В данном случае психология вполне проста для понимания. Легкость, с которой он может убивать, погружает Меркулова в постоянное состояние тревоги; когда он убивает, вы можете сказать, что он надеется, вопреки очевидности, что жертву убить не получится. Но тревога постоянна только потому, что сознание Меркулова инертно. Если бы он смог сильно заинтересоваться чем-то, одержимость бы ушла. Он поглощен мыслями о смерти, как человек, прикованный к своей кровати, одержим мыслями о картине, висящей на противоположной стене: поскольку больше не на что смотреть.
   Это состояние - бесцельности и скуки - приводит к тому, что Сартр назвал «головокружением от свободы». В работе «За пределами эго» он описывает случай молодой девушки, недавно вышедшей замуж, которая испытывает сильное желание подойти к окну своей квартиры - пока муж на работе - и подавать знаки мужчинам, подобно проститутке. Это не случай обычного сексуального вытеснения или нимфомании. Она была воспитана в монастыре; мысли о том, чтобы предложить себя незнакомцам, пугали ее; и именно из-за этого, ничего не делая большую часть дня, она чувствовала нездоровое желание сделать это.
 
   Андре Жид был первым французским писателем, который проанализировал психологию «незаконного действия» (в «Подземельях Ватикана»), хотя (как я указал) По и Достоевский уже сделали это. Незаконное действие - это не обязательно преступление. В «Le Roi Candaule» это незаконное действие благородства. В «Подземельях Ватикана» это убийство - турист столкнул своего попутчика с поезда без всякой на то причины. (Лафсадио, герой книги, всегда носит с собой кости для того, чтобы дать себе возможность сделать «незаконный выбор».) В «Прометее прикованном» действие включает как агрессию, так и благородство; банкир каждый день проходил по Парижскому бульвару, и ронял свой носовой платок. Когда кто-нибудь протягивал ему этот платок, банкир просил человека записать свое имя и адрес на конверте. Затем он ударял его по лицу и прыгал в такси. Позже он вкладывал в конверт купюру в 500 франков и посылал его своей жертве. Но большинство «незаконных действий» в работах Жида неизменно были действиями жестокости. И они на самом деле не благородны; их совершали во имя свободы и саморазвития. В «L’Immoralist» герой протестует против своей мирной и счастливой семейной жизни, которая подобна отдыху, когда ты не устал; он проголодался по опыту, который даст возможность саморазвитию, так что он таскает свою больную жену вокруг света до тех пор, пока она не умирает от истощения.
   Важным фактором, оказавшим влияние на Жида в молодости, было понимание того, что у него самого по отношению к себе есть только единственная обязанность - он никогда не должен быть «загроможденным», даже материальной одержимостью, воспоминаниями или другими людьми. Мэнсон наверняка никогда не читал Жида; но он проповедовал именно это. (Патриция Кренвинкел, как пишет «Лайф», уволилась с работы, не забрав чек с зарплатой, и оставила свою машину на стоянке, когда решила стать членом семьи.)
 
   Жид умер в 1951 году; в это время Сартр начал исследование психологии «незаконного действия». Жильбер, главный персонаж рассказа «Герострат», устал от ощущения собственного ничтожества и решает, что совершит преступление, которое сделает его знаменитым; он застрелит пятерых случайных человек на улице - для того, чтобы продемонстрировать свою нелюбовь к человечеству, - и затем убьет себя. Он, конечно же, не справляется с этим. Но 12 ноября 1966 года Роберт Бенжамин Смит, восемнадцатилетний студент, вошел в красивый салон в Мессе, Аризона, заставил пять женщин и двух детей лечь на пол лицом вниз и затем выстрелил им всем в затылок; пятеро человек скончалось. Смит, которого знали как тихого, невспыльчивого молодого человека, сказал полиции: «Я хотел стать известным - приобрести себе имя». Поскольку Сартр сам был неагрессивным человеком, персонажи его книг никогда бы не сделали что-нибудь столь эффектное, как подобный поступок. Его неуместные действия являются бегством от скуки. (Персонаж книги «L'Age de Raison» описывает человеческое существование, как «пить себя, не испытывая жажды».) Настоящей проблемой большинства персонажей его трилогии «Chemins de la Librete» является то, что они находятся в свободном полете и не имеют ни малейшего представления, что делать со своими жизнями. Один из его героев, Матью, протыкает ножом руку просто для того, чтобы продемонстрировать девушке, что он чувствует себя свободным. Его ученик Борис крадет книги по той же самой причине (он считает до пяти, затем берет книгу). Друг Матью, Даниель, гомосексуалист, не только отказывается одолжить Матью деньги, которые нужны ему, чтобы оплатить аборт, но и составляет план, чтобы заставить Матью жениться на девушке; он делает это потому, что одолжить Матью денег - это было бы разумно и логично, а он предпочитает не действовать разумно. (Позже он сам женится на беременной девушке; из-за того же самого духа абсурдности.) В конце Матью предпочитает умереть, защищая церковную башню от наступающих немцев - снова без особых причин, или даже потому, чтоне было особой причины. А в пьесе «Le Diable et le Bon Dieu» герой принимает пари, что он не сможет делать добро так же легко, как он делает зло. С тех пор как Бог мертв, говорит Сартр, нет никакого различия, делает ли он добро или зло. Человек свободен; он может совершать добрые дела, руководствуясь чувством злости, или злые дела из добрых побуждений; а поступок сам по себе не является ни хорошим, ни плохим.
   Ясно, что мы вернулись к позиции, изложенной де Садом, основанной на воле к власти. Де Сад также утверждает, что с тех пор, как Бога не существует, нет действий хороших или плохих самих по себе; следовательно, единственной причиной для любого действия является удовольствие, которое оно может дать. Сартр идет на один шаг дальше, чем де Сад в разработке психологии, которая объясняет эту позицию. По утверждению Сартра, любой человек в основе своей одинок, он живет в своей собственной частной вселенной. «Каждый из нас думает о ключе, каждый в своей собственной тюрьме». Я посмотрел вокруг себя и увидел целую вселенную, настоящие предметы и надежных, настоящих людей. Но когда я посмотрел внутрь себя, я нашел что-то вроде пустоты, подобной ноющему зубу. Основной человеческий опыт, по Сартру, состоит из различных способов ощущения этой пустоты: стыд, смущение, неуверенность, недостаток самоуверенности, - словом, - в самосознании. Все, что делает человек, говорит Сартр, - он пытается избежать этого чувства самосознания. Он пытается действоватьсамоуверенным способом для того, чтобы внушить людям мысль, что он является силой природы. Он ищет любовь, потому что это заставляет его чувствовать по-настоящему - быть влюбленным. Но, говорит Сартр, любовь никогда не может быть удовлетворительной для личности с высоким самосознанием, потому что человек осознает, что быть влюбленным на самом деле означает желание заставить остальных людей любить тебя, и к тому же самому стремятся остальные. Так что НИКТО не получает того, что хочет. И это, в соответствии с Сартром, объясняет садизм. Когда один человек причиняет боль другому, он чувствует по-настоящему, полноценно. Но опять же, это не может удовлетворить разумного человека. Как только он посмотрит в глаза другого человека, он увидит, что она принадлежит сама себе, что надолго овладеть ею нельзя, что даже если она захочет «полностью отдаться», она не сможет; она остается в своей вселенной, а он остается в своей. (Руперт Брук выражал подобный взгляд на любовь тремя десятилетиями раньше: влюбленные остаются «каждый в своей одинокой ночи, каждый со своим призраком».)
   Таким образом, в соответствии с Сартром, человеческие отношения являются основной причиной конфликта, как если бы каждый человек был хищником или каннибалом, а остальные люди были его едой. Инстинкт разрушения, по Сартру, является попыткой почувствовать свободу и реальность, чтобы стать деятелем вместо жертвы.
 
   Эта точка зрения, очевидно, приводит нас ближе к пониманию Мэнсона или Брейди. Однако не так сложно указать на несоответствия. Следуя Сартру, человек никогда не может избежать чувства «зубной боли»; он может забыть о ней, как вы можете забыть о боли, но он не может заменить ее противоположным: чувство бытия столь же реально и полно, как и материальный предмет, бытия «полностью самим собой».
   Но это неправда. Пик опыта так же близок здоровым людям - как показывает Маслоу, - как депрессия - нездоровым. И на пике опыта человек испытывает чувство свободы и реальности.
   Это приводит меня к одному из главных аргументов этой книги. Ключ лежит в слове «депрессия». Чувствовать себя подавленным - это значит испытывать чувство низкого внутреннего давления. Пик опыта - это чувство высокого внутреннего давления. Почему бессонница является таким неприятным ощущением? В конце концов, лежать в теплой, удобной кровати должно быть достаточно приятно. Почему это может превратиться в нечто вроде предвкушения ада? Просто потому, что расслабленное сознание «лишено давления», и любое незначительное раздражение неизбежно навязывается. Мухи становятся слонами. Китайская пытка водой основана на том же принципе; такова и «черная комната», которую используют для промывания мозгов. Для большинства людей, страдающих бессонницей, песня-скороговорка У. С. Гилберта: «Когда ты лежишь без сна с давящей головной болью» слишком реальна, чтобы быть смешной.
   Из-за бессонницы или скуки сознание, кажется, становится легким, словно воздушный шар. Оно лишено силы; оно находится во власти того, что его окружает, так что все, что происходит, сдувает его с курса. Минутное размышление подтвердит истинность этого: все состояния депрессии, - страдание, скука, тошнота, - являются настроениями, в которых сознание становится подобным воздушному шару. С другой стороны, когда человек становится взвинченным, счастливым, целеустремленным или обнадеженным, сознание становится тяжелым, мощным; воздушный шар превращается во что-то более похожее на кувалду. По теории Эйнштейна, тело в движении фактически тяжелеет, и, похоже, это, несомненно, можно применить по отношению к сознанию. Когда оно ведет к важной цели, то кажется, что оно тяжелеет.
   Поскольку целеустремленная деятельность придает сознанию чувство веса, реальности, человек интуитивно разыскиваетцель. Казанова обнаружил, что когда он входит в девушку первый раз, он чувствует себя настоящим, полным, богоподобным. Когда он занимается с ней любовью несколько раз, новизна уходит; так что он ищет еще одну девушку - для того, чтобы вызвать ощущение богоподобия, чтобы превратить сознание в кувалду. Шерлок Холмс в промежутках между расследованиями принимал дозы морфия для того, чтобы притупить боль скуки. «Я не могу жить без напряженной умственной работы, - говорит он Ватсону. - Ради чего еще здесь жить?.. Какая польза от исключительных способностей, доктор, если нет возможности применять их?» [54]. И при других обстоятельствах он говорит Ватсону: «Мое сознание подобно разогнавшемуся двигателю, разрывающемуся на куски из-за того, что его не соединили с работой, для которой он был сконструирован».
   Но что это за работа? - вот в чем заключается проблема. Эдгар Ли Мастерс выразил основное человеческое затруднение в своей поэме «Профессор Ньюкомер» [55]в «Антологии Реки Спун»:
 
 
Все смеялись над полковником Причардом
Из-за того, что он купил столь мощный двигатель
Что он сломался и разрушил шлифовальный станок
На котором его запустили.
Но это же комедийная шутка:
Толчок природы, который сделал человека
Из его мозга развилась духовная жизнь -
О, чудо света! -
Тот же самый мозг, с помощью которого обезьяна
и волк
Получают еду и убежище, и порождают себе
подобных.
Природа заставила человека сделать это,
В мире, где она не дает ему ничего делать
В конце концов (хотя сила его души
вращается
В бесполезной трате сил, Чтобы связаться с мельницами богов) –
Но получить еду, убежище и порождение себя!
 
 
   Сознание - это машина сосредоточения. Это цель, с которой оно было создано: чтобы позволить нам сфокусироваться и сосредоточиться на значениях, для того, чтобы иметь возможность следовать им сознательно и намеренно, а не на ощупь и слепо. Всякий раз, когда мы используем сознание для этой цели, эффект больше напоминает сжимание кулака; оно уплотняется и увеличивается в весе, и мы испытываем ощущение реальности. Если их оставить «несжатым», не сосредоточенным слишком надолго, результатом будет чувство «отсутствия жизни», неготовности.
   Уже начинает проясняться, что сбило с пути семью Мэнсона. Для всех их разговоров о свободе, любви, самовыражении, они все были пассивными. Долгие собрания с «кислотой» и марихуаной довели бы эту тенденцию до бездействия. В соответствии с доктринами Мэнсона этот жизненный путь должен был дать им свободу; вместо этого он создал чувство удушья.
   Самое странное в человеческом сознании заключается в этой склонности выискивать предметы, которые дадут повод для сосредоточения. Это абсурдная тенденция: это как если бы когда вы испытываете зуд, вы смотрели бы вокруг, чтобы найти что-то, чем можно почесаться, не подозревая о том, что вы можете сделать это с помощью своих ногтей. Эта психологическая странность объясняет сексуальную извращенность. Секс создает чувство того, что вы «более живы», чувство резкости и четкости, подобно отличному осеннему полудню, но не секс сам по себе создает эту четкость. Он только мотивирует вас сосредоточиться сильнее, чем обычно, чтобы сделать большее усилие для фокусирования. Это усилие и создает резкость и четкость. Мы не способны полностью осознать это непроизвольное отношение, допускающее, что сексуальные стимулы, так или иначе, действуют по направлениюк самосознанию. Так что затем, при других обстоятельствах, мы прилагаем меньше усилий, и результат менее приятен, мы удивляемся, что случилось, почему ощущения потеряли свою остроту. Представляя, что стимулирующее действие направлено на осознание, ответом бы показалось добавить стимул, добавить некий элемент шока или удивления к сексу. Это можно сделать, например, разместив над кроватью зеркало в полную длину, или стимулировав возбуждение с помощью порнографии, или когда девушка одевается в черное нижнее белье в сеточку, или разыгрывая фантазии об изнасиловании. Возрастающий стимул просто вызывает рост сосредоточенности. Но мы продолжаем думать об этой сосредоточенности как о чем-то, что должно быть возбуждено, подобно мертвой лягушачьей ноге, вместо осознания того, что это живоймускул и что живой мускул можно усилить напряжением.
   Подобное «пассивное заблуждение», которое я описываю, - самый главный враг человека. Потому что это означает, что всякий раз, когда ему комфортно, всякий раз, когда нет никакого вызова, который поддерживал бы его деятельность, человек склонен к тому, чтобы впасть в апатию. И спустя немного времени апатия превращается в чувство удушья. Каждый знает это чувство - оно возникает, если вы смотрите телевизор слишком долго или заставляете себя читать толстую книгу просто для того, чтобы узнать что случилось в конце. Если не разгонять это чувство действием, оно превращается в чувство диспепсии и общей подавленности и, в конечном счете, в стремление к тому, чтобы случилось что-то яркое.
   «Пассивное заблуждение» естественно для человечества, поскольку наше младенчество слишком длительно по сравнению с периодом детства других животных. Птица проводит только несколько недель своей жизни, сидя с открытым ртом в ожидании своей матери, которая бросит червяка; затем она должна сама заботиться о себе. В примитивных или грубых обстоятельствах человеческие дети также довольно рано достигают степени независимости. Но с тех пор как главным человеческим интересом стал комфорт и безопасность, и он направляет всю свою энергию и изобретательность на то, чтобы достичь их, большинство людей может рассчитывать, по крайней мере, на пять лет родительской защиты. Затем эти обязанности принимает на себя детский сад, затем младшие классы средней школы… Так что в основном современный цивилизованный человек может надеяться на разнообразные формы защиты до тех пор, пока он не станет взрослым. Даже если у него есть склонность к независимости и приключениям, возможности для этого уменьшаются от десятилетия к десятилетию. Все в современной жизни благоприятствует беспрепятственному развитию пассивного отношения к действительности, и из этого вытекает неудовлетворенность и потеря жизнеспособности.
   Неудовлетворенность требует чего-нибудь, на что она могла бы излиться; и она находит идеального козла отпущения в той абстракции, которая называется «обществом». Поскольку общество являетсяабстракцией, созданной неправильным использованием языка. Общество состоит из исполненных благих намерений людей, все живут своими собственными жизнями и делают все для того, чтобы жить. Когда мы говорим о преступнике: «Он выплачивает свой долг обществу», мы совершаем преступление против логики; это то же самое, что сказать «Он выплачивает свой долг атмосфере». Он не может быть должным «обществу» до тех пор, пока не ограбит каждого члена персонально.
   И преступник также верит, что «общество» существует и что «оно» посадило его в тюрьму. И если с ним плохо обращались в тюрьме, в нем может развиться одержимость тем, чтобы «отомстить обществу» - что опять же невозможно до тех пор, пока он может только грабить и стрелять в индивидуумов. Кюртен, Дюссельдорфский садист, сумел убедить себя в том, что его убийства были совершены не ради сексуального желания, а ради стремления заставить общество «заплатить» за то, что он пережил в тюрьме. Когда люди открывали газеты и читали, что еще один ребенок найден убитым, - это он наказывал их за то, что они посадили его в тюрьму...
   Позиция политического убийцы (ассасина) в чуть большей степени морально оправдана по логическим мотивам. Иногда жертвой действительно являетсятиран, и его смерть меняет ход истории на относительно бескровный путь. Но, взглянув мельком на список королей и правителей, которые были убиты с 1870 года, можно обнаружить, что лишь несколько убийств были совершены ради этого. Российский царь Александр II был либеральным царем, и его смерть не принесла никому добра. Итальянский король Умберто I, убитый анархистом по имени Брески в 1900 году, был довольно безобидным, если не считать, что он был отчасти консервативным старым джентльменом. Таким же был французский президент Сади Карно, которого в 1894 году зарезал анархист. (Эдвард Хюамс, который приводит доводы в пользу политического убийства в своей книге «Лишение жизни - не убийство», признает, что Сади Карно был не более чем «козлом отпущения».) Австрийская императрица Елизавета, зарезанная в 1898 году «социалистом» по имени Лючени, была убита исключительно потому, что была императрицей. («Но это должен быть кто-то важный, тогда об этом напишут газеты...»). Смерть двух американских президентов, Гарфилда и Мак-Кинли, не служила для каких-нибудь видимых целей, за исключением того, чтобы сделать их эксцентричных убийц (Гито и Цолгоша) знаменитыми. Герцог Франц Фердинанд, убитый славянскими патриотами, сам был защитником славян в Австро-Венгерской империи [56]. Большинство подобных убийств проникнуты духом абсурдности, словно это были несчастные случаи или жертв с кем-то перепутали. Ассасин убивает, поскольку он скучает и разочарован, и его голова полна некоторыми беспорядочными идеями о справедливости, и любой, кто «привилегирован», является подходящей мишенью, вне зависимости от того, связан он с действительной несправедливостью или нет...
   «Между революционерами и обществом идет война на смерть», как сказал Нечаев в «Революционном Катехизисе», который он сочинил вместе с Бакуниным - странное утверждение, которое приводит к тому, чтобы спросить, чем он подразумевал заменить общество? Это типично для запутанного и «волшебного» мышления «ассасина». Ему не хватает проницательности, чтобы понять, к чему эта самонеудовлетворенность, и он обращает ее против «общества» подобно тому, как раздражительный человек «отрывается» на своей семье.
   Это приводит нас к сути проблемы «немотивированного убийства». Олдос Хаксли, описывая свои ощущения под наркотиком мескалином, признался, что он может породить состояние параноидального страха: «Если вы начали двигаться по неправильному пути, все, что случилось, может быть доказательством заговора против вас...» Психоделические наркотики, несомненно, способствовали параноидальным склонностям Мэнсона: но не обязательно принимать психоделические наркотики для того, чтобы стать параноиком в современном мире. Хаксли объясняет проблему шизофреника:
   «Он напоминает человека, постоянно находящегося под воздействием мескалина, и поэтому не может выключить чувство реальности, которая недостаточно священна для того, чтобы жить в ней. Он не может объяснить ее, потому что она - самый упрямый из основных фактов. Поскольку она никогда не позволит ему смотреть на мир просто человеческими глазами, она пугает его необходимостью беспрестанно интерпретировать эту странность, это интенсивное горение значимости, как будто олицетворения недоброжелательности других людей или даже космической. Это может толкать на самые безнадежные контрмеры, от смертельного насилия на одном конце шкалы до кататонии или психологического суицида - на другом». («Двери Восприятия».)
   Проще говоря, мескалин, как и шизофрения, создает «широко открытое» состояние сознания, так что вы не можете задвинуть заслоны, скрывающие пылающий свет реальности, который пробивается внутрь. Подвергнутое этой бесконечной агрессии, сознание становится напуганным и изнуренным; развивается недоверие ко всему. В современном городе это состояние все чаще и чаще становится всеобщим. Жизнь является беспорядочной, странной и обезличенной. Но приходит время, и каждому человеку, даже самому экстравертному, хочется уйти в себя, свернуться комочком, подобно ребенку в теплой кровати, и накрыться одеялом. Социологи часто комментируют, что люди в больших городах не знают своих соседей - обычное объяснение заключается в том, что вокруг слишком много людей, чтобы всех их узнать. Это абсурд; теоретически познакомиться с жителями из соседней квартиры не сложнее, чем с обитателями соседнего дома в деревне. Истинное объяснение подобного явления заключается в том, что напряжение городской жизни вызывает отвращение, сжатие как самозащиту, желание заниматься своим делом. Деревенские жители, успокоенные убежденностью в том, что горизонты узки, готовы проявить интерес по отношению к соседям. Человек, выросший в маленькой деревне, обычно воспринимает людей как порядочных и добрых, поскольку видит, что они проявляют активный интерес к делам друг друга. Большой город оглушает своих жителей шумом и многообразием; им приходиться учиться игнорировать это; и, делая это, они игнорируют остальных людей. Решение «заниматься своим делом» является, на самом деле, легкой формой шизофрении, самостоятельно выбранным чувством изоляции, которое может легко превратиться в отчужденность.
   Несколькими веками раньше главенствовала религия; спустя век после этого - гуманизм Диккенса. К 1960 году общее влияние Дарвина, Маркса, Фрейда, Шпенглера, и двух поколений пессимистической интеллигенции - чей пессимизм, похоже, объяснялся созданием водородной бомбы - разрушил все возможные причины для оптимизма по поводу настоящего или будущего. Не было противодействующей силы, способной оказать сопротивление «неврозу цивилизации», который превратил Мэнсона и его последователей в мстителей, назначивших себя самостоятельно. «Я не испытывала таких чувств к Шарон Тейт, как все, для меня она была манекеном в магазине, - говорила Сьюзен Эткинс. - Она звучала словно персональный компьютер. Она продолжала просить и умолять, просить и умолять, я устала это слушать и поэтому зарезала ее». Прокурор спросил Сьюзен: «Семь мертвых тел, - не слишком ли много для вас?». «Разве? Миллион смертей от напалма, от вашего правосудия, - не слишком ли много?». Нелогичность расшатывает сознание - до тех пор, пока не найдет ключ к разгадке. Шарон Тейт была манекеном, компьютером, а значит, была приговорена по целому набору стандартов членами «семьи». Но как живой человек может произвести впечатление статуи? Потому что она была частью «заговора»: заговора статуй и роботов против «настоящих людей». Сьюзен Эткинс страдала от реальности двадцатого века, - подобные иллюзии заставляли монахов верить в то, что люди, корчащиеся на полу, одержимы демонами. Она жила в параноидальном мире вселенской враждебности.