Страница:
Чарли лежал неподвижно, задумавшись о чем-то. Гарнет хотелось расшевелить, подтолкнуть его, но она твердо знала, что решение должен принять он сам, и надеялась от души, что транквилизаторы не убили в нем способность принимать хоть какие-то решения.
— Это значит... — произнес он наконец и запнулся. Потом поднял на нее глаза. — Этот хитрый старый жулик!.. — выдохнул он с отчаянием. — А я еще обругал Уинфилд за то, что создает для него проблемы. — Чарли хмыкнул и сразу же закашлялся, болезненно сморщившись. — Ты серьезно насчет побега? Они охраняют это место не хуже, чем Форт-Нокс. На утренней прогулке...
— Ходить ты можешь?
— Относительно.
Гарнет на минуту задумалась.
— По пути к тебе я видела в коридоре три-четыре кресла на колесиках.
Чарли нахмурился, размышляя.
— Не пойдет.
— Придется, попробовать.
— Не пойдет. Каждый нипоти — раб Итало и мой по совместительству, они обязаны выполнять все мои желания... То есть так я думал, пока ты не наставила меня на ум. Они здесь, чтобы препятствовать моему единственному желанию — сбежать. — Он рассмеялся, на этот раз обошлось без кашля. — Я совсем обалдел от этих пилюль.
— Давай, Чарли, шевелись, мы сможем это сделать.
— Нет. Подожди. — Он осторожно спустил ноги с кровати. — Дай руку, пожалуйста.
С помощью Гарнет Чарли сделал несколько неуверенных пробных шагов.
— Снаружи холодно?
— Холодно и ветрено. — Она сняла с вешалки свитер-безрукавку и помогла Чарли натянуть его.
— О'кей. — Он накинул сверху халат и уверенно подпоясался. — Дашь мне две минуты на то, чтобы проползти холл до лестницы.
— Так много?
— Ты давно не видела меня в действии. Эти калабрийцы сделали что-то с моей поясницей. — Он взял ее руку и крепко сжал. — Дай мне две минуты. Потом... Видела панель с кнопками около двери в палату? Нажмешь на красную. Поняла?
— Что будет? Пожарная сирена?
Он кивнул, шаркающими шагами продвигаясь к выходу из палаты.
— Спустишься вниз черным ходом. Охранники и сестры сбегутся к главному входу — я встречу их с воплями «Пожар!» и через кусты перед входом проберусь на стоянку.
— Grazie molto[87], Эль Профессоре. О, конечно, охранник на стоянке не заслуживает вашего внимания...
— Гарнет, если бы я стал обдумывать всерьез эту комбинацию, то остался бы в постели до сих пор.
Он вышел из палаты. Гарнет подошла к панели и задумчиво посмотрела на стальной огнетушитель размером с французский батон, висевший с краю. Отсчитав две минуты, она быстро сняла его с кронштейна, сунула под плащ и выглянула в коридор. Убедившись, что никто не идет, она нажала на красную кнопку и поспешила к лестнице черного хода.
В госпиталях, больницах, клиниках избегают резких звуков, которые могли бы всполошить пациентов. Вместо сирены, которую ожидала услышать Гарнет, зажужжал приглушенный зуммер, словно с клиникой пытался связаться корабль инопланетян.
Гарнет была уже на первом этаже. В дальнем конце коридора сестры мчались к лестнице парадного входа, за ними следовали два молодых человека в строгих костюмах, замыкал процессию дородный санитар в белом халате. Гарнет увидела на лестнице Чарли, возбужденно размахивавшего руками.
Она побежала к выходу. Герой-любовник у выхода стоял, расплющив нос об стекло двери, всматриваясь в суматоху внутри клиники. Увидев приближающуюся Гарнет, он распахнул перед ней дверь.
— Что там стряслось?
— Они вам что, не сказали? — Она прошла мимо, но вдруг снова крутанувшись на каблучках, словно гормоны не позволяли ей отойти от него, остановилась и произнесла: — Я хотела бы поблагодарить вас за помощь!
— Меня?
— Уверена, что вы не нужны наверху. Они прекрасно справляются с огнем без ва...
— С огнем?! — Он ринулся вперед, еще раз потрясенно повторив: — С огнем?..
— С огнем, — отозвалась Гарнет, со всей силой обрушивая огнетушитель на его затылок, туда, где находились его мозги, если они вообще были представлены у данного индивидуума. Охранник распластался на земле, звучно стукнувшись челюстью.
Гарнет швырнула в него огнетушитель и помчалась к машине. Уинфилд заводила мотор. Она уже помогла отцу устроиться на полу за передним сиденьем.
— Замечательная комбинация, — сказала Гарнет. — Вперед!
Глава 68
Глава 69
Глава 70
Глава 71
— Это значит... — произнес он наконец и запнулся. Потом поднял на нее глаза. — Этот хитрый старый жулик!.. — выдохнул он с отчаянием. — А я еще обругал Уинфилд за то, что создает для него проблемы. — Чарли хмыкнул и сразу же закашлялся, болезненно сморщившись. — Ты серьезно насчет побега? Они охраняют это место не хуже, чем Форт-Нокс. На утренней прогулке...
— Ходить ты можешь?
— Относительно.
Гарнет на минуту задумалась.
— По пути к тебе я видела в коридоре три-четыре кресла на колесиках.
Чарли нахмурился, размышляя.
— Не пойдет.
— Придется, попробовать.
— Не пойдет. Каждый нипоти — раб Итало и мой по совместительству, они обязаны выполнять все мои желания... То есть так я думал, пока ты не наставила меня на ум. Они здесь, чтобы препятствовать моему единственному желанию — сбежать. — Он рассмеялся, на этот раз обошлось без кашля. — Я совсем обалдел от этих пилюль.
— Давай, Чарли, шевелись, мы сможем это сделать.
— Нет. Подожди. — Он осторожно спустил ноги с кровати. — Дай руку, пожалуйста.
С помощью Гарнет Чарли сделал несколько неуверенных пробных шагов.
— Снаружи холодно?
— Холодно и ветрено. — Она сняла с вешалки свитер-безрукавку и помогла Чарли натянуть его.
— О'кей. — Он накинул сверху халат и уверенно подпоясался. — Дашь мне две минуты на то, чтобы проползти холл до лестницы.
— Так много?
— Ты давно не видела меня в действии. Эти калабрийцы сделали что-то с моей поясницей. — Он взял ее руку и крепко сжал. — Дай мне две минуты. Потом... Видела панель с кнопками около двери в палату? Нажмешь на красную. Поняла?
— Что будет? Пожарная сирена?
Он кивнул, шаркающими шагами продвигаясь к выходу из палаты.
— Спустишься вниз черным ходом. Охранники и сестры сбегутся к главному входу — я встречу их с воплями «Пожар!» и через кусты перед входом проберусь на стоянку.
— Grazie molto[87], Эль Профессоре. О, конечно, охранник на стоянке не заслуживает вашего внимания...
— Гарнет, если бы я стал обдумывать всерьез эту комбинацию, то остался бы в постели до сих пор.
Он вышел из палаты. Гарнет подошла к панели и задумчиво посмотрела на стальной огнетушитель размером с французский батон, висевший с краю. Отсчитав две минуты, она быстро сняла его с кронштейна, сунула под плащ и выглянула в коридор. Убедившись, что никто не идет, она нажала на красную кнопку и поспешила к лестнице черного хода.
В госпиталях, больницах, клиниках избегают резких звуков, которые могли бы всполошить пациентов. Вместо сирены, которую ожидала услышать Гарнет, зажужжал приглушенный зуммер, словно с клиникой пытался связаться корабль инопланетян.
Гарнет была уже на первом этаже. В дальнем конце коридора сестры мчались к лестнице парадного входа, за ними следовали два молодых человека в строгих костюмах, замыкал процессию дородный санитар в белом халате. Гарнет увидела на лестнице Чарли, возбужденно размахивавшего руками.
Она побежала к выходу. Герой-любовник у выхода стоял, расплющив нос об стекло двери, всматриваясь в суматоху внутри клиники. Увидев приближающуюся Гарнет, он распахнул перед ней дверь.
— Что там стряслось?
— Они вам что, не сказали? — Она прошла мимо, но вдруг снова крутанувшись на каблучках, словно гормоны не позволяли ей отойти от него, остановилась и произнесла: — Я хотела бы поблагодарить вас за помощь!
— Меня?
— Уверена, что вы не нужны наверху. Они прекрасно справляются с огнем без ва...
— С огнем?! — Он ринулся вперед, еще раз потрясенно повторив: — С огнем?..
— С огнем, — отозвалась Гарнет, со всей силой обрушивая огнетушитель на его затылок, туда, где находились его мозги, если они вообще были представлены у данного индивидуума. Охранник распластался на земле, звучно стукнувшись челюстью.
Гарнет швырнула в него огнетушитель и помчалась к машине. Уинфилд заводила мотор. Она уже помогла отцу устроиться на полу за передним сиденьем.
— Замечательная комбинация, — сказала Гарнет. — Вперед!
Глава 68
К своей коллекции жилищ, посещаемых лишь изредка, Шан Лао добавил дом, купленный на Большой Багаме. За очень большие деньги он присоединил к нему и шесть соседних коттеджей. Потом вокруг всех этих домиков выросла двадцатифутовая изгородь из колючей проволоки — такая же, как на Палаване, но двойная, с электронным сенсорным устройством между рядами. Двадцать четыре часа в сутки это поселение патрулировал отряд охранников — только вместо садистов-дезертиров Иностранного легиона он нанял китайцев, работавших на семью Ли. Гордые оказанным доверием, они не могли удержаться от хвастовства, без конца выставляли напоказ свое оружие.
Для Банни и Николь жизнь была почти пасторалью — за двумя исключениями. Во-первых, принятые Шаном меры предосторожности переносили Николь в атмосферу ее детства, проведенного в лагере для военнопленных. Она опасалась, что постоянное присутствие вооруженных людей окажет вредное влияние на маленького Лео. Кроме того, она знала о менталитете охраны гораздо больше, чем, скажем, Банни, и опасалась, что отчасти от неопытности, отчасти от потребности выразить свою мужественность молодые китайцы могут в любой момент выйти за пределы необходимой обороны и устроить бессмысленное кровопролитие по какому-нибудь ничтожному поводу.
Второе огорчение было для них с Банни общим — миссия, с которой был послан в Нью-Йорк Никки, слишком затянулась. Хотя Никки не говорил матери, что за поручение дал ему отец, но она достаточно хорошо знала своего мужа, и ее предположения были самыми мрачными.
— Он, конечно, считает необходимым проявить либо те качества, которых ты от него требуешь, либо полное отсутствие, чтобы получить разрешение вернуться к журналистике, — сказала она мужу.
Улыбка Шана была беглой. Выражение его глаз за контактными линзами было непроницаемым. Не отвечая, он перевел взгляд на горящие в очаге поленья, — мартовский вечер выдался прохладным.
— Я действительно прервал поток писем-эссе, — признался он. Вот и все. Больше ничего говорить он не стал — ни что Никки похищен, ни что сегодня его освободили, о чем сообщил по телефону Бакстер Чой.
— Его оставили в той же кабинке в туалете, из которой умыкнули неделю назад, — сказал он. — Никки немного растерянный, но все же догадался позвонить. Мне пришлось махнуть рукой на хакера и нестись в Ла-Гардиа. Никки говорит, с ним обращались прилично.
— Отправляй его ко мне.
Перебирая в памяти этот короткий разговор, Шан думал, стоит ли говорить Николь, что ее сын en route[88] домой. Не стоит предвосхищать события, решил он. Он уже был en route неделю назад. Бедный Никки. История с похищением не входила в его планы. Но и поражением ее тоже нельзя было назвать.
Он преследовал несколько целей одновременно. Во-первых — кровавое причастие. Теперь, как сообщил Чой, Никки получил правильное представление об убийстве как орудии успешного устранения затруднений. Вторая цель — подготовка саботажника для внедрения в банк данных «Ричланд». С этим следовало поторопиться, чтобы приступить к действиям в отсутствие Чарли Ричардса, слишком быстро ориентирующегося при неожиданных поворотах в работе с компьютерами.
Ричардс, выздоравливающий в уединенной лесной клинике, был в самом наилучшем для Шана состоянии — неподвижном. Легко было догадаться, кто именно оказал ему эту любезность.
Что же касается риска для Никки — весь проект носил характер делового обмена. Шан улыбнулся.
— Тебя что-то рассмешило? — спросила Николь. Они с Банни вязали подарок для Никки — длинный кардиган из толстой шерсти. Она подняла глаза от рукоделия и смотрела на мужа. Шан кивнул, но промолчал.
— Ты думаешь о Никки? — настаивала она.
Шан взглянул на жену. За последние шесть месяцев, войдя в роль бабушки, она немного пополнела. Теперь она уже не казалась тоненькой, но смотреть на нее было приятно. Он еще раз кивнул, взял газету и этим отрезал путь для дальнейших расспросов.
Бакстер Чой увидел Никки перед книжным магазином в аэропорту. Он изучал строй корешков с надписями «Бестселлер». Сейчас его французскую миловидность полностью подавили азиатские этнические черты. Отрешенный взгляд его глаз напомнил Чою состояние, которое французские наемники в Индокитае называли «кафар»: отстраненность от реальности.
— По твоему виду не скажешь, что тебя не кормили, — заметил Чой, когда они отошли к стойке закусочной и заказали кофе.
— Я не голодал. Но теперь, как увижу биг-мак, сразу тошнит.
— Ты запомнил кого-нибудь?
— Я видел только Керри Риччи. Он сказал, что встречается с сестрой Банни, поэтому...
— ...почти родственник.
— Что-то вроде гарантии, что мне не причинят вреда.
Бакстер отхлебнул кофе.
— А что ты пообещал взамен?
Никки отобрал у него стаканчик.
— Они озадачены, Бакс. Они не могут понять, зачем мы затеяли эту кампанию — бей-и-беги, — а потом все бросили. Я сказал,что это была просто тренировка, и он больше не спрашивал. И, кстати, Бакс, чем больше я об этом думаю, тем глупее мне кажется вся эта затея.
Чой удовлетворенно кивнул.
— У твоего отца комбинации всегда строятся на нескольких уровнях, а не в плоскости. Ты должен это знать. Я тоже не могу похвастаться, что проник во все его замыслы. Но одним соображением могу поделиться. На охоте самые кровавые задания дают новичкам.
— Если это был единственный способ заставить меня промочить ноги...
— И посмотреть, сработаемся ли мы с Тобой, — перебил Чой. Он придвинул к Никки стаканчик с кофе. — Выпей немного.
— Всю последнюю неделю я ломаю голову над еще одной загадкой, Бакс. Объясни, в чем твоя роль?
— Ты серьезно?..
— Менять мокрые пеленки наследному принцу? Придерживать ему руку, чтобы были ровней буквы в прописях? Это разве занятие для блестящего воспитанника ирландских иезуитов?
Чой рассмеялся.
— У меня есть причины, чтобы взяться за нее.
— Объясни!
Чой пожал плечами.
— Никки, я от этого ничего не теряю. Твой отец подобрал мальчишку-сироту. Я обязан ему всем на свете. Мое будущее обеспечено. Если я руковожу твоими победами — я герой. Кстати, хотя твое приключение немножко пообтерло позолоту с наших достижений, ты все же привык к черной работе и научился чертовски здорово ее выполнять. Ну, а если ты подожмешь хвост — я все равно ничего не теряю, потому что твой отец, лишившись настоящего наследника, обратится к синтезированному, то есть ко мне.
Никки мрачно усмехнулся.
— Парень, я ждал правдивого ответа.
— Зачем мне лгать? Я рассчитываю стать твоей правой рукой на ближайшие полвека. Мы будем работать плечом к плечу.
— Ты думаешь, я протяну так долго?
— Положись на свои гены, — подмигнул Бакстер Чой.
Никки схватил стаканчик с кофе и швырнул в мусорную корзинку. Горячая жидкость расплескалась на стопки салфеток, пластмассовых подносиков и соломинок для содовой. Посетители, оглянувшись на них, быстро отводили глаза и уходили. Жители Нью-Йорка получают инстинкт разумной уклончивости по наследству.
— О'кей? — мягко спросил Чой. — Укладывается в картину?
Никки подхватил свой рюкзак.
— Нет, — отрезал он.
Для Банни и Николь жизнь была почти пасторалью — за двумя исключениями. Во-первых, принятые Шаном меры предосторожности переносили Николь в атмосферу ее детства, проведенного в лагере для военнопленных. Она опасалась, что постоянное присутствие вооруженных людей окажет вредное влияние на маленького Лео. Кроме того, она знала о менталитете охраны гораздо больше, чем, скажем, Банни, и опасалась, что отчасти от неопытности, отчасти от потребности выразить свою мужественность молодые китайцы могут в любой момент выйти за пределы необходимой обороны и устроить бессмысленное кровопролитие по какому-нибудь ничтожному поводу.
Второе огорчение было для них с Банни общим — миссия, с которой был послан в Нью-Йорк Никки, слишком затянулась. Хотя Никки не говорил матери, что за поручение дал ему отец, но она достаточно хорошо знала своего мужа, и ее предположения были самыми мрачными.
— Он, конечно, считает необходимым проявить либо те качества, которых ты от него требуешь, либо полное отсутствие, чтобы получить разрешение вернуться к журналистике, — сказала она мужу.
Улыбка Шана была беглой. Выражение его глаз за контактными линзами было непроницаемым. Не отвечая, он перевел взгляд на горящие в очаге поленья, — мартовский вечер выдался прохладным.
— Я действительно прервал поток писем-эссе, — признался он. Вот и все. Больше ничего говорить он не стал — ни что Никки похищен, ни что сегодня его освободили, о чем сообщил по телефону Бакстер Чой.
— Его оставили в той же кабинке в туалете, из которой умыкнули неделю назад, — сказал он. — Никки немного растерянный, но все же догадался позвонить. Мне пришлось махнуть рукой на хакера и нестись в Ла-Гардиа. Никки говорит, с ним обращались прилично.
— Отправляй его ко мне.
Перебирая в памяти этот короткий разговор, Шан думал, стоит ли говорить Николь, что ее сын en route[88] домой. Не стоит предвосхищать события, решил он. Он уже был en route неделю назад. Бедный Никки. История с похищением не входила в его планы. Но и поражением ее тоже нельзя было назвать.
Он преследовал несколько целей одновременно. Во-первых — кровавое причастие. Теперь, как сообщил Чой, Никки получил правильное представление об убийстве как орудии успешного устранения затруднений. Вторая цель — подготовка саботажника для внедрения в банк данных «Ричланд». С этим следовало поторопиться, чтобы приступить к действиям в отсутствие Чарли Ричардса, слишком быстро ориентирующегося при неожиданных поворотах в работе с компьютерами.
Ричардс, выздоравливающий в уединенной лесной клинике, был в самом наилучшем для Шана состоянии — неподвижном. Легко было догадаться, кто именно оказал ему эту любезность.
Что же касается риска для Никки — весь проект носил характер делового обмена. Шан улыбнулся.
— Тебя что-то рассмешило? — спросила Николь. Они с Банни вязали подарок для Никки — длинный кардиган из толстой шерсти. Она подняла глаза от рукоделия и смотрела на мужа. Шан кивнул, но промолчал.
— Ты думаешь о Никки? — настаивала она.
Шан взглянул на жену. За последние шесть месяцев, войдя в роль бабушки, она немного пополнела. Теперь она уже не казалась тоненькой, но смотреть на нее было приятно. Он еще раз кивнул, взял газету и этим отрезал путь для дальнейших расспросов.
Бакстер Чой увидел Никки перед книжным магазином в аэропорту. Он изучал строй корешков с надписями «Бестселлер». Сейчас его французскую миловидность полностью подавили азиатские этнические черты. Отрешенный взгляд его глаз напомнил Чою состояние, которое французские наемники в Индокитае называли «кафар»: отстраненность от реальности.
— По твоему виду не скажешь, что тебя не кормили, — заметил Чой, когда они отошли к стойке закусочной и заказали кофе.
— Я не голодал. Но теперь, как увижу биг-мак, сразу тошнит.
— Ты запомнил кого-нибудь?
— Я видел только Керри Риччи. Он сказал, что встречается с сестрой Банни, поэтому...
— ...почти родственник.
— Что-то вроде гарантии, что мне не причинят вреда.
Бакстер отхлебнул кофе.
— А что ты пообещал взамен?
Никки отобрал у него стаканчик.
— Они озадачены, Бакс. Они не могут понять, зачем мы затеяли эту кампанию — бей-и-беги, — а потом все бросили. Я сказал,что это была просто тренировка, и он больше не спрашивал. И, кстати, Бакс, чем больше я об этом думаю, тем глупее мне кажется вся эта затея.
Чой удовлетворенно кивнул.
— У твоего отца комбинации всегда строятся на нескольких уровнях, а не в плоскости. Ты должен это знать. Я тоже не могу похвастаться, что проник во все его замыслы. Но одним соображением могу поделиться. На охоте самые кровавые задания дают новичкам.
— Если это был единственный способ заставить меня промочить ноги...
— И посмотреть, сработаемся ли мы с Тобой, — перебил Чой. Он придвинул к Никки стаканчик с кофе. — Выпей немного.
— Всю последнюю неделю я ломаю голову над еще одной загадкой, Бакс. Объясни, в чем твоя роль?
— Ты серьезно?..
— Менять мокрые пеленки наследному принцу? Придерживать ему руку, чтобы были ровней буквы в прописях? Это разве занятие для блестящего воспитанника ирландских иезуитов?
Чой рассмеялся.
— У меня есть причины, чтобы взяться за нее.
— Объясни!
Чой пожал плечами.
— Никки, я от этого ничего не теряю. Твой отец подобрал мальчишку-сироту. Я обязан ему всем на свете. Мое будущее обеспечено. Если я руковожу твоими победами — я герой. Кстати, хотя твое приключение немножко пообтерло позолоту с наших достижений, ты все же привык к черной работе и научился чертовски здорово ее выполнять. Ну, а если ты подожмешь хвост — я все равно ничего не теряю, потому что твой отец, лишившись настоящего наследника, обратится к синтезированному, то есть ко мне.
Никки мрачно усмехнулся.
— Парень, я ждал правдивого ответа.
— Зачем мне лгать? Я рассчитываю стать твоей правой рукой на ближайшие полвека. Мы будем работать плечом к плечу.
— Ты думаешь, я протяну так долго?
— Положись на свои гены, — подмигнул Бакстер Чой.
Никки схватил стаканчик с кофе и швырнул в мусорную корзинку. Горячая жидкость расплескалась на стопки салфеток, пластмассовых подносиков и соломинок для содовой. Посетители, оглянувшись на них, быстро отводили глаза и уходили. Жители Нью-Йорка получают инстинкт разумной уклончивости по наследству.
— О'кей? — мягко спросил Чой. — Укладывается в картину?
Никки подхватил свой рюкзак.
— Нет, — отрезал он.
Глава 69
— Это совсем несложно, Мервин, — терпеливо повторил Бакстер Чой.
Он уже не первый раз заводил этот разговор со своим приятелем хакером, угостив его МегаМАО. Привыкание к наркотику было налицо: Лемнитцер стал нервозным, издерганным, время от времени начинал дрожать или беспричинно рыдать — Бакстер Чой уже много раз наблюдал подобные явления. Некоторые к тому же мучились беспричинными страхами, слышали голоса.
Стратегия по укрощению хакера заключалась в том, чтобы, когда подойдет время великого испытания и его издерганные нервы потребуют химического подкрепления, подсунуть ему капсулы с безвредной сахарной пудрой и продержать в плачевном состоянии несколько дней. Это время Чой «потратит» на поиски работы в области отлично оплачиваемого промышленного шпионажа, более элегантного занятия, чем вытряхивание мусорных контейнеров.
Наконец версия приобрела элегантность и завершилась: Лемнитцер получит задание, направленное против компании, которая нанесла ему горькую обиду. Гонорар будет достаточно высоким, чтобы выплатить остаток задолженности по закладным и всю оставшуюся жизнь жрать МегаМАО в свое удовольствие.
Идея проникновения основывалась на том, что, хотя Лемнитцера заставили сдать все ключи от офиса, у него осталась его индентификационная карточка — пропуск в Ричланд-Тауэр. Не исключено, конечно, что за это время изменился код на входе в компьютерный зал. Но Лемнитцер знал, по какому принципу составляются эти коды в «Ричланд», так что с помощью «тинкмэна», он за пять минут подберет новый.
— О'кей. Я один в компьютерном зале. Воскресное утро. Я один, — заученно повторил Мервин Лемнитцер хриплым от тревоги голосом. — Я получил доступ к данным... Что дальше?
— Теперь — самый важный момент, — сказал Чой. — Ты должен найти место, чтобы спрятать «тинкмэн», перепрограммированный как радиоуправляемое реле.
— Перепрограммированный кем?
— Клиентом.
Лемнитцер болезненно поморщился. Его прищуренные глаза почти закрылись.
— Ты не хочешь назвать мне...
— Ради твоей же безопасности, — перебил китаец, придавая своим словам полнозвучное величие и внушительность папского благословения. — Потом мы проводим телефонную проверку, чтобы убедиться, что наш «жучок» работает в двух направлениях — на прием и передачу. Усвоил?
— А потом я получаю свои деньги и выметаюсь из города.
— В добрый час, — напутствовал его Чой. — И никаких повторов — если клиент захочет чего-нибудь еще, пусть готовится отслюнить еще полсотни грандов.
— Слушай, Бакс, последняя капсула МегаМАО... Это пустышка!
Чой всмотрелся в хмурое лицо хакера.
— Ладно, попробуй эту. — Он протянул такую же на вид.
— Это уже на что-то похоже, — пробормотал через полминуты Лемнитцер. Все морщинки на его лице разгладились и исчезли в великом забвении ультрарасслабления, которым наслаждался целый миллион жителей Нью-Йорка, и только Бог и Винс Риччи знали, скольких еще городов страны.
Лемнитцер блаженно вздохнул.
— Ну, мы им устроим что-то особенное, — сказал он.
"Комиссия по выборам в правление Товарищества по изучению образования.
Дорогой член Товарищества.
Скоро вы получите официальный список из шести кандидатур на шесть вакантных мест в правлении. В наши намерения не входит порочить или расхваливать перечисленных кандидатов. Но возникла необходимость некоторые вопросы рассмотреть очень внимательно.
Мы уверяем вас, что приветствуем желание любого члена Товарищества повысить свой статус и участвовать в работе правления. В прошлом, да и в этом году кандидатуры выдвигались в основном из академической среды, что вполне естественно для организации, ставящей своей целью улучшение системы образования и исследовательской работы.
Но оба эти направления в мире бизнеса играют совсем другую роль. В этой среде образование — это предмет саморекламы, а исследования в области рынка, направленные на то, чтобы продать нам побольше товаров, в которых мы не нуждаемся..."
Гарнет сложила листок и сунула в свою сумку. Выздоровление Чарли шло полным ходом. Уинфилд превратила свою маленькую квартирку в больничную палату для отца и каждый вечер уезжала ночевать куда-то в Хобокен, судя по телефонному номеру. Утром она приезжала домой и возвращалась к обязанностям сиделки.
Гарнет подумала, что Чарли уже достаточно окреп, чтобы пережить выпады безмозглых мракобесов и малограмотных крикунов без особого ущерба для своего здоровья. Возможно даже, пора выпустить его к этой своре, чтобы он получил представление об атмосфере, сложившейся в Товариществе.
По пути на работу она заскочила к Уинфилд. Чарли еще спал. Гарнет немного постояла, глядя на него. Мир и покой — вот в чем он нуждался больше всего, но напрасно он надеется обрести их в новой среде. Администрирование в больших дозах может оказаться вредным для его мозгов. Усмехнувшись, Гарнет сунула письмо за кофеварку. Этот текст взбодрит Чарли сильнее кофеина.
Он уже не первый раз заводил этот разговор со своим приятелем хакером, угостив его МегаМАО. Привыкание к наркотику было налицо: Лемнитцер стал нервозным, издерганным, время от времени начинал дрожать или беспричинно рыдать — Бакстер Чой уже много раз наблюдал подобные явления. Некоторые к тому же мучились беспричинными страхами, слышали голоса.
Стратегия по укрощению хакера заключалась в том, чтобы, когда подойдет время великого испытания и его издерганные нервы потребуют химического подкрепления, подсунуть ему капсулы с безвредной сахарной пудрой и продержать в плачевном состоянии несколько дней. Это время Чой «потратит» на поиски работы в области отлично оплачиваемого промышленного шпионажа, более элегантного занятия, чем вытряхивание мусорных контейнеров.
Наконец версия приобрела элегантность и завершилась: Лемнитцер получит задание, направленное против компании, которая нанесла ему горькую обиду. Гонорар будет достаточно высоким, чтобы выплатить остаток задолженности по закладным и всю оставшуюся жизнь жрать МегаМАО в свое удовольствие.
Идея проникновения основывалась на том, что, хотя Лемнитцера заставили сдать все ключи от офиса, у него осталась его индентификационная карточка — пропуск в Ричланд-Тауэр. Не исключено, конечно, что за это время изменился код на входе в компьютерный зал. Но Лемнитцер знал, по какому принципу составляются эти коды в «Ричланд», так что с помощью «тинкмэна», он за пять минут подберет новый.
— О'кей. Я один в компьютерном зале. Воскресное утро. Я один, — заученно повторил Мервин Лемнитцер хриплым от тревоги голосом. — Я получил доступ к данным... Что дальше?
— Теперь — самый важный момент, — сказал Чой. — Ты должен найти место, чтобы спрятать «тинкмэн», перепрограммированный как радиоуправляемое реле.
— Перепрограммированный кем?
— Клиентом.
Лемнитцер болезненно поморщился. Его прищуренные глаза почти закрылись.
— Ты не хочешь назвать мне...
— Ради твоей же безопасности, — перебил китаец, придавая своим словам полнозвучное величие и внушительность папского благословения. — Потом мы проводим телефонную проверку, чтобы убедиться, что наш «жучок» работает в двух направлениях — на прием и передачу. Усвоил?
— А потом я получаю свои деньги и выметаюсь из города.
— В добрый час, — напутствовал его Чой. — И никаких повторов — если клиент захочет чего-нибудь еще, пусть готовится отслюнить еще полсотни грандов.
— Слушай, Бакс, последняя капсула МегаМАО... Это пустышка!
Чой всмотрелся в хмурое лицо хакера.
— Ладно, попробуй эту. — Он протянул такую же на вид.
— Это уже на что-то похоже, — пробормотал через полминуты Лемнитцер. Все морщинки на его лице разгладились и исчезли в великом забвении ультрарасслабления, которым наслаждался целый миллион жителей Нью-Йорка, и только Бог и Винс Риччи знали, скольких еще городов страны.
Лемнитцер блаженно вздохнул.
— Ну, мы им устроим что-то особенное, — сказал он.
* * *
В ворохе корреспонденции этот конверт выглядел необычно — ни обратного адреса, ни имени отправителя. Гарнет уже собиралась уходить в офис, но, заинтересовавшись, распечатала конверт и достала листок с машинописным текстом."Комиссия по выборам в правление Товарищества по изучению образования.
Дорогой член Товарищества.
Скоро вы получите официальный список из шести кандидатур на шесть вакантных мест в правлении. В наши намерения не входит порочить или расхваливать перечисленных кандидатов. Но возникла необходимость некоторые вопросы рассмотреть очень внимательно.
Мы уверяем вас, что приветствуем желание любого члена Товарищества повысить свой статус и участвовать в работе правления. В прошлом, да и в этом году кандидатуры выдвигались в основном из академической среды, что вполне естественно для организации, ставящей своей целью улучшение системы образования и исследовательской работы.
Но оба эти направления в мире бизнеса играют совсем другую роль. В этой среде образование — это предмет саморекламы, а исследования в области рынка, направленные на то, чтобы продать нам побольше товаров, в которых мы не нуждаемся..."
Гарнет сложила листок и сунула в свою сумку. Выздоровление Чарли шло полным ходом. Уинфилд превратила свою маленькую квартирку в больничную палату для отца и каждый вечер уезжала ночевать куда-то в Хобокен, судя по телефонному номеру. Утром она приезжала домой и возвращалась к обязанностям сиделки.
Гарнет подумала, что Чарли уже достаточно окреп, чтобы пережить выпады безмозглых мракобесов и малограмотных крикунов без особого ущерба для своего здоровья. Возможно даже, пора выпустить его к этой своре, чтобы он получил представление об атмосфере, сложившейся в Товариществе.
По пути на работу она заскочила к Уинфилд. Чарли еще спал. Гарнет немного постояла, глядя на него. Мир и покой — вот в чем он нуждался больше всего, но напрасно он надеется обрести их в новой среде. Администрирование в больших дозах может оказаться вредным для его мозгов. Усмехнувшись, Гарнет сунула письмо за кофеварку. Этот текст взбодрит Чарли сильнее кофеина.
Глава 70
— "Харли-Барли"? — повторил старик. — Это еще что за хреновина?
— Что?.. — Ноа Кохен пригнулся к нему, пытаясь разобрать слова, заглушенные свистом ветра. Ветер был ужасным — казалось, их вот-вот сдует с раздолбанного причала. Кохен провел детство на северном побережье Лонг-Айленда и знал, что такая погода тут редкость. Вихрь рокотал над Коннектикутом, набирал скорость над бухтой и с воем накидывал на Ориент-Пойнт, бомбардируя порывами ветра причальные строения.
Старик, пригибаясь, свернул к лодочному сараю. Под навесом, спрятавшись от яростного ветра, он как будто немного смягчился.
— Да она не даст и половины той скорости, на которой вы носитесь по Саунду!
— О, так вы знаете «Харли-Барли»?
— Вы, городские, слушать не умеете. Никто не назовет так лодку, кроме чертовых курортников. Надо же, по имени какой-то бабы назвать лодку! — Он осуждающе покачал головой. — Вам нужна «Ширли-Герли» с Пет-ти-Байт.
Кохен развернул карту:
— Вы мне покажете это место?
Старик выпятил тонкую нижнюю губу.
— Вам, чертовым законникам, помогать нельзя. Вам всегда мало, что ни дай. Уже дал вам ее чертово имя. Может, мне вас за руку к ней отвести?
Кохен широко ухмыльнулся.
— Вы разговариваете, как бутлегер времен «сухого закона». Но если так, вам должно быть под восемьдесят, а я бы не дал вам больше шестидесяти.
— Восемьдесят семь в июне. — На самом дне водянистых глаз полыхнул торжествующий огонек. — Живой пока, черт возьми.
Он ткнул узловатым пальцем в карту:
— Старый дом на берегу. Перенесли его туда с Плама во время проклятой войны. — Старик лукаво подмигнул, и Кохен опешил:
— Простите?..
— Ну, когда они сделали из Плама... Сам знаешь что.
Кохен всмотрелся в карту и заметил кружок, означавший, что Плам имеет статус государственной научной лаборатории. Контрабанда наркотиков могла спокойно процветать на острове.
— И много там этой дряни под замком?
Старик снова подмигнул.
— Под замком, говоришь? Не похоже. У нас здесь все дно завалено ихними проклятыми штуками, до самого Порт-Джефферсона и Бриджпорта.
— Но они ядо...
— Рыбаки то и дело вытаскивают канистру-другую в сетях. Раз в неделю уж точно.
— Господи! — воскликнул Кохен. — И что они делают?
Губы старика раздвинулись, обнажив розовые, как у младенца, беззубые резиновые десны.
— Что делают? — Он еще раз хитро подмигнул. — А в воду кидают, назад, в бухту. Что им еще с ними делать?
Они подъехали на моторке к дому на Петти-Байт, но там не было ни души. Будь Кохен один, он бы непременно залез в дом и осмотрелся. Но он терпеть не мог делать такие вещи при свидетелях, в особенности при мальчишках, годившихся ему в сыновья. У них может возникнуть искаженное представление о ФБР.
На обратном пути лодку подхватил отлив, да еще и сильные ветер подгонял их, подталкивал в спину. Лицо законника Кохена застыло, словно высеченное из гранита. Ни контрабандисты, ни непогода не остановят справедливость, которую он несет в грешный мир. Этой капризной лодке, как норовистой лошади, придется покориться.
Юные матросики сражались со штурвалом, пытаясь развернуться под порывами ветра. Ревели две сотни лошадиных сил. Двойной скрежет прорезал шум воды и ветра, перемежаясь с душераздирающими завываниями. Лодка наклонялась и поднималась на волнах, как необъезженная лошадка. Подгоняемый ветром прилив заставлял ее задирать нос. Кохен чувствовал небывалый подъем. Впервые в жизни у него были помощники. Он обязан был дать им незабываемый урок!
— Держись! — громче ветра завопил Кохен. — Эх, держись, ребята!
— Что?.. — Ноа Кохен пригнулся к нему, пытаясь разобрать слова, заглушенные свистом ветра. Ветер был ужасным — казалось, их вот-вот сдует с раздолбанного причала. Кохен провел детство на северном побережье Лонг-Айленда и знал, что такая погода тут редкость. Вихрь рокотал над Коннектикутом, набирал скорость над бухтой и с воем накидывал на Ориент-Пойнт, бомбардируя порывами ветра причальные строения.
Старик, пригибаясь, свернул к лодочному сараю. Под навесом, спрятавшись от яростного ветра, он как будто немного смягчился.
— Да она не даст и половины той скорости, на которой вы носитесь по Саунду!
— О, так вы знаете «Харли-Барли»?
— Вы, городские, слушать не умеете. Никто не назовет так лодку, кроме чертовых курортников. Надо же, по имени какой-то бабы назвать лодку! — Он осуждающе покачал головой. — Вам нужна «Ширли-Герли» с Пет-ти-Байт.
Кохен развернул карту:
— Вы мне покажете это место?
Старик выпятил тонкую нижнюю губу.
— Вам, чертовым законникам, помогать нельзя. Вам всегда мало, что ни дай. Уже дал вам ее чертово имя. Может, мне вас за руку к ней отвести?
Кохен широко ухмыльнулся.
— Вы разговариваете, как бутлегер времен «сухого закона». Но если так, вам должно быть под восемьдесят, а я бы не дал вам больше шестидесяти.
— Восемьдесят семь в июне. — На самом дне водянистых глаз полыхнул торжествующий огонек. — Живой пока, черт возьми.
Он ткнул узловатым пальцем в карту:
— Старый дом на берегу. Перенесли его туда с Плама во время проклятой войны. — Старик лукаво подмигнул, и Кохен опешил:
— Простите?..
— Ну, когда они сделали из Плама... Сам знаешь что.
Кохен всмотрелся в карту и заметил кружок, означавший, что Плам имеет статус государственной научной лаборатории. Контрабанда наркотиков могла спокойно процветать на острове.
— И много там этой дряни под замком?
Старик снова подмигнул.
— Под замком, говоришь? Не похоже. У нас здесь все дно завалено ихними проклятыми штуками, до самого Порт-Джефферсона и Бриджпорта.
— Но они ядо...
— Рыбаки то и дело вытаскивают канистру-другую в сетях. Раз в неделю уж точно.
— Господи! — воскликнул Кохен. — И что они делают?
Губы старика раздвинулись, обнажив розовые, как у младенца, беззубые резиновые десны.
— Что делают? — Он еще раз хитро подмигнул. — А в воду кидают, назад, в бухту. Что им еще с ними делать?
Они подъехали на моторке к дому на Петти-Байт, но там не было ни души. Будь Кохен один, он бы непременно залез в дом и осмотрелся. Но он терпеть не мог делать такие вещи при свидетелях, в особенности при мальчишках, годившихся ему в сыновья. У них может возникнуть искаженное представление о ФБР.
На обратном пути лодку подхватил отлив, да еще и сильные ветер подгонял их, подталкивал в спину. Лицо законника Кохена застыло, словно высеченное из гранита. Ни контрабандисты, ни непогода не остановят справедливость, которую он несет в грешный мир. Этой капризной лодке, как норовистой лошади, придется покориться.
Юные матросики сражались со штурвалом, пытаясь развернуться под порывами ветра. Ревели две сотни лошадиных сил. Двойной скрежет прорезал шум воды и ветра, перемежаясь с душераздирающими завываниями. Лодка наклонялась и поднималась на волнах, как необъезженная лошадка. Подгоняемый ветром прилив заставлял ее задирать нос. Кохен чувствовал небывалый подъем. Впервые в жизни у него были помощники. Он обязан был дать им незабываемый урок!
— Держись! — громче ветра завопил Кохен. — Эх, держись, ребята!
Глава 71
Передовица была озаглавлена: «ВЕЛИЧАЙШАЯ ИЗМЕНА». Предполагалось, что читателям «Нью-Йорк таймс» нет нужды напоминать цитату из Т. С. Элиота.
"...девять падших женщин, на лицах которых лежит печать затравленности... из безликой организации, коммерческая заитересованность которой в проституции наконец привела ее на суд справедливости.
Не за посредничество — преступление во всех пятидесяти штатах Америки, — но во имя охраны здоровья... удары молний обрушились неожиданно с небосвода, настолько олимпийскими были громовые разряды справедливости...
...Не придираясь к этим дарам Юпитера, позвольте напомнить, что «безликая» организация обряжена в многочисленные личины. Под грохот взрывов яростной нарковойны пошатнулись устои Нью-Йорка... создатели зелья убийственной новизны... В этом... контексте девять затравленных женщин представляют миллионы жителей Нью-Йорка, униженных действиями этой безликой организации.
Эти девять — сестры в своем мученичестве. Мы не должны отворачиваться от них...
Итало Риччи, не дочитав, отшвырнул газету, сорвал очки со своего ястребиного носа и от души выругался. Выругался, как старый сицилийский крестьянин, хотя родился в Ист-Сайде. Он проклинал редакцию «Таймс» вместе с семьями до третьего поколения, эту шайку cornuti, прогрязших в кровосмешении дочерей с отцами, матерей с сыновьями, и дядьями, и племянниками. Он призвал на них голову чуму, и проказу, и библейскую язву, чтобы их проело до мозга костей и сердца их превратились в помойную яму. Он проклял человечество, породившее эту гадину, и девять шлюх, и их мадам-покровительницу — жену чудо-доктора Ванса, и пожелал им слепоты и личинок под кожу. Он проклял Эль Профессоре и его индейскую подружку, но, избегая повторений, пожелал им только нашествия саранчи, а лично Чарли — отсохшего пениса.
Итало не располагал средствами, чтобы охладить пыл «Таймс». За эту статью следовало благодарить Винса с его бандой. Какую цель они представляли для бомбистов Шана! За две недели узкоглазые негодяи испортили Винсу репутацию на всю жизнь. И что — даже «Таймс» не смогла раскусить, что происходит!
Статья в «Таймс» безошибочно указывала Итало, что Винса пытаются усадить на горящие уголья не столько из-за судьбы его девяти шлюх, сколько из-за развязанной в центре Нью-Йорка гангстерской войны, за то, что он принес в город хаос и смерть. А если возникнут неприятности в Нью-Йорке, доброжелатели в других больших городах быстро отправят всех распространителей МегаМАО в тюрьму.
Вложив всю страсть в проклятия, Итало сел за стол и мрачно уставился в пыльное окно своего кабинета. Он слышал жужжание вертолета неподалеку. Этот звук напомнил ему о покушении в июне, когда пуля пролетела так близко от них с Чарли. Отсиживаясь в своей берлоге на Доминик-стрит, думал Итало, он недосягаем для врагов. А пока удавалось удержать Чарли запертым в коконе из транквилизаторов, он выигрывал время для борьбы с саботажем, затеянным племянником.
Личный телефон Итало звякнул. Он схватил трубку.
— Чио? — неуверенным голосом произнес молодой человек. — Это Вито из клиники.
— Да, нипоти. Что стряслось?
— Ч-чарли...
— Что — Чарли?
— Он удрал!
Катастрофа. А Итало истратил весь запас проклятий!
Его собственная в том числе.
Он чувствовал себя пешкой, когда его деловито умыкнул Керри, чтобы рассчитаться им за похищение отца Банни. Пешкой в грубой игре. Он вспомнил выражение лица Керри, когда тот сказал, что для него большой роли не играет, жив Никки или нет. И все его мысли вместе с ним вернулись в наименее подходящее место, в элегантное убежище, придуманное его отцом, способным жить только за оградой и под охраной. Никки дремал в одной из комнат. В соседней отец инструктировал какого-то из братьев Ли, командовавшего охранниками.
— ...установлены более мощные сенсорные устройства, — рапортовал Ли.
— Дополните их новыми инструкциями для охраны, — сухо сказал Шан.
— Сэр?..
— По моим сведениям, наша безопасность сейчас требует повышения ответственности. Мы можем легко сделать это, поскольку все члены моей семьи сейчас здесь. Включая моего сына.
— Да, сэр.
— Ночью ваши люди должны быть готовы стрелять.
— Вы имеете в виду, если сработают сенсорные устройства?
— Здесь может оказаться бродячая собака. А может — наемный убийца. В ночное время приказ — стрелять.
Пауза.
— Стрелять, — елейно произнес Ли, словно пробуя слово на вкус, — чтобы убить?
— Да.
Убить. Слово продолжало трепетать где-то в мозгу у Никки. Как ледяная дробинка, застрявшая в основании мозга. Он слышал, как захныкал маленький Лео, проснувшийся после дневного сна. И слышал, как Николь успокаивает его. Потом они с Банни обсуждали поездку в город. Мягкий ветерок шевелил пальмы, они шелестели и мирно потрескивали. Весеннее солнце с безоблачного неба струилось на моментально просыхающий песок. В этой мирной гавани, долине покоя, его отец приравнял человеческую жизнь к жизни бродячей собаки.
"...девять падших женщин, на лицах которых лежит печать затравленности... из безликой организации, коммерческая заитересованность которой в проституции наконец привела ее на суд справедливости.
Не за посредничество — преступление во всех пятидесяти штатах Америки, — но во имя охраны здоровья... удары молний обрушились неожиданно с небосвода, настолько олимпийскими были громовые разряды справедливости...
...Не придираясь к этим дарам Юпитера, позвольте напомнить, что «безликая» организация обряжена в многочисленные личины. Под грохот взрывов яростной нарковойны пошатнулись устои Нью-Йорка... создатели зелья убийственной новизны... В этом... контексте девять затравленных женщин представляют миллионы жителей Нью-Йорка, униженных действиями этой безликой организации.
Эти девять — сестры в своем мученичестве. Мы не должны отворачиваться от них...
Итало Риччи, не дочитав, отшвырнул газету, сорвал очки со своего ястребиного носа и от души выругался. Выругался, как старый сицилийский крестьянин, хотя родился в Ист-Сайде. Он проклинал редакцию «Таймс» вместе с семьями до третьего поколения, эту шайку cornuti, прогрязших в кровосмешении дочерей с отцами, матерей с сыновьями, и дядьями, и племянниками. Он призвал на них голову чуму, и проказу, и библейскую язву, чтобы их проело до мозга костей и сердца их превратились в помойную яму. Он проклял человечество, породившее эту гадину, и девять шлюх, и их мадам-покровительницу — жену чудо-доктора Ванса, и пожелал им слепоты и личинок под кожу. Он проклял Эль Профессоре и его индейскую подружку, но, избегая повторений, пожелал им только нашествия саранчи, а лично Чарли — отсохшего пениса.
Итало не располагал средствами, чтобы охладить пыл «Таймс». За эту статью следовало благодарить Винса с его бандой. Какую цель они представляли для бомбистов Шана! За две недели узкоглазые негодяи испортили Винсу репутацию на всю жизнь. И что — даже «Таймс» не смогла раскусить, что происходит!
Статья в «Таймс» безошибочно указывала Итало, что Винса пытаются усадить на горящие уголья не столько из-за судьбы его девяти шлюх, сколько из-за развязанной в центре Нью-Йорка гангстерской войны, за то, что он принес в город хаос и смерть. А если возникнут неприятности в Нью-Йорке, доброжелатели в других больших городах быстро отправят всех распространителей МегаМАО в тюрьму.
Вложив всю страсть в проклятия, Итало сел за стол и мрачно уставился в пыльное окно своего кабинета. Он слышал жужжание вертолета неподалеку. Этот звук напомнил ему о покушении в июне, когда пуля пролетела так близко от них с Чарли. Отсиживаясь в своей берлоге на Доминик-стрит, думал Итало, он недосягаем для врагов. А пока удавалось удержать Чарли запертым в коконе из транквилизаторов, он выигрывал время для борьбы с саботажем, затеянным племянником.
Личный телефон Итало звякнул. Он схватил трубку.
— Чио? — неуверенным голосом произнес молодой человек. — Это Вито из клиники.
— Да, нипоти. Что стряслось?
— Ч-чарли...
— Что — Чарли?
— Он удрал!
Катастрофа. А Итало истратил весь запас проклятий!
* * *
Нет ничего дешевле человеческой жизни, думал Никки Шан. Бессердечный прагматизм распространился по Западу. Повсюду на земле жизнь стала дешевле грязи.Его собственная в том числе.
Он чувствовал себя пешкой, когда его деловито умыкнул Керри, чтобы рассчитаться им за похищение отца Банни. Пешкой в грубой игре. Он вспомнил выражение лица Керри, когда тот сказал, что для него большой роли не играет, жив Никки или нет. И все его мысли вместе с ним вернулись в наименее подходящее место, в элегантное убежище, придуманное его отцом, способным жить только за оградой и под охраной. Никки дремал в одной из комнат. В соседней отец инструктировал какого-то из братьев Ли, командовавшего охранниками.
— ...установлены более мощные сенсорные устройства, — рапортовал Ли.
— Дополните их новыми инструкциями для охраны, — сухо сказал Шан.
— Сэр?..
— По моим сведениям, наша безопасность сейчас требует повышения ответственности. Мы можем легко сделать это, поскольку все члены моей семьи сейчас здесь. Включая моего сына.
— Да, сэр.
— Ночью ваши люди должны быть готовы стрелять.
— Вы имеете в виду, если сработают сенсорные устройства?
— Здесь может оказаться бродячая собака. А может — наемный убийца. В ночное время приказ — стрелять.
Пауза.
— Стрелять, — елейно произнес Ли, словно пробуя слово на вкус, — чтобы убить?
— Да.
Убить. Слово продолжало трепетать где-то в мозгу у Никки. Как ледяная дробинка, застрявшая в основании мозга. Он слышал, как захныкал маленький Лео, проснувшийся после дневного сна. И слышал, как Николь успокаивает его. Потом они с Банни обсуждали поездку в город. Мягкий ветерок шевелил пальмы, они шелестели и мирно потрескивали. Весеннее солнце с безоблачного неба струилось на моментально просыхающий песок. В этой мирной гавани, долине покоя, его отец приравнял человеческую жизнь к жизни бродячей собаки.