Уоллер Лесли. Войны мафии

   — Поиграем в лошадку, м-м?
   Твердо решив пробудить в нем те же чувства, которые бурлили в ней, Банни картинно разлеглась на сиденье, запустив, будто мастурбируя, одну руку в трусики.
   — Не мешай, — пробормотал Никки, сражаясь со своими брюками.
   От него исходил запах дорогого мыла. Банни знала, что от нее пахнет сексом — с прошлой ночи и сегодняшнего утра. И решила доставить этот аромат неприкосновенным на свадебный прием. Как полностью отвечающий сути брачной церемонии.
   Мимо с воем пронеслась полицейская машина. Банни посмотрела в окно на стремительный поток вдоль лонг-айлендской скоростной автострады. И поймала взгляд водителя грузовика — высокая кабина позволяла ему наслаждаться полным обзором происходящего в такси. Подмигнув Банни, он картинно застонал и облизал губы, к ее огромному удовольствию.
   Банни перекатилась на бок и, ухватившись за брюки своего спутника, стащила их до колен вместе с трусами.
   — Бан, ради Бога!..
   — Это просто показательное выступление для водителя грузовика. Они все — голубые.
   Ухмыляясь, Никки откинулся на спинку сиденья.
   — Ты собираешься вести себя прилично? Нас не пропустят через Мидтаунский туннель.
   — Еще как пропустят, — неожиданно вступил в разговор шофер такси. — Я скажу им, что вы нудисты.
   — Он мой жеребчик, — промурлыкала Банни.
   Таксист уверенно повторил:
   — Мой совет — говорите, что вы нудисты.

* * *

   «Ричланд-секьюритиз» предоставляла своему первому вице-президенту, Фаррингтону Ансбаху Рейду, лимузин «даймлер». Энди не был ни одним из Ричардсов, ни Риччи, но его присутствие на свадьбе считалось обязательным, хотя бы в качестве эскорта для отставной жены его босса, Мисси, и старшей дочери Уинфилд.
   Устроившись на откидном сиденье, лицом назад по ходу машины, Энди одарил обеих женщин лучезарной улыбкой, соединявшей в себе тепло истинного товарищества, аристократическую утонченность и рекламу стоматологического искусства. Эта улыбка говорила: мы с вами — одно целое, даже, возможно, дантист у нас общий.
   — Вы как сестры, — сказал он Мисси.
   Прискорбная неправдоподобность этого замечания могла бы пройти незамеченной, но Уинфилд, с ответной улыбкой, сухо заметила:
   — Вероятно, я — старшая.
   В любом деловом начинании всегда можно выделить две стороны: настоящую и фальшивую. В особенности это относится к области инвестиций, коммерческих банков и операций с капиталом. Именно здесь «Ричланд-секьюритиз» выступила как часть «Ричланд-холдингз». Человеку, располагающему соответствующими связями, вроде Энди Рейда, ничего не стоит найти себе должность с громким названием в подобной фирме. И не важно, что Энди Рейд и в лучшие свои дни не способен был правильно составить передаточную подпись на векселе. У него другие достоинства. Люди его круга предпочитают иметь дело друг с другом, а не с ослепительными чужаками вроде Чарли Ричардса, который, несмотря на свой образцовый англосаксонский, протестантский имидж, принадлежал к семье, играющей важную роль в национальной организованной преступности.
   Чарли вполне устраивало, чтобы его фирму представлял такой безмозглый кусок мяса, как Энди Рейд. Когда Чарли узнал, что Энди крутит роман с Мисси, его сицилийская кровь вскипела. Но ненадолго — во всей семье, если не считать Уинфилд, он единственный обладал темпераментом со встроенным охладителем.
   С Гарнет он познакомился год назад — после разрыва с Мисси. И если б не Гарнет — умер бы от тоски.
   Расставание с Мисси обещало быть сокрушительно дорогостоящим. Бостонские юристы уговорились между собой не упоминать анстальт в Лихтенштейне. По закону штата Нью-Йорк, для развода без оглашения виновника было достаточно раздельного проживания. Мисси потребовала астрономического содержания. Чарли согласился, и Мисси получила и деньги, и Энди. Шумихи удалось избежать, поэтому Чарли считал, что Энди Рейд стоит каждого пенни, которое на него тратят.
   Энди Рейд был кокаинистом уже много лет, что являлось дополнительной причиной его популярности в светских кругах. Мисси тоже пристрастилась к кокаину и чувствовала себя вполне сносно, хотя оказалась подвержена приступам праведного гнева по поводу того, какие гадости некоторые люди позволяют себе в интимной жизни.
   Кокаин сделал их связь еще более крепкой. Энди сиял улыбкой для Мисси, для нее одной, когда «даймлер» пересек Четырнадцатую улицу, свернув к Гринвич-Виллидж, и тут резко потемнело — с запада надвинулись грозовые тучи.
   — Так наши дни, меняясь в одночасье... — пробормотала Уинфилд.
   Она только недавно закончила Гарвардский юридический колледж и еще ожидала результатов выпускных экзаменов. Пока же эта высокая хорошенькая девушка работала в одной феминистской юридической фирме. Она была полностью осведомлена, какого рода отношения существуют между ее матерью и Энди Рейдом и иногда только из вежливости удерживалась от презрительного фырканья.
   Уинфилд, обладавшая чересчур упорядоченным умом, считала свою сестру Банни и мать жалкими эротоманками. На ее взгляд, для Банни, в ее неполные восемнадцать, это простительно, но сорокапятилетняя мать — просто старая кошелка.
   Хотя обе женщины в салоне лимузина не злоупотребляли парфюмерией, в салоне сгустились пары лосьона Энди — смесь запахов сена и ванили. Уинфилд пристально изучала лица матери и ее любовника в поисках следов распада, но они оба относились к тому социальному классу, которому свойственно, однажды приняв форму, всегда выглядеть шикарно. Почти расовая характеристика, подумала Уинфилд, и Банни тоже обладает этим свойством. А она, Уинфилд, — нет. Себя она относила скорее к небрежному средиземноморскому типу.
   Не доезжая до Манхэттена, около Бэттери-парка, «даймлер» свернул направо, вдоль Седар-стрит, к Ричланд-Тауэр. Уже в квартале от цели улица была забита лимузинами.
   — В чем дело? — требовательным тоном поинтересовалась Мисси. Новоанглийский выговор: четкие согласные и невнятные, почти английские гласные.
   — Кажется, проверяют машины, — отозвалась Уинфилд.
   — Бож-же мой! Зачем шайке мафиози устраивать светский прием? Все, что сложнее барбекю^[6], недоступно этому сброду.
   Энди издал короткий смешок. Вот и третья ниточка между ними, подумала Уинфилд. Они любовники и сообщники, но это еще не все, их объединяет неприязнь ко всему сицилийскому, к тому, что обеспечивает безбедное существование им обоим. Даже больше, чем неприязнь, — ненависть, если судить по выражению злобы и презрения на холеном лице матери, слегка растянутый в длину вариант Кэтрин Хепберн, одни скулы да подбородок.
   Чтобы избавиться от назойливого ванильного аромата Энди, Уинфилд открыла окно.
   — Мама, — промурлыкала она, — ты определенно забываешь, что я наполовину даго.
   — О нет, дорогая. — Улыбка Мисси была сдержанной, и отнюдь не дружественной. — Ты на все сто процентов изо льда.
   Энди расплылся в похотливой ухмылочке.
   — Обожаю итальянский ледок. Тонко, изысканно, не приедается. М-м-м.
   Изящные губы Мисси дважды дернулись, выбирая слова, потом она с нажимом выговорила:
   — Держись подальше от моей дочери, Энди. Ты меня слышал?
   В отдалении крупный мужчина в нарядном костюме останавливал каждую машину и обменивался несколькими словами с пассажирами, прежде чем дать знак следовать дальше. Для матери — просто очередное свидетельство мафиозной неотесанности сицилийцев, но Уинфилд лучше понимала происходящее.
   Для нее отчетливо прозвучал сигнал тревоги. Выбор места для свадебного приема с самого начала показался ей необычным — в семье Риччи принято было собираться по торжественным поводам в доме тети Стефи на побережье, там можно было исключить всякие случайности.
   Что-то произошло, Уинфилд чувствовала это кожей. Только вражеская вылазка могла вынудить отца обратиться к дяде Итало — за головорезами для усиления охраны.
   Бедный отец, обласканный Итало за руководство самой значительной и доходной стороной семейного бизнеса — легальными компаниями Риччи. Но не Чарли Ричардс командовал боевыми отрядами Риччи.
   Уинфилд, остро чувствовавшая свои сицилийские гены, понимала, что в ее чистокровном отце пламя горит низко. Десятилетия работы, общения, образа мыслей в качестве члена Восточно-бережного епископата полностью лишили его национальных особенностей. Она точно выбирала слова: утратив унаследованные национальные черты, отец лишился корней и не нашел другой почвы, где их можно пустить.
   А ирония в том, что свои корни, свою основу он обрел в женщине, народ которой стал жертвой почти успешной кампании геноцида, — Гарнет наполовину индианка.
   Бедный папа. Все еще привлекательный, несмотря на возраст. Живущий под насмешливым прозвищем, которым его наградил Чио Итало. «Эль Профессоре» — не комплимент. Не знак уважения к образованности, могучему интеллекту. Итало вкладывал в это прозвище совсем другой смысл. Напыщенность, отсутствие интереса к общим семейным делам, боязнь крови, что-то вроде слуги на жаловании.
   Это глумливое имя — продукт кастовых предрассудков еще с тех времен, когда Риччи были сицилийскими князьями. То есть на самом деле они никогда не были князьями — это Итало намеками давал знать окружающим, что имеет право на высокий Титул, но добровольно от него отказывается. В знатных семьях Эль Профессоре — бродячий музыкант, приглашенный научить дочек бренькать на пианино. Лишенный сана священник-забулдыга, у которого сыновья помещика учатся письму и счету. Уж во всяком случае, не тот, кому доверят командовать боевым отрядом.
   А сейчас произошло нечто, заставившее открыто вывести боевиков на улицу. Уинфилд открыла было рот, но сразу же подумала, что ни матери, ни ее жеребцу знать об этом не обязательно. Собственно, если считать их вражескими лазутчиками, то лучше держать их в неведении.
   Расстроенная этими мыслями, Уинфилд посмотрела наверх и увидела короткую, тугую, светящуюся арку молнии, с треском разломившуюся над медной вершиной Ричланд-Тауэр. Над Уолл-стрит разорвался ужасный громовой разряд. Металлический, горелый запах защекотал ее ноздри.
   Хлынул ливень, барабаня по крыше «даймлера», как в литавры. Все вокруг — полицейские, пожарники, сирены — отодвинулось. Подавленная взрывом слепой стихии, Уинфилд закрыла окно, откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза.
   Бедный папа.

Глава 3

   — Срать на мир! — отрезал Винс Риччи.
   Его «роллс» медленно продвигался вперед в длинной очереди лимузинов, регулируемой охраной. Хотя замуж выходила собственная племянница Винса, он всегда был против того, чтобы семья выставлялась напоказ, да еще таким глупым образом. Но кузен Чарли, со своим белокурым, голубоглазым обаянием, всегда умел умаслить Чио Итало и сделать все по-своему.
   — Я хочу крикнуть в лицо всему миру — мы такие же люди, как все, Винс!
   — Срать на мир, — повторил Винс. — Не хочу, чтобы вокруг наших крутились копы, а крысы из ФБР щелкали гостей на видео. Мне по душе спокойная жизнь, Чарли. Надеюсь, тебе тоже.
   Винс, ростом всего на дюйм меньше, чем Чарли, олицетворял собой противоположный тип сицилийской красоты: смуглый, оливковый цвет кожи, черные как ночь волосы и глаза — еще чернее, чистый, резкий абрис арабских скул — острых, как лезвие кинжала.
   У него было тело профессионального танцора, сильный, длинный торс с изящно очерченными ягодицами. И двигался он, как танцор, легко, далеко выбрасывая вперед ноги, наступая сперва на пятки, потом на носки. Тугие, черные завитки волос были ровно дюйм длиной — Винс добивался этого едва не ежедневной стрижкой.
   Спор насчет публичного венчания происходил в задней комнате «Сан-Дженнаро» на Доминик-стрит. Винс вспомнил, что, когда Чарли был еще ребенком, из него тогда уже лезла вся эта дурацкая спесь насчет общественного мнения. А сейчас, считал Винс, его затея направлена против новой когорты бизнесменов 1990-х, как будто в наше время можно разделить бизнес на чистый и нечистый.
   Если последние десятилетия чему-то научили мир, думал Винс, то Чарли должен понимать: смысл игры — в победе, а чистенькие мальчики приходят к финишу последними. Надо же, каким строптивым стал Чарли из-за той экологической чуши, что накудахтала ему эта цыпка-полукровка.
   «Роллс» медленно продвигался вперед вслед за другими лимузинами, гости, прячась под зонтиками от дождя, выбирались из машин. Вспоминая спор в «Сан-Дженнаро», Винс брезгливо сморщил нос, словно целуя по-французски заядлую курильщицу.
   Такой была его первая жена, но не из-за пристрастия к курению она покоится теперь на семейном участке кладбища. Ленора, вторая жена Винса, сидевшая сейчас рядом с ним в модном открытом платье и огромной шляпе, предпочитала не курить.
   Приглашая очередную женщину разделить ложе, Винс ставил категорическое условие: все, что угодно, кроме сигарет! Винс был страшный чистюля, бесконечно брезгливый в отношении того, что надевал на себя или брал в рот. Чистоплотный, как кошка, он ревностно избегал неприятных запахов и вкуса.
   Винс хмыкнул. Ленора подняла на него глаза.
   — Чарли озабочен тем, как наша семья выглядит в чужих глазах, — сказал Винс. — Это так важно для Эль Профессоре. — Он фыркнул еще раз. — Сегодня он получил урок. Жаль, что из-за этого помер бедняга Пино.
   Миниатюрная брюнетка с большими темными глазами на бледном, нервном лице, Ленора была на двадцать лет моложе мужа. На ней было серовато-бежевое платье, отделанное кружевами, широкополая шляпа и туфельки на высоких каблуках в тон платью.
   — Я говорил мистеру Чистюле — насри на мир! — Винс хищно улыбнулся. — Я не хочу, чтобы нас знали. Пусть лучше боятся — это то, что надо. Боятся и уважают.
   — Для тебя это одно и то же, Винс?
   Он взглянул на жену.
   — Ленора, перестань. У нас сегодня — галла-вечер по торжественному поводу.
   — Ах да — хорошенькая итальяночка выходит замуж, — с притворным энтузиазмом произнесла его жена. — Пожизненное заключение — три кормежки в день и дюжина bambini^[7]. Еще одна раба любви. Замечательно!
   — Что ты знаешь о bambini? — В голосе Винса появилась ужасная, мертвящая нотка. Ленора вздрогнула.
   И подумала, что, наверное, сошла с ума, когда согласилась выйти замуж за Винса Риччи. Конечно, он был неотразим и занимал довольно высокое положение в семейной иерархии. Но ее братья, представлявшие интересы холдинговых компаний Риччи в Калифорнии, рассказывали ей, с каким ледяным презрением относился Винс к своей первой жене, когда оказалось, что она не может иметь детей. Сейчас, после года замужества, у Леноры пока еще не было задержки.
   Винс самыми разными способами ежедневно напоминал ей о судьбе предшественницы. Он не говорил прямо, что именно с ней произошло. Только давал знать, что это может повториться. Будь Винс уродом или веди он себя на людях так же, как наедине с женой, она могла бы рассчитывать на сочувствие окружающих. Но никто не знал его с этой стороны. Женщины обожали Винса. Даже Стефи Риччи, самая уравновешенная в семье, такая переборчивая по части мужчин, что никогда не была замужем, хотя и произвела на свет двух красавчиков-близнецов, даже Стефи считала, что Ленора ловкачка, если сумела подцепить Винса на крючок. Сейчас в его голосе прозвучала нотка, заставившая ее покрыться гусиной кожей от страха.
   Эта нотка была знакома тем, кто имел неосторожность задолжать Винсу. И женщинам, которых он выставлял через ночь, или две, или неделю. И его служащим. Эта нотка — просто легкая вибрация в барабанной перепонке, едва различимая, то ли да, то ли нет, как очень тихий шепот. Средство, с помощью которого Винс держал Ленору в состоянии, близком к панике, к нервному срыву.
   То, что в семейном бизнесе Риччи Винс не наследовал отцовских башмаков, говорило о его незаурядном интеллекте и характере. Отец был специалистом по работе с пешней для льда. После долгого трудового пути в качестве наемного убийцы он закончил свою жизнь с пешней в каждом глазу в багажнике «олдсмобиля» 1988 года, оставленного на Белт-Парквэй поблизости от аэропорта Кеннеди.
   Винс выбрал более спокойное занятие. Он управлял «Риччи-энтертэйнмент, Лтд» — империей развлечений, казино и курортов — в Атлантик-Сити, на Карибах, в Средиземноморье и Макао. Таким образом, он встал у разлива могучих денежных рек, что уже грандиозный успех. Но, помимо того, ему открылся неограниченный доступ к богатым вдовушкам, неудовлетворенным женам предпринимателей мирового класса и другим подходящим сосудам для семени Риччи.
   Вспомнив о бесчисленных любовницах Винса, Ленора подумала, что на ее долю приходятся лишь последние брызги этой мощной струи. Вроде снятого молока. Доктор Эйлер, молодой симпатичный гинеколог, консультировавший Ленору, снабдил ее всевозможными медицинскими книгами на эту тему. Если она не забеременеет, это не его вина.
   Но если она не забеременеет — ей конец.

* * *

   Фэбээровцы часто посещали их субботние семинары. Штаб-квартира международной фирмы «Лютьен, Ван Курв и Арматрэйдинг» находилась в парковой зоне, среди тенистых деревьев и разросшихся кустов, сразу над Тэппэн-Зи-Бридж. То, что эта компания принадлежит «Ричланд», не афишировалось.
   В особенности — перед клиентами. Обнаружив, что главный консультант по налогам «Лютьен, Ван Курв и Арматрэйдинг» получает жалованье у семьи Риччи, многие предприниматели поостерегались бы открывать ему свои секреты.
   Темой сегодняшнего семинара было — «Противодействие мафии». Чарли откомандировал Керри туда потому, что сам был занят подготовкой к свадебному приему. От ФБР семинар возглавил агент Ноа Кохен — «Нос».
   У высокого, худощавого, смахивающего на ковбоя Кохена нос был совсем невелик. Но в ФБР он поступил во время первой волны исследований космоса, когда форма носа играла очень важную роль при рассмотрении вопроса о благонадежности. Он уцелел в ФБР, и даже, после долгих лет оскорблений, подставок и безжалостной изоляции, утвердился, хотя скорее как клоун, чем агент.
   — Мое сообщение, — начал он, — можно озаглавить так: «Как избежать вмешательства мафии в ваши дела?» Отвечу коротко: а никак!
   Если бы его не вознаградили смехом, оставалось бы только покинуть трибуну, как будто речь закончена. Но желаемая реакция была получена — Керри первым расхохотался. Кохен поднял ладонь с растопыренными пальцами и продолжил:
   — Во-первых, существует ли мафия на самом деле? Во-вторых, почему вас это должно беспокоить? Три, если вы не теряете голову в казино, не увлекаетесь шлюшками и не нюхаете кокаин, какое вам дело до мафии? В-четвертых, если вам никогда не нужны были штрейкбрехеры во время забастовок, если вы не давали взяток при получении лицензий, не скрывали наличные поступления, не подкупали политиков, не нанимали шпионов, чтобы разнюхать о делах своих конкурентов, — то, в-пятых, мотай отсюда, Кохен, и будь здоров.
   Здесь он планировал второй взрыв смеха — но Керри был занят, он делал заметки на своем «тинкмэне», мини-компьютере размером с блокнот. В чем агенты ФБР, безусловно, застряли на уровне каменного века, это в том, что до самой кончины Дж. Эдгара Гувера никто в его штате не утруждал себя исследованиями организованной преступности. Сейчас же следовало научить этих заблуждающихся дельцов, объяснить им, где здесь кроется опасность — в том числе лично для каждого из них.
   — Несложно подсчитать, во сколько вам влетает контроль мафии над ценами и наемным трудом, — продолжал Кохен, — но давайте сначала поговорим об уклонении от уплаты налогов.
   Аудитория заерзала на сиденьях.
   — Никто из вас не обманывает, вы все честные парни, — примирительно помахал рукой Кохен. — Давайте назовем вашу фирму — компания А. Компания А щедро оплачивает труд адвокатов и бухгалтеров, чтобы снести к минимуму выплаты налогов — в рамках закона, разумеется. Браво, компания А. Но компания В, пропустив свои доходы через сеть трастовых и оффшорных фирм и прочих дутых предприятий, обжуливает налоговые органы. В результате чего компания В припирает компанию А к стенке и скупает ее. А теперь повторите мне еще разок, что вас не колышет вмешательство мафии.
   Кохен помолчал, потом продолжил с сухой гримасой в стиле Гэри Купера:
   — В прошлом году суммарный подоходный налог составил примерно половину триллиона долларов. Где-то три-четыре тысячи на человека. Не плохо, да? — На этот раз он немного затянул паузу: давая присутствующим прочувствовать величину суммы. — Но, заставь мы мафию заплатить все, что положено, с оборота их предприятий, подушный налог упал бы втрое. Короче говоря, вы, честные парни, платите то, что я назвал бы «налогом мафии».
   Керри поднял руку:
   — Сэр, упомянутые вами полтриллиона долларов — это только расходы на государственный долг. Эти деньги не идут ни на строительство дорог, ни на покупку новейших компьютеров для ваших ребят из ФБР...
   Но конец фразы потонул в поднявшемся гуле. Присутствующие разразились возмущенными криками. Позже, докладывая своему боссу, Дж. Лаверну Саггсу, Кохен вынужден был признать, что с этого момента ход семинара не соответствовал намеченному плану.
   — А что это за смышленый парнишка?
   — Он испарился перед ленчем, — сказал Нос. — Но его успели отснять на видео во время семинара. Мне прислали пять увеличенных снимков и полную идентификационную карточку. Он на крючке.
   — Это, — широко улыбнулся начальник Кохена, — именно то, на что уходят его налоги.

* * *

   Изменить маршрут полета при очень интенсивном воздушном движении над Нью-Йорком очень сложно. Но, собственно говоря, заявленный маршрут с самого начала был фальшивкой — вертолету нужно было как можно скорее достичь побережья Лонг-Айленда, где пилота и снайпера будет поджидать гидросамолет «Муни», чтобы немедленно перебросить их по воздуху на дружественную базу на Большой Багаме.
   Отличный план. Снайпер, всегда гордившийся своей предусмотрительностью, не нашел в нем ни одной зацепки. Пилот осторожно посадил на берег маленький вертолетик, и они вдвоем втолкнули его в укрытие — под кроны развесистых кленов. Потом вгляделись в небо, в ожидании гидросамолета «Муни» с дополнительными баками горючего для долгого перелета.
   Снайпер все еще проклинал вполголоса манхэттенские сквозняки, укравшие у него выстрел века. Боже мой, так близко!.. Правда, со свойственной ему предусмотрительностью он вытребовал плату авансом — оговорив, что вознаграждение не зависит от результата. Действительно, это было очень благоразумно.
   Улыбнувшись своим мыслям, пилот поднял голову, услышав шум приближающегося «Муни». Сделав круг по ветру, гидросамолет опустился на воду, около берега. Снайпер забросил на борт свой рюкзак. Все, что в нем было — это бритвенный набор и пятьдесят тысяч долларов в купюрах по сотне. Пилот положил свои деньги в чемоданчик и тоже швырнул его в кабину «Муни».
   Но только пилот и снайпер попытались вскарабкаться в самолет, человек за штурвалом «Муни» повернул к ним лицо и посмотрел на них через солнцезащитные очки, такие темные, что казались черными. Потом разрядил половину обоймы своего браунинга в снайпера, а вторую — в пилота. Вместо неопрятной серии дырок на лбу у обоих появилось по отверстию размером с перезрелый сочащийся персик.
   Мотор гидросамолета не был заглушен, так что выстрелы не слышал никто. Стряхнув мертвую руку снайпера, вцепившуюся в открытую дверку кабины, пилот захлопнул ее, и «Муни» начал разбег.
   После завершения любой акции такого рода вовлеченные в нее исполнители переходят в категорию нежелательных свидетелей. Если бы снайперу чуть-чуть больше повезло, во многих точках мира сегодня раздались бы поздравления и звон бокалов. Но ни на одном из празднеств его присутствие не было запланировано.
   Поздравления пришлось отложить. Тем более — нужно позаботиться, чтобы не осталось концов, которые можно увязать между собой. Теперь если кому и стоило тревожиться, так это пилоту «Муни» в темных солнцезащитных очках.

Глава 4

   Несомненно, происшествие потрясло Чио Итало.
   Хрупкий и болезненный физически на протяжении всей своей жизни, сейчас, в свои семьдесят, он начал терять и остроту ума.
   — Господи, Чарли, Господи, — почти беззвучно шептал он, — куда катится этот мир?
   — К все более высоким технологиям убийства, — мрачно отрезал Чарли.
   — Нас окружают варвары, — прошептал Итало. — Мир катится в пропасть. Наступает хаос.
   Когда приглашенные переместились на террасу, Итало произнес свои церемониальные поздравления. Потом, в уединении квартиры-офиса Чарли, наверху, под медным куполом, в который часто ударяли молнии, Итало устало опустился в глубокое кресло.
   Нигде в мире больше не найти такого вида, как из окон у Чарли. А кто купил ему эту роскошь? Чьи кровные денежки легли в основу операций, которые принесли такую прибыль? Итало не обращал внимания на праздничный гул внизу, его рассеянный взгляд блуждал, словно весь его мир потерпел крушение в одночасье.
   Эдвардианская элегантность нарядного костюма, белый галстук — нелепо смотрелись в безжалостном свете, заливающем квартиру на сто тридцатом этаже. Воздух, прозрачный после дождя, превратил южные и западные окна в флюоресцентные лампы, высвечивающие каждую соринку, каждую мелочь.