Уилсон Колин Генри. Орден Ассасинов

   6 мая 1966 года оба были приговорены к пожизненному заключению. С этого времени появлялись нерегулярные новости о них: Майру поместили в одиночную камеру для ее собственной безопасности (убийцы детей общеизвестно не популярны в тюрьме), Брейди жестоко поссорился с Реймондом Моррисом, убийцей Кэннок Чейс, в самом охраняемом крыле Дарэмской тюрьмы. Брейди также несколько раз объявлял голодную забастовку, потому что администрация отказала ему в свидании с Майрой Хиндли. (Это любопытная особенность; во время заключения Майра заявила, что она любила и все еще любит его; она настойчиво наблюдала за Брейди все это время; Брейди, со своей стороны, не показывал никаких знаков подобной привязанности к Майре.) Лорд Лонгфорд, который переписывался с Брейди, поставил на заметку, что Брейди созрел и стал во многом не таким антиобщественным; на самом деле он показал склонность стремиться к добру своим товарищам по заключению. Но в июле 1971 года в газетной статье отмечено, что Брейди проявил признаки умственного помешательства, и его могут перевести в Бродмур. Морис Ричардсон цитирует чей-то комментарий, сделанный во время заключения: «Если эти двое и были в своем уме, то они давно должны были сойти с ума».
 

Глава седьмая. Синтез Достоевского

   Всем здоровым существам требуется сфера для приложения своей энергии. Самое важное различие между социально привилегированными и непривилегированными людьми заключается в том, что дети богатых родителей могут выбрать более широкую сферу способов реализации своей энергии: катание на лыжах, альпинизм, охота на крупных животных, исследования, автогонки. В сравнении с этим у сына родителей из рабочего класса немного выходов для энергии; его свобода ограничена необходимостью иметь крышу над головой и есть хотя бы один раз в день. Он может проводить две недели своего ежегодного отпуска, исследуя пещеры или карабкаясь по горам; он может пойти служить в военно-морской флот, чтобы «увидеть мир»; он может стать хиппи и доехать автостопом туда, где климат теплее. Но что бы он ни делал, недостаток денег ограничит его свободу.
   К счастью - для стабильности общества, - относительно небольшое число людей испытывает строгую потребность в поиске приключенческих способов рассеивания энергии. Уайтхед сказал: «Цивилизация не может выжить без приключений»; но это происходит из-за того, что прогресс цивилизации зависит от незначительного меньшинства инициативных личностей, «искателей приключений». Большинство людей не хотят платить за приключения, цена которым - дискомфорт и опасность. Но это инициативное меньшинство нуждаетсяв испытании своих сил, если они стараются поддерживать свое умственное здоровье; без вызова они начинают задыхаться. Энергии, которые должны выливаться, застаиваются, и застоявшаяся энергия превращается в яд или в жир, как мускулы прекратившего тренировки атлета.
   Сейчас, когда мое сознание здоровое и отдохнувшее, почти все, что я делаю, дает мне маленький «отклик» удовольствия: поглаживание кошки, стакан воды, запах свежей типографской краски, когда я открываю газету. Это может быть настолько маленький отклик, что я даже не распознаю его как удовольствие: я просто осознаю, что я замечаювещи. Если я устану, или почувствую разочарование, или напрягусь, это чувство ускользнет. Я прекращу реагировать на вещи. Если я испытываю жажду, то выпиваю стакан воды; но это не приносит особенного удовольствия. Я начинаю смотреть на негативную сторону вещей. Если кошка трется о мою ногу и мурлычет, я испытываю раздражительное неприятие и думаю о том, что кошки подлые, льстивые животные, которые ни о ком не заботятся кроме самих себя...
   Человек, который провел много времени в этом состоянии, прекращает испытывать нормальные чувства. Его воображаемый образ угасает. Он похож на человека, который начал частично глохнуть: он обычно совсем перестает слышать звуки ниже определенного уровня. Требуются очень сильные стимулы - приятные или болевые, - чтобы произвести обычный «отклик», и он стремится к землетрясению чувств, которое встряхнет его от его безразличия. Камю описал человека в этом состоянии в своем романе «Посторонний», и единственное, что встряхнуло его, была перспектива казни за убийство.
   Мысли подобного человека естественным образом поворачиваются к преступлению (хотя это не то же самое, что сказать, дескать, он воплощает свои мечты в реальность). Подчиняясь тем же правилам, что и все остальные, не удастся удовлетворить его; он бы предпочел сделать что-нибудь более отчаянное: властным голосом поставить на место вот этого мужчину, побить вон того кричащего ребенка, разбить окно магазина, изнасиловать эту девушку... Если он пересечет границу между мыслью и действием, преступление, вероятно, будет сексуальным. Потому что секс это и естьземлетрясение чувств, и мужское сексуальное стремление обладает этим безличным агрессивным компонентом.
 
   Достоевский был первым писателем-романистом, который без сокращений и купюр произвел клиническое изучение этого типа личности, человека, который прекратил платить. Он также всю свою жизнь был захвачен темой немотивированного насилия. Он писал в своих тюремных воспоминаниях, «Записки из мертвого дома»:
 
   Полное значение слова «виновен» понятно для человека, у которого нет свободы... Власти иногда удивляются, когда заключенный, живущий... тихо несколько лет, неожиданно начинает ни с того ни с сего, словно какой-то дьявол вселился в него, плохо себя вести, впадает в празднество, начинает скандалить и иногда даже берет на себя риск совершить правонарушение - показывая большое неуважение верховной власти, убивая или насилуя... Они видят это и изумляются. На самом деле, возможно, исключительная причина этого неожиданного взрыва человека, от которого можно меньше всего ожидать подобного, является страдальческим, лихорадочным выражением его собственной индивидуальности... желанием заявить о себе и о своей оскорбленной личности.
 
   Все это для того, чтобы восстановить воображаемый образ. Пока Достоевский сам был кем-то вроде униженной личности, он вдохновлялся идеей брутальных характеров, которые используют мощную волю для собственной пользы. Это де Садовская тема: представление о ком-то, желающем причинить боль или искалечить более слабого человека исключительно ради самоутверждения. Что более показательно, Достоевский также был одержим идеей изнасилования или совращения несовершеннолетних девочек. Его первый роман, «Бедные люди», написанный в возрасте двадцати четырех лет (в 1844 году), взволновал русских критиков, потому что, казалось, он был полон жалости к несчастной молодой девушке Вареньке, соблазненной и преданной, и морального осуждения злодея, который торжествует в конце. На самом деле Достоевский был болезненно впечатлен идеей соблазнения и триумфом соблазнителя. Версилов, отрицательный герой садистского типа в романе «Подросток», Имеет склонность совращать несовершеннолетних девочек, а Свидригайлов в «Преступлении и наказании» и Ставрогин в «Бесах» действительно свершают изнасилование ребёнка.
   Самой характерной особенностью Достоевского является его двойственность, его стремление разорваться между двумя конфликтующими эмоциями, как правило, - любовью и ненавистью. В раннем произведении «Неточка Незванова» высокомерная девочка Катя осыпает поцелуями Свою подругу детства Неточку и говорит ей: «Мне очень хотелось любить тебя, а потом вдруг ненавидеть захочется...» И это типично. Версилов в «Подростке» выдвигает предположение, что он одержим «двойником», который стоит за ним и заставляет его делать обратное тому, что он хочет делать. «Право, мысленно раздваиваюсь и ужасно этого боюсь. Точно подле вас стоит ваш двойник; вы сами умны и разумны, а тот непременно хочет сделать подле вас какую-нибудь бессмыслицу...» Это то, что По назвал «бесом противоречия». Он заставляет убийцу, который не в силах больше опасаться, что его вот-вот обнаружат, неожиданно во .весь голос закричать о своей вине на улице. Психолог Виктор Франкл назвал это «Законом запасных усилий».
   Но значение этого раздвоения становится яснее в менее напряженных ситуациях. В «Подростке» Аркадий описывает, как его навестила мать, когда он был в школе-интернате: простая крестьянская женщина, она принесла ему немного еды. Он довел ее до слез, отказавшись принять еду, холодно заметив, что школьная еда более вкусная, и коротко обрезал ее полное слез прощание, указав, что остальные ребята смотрят, затем, когда она ушла, он рыдал от угрызений совести и хватался за носовой платок, который она ему дала. С другой стороны, рассказчик «Униженных и оскорбленных» замечает, что много раз испытывал подсознательное желание, чтобы кто-нибудь нанес ему рану или сказал слово, которое можно понять как оскорбление, так чтобы он потом мог выместить все зло на ком-нибудь. Когда Достоевский сам обнаружил, что женщина, в которую он был влюблен, перенесла свои чувства на школьного учителя без гроша в кармане, он немедленно стал лучшим другом учителя («он для меня дороже родного брата...») и заставил его сдать экзамен, который подготовил его для хорошо оплачиваемой работы.
 
   Настоящая проблема в данном случае заключается в отсутствии воображения - в определенном и клиническом смысле. У ребенка есть жажда насильственных эмоций - приведений и ужасов, - потому что его жизнь в общем-то не богата событиями. Том Сойер не отказывает себе в удовольствии помечтать о том, что будет чувствовать тетя Полли, если он умрет... Все это - просто попытка подогреть прохладные эмоции, и это законное использование воображения. Если вы воображаете потерю кого-то, кого вы любили, эффект даст перефокусировка этой любви, чтобы пробудить признательность. Это словно переместиться из кошмара в давно знакомую комнату. Если точно выразить это соображение, мы наслаждаемся, слушая стук дождя по стеклу, когда мы в тепле и безопасности; это эффект превращения обычной комнаты - не особо интересной - в небесное наслаждение. Любовники могут поссориться по той же причине: потому что они обнаружили, что удовольствие от выдумывания сильнее, чем удовольствие от спокойствия и ухаживания без особых событий.
   И здесь мы можем ясно увидеть, что настоящая проблема заключается в скуке, в нашем стремлении принять что-то как «само собой разумеющееся» и упустить значение опыта «Где жизнь, которую мы потеряли живя?» Если вы пристально смотрите на неподвижный объект, ваш взгляд расплывается; если вы хотите избежать этого, вам надо сохранить перефокусировку. Это основа того, что неправильно в человечестве, того, что католики зовут первородным грехом: это стремление наших ценностей помутнеть в скуке. Кризис заставляет их перефокусироваться. Достоевский знал это из опыта - он был приговорен к смерти расстрельной бригадой и приговор отменили в последний момент. Такой опыт сохраняется у человека на всю жизнь, постоянно спасая его от незначительных эмоций. Но Достоевский был человеком высоких эмоций; самодисциплина никогда не была его сильной стороной. На самом деле, без опыта его тюремного заключения и ссылки в Сибирь он, возможно, никогда бы не стал крупным писателем. Отсюда его попытки заставить себячувствовать, подвергая себя унижению. Отсюда потребность страдать в любых ситуациях, которые угрожали ему с завидным постоянством. В конце жизни он напоминал сварливого человека, который наслаждался пререканиями и провоцированием оскорблений, и, обижая людей, он любил затем устремиться к крайнему раскаянию и самоуничижению.
   Все это равносильно недостатку воображения. Воображение - это сила предвкушения. Я не прыгаю в море полностью одетый - не важно, насколько мне жарко, - потому что я могу предвидеть неудобство. Воображение можно рассматривать как вид некоего регулятора моего психологического здоровья, это что-то вроде термостата. Если термостат не работает, человек может делать абсурдные вещи, пытаясь привести баланс в порядок. Ван Гог отрезал свое ухо. Т. Е. Лоуренс нанял кого-то, чтобы его выпороли.
   В животном мире этот тип иррациональной реакции известен как «перемещенная активность». Зоолог Тимберген заметил, что когда колюшки оспаривают границы своих «территорий», обе особи неожиданно встают на головы в песок и начинают копать норы; злость обращается на песок. Серебристые чайки выдергивают траву; синицы вымещают свою ярость на листьях и почках. Фрэнк Харрис утверждает, что Карлейля видели разговаривающим с цветами поутру после своей первой брачной ночи - он обнаружил, что был импотентом. Это «перемещенная активность». Забивание гвоздей - это типичная перемещенная активность; это также можно увидеть в превратностях судьбы отца, когда у его жены есть ребенок. Перемещенная активность - это, строго говоря, не иррациональность; это просто более или менее сознательное решение позволить бесполезной энергии распространиться и найти отдушину через другой канал. Цель - восстановить эмоциональный баланс.
 
   В случае Достоевского сомнительно, что эмоциональные потрясения происходили большей частью по его вине, были следствием типичной русской лени и потворства своим слабостям. (Толстой думал так же; он сказал своему биографу, что думает, что Достоевский слаб и порочен.) Это не должно быть необходимым для того, чтобы моделировать ситуацию, которая приведет к унижению или раскаянию. Воображение - это инструмент, чья эффективность зависит от силы и серьезности, с которой он используется. Стремление Достоевского к потаканию своим желаниям приводило его к тому, что он предпочитал, проигрывать свои фантазии; он похож на человека, которому приходится считать на пальцах или шевелить губами во время чтения.
   Но, в конце концов, эта слабость произвела классическое - и пророческое - исследование о преступном складе ума на примере характера Николая Ставрогина в «Бесах». Ставрогин - единственный ребенок богатой женщины. Он провел много лет в Европе, получив блестящее образование. Вернувшись в свой родной город, он впечатляет людей своей серьезностью, суровым и рассеянным внешним видом, равно как и телесной красотой и очевидной силой; один из героев прозвал его «Принц Гарри». Но его поступки всех озадачивают. Он бьет в ухо местного губернатора на званном вечере. Затем он сражается на дуэли и стреляет в воздух - три раза - с предельным безразличием. Он позволяет мужчине ударить себя по лицу, и, несмотря на то что он явно с трудом сдержался, его глаза стали холодными и спокойными десять секунд спустя. Хотя он выглядел более чем привлекательно для того, чтобы подцепить привлекательную девушку, вышло так, что он женился на калеке, которая была почти слабоумной...
   В кульминационной главе романа (которую часто опускают в переводах), Ставрогин отправляется навестить священника, чтобы «исповедаться». Исповедь начинается описанием того, как он жил в Санкт-Петербурге распутной жизнью, в которой не находил удовольствия; у него была любовная связь со служанкой одной дамы, а также с ее хозяйкой, и он думал о том, чтобы позволить им двум однажды встретиться в его комнате - в качестве «глупой шутки». У него была истеричная домовладелица, которая часто била свою маленькую дочь, девочку в возрасте около десяти лет. Однажды исчез его перочинный нож, и домовладелица отшлепала свою дочь за то, что она украла его. После этого Ставрогин нашел нож в своей комнате и выбросил его. Он незамедлительно почувствовал, что сделал что-то подлое, и в то же время испытал приятное ощущение. Каждая подлость или чрезвычайно постыдная ситуация, в которую ему случалось попадать, всегда возрастала в нем, вместе с безграничной злобой, невероятным наслаждением. То же самое он чувствовал в моменты совершения преступления и в моменты, когда его жизнь была в опасности. Он говорит, что если бы он воровал, то чувствовал бы восхищение от осознания глубины своей низости. Однажды он украл деньги у бедного служащего, чтобы посмаковать эту свою «низость». Он также развратил ребенка, когда ее матери не было дома, но почувствовал после всего этого отвращение и оставил ее; позже он позволил ребенку повеситься, не попытавшись вмешаться.
   Все это следует модели происшествия между Аркадием и его матерью, но в более жестоком ключе. Монах зрит в корень проблемы, когда говорит, что порочные страсти и привычка к праздностисделали Ставрогина бессердечным и глупым. Но он не до конца понимает, когда говорит Ставрогину, что его исповедь рождена «из потребности сердца, смертельно уязвленного», а не из необходимости покаяния. Потому что исповедь - это еще одна попытка взволновать себя, «фокусируясь» на своей «подлости», и он расстроен тем, что священник не показал неприязни. Исповедь, подобно преступлениям, является попыткой восстановить договор с реальностью, чтобы испытать сильные чувства вместо внутреннего загнивания. Когда в конце романа он совершает самоубийство, он признается в письме: «Я пробовал везде мою силу... На пробах для себя и для показу, как и прежде всю мою жизнь, она оказалась беспредельною... Но к чему приложить эту силу - вот чего никогда не видел, не вижу и теперь... Мои желания слишком несильны; руководить не могут. На бревне можно переплыть реку, а на щепке нет...»
   Ставрогин страдает от усугубленной версии скуки, от которой школьник страдает во время слишком долгих каникул. Ели вы станете пассивным на слишком долгое время, «мускульное внимание» расслабится; энергия снизится; неожиданно перестанут появляться вспышки удовольствия. Это «эффект размывания». «Преступления» Ставрогина являются инстинктивной попыткой перефокусировать свои ценности. Он хотел бы испытать мучительное раскаяние. На самом деле, он испытывает только легкие приступы сожаления. Кьеркегор понял, каково решение проблемы. Имеется в виду пассаж из его работы «Или - или», где он утверждает, что мощнейший импульс рода человеческого - это необходимость избегать скуки. Но затем он указывает, что школьник может испытать сильный интерес, когда он играет с жуком в чернильнице или слушает стук дождя под карнизом. Потому что школьник уже подготовленк скуке; он укрепляет себя против нее, готовясь просидеть здесь следующий час или около того, и его не ожидает ничего интересного, разве только голос преподавателя; так что любое мельчайшее происшествие впечатляет его. Свобода требует этого начального усилия. Это противоположность лени: состояние подготовленности к тому, чтобы приложить большое усилие без особой награды... Однажды сознание сконцентрируется на этой попытке, оно снова станет чувствительным к ценностям, к смыслу.
   Сознание - это просто устройство для выражения смысла, так же как вольтметр - это устройство для регистрирования вольт. Но у вольтметра есть стрелка, подвешенная на пружине, и если пружина становится слишком слабой, он перестает работать. У сознания также есть такой эквивалент пружины: мускулы, которые используются для концентрирования внимания. Если этим мускулам позволяют становиться слабыми и ленивыми, - потому что кажется, что здесь нет стоящего «объекта внимания», - тогда сознание будет воспринимать реальность, не регистрируя его смысла. Это проблема Ставрогина. И это не только литературная или философская проблема. Это проблема мотивации Рэймонда Морриса, и Норманна Коллинза, и Иэна Брейди.
   Ближе к концу исповеди Ставрогина следует пассаж, который показывает, что Достоевский был не до конца честен. Ставрогин описывает, как он проезжал через маленький немецкий городок. После хорошей трапезы он засыпает на гостиничной кровати, и ему снится сон о «золотом веке». Кажется, он вдохновлен картиной Клода Лоррена в Дрезденской галерее под названием «Асис и Галатея»:
 
   Это - уголок греческого архипелага; голубые ласковые волны, острова и скалы, цветущее прибрежье, волшебная панорама вдали, заходящее зовущее солнце... Тут запомнило свою колыбель европейское человечество. Здесь первые сцены из мифологии, его земной рай... Тут жили прекрасные люди! Они вставали и засыпали счастливые и невинные... Мечта, самая невероятная из всех, какие были, которой все человечество, всю свою жизнь отдавало все свои силы, для которой всем жертвовало, для которой умирали на крестах и убивались пророки...
 
   Это видение золотого века - необходимый противовес к тем картинам спертости, грязи, переполненных многоквартирных домов, полных жалкими людьми, которые можно найти в романах Достоевского. Знаменательно, что этот сон приснился Ставрогину в маленьком немецком городке, когда он опоздал на поезд и полдня ждал следующего - время, когда он мог расслабиться, потому что ничего не надо было делать. Он замечает, что день ясный, что вокруг гостиницы расположены кусты и клумбы. Таким образом, снова мы видим, что это не просто вопрос человеческой скуки и отсутствия цели, а недостаток красоты. По-видимому, Достоевский говорит только о проблеме скуки и отсутствия смысла, ибо он наделяет Ставрогина качествами, которыми он сам никогда не обладал: богатство, красивая внешность, популярность среди женщин.
   Он подразумевает, что Ставрогин пресыщен опытом, «смыслом»; человек, который устал от всего и обнаруживает, что жизнь попросту тщетна... И затем он признается, что то, чего желает Ставрогин - это проникновения в смысл. Разговор о бессмысленности жизни - это что-то вроде кислого винограда, «волшебства» Сартра.
   Те же самые вещи можно найти в письмах Г. Ф. Лавкрафта; в 1924 году он писал Эдвину Баирду: «Моя повседневная жизнь является видом пренебрежительной летаргии, лишенной равным образом достоинства или безнравственности. Я не от мира сего, но, развлекаясь подчас с отвращением, наблюдаю за ним. Я не выношу род человеческий, его претенциозность и его шуршание, для меня жизнь - изящное искусство. Хотя я и уверен, что вселенная - это автоматический бессмысленный хаос, лишенный исходных ценностей или различий правильного и неправильного, я признаю, что наиболее художественным будет принять в расчет эмоциональное наследие нашей цивилизации, и последовать примерам, которые причиняют малую боль утонченной чувствительности». Это может быть почти отрывком из исповеди Ставрогина. Но в другом письме, написанном приблизительно в то же время, он говорит: «Книги - очень ничтожные вещи. Ни ты, ни я, несмотря на всех классиков, прочитанных нами, не имеем даже сотой доли радости Греции и Рима, которая приходит к миллионеру. Его машина и яхта позволяют ему бесконечно долго задерживаться под средиземноморскими небесами и впитывать всеми пятью чувствами торжество, которое мы никогда, вероятно, не узнаем, кроме как через плотный фильтр визуального воображения».
   Но возможно, разговор о недостатке красоты; или даже о недостатке опыта вводит в заблуждение. То, что хотел и Ставрогин, и Лавкрафт - это больше чем красота. Почему Ставрогин говорил о трех тысячах лет назад, о золотом веке? Он также думал об истории, о временах, которые спрятаны за тяжелой завесой настоящего. И в «Братьях Карамазовых» Алешино понимание смысла приходит на улице ночью, когда кажется, что тонкие нити протянуты между звездами и связывают с ними его душу, - видение, которое приводит на ум картину «Звездная ночь» Ван Гога. Нет, главная человеческая тоска - по смыслу, по «непохожести», по широким сферам безличныхзначений. Мы пойманы в маленьком собственном мире, который подавляет нас, душит нас; мы ходим по кругу в этом маленьком мире персонального значения подобно ослу, привязанному к столбу. Эти более широкие значения, «безличное», служат той же цели, что вода в радиаторе машины; они охлаждают двигатель. Быть пойманным в личности - это все равно, что всегда жить в крохотной комнате размером со шкаф; она скоро становится грязной и неопрятной. Все, что отвлекает нас от маленького личного мира, блаженно, даже порочные сплетни о соседях. Преимущество интеллекта в том, что он имеет более широкую область объективных интересов. Расширение интеллекта требует явных усилий - тех же усилий, например, что любитель музыки предпринимает, чтобы усидеть на длинных операх или симфониях. И награда пропорциональна этому усилию. Ученый, исследующий кристаллы через электронный микроскоп, или звезды через зеркальный телескоп, не нуждается в состоянии «обезличенности». Он может не прилагать настоящих усилий для этого и наполовину думать о некой ссоре в колледже. Но если он только что вернулся с научной конференции, где атмосфера была банальной и индивидуальной, он более вероятно погрузится в свою текущую работу с рвением и облегчением, потому что он стал явно осознавать то, чего он не хочет, а это создает сильное чувство того, что он хочет. Все кризисы или беспокойства имеют этот эффект разрушения нашей беззаботности и смещения смысла ценностей; но мы не должны нуждаться в этих кризисах. Мы должны быть способны сфокусировать ценности без этого.
 
   Достоевский снова затрагивает человеческую потребность в «безличном» в портрете Свидригайлова в «Преступлении и наказании». Свидригайлов - это еще один де Садовский антигерой: сильный, беспощадный, обладающий распутным вкусом к несовершеннолетним девушкам, вечно эрегированный пенис, страстно желающий лишить девственности все мировое девичество. Подобно Ставрогину, он страдает от скуки и, в конце концов, совершает самоубийство. Но одна из его самых знаменательных речей мы слышим во время его первой беседы с Раскольниковым: «Нам вот все представляется вечность как идея, которую понять нельзя, - что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное! И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность...»