли сна у меня нету, пропустить мессу не грех. Дон Лионелло говорит, что мне следует о своем здоровье заботиться.
– Вы видели синьорину Роберти в воскресенье утром?
– Глупая девка. С незнакомым мужчиной. Вы думаете, я не знала, чем они там будут заниматься? – Приподняв плечи, она повертела головой. – Уж такая она распорядочная.
– Кто был с синьориной Роберти?
– Мужчина. А она была в стельку. Чего удивляться-то – сегодня вся молодежь пьет. И она и пьет, и курит. А я видела, как она поздно возвращалась и на нем прямо повисла. Мужчина невысокий такой.
– В каком часу это было?
– В полчетвертого – аккурат колокола на церкви отзвонили. Полчетвертого, а эту дуру – хуже проститутки дешевой – новый хахаль домой волоком тащит.
– Вы узнали мужчину?
Глаза старухи ядовито блеснули.
– Как он из дома выходил, я не видала.
Блеснули ядовито и алчно.
Лаура
Они вышли из сырой квартиры и очутились в неподвижном пекле площади Сан-Теодоро. Пизанелли надел очки от солнца.– Вы дома не ночевали, комиссар?
– Я ночевал в Ферраре, в казармах карабинеров.
Пизанелли присвистнул.
– Карабинеры нашли «фиат-панду», в котором Розанна уехала из гостиницы. Он или сам съехал в канал, или его туда спихнули.
– Она утонула? – Пизанелли сочувственно посмотрел на Тротти. Они пересекали площадь, а навстречу им шел прелат в черной сутане и черной широкополой шляпе, частично скрывавшей его лицо. Он говорил по радиотелефону, пот лил с него градом. Тротти расслышал слово «исповедь». Погруженный в разговор, он прошел мимо полицейских, не обратив на них внимания. Взбежав по ступенькам на паперть, он скрылся в церкви.
– Розанна Беллони утонула? – переспросил Пизанелли.
– В машине никого не было. – Тротти покачал головой. – Машину взяли напрокат, феррарский номер. Отпечатков пальцев нет. Неудивительно: два с лишним дня простояла под водой.
– А ее вещи в гостинице «Бельведер»?
Тротти снова покачал головой:
– Карабинеры говорят, что там была только одежда. Все остальное Розанна, наверное, забрала с собой при отъезде.
Они прошли в узкую калитку, вырезанную в деревянных воротах, и очутились все в том же запущенном дворике. Потом стали подниматься по лестнице с грязными крашеными стенами.
– Когда вы с Анной уезжаете, Пиза?
– Я решил остаться в городе, – просто ответил Пизанелли и снял очки.
– Тогда сможешь поехать со мной. Мне обязательно нужно навестить в Гарласко Карнечине.
– Комиссар, а настроение-то у вас вроде наладилось. Съешьте еще вишневый леденец.
– Мне, конечно же, приходило в голову, Пизанелли, что Розанна Беллони в убийстве сестры невиновна.
Они подошли к двери с овальной до блеска надраенной медной табличкой: «Доктор Роберти». Пизанелли позвонил в колокольчик и сказал:
– Если у Лауры Роберти есть хоть что-нибудь в голове, она смоталась в Ланге или отправилась на розыски своего Джан-Марии.
– В Феррару.
– В Феррару. Где зарегистрировалась и ваша «панда». Совпадение, комиссар? – Пизанелли снова позвонил в колокольчик, на сей раз сильнее. Какое-то время за дверью было совершенно тихо. Через пару минут за окошком с темным стеклом появился свет. Дверь отворилась.
Все шторы в огромной квартире были задернуты.
Лаура Роберти зевала. В ночной рубашке она выглядела еще более хрупкой. Черные волосы спутались. Косметики не было. Маленьким кулачком она терла сонные глаза. Она стояла босая; там, где ее ступню обычно облегали вязаные матерчатые тапочки, кожа была светлее.
– Доброе утро. – Смущенная улыбка, заставившая Тротти вспомнить другую женщину. Лаура пробежала рукой по волосам, и они упали ей на лицо ровной челкой. Хотя, очевидно, она только что вылезла из постели, ее лицо было удивительно свежим. Она откинула несколько прядей волос с глаз и посмотрела на Тротти. – Извините за беспорядок. – В ее дыхании чувствовался запах эвкалипта, словно она только что почистила зубы. – Я спала. – Спохватившись, она прибавила: – Вам бы лучше пройти.