Страница:
Это правда, Фрэнк любил лодки, и от этого картинка казалась ему еще более жалкой, потому что нельзя писать такие карикатуры на лодки, какая получилась у Бапа. Однако Фрэнк не снимал акварель со стены – никогда не знаешь, нагрянет Бап или нет, а у Фрэнка не было желания ранить его чувства.
И все шло как по маслу – пока Фрэнк не был женат. Женатым ребятам приходилось тяжелее, так как их жены прятали подаренные картинки подальше. Однако женатые ребята, как правило, уже не были простыми членами банды, и по закону босс, даже в Сан-Диего, не имел права ни с того ни с сего ввалиться в их дом, не предупредив о визите заранее. Ну, и после звонка начинались срочные поиски акварели, которую немедленно вешали в гостиной.
Итак, если не случалось ничего особенного, то их встречи происходили на набережной. Однако в тот день Бап приказал ждать его в зоопарке, около павильона с рептилиями.
Речь зашла о парне по имени Джеффри Рот.
– Как? – переспросил Майк.
– Слышал о Тони Старе? – ответил Бап вопросом на вопрос, прижимаясь лицом к стеклу, чтобы получше разглядеть плюющуюся кобру.
– Еще бы.
Кто не слышал о Тони Старе? О крысе из Детройта, чьи показания засадили за решетку половину тамошней семьи. Рокко Дзерилли, Джеки Томинелло, Энджи Вена – все они отбывали срок по милости Тони Стара. Газеты упивались неотразимыми заголовками: ТОНИ СТАР СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ.
– Теперь он Джеффри Рот, он в Программе защиты свидетелей, – сказал Бап и принялся барабанить пальцами по стеклу, стараясь спровоцировать кобру. – Думаете, можно раздразнить ее так, чтобы она плюнула?
– Думаю, ей не хочется, чтобы ты это делал, – сказал Фрэнк из сочувствия к змеям, у которых были свои заботы.
Бап посмотрел на него так, словно он спятил, и Фрэнк понял. «Ей» наверняка не хотелось, чтобы Бап убивал людей, угонял машины, давал деньги в рост и занимался игорным бизнесом. Стук по стеклу не прекратился. Так продолжалось еще какое-то время.
– Знаете, где он теперь живет? – наконец спросил Бап. – На Мишн-Бич.
– Дерьмо! – отозвался Майк.
Это было личное оскорбление – крыса поселилась буквально у них под боком.
Разговоры о крысах у Фрэнка с Майком заходили не раз. Хуже такого падения ничего не могло быть.
– Никогда нельзя сдаваться, – говорил Майк. – Мы же взрослые люди и знаем, на что идем. Если нас возьмут, надо держать рот на замке и отбывать срок.
Фрэнк был с ним полностью согласен.
– Лучше умереть, чем попасть под Программу, – сказал он.
И вот теперь парень, засадивший половину детройтской семьи за решетку, поселился рядом и радовался жизни на Мишн-Бич.
– Как его нашли? – спросил Майк.
Кобра свернулась кольцами и, похоже, заснула. Бап оставил ее и перешел к соседнему террариуму со свиномордой змеей, которая обвилась вокруг ветки и выглядела угрожающе.
– Сообщил какой-то секретарь в департаменте юстиции, которого прикормил Тони Джек, – ответил Бап, стуча костяшками пальцев по стеклу, за которым находилась змея. Из кармана он достал листок бумаги и дал его Фрэнку. На листке был написан адрес. – Детройт хотел послать своих ребят, но я сказал «нет», это вопрос чести.
– И правильно, – согласился Майк. – Наша территория, наш подопечный.
– Заплатят двадцать тысяч.
Змея сделала рывок и ударилась мордой в стекло, отчего Бап, обронив очки, отскочил футов на пять. Фрэнк очень старался не рассмеяться, поднимая их, протирая о рукав и подавая Бапу.
– Чертовы змеюки!
– Они хитрые, – сказал Майк.
Фрэнк и Майк отправились в магазин, купили кое-что, чтобы выглядеть туристами, и зарегистрировались в мотеле на Кеннебек-корт, что на Мишн-Бич. Большую часть времени они простаивали у окна, глядя через жалюзи на кондоминиум Тони Стара, находившийся по другую сторону Мишн-бульвара.
– Мы похожи на копов, – сказал Майк в первый вечер.
– Ты о чем?
– О том, что они обычно занимаются этим. Ведут наблюдение.
– Понятно.
Тогда Фрэнк в первый раз пожалел полицейских, потому что вести наблюдение оказалось делом скучным и весьма утомительным. Он совершенно по-другому осмыслил слово «скука». Они с Майком пили плохой кофе, по очереди ходили за жареными цыплятами, или за бургерами, или за горячей маисовой лепешкой с острой мясной начинкой, а потом съедали это буквально на коленях, подложив грязную бумагу. Что эта еда делала с его внутренностями, он мог только догадываться. Зато он знал, что она делала с кишками Майка, потому что комната была маленькая, и когда Майк открывал дверь уборной… Так или иначе, но Фрэнк пожалел полицейских.
Они с Майком дежурили по очереди. Пока один наблюдал в окно, второй спал или смотрел очередное дурацкое шоу по телевизору. И перерыв они позволяли себе, лишь когда Тони Стар выходил в семь тридцать утра из дома, чтобы пробежаться трусцой.
О его любви к бегу они узнали в первое же утро, когда Тони Стар появился на крыльце в лиловом спортивном костюме и кроссовках и начал разминаться, опираясь на перила.
– Какого черта? – не выдержал Майк.
– Он собирается бегать, – сказал Фрэнк.
– Ну, и пусть тогда бегает.
– А он в неплохой форме, – заметил Фрэнк.
Стар и вправду неплохо выглядел. Он загорел, черные, аккуратно подстриженные волосы были гладко зачесаны назад, да и лишнего жира на нем как будто не было заметно. Вернулся он через час, потный, распаренный.
– Чертов парень, – буркнул Майк, – бегает себе по бережку, словно ему совсем не о чем волноваться. Посматривает на девочек, любуется яхтами, греется на солнышке, загорает. Неплохо ему живется, пока его друзья томятся в тюремных камерах. Говорю тебе, он должен помучиться, прежде чем умереть.
Фрэнк согласился – Стар должен помучиться за то, что совершил, – однако такого приказа они не получали. Бап ясно выразился – требование было действовать «быстро и чисто». Войти, сделать дело и уйти.
Чем быстрее, тем лучше – во всяком случае, так казалось Фрэнку. Пэтти не особенно обрадовало то, что он должен был надолго исчезнуть.
– Ты куда? – спросила она.
– Хватит, Пэтти.
– Почему? Зачем?
– Дела.
– Какие такие дела? – наседала на него Пэтти. – Почему ты не можешь мне сказать? Ты же не едешь веселиться со своими дружками, ведь нет?
Веселья хоть отбавляй, думает Фрэнк. Дешевый мотель, комната пополам с Майком, его хождения в туалет, его бесконечные сигареты, его газы – ну и конечно же многочасовые скучные наблюдения, чтобы понять распорядок крысы.
В этом было главное.
Бап особенно настаивал на этом.
– У всех есть свои привычки, – сказал он Фрэнку. – У всех. Люди предсказуемы. Надо лишь узнать их привычки, а когда они действуют по привычке, тут их слабое место. Быстро и чисто, туда и сюда.
Итак, Тони Стар каждое утро бегал по набережной. Майк хотел использовать это время.
– Наденем теплые тренировочные костюмы, побежим следом за ним и выстрелим ему в голову. Дело сделано.
Однако Фрэнк был против. Слишком много случайных факторов, от которых мог зависеть исход операции. Во-первых, они с Майком будут похожи на медведей в сауне. Во-вторых, они запыхаются, а со сбитым дыханием стрелять трудно, даже с близкого расстояния. В-третьих, может объявиться слишком много свидетелей.
Пришлось придумывать другой план.
Трудность заключалась в том, что у Стара было не много привычек. Жил он весьма однообразно, предсказуемо, повторяя одно и то же изо дня в день. Утром он бегал, потом возвращался домой, принимал душ (наверное), менял одежду и шел в страховую компанию, где трудился до шести часов. Потом опять шел домой и оставался дома до утра, пока не выходил на пробежку.
– До чего же скучный сукин сын, – сказал Майк. – Не ходит в клубы, не приводит к себе девок. Чем же он занимается вечерами? Похоже, оттягивается он только с вечерней пиццей.
Каждый четверг, в восемь тридцать, Стару приносили пиццу.
– Майк, я тебя люблю.
– Только этого не хватало.
– Вечерняя пицца, – повторил Фрэнк. – Стар впускает посыльного.
Этот разговор случился во вторник, так что два дня они в основном отдыхали, валялись и ждали четверговую пиццу. В среду они заказали пиццу там же, где ее заказывал Тони Стар, съели ее, а коробку сохранили.
Ровно в двадцать пять минут девятого Фрэнк стоял у дома Стара с коробкой от пиццы в руках. Майк сидел в машине, готовый в любой момент тронуться с места и, если потребуется, перехватить посыльного из пиццерии.
Фрэнк нажал на звонок и крикнул:
– Пицца, мистер Рот.
Мгновением позже послышалось гудение, потом металлический щелчок. Дверь открылась. Фрэнк вошел внутрь и, пройдя коридор, остановился у двери Стара. Позвонил.
Стар открыл дверь, однако цепочку не снял. Фрэнк услышал, что в комнате работает телевизор. Оттуда доносились голоса героев «Отдела 5-О».[13] Так вот как развлекается эта крыса, подумал тогда Фрэнк. Смотрит телевизор и ест пиццу.
– Пицца, – повторил Фрэнк.
– А где прежний курьер?
– Заболел, – ответил Фрэнк, надеясь, что ему ничто не помешает. Он уже был готов выломать дверь, но тут Стар снял цепочку. В руке он держал деньги – одну бумажку в пять долларов и две по одному доллару.
– Шесть пятьдесят, правильно?
Фрэнк потянулся к карману, словно за сдачей.
– Оставь себе, – сказал Стар.
Спасибо.
Пятьдесят центов, подумал Фрэнк. Ни один уважающий себя бандит в мире не даст пятьдесят центов чаевых. Неудивительно, что он стал крысой. Фрэнк протянул Стару коробку и, когда она оказалась у него в руках, толкнул его, захлопнул дверь и вытащил револьвер двадцать второго калибра с глушителем.
Стар сделал попытку убежать, но Фрэнк навел револьвер ему на макушку и выстрелил. Стар упал, стукнувшись о стену. Фрэнк переступил через его тело и вновь прицелился ему в голову.
– Крыса, – сказал Фрэнк.
Еще несколько раз он нажал на спусковой крючок, после чего покинул квартиру и дом Стара.
Все это заняло, может быть, минуту. Фрэнк сел в машину, и Майк, нажав на газ, умчал их обоих прочь.
– Как прошло? – спросил Майк.
– Отлично, – ответил Фрэнк.
Майк усмехнулся.
– Да ты настоящая машина. Фрэнки Макине-Машина.
– Это что, парень, которого играл Синатра? – спросил Фрэнк.
– Ага, в «Человеке с золотой рукой», – подсказал Майк. – Он там наркоман.
– Очень приятно.
– Ты тоже человек с золотой рукой, – сказал тогда Майк. – Фрэнки Машина.
Прозвище прилипло к Фрэнку.
Они проехали по Ингрэм-стрит до канала для спуска воды. Там Фрэнк вышел, разбил револьвер о камни и выбросил куски в воду. После этого они отправились на стоянку в Пойнт-Лома, где их ждали два автомобиля. В предназначенном ему автомобиле Фрэнк проехал сколько-то времени по городу, потом бросил его и взял такси до аэропорта, а оттуда на другом такси вернулся домой.
Никто ничего не узнал.
Полицейские из Сан-Диего довольно долго занимались этим делом и по собственной инициативе отправили федералам такое заключение: мол, если вы без спроса захаживаете в наш огород, то какого черта хотите от нас?
В общем-то, никто не любит доносчиков, даже копы, которые на них зарабатывают свой кусок хлеба с маслом.
Наутро Фрэнк проснулся, сварил себе кофе и включил телевизор. Показывали кухню в отеле Лос-Анджелеса.
– Удивляешься? – спросил его тем же утром Майк.
– В общем-то, да.
– А я удивляюсь только тому, что это не случилось раньше.
Вот так, подумал тогда Фрэнк. У парня в голове две пули. У Никсона – чеки.
Когда выбрали Никсона, в конторе таксистов устроили праздник на славу. Первое, что сделал президент, так это удалил из Сан-Диего прокурора, мешавшего мафии.
Обвинения против Бапа были сняты, хотя Форлиано все-таки отправился в тюрьму.
А в остальном все осталось по-прежнему.
Фрэнк и Майк получили оговоренные деньги за проделанную работу.
На свою часть Фрэнк купил кольцо для Пэтти.
24
25
И все шло как по маслу – пока Фрэнк не был женат. Женатым ребятам приходилось тяжелее, так как их жены прятали подаренные картинки подальше. Однако женатые ребята, как правило, уже не были простыми членами банды, и по закону босс, даже в Сан-Диего, не имел права ни с того ни с сего ввалиться в их дом, не предупредив о визите заранее. Ну, и после звонка начинались срочные поиски акварели, которую немедленно вешали в гостиной.
Итак, если не случалось ничего особенного, то их встречи происходили на набережной. Однако в тот день Бап приказал ждать его в зоопарке, около павильона с рептилиями.
Речь зашла о парне по имени Джеффри Рот.
– Как? – переспросил Майк.
– Слышал о Тони Старе? – ответил Бап вопросом на вопрос, прижимаясь лицом к стеклу, чтобы получше разглядеть плюющуюся кобру.
– Еще бы.
Кто не слышал о Тони Старе? О крысе из Детройта, чьи показания засадили за решетку половину тамошней семьи. Рокко Дзерилли, Джеки Томинелло, Энджи Вена – все они отбывали срок по милости Тони Стара. Газеты упивались неотразимыми заголовками: ТОНИ СТАР СВИДЕТЕЛЬСТВУЕТ.
– Теперь он Джеффри Рот, он в Программе защиты свидетелей, – сказал Бап и принялся барабанить пальцами по стеклу, стараясь спровоцировать кобру. – Думаете, можно раздразнить ее так, чтобы она плюнула?
– Думаю, ей не хочется, чтобы ты это делал, – сказал Фрэнк из сочувствия к змеям, у которых были свои заботы.
Бап посмотрел на него так, словно он спятил, и Фрэнк понял. «Ей» наверняка не хотелось, чтобы Бап убивал людей, угонял машины, давал деньги в рост и занимался игорным бизнесом. Стук по стеклу не прекратился. Так продолжалось еще какое-то время.
– Знаете, где он теперь живет? – наконец спросил Бап. – На Мишн-Бич.
– Дерьмо! – отозвался Майк.
Это было личное оскорбление – крыса поселилась буквально у них под боком.
Разговоры о крысах у Фрэнка с Майком заходили не раз. Хуже такого падения ничего не могло быть.
– Никогда нельзя сдаваться, – говорил Майк. – Мы же взрослые люди и знаем, на что идем. Если нас возьмут, надо держать рот на замке и отбывать срок.
Фрэнк был с ним полностью согласен.
– Лучше умереть, чем попасть под Программу, – сказал он.
И вот теперь парень, засадивший половину детройтской семьи за решетку, поселился рядом и радовался жизни на Мишн-Бич.
– Как его нашли? – спросил Майк.
Кобра свернулась кольцами и, похоже, заснула. Бап оставил ее и перешел к соседнему террариуму со свиномордой змеей, которая обвилась вокруг ветки и выглядела угрожающе.
– Сообщил какой-то секретарь в департаменте юстиции, которого прикормил Тони Джек, – ответил Бап, стуча костяшками пальцев по стеклу, за которым находилась змея. Из кармана он достал листок бумаги и дал его Фрэнку. На листке был написан адрес. – Детройт хотел послать своих ребят, но я сказал «нет», это вопрос чести.
– И правильно, – согласился Майк. – Наша территория, наш подопечный.
– Заплатят двадцать тысяч.
Змея сделала рывок и ударилась мордой в стекло, отчего Бап, обронив очки, отскочил футов на пять. Фрэнк очень старался не рассмеяться, поднимая их, протирая о рукав и подавая Бапу.
– Чертовы змеюки!
– Они хитрые, – сказал Майк.
Фрэнк и Майк отправились в магазин, купили кое-что, чтобы выглядеть туристами, и зарегистрировались в мотеле на Кеннебек-корт, что на Мишн-Бич. Большую часть времени они простаивали у окна, глядя через жалюзи на кондоминиум Тони Стара, находившийся по другую сторону Мишн-бульвара.
– Мы похожи на копов, – сказал Майк в первый вечер.
– Ты о чем?
– О том, что они обычно занимаются этим. Ведут наблюдение.
– Понятно.
Тогда Фрэнк в первый раз пожалел полицейских, потому что вести наблюдение оказалось делом скучным и весьма утомительным. Он совершенно по-другому осмыслил слово «скука». Они с Майком пили плохой кофе, по очереди ходили за жареными цыплятами, или за бургерами, или за горячей маисовой лепешкой с острой мясной начинкой, а потом съедали это буквально на коленях, подложив грязную бумагу. Что эта еда делала с его внутренностями, он мог только догадываться. Зато он знал, что она делала с кишками Майка, потому что комната была маленькая, и когда Майк открывал дверь уборной… Так или иначе, но Фрэнк пожалел полицейских.
Они с Майком дежурили по очереди. Пока один наблюдал в окно, второй спал или смотрел очередное дурацкое шоу по телевизору. И перерыв они позволяли себе, лишь когда Тони Стар выходил в семь тридцать утра из дома, чтобы пробежаться трусцой.
О его любви к бегу они узнали в первое же утро, когда Тони Стар появился на крыльце в лиловом спортивном костюме и кроссовках и начал разминаться, опираясь на перила.
– Какого черта? – не выдержал Майк.
– Он собирается бегать, – сказал Фрэнк.
– Ну, и пусть тогда бегает.
– А он в неплохой форме, – заметил Фрэнк.
Стар и вправду неплохо выглядел. Он загорел, черные, аккуратно подстриженные волосы были гладко зачесаны назад, да и лишнего жира на нем как будто не было заметно. Вернулся он через час, потный, распаренный.
– Чертов парень, – буркнул Майк, – бегает себе по бережку, словно ему совсем не о чем волноваться. Посматривает на девочек, любуется яхтами, греется на солнышке, загорает. Неплохо ему живется, пока его друзья томятся в тюремных камерах. Говорю тебе, он должен помучиться, прежде чем умереть.
Фрэнк согласился – Стар должен помучиться за то, что совершил, – однако такого приказа они не получали. Бап ясно выразился – требование было действовать «быстро и чисто». Войти, сделать дело и уйти.
Чем быстрее, тем лучше – во всяком случае, так казалось Фрэнку. Пэтти не особенно обрадовало то, что он должен был надолго исчезнуть.
– Ты куда? – спросила она.
– Хватит, Пэтти.
– Почему? Зачем?
– Дела.
– Какие такие дела? – наседала на него Пэтти. – Почему ты не можешь мне сказать? Ты же не едешь веселиться со своими дружками, ведь нет?
Веселья хоть отбавляй, думает Фрэнк. Дешевый мотель, комната пополам с Майком, его хождения в туалет, его бесконечные сигареты, его газы – ну и конечно же многочасовые скучные наблюдения, чтобы понять распорядок крысы.
В этом было главное.
Бап особенно настаивал на этом.
– У всех есть свои привычки, – сказал он Фрэнку. – У всех. Люди предсказуемы. Надо лишь узнать их привычки, а когда они действуют по привычке, тут их слабое место. Быстро и чисто, туда и сюда.
Итак, Тони Стар каждое утро бегал по набережной. Майк хотел использовать это время.
– Наденем теплые тренировочные костюмы, побежим следом за ним и выстрелим ему в голову. Дело сделано.
Однако Фрэнк был против. Слишком много случайных факторов, от которых мог зависеть исход операции. Во-первых, они с Майком будут похожи на медведей в сауне. Во-вторых, они запыхаются, а со сбитым дыханием стрелять трудно, даже с близкого расстояния. В-третьих, может объявиться слишком много свидетелей.
Пришлось придумывать другой план.
Трудность заключалась в том, что у Стара было не много привычек. Жил он весьма однообразно, предсказуемо, повторяя одно и то же изо дня в день. Утром он бегал, потом возвращался домой, принимал душ (наверное), менял одежду и шел в страховую компанию, где трудился до шести часов. Потом опять шел домой и оставался дома до утра, пока не выходил на пробежку.
– До чего же скучный сукин сын, – сказал Майк. – Не ходит в клубы, не приводит к себе девок. Чем же он занимается вечерами? Похоже, оттягивается он только с вечерней пиццей.
Каждый четверг, в восемь тридцать, Стару приносили пиццу.
– Майк, я тебя люблю.
– Только этого не хватало.
– Вечерняя пицца, – повторил Фрэнк. – Стар впускает посыльного.
Этот разговор случился во вторник, так что два дня они в основном отдыхали, валялись и ждали четверговую пиццу. В среду они заказали пиццу там же, где ее заказывал Тони Стар, съели ее, а коробку сохранили.
Ровно в двадцать пять минут девятого Фрэнк стоял у дома Стара с коробкой от пиццы в руках. Майк сидел в машине, готовый в любой момент тронуться с места и, если потребуется, перехватить посыльного из пиццерии.
Фрэнк нажал на звонок и крикнул:
– Пицца, мистер Рот.
Мгновением позже послышалось гудение, потом металлический щелчок. Дверь открылась. Фрэнк вошел внутрь и, пройдя коридор, остановился у двери Стара. Позвонил.
Стар открыл дверь, однако цепочку не снял. Фрэнк услышал, что в комнате работает телевизор. Оттуда доносились голоса героев «Отдела 5-О».[13] Так вот как развлекается эта крыса, подумал тогда Фрэнк. Смотрит телевизор и ест пиццу.
– Пицца, – повторил Фрэнк.
– А где прежний курьер?
– Заболел, – ответил Фрэнк, надеясь, что ему ничто не помешает. Он уже был готов выломать дверь, но тут Стар снял цепочку. В руке он держал деньги – одну бумажку в пять долларов и две по одному доллару.
– Шесть пятьдесят, правильно?
Фрэнк потянулся к карману, словно за сдачей.
– Оставь себе, – сказал Стар.
Спасибо.
Пятьдесят центов, подумал Фрэнк. Ни один уважающий себя бандит в мире не даст пятьдесят центов чаевых. Неудивительно, что он стал крысой. Фрэнк протянул Стару коробку и, когда она оказалась у него в руках, толкнул его, захлопнул дверь и вытащил револьвер двадцать второго калибра с глушителем.
Стар сделал попытку убежать, но Фрэнк навел револьвер ему на макушку и выстрелил. Стар упал, стукнувшись о стену. Фрэнк переступил через его тело и вновь прицелился ему в голову.
– Крыса, – сказал Фрэнк.
Еще несколько раз он нажал на спусковой крючок, после чего покинул квартиру и дом Стара.
Все это заняло, может быть, минуту. Фрэнк сел в машину, и Майк, нажав на газ, умчал их обоих прочь.
– Как прошло? – спросил Майк.
– Отлично, – ответил Фрэнк.
Майк усмехнулся.
– Да ты настоящая машина. Фрэнки Макине-Машина.
– Это что, парень, которого играл Синатра? – спросил Фрэнк.
– Ага, в «Человеке с золотой рукой», – подсказал Майк. – Он там наркоман.
– Очень приятно.
– Ты тоже человек с золотой рукой, – сказал тогда Майк. – Фрэнки Машина.
Прозвище прилипло к Фрэнку.
Они проехали по Ингрэм-стрит до канала для спуска воды. Там Фрэнк вышел, разбил револьвер о камни и выбросил куски в воду. После этого они отправились на стоянку в Пойнт-Лома, где их ждали два автомобиля. В предназначенном ему автомобиле Фрэнк проехал сколько-то времени по городу, потом бросил его и взял такси до аэропорта, а оттуда на другом такси вернулся домой.
Никто ничего не узнал.
Полицейские из Сан-Диего довольно долго занимались этим делом и по собственной инициативе отправили федералам такое заключение: мол, если вы без спроса захаживаете в наш огород, то какого черта хотите от нас?
В общем-то, никто не любит доносчиков, даже копы, которые на них зарабатывают свой кусок хлеба с маслом.
Наутро Фрэнк проснулся, сварил себе кофе и включил телевизор. Показывали кухню в отеле Лос-Анджелеса.
– Удивляешься? – спросил его тем же утром Майк.
– В общем-то, да.
– А я удивляюсь только тому, что это не случилось раньше.
Вот так, подумал тогда Фрэнк. У парня в голове две пули. У Никсона – чеки.
Когда выбрали Никсона, в конторе таксистов устроили праздник на славу. Первое, что сделал президент, так это удалил из Сан-Диего прокурора, мешавшего мафии.
Обвинения против Бапа были сняты, хотя Форлиано все-таки отправился в тюрьму.
А в остальном все осталось по-прежнему.
Фрэнк и Майк получили оговоренные деньги за проделанную работу.
На свою часть Фрэнк купил кольцо для Пэтти.
24
Фрэнк был уже женатым человеком, когда произошла его встреча с президентом Никсоном.
Шел 1972 год.
В качестве награды за устранение Тони Стара вскоре и Фрэнка и Майка перевели с обычных такси на лимузины.
Когда они не сидели за рулем, то были на подхвате. Наверное, Фрэнк больше времени проводил вне дома, чем обычный работяга, однако это было по-другому. Он не отсчитывал часы, отдавая Дяде Сэму его долю. И, хотя работал много, его работа казалось ему не работой, а захватывающей игрой.
Поэтому, наверное, они и называли ее «набиранием очков», думает Фрэнк.
Так они и жили в те дни: набирали очки, боролись за очки. На очки сгружали товары с грузовиков, брали долю у букмекеров, у ростовщиков, жалование подставных рабочих на строительстве.
Они надзирали за карточными играми и игрой в кости, спортивным букмекерством и лотереями. Совершали набеги на мексиканскую границу – за алкоголем и сигаретами. И практически получили лицензию от полицейских на взимание процентов с торговцев наркотиками.
Они набирали очки, делали деньги, хотя из этих денег не так-то много оставалось у них самих. Большую часть они отдавали Крису, а тот делился с Бапом, который делился с Ники Лочичеро. Несмотря ни на что, они не богатели, и Фрэнку это не нравилось, однако Майк, приехавший с Восточного побережья, принадлежал к старой школе.
– Так уж повелось, Фрэнки, – сказал он, когда Фрэнк пожаловался на жизнь. – Таковы правила. Мы ведь пока еще в самом низу. Нам нужно доказать, что мы умеем зарабатывать.
Фрэнк не стремился стать «настоящим» бандитом. Ему было плевать на устаревшие сицилийские штучки. Он просто старался заработать достаточно денег, чтобы купить свой дом.
Еще три года он горбатился и жил с Пэтти в съемной квартире в своем старом районе. А ведь он все время только и делал, что работал – когда не «набирал очки», водил лимузин, в основном в аэропорт и из аэропорта в Ла-Сюр-Мер-Спа в Карлсбаде.
Майк верил и не верил, когда Фрэнк рассказывал, что вез Мо Далица из аэропорта в Ла-Сюр-Мер, или просто «Сюр», как говорили местные жители и ценители здешних удовольствий. Далиц вернулся – он был адмиралом детройтской «Малой еврейской флотилии» до того, как Вена изгнал его в Кливленд. Со временем он стал ушами и глазами чикагских ребят в Вегасе, где его называли «еврейским крестным отцом».
– Далиц построил Сюр, – сказал Майк. – Он заставил «Транспортников» вложить деньги.
«Пенсионный фонд работников транспорта» совместными усилиями контролировали семьи Чикаго и Детройта, объяснил Майк. Посредником был некий Аллен Дорнер, сын «Красного» Дорнера, друга чикагского босса Тони Аккардо.
– Дорнер? – переспросил Фрэнк. – Он тоже был у меня в лимузине.
– Далиц и Дорнер?
– Ну да. Они приехали поиграть в гольф.
«Транспортники» часто играли в гольф в Сюре, и Фрэнк с Майком постоянно колесили туда-сюда, возя их в аэропорт и из аэропорта, по городу и, вечерами, за город. Фрэнку было ясно, почему его пересадили на лимузин – боссам нужен был свой человек, при котором «Транспортники» и мафиози могли спокойно поговорить.
– Твое дело – сидеть за рулем, – сказал ему Бап. – Держи уши на макушке, а рот на замке.
В его лимузине побывали не только Далиц с Дорнером. Возил Фрэнк и Фрэнка Фицсиммонса, распоряжавшегося фондом, пока Хоффа отсиживал срок. Фицсиммонс до того любил Сюр, что купил там кондоминиум и там же в отеле устраивал ежегодное собрание членов правления.
Фрэнк возил самых крутых парней, главным образом, с Восточного побережья, которым хотелось погреться и отдохнуть от снега. Среди них были Тони Провенцано, или «Тони Про», сидевший на филиале фонда в Нью-Джерси, и Джои Клоун Ломбардо, державший связь между Чикаго и Алленом Дорнером.
И парней из Детройта он тоже возил – Папу Джона Прицьолу и Тони Джекса Джакамоне, который работал с Хоффой.
Однажды Бап призвал к себе Фрэнка и Майка и сказал, чтобы они «начистили» лимузины, привели себя в порядок и ровно в девять утра отправились в аэропорт.
– В чем дело? – спросил Фрэнк.
Он понял, что надвигается нечто грандиозное, так как накануне вечером дважды ездил в аэропорт за Джои Клоуном и Тони Про, которых привез в Сюр.
А дело было в том, что Фрэнк Фицсиммонс, президент фонда, собирался устроить в Сюре пресс-конференцию и объявить о том, что профсоюз транспортников намерен поддержать кандидатуру Никсона на следующих выборах.
Ничего себе, думал Фрэнк. Уже ходили слухи, что «Транспортники» передали миллионы нелегальных долларов в фонд кампании Никсона. Курорт Сюр был их штабом на Западном побережье с тех пор, как Дорнер купил здесь кондоминиум с окнами на площадку для гольфа.
Фрэнк ухмыльнулся.
– За это Никсон простил Хоффу?
Бап улыбнулся в ответ.
– Хоффа всего лишь обыкновенный дешевый головорез, выбывший из лиги больших денег. За последние годы Фицсиммонс и Дорнер заработали столько миллионов, что большинство – против возвращения Хоффы. Хоффа хочет их смерти, однако не может не учитывать того, что они всех обогатили. Пока делаешь деньги для других, до тех пор живешь. Никогда об этом не забывайте.
Фрэнк не забывал.
– Так или иначе, – сказал Бап, – но после пресс-конференции повезете профсоюзников в Западный Белый дом. Возможно, Фрэнки, ты увидишь президента.
– А вас там не будет?
Бап улыбнулся, но Фрэнк заметил, что ему неприятно отвечать на этот вопрос.
– Меня нет в списке приглашенных. Из наших никого нет.
– Но, Бап, это же несправедливо.
– Ерунда. Не стоит обращать внимание.
Однако Фрэнк понял, что он обратил на это внимание.
Утром в сверкающем лимузине Фрэнк, одетый в свежевыглаженный черный костюм, подъехал к частной взлетно-посадочной полосе в Карлсбаде, чтобы встретить Аллена Дорнера, прилетевшего на частном самолете. Прошел слух, что Дорнер выложил Синатре три миллиона долларов за самолет «Гольфстрим», взяв деньги из кассы фонда.
– Доброе утро, Фрэнк, – сказал Дорнер, ступив на бетонированную площадку.
– Доброе утро, мистер Дорнер.
– Вроде будет хороший денек.
– Как всегда в Сан-Диего, – ответил Фрэнк, придерживая заднюю дверцу лимузина.
До Сюра они доехали быстро.
Фрэнк вместе с остальными водителями ждал на парковке, пока Фицсиммонс произносил речь, и еще шестнадцать членов правления стояли рядом с сияющими лицами. Кого тут только нет, подумал Фрэнк, а наших не видно.
– Нет, ты подумай, – проговорил щегольски одетый и немного нервничавший Майк, стоя рядом с безукоризненно чистым лимузином. – Мы поедем к президенту!
Когда Фицсиммонс закончил говорить, он и еще три члена правления сели в лимузин Фрэнка, который поехал первым, и все остальные лимузины последовали за ним по 5-му шоссе в Сан-Клементе, где находился Западный Белый дом.
Фрэнк уже бывал там.
Не в доме конечно же, а под красным обрывом – в море. Вместе с другими серфингистами они как-то оказались неподалеку и обнаружили этот обрыв рядом с Западным Белым домом. Почему-то это место называли Джинсой.
Может быть, стоит рассказать о нем Ричарду Никсону, подумал Фрэнк, подъезжая к воротам, у которых торчали тайные агенты в черных костюмах и черных очках. Его остановили, машину проверили. Да нет, подумал он, трудновато представить президента на доске.
Фрэнк показывал пальцами «V», когда, цепляясь пальцами обеих ног за доску, всеми силами старался удержаться на ней.
Ковабунга, пижон.
Тайные агенты пропустили шеренгу лимузинов. А почему бы и нет, подумал Фрэнк. Даже в материнских объятиях Никсону не было бы безопаснее, чем в присутствии такой делегации, хотя никто из этих людей не был связан обещанием оставить дома оружие. В конце концов, мы – его люди. Мы вместе делаем деньги.
Еще один тайный агент указал Фрэнку место на парковке. Открыв дверцу для Фицсиммонса и его людей, Фрэнк увидел, что к ним направляется президент Соединенных Штатов Америки.
Несмотря на весь цинизм двадцатилетнего парня 1970-х годов, Фрэнк не мог не признать, что ощутил нечто вроде трепета, даже страха. Увидев президента Соединенных Штатов Америки, главнокомандующего, бывший морской пехотинец выпрямился и едва удержался, чтобы не отдать честь.
Однако он испытал и кое-что еще – легкий приступ гордости оттого, что был причастен к происходящему хотя бы в качестве шофера. Он был частью могущественного сообщества… члены которого вхожи в дом самого президента Соединенных Штатов Америки… на его глазах президент сам выходит из дома, чтобы встретить их и поздороваться с ними.
Никсон широко раскинул руки, подходя к Фицсиммонсу.
– Слышал, у тебя хорошие новости, Фрэнк! – сказал он.
– Очень хорошие, господин президент!
Скорее всего, так и было, потому что Никсон, похоже, находился в отличном расположении духа. Он обнял Фицсиммонса, а потом пожал руки всем приехавшим, отлично работая на толпу, как и следует политику высокого класса. Пожав руки членам правления, он пошел дальше и пожал руки всем водителям.
– Рад вас видеть, – произнес президент, пожимая руку Фрэнку. – Спасибо, что приехали.
Фрэнк не знал, что ответить. Он боялся ляпнуть какую-нибудь глупость, вроде той, что крутилась у него в голове, мол, у вас тут, господин президент, можно отлично покататься на волнах. К счастью, Никсон отошел от него прежде, чем Фрэнк придумал нечто пристойное.
В тот день он больше не видел Никсона.
Члены правления вошли в дом, а водители остались при лимузинах. Правда, официанты принесли им жареных цыплят и ребрышек – то же самое, чем угощались гости на лужайке. Позднее пришел посланец президента и вручил каждому по мячу для игры в гольф с собственноручной подписью Никсона.
– Буду хранить до самой смерти, – сказал Майк.
Фрэнк мог бы поклясться, что видел слезы в его глазах. Он пошел к обрыву, ведь времени у водителей было предостаточно, так как президент и его гости собирались играть в гольф на поле с тремя лунками.
Итак, Фрэнк сидел и смотрел на разбивавшиеся внизу волны. Серфингистов не было. Их никогда не было во время визитов президента. Наверное, секретная служба боялась наемного убийцы на доске, думал Фрэнк, хотя и с берега любой стрелок достал бы до лужайки.
Фрэнк поглядел на юг и, увидев сверкавшие на солнце белые дома Сюра, подумал: интересно, чем занимаются Джои Клоун и Тони Про, пока все остальные в гостях у президента, и не обидно ли им такое пренебрежение?
Было лето 1972 года, лето Ричарда Никсона.
А к зиме 1975 года все полетело к чертям.
Шел 1972 год.
В качестве награды за устранение Тони Стара вскоре и Фрэнка и Майка перевели с обычных такси на лимузины.
Когда они не сидели за рулем, то были на подхвате. Наверное, Фрэнк больше времени проводил вне дома, чем обычный работяга, однако это было по-другому. Он не отсчитывал часы, отдавая Дяде Сэму его долю. И, хотя работал много, его работа казалось ему не работой, а захватывающей игрой.
Поэтому, наверное, они и называли ее «набиранием очков», думает Фрэнк.
Так они и жили в те дни: набирали очки, боролись за очки. На очки сгружали товары с грузовиков, брали долю у букмекеров, у ростовщиков, жалование подставных рабочих на строительстве.
Они надзирали за карточными играми и игрой в кости, спортивным букмекерством и лотереями. Совершали набеги на мексиканскую границу – за алкоголем и сигаретами. И практически получили лицензию от полицейских на взимание процентов с торговцев наркотиками.
Они набирали очки, делали деньги, хотя из этих денег не так-то много оставалось у них самих. Большую часть они отдавали Крису, а тот делился с Бапом, который делился с Ники Лочичеро. Несмотря ни на что, они не богатели, и Фрэнку это не нравилось, однако Майк, приехавший с Восточного побережья, принадлежал к старой школе.
– Так уж повелось, Фрэнки, – сказал он, когда Фрэнк пожаловался на жизнь. – Таковы правила. Мы ведь пока еще в самом низу. Нам нужно доказать, что мы умеем зарабатывать.
Фрэнк не стремился стать «настоящим» бандитом. Ему было плевать на устаревшие сицилийские штучки. Он просто старался заработать достаточно денег, чтобы купить свой дом.
Еще три года он горбатился и жил с Пэтти в съемной квартире в своем старом районе. А ведь он все время только и делал, что работал – когда не «набирал очки», водил лимузин, в основном в аэропорт и из аэропорта в Ла-Сюр-Мер-Спа в Карлсбаде.
Майк верил и не верил, когда Фрэнк рассказывал, что вез Мо Далица из аэропорта в Ла-Сюр-Мер, или просто «Сюр», как говорили местные жители и ценители здешних удовольствий. Далиц вернулся – он был адмиралом детройтской «Малой еврейской флотилии» до того, как Вена изгнал его в Кливленд. Со временем он стал ушами и глазами чикагских ребят в Вегасе, где его называли «еврейским крестным отцом».
– Далиц построил Сюр, – сказал Майк. – Он заставил «Транспортников» вложить деньги.
«Пенсионный фонд работников транспорта» совместными усилиями контролировали семьи Чикаго и Детройта, объяснил Майк. Посредником был некий Аллен Дорнер, сын «Красного» Дорнера, друга чикагского босса Тони Аккардо.
– Дорнер? – переспросил Фрэнк. – Он тоже был у меня в лимузине.
– Далиц и Дорнер?
– Ну да. Они приехали поиграть в гольф.
«Транспортники» часто играли в гольф в Сюре, и Фрэнк с Майком постоянно колесили туда-сюда, возя их в аэропорт и из аэропорта, по городу и, вечерами, за город. Фрэнку было ясно, почему его пересадили на лимузин – боссам нужен был свой человек, при котором «Транспортники» и мафиози могли спокойно поговорить.
– Твое дело – сидеть за рулем, – сказал ему Бап. – Держи уши на макушке, а рот на замке.
В его лимузине побывали не только Далиц с Дорнером. Возил Фрэнк и Фрэнка Фицсиммонса, распоряжавшегося фондом, пока Хоффа отсиживал срок. Фицсиммонс до того любил Сюр, что купил там кондоминиум и там же в отеле устраивал ежегодное собрание членов правления.
Фрэнк возил самых крутых парней, главным образом, с Восточного побережья, которым хотелось погреться и отдохнуть от снега. Среди них были Тони Провенцано, или «Тони Про», сидевший на филиале фонда в Нью-Джерси, и Джои Клоун Ломбардо, державший связь между Чикаго и Алленом Дорнером.
И парней из Детройта он тоже возил – Папу Джона Прицьолу и Тони Джекса Джакамоне, который работал с Хоффой.
Однажды Бап призвал к себе Фрэнка и Майка и сказал, чтобы они «начистили» лимузины, привели себя в порядок и ровно в девять утра отправились в аэропорт.
– В чем дело? – спросил Фрэнк.
Он понял, что надвигается нечто грандиозное, так как накануне вечером дважды ездил в аэропорт за Джои Клоуном и Тони Про, которых привез в Сюр.
А дело было в том, что Фрэнк Фицсиммонс, президент фонда, собирался устроить в Сюре пресс-конференцию и объявить о том, что профсоюз транспортников намерен поддержать кандидатуру Никсона на следующих выборах.
Ничего себе, думал Фрэнк. Уже ходили слухи, что «Транспортники» передали миллионы нелегальных долларов в фонд кампании Никсона. Курорт Сюр был их штабом на Западном побережье с тех пор, как Дорнер купил здесь кондоминиум с окнами на площадку для гольфа.
Фрэнк ухмыльнулся.
– За это Никсон простил Хоффу?
Бап улыбнулся в ответ.
– Хоффа всего лишь обыкновенный дешевый головорез, выбывший из лиги больших денег. За последние годы Фицсиммонс и Дорнер заработали столько миллионов, что большинство – против возвращения Хоффы. Хоффа хочет их смерти, однако не может не учитывать того, что они всех обогатили. Пока делаешь деньги для других, до тех пор живешь. Никогда об этом не забывайте.
Фрэнк не забывал.
– Так или иначе, – сказал Бап, – но после пресс-конференции повезете профсоюзников в Западный Белый дом. Возможно, Фрэнки, ты увидишь президента.
– А вас там не будет?
Бап улыбнулся, но Фрэнк заметил, что ему неприятно отвечать на этот вопрос.
– Меня нет в списке приглашенных. Из наших никого нет.
– Но, Бап, это же несправедливо.
– Ерунда. Не стоит обращать внимание.
Однако Фрэнк понял, что он обратил на это внимание.
Утром в сверкающем лимузине Фрэнк, одетый в свежевыглаженный черный костюм, подъехал к частной взлетно-посадочной полосе в Карлсбаде, чтобы встретить Аллена Дорнера, прилетевшего на частном самолете. Прошел слух, что Дорнер выложил Синатре три миллиона долларов за самолет «Гольфстрим», взяв деньги из кассы фонда.
– Доброе утро, Фрэнк, – сказал Дорнер, ступив на бетонированную площадку.
– Доброе утро, мистер Дорнер.
– Вроде будет хороший денек.
– Как всегда в Сан-Диего, – ответил Фрэнк, придерживая заднюю дверцу лимузина.
До Сюра они доехали быстро.
Фрэнк вместе с остальными водителями ждал на парковке, пока Фицсиммонс произносил речь, и еще шестнадцать членов правления стояли рядом с сияющими лицами. Кого тут только нет, подумал Фрэнк, а наших не видно.
– Нет, ты подумай, – проговорил щегольски одетый и немного нервничавший Майк, стоя рядом с безукоризненно чистым лимузином. – Мы поедем к президенту!
Когда Фицсиммонс закончил говорить, он и еще три члена правления сели в лимузин Фрэнка, который поехал первым, и все остальные лимузины последовали за ним по 5-му шоссе в Сан-Клементе, где находился Западный Белый дом.
Фрэнк уже бывал там.
Не в доме конечно же, а под красным обрывом – в море. Вместе с другими серфингистами они как-то оказались неподалеку и обнаружили этот обрыв рядом с Западным Белым домом. Почему-то это место называли Джинсой.
Может быть, стоит рассказать о нем Ричарду Никсону, подумал Фрэнк, подъезжая к воротам, у которых торчали тайные агенты в черных костюмах и черных очках. Его остановили, машину проверили. Да нет, подумал он, трудновато представить президента на доске.
Фрэнк показывал пальцами «V», когда, цепляясь пальцами обеих ног за доску, всеми силами старался удержаться на ней.
Ковабунга, пижон.
Тайные агенты пропустили шеренгу лимузинов. А почему бы и нет, подумал Фрэнк. Даже в материнских объятиях Никсону не было бы безопаснее, чем в присутствии такой делегации, хотя никто из этих людей не был связан обещанием оставить дома оружие. В конце концов, мы – его люди. Мы вместе делаем деньги.
Еще один тайный агент указал Фрэнку место на парковке. Открыв дверцу для Фицсиммонса и его людей, Фрэнк увидел, что к ним направляется президент Соединенных Штатов Америки.
Несмотря на весь цинизм двадцатилетнего парня 1970-х годов, Фрэнк не мог не признать, что ощутил нечто вроде трепета, даже страха. Увидев президента Соединенных Штатов Америки, главнокомандующего, бывший морской пехотинец выпрямился и едва удержался, чтобы не отдать честь.
Однако он испытал и кое-что еще – легкий приступ гордости оттого, что был причастен к происходящему хотя бы в качестве шофера. Он был частью могущественного сообщества… члены которого вхожи в дом самого президента Соединенных Штатов Америки… на его глазах президент сам выходит из дома, чтобы встретить их и поздороваться с ними.
Никсон широко раскинул руки, подходя к Фицсиммонсу.
– Слышал, у тебя хорошие новости, Фрэнк! – сказал он.
– Очень хорошие, господин президент!
Скорее всего, так и было, потому что Никсон, похоже, находился в отличном расположении духа. Он обнял Фицсиммонса, а потом пожал руки всем приехавшим, отлично работая на толпу, как и следует политику высокого класса. Пожав руки членам правления, он пошел дальше и пожал руки всем водителям.
– Рад вас видеть, – произнес президент, пожимая руку Фрэнку. – Спасибо, что приехали.
Фрэнк не знал, что ответить. Он боялся ляпнуть какую-нибудь глупость, вроде той, что крутилась у него в голове, мол, у вас тут, господин президент, можно отлично покататься на волнах. К счастью, Никсон отошел от него прежде, чем Фрэнк придумал нечто пристойное.
В тот день он больше не видел Никсона.
Члены правления вошли в дом, а водители остались при лимузинах. Правда, официанты принесли им жареных цыплят и ребрышек – то же самое, чем угощались гости на лужайке. Позднее пришел посланец президента и вручил каждому по мячу для игры в гольф с собственноручной подписью Никсона.
– Буду хранить до самой смерти, – сказал Майк.
Фрэнк мог бы поклясться, что видел слезы в его глазах. Он пошел к обрыву, ведь времени у водителей было предостаточно, так как президент и его гости собирались играть в гольф на поле с тремя лунками.
Итак, Фрэнк сидел и смотрел на разбивавшиеся внизу волны. Серфингистов не было. Их никогда не было во время визитов президента. Наверное, секретная служба боялась наемного убийцы на доске, думал Фрэнк, хотя и с берега любой стрелок достал бы до лужайки.
Фрэнк поглядел на юг и, увидев сверкавшие на солнце белые дома Сюра, подумал: интересно, чем занимаются Джои Клоун и Тони Про, пока все остальные в гостях у президента, и не обидно ли им такое пренебрежение?
Было лето 1972 года, лето Ричарда Никсона.
А к зиме 1975 года все полетело к чертям.
25
Ники Лочичеро умер в конце 1974 года. Похороны были жалкие, присутствовали только самые близкие родственники – не было никого из семьи, потому что никому не хотелось светиться перед федералами.
ФБР наступало на лос-анджелесскую семью. Похоже было, что оно проникало в мысли ребят, так как ему было все известно; и копировальные машины федералов не выдерживали и ломались, столько обвинительных заключений они печатали.
Кстати, все обвинения были тщательно аргументированы. Шерм Саймон даже посоветовал обвиняемым просить суд о снисхождении, что они и сделали. Питер Мартини получил четыре года, Легаче, лишь недавно ставший боссом, – два. И он передал бразды правления Тому Дранья.
Бап думал, что он станет боссом. И был очень уязвлен, когда не стал им.
– Том юрист, ни разу не запачкавший руки в крови, – сказал он Фрэнку. – Какие такие у него заслуги, кроме того, что он брат Джека? И его ставят выше меня? После всего, что я для них сделал?
Во второй половине семидесятых Бап только и делал, что повторял, как молитву: «После всего, что я для них сделал». И хотя он говорил правду, от этого его причитания не становились менее скучными и бесполезными. Так или иначе, Фрэнку это надоело.
В жизни мужчины рано или поздно наступает кризис среднего возраста, думал Фрэнк, когда мужчина понимает, что достиг всего, чего мог достичь, и ему надо найти в себе силы, чтобы этим удовольствоваться. Большинству это удается, но только не Бапу – он вечно сокрушался, что его обманули, что тот или другой напакостил ему, что он тащит за собой «мертвые души», что Лос-Анджелес обходит его с честной дележкой.
С какой такой дележкой? – подумал Фрэнк, в тысячный раз выслушав надоевшие ему жалобы. Что делить-то, когда половина ребят за решеткой, а Нью-Йорк и Чикаго, как стервятники, обгладывают кости.
Вот так и случилось, что Фрэнк собрал свои тощие пожитки и вновь занялся рыбной ловлей. Майк сколько угодно мог смеяться над ним, мол, Фрэнк воняет макрелью (хотя это было неправдой – (а) потому что Фрэнк тщательно скоблил себя под душем после работы и (б) потому что макрели нет в Тихом океане), однако деньги он зарабатывал чистые и надежные. Правда, он не греб их лопатой, как мог бы грести, занимайся он рэкетом в хорошие времена, но ведь тогда уже не было ничего хорошего.
И нельзя было рассчитывать на помощь сверху, потому что у парня в Белом доме своих проблем хватало и он не мог протянуть руку бандитской шайке.
Наступили плохие времена, и в Сюре можно было от этого свихнуться.
Но…
В июне 1975 года Бап позвонил Фрэнку из телефонной будки.
– Ты и Майк немедленно дуйте сюда.
ФБР наступало на лос-анджелесскую семью. Похоже было, что оно проникало в мысли ребят, так как ему было все известно; и копировальные машины федералов не выдерживали и ломались, столько обвинительных заключений они печатали.
Кстати, все обвинения были тщательно аргументированы. Шерм Саймон даже посоветовал обвиняемым просить суд о снисхождении, что они и сделали. Питер Мартини получил четыре года, Легаче, лишь недавно ставший боссом, – два. И он передал бразды правления Тому Дранья.
Бап думал, что он станет боссом. И был очень уязвлен, когда не стал им.
– Том юрист, ни разу не запачкавший руки в крови, – сказал он Фрэнку. – Какие такие у него заслуги, кроме того, что он брат Джека? И его ставят выше меня? После всего, что я для них сделал?
Во второй половине семидесятых Бап только и делал, что повторял, как молитву: «После всего, что я для них сделал». И хотя он говорил правду, от этого его причитания не становились менее скучными и бесполезными. Так или иначе, Фрэнку это надоело.
В жизни мужчины рано или поздно наступает кризис среднего возраста, думал Фрэнк, когда мужчина понимает, что достиг всего, чего мог достичь, и ему надо найти в себе силы, чтобы этим удовольствоваться. Большинству это удается, но только не Бапу – он вечно сокрушался, что его обманули, что тот или другой напакостил ему, что он тащит за собой «мертвые души», что Лос-Анджелес обходит его с честной дележкой.
С какой такой дележкой? – подумал Фрэнк, в тысячный раз выслушав надоевшие ему жалобы. Что делить-то, когда половина ребят за решеткой, а Нью-Йорк и Чикаго, как стервятники, обгладывают кости.
Вот так и случилось, что Фрэнк собрал свои тощие пожитки и вновь занялся рыбной ловлей. Майк сколько угодно мог смеяться над ним, мол, Фрэнк воняет макрелью (хотя это было неправдой – (а) потому что Фрэнк тщательно скоблил себя под душем после работы и (б) потому что макрели нет в Тихом океане), однако деньги он зарабатывал чистые и надежные. Правда, он не греб их лопатой, как мог бы грести, занимайся он рэкетом в хорошие времена, но ведь тогда уже не было ничего хорошего.
И нельзя было рассчитывать на помощь сверху, потому что у парня в Белом доме своих проблем хватало и он не мог протянуть руку бандитской шайке.
Наступили плохие времена, и в Сюре можно было от этого свихнуться.
Но…
В июне 1975 года Бап позвонил Фрэнку из телефонной будки.
– Ты и Майк немедленно дуйте сюда.