Страница:
Вот что еще могут припомнить те, кому за пятьдесят, — то была Америка замаскированного лицемерия, насаждаемого родителями. Сегодня родители принимают участие в обсуждении, скажем, как заставить «Синий крест» оплатить аборт. Они и их дети — соучастники в «забавах».
«Забавой» во времена Дж. П. Моргана считалось групповое изнасилование черных женщин. Сегодня — белых. Та же моральная пустота, минус замаскированное лицемерие родителей, потому острее воспринимаемая. Как говорит Джордж Сантаяна: «Все это — как будто вас ткнули носом в собственное дерьмо».
Улыбаясь некоторым оборотам речи Никки, а также Сантаяны, Шан Лао позвонил в аэропорт. Он заказал себе билет на имя Чарльза Ли. Потом связался с Бакстером Чоем и поручил нанять телохранителей для полета и последующей поездки в Манхэттен из аэропорта Ла-Гардия.
Шан попытался расслабиться. Пора открыть Никки правду о его семье. Нужно «причастить» парня, если он, Шан, надеется, что когда-нибудь Никки станет Номером Два. Он сделает это тем же способом, каким тренируют охотничьих собак, «первая кровь». Формула Сантаяны применима для любых телесных выделений. Сунь человека носом в кровь — и он приучится чуять ее издалека.
Шан взял шариковую ручку с эмблемой отеля и блокнот. В дни юности он учился писать тушью и кисточкой каллиграфа. Но это не документ, просто заметки на память для завтрашнего разговора с Никки.
«Лицемерие родителей, — написал Шан, — никогда не позволит построить прочные, плодотворные отношения с детьми. Поэтому дети должны знать правду — о семье, об отце и о том, чего он ждет от своего сына».
Шан снисходительно усмехнулся, глядя на блеклые голубые линии, оставленные шариковой ручкой. Густая черная индийская тушь больше подошла бы ему. А если вспомнить, какой путь открывается перед Никки, — густая темная красная кровь.
Глава 30
Глава 31
Глава 32
«Забавой» во времена Дж. П. Моргана считалось групповое изнасилование черных женщин. Сегодня — белых. Та же моральная пустота, минус замаскированное лицемерие родителей, потому острее воспринимаемая. Как говорит Джордж Сантаяна: «Все это — как будто вас ткнули носом в собственное дерьмо».
Улыбаясь некоторым оборотам речи Никки, а также Сантаяны, Шан Лао позвонил в аэропорт. Он заказал себе билет на имя Чарльза Ли. Потом связался с Бакстером Чоем и поручил нанять телохранителей для полета и последующей поездки в Манхэттен из аэропорта Ла-Гардия.
Шан попытался расслабиться. Пора открыть Никки правду о его семье. Нужно «причастить» парня, если он, Шан, надеется, что когда-нибудь Никки станет Номером Два. Он сделает это тем же способом, каким тренируют охотничьих собак, «первая кровь». Формула Сантаяны применима для любых телесных выделений. Сунь человека носом в кровь — и он приучится чуять ее издалека.
Шан взял шариковую ручку с эмблемой отеля и блокнот. В дни юности он учился писать тушью и кисточкой каллиграфа. Но это не документ, просто заметки на память для завтрашнего разговора с Никки.
«Лицемерие родителей, — написал Шан, — никогда не позволит построить прочные, плодотворные отношения с детьми. Поэтому дети должны знать правду — о семье, об отце и о том, чего он ждет от своего сына».
Шан снисходительно усмехнулся, глядя на блеклые голубые линии, оставленные шариковой ручкой. Густая черная индийская тушь больше подошла бы ему. А если вспомнить, какой путь открывается перед Никки, — густая темная красная кровь.
Глава 30
— Давайте взглянем на это иначе, — говорила Эйлин. — Мы хотим посадить за стол защиты одиннадцать проституток. Шестерым из них за сорок. Одной под пятьдесят. Все умирают от СПИДа. У двух, кроме этого, новый, устойчивый к пенициллину сифилис. Три страдают анальным недержанием, трещинами и разрывами, вызванными содомией. Одна скорее всего умрет еще до предварительного слушания. Только у одной грамотная речь. Три негритянки. Четыре выглядят настолько отталкивающе, что без косметики похожи на больных проказой. Семерых уже привлекали в суду. Пятерых задерживали за нарушение приличий, азартные игры, кражи в магазинах. Их били, грабили, связывали, пинали, мучили, душили, топтали ногами, жгли сигаретами, насиловали, выбрасывали из машины на ходу. И это — обычные клиенты. Кроме того, много раз их насиловали полицейские, принуждали к содомии мужчины с экстраординарными размерами пениса. Двух выбрасывали из окна со второго этажа. На всех скопом — двадцать восемь сломанных ног и лодыжек, сорок одна рука и запястье. Раздробленные пальцы на руках и ногах не в счет, это обычная «забава» полицейских. Девять сделали по нескольку абортов, у пятерых есть дети, но они их никогда не видели. У одной — степень магистра. Еще одна — бывшая певица, меццо-сопрано из хора «Метрополитен-Опера». Десять — законченные алкоголички. Шесть курят крэк, четыре предпочитают героин. — Эйлин остановилась, чтобы перевести дух. — Поставьте себя на место присяжных. Вы бы поверили хоть единому их слову? Согласились бы просто находиться с ними в одном помещении?
Уинфилд несколько минут сидела молча. Потом произнесла:
— Опишите мне состав типичного жюри присяжных.
Эйлин грузно пошевелилась в кресле — она была уже на шестом месяце беременности.
— В штате Нью-Йорк семь из двенадцати негры или латиноамериканцы. Для нас главной проблемой будут мужчины-присяжные, пользующиеся услугами проституток, — они захотят наказать нашу клиентку. Мы называем это «синдром Джека Потрошителя». Вторая опасная категория — женщины, у которых матери или сестры — проститутки. Они тоже будут настроены против нашей клиентки. Третья категория — присяжные, связанные с организованной преступностью.
— Им можно будет дать отвод.
Эйлин поморщилась.
— Нельзя быть такой наивной, Уинфилд. По крайней мере, не с вашей семьей. В настоящее время организованная преступность — главный наниматель рабочей силы в Америке, на предприятиях мафии занято от восемнадцати до двадцати процентов трудоспособного населения. Наша работа — выяснить всю подноготную предполагаемых присяжных. Это стоит дорого.
— Это еще не вся работа.
— Уинфилд, эти женщины — парии. Они поставляют самые непроизносимые услуги, которых требует от женщины наше общество. Никто не захочет выйти вперед и сказать: «Когда-то это было вполне благопристойное человеческое существо». Ни доктор, ни священник, ни работник социального обеспечения. Никто.
Несколько минут они молча обдумывали сказанное. Потом Уинфилд вздохнула:
— Никто в зале суда им не поверит.
— Если мы хотим, чтобы ваша приятельница Леона Кэйн посадила на скамью подсудимых Винса Риччи, у меня в запасе должно быть что-нибудь получше. Иначе суд свалит все на бедного доктора Баттипаглиа. — На этот раз молчание затянулось. Наконец Эйлин горестно вздохнула. — Только сейчас я сознаю, в какой степени надеялась на его показания. Ох, мне нет нужды объяснять вам, какая скользкая змея ваш кузен Винс.
— Действительно, не стоит.
— Винс и Баз теперь сиамские близнецы. Как родные братья. Будущие папочки. Полное взаимопонимание. Баз удостоен занесения в их так называемый «хай-роллер» — особый список; теперь в любом казино мира к его услугам дамский эскорт и на тысячу долларов фишек в кредит.
Эйлин угрюмо пригладила рукой свои черные волосы.
— Вчера я проверила наш общий счет. Винс убивает нас. — Она умолкла. Уинфилд боялась поднять на нее глаза. Эйлин продолжила: — У нас долга на восемьдесят тысяч, мы истекаем кровью. Баз так редко бывает в городе, что другие врачи перестали рекомендовать его своим пациенткам. Сегодня утром я попыталась поговорить с ним серьезно. Он ударился в слезы.
— Еще одна победа Винса.
Эйлин кивнула.
— Винс потрясающий комбинатор. Ленора сказала мне, что сейчас он признает ее человеком, потому что внутриутробная диагностика подтвердила — она ждет мальчика. Это на время делает ее саму мужчиной. — Эйлин замолчала и поерзала в кресле. — Как дела у Банни?
— Примерно так же, как и у вас: тошнит по утрам, немножко шевелится... Теперь ее переполняют сомнения, хотя для аборта слишком большой срок. От Никки никакого толку — они с отцом вытанцовывают какой-то мерзкий гавот друг с другом. Банни полностью деморализована и безнадежно мечтает, чтобы не было поздно сыграть назад.
— Вовсе не поздно, — умирающим голосом сказала Эйлин. — Сложно, но Баз говорил, что это вполне осуществимо.
— И он бы взялся?..
— Для меня — нет. Может быть, вообще не взялся бы. Но кто-то другой возьмется. В штате Нью-Йорк закон разрешает это до двадцати четырех недель.
Уинфилд скривилась.
— Постараюсь не забывать о пилюлях до менопаузы. Снова нависла тишина.
— Запомните одно, Уинфилд: я не отказываюсь от этого дела.
Уинфилд молчала, поэтому Эйлин настойчиво продолжила:
— Вы так уверены, что устрашающий трюк Винса с доктором Баттипаглиа полностью вывел меня из игры?
— Разве нет?
— Постарайтесь воздержаться от оскорблений. Нет!
— Отлично! — произнесла Уинфилд. — Тогда — настала очередь Леноры вступить в игру.
— Ленора? Она также деморализована беременностью, как и я.
— Не совсем. Я думаю, настало время задать ей кое-какие вопросы.
— Уинфилд, вы не представляете себе, как сложно в таком состоянии сосредоточиться на чем-нибудь еще, кроме собственной утробы.
— И тем не менее... — Уинфилд снова села, сжав губы в твердую тонкую линию. — Леноре придется оказать нам помощь. И я знаю, как ее убедить.
Тем не менее в три часа Уинфилд помогла Гарнет одеться и в кресле на колесиках выкатила ее вниз, к лимузину.
— Поосторожней с духовкой, — бесцветным голосом произнесла она, помогая Гарнет вселиться в новое жилье.
Лицо Гарнет, неестественно спокойное, неподвижное после операции, стало еще невыразительней.
— А, вас ознакомили с моим modus operandi[36], взрыванием духовок?
— Именно! — Уинфилд украдкой рассматривала женщину, которую выбрала себе в мачехи. Буйные белые волосы Гарнет отросли на дюйм, и теперь вид у нее был немного порочный, как у женоподобных рок-певцов. Брови и ресницы пока еще нуждались в подкреплении тушью. Но лицо разгладилось полностью, включая мимические морщины у рта и глаз. Даже ее губы стали другими — губы молодой дедушки, неопытные, но трепетные. Гарнет могла самостоятельно передвигаться по комнате, переодеваться, мыться. После месяца упражнений левая рука стала такой же уверенной, как и правая. Правда, подвижность пальцев была пока немного ограничена, но Гарнет теперь постоянно сжимала рукой теннисный мяч для тренировок, даже сейчас, во время их разговора, ее пальцы продолжали ритмично двигаться, моментами — с какой-то дикой яростью. В целом — хи-хи — Чио изрядно омолодил Гарнет, подумала про себя Уинфилд.
— Вы еще не запатентовали свою прическу? — поинтересовалась она вслух. — Я начинаю подумывать, не остричься ли мне так же, как вы.
Гарнет бессознательным, машинальным жестом погладила длинные черные волосы девушки, разделенные прибором и заправленные за уши.
— На мой вкус, слишком хороши. Я бы посоветовала вам для начала настоящий индейский конский хвост — как-нибудь покажу вам мои детские фотографии. Сзади волосы затягивали так туго, что у меня голова немного кружилась.
Она сгребла ворох писем и распечатала лежавшее сверху.
— Ох-ах, Фонд Германа наступает мне на пятки. Неудивительно, если вспомнить, в каком состоянии был дом у реки, когда я его покинула. Наверное, жаждут заполучить мой скальп. — Она вытащила письмо из конверта и быстро пробежала глазами. — Хуже того...
— Взрыв произошел не по вашей вине. Мы их положим на лопатки.
— Дом они отстраивают сами. И начинают заниматься всякой чепухой, от которой у вашего отца мигом подскакивает кровяное давление, — современные способы обучения и все такое. Они хотят заполучить меня в члены организационного комитета.
— Кто сказал, что благотворители не лукавят?
— У меня на это не будет времени. Может, Чарли найдет.
Как всегда, отметила Уинфилд. Гарнет все еще была ужасно худой, хотя и немного поправилась за последнее время. Уинфилд спросила себя — уже не в первый раз, — как воспримет отец эту неожиданную самостоятельность Гарнет.
— Эпоха дежурства в госпитале закончилась, — напомнила Гарнет, снова проявляя непостижимую способность читать чужие мысли.
— Я оставила отцу записку, что прошу его перед госпиталем заехать ко мне. А у меня на двери — записка, чтобы он зашел в квартиру 2F.
— Господи, вот это предусмотрительность. Где вы находите время возиться с такой беспризорницей, как я?
— Сейчас у меня есть время. Клан Риччи в состоянии ремиссии.
— Не понимаю.
Уинфилд вышла на кухню и открыла холодную воду.
— Риччи — как рак. Иногда метастазы останавливаются сами по себе — на время. Мой двоюродный дед больше не пытается прикончить отца. Отец отказался от окуривания империи Риччи ладаном. Как это назвать? Прекращением огня? Вооруженное перемирие?
Она подставила стакан под струю холодной воды, закрутила кран и вернулась к Гарнет.
— Ваши таблетки в дорожной сумке.
— А? О да.
Гарнет порылась в сумке, стоявшей у нее на коленях. Она проглотила алую таблетку антибиотика и запила водой.
— Спасибо.
Уинфилд взяла у нее стакан и допила воду. Обе женщины молчали, осматривая гостиную, занимавшую большую часть квартиры, мысленно делая перестановку. Сейчас меблировку гостиной представлял наспех выбранный на распродаже тиковый гарнитур из трех предметов, а спальни — одна-единственная кровать королевских размеров.
— Вы устроили мне чудную берлогу, — сказала Гарнет после паузы. — Квартира небольшая, но просторная. Ваш отец все это время платил мне жалованье в «Ричланд», так что у меня есть кое-что за душой, чтобы подумать об обстановке. Хотя в этом нет необходимости. — Ее левая ладонь снова начала тискать мячик. — Кажется, что вы отлично изучили мой вкус. А вот мне вас понять трудно.
— Меня?
— Я уже начала понемногу перенимать вашу прохладцу, спокойствие, — продолжала Гарнет. — Врачи посоветовали мне избегать эмоций. Никаких гримас и ухмылок. Я могу просить вас быть моей моделью?
— При условии, что вы подрежете мне волосы на ваш лад. — Уинфилд хлопнулась на длинную софу с темно-бежевыми подушками. — На самом деле это вы непроницаемая личность.
— Загадочная женщина?
— Колдунья, воскресшая, как Феникс, — Уинфилд взяла разгон, — возродившаяся невредимой из огня, чтобы вновь пуститься по следу отца.
— Взрыв в значительной степени сбил его со следа.
— Это отсрочка. — Уинфилд умолкла. — Ему нужна ваша поддержка. — Не стану вдаваться в подробности, но за последние несколько месяцев произошли кое-какие обнадеживающие события. Сейчас я в лучшей форме, чтобы держать Чио Итало на поводке.
— Каким образом?
Позвонили в дверь. Уинфилд встала и приложила палец к губам, направляясь к двери.
— Уинфилд, — встревоженно произнес Чарли, — я тороплюсь в больницу. Что такое важ...
— Я хотела познакомить тебя с дамой, которая обещала позаботиться о моей прическе. — Уинфилд шагнула в сторону, и Чарли увидел женщину, сидевшую в инвалидном кресле, нервно стискивающую пальцами теннисный мяч.
Уинфилд несколько минут сидела молча. Потом произнесла:
— Опишите мне состав типичного жюри присяжных.
Эйлин грузно пошевелилась в кресле — она была уже на шестом месяце беременности.
— В штате Нью-Йорк семь из двенадцати негры или латиноамериканцы. Для нас главной проблемой будут мужчины-присяжные, пользующиеся услугами проституток, — они захотят наказать нашу клиентку. Мы называем это «синдром Джека Потрошителя». Вторая опасная категория — женщины, у которых матери или сестры — проститутки. Они тоже будут настроены против нашей клиентки. Третья категория — присяжные, связанные с организованной преступностью.
— Им можно будет дать отвод.
Эйлин поморщилась.
— Нельзя быть такой наивной, Уинфилд. По крайней мере, не с вашей семьей. В настоящее время организованная преступность — главный наниматель рабочей силы в Америке, на предприятиях мафии занято от восемнадцати до двадцати процентов трудоспособного населения. Наша работа — выяснить всю подноготную предполагаемых присяжных. Это стоит дорого.
— Это еще не вся работа.
— Уинфилд, эти женщины — парии. Они поставляют самые непроизносимые услуги, которых требует от женщины наше общество. Никто не захочет выйти вперед и сказать: «Когда-то это было вполне благопристойное человеческое существо». Ни доктор, ни священник, ни работник социального обеспечения. Никто.
Несколько минут они молча обдумывали сказанное. Потом Уинфилд вздохнула:
— Никто в зале суда им не поверит.
— Если мы хотим, чтобы ваша приятельница Леона Кэйн посадила на скамью подсудимых Винса Риччи, у меня в запасе должно быть что-нибудь получше. Иначе суд свалит все на бедного доктора Баттипаглиа. — На этот раз молчание затянулось. Наконец Эйлин горестно вздохнула. — Только сейчас я сознаю, в какой степени надеялась на его показания. Ох, мне нет нужды объяснять вам, какая скользкая змея ваш кузен Винс.
— Действительно, не стоит.
— Винс и Баз теперь сиамские близнецы. Как родные братья. Будущие папочки. Полное взаимопонимание. Баз удостоен занесения в их так называемый «хай-роллер» — особый список; теперь в любом казино мира к его услугам дамский эскорт и на тысячу долларов фишек в кредит.
Эйлин угрюмо пригладила рукой свои черные волосы.
— Вчера я проверила наш общий счет. Винс убивает нас. — Она умолкла. Уинфилд боялась поднять на нее глаза. Эйлин продолжила: — У нас долга на восемьдесят тысяч, мы истекаем кровью. Баз так редко бывает в городе, что другие врачи перестали рекомендовать его своим пациенткам. Сегодня утром я попыталась поговорить с ним серьезно. Он ударился в слезы.
— Еще одна победа Винса.
Эйлин кивнула.
— Винс потрясающий комбинатор. Ленора сказала мне, что сейчас он признает ее человеком, потому что внутриутробная диагностика подтвердила — она ждет мальчика. Это на время делает ее саму мужчиной. — Эйлин замолчала и поерзала в кресле. — Как дела у Банни?
— Примерно так же, как и у вас: тошнит по утрам, немножко шевелится... Теперь ее переполняют сомнения, хотя для аборта слишком большой срок. От Никки никакого толку — они с отцом вытанцовывают какой-то мерзкий гавот друг с другом. Банни полностью деморализована и безнадежно мечтает, чтобы не было поздно сыграть назад.
— Вовсе не поздно, — умирающим голосом сказала Эйлин. — Сложно, но Баз говорил, что это вполне осуществимо.
— И он бы взялся?..
— Для меня — нет. Может быть, вообще не взялся бы. Но кто-то другой возьмется. В штате Нью-Йорк закон разрешает это до двадцати четырех недель.
Уинфилд скривилась.
— Постараюсь не забывать о пилюлях до менопаузы. Снова нависла тишина.
— Запомните одно, Уинфилд: я не отказываюсь от этого дела.
Уинфилд молчала, поэтому Эйлин настойчиво продолжила:
— Вы так уверены, что устрашающий трюк Винса с доктором Баттипаглиа полностью вывел меня из игры?
— Разве нет?
— Постарайтесь воздержаться от оскорблений. Нет!
— Отлично! — произнесла Уинфилд. — Тогда — настала очередь Леноры вступить в игру.
— Ленора? Она также деморализована беременностью, как и я.
— Не совсем. Я думаю, настало время задать ей кое-какие вопросы.
— Уинфилд, вы не представляете себе, как сложно в таком состоянии сосредоточиться на чем-нибудь еще, кроме собственной утробы.
— И тем не менее... — Уинфилд снова села, сжав губы в твердую тонкую линию. — Леноре придется оказать нам помощь. И я знаю, как ее убедить.
* * *
Между собой они решили, что машина «скорой помощи» слишком привлекает внимание, а такси тесно, поэтому нужно заказать лимузин с шофером. Уинфилд деятельно занялась возвращением Гарнет к нормальной жизни. В ее доме освободилась квартирка с одной спальней, и она, действуя от имени Гарнет в качестве ее адвоката, подписала двухгодичный договор на аренду. Обе держали свои планы в секрете от Чарли, который, конечно же, воспротивился бы переезду Гарнет по такому непрезентабельному адресу. И доктора пока не советовали ей выписываться.Тем не менее в три часа Уинфилд помогла Гарнет одеться и в кресле на колесиках выкатила ее вниз, к лимузину.
— Поосторожней с духовкой, — бесцветным голосом произнесла она, помогая Гарнет вселиться в новое жилье.
Лицо Гарнет, неестественно спокойное, неподвижное после операции, стало еще невыразительней.
— А, вас ознакомили с моим modus operandi[36], взрыванием духовок?
— Именно! — Уинфилд украдкой рассматривала женщину, которую выбрала себе в мачехи. Буйные белые волосы Гарнет отросли на дюйм, и теперь вид у нее был немного порочный, как у женоподобных рок-певцов. Брови и ресницы пока еще нуждались в подкреплении тушью. Но лицо разгладилось полностью, включая мимические морщины у рта и глаз. Даже ее губы стали другими — губы молодой дедушки, неопытные, но трепетные. Гарнет могла самостоятельно передвигаться по комнате, переодеваться, мыться. После месяца упражнений левая рука стала такой же уверенной, как и правая. Правда, подвижность пальцев была пока немного ограничена, но Гарнет теперь постоянно сжимала рукой теннисный мяч для тренировок, даже сейчас, во время их разговора, ее пальцы продолжали ритмично двигаться, моментами — с какой-то дикой яростью. В целом — хи-хи — Чио изрядно омолодил Гарнет, подумала про себя Уинфилд.
— Вы еще не запатентовали свою прическу? — поинтересовалась она вслух. — Я начинаю подумывать, не остричься ли мне так же, как вы.
Гарнет бессознательным, машинальным жестом погладила длинные черные волосы девушки, разделенные прибором и заправленные за уши.
— На мой вкус, слишком хороши. Я бы посоветовала вам для начала настоящий индейский конский хвост — как-нибудь покажу вам мои детские фотографии. Сзади волосы затягивали так туго, что у меня голова немного кружилась.
Она сгребла ворох писем и распечатала лежавшее сверху.
— Ох-ах, Фонд Германа наступает мне на пятки. Неудивительно, если вспомнить, в каком состоянии был дом у реки, когда я его покинула. Наверное, жаждут заполучить мой скальп. — Она вытащила письмо из конверта и быстро пробежала глазами. — Хуже того...
— Взрыв произошел не по вашей вине. Мы их положим на лопатки.
— Дом они отстраивают сами. И начинают заниматься всякой чепухой, от которой у вашего отца мигом подскакивает кровяное давление, — современные способы обучения и все такое. Они хотят заполучить меня в члены организационного комитета.
— Кто сказал, что благотворители не лукавят?
— У меня на это не будет времени. Может, Чарли найдет.
Как всегда, отметила Уинфилд. Гарнет все еще была ужасно худой, хотя и немного поправилась за последнее время. Уинфилд спросила себя — уже не в первый раз, — как воспримет отец эту неожиданную самостоятельность Гарнет.
— Эпоха дежурства в госпитале закончилась, — напомнила Гарнет, снова проявляя непостижимую способность читать чужие мысли.
— Я оставила отцу записку, что прошу его перед госпиталем заехать ко мне. А у меня на двери — записка, чтобы он зашел в квартиру 2F.
— Господи, вот это предусмотрительность. Где вы находите время возиться с такой беспризорницей, как я?
— Сейчас у меня есть время. Клан Риччи в состоянии ремиссии.
— Не понимаю.
Уинфилд вышла на кухню и открыла холодную воду.
— Риччи — как рак. Иногда метастазы останавливаются сами по себе — на время. Мой двоюродный дед больше не пытается прикончить отца. Отец отказался от окуривания империи Риччи ладаном. Как это назвать? Прекращением огня? Вооруженное перемирие?
Она подставила стакан под струю холодной воды, закрутила кран и вернулась к Гарнет.
— Ваши таблетки в дорожной сумке.
— А? О да.
Гарнет порылась в сумке, стоявшей у нее на коленях. Она проглотила алую таблетку антибиотика и запила водой.
— Спасибо.
Уинфилд взяла у нее стакан и допила воду. Обе женщины молчали, осматривая гостиную, занимавшую большую часть квартиры, мысленно делая перестановку. Сейчас меблировку гостиной представлял наспех выбранный на распродаже тиковый гарнитур из трех предметов, а спальни — одна-единственная кровать королевских размеров.
— Вы устроили мне чудную берлогу, — сказала Гарнет после паузы. — Квартира небольшая, но просторная. Ваш отец все это время платил мне жалованье в «Ричланд», так что у меня есть кое-что за душой, чтобы подумать об обстановке. Хотя в этом нет необходимости. — Ее левая ладонь снова начала тискать мячик. — Кажется, что вы отлично изучили мой вкус. А вот мне вас понять трудно.
— Меня?
— Я уже начала понемногу перенимать вашу прохладцу, спокойствие, — продолжала Гарнет. — Врачи посоветовали мне избегать эмоций. Никаких гримас и ухмылок. Я могу просить вас быть моей моделью?
— При условии, что вы подрежете мне волосы на ваш лад. — Уинфилд хлопнулась на длинную софу с темно-бежевыми подушками. — На самом деле это вы непроницаемая личность.
— Загадочная женщина?
— Колдунья, воскресшая, как Феникс, — Уинфилд взяла разгон, — возродившаяся невредимой из огня, чтобы вновь пуститься по следу отца.
— Взрыв в значительной степени сбил его со следа.
— Это отсрочка. — Уинфилд умолкла. — Ему нужна ваша поддержка. — Не стану вдаваться в подробности, но за последние несколько месяцев произошли кое-какие обнадеживающие события. Сейчас я в лучшей форме, чтобы держать Чио Итало на поводке.
— Каким образом?
Позвонили в дверь. Уинфилд встала и приложила палец к губам, направляясь к двери.
— Уинфилд, — встревоженно произнес Чарли, — я тороплюсь в больницу. Что такое важ...
— Я хотела познакомить тебя с дамой, которая обещала позаботиться о моей прическе. — Уинфилд шагнула в сторону, и Чарли увидел женщину, сидевшую в инвалидном кресле, нервно стискивающую пальцами теннисный мяч.
Глава 31
Винс терпеть не мог свои поездки в Атлантик-Сити. Здесь он всегда чувствовал себя не так уверенно, как в других городах, несмотря на лесть и раболепие, которыми его встречали. И дело было не в скудости местной криминальной жизни, просто Атлантик-Сити — это не город, а грязная помойка.
Несмотря на строгости законоположения об азартных играх Нью-Джерси, разные шайки давно поделили территорию штата между собой, используя в качестве прикрытия фасады отелей, И тут для них открылись золотые россыпи.
Но — и этого Винс не решился бы прошептать ни единой душе — несмотря на большие деньги, потраченные на «обзаведение», Атлантик-Сити оставался сточной канавой для безработных маникюрш, подонков, мошенников и проходимцев всех разновидностей. Каждый приезд в Атлантик-Сити был для Винса ударом по самолюбию, но время от времени приходилось посещать эту помойку — чтобы хотя бы держать на коротком поводке здешнего управляющего. Это был деверь Винса Эл Заппавинья, муж сестры Лил, не то чтоб жулик, скорее — туповатый парень, из-за чего мог попасть впросак.
Эл встретил его ворохом компьютерных распечаток, широких зеленоватых простынь с колонками цифр, вселяющих отвращение в сердце Винса. Он сморщился в кошачьей гримаске раздражения, как при виде мыши-перестарка.
— Пожалей меня, Эл. Давай на словах, только коротко.
— Винни, каждый раз, когда я говорю коротко, ты начинаешь орать на меня. В общем, на этой неделе мы смолотили на пять процентов больше, чем на прошлой. О'кей? Теперь плохие новости. «Кое-что» не привезли.
«Кое-что» было эвфемизмом для обозначения наркотиков.
— Почему?
— Не было сигнала.
Винс пальцем указал на дверь, и Эл вышел из кабинета. Нахмурившись, Винс покосился на распечатки и решил поверить Элу на слово, что там все в порядке. Но то, что кончились запасы героина и кокаина — это далеко не порядок.
На худой конец есть Дальневосточная линия. Он потянулся к телефону. Вот работа для Кевина, который умеет проскальзывать в любую дырку незаметно, как привидение. Но не успел Винс взять трубку, телефон звякнул.
— Алло?
— Винни, это Эл. Тут один алкаш требует, чтобы я учел ему чек на три тысячи баксов. Говорит, он твой парень. Должен я отстегнуть ему наличные?
— Нет, пока не скажешь, как его зовут.
— Доктор какой-то.
— Коротышка, светлые волосы, смахивает на деревенщину.
— О, ты его знаешь?
— Какого хрена доктору по кошечкам самого высокого класса болтаться в Атлантик-Сити?.. Я дал ему зеленый свет в Макао, Монако, на Маврикии. Нет, ему хочется потереться среди подонков. Где он, около стола с «блэкджеком»?
— Ага.
— Учти чек. И скажи ему, чтоб без меня не уходил.
Винс повесил трубку. Стыдно за База. Некоторые ребята или принимают все как есть или выкатываются. Но только не Баз. Винс опустил свою маленькую изящную голову на руки и помассировал пальцами виски. Слишком напряженная жизнь, это Баз сказал. Маленькая профессиональная консультация.
Снижение поставок наркотиков... да не снижение — полный пролет! За все время, что он работает — это с тех пор, как упокоился с миром его высокоморальный папа, а вместе с ним все препятствия на пути к власти, — Винс был уверен, что он сам себе хозяин. Если с наркотиками плохо, — а это сладчайший кусок из всего, что есть на свете, — приходится улаживать вопрос с помощью уступок и переговоров. Это может стоить очень дорого. Раньше, когда «товар» рос и перерабатывался в краях, густонаселенных mosquitoes[37] и banditti[38], такого не случалось. А теперь единственный выход — воспользоваться ингредиентами, поставляемыми фирмами «Дю Понт», «Монсанто», «Киба-Гейджи» или «ИСИ».
Для этого нужен человек, который сумеет разобраться во всей медицинской чепухе. Недавно Винс читал про какое-то новое психотропное средство, которое может действовать и возбуждающе, и расслабляюще — супертранквилизатор и мышечный релаксант одновременно. И чтобы сделать его самому, нужна только формула, а не банда кули, рубящих зелень.
Он застал База как раз на полпути к потере удвоенной ставки. Обливаясь потом, Баз держал две первые взятки — два туза. Даже неопытный игрок после первой взятки может подсчитать свои шансы на решающую пару. Это опасная иллюзия для азартных полуумков, потому что шансы дилера не может подсчитать никто. Дилер снял королеву с тузом, и Баз увял.
Винс положил руку ему на плечо. Баз повернул к нему невидящее, ставшее серым лицо.
— Хийя. — Голос База звучал так бледно, словно, как и лицо, давно не видел дневного света.
— Это все, что осталось от трех кусков? — Винс ткнул пальцем в сторону жалкой кучки белых фишек, лежавшей перед Базом.
— Я играю запоем, Винченцо, — гордо произнес Баз. — Работать — так до пота, а играть... Винс, девчонка достала второго туза откуда-то из-за левого уха. — В его голосе звучала подавляемая ярость.
— Ты хочешь сказать, что мой лучший дилер, с лучшими сиськами на всем атлантическом побережье, дешевка?
Баз обернулся и смерил взглядом парные выпуклости.
— Ага, — трескучим голосом произнес он, — насчет булочек ты прав. Можно мне разменять еще один чек?
— Почему нет... — Винс наблюдал за рукой База, трясущейся настолько едва уловимо, что только глаз профессионала мог это подметить. Баз достал чековую книжку, переплетенную и телячью кожу, и начал в ней царапать.
— Пять тысяч? — Голос его звучал совсем не вопросительно. Кажется, он начал осознавать свою роль в этой игре.
— Почему нет, — повторил Винс и сделал знак проходившему мимо официанту.
— Слушай, Баз, не хочу мешать твоим забавам, но ответь мне на один вопрос. Ты, как врач, только в бабах ковыряться умеешь?
— В общем-то да.
Второй официант по знаку Винса взял заполненный чек и исчез с ним.
— А когда ты был моложе, — настойчиво продолжал Винс, — ты же придумал ту штуку — «Эйлерова что-то», верно? Парень, с которым я о тебе говорил, назвал тебя исследователем высочайшего класса.
Баз заметно выпятил грудь.
— А он не говорил тебе, что я был игрок в покер номер один на своем курсе? И как я однажды просидел за картами всю ночь и ушел на рассвете богаче на пятьдесят тысяч?
— Надо же, — рассеянно произнес Винс, — значит, сейчас у тебя черная полоса.
— Со мной такое уже было, — заверил его Баз. — Это проходит. Так что готовь резервный фонд, Винс, потому что в один из ближайших дней я обчищу твою лавочку!
— Ужас! — Винс сделал испуганную гримасу.
Бледное лицо База медленно розовело и оживало.
Благодаря квалифицированной помощи, воздушный шарик надулся, обрел прежние очертания.
— Так что при желании ты мог бы повторить исследования, которые уже сделал до тебя какой-то костоправ?
Баз благодушно пожал плечами. К столику одновременно подошли два официанта, один — с напитками, второй — с разноцветной стопкой фишек на подносике.
— Дон Винченцо, — напыщенно произнес Баз, — нет в медицине такого, чего я не смог бы сделать.
Винс не улыбнулся. Кошки не улыбаются, даже если на пути попадается свежая, молоденькая мышка, не подозревающая, что ее судьба — стать кошачьей пищей. Даже в таких случаях, знает любая кошка, лучше воздержаться от улыбки.
Несмотря на строгости законоположения об азартных играх Нью-Джерси, разные шайки давно поделили территорию штата между собой, используя в качестве прикрытия фасады отелей, И тут для них открылись золотые россыпи.
Но — и этого Винс не решился бы прошептать ни единой душе — несмотря на большие деньги, потраченные на «обзаведение», Атлантик-Сити оставался сточной канавой для безработных маникюрш, подонков, мошенников и проходимцев всех разновидностей. Каждый приезд в Атлантик-Сити был для Винса ударом по самолюбию, но время от времени приходилось посещать эту помойку — чтобы хотя бы держать на коротком поводке здешнего управляющего. Это был деверь Винса Эл Заппавинья, муж сестры Лил, не то чтоб жулик, скорее — туповатый парень, из-за чего мог попасть впросак.
Эл встретил его ворохом компьютерных распечаток, широких зеленоватых простынь с колонками цифр, вселяющих отвращение в сердце Винса. Он сморщился в кошачьей гримаске раздражения, как при виде мыши-перестарка.
— Пожалей меня, Эл. Давай на словах, только коротко.
— Винни, каждый раз, когда я говорю коротко, ты начинаешь орать на меня. В общем, на этой неделе мы смолотили на пять процентов больше, чем на прошлой. О'кей? Теперь плохие новости. «Кое-что» не привезли.
«Кое-что» было эвфемизмом для обозначения наркотиков.
— Почему?
— Не было сигнала.
Винс пальцем указал на дверь, и Эл вышел из кабинета. Нахмурившись, Винс покосился на распечатки и решил поверить Элу на слово, что там все в порядке. Но то, что кончились запасы героина и кокаина — это далеко не порядок.
На худой конец есть Дальневосточная линия. Он потянулся к телефону. Вот работа для Кевина, который умеет проскальзывать в любую дырку незаметно, как привидение. Но не успел Винс взять трубку, телефон звякнул.
— Алло?
— Винни, это Эл. Тут один алкаш требует, чтобы я учел ему чек на три тысячи баксов. Говорит, он твой парень. Должен я отстегнуть ему наличные?
— Нет, пока не скажешь, как его зовут.
— Доктор какой-то.
— Коротышка, светлые волосы, смахивает на деревенщину.
— О, ты его знаешь?
— Какого хрена доктору по кошечкам самого высокого класса болтаться в Атлантик-Сити?.. Я дал ему зеленый свет в Макао, Монако, на Маврикии. Нет, ему хочется потереться среди подонков. Где он, около стола с «блэкджеком»?
— Ага.
— Учти чек. И скажи ему, чтоб без меня не уходил.
Винс повесил трубку. Стыдно за База. Некоторые ребята или принимают все как есть или выкатываются. Но только не Баз. Винс опустил свою маленькую изящную голову на руки и помассировал пальцами виски. Слишком напряженная жизнь, это Баз сказал. Маленькая профессиональная консультация.
Снижение поставок наркотиков... да не снижение — полный пролет! За все время, что он работает — это с тех пор, как упокоился с миром его высокоморальный папа, а вместе с ним все препятствия на пути к власти, — Винс был уверен, что он сам себе хозяин. Если с наркотиками плохо, — а это сладчайший кусок из всего, что есть на свете, — приходится улаживать вопрос с помощью уступок и переговоров. Это может стоить очень дорого. Раньше, когда «товар» рос и перерабатывался в краях, густонаселенных mosquitoes[37] и banditti[38], такого не случалось. А теперь единственный выход — воспользоваться ингредиентами, поставляемыми фирмами «Дю Понт», «Монсанто», «Киба-Гейджи» или «ИСИ».
Для этого нужен человек, который сумеет разобраться во всей медицинской чепухе. Недавно Винс читал про какое-то новое психотропное средство, которое может действовать и возбуждающе, и расслабляюще — супертранквилизатор и мышечный релаксант одновременно. И чтобы сделать его самому, нужна только формула, а не банда кули, рубящих зелень.
Он застал База как раз на полпути к потере удвоенной ставки. Обливаясь потом, Баз держал две первые взятки — два туза. Даже неопытный игрок после первой взятки может подсчитать свои шансы на решающую пару. Это опасная иллюзия для азартных полуумков, потому что шансы дилера не может подсчитать никто. Дилер снял королеву с тузом, и Баз увял.
Винс положил руку ему на плечо. Баз повернул к нему невидящее, ставшее серым лицо.
— Хийя. — Голос База звучал так бледно, словно, как и лицо, давно не видел дневного света.
— Это все, что осталось от трех кусков? — Винс ткнул пальцем в сторону жалкой кучки белых фишек, лежавшей перед Базом.
— Я играю запоем, Винченцо, — гордо произнес Баз. — Работать — так до пота, а играть... Винс, девчонка достала второго туза откуда-то из-за левого уха. — В его голосе звучала подавляемая ярость.
— Ты хочешь сказать, что мой лучший дилер, с лучшими сиськами на всем атлантическом побережье, дешевка?
Баз обернулся и смерил взглядом парные выпуклости.
— Ага, — трескучим голосом произнес он, — насчет булочек ты прав. Можно мне разменять еще один чек?
— Почему нет... — Винс наблюдал за рукой База, трясущейся настолько едва уловимо, что только глаз профессионала мог это подметить. Баз достал чековую книжку, переплетенную и телячью кожу, и начал в ней царапать.
— Пять тысяч? — Голос его звучал совсем не вопросительно. Кажется, он начал осознавать свою роль в этой игре.
— Почему нет, — повторил Винс и сделал знак проходившему мимо официанту.
— Слушай, Баз, не хочу мешать твоим забавам, но ответь мне на один вопрос. Ты, как врач, только в бабах ковыряться умеешь?
— В общем-то да.
Второй официант по знаку Винса взял заполненный чек и исчез с ним.
— А когда ты был моложе, — настойчиво продолжал Винс, — ты же придумал ту штуку — «Эйлерова что-то», верно? Парень, с которым я о тебе говорил, назвал тебя исследователем высочайшего класса.
Баз заметно выпятил грудь.
— А он не говорил тебе, что я был игрок в покер номер один на своем курсе? И как я однажды просидел за картами всю ночь и ушел на рассвете богаче на пятьдесят тысяч?
— Надо же, — рассеянно произнес Винс, — значит, сейчас у тебя черная полоса.
— Со мной такое уже было, — заверил его Баз. — Это проходит. Так что готовь резервный фонд, Винс, потому что в один из ближайших дней я обчищу твою лавочку!
— Ужас! — Винс сделал испуганную гримасу.
Бледное лицо База медленно розовело и оживало.
Благодаря квалифицированной помощи, воздушный шарик надулся, обрел прежние очертания.
— Так что при желании ты мог бы повторить исследования, которые уже сделал до тебя какой-то костоправ?
Баз благодушно пожал плечами. К столику одновременно подошли два официанта, один — с напитками, второй — с разноцветной стопкой фишек на подносике.
— Дон Винченцо, — напыщенно произнес Баз, — нет в медицине такого, чего я не смог бы сделать.
Винс не улыбнулся. Кошки не улыбаются, даже если на пути попадается свежая, молоденькая мышка, не подозревающая, что ее судьба — стать кошачьей пищей. Даже в таких случаях, знает любая кошка, лучше воздержаться от улыбки.
Глава 32
— Это он побывал в Сент-Мэрисе, штат Пенсильвания, — говорил Нос Кохен, раскладывая по столу супервизора полдюжины глянцевых фото. Они сидели в мрачном, похожем на тюремную камеру кабинете, слишком большом для единственного узкого неоткрывающегося окна, выходящего на Нижний Манхэттен.
— И в «Лютьен, Ван Курв и Арматрэйдинг» подтвердили, что именно этот парень задал вам трепку на семинаре?
— Это может подтвердить только Годдард — ответственный за семинар. Он сейчас переведен в офис «Лютьена» в Бангкоке.
— Свяжитесь с ним и передайте фото по факсу.
— Уже сделал. Жду ответа.
Супервизор, Дж. Лаверн Саггс, сложил фотографии стопочкой и подтолкнул ее к Кохену.
— Между прочим, скоро следующий семинар. Посмотрим, сможете ли вы справиться, не слишком заносясь.
— Слушайте, я же говорил вам...
— Спокойно, Нос. Вы готовы волосы рвать у себя на заднице из-за этого малютки. Между прочим, это ваша проблема, не моя. И ваша поездка в Пенсильванию вообще не касается бюро. Что вы надеетесь доказать? Что Керри Риччи, внучатый племянник Итало Риччи, помощник Чарли Ричардса, присутствовал на семинаре «Лютьена»? Так что из того?
— То, что он был там, я уже доказал. У меня другая цель. — Кохен испустил долгий, страдальческий вздох. — Я копаю сейчас под прикрытие «Лютьена». Пропавшая видеокассета? Перевод Годдарда? Уверен, что «Лютьен, Ван Курв и Арматрэйдинг» принадлежит «Ричланд». А если так, значит, Риччи обзавелись линией, связывающей их с сердцем любого бизнеса, в том числе — конкурирующего. Это грандиозная афера. Мы должны вывести их на чистую воду, — продолжал он с воодушевлением, достойным Гэри Купера. — Их будут сторониться честные клиенты.
Он подождал реплики Саггса, но супервизор молчал с утомленным видом, и Кохен продолжил:
— Керри Риччи побывал и там, где взорвался штаб «зеленых». Где погибла в огне девушка. Это официально признали несчастным случаем, потому что шериф — взяточник, но...
— Но вы считаете, что это дело рук Керри Риччи.
— Я считаю, что нужно провести расследование. Сейчас наши парни хотят потрясти шерифа из-за его болтовни про комми. В этих краях сроду не было никаких комми. Красные ему приснились, в аккурат после визита малютки Риччи. — Угрюмая усмешка Кохена должна была подчеркнуть иронические интонации.
Супервизор пожал плечами.
— Предположим: вы вывели «Льютен, Ван Курв и Арматрэйдинг» на чистую воду. Что потом? Быро займется оповещением всех клиентов? И каждый раз, когда новый клиент сделает шаг в сторону «Льютена», мы бросимся к нему с предостережениями? «Эй, ребята! Они кладут в свой кетчуп нестандартные помидоры!» Как думаешь, что с нами сделают купленные мафией сенаторы? Мы будем выглядеть не краше гестапо.
Потуги на юмор не вызвали улыбки на лице воинственного Кохена, заталкивающего фотографии в конверт.
Курьер внутренней службы вошел и положил на стол Саггса конверт. Супервизор подтолкнул его нераспечатанным к Кохену. Нос открыл конверт. Его лицо окаменело, приняв выражение непреклонной решимости.
— Ответ из Бангкока. Годдард сегодня утром умер от дизентерии.
— Только не говорите мне, что его убили Риччи, чтобы замести следы.
Кохен пожал плечами.
— Разве нет?
Его внучатый племянник сидел напротив за дубовым столом, туловище выпрямлено, ступни прижаты к полу, плечи расправлены. Поза кадета из Вест-Пойнта.
Снаружи, на Доминик-стрит, весенняя погода менялась поминутно, мокрый снег чередовался с ослепительным, согревающим душу солнечным сиянием. Но тепло не проникало через пыльные окна в кабинет к Чио Итало. Он, казалось, был окутан облаком мрака, только оливковые глубоко посаженные глаза поблескивали в темных провалах глазниц.
— И в «Лютьен, Ван Курв и Арматрэйдинг» подтвердили, что именно этот парень задал вам трепку на семинаре?
— Это может подтвердить только Годдард — ответственный за семинар. Он сейчас переведен в офис «Лютьена» в Бангкоке.
— Свяжитесь с ним и передайте фото по факсу.
— Уже сделал. Жду ответа.
Супервизор, Дж. Лаверн Саггс, сложил фотографии стопочкой и подтолкнул ее к Кохену.
— Между прочим, скоро следующий семинар. Посмотрим, сможете ли вы справиться, не слишком заносясь.
— Слушайте, я же говорил вам...
— Спокойно, Нос. Вы готовы волосы рвать у себя на заднице из-за этого малютки. Между прочим, это ваша проблема, не моя. И ваша поездка в Пенсильванию вообще не касается бюро. Что вы надеетесь доказать? Что Керри Риччи, внучатый племянник Итало Риччи, помощник Чарли Ричардса, присутствовал на семинаре «Лютьена»? Так что из того?
— То, что он был там, я уже доказал. У меня другая цель. — Кохен испустил долгий, страдальческий вздох. — Я копаю сейчас под прикрытие «Лютьена». Пропавшая видеокассета? Перевод Годдарда? Уверен, что «Лютьен, Ван Курв и Арматрэйдинг» принадлежит «Ричланд». А если так, значит, Риччи обзавелись линией, связывающей их с сердцем любого бизнеса, в том числе — конкурирующего. Это грандиозная афера. Мы должны вывести их на чистую воду, — продолжал он с воодушевлением, достойным Гэри Купера. — Их будут сторониться честные клиенты.
Он подождал реплики Саггса, но супервизор молчал с утомленным видом, и Кохен продолжил:
— Керри Риччи побывал и там, где взорвался штаб «зеленых». Где погибла в огне девушка. Это официально признали несчастным случаем, потому что шериф — взяточник, но...
— Но вы считаете, что это дело рук Керри Риччи.
— Я считаю, что нужно провести расследование. Сейчас наши парни хотят потрясти шерифа из-за его болтовни про комми. В этих краях сроду не было никаких комми. Красные ему приснились, в аккурат после визита малютки Риччи. — Угрюмая усмешка Кохена должна была подчеркнуть иронические интонации.
Супервизор пожал плечами.
— Предположим: вы вывели «Льютен, Ван Курв и Арматрэйдинг» на чистую воду. Что потом? Быро займется оповещением всех клиентов? И каждый раз, когда новый клиент сделает шаг в сторону «Льютена», мы бросимся к нему с предостережениями? «Эй, ребята! Они кладут в свой кетчуп нестандартные помидоры!» Как думаешь, что с нами сделают купленные мафией сенаторы? Мы будем выглядеть не краше гестапо.
Потуги на юмор не вызвали улыбки на лице воинственного Кохена, заталкивающего фотографии в конверт.
Курьер внутренней службы вошел и положил на стол Саггса конверт. Супервизор подтолкнул его нераспечатанным к Кохену. Нос открыл конверт. Его лицо окаменело, приняв выражение непреклонной решимости.
— Ответ из Бангкока. Годдард сегодня утром умер от дизентерии.
— Только не говорите мне, что его убили Риччи, чтобы замести следы.
Кохен пожал плечами.
— Разве нет?
* * *
— Мы никогда не столкнулись бы с этим, — произнес загробным голосом Чио Итало, — если бы Эль Профессоре слушался меня, а не скво из племени навахо.Его внучатый племянник сидел напротив за дубовым столом, туловище выпрямлено, ступни прижаты к полу, плечи расправлены. Поза кадета из Вест-Пойнта.
Снаружи, на Доминик-стрит, весенняя погода менялась поминутно, мокрый снег чередовался с ослепительным, согревающим душу солнечным сиянием. Но тепло не проникало через пыльные окна в кабинет к Чио Итало. Он, казалось, был окутан облаком мрака, только оливковые глубоко посаженные глаза поблескивали в темных провалах глазниц.