Страница:
Фрэнк услышал требовательные ноты в его голосе и сказал, что они через полчаса будут на набережной.
– Не на набережной, а в Сюре. И приезжайте не пустые.
Форт Сюр-Мер.
Подъехав к главному зданию, Фрэнк обнаружил с дюжину небрежно одетых парней, как будто гостей, однако явно охранявших подъездные пути. Нетрудно было сообразить, что под спортивными рубашками и габардиновыми брюками, в спортивных сумках и теннисных чехлах спрятано нешуточное оружие.
Фрэнк припарковался напротив кондоминиума Дорнера. Наверное, Бап видел, как они подъехали, потому что вышел им навстречу прежде, чем Фрэнк выключил мотор.
– Давай, давай, – проговорил он, открывая дверцу.
– Что такое?
– Хоффа решил действовать. Сейчас он сражается с Дорнером.
Никогда еще Фрэнк не видел Бапа таким взвинченным. Когда они вошли в кондоминиум Дорнера, Фрэнк понял, что с ним.
Тяжелые портьеры закрывали окна, не пропуская солнечный свет. Джимми Форлиано стоял у окна и выглядывал наружу, и на плече у него была кобура с пушкой сорок пятого калибра. В кухне Джои Ломбардо доставал пиво из холодильника.
Кармине Антонуччи сидел на диване и потягивал кофе. Рядом с ним сидел Дорнер, и перед ним на стеклянном журнальном столике стоял виски с тоником. В большом кресле напротив устроился Тони Джекс, который казался невозмутимым в своем белом костюме и ярко-синем галстуке.
Дорнер посмотрел на Майка и Фрэнка так, словно видел их в первый раз, хотя они не одну дюжину раз встречали и провожали его, когда он летал на своем самолете. Выглядел он неважно. Был очень бледен и как будто измучен.
– Привет, парни, – сказал он.
Его голос звучал слабо.
– Следите за ним внимательнее, чем за собой, – приказал Тони Джекс. – С ним в туалет, в ванную, под душ. Чтобы, оглянувшись, он всегда видел вас за спиной. Если с ним что случится, пощады не будет.
Это продолжалось три недели.
– Эй, – сказал Майк через неделю, – если собираешься понадувать матрасы, то Сюр – самое лучшее место.
Опять этот «Крестный отец», подумал Фрэнк. Если до него в Сан-Диего и надували матрасы, то только для того, чтобы на них поплавать и позагорать.
У Дорнера произошел нервный срыв из-за сидения в четырех стенах.
– Мне надо выйти на воздух, – сказал он. – Поиграть в гольф, пройтись. Побыть на солнце.
Фрэнк покачал головой.
– Нельзя, мистер Дорнер.
У него были строгие указания на сей счет.
– В своем доме я как в тюрьме, – пожаловался Дорнер.
Похоже на то, подумал Фрэнк, так как у него появились сомнения, для Хоффы или от Хоффы они охраняют Дорнера. Когда Бап один раз вышел с ним вместе на улицу, Фрэнк поделился с боссом своими мыслями.
Бап долго смотрел на него.
– А ты умный парень, Фрэнки, – сказал он. – Пожалуй, ты кое-чего добьешься.
Обернуться может по-всякому, объяснил он. Зависит от Чикаго и Детройта, как они решат. А пока остается лишь ждать.
Собственно, Тони Джекс воевал за своего ставленника Хоффу, а чикагцы стояли за Фицсиммонса и Дорнера. Бап ставил на Фицсиммонса и Дорнера, потому что они приносили мафии больше денег, но, с другой стороны, у Детройта были давние и крепкие связи с Хоффой.
Да и Тони Джекс что было мочи сражался против Дорнера и Фицсиммонса.
– Не слишком сходись с ним, – сказал Бап, имея в виду Дорнера. – Еще неизвестно, чем все закончится, понял?
Вот так.
Они были телохранителями Дорнера, и они же были охранниками. Никого не пускали в дом, а Дорнера не выпускали из дома. Чудно было просиживать ночи напролет, играя с ним в рамми и зная, что может прийти приказ его убить.
Напряжение нарастало.
Оно стало еще нестерпимее, когда Майк, вернувшись с короткой прогулки, отвел Фрэнка в сторону и прошептал:
– Надо поговорить.
Было видно, что он не в себе.
Майк Риццо, который никогда не терял самообладания, был не в себе.
– Бап, – сказал Майк.
– Что Бап? – переспросил Фрэнк дрогнувшим голосом, так как уже все понял. Его вдруг замутило.
– Бап снюхался с федералами. У него жучок.
– Нет, – покачал головой Фрэнк. Но он знал, что это правда. Смысл был в том – Бап наконец-то нашел способ получить главенство в Лос-Анджелесе, чтобы скооперироваться с федералами и отправить семью за решетку. Когда вместо него боссом сделали Тони Дранья, он решил пойти в разнос.
– Как ты узнал? – шепотом спросил Фрэнк. Дорнер спал в своей спальне, однако осторожность не мешала.
– Ребята его вычислили. Они подкинули ему какую-то дезуху, ну и федералы попались.
И теперь, сказал Майк, Лос-Анджелес выясняет, кто из ребят Бапа пошел по его стопам.
– Фрэнк, ты думаешь, они всех нас поубивают?
Майк был не в себе, паранойя качала адреналин.
– А что, если Бап и нас сдал?
– Нет, – ответил Фрэнк, не желая расставаться с надеждой.
– Откуда нам знать? Что будет, если он нас сдал? Вспомни ДеСанто, Стара…
– Тогда нас бы уже арестовали. Федералы не медлят с предъявлением обвинения, если это касается убийства.
Это логично, если Бап в самом деле стремился избавиться от Лос-Анджелеса, сдав тамошних федералам, и поставить вместо них семью Сан-Диего. Наверняка именно поэтому ни одному парню из наших не было предъявлено обвинение. Бап всегда мечтал управлять Калифорнией из Сан-Диего.
– Мы станем во главе команд, – сказал Фрэнк.
– О чем ты?
Фрэнк еще раз проанализировал план Бапа и повторил:
– Бап поставит нас во главе команд в своей новой семье. Он охранял нас от обвинений, охранял от своих жучков.
– Значит, хочешь сказать, нам еще надо его благодарить?
– Да.
– Мы обязаны ему жизнью? Ведь мы об этом говорим.
Майк был прав. Фрэнку никак не хотелось это признавать, но Майк был совершенно прав. Или – или. Или они откажутся от Бапа, или поплывут с ним в одной лодке.
Но пока лодка шла ко дну.
Вот такие дела. Вечера в роскошном узилище Дорнера становились все тягостнее. Теперь еще двое мужчин напряженно гадали, убьют их или нет, и старались не думать об этом, с тревогой наблюдая, как другие парни отказываются от их босса.
В конце июля пришло сообщение.
Джимми Хоффа исчез.
Итак, подумал Фрэнк, Чикаго и Детройт оказались ловчее. И он навсегда запомнил: если конфликтуют старые связи и деньги, ставить надо на деньги.
Дорнер вздохнул с облегчением и выгнал обоих ребят из своего дома.
Зато теперь им не очень-то хотелось уходить. В доме Дорнера никто не посмел бы их убрать. А вот снаружи – другое дело. Фрэнк отправился к себе, но ночью спал плохо.
В десять часов утра из своей телефонной будки позвонил Бап и приказал немедленно явиться, мол, у него есть новости. Фрэнк встретился с ним на набережной. Бап стоял около мольберта. Он рисовал. Он сиял.
– Меня сделали consigliore,[14] – сказал Бап.
Он не скрывал своей гордости.
– Cent' anne, – проговорил Фрэнк. – Поздновато спохватились.
– Это не босс. Не то, чего мне хотелось, но все-таки почетно. Это признание, ты меня понимаешь?
Фрэнк едва не заплакал. Наверное, Бап всю жизнь мечтал, чтобы кто-то сказал «молодец» и похлопал его по спине. Не так уж и много. Однако Фрэнк понимал, что это значило. Все равно что яд в леденце, снотворная таблетка, убаюкивавшая Бапа и внушавшая ему чувство безопасности.
Смертный приговор.
Фрэнк едва не выпалил это.
Однако он удержал рвавшиеся с языка слова.
– Я позабочусь о тебе, – сказал Бап, продолжая водить кисточкой. – Тебе и Майку не следует волноваться. Я присмотрю, чтобы у вас все было в порядке.
– Спасибо, Бап.
– Не надо меня благодарить. Вы это заслужили.
Мари вышла из дома, неся два высоких стакана с холодным чаем. Она уже ничем не напоминала горячую штучку прежних времен, но все еще была хороша собой, и по тому, как она смотрела на мужа, было ясно, что она его обожает.
– Ты уже закончил свою картину? – спросила она, глядя на его творение из-за плеча Бапа. – Хорошо.
Ничего хорошего, подумал Фрэнк. Понравиться такое могло только любящей жене.
Следующий звонок был от Майка.
Они встретились на Дог-Бич и долго смотрели, как ретриверы гоняются за фрисби.
– Все уже решено, – сказал Майк. – Лос-Анджелес, Чикаго и Детройт обо всем договорились. Крис Панно получает Сан-Диего, и мы подчинены Чикаго, пока Лос-Анджелес не приведет в порядок дела.
– Да? И когда же он приведет их в порядок? – спросил Фрэнк, избегая главного вопроса.
– Нам надо это сделать, – сказал Майк.
– Но, Майк, он же наш босс!
– Проклятая крыса! – воскликнул Майк. – Ему придется умереть. Хочешь умереть с ним, твое дело, но я говорю тебе прямо сейчас: меня такой исход не устраивает.
Фрэнк вглядывался в океан, мечтая хотя бы полежать на доске недалеко от берега. А может быть, дождаться большой волны, и пусть его… смоет.
– Послушай, я сделаю это, если тебе так легче, – сказал Майк. – На сей раз ты будешь за рулем.
– Нет. Я сам.
Он вернулся домой, включил телевизор и стал смотреть, как Никсон идет к вертолету, останавливается, машет рукой.
Джимми Форлиано потребовал, чтобы Бап позвонил ему вечером. По всему побережью лил дождь. На Бапе были плащ и мягкая шляпа с продольной вмятиной, какие гангстеры носили в кино. Войдя в телефонную будку, он снял шляпу.
Фрэнк сидел в машине и смотрел, как Бап достает монетки в бумажной обертке, рвет обертку и кладет монеты на узкую металлическую полочку. Потом одну за другой бросает их в щель на телефонном аппарате.
Форлиано был в «Мюриэтте».
Неблизкий звонок.
Фрэнк не слышал, как Бап сказал: «Это я», – потому что дождь хлестал по стеклу, но он видел, как двигаются губы Бапа. Он немного подождал, пока Бап втянется в долгую беседу. Форлиано был мастером болтовни, и если ему что-то удавалось блестяще, так это говорить по делу и без дела, сколько душе угодно.
В тот день Фрэнк взял револьвер двадцать пятого калибра, а не свой привычный – двадцать второго. («Всегда меняй почерк», – учил его Бап.) Надвинув капюшон на лицо, Фрэнк вылез из машины. На улице никого – в Сан-Диего народ не выходит на улицу под дождь. Лишь Бап нарушил это правило, когда отправился в телефонную будку.
Увидев Фрэнка, Бап уронил монеты. Они запрыгали и покатились по полу будки, словно хотели убежать подальше. Бап схватился за ручку на двери.
Он знал, подумал Фрэнк.
Он знает.
В глазах Бапа была обида, когда он попытался защитить себя, однако не ему было тягаться с Фрэнком, когда тот рванул на себя дверь.
– Простите, – сказал Фрэнк.
Потом он четыре раза выстрелил Бапу в лицо.
Кровь текла за ним по пятам, когда он шагал прочь от будки.
Фрэнк присутствовал на похоронах. Мари была безутешна. Потом она обвинила ФБР в недосмотре. Это ничего не изменило.
Расследование убийства ничего не дало.
Федералы обвинили в нем Джимми, и это обвинение присоединили ко всем остальным против Лос-Анджелеса, однако доказать ничего не смогли.
В тот вечер Фрэнк был официально принят в семью. И Майк тоже.
«Церемония» посвящения имела место на заднем сиденье машины, съехавшей с шоссе L-15 около Риверсайда – в ней находились Крис Панно и Джимми Форлиано. Было это так: Крис вырулил на обочину, после чего Джимми развернулся и, уколов большой палец Фрэнка булавкой, поцеловал его в обе щеки со словами:
– Поздравляю. Теперь ты наш.
Ни горящей бумаги, ни стилетов, ни револьверов – ничего такого, что вроде бы было в прошлые времена, и точно ничего такого, что показывают в кино.
Майк был разочарован.
Фрэнк зажил как прежде.
Майк уехал в Сан-Квентин.
Федералы поймали его на доении местных игроков – у них оказалась запись того, как он и Джимми Регаче это обсуждали, и их крепко прижали. Еще его пытались обвинить в том, что он сидел за рулем, когда случилось убийство Баптисты, а Форлиано якобы спускал курок – на этом его хотели купить, однако их блеф не прошел, да и торговаться с Майком Риццо было делом бесполезным.
Что бы ни говорили о Майке, но крысой он не был.
Он ни разу не назвал Фрэнка.
Никто не назвал, и Фрэнк вышел сухим из воды. Той же весной Калифорнийская комиссия по организованной преступности назвала девяносто три фамилии, и фамилии Фрэнка в этом списке не было. Он понял, что ему выпала счастливая карта и надо залечь на дно.
Фрэнку еще раз довелось увидеть Ричарда Никсона.
Это было осенью 1975 года, и президент жил в Сан-Клементе и уже не был президентом, а был бывшим президентом, отправленным в отставку и обесчещенным.
В октябре он приехал в Сюр, чтобы сыграть в гольф с Фицсиммонсом, и это стало его первым публичным появлением после отъезда из Белого дома. Фрэнк как раз находился на стоянке, когда приехал лимузин Никсона и из него вышел бывший президент. Он уже не казался веселым; выглядел побитым и постаревшим, однако отыграл все восемнадцать лунок и на сей раз не беспокоился насчет того, что его могут увидеть вместе с Алленом Дорнером, Джои Клоуном и Тони Джексом, которые играли вместе с ним.
Они тоже не заботились о том, увидят их или не увидят с Ричардом Никсоном.
26
27
28
– Не на набережной, а в Сюре. И приезжайте не пустые.
Форт Сюр-Мер.
Подъехав к главному зданию, Фрэнк обнаружил с дюжину небрежно одетых парней, как будто гостей, однако явно охранявших подъездные пути. Нетрудно было сообразить, что под спортивными рубашками и габардиновыми брюками, в спортивных сумках и теннисных чехлах спрятано нешуточное оружие.
Фрэнк припарковался напротив кондоминиума Дорнера. Наверное, Бап видел, как они подъехали, потому что вышел им навстречу прежде, чем Фрэнк выключил мотор.
– Давай, давай, – проговорил он, открывая дверцу.
– Что такое?
– Хоффа решил действовать. Сейчас он сражается с Дорнером.
Никогда еще Фрэнк не видел Бапа таким взвинченным. Когда они вошли в кондоминиум Дорнера, Фрэнк понял, что с ним.
Тяжелые портьеры закрывали окна, не пропуская солнечный свет. Джимми Форлиано стоял у окна и выглядывал наружу, и на плече у него была кобура с пушкой сорок пятого калибра. В кухне Джои Ломбардо доставал пиво из холодильника.
Кармине Антонуччи сидел на диване и потягивал кофе. Рядом с ним сидел Дорнер, и перед ним на стеклянном журнальном столике стоял виски с тоником. В большом кресле напротив устроился Тони Джекс, который казался невозмутимым в своем белом костюме и ярко-синем галстуке.
Дорнер посмотрел на Майка и Фрэнка так, словно видел их в первый раз, хотя они не одну дюжину раз встречали и провожали его, когда он летал на своем самолете. Выглядел он неважно. Был очень бледен и как будто измучен.
– Привет, парни, – сказал он.
Его голос звучал слабо.
– Следите за ним внимательнее, чем за собой, – приказал Тони Джекс. – С ним в туалет, в ванную, под душ. Чтобы, оглянувшись, он всегда видел вас за спиной. Если с ним что случится, пощады не будет.
Это продолжалось три недели.
– Эй, – сказал Майк через неделю, – если собираешься понадувать матрасы, то Сюр – самое лучшее место.
Опять этот «Крестный отец», подумал Фрэнк. Если до него в Сан-Диего и надували матрасы, то только для того, чтобы на них поплавать и позагорать.
У Дорнера произошел нервный срыв из-за сидения в четырех стенах.
– Мне надо выйти на воздух, – сказал он. – Поиграть в гольф, пройтись. Побыть на солнце.
Фрэнк покачал головой.
– Нельзя, мистер Дорнер.
У него были строгие указания на сей счет.
– В своем доме я как в тюрьме, – пожаловался Дорнер.
Похоже на то, подумал Фрэнк, так как у него появились сомнения, для Хоффы или от Хоффы они охраняют Дорнера. Когда Бап один раз вышел с ним вместе на улицу, Фрэнк поделился с боссом своими мыслями.
Бап долго смотрел на него.
– А ты умный парень, Фрэнки, – сказал он. – Пожалуй, ты кое-чего добьешься.
Обернуться может по-всякому, объяснил он. Зависит от Чикаго и Детройта, как они решат. А пока остается лишь ждать.
Собственно, Тони Джекс воевал за своего ставленника Хоффу, а чикагцы стояли за Фицсиммонса и Дорнера. Бап ставил на Фицсиммонса и Дорнера, потому что они приносили мафии больше денег, но, с другой стороны, у Детройта были давние и крепкие связи с Хоффой.
Да и Тони Джекс что было мочи сражался против Дорнера и Фицсиммонса.
– Не слишком сходись с ним, – сказал Бап, имея в виду Дорнера. – Еще неизвестно, чем все закончится, понял?
Вот так.
Они были телохранителями Дорнера, и они же были охранниками. Никого не пускали в дом, а Дорнера не выпускали из дома. Чудно было просиживать ночи напролет, играя с ним в рамми и зная, что может прийти приказ его убить.
Напряжение нарастало.
Оно стало еще нестерпимее, когда Майк, вернувшись с короткой прогулки, отвел Фрэнка в сторону и прошептал:
– Надо поговорить.
Было видно, что он не в себе.
Майк Риццо, который никогда не терял самообладания, был не в себе.
– Бап, – сказал Майк.
– Что Бап? – переспросил Фрэнк дрогнувшим голосом, так как уже все понял. Его вдруг замутило.
– Бап снюхался с федералами. У него жучок.
– Нет, – покачал головой Фрэнк. Но он знал, что это правда. Смысл был в том – Бап наконец-то нашел способ получить главенство в Лос-Анджелесе, чтобы скооперироваться с федералами и отправить семью за решетку. Когда вместо него боссом сделали Тони Дранья, он решил пойти в разнос.
– Как ты узнал? – шепотом спросил Фрэнк. Дорнер спал в своей спальне, однако осторожность не мешала.
– Ребята его вычислили. Они подкинули ему какую-то дезуху, ну и федералы попались.
И теперь, сказал Майк, Лос-Анджелес выясняет, кто из ребят Бапа пошел по его стопам.
– Фрэнк, ты думаешь, они всех нас поубивают?
Майк был не в себе, паранойя качала адреналин.
– А что, если Бап и нас сдал?
– Нет, – ответил Фрэнк, не желая расставаться с надеждой.
– Откуда нам знать? Что будет, если он нас сдал? Вспомни ДеСанто, Стара…
– Тогда нас бы уже арестовали. Федералы не медлят с предъявлением обвинения, если это касается убийства.
Это логично, если Бап в самом деле стремился избавиться от Лос-Анджелеса, сдав тамошних федералам, и поставить вместо них семью Сан-Диего. Наверняка именно поэтому ни одному парню из наших не было предъявлено обвинение. Бап всегда мечтал управлять Калифорнией из Сан-Диего.
– Мы станем во главе команд, – сказал Фрэнк.
– О чем ты?
Фрэнк еще раз проанализировал план Бапа и повторил:
– Бап поставит нас во главе команд в своей новой семье. Он охранял нас от обвинений, охранял от своих жучков.
– Значит, хочешь сказать, нам еще надо его благодарить?
– Да.
– Мы обязаны ему жизнью? Ведь мы об этом говорим.
Майк был прав. Фрэнку никак не хотелось это признавать, но Майк был совершенно прав. Или – или. Или они откажутся от Бапа, или поплывут с ним в одной лодке.
Но пока лодка шла ко дну.
Вот такие дела. Вечера в роскошном узилище Дорнера становились все тягостнее. Теперь еще двое мужчин напряженно гадали, убьют их или нет, и старались не думать об этом, с тревогой наблюдая, как другие парни отказываются от их босса.
В конце июля пришло сообщение.
Джимми Хоффа исчез.
Итак, подумал Фрэнк, Чикаго и Детройт оказались ловчее. И он навсегда запомнил: если конфликтуют старые связи и деньги, ставить надо на деньги.
Дорнер вздохнул с облегчением и выгнал обоих ребят из своего дома.
Зато теперь им не очень-то хотелось уходить. В доме Дорнера никто не посмел бы их убрать. А вот снаружи – другое дело. Фрэнк отправился к себе, но ночью спал плохо.
В десять часов утра из своей телефонной будки позвонил Бап и приказал немедленно явиться, мол, у него есть новости. Фрэнк встретился с ним на набережной. Бап стоял около мольберта. Он рисовал. Он сиял.
– Меня сделали consigliore,[14] – сказал Бап.
Он не скрывал своей гордости.
– Cent' anne, – проговорил Фрэнк. – Поздновато спохватились.
– Это не босс. Не то, чего мне хотелось, но все-таки почетно. Это признание, ты меня понимаешь?
Фрэнк едва не заплакал. Наверное, Бап всю жизнь мечтал, чтобы кто-то сказал «молодец» и похлопал его по спине. Не так уж и много. Однако Фрэнк понимал, что это значило. Все равно что яд в леденце, снотворная таблетка, убаюкивавшая Бапа и внушавшая ему чувство безопасности.
Смертный приговор.
Фрэнк едва не выпалил это.
Однако он удержал рвавшиеся с языка слова.
– Я позабочусь о тебе, – сказал Бап, продолжая водить кисточкой. – Тебе и Майку не следует волноваться. Я присмотрю, чтобы у вас все было в порядке.
– Спасибо, Бап.
– Не надо меня благодарить. Вы это заслужили.
Мари вышла из дома, неся два высоких стакана с холодным чаем. Она уже ничем не напоминала горячую штучку прежних времен, но все еще была хороша собой, и по тому, как она смотрела на мужа, было ясно, что она его обожает.
– Ты уже закончил свою картину? – спросила она, глядя на его творение из-за плеча Бапа. – Хорошо.
Ничего хорошего, подумал Фрэнк. Понравиться такое могло только любящей жене.
Следующий звонок был от Майка.
Они встретились на Дог-Бич и долго смотрели, как ретриверы гоняются за фрисби.
– Все уже решено, – сказал Майк. – Лос-Анджелес, Чикаго и Детройт обо всем договорились. Крис Панно получает Сан-Диего, и мы подчинены Чикаго, пока Лос-Анджелес не приведет в порядок дела.
– Да? И когда же он приведет их в порядок? – спросил Фрэнк, избегая главного вопроса.
– Нам надо это сделать, – сказал Майк.
– Но, Майк, он же наш босс!
– Проклятая крыса! – воскликнул Майк. – Ему придется умереть. Хочешь умереть с ним, твое дело, но я говорю тебе прямо сейчас: меня такой исход не устраивает.
Фрэнк вглядывался в океан, мечтая хотя бы полежать на доске недалеко от берега. А может быть, дождаться большой волны, и пусть его… смоет.
– Послушай, я сделаю это, если тебе так легче, – сказал Майк. – На сей раз ты будешь за рулем.
– Нет. Я сам.
Он вернулся домой, включил телевизор и стал смотреть, как Никсон идет к вертолету, останавливается, машет рукой.
Джимми Форлиано потребовал, чтобы Бап позвонил ему вечером. По всему побережью лил дождь. На Бапе были плащ и мягкая шляпа с продольной вмятиной, какие гангстеры носили в кино. Войдя в телефонную будку, он снял шляпу.
Фрэнк сидел в машине и смотрел, как Бап достает монетки в бумажной обертке, рвет обертку и кладет монеты на узкую металлическую полочку. Потом одну за другой бросает их в щель на телефонном аппарате.
Форлиано был в «Мюриэтте».
Неблизкий звонок.
Фрэнк не слышал, как Бап сказал: «Это я», – потому что дождь хлестал по стеклу, но он видел, как двигаются губы Бапа. Он немного подождал, пока Бап втянется в долгую беседу. Форлиано был мастером болтовни, и если ему что-то удавалось блестяще, так это говорить по делу и без дела, сколько душе угодно.
В тот день Фрэнк взял револьвер двадцать пятого калибра, а не свой привычный – двадцать второго. («Всегда меняй почерк», – учил его Бап.) Надвинув капюшон на лицо, Фрэнк вылез из машины. На улице никого – в Сан-Диего народ не выходит на улицу под дождь. Лишь Бап нарушил это правило, когда отправился в телефонную будку.
Увидев Фрэнка, Бап уронил монеты. Они запрыгали и покатились по полу будки, словно хотели убежать подальше. Бап схватился за ручку на двери.
Он знал, подумал Фрэнк.
Он знает.
В глазах Бапа была обида, когда он попытался защитить себя, однако не ему было тягаться с Фрэнком, когда тот рванул на себя дверь.
– Простите, – сказал Фрэнк.
Потом он четыре раза выстрелил Бапу в лицо.
Кровь текла за ним по пятам, когда он шагал прочь от будки.
Фрэнк присутствовал на похоронах. Мари была безутешна. Потом она обвинила ФБР в недосмотре. Это ничего не изменило.
Расследование убийства ничего не дало.
Федералы обвинили в нем Джимми, и это обвинение присоединили ко всем остальным против Лос-Анджелеса, однако доказать ничего не смогли.
В тот вечер Фрэнк был официально принят в семью. И Майк тоже.
«Церемония» посвящения имела место на заднем сиденье машины, съехавшей с шоссе L-15 около Риверсайда – в ней находились Крис Панно и Джимми Форлиано. Было это так: Крис вырулил на обочину, после чего Джимми развернулся и, уколов большой палец Фрэнка булавкой, поцеловал его в обе щеки со словами:
– Поздравляю. Теперь ты наш.
Ни горящей бумаги, ни стилетов, ни револьверов – ничего такого, что вроде бы было в прошлые времена, и точно ничего такого, что показывают в кино.
Майк был разочарован.
Фрэнк зажил как прежде.
Майк уехал в Сан-Квентин.
Федералы поймали его на доении местных игроков – у них оказалась запись того, как он и Джимми Регаче это обсуждали, и их крепко прижали. Еще его пытались обвинить в том, что он сидел за рулем, когда случилось убийство Баптисты, а Форлиано якобы спускал курок – на этом его хотели купить, однако их блеф не прошел, да и торговаться с Майком Риццо было делом бесполезным.
Что бы ни говорили о Майке, но крысой он не был.
Он ни разу не назвал Фрэнка.
Никто не назвал, и Фрэнк вышел сухим из воды. Той же весной Калифорнийская комиссия по организованной преступности назвала девяносто три фамилии, и фамилии Фрэнка в этом списке не было. Он понял, что ему выпала счастливая карта и надо залечь на дно.
Фрэнку еще раз довелось увидеть Ричарда Никсона.
Это было осенью 1975 года, и президент жил в Сан-Клементе и уже не был президентом, а был бывшим президентом, отправленным в отставку и обесчещенным.
В октябре он приехал в Сюр, чтобы сыграть в гольф с Фицсиммонсом, и это стало его первым публичным появлением после отъезда из Белого дома. Фрэнк как раз находился на стоянке, когда приехал лимузин Никсона и из него вышел бывший президент. Он уже не казался веселым; выглядел побитым и постаревшим, однако отыграл все восемнадцать лунок и на сей раз не беспокоился насчет того, что его могут увидеть вместе с Алленом Дорнером, Джои Клоуном и Тони Джексом, которые играли вместе с ним.
Они тоже не заботились о том, увидят их или не увидят с Ричардом Никсоном.
26
Возможно ли такое? – недоумевал Фрэнк.
Неужели Мари Баптиста, вдова Бапа, прознала о чем-то, пока имела дело с ФБР? Потом выждала и поднакопила денег? И заключила договор с Винсом?
Непохоже, но выяснить надо.
Фрэнк садится в арендованный автомобиль и едет на Пасифик-Бич.
Мари Баптиста живет в том же доме, что и тридцать лет назад.
Фрэнк не был у нее после похорон Бапа, но дорогу помнит отлично. Он идет по узкой дорожке между ухоженными клумбами, нажимает на звонок, как делал это в прежние времена, когда приходил выказать уважение хозяевам дома.
Мари и теперь хороша собой.
Маленькая, уменьшившаяся в росте, как все старушки, однако все еще хоть куда. У нее привлекательное лицо, сверкающие глаза, и, едва заглянув в них, Фрэнк понимает, что старая дама вполне способна на месть.
– Миссис Баптиста, вы помните меня? Я Фрэнк Макьяно.
Мари явно удивлена. Она старается это скрыть, но у нее ничего не получается. Или она величайшая в мире актриса.
– Я работал с вашим мужем.
Собственно, я работал на обоих мужей, думает Фрэнк.
– Я возил вас в магазин.
У нее светлеет лицо.
– Фрэнки… Входи.
Он переступает через порог. Внутри стоит сильный запах цветочных духов, как всегда у старых дам, но везде чистенько, аккуратно. Наверное, ей помогают. Бап, скорее всего, позаботился, чтобы она не осталась ни с чем.
Молодец Бап.
– Хочешь чаю? – спрашивает Мари. – Я больше не пью кофе. Кишки не прежние.
– Хорошо бы, – отвечает Фрэнк. – Вам помочь?
– Я поставлю воду, а ты садись. Я на минутку.
Фрэнк садится на диван.
Все стены увешаны дерьмовыми акварелями Бапа. Океан, океан, океан – и плохой портрет Мари, хуже не придумать, но ей, наверное, нравится. Наверное, ей кажется, что она на нем красавица.
Фотографий Бапа столько, что нет ни одного пустого места. Плохая стрижка, большие выпученные глаза, очки в массивной оправе, неловкая улыбка. У Фрэнка в голове совсем другой портрет. Бап в телефонной будке, кровь…
Мари возвращается, неся две чашки на двух блюдцах. Встав с дивана, Фрэнк берет у нее одну чашку и поддерживает старую даму, пока она усаживается в кресло.
– Я рада видеть тебя, Фрэнки.
– Я тоже рад. Извините, что не заглядывал к вам чаще.
Она улыбается и кивает. Если это она, думает Фрэнк, то я бы уже догадался. У нее был бы испуганный или виноватый вид, да и взгляд выдал бы ее.
– Ты привез продукты?
– Нет, мэм. Я больше этим не занимаюсь.
– А… – Она смутилась. – Я подумала…
– Вам нужно привезти продукты, миссис Баптиста?
– Ну да. – Она огляделась. – Я записала… Думала… Где же список?
– Может быть, в кухне? Я погляжу?
Хмурясь, она не перестает оглядываться. Фрэнк поднимается, ставит чашку на салфетку и идет в кухню.
Около телефона лежит листок бумаги. То ли она забыла позвонить, то ли забыла, что звонила. В любом случае…
– Миссис Баптиста, – спрашивает Фрэнк, возвращаясь в гостиную, – вы позволите мне привезти вам продукты?
– Разве это не твоя работа? – резко отвечает она.
– Да, мэм.
В трех кварталах на той же узкой улице он находит «Альбертсанс».
Список короткий – несколько банок тунца, хлеб, молоко, апельсиновый сок, – и покупка много времени не отнимает. Потом Фрэнк идет в секцию замороженных продуктов и, тщательно отобрав несколько обеденных наборов получше, укладывает их в корзинку.
Вернувшись, он опять нажимает на звонок. Она впускает его в дом, и он относит сумки в кухню, где раскладывает их по полкам. Прежде чем убрать обеденные наборы в морозилку, Фрэнк показывает, как приготовить их в микроволновке.
– Положите и оставьте на пять-шесть минут.
– Я знаю, – нетерпеливо отзывается Мари.
Когда он заглядывает в глаза старухи, на него обрушивается поток воспоминаний. Она в черном платье, «горячая штучка», Аль ДеСанто, Момо. Крепкая женщина, все пережила и вышла замуж за Бапа.
Мари протягивает руку, касается плеча Фрэнка и улыбается ему самой очаровательной из своих улыбок. Странно, но она и в самом деле очаровательная. Мари все еще красавица.
– Я скажу Момо, – говорит она, – что ты хорошо поработал.
– Спасибо, мэм.
– Зови меня Мари.
– Не могу, миссис Баптиста.
Он кладет обеды в морозилку, прощается и уходит.
Ничего себе! Ты убиваешь ее мужа и покупаешь ей замороженные обеды.
Ладно, все в порядке.
Однако убийство заказала не Мари.
Итак, я ничуть не продвинулся в своем расследовании, думает Фрэнк. Зачем Винсу Вене меня убивать? А если это не его идея, зачем Детройту меня убивать?
Не важно, решает Фрэнк. Если до смерти Винса у Детройта не было на меня зуба, то теперь все иначе. Они не могут позволить мне безнаказанно убить члена совета Группы, даже если это была самозащита.
Значит, так просто выпутаться не удастся, предстоят долгие разборки. Они придут, их будет много, они применят другую тактику и не успокоятся, пока не покончат с ним.
Предстоит война, значит, надо подготовиться.
И Фрэнк отправляется в Ла-Холлу, чтобы повидаться с Никелем.
Неужели Мари Баптиста, вдова Бапа, прознала о чем-то, пока имела дело с ФБР? Потом выждала и поднакопила денег? И заключила договор с Винсом?
Непохоже, но выяснить надо.
Фрэнк садится в арендованный автомобиль и едет на Пасифик-Бич.
Мари Баптиста живет в том же доме, что и тридцать лет назад.
Фрэнк не был у нее после похорон Бапа, но дорогу помнит отлично. Он идет по узкой дорожке между ухоженными клумбами, нажимает на звонок, как делал это в прежние времена, когда приходил выказать уважение хозяевам дома.
Мари и теперь хороша собой.
Маленькая, уменьшившаяся в росте, как все старушки, однако все еще хоть куда. У нее привлекательное лицо, сверкающие глаза, и, едва заглянув в них, Фрэнк понимает, что старая дама вполне способна на месть.
– Миссис Баптиста, вы помните меня? Я Фрэнк Макьяно.
Мари явно удивлена. Она старается это скрыть, но у нее ничего не получается. Или она величайшая в мире актриса.
– Я работал с вашим мужем.
Собственно, я работал на обоих мужей, думает Фрэнк.
– Я возил вас в магазин.
У нее светлеет лицо.
– Фрэнки… Входи.
Он переступает через порог. Внутри стоит сильный запах цветочных духов, как всегда у старых дам, но везде чистенько, аккуратно. Наверное, ей помогают. Бап, скорее всего, позаботился, чтобы она не осталась ни с чем.
Молодец Бап.
– Хочешь чаю? – спрашивает Мари. – Я больше не пью кофе. Кишки не прежние.
– Хорошо бы, – отвечает Фрэнк. – Вам помочь?
– Я поставлю воду, а ты садись. Я на минутку.
Фрэнк садится на диван.
Все стены увешаны дерьмовыми акварелями Бапа. Океан, океан, океан – и плохой портрет Мари, хуже не придумать, но ей, наверное, нравится. Наверное, ей кажется, что она на нем красавица.
Фотографий Бапа столько, что нет ни одного пустого места. Плохая стрижка, большие выпученные глаза, очки в массивной оправе, неловкая улыбка. У Фрэнка в голове совсем другой портрет. Бап в телефонной будке, кровь…
Мари возвращается, неся две чашки на двух блюдцах. Встав с дивана, Фрэнк берет у нее одну чашку и поддерживает старую даму, пока она усаживается в кресло.
– Я рада видеть тебя, Фрэнки.
– Я тоже рад. Извините, что не заглядывал к вам чаще.
Она улыбается и кивает. Если это она, думает Фрэнк, то я бы уже догадался. У нее был бы испуганный или виноватый вид, да и взгляд выдал бы ее.
– Ты привез продукты?
– Нет, мэм. Я больше этим не занимаюсь.
– А… – Она смутилась. – Я подумала…
– Вам нужно привезти продукты, миссис Баптиста?
– Ну да. – Она огляделась. – Я записала… Думала… Где же список?
– Может быть, в кухне? Я погляжу?
Хмурясь, она не перестает оглядываться. Фрэнк поднимается, ставит чашку на салфетку и идет в кухню.
Около телефона лежит листок бумаги. То ли она забыла позвонить, то ли забыла, что звонила. В любом случае…
– Миссис Баптиста, – спрашивает Фрэнк, возвращаясь в гостиную, – вы позволите мне привезти вам продукты?
– Разве это не твоя работа? – резко отвечает она.
– Да, мэм.
В трех кварталах на той же узкой улице он находит «Альбертсанс».
Список короткий – несколько банок тунца, хлеб, молоко, апельсиновый сок, – и покупка много времени не отнимает. Потом Фрэнк идет в секцию замороженных продуктов и, тщательно отобрав несколько обеденных наборов получше, укладывает их в корзинку.
Вернувшись, он опять нажимает на звонок. Она впускает его в дом, и он относит сумки в кухню, где раскладывает их по полкам. Прежде чем убрать обеденные наборы в морозилку, Фрэнк показывает, как приготовить их в микроволновке.
– Положите и оставьте на пять-шесть минут.
– Я знаю, – нетерпеливо отзывается Мари.
Когда он заглядывает в глаза старухи, на него обрушивается поток воспоминаний. Она в черном платье, «горячая штучка», Аль ДеСанто, Момо. Крепкая женщина, все пережила и вышла замуж за Бапа.
Мари протягивает руку, касается плеча Фрэнка и улыбается ему самой очаровательной из своих улыбок. Странно, но она и в самом деле очаровательная. Мари все еще красавица.
– Я скажу Момо, – говорит она, – что ты хорошо поработал.
– Спасибо, мэм.
– Зови меня Мари.
– Не могу, миссис Баптиста.
Он кладет обеды в морозилку, прощается и уходит.
Ничего себе! Ты убиваешь ее мужа и покупаешь ей замороженные обеды.
Ладно, все в порядке.
Однако убийство заказала не Мари.
Итак, я ничуть не продвинулся в своем расследовании, думает Фрэнк. Зачем Винсу Вене меня убивать? А если это не его идея, зачем Детройту меня убивать?
Не важно, решает Фрэнк. Если до смерти Винса у Детройта не было на меня зуба, то теперь все иначе. Они не могут позволить мне безнаказанно убить члена совета Группы, даже если это была самозащита.
Значит, так просто выпутаться не удастся, предстоят долгие разборки. Они придут, их будет много, они применят другую тактику и не успокоятся, пока не покончат с ним.
Предстоит война, значит, надо подготовиться.
И Фрэнк отправляется в Ла-Холлу, чтобы повидаться с Никелем.
27
– У нас есть досье на вашего утопленника, – говорит молодой агент, обращаясь к Дейву.
Дейв вернулся в свой городской офис. Молодой агент вошел к нему с видом церковного служки, принесшего потир епископу.
– Как вы догадались, мистер Хансен?
– Лучше просто Дейв. Сегодня я и без того чувствую себя стариком.
Никак не запомню имя этого мальчишки, думает Дейв. Молодые все одинаковые и все похожи на этого. Худые, мускулистые, с короткой стрижкой, в строгих черных или синих костюмах, белых рубашках и неброских одноцветных галстуках.
Этот особенно педантичен в своей одежде. На его обычной белой рубашке, замечает Дейв, отложные манжеты с дорогими запонками.
Запонки, мысленно повторяет Дейв. Ну и что? Трой – его зовут Трой. Трой… Воган.
– Но как вы догадались, Дейв? – повторяет свой вопрос Трой.
Он имеет в виду, как Дейв догадался сверить отпечатки. Странно другое. При том, какое количество у них всяких документов, ребята довольно быстро справились с заданием. Без компьютеров бы не справились, думает Дейв. В прежние времена попыхтели бы – ладно, сейчас не прежние времена.
– Не знаю. Просто пришло в голову.
– Достойно восхищения.
– Ты мне дашь досье? – спрашивает Дейв.
Трой краснеет и подает ему документы.
Винсент Поль Вена на фотографии выглядит намного лучше, чем выглядел в Пойнт-Лома. В объектив он смотрит с обычной для мафиози наплевательской ухмылкой, которой их всех, верно, обучают по программе «Как стать боссом».
За Веной много чего числится – нападение, вооруженное нападение, ростовщичество, рэкет, поджог… Был осужден на пять лет за поджог и сидел в «Ливенворте». В девяностых годах мичиганские полицейские подозревали его в совершении нескольких убийств, однако не смогли это доказать. А недавно прошел слух, что он вошел в правящий совет Группы.
Какое это имеет отношение к Фрэнку? А вот что важно – что действительно важно: Вена был членом детройтской семьи, которого приветил Тедди Мильоре. И это Вена осуществлял для Группы контроль за стриптиз-клубами и проститутками в Сан-Диего.
– Что парень из Детройта делал в Калифорнии? – спрашивает Трой.
– Отдыхал? – отвечает вопросом на вопрос Дейв. Может быть, размышляет Дейв, но скорее всего нет. Больше похоже на то, что он подсчитывал ущерб, нанесенный операцией «Подсадная грудка».
Не исключено, что стукнул кого-то.
И кто-то стукнул в ответ.
Закончив читать досье Вены, Дейв вновь садится в машину и едет в так называемую Маленькую Италию. Фрэнк Макьяно так и не показался ни в своем магазине, который стоял закрытым, ни на берегу в Джентльменский час. Однако никто не сообщил о его исчезновении, хотя он, черт его побери, исчез.
Дейв заглядывает в филиал городской библиотеки, где работает Пэтти Макьяно. Он хочет поговорить с ней не как агент ФБР, а как встревоженный друг.
Однако ее на месте не оказывается.
Дейв обходит все здание, но ее нигде нет, поэтому он спрашивает у женщины за ближайшей конторкой:
– Пэтти сегодня приходила?
Женщина смотрит на его лицо, потом на его обручальное кольцо.
– Я друг Фрэнка, – говорит Дейв. Все любят Фрэнка Наживщика. – Я был в библиотеке, хотел поздороваться.
– Пэтти вчера сказалась больной. Не знаю, сколько ее не будет.
– Спасибо.
Дейв возвращается в офис, потом едет к Пэтти домой. Сначала звонит раз десять, после чего обходит дом кругом, заглядывает в окна. Они заперты. Дейв проверяет почтовый ящик. Он пуст. Ни писем, ни газеты. Ему известно, что Пэтти выписывает «Юнион трибьюн», так как Фрэнк постоянно ворчит по этому поводу.
– Могла бы читать в библиотеке, – говорил Фрэнк.
– Может быть, ей нравится читать газету за завтраком.
Пэтти – давняя фанатка «Падрес»[15] и каждое утро читает спортивную страницу. Еще она любит колонку Ника Канепы.
Дейв звонит в отдел доставки.
– Здравствуйте. Я Фрэнк Макьяно. Сегодня утром я не получил вашу газету.
Дейв называет девушке на другом конце провода адрес Пэтти. Через несколько секунд она отвечает:
– Сэр, вы на две недели отказались от доставки.
Дейв отключается, потом набирает номер офиса и зовет к телефону Троя.
– Трой, узнай-ка номер машины Макьяно Патриции и постарайся ее найти.
Он повторяет имя и фамилию по буквам.
– Проверь стоянки в аэропорту. Не главную, а те, что поменьше.
Женщина, столько лет пробывшая замужем за Фрэнком Макьяно, не будет платить втридорога. Она поставит машину на стоянку подешевле и в бесплатном автобусе доедет до аэропорта.
– В каком досье?.. – спрашивает Трой.
– Нет. Не надо досье. Просто сделай то, о чем я сказал.
– Да, сэр.
– И не называй меня «сэром».
– Да.
Дейву неприятно, что он грубо оборвал мальчишку.
– Трой, ты отлично работаешь, ясно? – говорит он.
Покинув дом Пэтти, Дейв едет на Солана-Бич. Ему немного совестно, ведь Фрэнк не догадывается, что Дейв знает о Донне. Фрэнк тщательно оберегает свою личную жизнь от вторжений, на то она и личная, и ему не понравилось бы то, что Дейв нарушает ее неприкосновенность. Однако в Бюро есть досье на Фрэнка, и Дейв изучил в нем каждое слово.
Я беспокоюсь за тебя, Фрэнк, думает Дейв по дороге.
Магазин Донны Брайант закрыт.
Дейв вылезает из машины, подходит к двери и читает от руки написанное объявление.
Дейв время от времени наведывался сюда, и магазин всегда был открыт – семь дней в неделю. Если бы Донна Брайант действительно собиралась в отпуск, она бы загодя все организовала и сейчас тут работал бы кто-нибудь вместо нее. Во всяком случае, объявление было бы другим – она бы обязательно указала, когда вновь откроет магазин.
Значит, она не знает, когда вернется, думает Дейв.
Она не знала, что ей придется уехать.
Итак, Фрэнк исчез, его бывшая жена куда-то уехала, его подруга, не уступающая ему в трудоголизме, неожиданно взяла отпуск.
И все это после того, как детройтского босса прибило к скалам.
Ну и дела.
Фрэнк Макьяно в беде.
Однако Фрэнк никогда не подался бы в бега, не удостоверившись, что его близкие в безопасности. То, что Пэтти и Донны нет, хороший знак, значит, Фрэнк живой и он попросил их исчезнуть, после чего исчез сам.
А где же Джилл?
Звонить ей или не звонить? С одной стороны, Дейву надо знать, что она в безопасности, с другой – ему не хочется ее пугать. К тому же Джилл Макьяно понятия не имеет, что ее отец…
Фрэнк только-только наладил с ней отношения, а это много для него значит, и Дейву совсем не хотелось ничего портить.
Он решает отыскать ее, приглядывать за ней, но этим и ограничиться. Тем временем неплохо бы поднажать на Шерма Саймона.
Что скажет Никель?
Дейв вернулся в свой городской офис. Молодой агент вошел к нему с видом церковного служки, принесшего потир епископу.
– Как вы догадались, мистер Хансен?
– Лучше просто Дейв. Сегодня я и без того чувствую себя стариком.
Никак не запомню имя этого мальчишки, думает Дейв. Молодые все одинаковые и все похожи на этого. Худые, мускулистые, с короткой стрижкой, в строгих черных или синих костюмах, белых рубашках и неброских одноцветных галстуках.
Этот особенно педантичен в своей одежде. На его обычной белой рубашке, замечает Дейв, отложные манжеты с дорогими запонками.
Запонки, мысленно повторяет Дейв. Ну и что? Трой – его зовут Трой. Трой… Воган.
– Но как вы догадались, Дейв? – повторяет свой вопрос Трой.
Он имеет в виду, как Дейв догадался сверить отпечатки. Странно другое. При том, какое количество у них всяких документов, ребята довольно быстро справились с заданием. Без компьютеров бы не справились, думает Дейв. В прежние времена попыхтели бы – ладно, сейчас не прежние времена.
– Не знаю. Просто пришло в голову.
– Достойно восхищения.
– Ты мне дашь досье? – спрашивает Дейв.
Трой краснеет и подает ему документы.
Винсент Поль Вена на фотографии выглядит намного лучше, чем выглядел в Пойнт-Лома. В объектив он смотрит с обычной для мафиози наплевательской ухмылкой, которой их всех, верно, обучают по программе «Как стать боссом».
За Веной много чего числится – нападение, вооруженное нападение, ростовщичество, рэкет, поджог… Был осужден на пять лет за поджог и сидел в «Ливенворте». В девяностых годах мичиганские полицейские подозревали его в совершении нескольких убийств, однако не смогли это доказать. А недавно прошел слух, что он вошел в правящий совет Группы.
Какое это имеет отношение к Фрэнку? А вот что важно – что действительно важно: Вена был членом детройтской семьи, которого приветил Тедди Мильоре. И это Вена осуществлял для Группы контроль за стриптиз-клубами и проститутками в Сан-Диего.
– Что парень из Детройта делал в Калифорнии? – спрашивает Трой.
– Отдыхал? – отвечает вопросом на вопрос Дейв. Может быть, размышляет Дейв, но скорее всего нет. Больше похоже на то, что он подсчитывал ущерб, нанесенный операцией «Подсадная грудка».
Не исключено, что стукнул кого-то.
И кто-то стукнул в ответ.
Закончив читать досье Вены, Дейв вновь садится в машину и едет в так называемую Маленькую Италию. Фрэнк Макьяно так и не показался ни в своем магазине, который стоял закрытым, ни на берегу в Джентльменский час. Однако никто не сообщил о его исчезновении, хотя он, черт его побери, исчез.
Дейв заглядывает в филиал городской библиотеки, где работает Пэтти Макьяно. Он хочет поговорить с ней не как агент ФБР, а как встревоженный друг.
Однако ее на месте не оказывается.
Дейв обходит все здание, но ее нигде нет, поэтому он спрашивает у женщины за ближайшей конторкой:
– Пэтти сегодня приходила?
Женщина смотрит на его лицо, потом на его обручальное кольцо.
– Я друг Фрэнка, – говорит Дейв. Все любят Фрэнка Наживщика. – Я был в библиотеке, хотел поздороваться.
– Пэтти вчера сказалась больной. Не знаю, сколько ее не будет.
– Спасибо.
Дейв возвращается в офис, потом едет к Пэтти домой. Сначала звонит раз десять, после чего обходит дом кругом, заглядывает в окна. Они заперты. Дейв проверяет почтовый ящик. Он пуст. Ни писем, ни газеты. Ему известно, что Пэтти выписывает «Юнион трибьюн», так как Фрэнк постоянно ворчит по этому поводу.
– Могла бы читать в библиотеке, – говорил Фрэнк.
– Может быть, ей нравится читать газету за завтраком.
Пэтти – давняя фанатка «Падрес»[15] и каждое утро читает спортивную страницу. Еще она любит колонку Ника Канепы.
Дейв звонит в отдел доставки.
– Здравствуйте. Я Фрэнк Макьяно. Сегодня утром я не получил вашу газету.
Дейв называет девушке на другом конце провода адрес Пэтти. Через несколько секунд она отвечает:
– Сэр, вы на две недели отказались от доставки.
Дейв отключается, потом набирает номер офиса и зовет к телефону Троя.
– Трой, узнай-ка номер машины Макьяно Патриции и постарайся ее найти.
Он повторяет имя и фамилию по буквам.
– Проверь стоянки в аэропорту. Не главную, а те, что поменьше.
Женщина, столько лет пробывшая замужем за Фрэнком Макьяно, не будет платить втридорога. Она поставит машину на стоянку подешевле и в бесплатном автобусе доедет до аэропорта.
– В каком досье?.. – спрашивает Трой.
– Нет. Не надо досье. Просто сделай то, о чем я сказал.
– Да, сэр.
– И не называй меня «сэром».
– Да.
Дейву неприятно, что он грубо оборвал мальчишку.
– Трой, ты отлично работаешь, ясно? – говорит он.
Покинув дом Пэтти, Дейв едет на Солана-Бич. Ему немного совестно, ведь Фрэнк не догадывается, что Дейв знает о Донне. Фрэнк тщательно оберегает свою личную жизнь от вторжений, на то она и личная, и ему не понравилось бы то, что Дейв нарушает ее неприкосновенность. Однако в Бюро есть досье на Фрэнка, и Дейв изучил в нем каждое слово.
Я беспокоюсь за тебя, Фрэнк, думает Дейв по дороге.
Магазин Донны Брайант закрыт.
Дейв вылезает из машины, подходит к двери и читает от руки написанное объявление.
В ОТПУСКЕ.У Донны Брайант не бывает отпусков.
Дейв время от времени наведывался сюда, и магазин всегда был открыт – семь дней в неделю. Если бы Донна Брайант действительно собиралась в отпуск, она бы загодя все организовала и сейчас тут работал бы кто-нибудь вместо нее. Во всяком случае, объявление было бы другим – она бы обязательно указала, когда вновь откроет магазин.
Значит, она не знает, когда вернется, думает Дейв.
Она не знала, что ей придется уехать.
Итак, Фрэнк исчез, его бывшая жена куда-то уехала, его подруга, не уступающая ему в трудоголизме, неожиданно взяла отпуск.
И все это после того, как детройтского босса прибило к скалам.
Ну и дела.
Фрэнк Макьяно в беде.
Однако Фрэнк никогда не подался бы в бега, не удостоверившись, что его близкие в безопасности. То, что Пэтти и Донны нет, хороший знак, значит, Фрэнк живой и он попросил их исчезнуть, после чего исчез сам.
А где же Джилл?
Звонить ей или не звонить? С одной стороны, Дейву надо знать, что она в безопасности, с другой – ему не хочется ее пугать. К тому же Джилл Макьяно понятия не имеет, что ее отец…
Фрэнк только-только наладил с ней отношения, а это много для него значит, и Дейву совсем не хотелось ничего портить.
Он решает отыскать ее, приглядывать за ней, но этим и ограничиться. Тем временем неплохо бы поднажать на Шерма Саймона.
Что скажет Никель?
28
– Беги.
Так говорит Никель, услышав в трубке голос Фрэнка. Произносит одно-единственное слово и дает отбой. «Не проходи поле „Старт“, не получай 200 долларов».[16] Не приближайся к моей конторе. Просто беги.
Так говорит Никель, услышав в трубке голос Фрэнка. Произносит одно-единственное слово и дает отбой. «Не проходи поле „Старт“, не получай 200 долларов».[16] Не приближайся к моей конторе. Просто беги.