Страница:
– И?
– Доктор Ансельми, как обычно, выполнил свою работу весьма профессионально. – Боттоне говорил, обращаясь к молодой прокурорше. – От нормальной температуры в 37° по Цельсию вычитают ректальную или вагинальную температуру, найденное значение затем делят на 1,5 и в результате получают приблизительное время в часах с момента смерти. Подобные расчеты, разумеется, носят весьма грубый и упрощенный характер. А если температура тела сравнялась с комнатной, сказать что-либо о времени смерти вообще бывает очень трудно.
– То есть?
– То есть приходится учитывать какие-то другие факторы.
– Трупное окоченение?
– Ансельми предположил, что смерть должна была наступить где-то между одиннадцатью вечера в субботу и ранним вечером в воскресенье. Что вполне резонно. Мне довелось увидеть тело лишь через несколько часов после Ансельми. – Большим пальцем он указал на серую металлическую дверь в дальней стене комнаты, которая вела в помещение с камерами для трупов. – Слабые признаки трупного окоченения тогда еще прослеживались. Вы, наверное, знаете, что в жаркую погоду – как в эти последние дни – процесс трупного окоченения идет быстрее?
Тротти кивнул головой.
– Ансельми, похоже, этот температурный фактор учел. Принимая все во внимание, мне не остается ничего другого, как присоединиться к мнению Ансельми.
– Значит, время смерти – воскресный день?
– Суббота или воскресенье – не позднее девяти часов вечера, – подтвердил доктор Боттоне.
– А трупные пятна?
– Вечно вы спешите, комиссар, – раздраженно улыбнулся доктор.
– Я полагаю, у вас нашлось время взглянуть на тело.
Доктор Боттоне встал и подошел к висевшему на стене телефону.
– Привези № 2, Леопольди. Через пять минут я начинаю вскрытие. – Повесив трубку на место, он бросил через плечо: – Трупные пятна соответствуют тому, что запечатлено на фотографиях.
– И о чем это говорит?
– О том, что тело, упав на пол лицом вниз, больше не перемещалось.
Тротти посмотрел на Меренду, который во время этого разговора поднялся со своего места и стоял теперь у фотокамеры, касаясь бедрами низкого столика у стены. Фотокамера с длинными мехами была закреплена на вертикальном стальном стержне. Меренда стоял, скрестив на груди руки, в одной он держал записную книжку, в другой – шариковую ручку. Для прохладного помещения анатомички он, как и Тротти, был одет слишком легко. В ярком свете неоновых ламп его лицо приобрело желтоватый оттенок.
Меренда перехватил взгляд Тротти и улыбнулся, блеснув зубами:
– Никак не пойму. Пьеро, чего вы лезете в это дело? – Его голос звучал вяло. – И вы, и лейтенант Пизанелли. И с каких это пор Пизанелли работает на вас?
– Синьорина Беллони была другом моей семьи.
Меренда задумчиво кивнул головой. Доктор Боттоне пожал плечами:
– Я лишь мельком взглянул на труп. Через несколько минут, изучив его более обстоятельно, можно будет…
– По-вашему, тело, упав на пол, так и лежало там до тех пор, пока его не обнаружил синьор Боатти?
Неподвижно сидевшая до сих пор прокурорша повернула голову и посмотрела на Боатти.
– Все мои заключения, комиссар Тротти, основаны лишь на поверхностном ознакомлении с телом. Можно думать, однако, что…
Доктор Боттоне замолчал при появлении молодого ассистента. На нем был белый медицинский халат, оттенявший его смуглую кожу и подчеркивавший правильные черты его мальчишеского лица. Он вошел в комнату пружинистым шагом. Пожал руку Тротти, Пизанелли, комиссару Меренде и Боатти. Блеснув глазами, весело кивнул прокурорше. Потом прошел к дальней стене и открыл дверь в покойницкую.
Доктор Боттоне подошел к раковине, вымыл щеткой руки и надел белый халат и круглую шапочку.
Тротти заглянул через открытую дверь в покойницкую и, окинув взглядом длинные ряды вместилищ из нержавеющей стали, закусил губу. Он почувствовал вдруг, как в животе у него начал переливаться сладкий кофе.
– Вы уверены, что обойдетесь без лекарства? Ведь вы не первый раз на вскрытии и… Немного коньяку не помешает успокоить нервы.
– Обойдусь своими анисовыми леденцами.
В каждой камере свободно умещались носилки на колесах.
– Минут через сорок закончим. Вроде бы ничего сложного не предвидится. А сейчас всем вам не помешает надеть маски, – бесцветным голосом заявил Боттоне.
Не сводя глаз с доктора, Пизанелли прошептал:
– Самоуверенный ублюдок. – Тротти поморщился от долетевшего до него запаха коньяка.
– Дай-ка мне сигарету, Пизанелли.
Меренда оторвался от записной книжки:
– Доктор, есть ли у вас какие-нибудь соображения по поводу того, как ее убили?
– Причина смерти? – доктор Боттоне поднял брови, и Тротти вдруг вспомнилось, как однажды на побережье в Лидо Боттоне идентифицировал часть трупа, вынесенную морем на берег. Двадцать лет назад.
Боттоне сухо усмехнулся и повернулся к Леопольди. Улыбающийся ассистент живо вкатил в анатомичку носилки.
Доктор натянул на свои длинные сухие пальцы новые резиновые перчатки. Потом, словно пианист перед выступлением, вытянул перед собой руки.
– Жаль, что я не смог быть на Сан-Теодоро. О природе травмы и времени ее нанесения можно многое узнать по количеству кровопотерь. – Он обернулся к Тротти. Рукой в перчатке взял кофеварку. – Но у меня есть фотографии из лаборатории. Там, наверное, удивляются, почему при таких повреждениях было так мало крови. Вы уверены, что вам не нужно чего-нибудь выпить?
Тротти помотал головой.
Ассистент переложил покрытое простыней тело с носилок на стол для вскрытия. Одной рукой Боттоне зажег верхнюю лампу, другой налил себе в кружку кофе. Он пил кофе, спрятав глаза за блестящими стеклами очков:
– Бедняжка!
Леопольди открыл портфель с материалами к делу и вынул оттуда семь снимков тела, распростертого на полу квартиры на Сан-Теодоро. Он аккуратно разложил их двумя рядами на головном конце стола так, чтобы их мог разглядеть Боттоне.
Тротти заметил, что у Боатти от холода покраснел нос. В анатомичке, казалось, стало еще прохладнее.
Тротти чихнул.
Леопольди выложил на стол набор деревянных шпателей, пластмассовые банки и предметные стекла.
– Бедняжка, – бесстрастно повторил Боттоне. Опустив голову, он начал проверять микрофон своего магнитофона.
Ничего человеческого в этом теле уже не осталось, подумал Тротти; оно умерло, и эти мертвые конечности, выступающие из-под тонкой простыни, не имеют никакого отношения к некогда жизнерадостной и полной сил женщине.
Тротти почувствовал в горле горький вкус кофе с желчью.
Доктор Боттоне покончил со своим кофе и многозначительно прищелкнул языком. Он посмотрел на ярлык, привязанный к большому пальцу ноги трупа, и включил кассетный магнитофон:
– Доктор Давид Боттоне, патологоанатом городской больницы, судебно-медицинский эксперт, присягнувший государственной уголовной полиции в присутствии синьорины Амадео, прокурора республики, комиссаров Меренды и Тротти и офицера полиции…
– Лейтенанта Пизанелли, – подсказал Пизанелли.
Леопольди принес дисковую пилу. На ее острых зубцах не было ни единого пятнышка. Вставляя вилку в массивную розетку, ассистент весело улыбался.
Боттоне сдернул простыню.
– Проводится опознание тела женщины – предположительно синьорины Розанны Беллони, приблизительно 40 – 45-летнего возраста, ростом 1 метр 60 сантиметров, весом 63 килограмма.
Тротти встал.
Доктор Боттоне выключил магнитофон и повернулся к синьору Беллони. Блеклая улыбка.
– Господин Беллони, в присутствии прокурора республики я должен попросить вас подойти к столу. Я должен просить вас как ближайшего родственника синьорины Беллони, проживающего в этом городе, опознать тело. – Он вытянул руку и жестом пригласил синьора Беллони к столу. – Идентифицируете ли вы это тело как синьорину Розанну Беллони, проживавшую в этом городе на площади Сан-Теодоро?
Кровь с разбитого и обезображенного лица тщательно смыли. Волосы были откинуты назад и перехвачены эластичной лентой.
Опершись на руку Боттоне, пожилой мужчина устремил взгляд на труп. Аристократическое лицо его побледнело и напряглось. Светлые ресницы нервно трепетали в резком неоновом свете.
– Синьор Беллони, это ваша племянница?
Мужчина словно окаменел. Он горестно смотрел вниз на неподвижную, раздувшуюся нижнюю челюсть трупа.
– Это тело вашей племянницы синьорины Розанны Беллони?
Он повернулся и поглядел на молодую прокуроршу. Потом на Меренду.
– Пожалуйста, опознайте тело.
Беллони что-то пробормотал.
– Прошу прощения?
– Это действительно моя племянница, – проговорил он, дотронувшись до галстука-бабочки. – Это тело действительно было когда-то моей племянницей, но нет, не Розанной.
Они быстро сели в «ланчу», и Пизанелли завел мотор. После холодного морга жара доставляла чуть ли не удовольствие.
– Нам бы следовало еще подождать, – сказал Пизанелли.
– Зачем? – Тротти пожал плечами. Его губы растянулись в улыбке, в которой не было ни боли, ни удовлетворения. – Я потом возьму заключение у Боттоне.
– Боттоне на праздники уезжает.
Хотя город почти опустел, на пересечении Новой улицы с улицей Мадзини образовалась пробка. Пизанелли выругался:
– И чего они в праздники торчат в городе? – Он со злостью установил на крыше автомобиля вращающиеся сигнальные огни и включил сирену.
– Полиция устраивает облаву на переселенцев, – пояснил Тротти. – Пока в городе никого нет, мэр хочет выслать их всех обратно в Африку. Наш дорогой мэр из христианских демократов.
– Чем скорее, тем лучше. – Пизанелли дал задний ход.
– Чертовы африканцы. – Он навалился на руль, и вскоре автомобиль свернул на одну из боковых улиц неподалеку от университета. Пара встречных машин прижалась к обочине и остановилась в тени коричневато-желтых зданий с балконами, засаженными геранями.
– Вы наверняка знаете, куда она уехала, Боатти.
– Я думал, что Розанна в Милане, комиссар.
– Не могла же она испариться.
– Розанна никогда не сообщала мне, куда уезжает.
Тротти развернул леденец:
– Вам бы лучше дать мне ее миланский телефон.
– Я вам уже говорил, что в ночь убийства я звонил в Милан ее сестре.
– В ночь убийства?
– В ту ночь, когда я нашел тело. В ночь с воскресенья на понедельник. Это первое, что я сделал после звонка в полицию.
– Почему? – Тротти обернулся назад.
Боатти пожал плечами:
– Я позвонил сестре в Милан и брату в Фоджу. Не спрашивайте меня почему. Потому что это нужно было сделать.
– Почему сестры нет на вскрытии?
– Она сводная сестра, не родная. – Боатти помолчал. – Послушайте, Тротти, вам не кажется, что если бы Розанна осталась со своей сестрой в Милане, то сестра сказала бы мне об этом? И вы не думаете, что она сказала бы, если б знала, что Розанна уехала на праздники?
– Тогда где же, черт возьми, Розанна Беллони?
Боатти пожал плечами.
– Куда же, к черту, она уехала?
Вместо ответа Боатти принялся что-то тихо наговаривать в свой портативный диктофон.
Управляемая Пизанелли «ланча-дельта» пересекла площадь Витториа и покатила по улице Ланфранко. Они проехали мимо мехового магазина Ваниццы, который широко распахнул свои двери в надежде на приезжих покупателей, взбудораженных широкой рекламой мехов по телевидению, – элегантные женщины, бридж, Ален Делон. Многие же бары на феррагосто закрылись.
– А брат из Фоджи? – спросил Пизанелли, поглядев через плечо. – Что он сказал?
Боатти выключил диктофон:
– Что?
– Когда вы позвонили ее брату в Фоджу, что он вам сказал?
Боатти покачал головой:
– Мне никто не ответил. Думаю, он где-то отдыхает.
– И Розанна не говорила вам, что собирается уехать?
– Я очень редко провожу август в городе.
– Она прежде уезжала куда-нибудь на праздники?
– Обычно, когда Розанна уезжает, в ящике у нее скапливается почта. Не то чтобы много. «Фамилья Кристиана»… Все в таком духе. Письма из банка. И еще у нее есть кое-какие акции.
– А вы не знаете, откуда у нее вся эта мура о свидетелях Иеговы?
– Я всегда считал ее активной католичкой. – Боатти пожал плечами. – Розанна никогда не предупреждала меня о своих отъездах. Если, конечно, не считать тех случаев, когда она обдумывала, куда бы съездить с Марией-Кристиной. Но опять же не на феррагосто. – Он покачал головой. – Я полагал, что Розанна на все выходные уехала в Милан.
– В середине-то августа?
Боатти снова поднял плечи.
– А куда она ездила в августе раньше?
– В прошлом году она провела десять дней в Фодже – возила детей своего брата в Гаргано что ли.
– Тогда, думаю, стоит снова позвонить ее брату, – сказал Пизанелли. – Как вы считаете, комиссар?
Тротти, устремив взгляд в окно, не отвечал.
– Несколько лет тому назад она ездила в Равенну. Она жила там в небольшом пансионе, принадлежавшем одной из ее бывших коллег.
– В Равенну?
– Года два-три назад. – Боатти помолчал, переводя дыхание. – Я помню, как Розанна прислала мне открытку из Эмилии. Но я не знаю, ездила ли она туда еще раз.
Сирена гулким эхом отзывалась от высоких стен городских зданий.
– Вы знаете, где останавливалась Розанна? – Тротти поглядел на Боатти через плечо.
– В Равенне? – Боатти дернул плечами. – Как-то не обратил на это внимания.
– Почему, Боатти?
– Мы с женой и детьми в августе, как правило, из города уезжали. Розанна же всегда возвращалась раньше нас.
– Может быть, она туда и сейчас отправилась? Что это – гостиница?
Плечи Боатти опять дернулись вверх.
– Фамилия ее приятельницы Кьеза или Кьези – что-то в этом роде. Старая дева вроде самой Розанны, когда-то работала учительницей в ее школе. – Он сокрушенно покачал головой. – Правда не помню.
Они подъехали к церкви св. Михаила, и не успел Пизанелли остановить автомобиль, как Тротти выскочил на тротуар. То и дело срываясь на бег, он пересек двор, взлетел, перепрыгивая через две ступеньки, по мраморной лестнице к массивной деревянной двери и нетерпеливо зазвонил в отполированный медный колокольчик.
Было около полудня.
Горничная в форменной одежде не спеша открыла дверь.
– Можно видеть госпожу Изеллу? – спросил Тротти, пытаясь проскользнуть мимо девушки в дом.
Горничная прижала руку к груди.
– Синьора уехала.
– Что?
– В Доломитовые Альпы. Уехала сегодня, рано утром. Отдыхать с сыном и внуками.
На улице скорбно взвыла напоследок и замолчала полицейская сирена.
Тротти прошиб пот.
– Черт! – Он отвернулся и почесал за ухом. – Вот черт!
– Ведь вы тот самый полицейский, что приходил к нам вчера?
Тротти рассеянно кивнул.
– Черт! – В открытую дверь Тротти увидел, как по мраморной лестнице тяжело поднимается Боатти.
– У вас нет номера телефона, синьорина?
– Номера телефона?
– По которому можно позвонить синьоре Изелле?
У девушки было открытое, простодушное лицо, на голове – белый чепец горничной. Она покачала головой:
– Сегодня я тоже уезжаю домой. – Не без гордости она добавила: – Я живу в Миранд оло По.
– Мне нужно связаться с синьорой Изеллой. Как мне ей позвонить?
Горничная пожала плечами.
– У нее нет какой-нибудь записной книжки, куда она записывает адреса? – Тротти какое-то мгновение смотрел на девушку, а затем бесцеремонно направился в комнату, где накануне их с Боатти угощали чаем.
– Синьора все увезла с собой.
– На чем она поехала в Альпы?
Девушка нахмурила лоб. Тротти повторил вопрос.
– На чем синьора Изелла добирается до Альп?
– Ее отвозит туда сын.
Тротти ткнул пальцем в плоский выключатель. Замерцали и вспыхнули скрытые лампы, высветив на потолке изображения херувима и серафима, застывших в вечном безмолвном поиске плотского удовольствия.
– Куда она складывает свои записи?
Горничная печально указала на венецианский письменный стол и, подойдя к нему, включила лампу под абажуром.
На столе стояла начищенная до блеска железная рамка с несколькими фотографиями. Некоторые из них были настолько старыми, что даже стекло не могло скрыть трещин на пожелтевших снимках. На одной сравнительно свежей цветной фотографии покрупнее других были запечатлены три женщины.
Одна из них была синьора Изелла. Розанна находилась в центре. Третью, более молодую женщину Тротти не знал.
– Синьорина, – сказал Тротти, постучав ногтем по фотографии и не взглянув на только что вошедшего в комнату Боатти, – не знаете ли вы случайно, куда обычно уезжает на праздники синьорина Розанна Беллони?
– Синьорина Беллони, которую убили? – переспросила горничная.
Тротти коснулся ее руки. Она была очень холодной.
– Возможно, Розанна Беллони жива.
– Жива? – Девушка подняла руку к горлу. – Господи!
– Попытайтесь вспомнить, синьорина.
– Я знала ее не очень хорошо, но она была замечательным человеком. Когда мне сказали, что ее убили…
– Комиссар!
Тротти обернулся. Горничная тоже обернулась, прижав руки к горлу.
– Комиссар! – В дверях стоял улыбающийся Пизанелли. – Внизу, в почтовом ящике синьоры Изеллы, лежит открытка. – С самодовольным видом он вытянул вперед руки. – Мне показалось, что она от вашей приятельницы Розанны Беллони.
Розанна Беллони написала открытку своим аккуратным почерком школьной учительницы 4 августа и отослала ее синьоре Изелле. На открытке был изображен рыбак в лодке, на обратной стороне проставлен почтовый штемпель с датой – 4 августа.
В приписке значилось: «Я счастлива, я очень счастлива!»
– Она жива, – радостным голосом произнес Тротти, бережно, словно священную реликвию, положив открытку на раскрытую ладонь.
В конце открытки стояла аккуратная подпись, но обратного адреса не было.
– Во всяком случае, 4 августа она была в дельте По).
Из многочисленных телефонных справочников Италии, беспорядочно расставленных рядами у дальней стены комнаты, Пизанелли выбрал указатель телефонов в Ферраре и теперь в алфавитном порядке обзванивал все местные гостиницы. Он стоял в кабине № 6 с настежь распахнутой дверью; когда он листал желтые страницы справочника или говорил в трубку, голова его вытягивалась вперед.
Время от времени он кричал сидевшей за столом телефонистке:
– Другую линию, синьора!
Боатти обзванивал менее крупные города – Лидо-ди-Нацьони, Порто-Гарибальди.
Тротти взял справочники Ровиго и Равенны, но, сделав несколько коротких звонков, отложил их в сторону. Мелкий шрифт утомлял глаза, а очков с собой он не захватил.
Розанна была жива.
Тротти удалось связаться с квестурами в Кьодже, Ровиго, Ферраре и Равенне. Теперь разумнее всего было бы вернуться в свой кабинет и ждать телефонных звонков.
Впрочем, теперь это было уже не так важно. Розанна наверняка скоро появится сама. Слава Богу, ошибочное опознание!
Розанна жива – и от этой мысли под ложечкой у Тротти разлилась приятная теплота.
(Тротти забыл уже и о мертвом теле, и о привязанном к большому пальцу ноги ярлыке с результатами опознания, и о завывании электрической пилы в анатомичке).
Причин для беспокойства больше не было.
Пьеро Тротти выполнил свой долг. Долг перед старым другом, перед женщиной, которой он по-своему – скупо и угрюмо – восхищался. Которую, быть может, даже любил.
Теперь Пьеро Тротти мог взять отпуск и уехать в Болонью.
Ждать рождения своего внука.
Несмотря на усталость, Тротти испытывал огромное облегчение. И еще ему очень хотелось есть.
Наступило время ленча, и в помещении переговорного пункта почти никого не осталось. Полностью обновленный интерьер был выдержан в распространенном повсюду итало-калифорнийском стиле – пластик, медь и мрамор, – чем сильно напоминал квестуру. Для получения справочной информации клиент мог даже воспользоваться компьютером – если, конечно, он умел с ним обращаться.
Посетителей обслуживали две телефонистки. Одна из них, заблаговременно готовясь к зиме, что-то вязала, другая не сводила глаз с трех мужчин. По просьбе Пизанелли или Боатти, она время от времени нажимала кнопку, расположенную гдето под толстой деревянной панелью стола.
Кроме них в помещении находился только один небритый студент, ожидавший скорее всего международного переговора. Он читал отпечатанный задом наперед журнал на арабском языке.
Тротти снова начал вертеть в руках открытку, посмотрев сначала на картинку, а потом на безликое, аккуратно выписанное послание Розанны.
– Как будто списала с какого-нибудь путеводителя, – заметил Пизанелли. – Не считая, конечно, приписки.
Жива.
В морге теперь лежало тело младшей сестры Розанны, Марии-Кристины. Тротти посмотрел на часы и подумал, закончил ли Боттоне вскрытие. Он подавил внутреннюю дрожь.
Убили Марию-Кристину – не Розанну.
Возможно, Розанна до смерти избила свою больную младшую сестру, ибо только так можно было положить конец невыносимой ситуации. Возможно, младшая сестра пыталась шантажировать Розанну. Шантажировать ради денег на наркотики.
– Лидо-ди-Скакки! – закричал Пизанелли, одной ногой стоя в душной кабине, а другой – на мраморном полу комнаты. – Нам везет, комиссар! – Микрофон телефонной трубки он зажал рукой. – Она в Лидо-ди-Скакки, в гостинице «Бельведер». – Улыбка до ушей. Пизанелли явно весь день везло.
Тротти поднялся с красного пластмассового стула и взял трубку.
– Зачем ты сбрил усы, Пиза?
– А вы только что заметили? – Пизанелли провел рукой под носом. – Уже полгода как сбрил, а вы только сейчас заметили?
– Тебе лучше с усами.
– Комиссар, нельзя ли мне сейчас пойти позавтракать со своей приятельницей?
– Алло!
– Что нам делать с вещами?
Тротти наморщил лоб и проговорил в трубку:
– Прошу прощения?
– Что нам делать с поклажей? – Мужчина на другом конце провода говорил с акцентом, свойственным уроженцам Эмилии. – Ваша синьорина Беллони сказала, что на три дня уезжает в дельту По, и оставила у нас свои вещи. Ее до сих пор нет. Уже почти пять дней. Конечно, за комнату она заплатила, но, если она не собирается возвращаться, я бы лучше ее кому-нибудь сдал. На носу феррагосто и…
– Вы не видели ее уже пять дней? – спросил Тротти и посмотрел на свои часы.
– Синьорина Беллони – замечательный клиент. Мне на нее грех жаловаться. За комнату она заплатила до 16 числа, но…
– В гостинице ее нет уже пять дней?
– Вы что ли все там оглохли в Ломбардии? Или рехнулись?
– Сдержанный иронический смешок. – Я же вам десять раз повторил и…
– Она уехала одна?
– А я разве говорил такое?
– Когда вы видели синьорину Беллони последний раз? Она была одна?
Неприятный смех.
– Мы расследуем убийство. Возможно, синьорину Беллони убили.
Короткое замешательство.
– Ваша синьорина Беллони уехала с каким-то мужчиной на «фиате» – на «фиате» с четырьмя ведущими колесами. Не мое дело, конечно. Они выглядели такой дружной парой. Он забрал ее рано утром. Опять же – не мое дело: свободная страна, республика, делайте что хотите. Не мое дело. Ваша синьорина Беллони – прекрасная дама, замечательный клиент. Мне бы не хотелось, чтобы с ней что-нибудь стряслось. Прекрасная женщина. Безупречный клиент. Не люблю лезть в чужие дела.
– Город регистрации? Вы заметили, в каком городе зарегистрирован автомобиль?
– Мне и своих дел хватает.
– Вы не обратили внимания на номер машины?
Вздох.
– Машина зарегистрирована в Ферраре. – Мужчина повесил трубку.
– В Ферраре, – автоматически повторил Тротти, протягивая молчащую трубку Пизанелли.
– Феррара… Не там ли живет приятель нашей красавицы Роберти? – спросил Пизанелли. – Джан-Мария.
Тротти пожал плечами.
Боатти пригласил их к себе домой на ленч.
– А что мы сможем сделать? Разве что объявить всеобщую тревогу… Или самим поехать в Скакки.
Пизанелли улыбнулся и поправил рукой волосы.
– У меня ленч с Анной.
– С Анной?
– С моей невестой.
Тротти снова пожал плечами.
– Розанна рано или поздно объявится. Думаю, она просто не знает, что случилось с ее сестрой.
– Если не она сама ее и убила. – Пизанелли посмотрел на свои часы.
– Да хватит смотреть на часы, Пизанелли.
– Я смотрю не на время, а на дату.
– Мне нужно забрать машину со стоянки у больницы, – сказал Боатти.
Пизанелли начал считать на пальцах:
– Пять дней, комиссар. Это значит, что во время убийства Розанна вполне могла быть в городе.
– Доктор Ансельми, как обычно, выполнил свою работу весьма профессионально. – Боттоне говорил, обращаясь к молодой прокурорше. – От нормальной температуры в 37° по Цельсию вычитают ректальную или вагинальную температуру, найденное значение затем делят на 1,5 и в результате получают приблизительное время в часах с момента смерти. Подобные расчеты, разумеется, носят весьма грубый и упрощенный характер. А если температура тела сравнялась с комнатной, сказать что-либо о времени смерти вообще бывает очень трудно.
– То есть?
– То есть приходится учитывать какие-то другие факторы.
– Трупное окоченение?
– Ансельми предположил, что смерть должна была наступить где-то между одиннадцатью вечера в субботу и ранним вечером в воскресенье. Что вполне резонно. Мне довелось увидеть тело лишь через несколько часов после Ансельми. – Большим пальцем он указал на серую металлическую дверь в дальней стене комнаты, которая вела в помещение с камерами для трупов. – Слабые признаки трупного окоченения тогда еще прослеживались. Вы, наверное, знаете, что в жаркую погоду – как в эти последние дни – процесс трупного окоченения идет быстрее?
Тротти кивнул головой.
– Ансельми, похоже, этот температурный фактор учел. Принимая все во внимание, мне не остается ничего другого, как присоединиться к мнению Ансельми.
– Значит, время смерти – воскресный день?
– Суббота или воскресенье – не позднее девяти часов вечера, – подтвердил доктор Боттоне.
– А трупные пятна?
– Вечно вы спешите, комиссар, – раздраженно улыбнулся доктор.
– Я полагаю, у вас нашлось время взглянуть на тело.
Доктор Боттоне встал и подошел к висевшему на стене телефону.
– Привези № 2, Леопольди. Через пять минут я начинаю вскрытие. – Повесив трубку на место, он бросил через плечо: – Трупные пятна соответствуют тому, что запечатлено на фотографиях.
– И о чем это говорит?
– О том, что тело, упав на пол лицом вниз, больше не перемещалось.
Тротти посмотрел на Меренду, который во время этого разговора поднялся со своего места и стоял теперь у фотокамеры, касаясь бедрами низкого столика у стены. Фотокамера с длинными мехами была закреплена на вертикальном стальном стержне. Меренда стоял, скрестив на груди руки, в одной он держал записную книжку, в другой – шариковую ручку. Для прохладного помещения анатомички он, как и Тротти, был одет слишком легко. В ярком свете неоновых ламп его лицо приобрело желтоватый оттенок.
Меренда перехватил взгляд Тротти и улыбнулся, блеснув зубами:
– Никак не пойму. Пьеро, чего вы лезете в это дело? – Его голос звучал вяло. – И вы, и лейтенант Пизанелли. И с каких это пор Пизанелли работает на вас?
– Синьорина Беллони была другом моей семьи.
Меренда задумчиво кивнул головой. Доктор Боттоне пожал плечами:
– Я лишь мельком взглянул на труп. Через несколько минут, изучив его более обстоятельно, можно будет…
– По-вашему, тело, упав на пол, так и лежало там до тех пор, пока его не обнаружил синьор Боатти?
Неподвижно сидевшая до сих пор прокурорша повернула голову и посмотрела на Боатти.
– Все мои заключения, комиссар Тротти, основаны лишь на поверхностном ознакомлении с телом. Можно думать, однако, что…
Доктор Боттоне замолчал при появлении молодого ассистента. На нем был белый медицинский халат, оттенявший его смуглую кожу и подчеркивавший правильные черты его мальчишеского лица. Он вошел в комнату пружинистым шагом. Пожал руку Тротти, Пизанелли, комиссару Меренде и Боатти. Блеснув глазами, весело кивнул прокурорше. Потом прошел к дальней стене и открыл дверь в покойницкую.
Доктор Боттоне подошел к раковине, вымыл щеткой руки и надел белый халат и круглую шапочку.
Тротти заглянул через открытую дверь в покойницкую и, окинув взглядом длинные ряды вместилищ из нержавеющей стали, закусил губу. Он почувствовал вдруг, как в животе у него начал переливаться сладкий кофе.
– Вы уверены, что обойдетесь без лекарства? Ведь вы не первый раз на вскрытии и… Немного коньяку не помешает успокоить нервы.
– Обойдусь своими анисовыми леденцами.
В каждой камере свободно умещались носилки на колесах.
– Минут через сорок закончим. Вроде бы ничего сложного не предвидится. А сейчас всем вам не помешает надеть маски, – бесцветным голосом заявил Боттоне.
Не сводя глаз с доктора, Пизанелли прошептал:
– Самоуверенный ублюдок. – Тротти поморщился от долетевшего до него запаха коньяка.
– Дай-ка мне сигарету, Пизанелли.
Меренда оторвался от записной книжки:
– Доктор, есть ли у вас какие-нибудь соображения по поводу того, как ее убили?
– Причина смерти? – доктор Боттоне поднял брови, и Тротти вдруг вспомнилось, как однажды на побережье в Лидо Боттоне идентифицировал часть трупа, вынесенную морем на берег. Двадцать лет назад.
Боттоне сухо усмехнулся и повернулся к Леопольди. Улыбающийся ассистент живо вкатил в анатомичку носилки.
Доктор натянул на свои длинные сухие пальцы новые резиновые перчатки. Потом, словно пианист перед выступлением, вытянул перед собой руки.
– Жаль, что я не смог быть на Сан-Теодоро. О природе травмы и времени ее нанесения можно многое узнать по количеству кровопотерь. – Он обернулся к Тротти. Рукой в перчатке взял кофеварку. – Но у меня есть фотографии из лаборатории. Там, наверное, удивляются, почему при таких повреждениях было так мало крови. Вы уверены, что вам не нужно чего-нибудь выпить?
Тротти помотал головой.
Ассистент переложил покрытое простыней тело с носилок на стол для вскрытия. Одной рукой Боттоне зажег верхнюю лампу, другой налил себе в кружку кофе. Он пил кофе, спрятав глаза за блестящими стеклами очков:
– Бедняжка!
Леопольди открыл портфель с материалами к делу и вынул оттуда семь снимков тела, распростертого на полу квартиры на Сан-Теодоро. Он аккуратно разложил их двумя рядами на головном конце стола так, чтобы их мог разглядеть Боттоне.
Тротти заметил, что у Боатти от холода покраснел нос. В анатомичке, казалось, стало еще прохладнее.
Тротти чихнул.
Леопольди выложил на стол набор деревянных шпателей, пластмассовые банки и предметные стекла.
– Бедняжка, – бесстрастно повторил Боттоне. Опустив голову, он начал проверять микрофон своего магнитофона.
Ничего человеческого в этом теле уже не осталось, подумал Тротти; оно умерло, и эти мертвые конечности, выступающие из-под тонкой простыни, не имеют никакого отношения к некогда жизнерадостной и полной сил женщине.
Тротти почувствовал в горле горький вкус кофе с желчью.
Доктор Боттоне покончил со своим кофе и многозначительно прищелкнул языком. Он посмотрел на ярлык, привязанный к большому пальцу ноги трупа, и включил кассетный магнитофон:
– Доктор Давид Боттоне, патологоанатом городской больницы, судебно-медицинский эксперт, присягнувший государственной уголовной полиции в присутствии синьорины Амадео, прокурора республики, комиссаров Меренды и Тротти и офицера полиции…
– Лейтенанта Пизанелли, – подсказал Пизанелли.
Леопольди принес дисковую пилу. На ее острых зубцах не было ни единого пятнышка. Вставляя вилку в массивную розетку, ассистент весело улыбался.
Боттоне сдернул простыню.
– Проводится опознание тела женщины – предположительно синьорины Розанны Беллони, приблизительно 40 – 45-летнего возраста, ростом 1 метр 60 сантиметров, весом 63 килограмма.
Тротти встал.
Доктор Боттоне выключил магнитофон и повернулся к синьору Беллони. Блеклая улыбка.
– Господин Беллони, в присутствии прокурора республики я должен попросить вас подойти к столу. Я должен просить вас как ближайшего родственника синьорины Беллони, проживающего в этом городе, опознать тело. – Он вытянул руку и жестом пригласил синьора Беллони к столу. – Идентифицируете ли вы это тело как синьорину Розанну Беллони, проживавшую в этом городе на площади Сан-Теодоро?
Кровь с разбитого и обезображенного лица тщательно смыли. Волосы были откинуты назад и перехвачены эластичной лентой.
Опершись на руку Боттоне, пожилой мужчина устремил взгляд на труп. Аристократическое лицо его побледнело и напряглось. Светлые ресницы нервно трепетали в резком неоновом свете.
– Синьор Беллони, это ваша племянница?
Мужчина словно окаменел. Он горестно смотрел вниз на неподвижную, раздувшуюся нижнюю челюсть трупа.
– Это тело вашей племянницы синьорины Розанны Беллони?
Он повернулся и поглядел на молодую прокуроршу. Потом на Меренду.
– Пожалуйста, опознайте тело.
Беллони что-то пробормотал.
– Прошу прощения?
– Это действительно моя племянница, – проговорил он, дотронувшись до галстука-бабочки. – Это тело действительно было когда-то моей племянницей, но нет, не Розанной.
Герани
– Где же тогда, черт возьми, Розанна Беллони?Они быстро сели в «ланчу», и Пизанелли завел мотор. После холодного морга жара доставляла чуть ли не удовольствие.
– Нам бы следовало еще подождать, – сказал Пизанелли.
– Зачем? – Тротти пожал плечами. Его губы растянулись в улыбке, в которой не было ни боли, ни удовлетворения. – Я потом возьму заключение у Боттоне.
– Боттоне на праздники уезжает.
Хотя город почти опустел, на пересечении Новой улицы с улицей Мадзини образовалась пробка. Пизанелли выругался:
– И чего они в праздники торчат в городе? – Он со злостью установил на крыше автомобиля вращающиеся сигнальные огни и включил сирену.
– Полиция устраивает облаву на переселенцев, – пояснил Тротти. – Пока в городе никого нет, мэр хочет выслать их всех обратно в Африку. Наш дорогой мэр из христианских демократов.
– Чем скорее, тем лучше. – Пизанелли дал задний ход.
– Чертовы африканцы. – Он навалился на руль, и вскоре автомобиль свернул на одну из боковых улиц неподалеку от университета. Пара встречных машин прижалась к обочине и остановилась в тени коричневато-желтых зданий с балконами, засаженными геранями.
– Вы наверняка знаете, куда она уехала, Боатти.
– Я думал, что Розанна в Милане, комиссар.
– Не могла же она испариться.
– Розанна никогда не сообщала мне, куда уезжает.
Тротти развернул леденец:
– Вам бы лучше дать мне ее миланский телефон.
– Я вам уже говорил, что в ночь убийства я звонил в Милан ее сестре.
– В ночь убийства?
– В ту ночь, когда я нашел тело. В ночь с воскресенья на понедельник. Это первое, что я сделал после звонка в полицию.
– Почему? – Тротти обернулся назад.
Боатти пожал плечами:
– Я позвонил сестре в Милан и брату в Фоджу. Не спрашивайте меня почему. Потому что это нужно было сделать.
– Почему сестры нет на вскрытии?
– Она сводная сестра, не родная. – Боатти помолчал. – Послушайте, Тротти, вам не кажется, что если бы Розанна осталась со своей сестрой в Милане, то сестра сказала бы мне об этом? И вы не думаете, что она сказала бы, если б знала, что Розанна уехала на праздники?
– Тогда где же, черт возьми, Розанна Беллони?
Боатти пожал плечами.
– Куда же, к черту, она уехала?
Вместо ответа Боатти принялся что-то тихо наговаривать в свой портативный диктофон.
Управляемая Пизанелли «ланча-дельта» пересекла площадь Витториа и покатила по улице Ланфранко. Они проехали мимо мехового магазина Ваниццы, который широко распахнул свои двери в надежде на приезжих покупателей, взбудораженных широкой рекламой мехов по телевидению, – элегантные женщины, бридж, Ален Делон. Многие же бары на феррагосто закрылись.
– А брат из Фоджи? – спросил Пизанелли, поглядев через плечо. – Что он сказал?
Боатти выключил диктофон:
– Что?
– Когда вы позвонили ее брату в Фоджу, что он вам сказал?
Боатти покачал головой:
– Мне никто не ответил. Думаю, он где-то отдыхает.
– И Розанна не говорила вам, что собирается уехать?
– Я очень редко провожу август в городе.
– Она прежде уезжала куда-нибудь на праздники?
– Обычно, когда Розанна уезжает, в ящике у нее скапливается почта. Не то чтобы много. «Фамилья Кристиана»… Все в таком духе. Письма из банка. И еще у нее есть кое-какие акции.
– А вы не знаете, откуда у нее вся эта мура о свидетелях Иеговы?
– Я всегда считал ее активной католичкой. – Боатти пожал плечами. – Розанна никогда не предупреждала меня о своих отъездах. Если, конечно, не считать тех случаев, когда она обдумывала, куда бы съездить с Марией-Кристиной. Но опять же не на феррагосто. – Он покачал головой. – Я полагал, что Розанна на все выходные уехала в Милан.
– В середине-то августа?
Боатти снова поднял плечи.
– А куда она ездила в августе раньше?
– В прошлом году она провела десять дней в Фодже – возила детей своего брата в Гаргано что ли.
– Тогда, думаю, стоит снова позвонить ее брату, – сказал Пизанелли. – Как вы считаете, комиссар?
Тротти, устремив взгляд в окно, не отвечал.
– Несколько лет тому назад она ездила в Равенну. Она жила там в небольшом пансионе, принадлежавшем одной из ее бывших коллег.
– В Равенну?
– Года два-три назад. – Боатти помолчал, переводя дыхание. – Я помню, как Розанна прислала мне открытку из Эмилии. Но я не знаю, ездила ли она туда еще раз.
Сирена гулким эхом отзывалась от высоких стен городских зданий.
– Вы знаете, где останавливалась Розанна? – Тротти поглядел на Боатти через плечо.
– В Равенне? – Боатти дернул плечами. – Как-то не обратил на это внимания.
– Почему, Боатти?
– Мы с женой и детьми в августе, как правило, из города уезжали. Розанна же всегда возвращалась раньше нас.
– Может быть, она туда и сейчас отправилась? Что это – гостиница?
Плечи Боатти опять дернулись вверх.
– Фамилия ее приятельницы Кьеза или Кьези – что-то в этом роде. Старая дева вроде самой Розанны, когда-то работала учительницей в ее школе. – Он сокрушенно покачал головой. – Правда не помню.
Они подъехали к церкви св. Михаила, и не успел Пизанелли остановить автомобиль, как Тротти выскочил на тротуар. То и дело срываясь на бег, он пересек двор, взлетел, перепрыгивая через две ступеньки, по мраморной лестнице к массивной деревянной двери и нетерпеливо зазвонил в отполированный медный колокольчик.
Было около полудня.
Горничная в форменной одежде не спеша открыла дверь.
– Можно видеть госпожу Изеллу? – спросил Тротти, пытаясь проскользнуть мимо девушки в дом.
Горничная прижала руку к груди.
– Синьора уехала.
– Что?
– В Доломитовые Альпы. Уехала сегодня, рано утром. Отдыхать с сыном и внуками.
На улице скорбно взвыла напоследок и замолчала полицейская сирена.
Тротти прошиб пот.
– Черт! – Он отвернулся и почесал за ухом. – Вот черт!
– Ведь вы тот самый полицейский, что приходил к нам вчера?
Тротти рассеянно кивнул.
– Черт! – В открытую дверь Тротти увидел, как по мраморной лестнице тяжело поднимается Боатти.
– У вас нет номера телефона, синьорина?
– Номера телефона?
– По которому можно позвонить синьоре Изелле?
У девушки было открытое, простодушное лицо, на голове – белый чепец горничной. Она покачала головой:
– Сегодня я тоже уезжаю домой. – Не без гордости она добавила: – Я живу в Миранд оло По.
– Мне нужно связаться с синьорой Изеллой. Как мне ей позвонить?
Горничная пожала плечами.
– У нее нет какой-нибудь записной книжки, куда она записывает адреса? – Тротти какое-то мгновение смотрел на девушку, а затем бесцеремонно направился в комнату, где накануне их с Боатти угощали чаем.
– Синьора все увезла с собой.
– На чем она поехала в Альпы?
Девушка нахмурила лоб. Тротти повторил вопрос.
– На чем синьора Изелла добирается до Альп?
– Ее отвозит туда сын.
Тротти ткнул пальцем в плоский выключатель. Замерцали и вспыхнули скрытые лампы, высветив на потолке изображения херувима и серафима, застывших в вечном безмолвном поиске плотского удовольствия.
– Куда она складывает свои записи?
Горничная печально указала на венецианский письменный стол и, подойдя к нему, включила лампу под абажуром.
На столе стояла начищенная до блеска железная рамка с несколькими фотографиями. Некоторые из них были настолько старыми, что даже стекло не могло скрыть трещин на пожелтевших снимках. На одной сравнительно свежей цветной фотографии покрупнее других были запечатлены три женщины.
Одна из них была синьора Изелла. Розанна находилась в центре. Третью, более молодую женщину Тротти не знал.
– Синьорина, – сказал Тротти, постучав ногтем по фотографии и не взглянув на только что вошедшего в комнату Боатти, – не знаете ли вы случайно, куда обычно уезжает на праздники синьорина Розанна Беллони?
– Синьорина Беллони, которую убили? – переспросила горничная.
Тротти коснулся ее руки. Она была очень холодной.
– Возможно, Розанна Беллони жива.
– Жива? – Девушка подняла руку к горлу. – Господи!
– Попытайтесь вспомнить, синьорина.
– Я знала ее не очень хорошо, но она была замечательным человеком. Когда мне сказали, что ее убили…
– Комиссар!
Тротти обернулся. Горничная тоже обернулась, прижав руки к горлу.
– Комиссар! – В дверях стоял улыбающийся Пизанелли. – Внизу, в почтовом ящике синьоры Изеллы, лежит открытка. – С самодовольным видом он вытянул вперед руки. – Мне показалось, что она от вашей приятельницы Розанны Беллони.
Дельта реки По
(«Граница между сушей и водой вдоль морских побережий и речных и озерных берегов представляет собой четкую линию – такая же четкая граница очерчивает и пределы человеческого существования. В дельте По ничего подобного нет. Линия соприкосновения воды и суши здесь подвижна, неустойчива. Река, сносящая в море детрит со всей Северной Италии, настойчиво оттесняет его и мало-помалу завладевает морским пространством, но в то же время открывает желтоватым морским водам все более широкий доступ во внутреннюю часть суши. Дельта По – ни суша ни вода, ничейная территория, арена борьбы двух стихий».Розанна Беллони написала открытку своим аккуратным почерком школьной учительницы 4 августа и отослала ее синьоре Изелле. На открытке был изображен рыбак в лодке, на обратной стороне проставлен почтовый штемпель с датой – 4 августа.
В приписке значилось: «Я счастлива, я очень счастлива!»
– Она жива, – радостным голосом произнес Тротти, бережно, словно священную реликвию, положив открытку на раскрытую ладонь.
В конце открытки стояла аккуратная подпись, но обратного адреса не было.
– Во всяком случае, 4 августа она была в дельте По).
Из многочисленных телефонных справочников Италии, беспорядочно расставленных рядами у дальней стены комнаты, Пизанелли выбрал указатель телефонов в Ферраре и теперь в алфавитном порядке обзванивал все местные гостиницы. Он стоял в кабине № 6 с настежь распахнутой дверью; когда он листал желтые страницы справочника или говорил в трубку, голова его вытягивалась вперед.
Время от времени он кричал сидевшей за столом телефонистке:
– Другую линию, синьора!
Боатти обзванивал менее крупные города – Лидо-ди-Нацьони, Порто-Гарибальди.
Тротти взял справочники Ровиго и Равенны, но, сделав несколько коротких звонков, отложил их в сторону. Мелкий шрифт утомлял глаза, а очков с собой он не захватил.
Розанна была жива.
Тротти удалось связаться с квестурами в Кьодже, Ровиго, Ферраре и Равенне. Теперь разумнее всего было бы вернуться в свой кабинет и ждать телефонных звонков.
Впрочем, теперь это было уже не так важно. Розанна наверняка скоро появится сама. Слава Богу, ошибочное опознание!
Розанна жива – и от этой мысли под ложечкой у Тротти разлилась приятная теплота.
(Тротти забыл уже и о мертвом теле, и о привязанном к большому пальцу ноги ярлыке с результатами опознания, и о завывании электрической пилы в анатомичке).
Причин для беспокойства больше не было.
Пьеро Тротти выполнил свой долг. Долг перед старым другом, перед женщиной, которой он по-своему – скупо и угрюмо – восхищался. Которую, быть может, даже любил.
Теперь Пьеро Тротти мог взять отпуск и уехать в Болонью.
Ждать рождения своего внука.
Несмотря на усталость, Тротти испытывал огромное облегчение. И еще ему очень хотелось есть.
Наступило время ленча, и в помещении переговорного пункта почти никого не осталось. Полностью обновленный интерьер был выдержан в распространенном повсюду итало-калифорнийском стиле – пластик, медь и мрамор, – чем сильно напоминал квестуру. Для получения справочной информации клиент мог даже воспользоваться компьютером – если, конечно, он умел с ним обращаться.
Посетителей обслуживали две телефонистки. Одна из них, заблаговременно готовясь к зиме, что-то вязала, другая не сводила глаз с трех мужчин. По просьбе Пизанелли или Боатти, она время от времени нажимала кнопку, расположенную гдето под толстой деревянной панелью стола.
Кроме них в помещении находился только один небритый студент, ожидавший скорее всего международного переговора. Он читал отпечатанный задом наперед журнал на арабском языке.
Тротти снова начал вертеть в руках открытку, посмотрев сначала на картинку, а потом на безликое, аккуратно выписанное послание Розанны.
– Как будто списала с какого-нибудь путеводителя, – заметил Пизанелли. – Не считая, конечно, приписки.
Жива.
В морге теперь лежало тело младшей сестры Розанны, Марии-Кристины. Тротти посмотрел на часы и подумал, закончил ли Боттоне вскрытие. Он подавил внутреннюю дрожь.
Убили Марию-Кристину – не Розанну.
«Лидо-ди-Скакки!»
Не исключено, конечно, что открытка – не что иное, как алиби.Возможно, Розанна до смерти избила свою больную младшую сестру, ибо только так можно было положить конец невыносимой ситуации. Возможно, младшая сестра пыталась шантажировать Розанну. Шантажировать ради денег на наркотики.
– Лидо-ди-Скакки! – закричал Пизанелли, одной ногой стоя в душной кабине, а другой – на мраморном полу комнаты. – Нам везет, комиссар! – Микрофон телефонной трубки он зажал рукой. – Она в Лидо-ди-Скакки, в гостинице «Бельведер». – Улыбка до ушей. Пизанелли явно весь день везло.
Тротти поднялся с красного пластмассового стула и взял трубку.
– Зачем ты сбрил усы, Пиза?
– А вы только что заметили? – Пизанелли провел рукой под носом. – Уже полгода как сбрил, а вы только сейчас заметили?
– Тебе лучше с усами.
– Комиссар, нельзя ли мне сейчас пойти позавтракать со своей приятельницей?
– Алло!
– Что нам делать с вещами?
Тротти наморщил лоб и проговорил в трубку:
– Прошу прощения?
– Что нам делать с поклажей? – Мужчина на другом конце провода говорил с акцентом, свойственным уроженцам Эмилии. – Ваша синьорина Беллони сказала, что на три дня уезжает в дельту По, и оставила у нас свои вещи. Ее до сих пор нет. Уже почти пять дней. Конечно, за комнату она заплатила, но, если она не собирается возвращаться, я бы лучше ее кому-нибудь сдал. На носу феррагосто и…
– Вы не видели ее уже пять дней? – спросил Тротти и посмотрел на свои часы.
– Синьорина Беллони – замечательный клиент. Мне на нее грех жаловаться. За комнату она заплатила до 16 числа, но…
– В гостинице ее нет уже пять дней?
– Вы что ли все там оглохли в Ломбардии? Или рехнулись?
– Сдержанный иронический смешок. – Я же вам десять раз повторил и…
– Она уехала одна?
– А я разве говорил такое?
– Когда вы видели синьорину Беллони последний раз? Она была одна?
Неприятный смех.
– Мы расследуем убийство. Возможно, синьорину Беллони убили.
Короткое замешательство.
– Ваша синьорина Беллони уехала с каким-то мужчиной на «фиате» – на «фиате» с четырьмя ведущими колесами. Не мое дело, конечно. Они выглядели такой дружной парой. Он забрал ее рано утром. Опять же – не мое дело: свободная страна, республика, делайте что хотите. Не мое дело. Ваша синьорина Беллони – прекрасная дама, замечательный клиент. Мне бы не хотелось, чтобы с ней что-нибудь стряслось. Прекрасная женщина. Безупречный клиент. Не люблю лезть в чужие дела.
– Город регистрации? Вы заметили, в каком городе зарегистрирован автомобиль?
– Мне и своих дел хватает.
– Вы не обратили внимания на номер машины?
Вздох.
– Машина зарегистрирована в Ферраре. – Мужчина повесил трубку.
– В Ферраре, – автоматически повторил Тротти, протягивая молчащую трубку Пизанелли.
– Феррара… Не там ли живет приятель нашей красавицы Роберти? – спросил Пизанелли. – Джан-Мария.
«Кинотто» [26]
– Что делать думаете?Тротти пожал плечами.
Боатти пригласил их к себе домой на ленч.
– А что мы сможем сделать? Разве что объявить всеобщую тревогу… Или самим поехать в Скакки.
Пизанелли улыбнулся и поправил рукой волосы.
– У меня ленч с Анной.
– С Анной?
– С моей невестой.
Тротти снова пожал плечами.
– Розанна рано или поздно объявится. Думаю, она просто не знает, что случилось с ее сестрой.
– Если не она сама ее и убила. – Пизанелли посмотрел на свои часы.
– Да хватит смотреть на часы, Пизанелли.
– Я смотрю не на время, а на дату.
– Мне нужно забрать машину со стоянки у больницы, – сказал Боатти.
Пизанелли начал считать на пальцах:
– Пять дней, комиссар. Это значит, что во время убийства Розанна вполне могла быть в городе.