Уильямс Тэд. Гора из черного стекла

   «Сообщи мне, что я должен знать про Одиссея».
   А вслух он сказал:
   – Я не думаю, что нам есть о чем говорить. Я не могу участвовать в битве. Я болен. Мне плохо. – Он хотел добавить что-нибудь уместное про богов, но еще не научился импровизировать.
   «Одиссей, сын Лаэрта, – зашептала черепаха. – Самый умный из греков. Знаменит своими уловками. Но хотя он сильный воин, лучший из захватчиков лучник, но не захотел идти на Трою и притворился сумасшедшим…»
   Человек, чью биографию сообщали собеседнику на ухо, снова заговорил, и Орландо пропустил начало.
   – …найти понимание между нами.
   – Мы не знаем, о чем ты говоришь, – Фредерикс явно забеспокоилась. Орландо дал знак подруге замолчать.
   – Я не расслышал, что ты сказал, – болезнь иногда мешает мне думать. Повтори, пожалуйста.
   – Болезнь? – переспросил Одиссей. Улыбка не смягчила резкость его тона. – Или голос в ухе? У тебя птичка или что-то другое? Пчелка? Может, богиня?
   У Орландо все похолодело внутри.
   – Я… я вас не понимаю.
   – Ладно, я ведь тоже рискую. – Одиссей наклонился вперед, он снова говорил резко и осмотрительно. – Вы ведь не отсюда. Вы ведь не часть этого… этой симуляции.
   Фредерикс резко выдернула меч из ножен. Одиссей не шевельнулся, когда подружка Орландо приставила ему меч к горлу.
   – Мне… мне убить его? – спросила Фредерикс.
   «Можно было постараться быть чуть естественнее, Фредерикс». Орландо стало плохо, он задыхался, как бывает в кошмарном сне. Он снова пожалел о былой силе. Когда Таргор был в расцвете сил, он мог бы и этого воина скрутить в бараний рог, но вот Фредерикс вряд ли, в любом симе.
   – Пусть говорит, – с трудом произнес он. Если Братство добралось до них, нет смысла убивать их посланца, даже если бы они могли это сделать.
   – Прекрасно. – Одиссей встал и развел руки в стороны, показывая, что у него нет оружия. – Я уже говорил, что рискую, но я пойду еще дальше, чтобы показать, что у меня мирные намерения.
   Он посмотрел на Орландо, затем на Фредерикс, оглянулся посмотреть, нет ли кого-нибудь еще в хижине. Он заговорил торжественно-официально, как обращается посланец одной страны к другому.
   – Со мной говорила золотая арфа.
   Орландо ждал продолжения. Но похоже, продолжения не предполагалось.
   – О чем вы говорите?
   – Золотая арфа. – Одиссей сощурил глаза, явно ожидая эффекта от своих слов. – Золотая арфа.
   Орландо посмотрел на Фредерикс, подозревая, что пропустил что-то, но его подруга тоже выглядела озадаченной.
   – Мы не знаем, о чем вы говорите. – Орландо вдруг пришла в голову мысль, от которой волосы зашевелились на голове – может, это какой-то пароль Братства? Не поторопились ли они признаться, что не являются частью симуляции, а теперь, не зная пароля, показали, что им здесь не место? Единственным утешением служила растерянность Одиссея, когда его прелюдия не удалась, он был скорее озадачен, чем насторожен. Он пялился на Орландо, явно не зная, что делать дальше.
   – Похоже… похоже я ошибся, – незнакомец снова сел. – Пожалуй, уже поздно пытаться делать вид, что я хочу уговорить вас участвовать в битве за Трою?
   Орландо хотел было улыбнуться, но страх был еще совсем рядом.
   – Сначала скажите, кто вы на самом деле, тогда, возможно, мы сможем поговорить.
   Царь Итаки развел руками:
   – А вы мне скажете, кто вы, не зная того, с кем говорите? Не думаю. Тогда вы понимаете мое положение.
   Фредерикс все еще стояла с мечом в руке. Орландо рассматривал собеседника и думал. Что бы там ни было, им сейчас не угрожает никакая физическая опасность. Стоит только позвать, и воины Ахилла ворвутся в хижину, а он не сомневался, что у них принято сначала делать, а потом задавать вопросы.
   – Ладно. Давайте поговорим. Не могли бы вы отодвинуть табуретку, вы слишком близко сели.
   Незнакомец с достоинством кивнул и сделал, как просил Орландо. Он уселся посередине между дверью и кроватью и криво усмехнулся.
   – Неплохая задачка на логику. Мы многое знаем, но не можем сказать, потому что не знаем, с кем разговариваем. – Он задумался, покусывая губы. – Давайте говорить об общих вещах. Мы можем поговорить о том, что знаем, но стараясь не ущемить ничьих интересов.
   Фредерикс заволновалась, но Орландо не увидел в этом предложении ничего плохого.
   – Хорошо.
   – Не хочу вас обидеть, но я легко догадался, что вы – не часть симуляции. Вы говорите не так, как все здесь, вы слишком часто употребляете сокращенные формы, а вот тот, кто создавал симуляцию, предпочитал некоторый налет старины.
   – У меня лучше получается, когда я здоров, – возразил смущенный Орландо. – Это… – Он чуть не произнес имя Фредерикс – может, незнакомец пытается подловить его? – Это все Патрокл, ему надоедает говорить, как все, и тогда… он проговаривается. То есть говорит как обычно.
   – Большое тебе спасибо, – сердито буркнула Фредерикс.
   – Мы все знаем, что это симуляция, – продолжил Одиссей, – Мы также знаем, что это часть большой Сети, так?
   Орландо кивнул:
   – Конечно, все это знают.
   Незнакомец хотел что-то сказать, но передумал.
   – Хорошо, мы признаем этот факт, – заговорил он после паузы. – Большинство участников в этой симуляции марионетки, но есть и пришлые. Из реального мира. Как мы трое.
   – Да, вместе с вами.
   – А если я помяну некое… братство? – спросил Одиссей.
   Фредерикс заволновалась, но Орландо знал, что до этого дойдет, – такой вопрос невозможно обойти.
   – Братство Грааля, да?
   – Да.
   Но ни одна из сторон не желала говорить о Братстве, потому что тогда станет ясно, поддерживают они Братство или противостоят ему, а это может разрушить доверие, которое они только начали создавать.
   Дело продвигалось страшно медленно – шажок за шажком, очень осторожно, так прошел почти час. Они обменялись осторожными замечаниями о природе Сети, но их сдерживала необходимость говорить неясно и в общем. Почти весь уголь в жаровне прогорел, в комнате стало темнее. Снаружи прокричали полночь, менялись часовые.
   Наконец Орландо решил, что больше ждать не может, – если не меняться чем-нибудь существенным, обмен пустыми фразами мог длиться несколько дней, а он уже давно признал, что время не его союзник.
   – А расскажите про золотую арфу, – попросил Орландо. – Когда вы вошли сюда, вы сказали, что говорили с золотой арфой. Что это? Что вы можете нам рассказать?
   Одиссей погладил свою бороду.
   – Не слишком вдаваясь в подробности… это послание, которое мне кто-то оставил. Там было сказано… – Он остановился, подумал и продолжил; – Там говорилось, что меня ищут. И что они меня узнают, если я скажу, что говорил с золотой арфой, – Он удивленно поднял бровь. – Но вы сказали, что ничего про это не знаете.
   – Нет, – ответил Орландо, – Но я, кажется, начинав понимать. – Он замолчал – это как лезть рукой в темную дыру, там могут оказаться сокровища, а может страшный ядовитый паук. – А эта арфа… она сначала была чем-то другим?
   – Что-то другое? – Одиссей вдруг замер. – Что ты имеешь в виду?
   – Ты меня слышал. – От напряжения у Орландо закружилась голова – он чувствовал, что либо расплачется, либо рассмеется, – Это же твоя дурацкая арфа, ты и говори.
   Незнакомец просто окаменел.
   – Нет, – наконец ответил он. – Но… после того как она побыла арфой, она превратилась во что-то другое.
   – После? – Это сбило Орландо – он-то думал о видении золотого города, который для Рени и ее спутников сначала являлся в виде золотой безделушки. – Хорошо, после того как она перестала быть арфой… она осталась золотой?
   – Да. – Это было похоже на то, как открывают карты картежники, когда играют по высоким ставкам. – Да, она стала… маленькой золотой безделушкой.
   – Опа! Очень похоже на то, что посылал Селларс! – воскликнула взволнованная Фредерикс.
   – Фредерикс! – У Орландо побежали мурашки по телу. Он посмотрел на незнакомца, но взгляд того не стал злобным, он не вскочил, источая угрозу. Напротив, «Одиссей» казался еще более озадаченным, чем раньше.
   – Селларс? – Он явно был растерян. – Кто такой Селларс?
   Орландо впился в него глазами, стараясь убедиться, что это не игра.
   – Давайте проверим, говорим ли мы об одном и том же. Кто-то дал вам арфу или показал арфу, она передала вам сообщение, а потом превратилась в маленькое золотое… что?
   Лицо незнакомца ничего не выражало, но он надолго замолк.
   – Кристалл. Похоже на алмаз, но сделанный из золота, а внутри него как бы горел огонь.
   Орландо почувствовал облегчение. Или Братство начинало подбираться уж очень издалека к людям Селларса, или перед ним был как раз человек Селларса.
   – Кристалл. Мы тоже его находили.
   – Я в недоумении, – признался Одиссей, – Вы… как вы получили его? Я думал, только я… Я думал я один такой.
   – Нет, нас не так мало. – Вдруг у Орландо мелькнула грустная мысль. – По крайней мере, было немало. Но по какой-то причине вы не добрались до золотого города, поэтому не встретили их, не встретили Селларса.
   – Золотой город? – Пол растерялся. – Вы дважды произнесли имя Селларс. Можете сказать, кто это?
   Орландо снова задумался.
   – В вашем послании… говорилось что-то еще?
   Человек, который выглядел Одиссеем, сделал паузу, потом прочитал по памяти:
   – «Если ты нашел это – ты сбежал. Ты был пленником, ты сейчас не в том мире, где родился». – Он нахмурился от усилия. – Вроде похоже. Мне следовало запомнить его наизусть, – извинился он, – но тогда события развивались с невероятной быстротой.
   – Это все?
   – Нет. «Все вокруг тебя не настоящее, но они могут причинять тебе боль и даже убить. Тебя будут преследовать, и я смогу помогать тебе только во сне».
   – Во сне? – повторил Орландо. Он почувствовал, что волосы на затылке снова встают дыбом, на этот раз от удивления. – Во сне…
   – «Остальные, посланные мной, будут ждать тебя на реке. Они узнают тебя, если ты скажешь им, что золотая арфа говорила с тобой». – Незнакомец снова помолчал. – Вам это что-нибудь говорит?
   – Вас зовут Джонас? – вдруг спросил Орландо.
   Ему показалось, что сейчас бородатый царь Итаки выпрыгнет в дверь и исчезнет в ночи. Глаза его стали огромными и блестящими, как у оленя, вышедшего из кустов и попавшего в свет фонарей охотников. Но тут Орландо увидел, что глаза собеседника блестят от слез.
   – О боже, – прошептал он. – Да, я Пол Джонас. О боже… Вы пришли, чтобы вытащить меня отсюда?
   – Это Джонас! – разволновалась Фредерикс – Опа, Гардинер, у нас получилось. Это полный, полный восторг!
   Но Орландо видел надежду, которой сияло лицо бородача, и прекрасно понимал, что когда тот узнает, кто они и насколько они сами беспомощны, то будет очень сожалеть об этом жестоком моменте.
   Когда разговор пошел спокойнее, Пол Джонас сел поудобнее на своей табуретке.
   – У тебя измученный вид, – сказал он Орландо. – Мы не спим всю ночь и можем говорить еще много часов, но нам всем нужно поспать.
   – Я устал, – ответил Орландо. – Но я не… я серьезно болен. В реальной жизни.
   Фредерикс озабоченно посмотрела на него. Орландо попытался улыбнуться.
   – Я просто не могу прийти в себя, – продолжил Джонас. – После всего, что было. Все это так странно, столько всего происходит – жуки, мультяшки. – Он смущенно улыбнулся. – Должен признаться, что случались и приятные вещи.
   Даже из глубин своего страдания Орландо не мог не жалеть этого человека.
   – Я бы так не смог, – сказал он Полу, – Пройти через все это, даже не зная зачем.
   – И смог бы, и прошел, – возразил Джонас – А что еще остается делать? Но мы ведь так и не знаем зачем. Совсем не знаем. Просто не верится, что ты тоже видел женщину-птицу.
   Орландо послышалось разочарование в его голосе.
   – Но мы ее не знаем – не так, как ты. Она всего лишь… проявила к нам интерес, что ли.
   Джонас размышлял и при этом дергал себя за бороду.
   – Так много еще нужно узнать. Кто она и почему перемещается из симуляции в симуляцию, как… как ангел? А Близнецы…
   – Я думаю, это самое непонятное, – вмешалась Фредерикс – Они просто ужасны, нам хватило одного раза. Представляю, каково вам пришлось, когда они за вами гонялись.
   – Хуже просто некуда, – мрачно подтвердит Джонас.
   – Селларс говорил, что Братство держит вас в плену, – Орландо с трудом удерживался от сна, но спать он не мог, ведь нужно еще столько обсудить, а болезнь пускай подождет. – И что вы представляете для них угрозу. Вот поэтому мы и должны были вас найти.
   – Да, жаль, что ваш загадочный мистер Селларс не сказал, почему я представляю угрозу. Я не только не чувствую, что для кого-то опасен, «это помогло бы мне как-то заполнить хоть частично огромный провал памяти. Господи, когда я услышал свое имя, я… я подумал, что вы можете вернуть мне все, скажете, почему все это произошло. – Его лицо просветлело. – Хватит об этом, я только что назвал ту загадочную женщину ангелом. Я много думал об этом, еще когда только пришел в этот мир, когда понял, что у нее могут быть несколько воплощений в одном и том же месте – как те Панки, о которых я вам рассказывал, которые были как Близнецы, но Близнецами не были.
   – Надо же, эти Панки здорово похожи на моих тетю и дядю из Миннесоты, – вмешалась Фредерикс. – Они дарили мне кукол, когда мне уже исполнилось четырнадцать. Представляете?
   – Я пришел к выводу, что в этой сети по крайней меде четыре категории людей. – Пол продолжал, проигнорировав воспоминания Фредерикс о ее семье. – В первую очередь, марионетки – полностью запрограммированные, являются частью симуляции, и люди, как мы. И люди из Братства Грааля, кстати, тоже. Реальные люди – граждане, так, кажется, их называют. – Он прислушался к шуму снаружи, топот и голоса – проснувшиеся солдаты в мирмидонском лагере начали складывать дрова для утреннего костра.
   – Господи, – сказал Пол, – уже начинает светать. Но позвольте, я все-таки закончу мысль. Кроме марионеток и граждан в Сети Иноземье есть еще два типа людей, которых я называю Ангелы и Сироты. Ангелы – это люди, вроде женщины-птицы, которая приходила ко мне во сне и здесь, в Одиссее, а для вас была египетской богиней. Они могут переходить из симуляции в симуляцию, всегда сохраняя что-то от своей личности. Думаю, что Близнецы тоже из этой группы, хотя они просто сумасшедшие ублюдки-садисты, работающие на Братство. Не знаю, кто может быть хуже их. – Он невесело улыбнулся. – А Сироты… думаю, они как тот мальчик Гэлли, или то воплощение женщины-птицы на Марсе, или моя жена здесь, в древней Греции. Они как бы… укореняются в симуляции. Заполняют какое-то место, наверное так же, как реальные люди, когда берут себе роль, как вы стали Ахиллом и Патроклом, как я стал Одиссеем.
   – Да, кстати, а кто такой этот Патрокл? – спросила Фредерикс – Я знаю, что Ахилл – это парень с плохой пяткой, а про Патрокла мы вообще ничего не слышали.
   Орландо заметил, что вопрос не очень понравился Джонасу, но он старается скрыть это.
   – Я позже вам расскажу. Позвольте, я сначала закончу – достаточно трудная тема.
   Фредерикс кивнула, смутившись.
   – Идет.
   – Кто же это такие, – спросил Джонас, – эти Сироты, может, они просто перемешаются по сим-миру и ищут подходящий образ, чтобы войти в него?
   Несмотря на утомление, Орландо почувствовал, что ему становится интересно.
   – Дети, такие как брат Рени?
   – Вполне возможно.
   – Ага, – Орландо удивленно вскинул голову. – И как те дети в Холодильнике. Это чрезвычайно странно. – Он задумался. – Но тогда и ваша леди-птица может оказаться из них?.
   – Думаю, это возможно. – Но в голосе Пола слышалось сомнение – Не совсем похоже, но как можно быть уверенным в этом мире?
   – Ты не вспомнил, кем она могла быть в твоей жизни? Я хочу сказать, жизни до того, как?..
   – Младшая сестра? Молоденькая подруга? – Пол пожал плечами. – Нет. Но все возможно.
   – Черт побери, столько всего! – посетовал Орландо. – Этот мир становится все удивительнее и удивительнее.
   Джонас не успел ответить – его прервал осторожный стук в дверь. Фредерикс встала и открыла дверь, за ней стоял престарелый Фойникс, еле различимый в свете занимающейся зари. Старик не стал тратить время на приветствия.
   – Господа, я пришел сказать вам, что троянцы выходят из больших Скаянских ворот, их целая армия. Они уже бегут по долине, грохочут их колесницы. Одиссей, твои люди из Итаки смущены, не знают, где ты.
   – Господь всевышний, – пробормотал Пол. Его глаза заметались, будто он ищет, где б укрыться, или дверь, через которую выйти из симуляции.
   – Я не буду сражаться, – заявил Орландо, – У меня глаза закрываются, я даже стоять не могу!
   – Умоляю тебя, благородный Ахилл, – просил Фойникс, – забудь свою ссору с Агамемноном. На нас идут троянцы, они хотят сжечь наши корабли, чтобы мы не могли вернуться домой к своим семьям.
   – Если он говорит, что не может драться, значит, не может, – резко ответил старику Джонас. Он повернулся к Орландо и Фредериксу, – Мне от этого не уйти. Иначе может произойти катастрофа.
   – Ты же не собрался драться? – Орландо ужасала мысль, что они могут потерять Джонаса, которого только что нашли.
   Человек, которого греки называли Одиссеем, повернулся к Фойниксу. Тот маячил в дверях, охваченный страхом.
   – Иди, скажи итакцам, что я сейчас буду. Ахилл еще не может сражаться. Поспеши, ты можешь понадобиться другим. Я буду следом за тобой.
   Фойникс помедлил, потом вскинул голову и заспешил прочь.
   – Я очень постараюсь, чтобы меня не убили, – сказал Джонас, когда старик ушел. – Поверьте. Мне совсем не нужно, чтобы обо мне слагали песни. Но если троянцы разобьют греков, мы никогда не войдем в Трою иначе чем в качестве пленных, а мы, видимо, должны войти туда. Насколько я помню эту дурацкую поэму, силы были равны, особенно с учетом того, что Ахилл не участвует. Если войска, которые пришли с Одиссеем, разбегутся из-за того, что я не объявлюсь, равновесие нарушится – троянцы сожгут корабли за пару часов.
   Орландо наблюдал, как Джонас идет к выходу. Пол рассказывал о себе, что он ничего собой не представляет, – смотритель музея, в свободное время мастерил полки и читал газеты. Но сейчас он шел на серьезную битву, рискуя своей жизнью, чтобы симуляция не развалилась раньше времени и он смог бы получить ответы на свои вопросы.
   Орландо очень хотел надеяться, что этот отважный человек не встретит свою смерть.
   Ольга Пирофски провела в Штатах уже больше недели, давно пересекла старую линию Мейсона-Диксона ^[32], но только попав в Джорджию, она почувствовала себя в другой стране.
   Никакой очевидной причины тут не было. Известно, что восточная морская граница США неотличима от канадской, видимость североамериканской солидарности простиралась далеко к югу – Атланта мало отличалась от крупных городов на севере, таких как Торонто или Нью-Йорк. Только красная глина, земля цвета красной рыбы, которая виднелась среди зелени и напоминала незаживающие раны, говорила о том, что эта безликая, величественная природа ей чужда, что шумные временные поселки вдали от дорог населяли больше жители Джорджии, чем Пенсильвании или Канады.
   Единственное, что было другим, так это детали – речь местных дикторов, несколько мрачноватые религиозные плакаты на стенах и досках и яркие голографические шатры, искрящиеся цветными изображениями Христа. Были и более мирские сюжеты – улыбающийся Малыш, Голодный Кот, Убийца Цен – они появлялись, как привидения, вдоль дороги ночью на фоне темных скоплений домов и очень скоро исчезали в зеркале заднего обзора.
   . «Благодарил ли ты сегодня Бога?» – вопрошала красная неоновая надпись на фасаде здания, похожего на амбар. Ольга решила, что это церковь. «Пора выяснить истину» – говорила другая надпись, медленно бегущая по периметру конструкции на высоте двухсот метров над землей, как первое послание человечеству от звездолета пришельцев.
   Не все цветные послания можно было прочесть в темноте, те, кто мог себе позволить лишь баллончик с краской, писали ей. На одной такой небрежной граффити было написано: «Господь уже пришел, а евреи снова его убили». Ольга предположила, что это написали приверженцы культа Кивера, застреленного в Иерусалиме лет десять назад при попытке захватить Купол Камня.
   Ольга с рождения хорошо чувствовала голоса, что-то слышала в этих знаках, будто в голосе из снов.
   «Это те, кто потеряли что-то важное и страдают, кто хранит тайну, – подумала она. – Кто верит в знаки».
   Она вспомнила свою молодость, прошедшую среди цыган и циркачей, исповедующих старинные верования, их постоянную борьбу с мирозданием, которое упорно хранило свои секреты.
   «Эти люди проиграли свою войну два века назад. Они богаты, могущественны и современны. Что же они ищут?»
   Похоже, от скорби нелегко отделаться.
   Она вышла с поезда в Вашингтоне, потому что ее собственные голоса ослабели. Она знала, что едет в правильном направлении, – как обгоревшая на солнце женщина знает, где находится солнце, – но голоса стали появляться реже, и она их плохо слышала, будто детей что-то пугало или отвлекало. Видение черного утеса по-прежнему посещало ее во сне, но Оно казалось лишь воспоминанием из прошлых снов. Ольга чувствовала, что радар, который сидел у нее в голове и уверенно вел ее вначале, начал давать сбои. Ей нужно побыстрее выбраться из этой скоростной металлической капсулы, которая привезла ее из Торонто. Ей хотелось дышать живым воздухом, чувствовать ветер на лице. Черная гора была где-то там, еще южнее, но ей необходимо ощущать мир, чтобы определить, где точно она находится.
   Сидя за рулем взятой напрокат машины, она проезжала среди густой зелени северной Джорджии или, скромно устроившись за столиком придорожного ресторана, видела себя со стороны – пятидесяти-шестидесятилетняя женщина, которая бросила прекрасную работу, дом и даже свою страну, чтобы нестись в неизвестность, потому что голоса в ее голове так хотят. Если этот человек – она, то она сумасшедшая. Ну скажите на милость, у кого еще могут быть в голове голоса? Кто бы еще мог подумать, что дети всего мира говорят с ними во сне? Только свихнувшиеся, сумасшедшие. Как это ни странно, эта мысль Ольгу не взволновала.
   «Я не боюсь сойти с ума, – однажды поняла она, сидя за столиком ресторанчика, поджидая, когда усталая официантка вспомнит, что еще не приняла ее заказ. – По крайней мере пока не пойму, что это значит. Еще значительная часть меня остается Ольгой – меня еще много».
   Так непривычно жить одновременно внутри себя и снаружи, но надо признать, это и успокаивало. Умом Ольга понимала, что она поступает бессмысленно. Что на самом деле это иллюстрация для учебника по шизофрении, но сопротивляться не могла. Эти голоса могли быть плодом ее воображения, разложения мозга, но они также были частью ее самой. Большей частью и эти ощущения были невероятно глубокими и более реальными, чем все остальное. Она должна была уважительно к ним относиться – поступать иначе было равносильно самоуничтожению, а Ольга не имела склонности к самоубийству. А если бы было иначе, то она не находилась бы сейчас здесь, в плохо освещенном ресторанчике, дожидаясь бутерброда», пережив на десятки лет своего возлюбленного Александра и их ребенка.
   Она выехала из Атланты и поехала через Джорджию в Алабаму. Автострады пробегали мимо лесов и стихийных трейлерных поселков и даже еще более убогих жилищ. Проезжала она и города, где зеркальные башни баронов Телеморфикса вздымались к небу, каждое такое здание просто кричало, что даже там, где главенствует информация, она приходит откуда-то, а значит, ей откуда-то управляют.
   «Это и есть то „откуда-то“, – объявляли здания от имени своих владельцев, – Здесь, среди замков-офисов, здесь и в тысячах других по всему миру. Мы контролируем входы. Нам принадлежат даже электроны. Робкие и униженные, вы можете ждать Христа, если хотите, а мы тем временем будем править Землей и невидимыми пространствами. Мы сияем».
   Каждую ночь Ольга лежала в кровати в одном из бесконечных придорожных мотелей, телематическое соединение почти полностью заглушало рев транспорта снаружи, ее голова наполнялась видениями и тихими голосами. Дети окружали ее, как робкие духи, каждый шептал печальную историю о своем прошлом, которое было для них потеряно, каждый с радостью готов был повторять свой рассказ раз за разом, целый хор голосов. Они обступали ее, как стайка голубков, толкались, шептались. Каждую ночь они вели ее к тому месту, где она увидит острое черное крыло на фоне неба.
   «Теперь уже ближе, – шелестела толпа. – Ближе».
   Она просыпалась усталая, но вдохновленная. Даже пульсирующие головные боли, которых Ольга так боялась еще несколько недель назад, теперь казались оправданными, потому что подтверждали, что связь с чем-то очень важным не прервалась. Впервые за многие годы с ней что-то происходило, что-то значительное. Если головные боли давали это, пусть и очень сильные боли, тогда они не проклятие, а благодать.
   «Так, наверное, себя чувствовали святые мученики в старые времена, – пришло ей в голову однажды утром, когда она выруливала на автостраду 10, держа в руке стаканчик кофе, мягкая пластмасса грела ладонь, как крошечное живое существо. – Каждая рана – подарок от бога. Каждый удар кнутом – божественный поцелуй».