Страница:
Искусственно охлажденный воздух; Тротти расслышал тихий гул кондиционера. Охлажденный, но не влажный – как в квартире старой вдовы.
По коридору они проследовали за ней до ее собственной спальни-гостиной.
На экране стоявшего в углу маленького телевизора беззвучно мелькали кадры утреннего японского мультфильма. Тротти обежал взглядом кухонную утварь – посудомойку, холодильник, плиту и нависший над ней воздуоочиститель. Пара грязных тарелок в раковине.
Узкая постель не застлана.
На полу в прежнем беспорядке валялись одежда и обувь.
Тротти снова узнал чемоданы марки «Vuitton», такие накануне последнего своего отъезда из Италии приобрела и Аньезе. Из них по-прежнему вылезала на деревянный пол одежда.
– Все еще не успели разобрать вещи, синьорина?
Лаура Роберти потерла рукой глаза:
– До поздней ночи вчера занималась. – Она дернула плечами. – Господа, не хотите ли кофе? – Не дожидаясь ответа, она подошла к плите, взяла кофеварку, открутила крышку и добавила туда воды и кофе.
Тротти примостился на краешке постели.
Пизанелли подошел к окну, распахнул его и поднял жалюзи. В комнату хлынул поток света. Он снова закрыл окно.
– Синьорина Роберти, – проговорил Тротти, когда девушка протягивала ему чашку его любимого дымящегося кофе с пенкой, – я должен задать вам несколько вопросов. – Он отвел взгляд от нежной груди, показавшейся под рубашкой, когда Лаура Роберти наклонилась вперед с чашкой в руке.
Она подняла голову и улыбнулась.
– Боюсь, что во время последнего нашего разговора вы мне лгали. – Он помолчал. – Думаю, что вы знаете о смерти синьорины Беллони гораздо больше, нежели стараетесь показать.
– Сахару, комиссар?
– «Сайкаф»? – спросил Тротти, облизав губы.
– «Лавацца», [31]- а чего еще ждать от жительницы Турина?
Тротти смотрел на нее, и ему не верилось, что Лаура Роберти способна лгать. Нежное изящное личико, хрупкое маленькое тельце, так и взывающее к защите.
– Почему вы думаете, что я вам лгу? – спросила она спокойным, бесстрастным голосом.
– Вы сказали нам, что на прошлой неделе были в Санто-Стефано, синьорина. Мне же кажется, что из города вы никуда не уезжали. Что во время убийства были здесь. И что вам известно гораздо больше, чем вы мне сообщили.
– Об убийстве Розанны я ничего не знаю. – Выражение ее лица не изменилось, но нежная кожа побледнела.
– Нет, синьорина Роберти, убили отнюдь не Розанну. Убили ее сестру, – сестру, которая жила в Гарласко. Марию-Кристину Беллони.
Рот у Лауры Роберти слегка приоткрылся. Она закрыла его и приложила руку к груди под ночной рубашкой.
– Марию-Кристину?
Играет, заметил про себя Тротти, девица врет.
– Тогда где же Розанна, комиссар?
– Хотелось бы мне самому знать. – Он сидел на неубранной постели и смотрел на Лауру. – Прошлой ночью на моих глазах ее машину выудили из канала в дельте По.
– Она утонула?
– Машина была пуста.
Девушка закусила губу:
– Надеюсь, Розанна жива.
– У вас есть что-нибудь от нее?
– У меня? – Она удивленно подняла брови.
– В каких отношениях вы были с Розанной Беллони?
– Я уже говорила вам. Синьорина Беллони прекрасно ко мне относилась. Иногда она со мной беседовала – как тетушка или крестная. Очень добрая женщина.
– И вы понятия не имеете, где она?
– Почему вы думаете, что я должна что-то знать?
– Почему вы нам лгали, синьорина? – Большим пальцем Тротти ткнул в сторону стоявшего у окна Пизанелли.
– Лгала, комиссар?
– В Санто-Стефано вас не было. Вы все придумали. Как ехали назад, как устали в дороге.
– Комиссар…
Тротти поднял руку.
– Дайте-ка мне лучше телефон ваших родителей.
– Зачем?
– Телефон вашего отца. Я спрошу у него, где вы были ночью в прошлую субботу. – Тротти пожал плечами. – Он сообщит мне, были ли вы в Санто-Стефано.
– Вы обвиняете меня в убийстве женщины?
– А есть ли у вас, синьорина, алиби на прошлый уик-энд?
– Зачем мне кого-то убивать?
– Я не говорю, что вы кого-то убили. Я спрашиваю вас, где вы были.
– С ним.
Пизанелли наконец оторвался от оконной рамы и спросил:
– С кем?
– С Джан-Марией. Я была со своим женихом.
– Где?
Легкий вздох.
– Вы правы. Я сказала вам не правду.
– Почему? – спросил Пизанелли.
Она подняла плечи.
– Вы должны меня понять. Родители хотели, чтобы я поехала с ними в Санто-Стефано. Они вечно хотят, чтобы я была рядом с ними. – В ее голосе прозвучало раздражение. – А что мне с ними делать? Скажите, что мне было делать в Ланге? Сидеть и смотреть, как растет папочкин виноград? Или беседовать с папочкой? А его и дома-то почти не бывает. А когда он дома, он только и делает, что разговаривает с крестьянами, разыгрывая из себя помещика и обсуждая свой виноград и урожаи. Или с матушкой беседовать прикажете? С этой стареющей принцессой? Она и двух мыслей связать не в состоянии. Стефания из Монако да Ага Хан – больше ее ничего не интересует. Кроме «Оджи» и «Дуэмила», она ничего не читала. Мною она не интересуется, да никогда и не интересовалась. Санто-Стефано я ненавижу. Ненавижу Ланге. Ненавижу Пьемонт. – Голос вдруг зазвучал страстно. – И ненавижу своих родителей, от которых все эти двадцать лет я получала все, абсолютно все: чемоданы «Vuitton», рубашки «Lacoste», лучшие школы и каникулы в Шамони. Все, за исключением одной-единственной вещи – коротенького мгновения настоящей любви. Все, комиссар, кроме тепла.
Она замолчала и вызывающе посмотрела на полицейских.
– Почему вы лгали, синьорина? – Наклонившись к девушке, Пизанелли съехал на самый край стула, локтями упираясь в колени. От внимания Тротти не ускользнули его начищенные до блеска, без единого пятнышка ботинки.
Лаура перевела взгляд с Тротти на Пизанелли, потом опять посмотрела на Тротти. Юное лицо было бледно.
Тротти дотронулся до ее руки.
– Почему?
– Я боялась.
– Чего?
Она не отвечала.
– Вы испугались, что вас обвинят в убийстве?
Она склонила голову набок и слегка приподняла плечи.
– Так как?
Девушка молчала.
– Лучше дайте-ка нам его телефон.
– Чей телефон?
– Мне нужно поговорить с Джан-Марией.
Долгая тишина.
– Вы дадите мне его телефон?
Из уголков ее глаз словно сами собой покатились слезы:
– Он меня не любит.
Тротти снова коснулся ее руки:
– Не плачьте, Лаура.
– Как человек я Джан-Марию не интересую. Я для него просто грелка в постели. А для его семьи и друзей – хорошенькая безделушка, которую можно показывать другим. – Она сердито смахнула слезу.
Пизанелли едва сдерживал смех:
– Вы это о своем женихе, синьорина Роберти? О человеке, за которого собрались замуж, как только получите свою степень?
Девушка внезапно встала и холодно посмотрела на полицейских.
– Прошу прощения, – сказала она и, ничего больше не объясняя, вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
– Все она врет, комиссар.
– Зачем ей врать?
– Чтобы кого-то выгородить. Она норовит кого-то выгородить. И вроде бы не себя. – Пизанелли дернул плечами. – Если, конечно, не она убила Беллони.
Тротти поднес к губам чашку с остывающим кофе и залпом опорожнил ее. Поморщившись, он развернул ревеневый леденец и швырнул его в рот.
– Чего она там застряла?
Тротти указал на стоявший на полу телефон, соединенный длинным красным шнуром с розеткой на стене.
– Если сейчас она кому-нибудь названивает, лучше бы послушать.
– Джан-Марии?
Тротти шлепнул ладонью по постели и проговорил:
– Не знаю, где сегодня ночевала синьорина Роберти, но только не на этой кровати. С тех пор как мы тут были, никто на этой кровати не спал. Двоим тут не уместиться.
Пизанелли недобро усмехнулся.
Воздух был спертым.
– Шпионите за мной, комиссар?
Она успела переодеться, и теперь на ней были джинсы и матерчатые тапочки. Она сидела в кресле. Глаза у нее были красные, заплаканные.
– Нам с лейтенантом Пизанелли пора, синьорина Роберти. Но я бы хотел знать ваши планы. Буду вам весьма признателен, если без моего ведома город вы покидать не будете. И очень буду вам благодарен, если вы все-таки дадите мне телефон вашего приятеля.
– Значит, вы думаете, что это я убила Беллони?
– В моем возрасте, синьорина, человек начинает понимать, что лучше всего вообще ни о чем не думать. – В тихом голосе Тротти прозвучало утешение.
Она отвернулась и снова заплакала.
Тротти подошел к ней, сознавая, какое у нее хорошенькое личико и хрупкое тельце.
– Не понимаю, почему вы скрываете правду, Лаура?
– Потому что я была здесь.
– Любить другого – не преступление, синьорина. И провести с ним ночь не зло. Разве что какая-нибудь старая фанатичка, старая озлобленная лягушка из церковной купели способна утверждать, что спать с любимым мужчиной, не будучи за ним замужем, – дело не праведное.
– Лягушка из купели? – Лаура Роберти улыбнулась сквозь слезы. Потом столь же внезапно улыбка исчезла. – Вся беда в том, что я, похоже, его не люблю. Как, наверное, и он меня. Мы просто пользуемся друг другом. Он хочет моего тела, а мне нужна теплота. Неужели я прошу слишком многого? Мне нужно, чтобы меня любили. Если даже любовь будет неискренней, я всегда смогу притвориться.
– Вы не должны были лгать.
Она пожала плечами, не глядя на полицейских. В дверях стоял Пизанелли. Он сопел и чесал нос. На редких, свисавших на воротник волосах, остались следы геля.
– Вы с ним были здесь в субботу ночью?
Лаура не отвечала.
– Вы слышали какие-нибудь звуки? Скорее всего Марию-Кристину убили утром в воскресенье. В квартире Розанны. Вы что-нибудь слышали?
Она покачала головой.
– Вы должны сказать правду, Лаура. Несколько раз вы нам уже лгали. Не делайте себе же хуже.
Она вздохнула.
– До восьми вечера я была в Лидо – всю субботу я провела с друзьями. Туда он за мной и приехал. Вернулись сюда, заказали по телефону пиццу и потом смотрели телевизор. Я очень устала. Слишком много загорала и купалась. Легли где-то в десять.
– И занялись любовью? – спросил Пизанелли. Тротти обернулся и бросил на него раздраженный взгляд.
Ее глаза сверкнули сквозь слезы:
– А это уж не ваше дело.
Тротти кивнул в сторону кровати:
– Вы здесь спали, Лаура?
– Это спальня моих родителей. Но в квартире это единственная двуспальная кровать. – Она дернула плечами.
– Вам не нужно было мне лгать, синьорина.
– Простите меня.
– Джан-Мария высокий?
Она нахмурилась:
– Почему вы спрашиваете?
– Он высокий?
Она снова пожала плечами:
– Среднего роста. Может, чуть выше. Зачем вам это?
– Не знаете ли вы какого-нибудь невысокого мужчину, который бывал в этом доме?
Она подперла рукой щеку:
– Невысокого? Нет, пожалуй. А что?
Тротти ободряюще ей улыбнулся и направился к двери. Девушка встала. В красном свете комнаты ее лицо выглядело иначе.
– Я и впрямь с Марией-Кристиной ни разу не общалась. Хотя вроде бы несколько раз ее видела. Она ведь была сумасшедшей?
– Иногда она принимала седативные препараты.
Девушка проводила их до двери.
– Соберетесь уезжать из города, синьорина, обязательно свяжитесь со мной. И мне все-таки нужно будет поговорить с Джан-Марией.
Лаура Роберти покорно кивнула, затворила за ними дверь, и они услышали, как задвинулся засов.
– Она врет.
Пизанелли завертел головой:
– Нет, не врет.
– Не верю я ей.
– Она не врет – она утаивает правду.
– С чего ты взял?
– Комиссар, когда она спит в этой большой постели?
– Когда у нее гости, наверное?
– Но ведь Джан-Мария в Ферраре. Так она и сама говорит, так, скорее всего, и на самом деле. Но воздух в комнате был тяжелый, спертый. Совершенно очевидно, что там ночевал мужчина.
– Мужчина? Кто? Прошлой ночью?
Пизанелли довольно хихикнул:
– Ее гость смылся, когда она готовила вам ваш кофе «Лавацца». А то вы не заметили на столе у постели портативный диктофон?
Полицейские обернулись. В глаза Тротти ударило солнце, и он зажмурился.
– Я вас искал, – сказал Мазерати и натянуто улыбнулся. Мало кто из сотрудников квестуры видел его без лабораторного халата. – Я иду обедать.
– Не рановато ли?
– Голова болит. Все утро просидел в университете. Не люблю спектрографический анализ. – На нем были джинсы и свободная куртка, три верхние пуговицы рубашки были расстегнуты. После женитьбы Мазерати немного располнел. Намечался второй подбородок. Несмотря на показную небрежность в одежде, вне стен лаборатории Мазерати чувствовал себя не в своей тарелке. – Слышал, что вы были на вскрытии Беллони, комиссар. – Ни на Тротти, ни на Пизанелли он не смотрел.
– Я досидел только до половины.
– Тошнило?
– Были дела и поважнее.
– Значит, интересовала вас не причина смерти?
Тротти нахмурился:
– Боттоне уже представил отчет?
Мазерати покачал головой.
– Никакого письменного отчета нет. И, думаю, раньше, чем через две недели, не будет. Он ждет нашего лабораторного анализа. И потом Боттоне уже в Америке.
– В Америке?
– На каком-то семинаре по криминалистике. Кажется, в Балтиморе. В одном из этих американских университетов, которые устраивают семинары по расследованию обстоятельств смерти на месте преступления. – Сухой смешок. – Страстный почитатель американцев, наш доктор Боттоне. Что ни скажут американцы, все для него свято. Потому-то он и придает такое большое значение исследованиям на месте преступления. Он чуть не взбесился, когда его не позвали на Сан-Теодоро. На доктора Ансельми Боттоне смотрит свысока. – Мазерати пожал плечами, глядя мимо Тротти. – Но в конце концов доктор Боттоне свысока смотрит на всех, кроме самого доктора Боттоне.
Тротти, Пизанелли и Мазерати стояли у дверей квестуры. Над безлюдным городом сияло солнце. По Новой улице катили на велосипедах две женщины, аккуратно подоткнув под седла юбки.
– Вам ведь известно, что Беллони утонула?
– Слышал.
– Я, конечно, не химик. Это область Антониони. В большинстве случаев нам приходится отсылать материалы в Милан, так как нужного оборудования у нас нет. Господи, мы даже не в состоянии сделать рентгеноструктурный анализ. Но в этом случае особых проблем не возникло. Видите ли, комиссар, раньше и в голову никому не приходило, что человеческие легкие способны всасывать воду.
– Воду?
– А что вы думаете? Боттоне, может быть, и сноб, но дело свое он знает. И он поступил совершенно правильно, когда помимо образцов крови взял для анализа образцы жидкости из легких. Нам таки удалось сделать ее анализ. Сегодня утром Антониони зашел на фармацевтический факультет и сделал тест на присутствие в жидкости диатомовых водорослей. – Мазерати с профессиональной гордостью улыбнулся. – Это не водопроводная вода. Во всяком случае, не местная водопроводная вода, в которой много серы.
– Вы смогли определить, какая вода была у нее в легких?
– Мы нашли следы водорослей. Вот так.
– И что это значит?
– Это значит, что вода была пресная. – Мазерати засунул руки в карманы. – Осмотическое давление морской воды выше, чем крови, а потому в кровоток через легкие она проникнуть не может. У Беллони же кровь была разбавлена водой. Скорее всего, речной.
– Как вы это узнали, Мазерати?
– На мой профессиональный взгляд, она утонула в По. Во всяком случае, вода в ее легких была речной. Диатомовые водоросли способны жить как в морской, так и в пресной воде. У Беллони они всосались в кровь. Поэтому доктор Боттоне прислал нам еще и образцы ее тканей. Если бы смерть наступила раньше, чем она попала в воду, диатомовых водорослей в тканях тела не было бы. А они есть.
– На теле Марии-Кристины не было никаких признаков погружения в воду. Но на голове и на полу была кровь.
– Если есть сила, – Мазерати бросил на Тротти короткий нервный взгляд, – человека можно утопить и в тазу с водой.
– А кровь?
– Разве нельзя стукнуть утопающего по голове? Поверьте, комиссар, женщину утопили. Перед смертью ее ударили по голове чем-то тупым, но причиной смерти стало не это.
– Значит, Мазерати, по-вашему, Мария-Кристина утонула, возможно, в тазу с водой на квартире своей сестры на Сан-Теодоро?
– Где ее убили, я не знаю. Следов борьбы в квартире вроде бы не было. Зато в крови много адреналина. А это значит, что женщина была сильно напугана, она сознавала, что происходит, – синдром драки или бегства. Но мы с Антониони всегонавсего ученые. В отличие от доктора Боттоне я не претендую на звание детектива-исследователя обстоятельств смерти на месте преступления. Зато все, что мне известно, поддается научной проверке.
– А что вам известно?
Слегка задетый вопросом Пизанелли, Мазерати, прежде чем ответить, глубоко вздохнул. На полицейских он не смотрел.
– Результаты нашего спектрального анализа говорят о том, что жертва, по-видимому, утонула в реке где-то выше по течению. Там, где вода меньше загрязнена промышленными стоками. Но сказать, где именно она утонула – в По или на квартире на Сан-Теодоро, – я не могу. Как вы заметили, комиссар, признаков погружения в воду на теле нет. Но это уже ваши проблемы. Вы – следователь, я – скромный ученый.
– Вы собираетесь арестовать Боатти, комиссар?
Тротти склонился над столом из искусственного тика и дернул сомкнутыми кистями рук:
– За то, что он трахнул маленькую Роберти?
– Вам не кажется, что он виновен в убийстве сестры Розанны?
– Если даже Мазерати прав, не возьму в толк, каким образом одному-единственному человеку удалось убить Марию-Кристину. Если, конечно, ее убили в квартире.
– А почему нет, комиссар? Убийца огрел ее чем-то по голове. Потом сунул голову в таз с водой.
– В таз с речной водой? Не сложновато ли получается? Почему не налить в таз воды из крана? – Тротти раздраженно щелкнул языком. – И уж совсем не понимаю, как Боатти умудрился и трахаться, и убивать одновременно. А главное – зачем ему это было нужно?
– Он врал, комиссар. По его словам, он был в Верчелли. И его жена это подтвердила. А на самом деле в субботу ночью он был в городе. В постели с Лаурой Роберти. А если в ночь убийства он был в доме, ничто ему не мешало подняться в квартиру Розанны и убить там Марию-Кристину.
– А где мотив убийства? – Тротти сел сзади. Он выдвинул ящик стола и, положив ногу на деревянную перекладину, откинулся на спинку кресла.
– Где мотив, комиссар? Мария-Кристина была его настоящей матерью.
– Допустим, он это знал.
– Он точно должен был знать, что Мария-Кристина – его мать.
Тротти помолчал:
– Но зачем теперь-то ее убивать, через столько лет?
– Она появляется в городе, спрятать в «Каза Патрициа» ее никак не удается. Он стыдится ее, он ее ненавидит.
Тротти пожал плечами.
– Представьте только: ваша мать сидит на игле…
– Мазерати ничего об этом не говорил.
Пизанелли кивнул:
– Хорошо. В «Каза Патрициа» ее пичкали нейролептиками. Следы хлорпромазина. Допустим, в городе она их не принимала. Но вы ведь сами слышали, комиссар, что говорит Мазерати о привыкании к наркотикам. Карнечине с его врачами умышленно или ненароком превратили Марию-Кристину в наркоманку. И когда она перестает пить свои антидепрессанты, у нее начинается нервный срыв. Можете теперь представить себе чувства Боатти. Его мать трахается напропалую, как будто у нее течка. Вам бы на его месте не было стыдно? И боязно, что ее бешенство может по наследству достаться и вам?
Тротти поднял вверх палец.
– Если Боатти ударил Марию-Кристину тупым предметом, то где этот предмет? И вообще, как Мария-Кристина оказалась в квартире?
– Старуха действительно видела двух человек, но ведь это было глубокой ночью. Пьяной женщиной вполне могла быть Мария-Кристина. А тащил ее Боатти. – Пизанелли нахмурил брови. – И…
– Да?
– Не исключено, что он тащил ее уже мертвую.
Тротти молчал. Усталые темные глаза устремились на сидящего в кресле Пизанелли с курткой на коленях.
– Почему вы не взяли у Лауры Роберти телефон ее Джан-Марии?
– Что? – Мыслями Тротти был где-то далеко.
– Совсем забыли про свои леденцы, комиссар.
Тротти остановил взгляд на молодом сослуживце и рассмеялся.
– Пизанелли, по-твоему, я тоже, наверно, наркоман. Сахарный.
– Почему вы не взяли телефон ее приятеля?
– Лауриного приятеля? Да что толку-то?
– Почему?
– Пока я до него доберусь, она сто раз успеет с ним связаться и проинструктировать, что нужно говорить.
Пизанелли снисходительно улыбнулся. Он, как и Мазерати, тоже начал стареть, однако в отличие от Мазерати Пизанелли был еще не женат.
– Маленькую Роберти трахал, конечно же, Боатти.
– Но это еще не делает Боатти убийцей, – сказал Тротти и прибавил: – А мне кажется, ты ревнуешь, Пизанелли.
Пизанелли насмешливо фыркнул.
– Тебе малышка Роберти нравится больше, чем ты стараешься показать.
– Она хорошенькая, если вас интересует мое мнение. Хорошенькая, упакованная и избалованная. – Опровергающий жест. – Прошлую ночь Боатти провел в квартире Роберти. Жена отдыхает, и утром можно полежать с Лаурой Роберти. Когда мы приехали, он тоже у нее сидел – она дверь минуты две с лишним не открывала. Мы сидим и болтаем с девицей в ее комнате, вы отпускаете комплименты ее кофе «Лавацца», а этот кобель преспокойно смывается. Уползает из ее квартиры к себе наверх. Но забывает захватить свою записывающую машинку.
Тротти кивнул в знак согласия:
– Что объясняет и их пристрастие к «гриньолино».
– К какому еще «гриньолино»?
– Вино не слишком распространенное. «Гриньолино» производят в окрестностях Асти, в Пьемонте, и в супермаркете так запросто его не купить. Между тем и Лаура Роберти, и синьора Боатти угощали меня «гриньолино». А это, возможно, означает, что его родина – виноградники синьора Роберти.
– Вы согласны с тем, что он ее трахает.
– Да не все ли равно? – Тротти пожал плечами. – Жена Боатти кое-что подозревает. Многого она мне не рассказывала, но сообщила, что очень любит своего мужа. Боится его потерять. Подозревает, что у него на стороне роман, и довольно прозрачно намекает, что героиня этого романа – Розанна. Почему бы и нет? Розанна, конечно, в летах, но никогда не была лишена приятности.
– Вам лучше знать.
– Синьора Боатти кое-что подозревает, но с какой стати ей подозревать милую свеженькую Лауру Роберти? Тем более, что у Лауры есть парень.
– А зачем ей давать «гриньолино» Боатти?
– По-соседски.
– Чего эта дура нашла в Боатти – жирном престарелом журналисте-неудачнике?
– Вопрос хороший. – Тротти снял ногу с ящика и толкнул ею стоявший рядом стул, который с грохотом упал на пол. – А что нашла хорошенькая Анна Эрманьи в лейтенанте Пизанелли? – Тротти искренне рассмеялся.
Пизанелли обиделся.
– Прошу прощения.
– Нелишне тебе, Пиза, усвоить главный закон во всей этой науке: о вкусах не спорят. Прозорлива жадность, а любовь слепа.
Тротти снова поставил ногу на боковую стенку ящика.
– По-моему, тут и объяснять нечего. Почему, собственно, «Сторожевую башню» обязательно должен был принести убийца? Иеговисты проповедуют свое вероучение по всему городу, по всей стране. У старухи вдовы есть их журналы. Почему должна была от них отказываться Розанна?
– А наркотики?
– Какие наркотики?
– Может, убийца искал деньги – ваша же собственная версия.
– В то время я думал, что убили Розанну. Но убили не Розанну, а ее сестру. Деньги здесь не могли быть мотивом. – Тротти вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.
– Леденец случайно проглотили, комиссар?
– Я же вчера назначил Бельтони свидание – на сегодня в полдень. – Тротти снова хлопнул себя по лбу. – Мне обязательно нужно его увидеть.
– Зачем?
Тротти пододвинул к себе телефон.
– Начальник квестуры за мной шпионит. И информация обо мне идет к нему либо через Боатти, либо через Бельтони.
– А при чем здесь Боатти?
Тротти принялся листать свою записную книжку.
– Эти разговоры Боатти о книге… Я никогда им не верил. Просто повод вмешаться в расследование. Но зачем? Чего Боатти хотел? Он явно что-то вынюхивает. И отнюдь не с журналистскими целями. – Тротти поднял было телефонную трубку, но в дверь постучали.
По коридору они проследовали за ней до ее собственной спальни-гостиной.
На экране стоявшего в углу маленького телевизора беззвучно мелькали кадры утреннего японского мультфильма. Тротти обежал взглядом кухонную утварь – посудомойку, холодильник, плиту и нависший над ней воздуоочиститель. Пара грязных тарелок в раковине.
Узкая постель не застлана.
На полу в прежнем беспорядке валялись одежда и обувь.
Тротти снова узнал чемоданы марки «Vuitton», такие накануне последнего своего отъезда из Италии приобрела и Аньезе. Из них по-прежнему вылезала на деревянный пол одежда.
– Все еще не успели разобрать вещи, синьорина?
Лаура Роберти потерла рукой глаза:
– До поздней ночи вчера занималась. – Она дернула плечами. – Господа, не хотите ли кофе? – Не дожидаясь ответа, она подошла к плите, взяла кофеварку, открутила крышку и добавила туда воды и кофе.
Тротти примостился на краешке постели.
Пизанелли подошел к окну, распахнул его и поднял жалюзи. В комнату хлынул поток света. Он снова закрыл окно.
– Синьорина Роберти, – проговорил Тротти, когда девушка протягивала ему чашку его любимого дымящегося кофе с пенкой, – я должен задать вам несколько вопросов. – Он отвел взгляд от нежной груди, показавшейся под рубашкой, когда Лаура Роберти наклонилась вперед с чашкой в руке.
Она подняла голову и улыбнулась.
– Боюсь, что во время последнего нашего разговора вы мне лгали. – Он помолчал. – Думаю, что вы знаете о смерти синьорины Беллони гораздо больше, нежели стараетесь показать.
– Сахару, комиссар?
«Луиджи Лавацца»
Кофе был превосходным и очень горячим.– «Сайкаф»? – спросил Тротти, облизав губы.
– «Лавацца», [31]- а чего еще ждать от жительницы Турина?
Тротти смотрел на нее, и ему не верилось, что Лаура Роберти способна лгать. Нежное изящное личико, хрупкое маленькое тельце, так и взывающее к защите.
– Почему вы думаете, что я вам лгу? – спросила она спокойным, бесстрастным голосом.
– Вы сказали нам, что на прошлой неделе были в Санто-Стефано, синьорина. Мне же кажется, что из города вы никуда не уезжали. Что во время убийства были здесь. И что вам известно гораздо больше, чем вы мне сообщили.
– Об убийстве Розанны я ничего не знаю. – Выражение ее лица не изменилось, но нежная кожа побледнела.
– Нет, синьорина Роберти, убили отнюдь не Розанну. Убили ее сестру, – сестру, которая жила в Гарласко. Марию-Кристину Беллони.
Рот у Лауры Роберти слегка приоткрылся. Она закрыла его и приложила руку к груди под ночной рубашкой.
– Марию-Кристину?
Играет, заметил про себя Тротти, девица врет.
– Тогда где же Розанна, комиссар?
– Хотелось бы мне самому знать. – Он сидел на неубранной постели и смотрел на Лауру. – Прошлой ночью на моих глазах ее машину выудили из канала в дельте По.
– Она утонула?
– Машина была пуста.
Девушка закусила губу:
– Надеюсь, Розанна жива.
– У вас есть что-нибудь от нее?
– У меня? – Она удивленно подняла брови.
– В каких отношениях вы были с Розанной Беллони?
– Я уже говорила вам. Синьорина Беллони прекрасно ко мне относилась. Иногда она со мной беседовала – как тетушка или крестная. Очень добрая женщина.
– И вы понятия не имеете, где она?
– Почему вы думаете, что я должна что-то знать?
– Почему вы нам лгали, синьорина? – Большим пальцем Тротти ткнул в сторону стоявшего у окна Пизанелли.
– Лгала, комиссар?
– В Санто-Стефано вас не было. Вы все придумали. Как ехали назад, как устали в дороге.
– Комиссар…
Тротти поднял руку.
– Дайте-ка мне лучше телефон ваших родителей.
– Зачем?
– Телефон вашего отца. Я спрошу у него, где вы были ночью в прошлую субботу. – Тротти пожал плечами. – Он сообщит мне, были ли вы в Санто-Стефано.
– Вы обвиняете меня в убийстве женщины?
– А есть ли у вас, синьорина, алиби на прошлый уик-энд?
– Зачем мне кого-то убивать?
– Я не говорю, что вы кого-то убили. Я спрашиваю вас, где вы были.
– С ним.
Пизанелли наконец оторвался от оконной рамы и спросил:
– С кем?
– С Джан-Марией. Я была со своим женихом.
– Где?
Легкий вздох.
– Вы правы. Я сказала вам не правду.
– Почему? – спросил Пизанелли.
Она подняла плечи.
– Вы должны меня понять. Родители хотели, чтобы я поехала с ними в Санто-Стефано. Они вечно хотят, чтобы я была рядом с ними. – В ее голосе прозвучало раздражение. – А что мне с ними делать? Скажите, что мне было делать в Ланге? Сидеть и смотреть, как растет папочкин виноград? Или беседовать с папочкой? А его и дома-то почти не бывает. А когда он дома, он только и делает, что разговаривает с крестьянами, разыгрывая из себя помещика и обсуждая свой виноград и урожаи. Или с матушкой беседовать прикажете? С этой стареющей принцессой? Она и двух мыслей связать не в состоянии. Стефания из Монако да Ага Хан – больше ее ничего не интересует. Кроме «Оджи» и «Дуэмила», она ничего не читала. Мною она не интересуется, да никогда и не интересовалась. Санто-Стефано я ненавижу. Ненавижу Ланге. Ненавижу Пьемонт. – Голос вдруг зазвучал страстно. – И ненавижу своих родителей, от которых все эти двадцать лет я получала все, абсолютно все: чемоданы «Vuitton», рубашки «Lacoste», лучшие школы и каникулы в Шамони. Все, за исключением одной-единственной вещи – коротенького мгновения настоящей любви. Все, комиссар, кроме тепла.
Она замолчала и вызывающе посмотрела на полицейских.
– Почему вы лгали, синьорина? – Наклонившись к девушке, Пизанелли съехал на самый край стула, локтями упираясь в колени. От внимания Тротти не ускользнули его начищенные до блеска, без единого пятнышка ботинки.
Лаура перевела взгляд с Тротти на Пизанелли, потом опять посмотрела на Тротти. Юное лицо было бледно.
Тротти дотронулся до ее руки.
– Почему?
– Я боялась.
– Чего?
Она не отвечала.
– Вы испугались, что вас обвинят в убийстве?
Она склонила голову набок и слегка приподняла плечи.
– Так как?
Девушка молчала.
– Лучше дайте-ка нам его телефон.
– Чей телефон?
– Мне нужно поговорить с Джан-Марией.
Долгая тишина.
– Вы дадите мне его телефон?
Из уголков ее глаз словно сами собой покатились слезы:
– Он меня не любит.
Тротти снова коснулся ее руки:
– Не плачьте, Лаура.
– Как человек я Джан-Марию не интересую. Я для него просто грелка в постели. А для его семьи и друзей – хорошенькая безделушка, которую можно показывать другим. – Она сердито смахнула слезу.
Пизанелли едва сдерживал смех:
– Вы это о своем женихе, синьорина Роберти? О человеке, за которого собрались замуж, как только получите свою степень?
Девушка внезапно встала и холодно посмотрела на полицейских.
– Прошу прощения, – сказала она и, ничего больше не объясняя, вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
– Все она врет, комиссар.
– Зачем ей врать?
– Чтобы кого-то выгородить. Она норовит кого-то выгородить. И вроде бы не себя. – Пизанелли дернул плечами. – Если, конечно, не она убила Беллони.
Тротти поднес к губам чашку с остывающим кофе и залпом опорожнил ее. Поморщившись, он развернул ревеневый леденец и швырнул его в рот.
– Чего она там застряла?
Тротти указал на стоявший на полу телефон, соединенный длинным красным шнуром с розеткой на стене.
– Если сейчас она кому-нибудь названивает, лучше бы послушать.
– Джан-Марии?
Тротти шлепнул ладонью по постели и проговорил:
– Не знаю, где сегодня ночевала синьорина Роберти, но только не на этой кровати. С тех пор как мы тут были, никто на этой кровати не спал. Двоим тут не уместиться.
Пизанелли недобро усмехнулся.
Постель
Тротти постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошел в спальню. Как и в прихожей, ее стены были обиты алым шелком. Два кресла, груда подушек и толстый ковер на полу. На стене – старая картина с изображением Мадонны, Младенца и пухлых ангелов. Шторы были задернуты, и утренний свет в комнату не проникал, у изголовья постели горел светильник.Воздух был спертым.
– Шпионите за мной, комиссар?
Она успела переодеться, и теперь на ней были джинсы и матерчатые тапочки. Она сидела в кресле. Глаза у нее были красные, заплаканные.
– Нам с лейтенантом Пизанелли пора, синьорина Роберти. Но я бы хотел знать ваши планы. Буду вам весьма признателен, если без моего ведома город вы покидать не будете. И очень буду вам благодарен, если вы все-таки дадите мне телефон вашего приятеля.
– Значит, вы думаете, что это я убила Беллони?
– В моем возрасте, синьорина, человек начинает понимать, что лучше всего вообще ни о чем не думать. – В тихом голосе Тротти прозвучало утешение.
Она отвернулась и снова заплакала.
Тротти подошел к ней, сознавая, какое у нее хорошенькое личико и хрупкое тельце.
– Не понимаю, почему вы скрываете правду, Лаура?
– Потому что я была здесь.
– Любить другого – не преступление, синьорина. И провести с ним ночь не зло. Разве что какая-нибудь старая фанатичка, старая озлобленная лягушка из церковной купели способна утверждать, что спать с любимым мужчиной, не будучи за ним замужем, – дело не праведное.
– Лягушка из купели? – Лаура Роберти улыбнулась сквозь слезы. Потом столь же внезапно улыбка исчезла. – Вся беда в том, что я, похоже, его не люблю. Как, наверное, и он меня. Мы просто пользуемся друг другом. Он хочет моего тела, а мне нужна теплота. Неужели я прошу слишком многого? Мне нужно, чтобы меня любили. Если даже любовь будет неискренней, я всегда смогу притвориться.
– Вы не должны были лгать.
Она пожала плечами, не глядя на полицейских. В дверях стоял Пизанелли. Он сопел и чесал нос. На редких, свисавших на воротник волосах, остались следы геля.
– Вы с ним были здесь в субботу ночью?
Лаура не отвечала.
– Вы слышали какие-нибудь звуки? Скорее всего Марию-Кристину убили утром в воскресенье. В квартире Розанны. Вы что-нибудь слышали?
Она покачала головой.
– Вы должны сказать правду, Лаура. Несколько раз вы нам уже лгали. Не делайте себе же хуже.
Она вздохнула.
– До восьми вечера я была в Лидо – всю субботу я провела с друзьями. Туда он за мной и приехал. Вернулись сюда, заказали по телефону пиццу и потом смотрели телевизор. Я очень устала. Слишком много загорала и купалась. Легли где-то в десять.
– И занялись любовью? – спросил Пизанелли. Тротти обернулся и бросил на него раздраженный взгляд.
Ее глаза сверкнули сквозь слезы:
– А это уж не ваше дело.
Тротти кивнул в сторону кровати:
– Вы здесь спали, Лаура?
– Это спальня моих родителей. Но в квартире это единственная двуспальная кровать. – Она дернула плечами.
– Вам не нужно было мне лгать, синьорина.
– Простите меня.
– Джан-Мария высокий?
Она нахмурилась:
– Почему вы спрашиваете?
– Он высокий?
Она снова пожала плечами:
– Среднего роста. Может, чуть выше. Зачем вам это?
– Не знаете ли вы какого-нибудь невысокого мужчину, который бывал в этом доме?
Она подперла рукой щеку:
– Невысокого? Нет, пожалуй. А что?
Тротти ободряюще ей улыбнулся и направился к двери. Девушка встала. В красном свете комнаты ее лицо выглядело иначе.
– Я и впрямь с Марией-Кристиной ни разу не общалась. Хотя вроде бы несколько раз ее видела. Она ведь была сумасшедшей?
– Иногда она принимала седативные препараты.
Девушка проводила их до двери.
– Соберетесь уезжать из города, синьорина, обязательно свяжитесь со мной. И мне все-таки нужно будет поговорить с Джан-Марией.
Лаура Роберти покорно кивнула, затворила за ними дверь, и они услышали, как задвинулся засов.
– Она врет.
Пизанелли завертел головой:
– Нет, не врет.
– Не верю я ей.
– Она не врет – она утаивает правду.
– С чего ты взял?
– Комиссар, когда она спит в этой большой постели?
– Когда у нее гости, наверное?
– Но ведь Джан-Мария в Ферраре. Так она и сама говорит, так, скорее всего, и на самом деле. Но воздух в комнате был тяжелый, спертый. Совершенно очевидно, что там ночевал мужчина.
– Мужчина? Кто? Прошлой ночью?
Пизанелли довольно хихикнул:
– Ее гость смылся, когда она готовила вам ваш кофе «Лавацца». А то вы не заметили на столе у постели портативный диктофон?
Мазерати
– А, комиссар!Полицейские обернулись. В глаза Тротти ударило солнце, и он зажмурился.
– Я вас искал, – сказал Мазерати и натянуто улыбнулся. Мало кто из сотрудников квестуры видел его без лабораторного халата. – Я иду обедать.
– Не рановато ли?
– Голова болит. Все утро просидел в университете. Не люблю спектрографический анализ. – На нем были джинсы и свободная куртка, три верхние пуговицы рубашки были расстегнуты. После женитьбы Мазерати немного располнел. Намечался второй подбородок. Несмотря на показную небрежность в одежде, вне стен лаборатории Мазерати чувствовал себя не в своей тарелке. – Слышал, что вы были на вскрытии Беллони, комиссар. – Ни на Тротти, ни на Пизанелли он не смотрел.
– Я досидел только до половины.
– Тошнило?
– Были дела и поважнее.
– Значит, интересовала вас не причина смерти?
Тротти нахмурился:
– Боттоне уже представил отчет?
Мазерати покачал головой.
– Никакого письменного отчета нет. И, думаю, раньше, чем через две недели, не будет. Он ждет нашего лабораторного анализа. И потом Боттоне уже в Америке.
– В Америке?
– На каком-то семинаре по криминалистике. Кажется, в Балтиморе. В одном из этих американских университетов, которые устраивают семинары по расследованию обстоятельств смерти на месте преступления. – Сухой смешок. – Страстный почитатель американцев, наш доктор Боттоне. Что ни скажут американцы, все для него свято. Потому-то он и придает такое большое значение исследованиям на месте преступления. Он чуть не взбесился, когда его не позвали на Сан-Теодоро. На доктора Ансельми Боттоне смотрит свысока. – Мазерати пожал плечами, глядя мимо Тротти. – Но в конце концов доктор Боттоне свысока смотрит на всех, кроме самого доктора Боттоне.
Тротти, Пизанелли и Мазерати стояли у дверей квестуры. Над безлюдным городом сияло солнце. По Новой улице катили на велосипедах две женщины, аккуратно подоткнув под седла юбки.
Italia Felix [32]
Мазерати коснулся руки Тротти и сказал:– Вам ведь известно, что Беллони утонула?
– Слышал.
– Я, конечно, не химик. Это область Антониони. В большинстве случаев нам приходится отсылать материалы в Милан, так как нужного оборудования у нас нет. Господи, мы даже не в состоянии сделать рентгеноструктурный анализ. Но в этом случае особых проблем не возникло. Видите ли, комиссар, раньше и в голову никому не приходило, что человеческие легкие способны всасывать воду.
– Воду?
– А что вы думаете? Боттоне, может быть, и сноб, но дело свое он знает. И он поступил совершенно правильно, когда помимо образцов крови взял для анализа образцы жидкости из легких. Нам таки удалось сделать ее анализ. Сегодня утром Антониони зашел на фармацевтический факультет и сделал тест на присутствие в жидкости диатомовых водорослей. – Мазерати с профессиональной гордостью улыбнулся. – Это не водопроводная вода. Во всяком случае, не местная водопроводная вода, в которой много серы.
– Вы смогли определить, какая вода была у нее в легких?
– Мы нашли следы водорослей. Вот так.
– И что это значит?
– Это значит, что вода была пресная. – Мазерати засунул руки в карманы. – Осмотическое давление морской воды выше, чем крови, а потому в кровоток через легкие она проникнуть не может. У Беллони же кровь была разбавлена водой. Скорее всего, речной.
– Как вы это узнали, Мазерати?
– На мой профессиональный взгляд, она утонула в По. Во всяком случае, вода в ее легких была речной. Диатомовые водоросли способны жить как в морской, так и в пресной воде. У Беллони они всосались в кровь. Поэтому доктор Боттоне прислал нам еще и образцы ее тканей. Если бы смерть наступила раньше, чем она попала в воду, диатомовых водорослей в тканях тела не было бы. А они есть.
– На теле Марии-Кристины не было никаких признаков погружения в воду. Но на голове и на полу была кровь.
– Если есть сила, – Мазерати бросил на Тротти короткий нервный взгляд, – человека можно утопить и в тазу с водой.
– А кровь?
– Разве нельзя стукнуть утопающего по голове? Поверьте, комиссар, женщину утопили. Перед смертью ее ударили по голове чем-то тупым, но причиной смерти стало не это.
– Значит, Мазерати, по-вашему, Мария-Кристина утонула, возможно, в тазу с водой на квартире своей сестры на Сан-Теодоро?
– Где ее убили, я не знаю. Следов борьбы в квартире вроде бы не было. Зато в крови много адреналина. А это значит, что женщина была сильно напугана, она сознавала, что происходит, – синдром драки или бегства. Но мы с Антониони всегонавсего ученые. В отличие от доктора Боттоне я не претендую на звание детектива-исследователя обстоятельств смерти на месте преступления. Зато все, что мне известно, поддается научной проверке.
– А что вам известно?
Слегка задетый вопросом Пизанелли, Мазерати, прежде чем ответить, глубоко вздохнул. На полицейских он не смотрел.
– Результаты нашего спектрального анализа говорят о том, что жертва, по-видимому, утонула в реке где-то выше по течению. Там, где вода меньше загрязнена промышленными стоками. Но сказать, где именно она утонула – в По или на квартире на Сан-Теодоро, – я не могу. Как вы заметили, комиссар, признаков погружения в воду на теле нет. Но это уже ваши проблемы. Вы – следователь, я – скромный ученый.
Вкусы
– Скромный! – Пизанелли шлепнулся в уродливое современное кресло. Скинул куртку. Под мышками на рубашке из грубой ткани проступали большие пятна пота. С головы свисали жирные пряди волос.– Вы собираетесь арестовать Боатти, комиссар?
Тротти склонился над столом из искусственного тика и дернул сомкнутыми кистями рук:
– За то, что он трахнул маленькую Роберти?
– Вам не кажется, что он виновен в убийстве сестры Розанны?
– Если даже Мазерати прав, не возьму в толк, каким образом одному-единственному человеку удалось убить Марию-Кристину. Если, конечно, ее убили в квартире.
– А почему нет, комиссар? Убийца огрел ее чем-то по голове. Потом сунул голову в таз с водой.
– В таз с речной водой? Не сложновато ли получается? Почему не налить в таз воды из крана? – Тротти раздраженно щелкнул языком. – И уж совсем не понимаю, как Боатти умудрился и трахаться, и убивать одновременно. А главное – зачем ему это было нужно?
– Он врал, комиссар. По его словам, он был в Верчелли. И его жена это подтвердила. А на самом деле в субботу ночью он был в городе. В постели с Лаурой Роберти. А если в ночь убийства он был в доме, ничто ему не мешало подняться в квартиру Розанны и убить там Марию-Кристину.
– А где мотив убийства? – Тротти сел сзади. Он выдвинул ящик стола и, положив ногу на деревянную перекладину, откинулся на спинку кресла.
– Где мотив, комиссар? Мария-Кристина была его настоящей матерью.
– Допустим, он это знал.
– Он точно должен был знать, что Мария-Кристина – его мать.
Тротти помолчал:
– Но зачем теперь-то ее убивать, через столько лет?
– Она появляется в городе, спрятать в «Каза Патрициа» ее никак не удается. Он стыдится ее, он ее ненавидит.
Тротти пожал плечами.
– Представьте только: ваша мать сидит на игле…
– Мазерати ничего об этом не говорил.
Пизанелли кивнул:
– Хорошо. В «Каза Патрициа» ее пичкали нейролептиками. Следы хлорпромазина. Допустим, в городе она их не принимала. Но вы ведь сами слышали, комиссар, что говорит Мазерати о привыкании к наркотикам. Карнечине с его врачами умышленно или ненароком превратили Марию-Кристину в наркоманку. И когда она перестает пить свои антидепрессанты, у нее начинается нервный срыв. Можете теперь представить себе чувства Боатти. Его мать трахается напропалую, как будто у нее течка. Вам бы на его месте не было стыдно? И боязно, что ее бешенство может по наследству достаться и вам?
Тротти поднял вверх палец.
– Если Боатти ударил Марию-Кристину тупым предметом, то где этот предмет? И вообще, как Мария-Кристина оказалась в квартире?
– Старуха действительно видела двух человек, но ведь это было глубокой ночью. Пьяной женщиной вполне могла быть Мария-Кристина. А тащил ее Боатти. – Пизанелли нахмурил брови. – И…
– Да?
– Не исключено, что он тащил ее уже мертвую.
Тротти молчал. Усталые темные глаза устремились на сидящего в кресле Пизанелли с курткой на коленях.
– Почему вы не взяли у Лауры Роберти телефон ее Джан-Марии?
– Что? – Мыслями Тротти был где-то далеко.
– Совсем забыли про свои леденцы, комиссар.
Тротти остановил взгляд на молодом сослуживце и рассмеялся.
– Пизанелли, по-твоему, я тоже, наверно, наркоман. Сахарный.
– Почему вы не взяли телефон ее приятеля?
– Лауриного приятеля? Да что толку-то?
– Почему?
– Пока я до него доберусь, она сто раз успеет с ним связаться и проинструктировать, что нужно говорить.
Пизанелли снисходительно улыбнулся. Он, как и Мазерати, тоже начал стареть, однако в отличие от Мазерати Пизанелли был еще не женат.
– Маленькую Роберти трахал, конечно же, Боатти.
– Но это еще не делает Боатти убийцей, – сказал Тротти и прибавил: – А мне кажется, ты ревнуешь, Пизанелли.
Пизанелли насмешливо фыркнул.
– Тебе малышка Роберти нравится больше, чем ты стараешься показать.
– Она хорошенькая, если вас интересует мое мнение. Хорошенькая, упакованная и избалованная. – Опровергающий жест. – Прошлую ночь Боатти провел в квартире Роберти. Жена отдыхает, и утром можно полежать с Лаурой Роберти. Когда мы приехали, он тоже у нее сидел – она дверь минуты две с лишним не открывала. Мы сидим и болтаем с девицей в ее комнате, вы отпускаете комплименты ее кофе «Лавацца», а этот кобель преспокойно смывается. Уползает из ее квартиры к себе наверх. Но забывает захватить свою записывающую машинку.
Тротти кивнул в знак согласия:
– Что объясняет и их пристрастие к «гриньолино».
– К какому еще «гриньолино»?
– Вино не слишком распространенное. «Гриньолино» производят в окрестностях Асти, в Пьемонте, и в супермаркете так запросто его не купить. Между тем и Лаура Роберти, и синьора Боатти угощали меня «гриньолино». А это, возможно, означает, что его родина – виноградники синьора Роберти.
– Вы согласны с тем, что он ее трахает.
– Да не все ли равно? – Тротти пожал плечами. – Жена Боатти кое-что подозревает. Многого она мне не рассказывала, но сообщила, что очень любит своего мужа. Боится его потерять. Подозревает, что у него на стороне роман, и довольно прозрачно намекает, что героиня этого романа – Розанна. Почему бы и нет? Розанна, конечно, в летах, но никогда не была лишена приятности.
– Вам лучше знать.
– Синьора Боатти кое-что подозревает, но с какой стати ей подозревать милую свеженькую Лауру Роберти? Тем более, что у Лауры есть парень.
– А зачем ей давать «гриньолино» Боатти?
– По-соседски.
– Чего эта дура нашла в Боатти – жирном престарелом журналисте-неудачнике?
– Вопрос хороший. – Тротти снял ногу с ящика и толкнул ею стоявший рядом стул, который с грохотом упал на пол. – А что нашла хорошенькая Анна Эрманьи в лейтенанте Пизанелли? – Тротти искренне рассмеялся.
Пизанелли обиделся.
– Прошу прощения.
– Нелишне тебе, Пиза, усвоить главный закон во всей этой науке: о вкусах не спорят. Прозорлива жадность, а любовь слепа.
«Чармз»
– А как объяснить всю эту муру от свидетелей Иеговы?Тротти снова поставил ногу на боковую стенку ящика.
– По-моему, тут и объяснять нечего. Почему, собственно, «Сторожевую башню» обязательно должен был принести убийца? Иеговисты проповедуют свое вероучение по всему городу, по всей стране. У старухи вдовы есть их журналы. Почему должна была от них отказываться Розанна?
– А наркотики?
– Какие наркотики?
– Может, убийца искал деньги – ваша же собственная версия.
– В то время я думал, что убили Розанну. Но убили не Розанну, а ее сестру. Деньги здесь не могли быть мотивом. – Тротти вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.
– Леденец случайно проглотили, комиссар?
– Я же вчера назначил Бельтони свидание – на сегодня в полдень. – Тротти снова хлопнул себя по лбу. – Мне обязательно нужно его увидеть.
– Зачем?
Тротти пододвинул к себе телефон.
– Начальник квестуры за мной шпионит. И информация обо мне идет к нему либо через Боатти, либо через Бельтони.
– А при чем здесь Боатти?
Тротти принялся листать свою записную книжку.
– Эти разговоры Боатти о книге… Я никогда им не верил. Просто повод вмешаться в расследование. Но зачем? Чего Боатти хотел? Он явно что-то вынюхивает. И отнюдь не с журналистскими целями. – Тротти поднял было телефонную трубку, но в дверь постучали.