Страница:
Кевин шевелил губами, читая надписи на бутылях. Губы стали сухими, как бумага, он облизнул их и снова почувствовал едкое сочетание сандала и мускуса, обжигающее вкусовые сосочки.
Он решил записать все названия в свой «тинкмэн», только сначала все зашифровать в промежуточном блоке. Потом он поставит другую программную карту и снова сможет использовать его как записную книжку. Но в темноте, без справочника? Может, попробовать запомнить названия? Диметиламин. Фосфорид хлорид. Содиум цианид. Этил алкоголь. Два последние — о'кей, это он уже слышал. Но первые два... Ди. Метил. Амин. О'кей. Фосфо...
Очередь из «АК-47» разорвала тишину. У Кевина шею и плечи стянула гусиная кожа. Он молниеносно бросился на пол между двумя деревянными ящиками. Над дверным проемом мелькнула тень — там что-то шевельнулось, коротенькое, похожее на человека. Кевин пытался вытащить из кобуры свой браунинг. Из-за навинченного на ствол четырехдюймового глушителя браунинг зацепился за что-то, и он никак не мог вытащить его из кобуры. Как бы не пришлось вступать в игру с пустыми руками, подумал Кевин.
Облака разошлись, и светлый диск луны ярко выделил силуэт человека в дверях, поднимающего автомат.
Обливаясь потом, Кевин все же выдернул браунинг из кобуры. Бесшумное, осторожное движение — заметил ли его вошедший?
Человек в дверях вскинул автомат на плечо и прицелился. Отличная интуиция. Он не мог видеть Кевина, но что-то почувствовал...
Первый выстрел из браунинга попал в лоб Гарри Брумтвейта, второй, когда тот падал, — в грудь. После двух выстрелов глупо было бы надеяться на глушитель. Каждый последующий будет громче предыдущего. Но в конце концов, самые важные выстрелы были тихими. Кевин в первый раз убивал после Корлеоне. И ничего особенного не чувствовал. Обычная работа. И этот тропический остров с буйной растительностью и рассеянной в воздухе влагой не особенно напоминал выжженную солнцем горную сицилийскую деревушку, где кто-то, возможно — невидимый Молло, собирал сейчас кусочки, на которые рассыпалось местное «общество чести».
Ди. Метил. Амин.
Он двинулся в обход деревянного прилавка, мимо поверженного врага. Осмотревшись только, чтобы подобрать «АК-47» — кто знает, что за ночь предстоит? — Кевин выскользнул из седьмого барака. Брумтвейт оставил ворота открытыми.
Не очень хорошо — прикончить гостеприимного хозяина в первую же ночь. Определенно, это нарушение этикета. Кевин тихо присвистнул, напряженно оглядывая окрестности: не шевельнется ли кто в темноте. Он сделал долгий, осторожный вдох. Воздух отдавал мавзолеем. Он стиснул челюсти. Теперь все становится проще. Лорд Мэйс не произвел на него впечатления настоящего военного капо. Болтливый похотливый слизняк. Настоящий военный капо лежит в луже собственной крови в бараке номер семь. У Мэйса кишка тонка, чтобы правильно организовать поиски Кевина. И, по крайней мере, не ночью. Теперь от него требуется одно — благополучно перебраться через хребет.
Сегодняшняя ночь была для него тревожной. Ему приснился Кевин, испуганный, с искаженным страхом, умоляющим лицом. Учитывая, какой образ жизни вел братец, удивительно, что телепатические посылы беспокоили Керри не слишком часто. Но на этот раз Кевин, должно быть, в изрядной передряге. Керри так и не смог заснуть до утра.
В шесть часов, стараясь не разбудить Уинфилд, он выбрался из постели. Прошлым вечером он вел себя не особенно внимательно по отношению к ней. Его давно уже беспокоило затянувшееся отсутствие и молчание Кева. А делиться этим с Уинфилд ему не хотелось. У нее хватает собственных проблем, и она никогда не пыталась взвалить их на него.
Он тихо оделся, вышел из дома и спустился на станцию подземки. У стен дремали бездомные, воздух пропитался застарелым запахом прогорклого жира, дешевого крепкого вина и босых грязных ног.
— Суета, — прокаркал потрепанный старик, сидевший на бетонном полу в нескольких шагах от Керри. — Все суета...
В утренней тишине его надтреснутому голосу вторило эхо. У старика не было ни зубов, ни обуви, ни пальто, — одеждой ему служила какая-то рифленая коробка из картона, обернутая вокруг тела. Глаза, обведенные грязными кругами и морщинами, смотрели ввысь с цементного пола, немигающие, безжалостные.
— Все суета.
Услышав шум приближающегося поезда, Керри бросил на пол перед стариком долларовую банкноту, подношение сивилле из картонной пещеры.
— Как пройдет день? — спросил старика Керри.
— У меня? Или у тебя?
Поезд уже остановился у платформы, слишком набитый для такого раннего часа. У Керри появилось неясное чувство, что мир пытается передать ему какое-то сообщение. Но какое?
Сидя за своим рабочим столом, Керри щелкнул включателем маленького японского цветного телевизора.
— ...сорок три погибших, в том числе шестнадцать детей. Тем временем в Нью-Джерси...
Он выключил звук и сидел, уставившись тупо на диктора, едва шевелившего губами, выплескивая на телезрителей поток жутких новостей. Он выглядел ухоженным, бойким, цепкие глаза возбужденно поблескивали... Все суета. На экране мелькнули улицы Бейрута, подвергшиеся бомбардировке. Женщина с неподвижным, остановившимся взглядом прижимала к себе ребенка, из пухлой шейки струилась кровь.
Керри боролся с желанием позвонить Уинфилд. Их отношения — это не просто сексуальный спарринг, к тому же ум у нее гораздо круче, чем у него. Но Керри догадывался, что любой полученный от нее совет относительно Кева вряд ли придется ему по вкусу.
Он снова уставился на экран — как раз вовремя, чтобы увидеть худое, красивое лицо того агента ФБР, с которым он имел неосторожность вступить в спор на семинаре в прошлом году. Керри снова включил звук.
— ...Кохен, сорока четырех лет. Дежурный врач Рузвельтовского госпиталя сообщил представителю «Новостей» седьмого канала, что во время неожиданного сердечного приступа Кохен находился за рулем автомобиля. Машина, пересекавшая Джордж Вашингтон-Бридж, перевалилась за ограждение и ушла на сорок футов в воду.
Новая картинка — при свете прожекторов кран вытаскивает машину из свинцово-серой воды. Диктор продолжал:
— Пока мы не получили никаких комментариев от ФБР. На Аляске этим утром...
Керри выключил телевизор.
Могла ли гибель Кохена держать его в напряжении всю ночь? Но ведь на него смотрел Кевин, а не Кохен! А может быть, человек из сна был он сам, умолявший избавить его от Кохена?..
Под командой Брумтвейта и капрала Ле Клерка они набрали взвод охранников — две дюжины дезертиров из Иностранного легиона, отличившихся в Индокитае. Как успел заметить Кевин, охранники жили в двух кирпичных домах, рядом с посадочной площадкой для вертолетов. Чуть выше находилось здание, которое Кевин ошибочно принял за больницу — утопающее в зелени бунгало-пагода. Это был бордель, управляемый толстухой Анжеликой, шестидесятилетней «мадам» из Сайгона. У нее работало с полной отдачей пять девок, из которых только одна — Айрис — была по-настоящему миловидной.
Айзендонк, мозги которого были нафаршированы совершенно бесполезной строевой чушью, при виде трупа Брумтвейта все-таки сообразил, что нужно дать сигнал тревоги. Он включил сирену и разбудил этим лорда Мэйса. Англичанин проснулся в очень неважном расположении духа из-за избытка плохого рома и отсутствия опиума.
К пяти утра над горизонтом начало подниматься солнце. Птицы приветствовали его сериями трелей и подражаний звукам сирены. Мэйс в сопровождении охранников вошел в строение номер семь, как на импровизированную траурную церемонию в честь человека, которому он симпатизировал.
— Этот Риччи — убийца, — произнес лорд Мэйс, — все карты у нас на руках, потому что мы контролируем транспорт. Если в течение часа мы его не возьмем, значит, вы толпа безнадежных идиотов. Вперед.
Сержант Айзендонк нахмурился. Крепкое выражение англичанина должно было расшевелить людей, это правильно. Он скомандовал:
— Все, кто слева от меня, — построиться! Сержант Ван дер Мерв поведет вас на север. Остальных я беру с собой на юг. Разойдись!
Взревел мотор джипа. Вертолет над головой у солдат начал серию рекогносцировочных разворотов. Капрал Ле Клерк, оставшийся в лагере присматривать за заключенными и дежурить в рубке, один пошел к баракам.
Это был чудаковатый старик, жилистый и худой, с серо-стальными усами, сходившимися с длинными баками. При виде этого старого чудака заключенные тряслись от страха. Для Ле Клерка они были постоянным объектом издевательств, поиска новых острых ощущений. В восемнадцать лет Ле Клерк разработал в Дьенбьенфу способ свежевать людей живьем, небольшими участками кожи, тут же поливая спиртом свежие лохмотья мяса. Ему нравилось, когда голоса истязаемых звучали в тембре сопрано. Когда репортеры добрались до ободранных трупов, гниющих под живым покрывалом из мух, в Париже распорядились объявить Ле Клерка главным виновником всех допущенных «злоупотреблений властью». Ле Клерк не возражал против присвоения ему патента на чудовищное изобретение, но в дополнение к тому его посадили в тюрьму. Отсидев шесть недель, он ухитрился бежать, и с тех пор бродил по Дальнему Востоку в поисках безнаказанного способа удовлетворения своих необычных потребностей.
Выложив на стол рядом с собой пачку сигарет и откупорив бутылку пива, Ле Клерк включил рацию.
Заговорил пилот, вертолета:
— Говорит Фаноль. Кто на базе? Ле Клерк?
— C'est moi.[66]
Ле Клерк услышал, как группа охранников с хохотом протопала по направлению к борделю. Раздался женский визг. Смех. Звук разбившейся об пол бутылки и сдвигаемой мебели. Быстрые, грубые поиски. Взвод прошагал дальше.
Если б только, мечтал Ле Клерк, одна из шлюх вышла из повиновения и Брумтвейт приказал проучить ее... От возбуждения у него затвердели усы. Нежная женская кожа, ее легко сдирать сантиметр за сантиметром, глядя в лицо, превратившееся в маску безумия... Но старый грязный проходимец мертв. И даже своей смертью причиняет неприятности. Типичный англичанин.
— Капрал?
Он повернулся, не вставая со стула. Это была одна из девок Анжелики, по имени Айрис. Ему не нравились костлявые шлюхи. Сиськи как у подростка. Ее изящно подведенные карандашом брови изгибались и были соединены в одну непрерывную линию. Это напомнило Ле Клерку настенную роспись в дорогом каирском борделе.
— Кто позволил тебе сюда заходить?
Сладостный, обволакивающий аромат исходил от ее тела — не то парфюмерный, не то ее собственный. Она протянула капралу бутылку пива.
— Анжелика подумала, вам скучно...
Смягчаясь, Ле Клерк потянулся за бутылкой. Когда он повернулся, чтобы поставить ее рядом с начатой, в комнату шагнул американец, держа нацеленный в живот Ле Клерка пистолет. Он сделал шаг вперед и сунул ствол браунинга в рот Ле Клерку. Кровь брызнула из придавленной тяжелым пистолетом нижней губы. Кевин свободной рукой вытащил кольт сорок пятого калибра из кобуры Ле Клерка, потянулся вперед и выключил радиопередатчик.
— Слушай хорошенько, — произнес он очень тихо, наклонивший к Ле Клерку. — Я очень нервный. Любая чепуха может заставить меня нажать на спусковой крючок. Ты видел когда-нибудь дырки от пуль девятого калибра? Докажи мне, что у тебя есть мозги, иначе мне придется раздробить тебе башку, чтобы увидеть их своими глазами.
Ле Клерк вытаращил глаза, но не от испуга. Если бы можно было проанализировать его ощущения, вероятно, оказалось бы, что он испытывает извращенное сексуальное удовольствие, подвергаясь насилию. Он кивнул — очень, очень осторожно, в знак готовности к сотрудничеству. Вытаскивая из его разинутого рта браунинг, Кевин звонко щелкнул металлом по зубам.
— Позови пилота. Пусть приземлится и зайдет в рубку. Сейчас.
Из разбитой губы Ле Клерка сочилась кровь. Она стекала по усам и капала с франтовато изогнутых кончиков.
Француз промакнул губу скомканной салфеткой и включил передатчик.
— Фаноль, спускайтесь. Явитесь ко мне.
— Принято.
Кевин выключил передатчик, приставил сбоку к подбородку Ле Клерка пистолет и легонько толкнул.
— Подойди ко входу.
Проходя мимо Айрис, Ле Клерк бросил на нее свирепый взгляд.
— Предательница.
— Она такой же заложник, как и ты, — вмешался Кевин. — Я заставил ее спрятать меня в своем бунгало.
Косой взгляд Ле Клерка показывал, что эти объяснения не кажутся ему убедительными. Небо над расчищенным участком, с выложенным белыми камнями ориентировочным знаком в виде буквы "X", разорвал рев вертолета. Пыль начала носиться в воздухе.
Кевин стоял позади Ле Клерка, прижимая к его почкам пистолет. Как только пилот выключил мотор, шум прекратился. Молча они смотрели на приближающегося пилота. Сама природа возбуждения такова, что оно продлевает ожидание. Пилот шел обычным шагом, но Кевину казалось, что он едва ползет.
Как только пилот вошел в рубку, Кевин захлопнул Дверь.
— Надень на него наручники, — скомандовал он Ле Клерку.
— Ты... — Глаза Фаноля расширились. — Ты американец!
— Какая наблюдательность, — процедил Кевин, следя за тем, как Ле Клерк приковывает своего товарища к тяжелому металлическому креслу. Состояние нервов Ле Клерка было ненадежным — его слишком сильно пугали, слишком много приказывали. В любую минуту он мог выкинуть какой-нибудь фортель.
— Теперь Айрис, — приказал Кевин.
— Наручников больше нет.
— Веревкой.
— Она там, в ящике, — показал Ле Клерк. Его глаза помутнели, как грязная вода. Его тело, сама поза без слов молили: «скажи да». Глаза показались опасно пустыми, камни в сырой глине.
— Ладно, возьми в ящике.
Айрис потом сказала Кевину, что все происходило так медленно, будто она накурилась марихуаны. Ле Клерк подошел к шкафу, выдвинул ящик, сунул внутрь руку... Когда он повернулся к Кевину, в его руке была не веревка, а «ингрэм» без глушителя. Короткое дуло уставилось на Кевина, как свиной пятачок. Браунинг в руке Кевина резко дернулся назад, и дырка размером с эйзенхауэровский доллар открылась в горле Ле Клерка. Сильная струя крови из пробитой артерии пульсировала, как причудливый фонтан.
Пилот вскрикнул от испуга.
— А я — нет, — сказала потом Айрис. — Я ни минуты не боялась, потому что знала: ты меня защитишь.
Они с Кевином помчались к вертолету. Кевин запустил мотор, мощные лопасти завертелись. Вертолет затрясся. Неподалеку взвыл мотор джипа — все ближе, все громче. Треск винтовочного выстрела прорезал гул лопастей. Кевин рванул вперед рукоятку, и вертолет взмыл в небо, как мыльный пузырь, подхваченный потоком теплого воздуха.
— Как здорово! — тоненько пропищала Айрис.
За секунду они взмыли на тысячу футов над островом и понеслись на юго-восток.
— В моем рюкзаке, — перекрикивая шум мотора, попросил Кевин, — должна быть черная коробочка — найди ее.
Айрис достала «тинкмэн» и протянула Кевину. На такой высоте возможности маленького компьютера сильно ограничены. Нужно добраться хотя бы до Брунея. Он знаком с одним экспортером, сотрудничающим с «Ричланд-ойл».
— Айрис, ты умеешь читать или писать?
Она напряженно выпрямилась, обдавая Кевина ароматом духов.
— И то, и другое, — гордо произнесла она. Гротескно подведенные глаза и брови придавали ей вид маленькой девочки, поигравшей маминой косметикой.
— Найди карандаш и кусок бумаги, — скомандовал Кевин, — и запиши вот что... — Одним глазом он следил за спидометром и альтиметром, другим — за проносившейся внизу береговой линией. — Содиум цианид, — продиктовал он по буквам, — этил алкоголь. Есть? Отлично. Следующее слово... — Капля пота скатилась с его лба и упала на клочок бумаги, на котором писала Айрис. — Слово... э... Ди. Есть? Метил. Амин. Фосфорид. Ха! Надо же. Хлорид. Айрис, — продолжил он, — когда девушка нацарапала последнее слово, — сколько держится запах твоих духов?
— Дня три, Кевин.
— Ты можешь дать мне обещание?
— Любое, Кевин.
— Никогда больше не пей духи, ладно?
— Но джентльменам это страшно нравится!
— А меня убивает.
Кевин прищурился, всматриваясь в береговую линию Брунея внизу. Он прикончил двоих ради слов, которые записала Айрис. И, между прочим, сама она теперь у него на шее, пока он не придумает, что с ней делать дальше. Может, Винс подберет местечко для такой экзотической красотки?
Глава 48
Он решил записать все названия в свой «тинкмэн», только сначала все зашифровать в промежуточном блоке. Потом он поставит другую программную карту и снова сможет использовать его как записную книжку. Но в темноте, без справочника? Может, попробовать запомнить названия? Диметиламин. Фосфорид хлорид. Содиум цианид. Этил алкоголь. Два последние — о'кей, это он уже слышал. Но первые два... Ди. Метил. Амин. О'кей. Фосфо...
Очередь из «АК-47» разорвала тишину. У Кевина шею и плечи стянула гусиная кожа. Он молниеносно бросился на пол между двумя деревянными ящиками. Над дверным проемом мелькнула тень — там что-то шевельнулось, коротенькое, похожее на человека. Кевин пытался вытащить из кобуры свой браунинг. Из-за навинченного на ствол четырехдюймового глушителя браунинг зацепился за что-то, и он никак не мог вытащить его из кобуры. Как бы не пришлось вступать в игру с пустыми руками, подумал Кевин.
Облака разошлись, и светлый диск луны ярко выделил силуэт человека в дверях, поднимающего автомат.
Обливаясь потом, Кевин все же выдернул браунинг из кобуры. Бесшумное, осторожное движение — заметил ли его вошедший?
Человек в дверях вскинул автомат на плечо и прицелился. Отличная интуиция. Он не мог видеть Кевина, но что-то почувствовал...
Первый выстрел из браунинга попал в лоб Гарри Брумтвейта, второй, когда тот падал, — в грудь. После двух выстрелов глупо было бы надеяться на глушитель. Каждый последующий будет громче предыдущего. Но в конце концов, самые важные выстрелы были тихими. Кевин в первый раз убивал после Корлеоне. И ничего особенного не чувствовал. Обычная работа. И этот тропический остров с буйной растительностью и рассеянной в воздухе влагой не особенно напоминал выжженную солнцем горную сицилийскую деревушку, где кто-то, возможно — невидимый Молло, собирал сейчас кусочки, на которые рассыпалось местное «общество чести».
Ди. Метил. Амин.
Он двинулся в обход деревянного прилавка, мимо поверженного врага. Осмотревшись только, чтобы подобрать «АК-47» — кто знает, что за ночь предстоит? — Кевин выскользнул из седьмого барака. Брумтвейт оставил ворота открытыми.
Не очень хорошо — прикончить гостеприимного хозяина в первую же ночь. Определенно, это нарушение этикета. Кевин тихо присвистнул, напряженно оглядывая окрестности: не шевельнется ли кто в темноте. Он сделал долгий, осторожный вдох. Воздух отдавал мавзолеем. Он стиснул челюсти. Теперь все становится проще. Лорд Мэйс не произвел на него впечатления настоящего военного капо. Болтливый похотливый слизняк. Настоящий военный капо лежит в луже собственной крови в бараке номер семь. У Мэйса кишка тонка, чтобы правильно организовать поиски Кевина. И, по крайней мере, не ночью. Теперь от него требуется одно — благополучно перебраться через хребет.
* * *
Керри Ричардс приехал в Ричланд-Тауэр очень рано, задолго до появления служащих. Он подошел к окну и посмотрел вниз, на город, нежащийся под золотыми солнечными лучами. Красивая картина, приводящая в восторг Кевина.Сегодняшняя ночь была для него тревожной. Ему приснился Кевин, испуганный, с искаженным страхом, умоляющим лицом. Учитывая, какой образ жизни вел братец, удивительно, что телепатические посылы беспокоили Керри не слишком часто. Но на этот раз Кевин, должно быть, в изрядной передряге. Керри так и не смог заснуть до утра.
В шесть часов, стараясь не разбудить Уинфилд, он выбрался из постели. Прошлым вечером он вел себя не особенно внимательно по отношению к ней. Его давно уже беспокоило затянувшееся отсутствие и молчание Кева. А делиться этим с Уинфилд ему не хотелось. У нее хватает собственных проблем, и она никогда не пыталась взвалить их на него.
Он тихо оделся, вышел из дома и спустился на станцию подземки. У стен дремали бездомные, воздух пропитался застарелым запахом прогорклого жира, дешевого крепкого вина и босых грязных ног.
— Суета, — прокаркал потрепанный старик, сидевший на бетонном полу в нескольких шагах от Керри. — Все суета...
В утренней тишине его надтреснутому голосу вторило эхо. У старика не было ни зубов, ни обуви, ни пальто, — одеждой ему служила какая-то рифленая коробка из картона, обернутая вокруг тела. Глаза, обведенные грязными кругами и морщинами, смотрели ввысь с цементного пола, немигающие, безжалостные.
— Все суета.
Услышав шум приближающегося поезда, Керри бросил на пол перед стариком долларовую банкноту, подношение сивилле из картонной пещеры.
— Как пройдет день? — спросил старика Керри.
— У меня? Или у тебя?
Поезд уже остановился у платформы, слишком набитый для такого раннего часа. У Керри появилось неясное чувство, что мир пытается передать ему какое-то сообщение. Но какое?
Сидя за своим рабочим столом, Керри щелкнул включателем маленького японского цветного телевизора.
— ...сорок три погибших, в том числе шестнадцать детей. Тем временем в Нью-Джерси...
Он выключил звук и сидел, уставившись тупо на диктора, едва шевелившего губами, выплескивая на телезрителей поток жутких новостей. Он выглядел ухоженным, бойким, цепкие глаза возбужденно поблескивали... Все суета. На экране мелькнули улицы Бейрута, подвергшиеся бомбардировке. Женщина с неподвижным, остановившимся взглядом прижимала к себе ребенка, из пухлой шейки струилась кровь.
Керри боролся с желанием позвонить Уинфилд. Их отношения — это не просто сексуальный спарринг, к тому же ум у нее гораздо круче, чем у него. Но Керри догадывался, что любой полученный от нее совет относительно Кева вряд ли придется ему по вкусу.
Он снова уставился на экран — как раз вовремя, чтобы увидеть худое, красивое лицо того агента ФБР, с которым он имел неосторожность вступить в спор на семинаре в прошлом году. Керри снова включил звук.
— ...Кохен, сорока четырех лет. Дежурный врач Рузвельтовского госпиталя сообщил представителю «Новостей» седьмого канала, что во время неожиданного сердечного приступа Кохен находился за рулем автомобиля. Машина, пересекавшая Джордж Вашингтон-Бридж, перевалилась за ограждение и ушла на сорок футов в воду.
Новая картинка — при свете прожекторов кран вытаскивает машину из свинцово-серой воды. Диктор продолжал:
— Пока мы не получили никаких комментариев от ФБР. На Аляске этим утром...
Керри выключил телевизор.
Могла ли гибель Кохена держать его в напряжении всю ночь? Но ведь на него смотрел Кевин, а не Кохен! А может быть, человек из сна был он сам, умолявший избавить его от Кохена?..
* * *
В четыре утра сержант Айзендонк обнаружил труп Брумтвейта. Айзендонк и второй сержант, Ван дер Мерв, были на особом положении среди охранников, оба — бывшие палачи из BOSS, южноафриканских террористических соединений, оба — кокаинисты, из-за чего и погорели в армии, очень щепетильной в отношении людей, которым поручена карательная миссия.Под командой Брумтвейта и капрала Ле Клерка они набрали взвод охранников — две дюжины дезертиров из Иностранного легиона, отличившихся в Индокитае. Как успел заметить Кевин, охранники жили в двух кирпичных домах, рядом с посадочной площадкой для вертолетов. Чуть выше находилось здание, которое Кевин ошибочно принял за больницу — утопающее в зелени бунгало-пагода. Это был бордель, управляемый толстухой Анжеликой, шестидесятилетней «мадам» из Сайгона. У нее работало с полной отдачей пять девок, из которых только одна — Айрис — была по-настоящему миловидной.
Айзендонк, мозги которого были нафаршированы совершенно бесполезной строевой чушью, при виде трупа Брумтвейта все-таки сообразил, что нужно дать сигнал тревоги. Он включил сирену и разбудил этим лорда Мэйса. Англичанин проснулся в очень неважном расположении духа из-за избытка плохого рома и отсутствия опиума.
К пяти утра над горизонтом начало подниматься солнце. Птицы приветствовали его сериями трелей и подражаний звукам сирены. Мэйс в сопровождении охранников вошел в строение номер семь, как на импровизированную траурную церемонию в честь человека, которому он симпатизировал.
— Этот Риччи — убийца, — произнес лорд Мэйс, — все карты у нас на руках, потому что мы контролируем транспорт. Если в течение часа мы его не возьмем, значит, вы толпа безнадежных идиотов. Вперед.
Сержант Айзендонк нахмурился. Крепкое выражение англичанина должно было расшевелить людей, это правильно. Он скомандовал:
— Все, кто слева от меня, — построиться! Сержант Ван дер Мерв поведет вас на север. Остальных я беру с собой на юг. Разойдись!
Взревел мотор джипа. Вертолет над головой у солдат начал серию рекогносцировочных разворотов. Капрал Ле Клерк, оставшийся в лагере присматривать за заключенными и дежурить в рубке, один пошел к баракам.
Это был чудаковатый старик, жилистый и худой, с серо-стальными усами, сходившимися с длинными баками. При виде этого старого чудака заключенные тряслись от страха. Для Ле Клерка они были постоянным объектом издевательств, поиска новых острых ощущений. В восемнадцать лет Ле Клерк разработал в Дьенбьенфу способ свежевать людей живьем, небольшими участками кожи, тут же поливая спиртом свежие лохмотья мяса. Ему нравилось, когда голоса истязаемых звучали в тембре сопрано. Когда репортеры добрались до ободранных трупов, гниющих под живым покрывалом из мух, в Париже распорядились объявить Ле Клерка главным виновником всех допущенных «злоупотреблений властью». Ле Клерк не возражал против присвоения ему патента на чудовищное изобретение, но в дополнение к тому его посадили в тюрьму. Отсидев шесть недель, он ухитрился бежать, и с тех пор бродил по Дальнему Востоку в поисках безнаказанного способа удовлетворения своих необычных потребностей.
Выложив на стол рядом с собой пачку сигарет и откупорив бутылку пива, Ле Клерк включил рацию.
Заговорил пилот, вертолета:
— Говорит Фаноль. Кто на базе? Ле Клерк?
— C'est moi.[66]
Ле Клерк услышал, как группа охранников с хохотом протопала по направлению к борделю. Раздался женский визг. Смех. Звук разбившейся об пол бутылки и сдвигаемой мебели. Быстрые, грубые поиски. Взвод прошагал дальше.
Если б только, мечтал Ле Клерк, одна из шлюх вышла из повиновения и Брумтвейт приказал проучить ее... От возбуждения у него затвердели усы. Нежная женская кожа, ее легко сдирать сантиметр за сантиметром, глядя в лицо, превратившееся в маску безумия... Но старый грязный проходимец мертв. И даже своей смертью причиняет неприятности. Типичный англичанин.
— Капрал?
Он повернулся, не вставая со стула. Это была одна из девок Анжелики, по имени Айрис. Ему не нравились костлявые шлюхи. Сиськи как у подростка. Ее изящно подведенные карандашом брови изгибались и были соединены в одну непрерывную линию. Это напомнило Ле Клерку настенную роспись в дорогом каирском борделе.
— Кто позволил тебе сюда заходить?
Сладостный, обволакивающий аромат исходил от ее тела — не то парфюмерный, не то ее собственный. Она протянула капралу бутылку пива.
— Анжелика подумала, вам скучно...
Смягчаясь, Ле Клерк потянулся за бутылкой. Когда он повернулся, чтобы поставить ее рядом с начатой, в комнату шагнул американец, держа нацеленный в живот Ле Клерка пистолет. Он сделал шаг вперед и сунул ствол браунинга в рот Ле Клерку. Кровь брызнула из придавленной тяжелым пистолетом нижней губы. Кевин свободной рукой вытащил кольт сорок пятого калибра из кобуры Ле Клерка, потянулся вперед и выключил радиопередатчик.
— Слушай хорошенько, — произнес он очень тихо, наклонивший к Ле Клерку. — Я очень нервный. Любая чепуха может заставить меня нажать на спусковой крючок. Ты видел когда-нибудь дырки от пуль девятого калибра? Докажи мне, что у тебя есть мозги, иначе мне придется раздробить тебе башку, чтобы увидеть их своими глазами.
Ле Клерк вытаращил глаза, но не от испуга. Если бы можно было проанализировать его ощущения, вероятно, оказалось бы, что он испытывает извращенное сексуальное удовольствие, подвергаясь насилию. Он кивнул — очень, очень осторожно, в знак готовности к сотрудничеству. Вытаскивая из его разинутого рта браунинг, Кевин звонко щелкнул металлом по зубам.
— Позови пилота. Пусть приземлится и зайдет в рубку. Сейчас.
Из разбитой губы Ле Клерка сочилась кровь. Она стекала по усам и капала с франтовато изогнутых кончиков.
Француз промакнул губу скомканной салфеткой и включил передатчик.
— Фаноль, спускайтесь. Явитесь ко мне.
— Принято.
Кевин выключил передатчик, приставил сбоку к подбородку Ле Клерка пистолет и легонько толкнул.
— Подойди ко входу.
Проходя мимо Айрис, Ле Клерк бросил на нее свирепый взгляд.
— Предательница.
— Она такой же заложник, как и ты, — вмешался Кевин. — Я заставил ее спрятать меня в своем бунгало.
Косой взгляд Ле Клерка показывал, что эти объяснения не кажутся ему убедительными. Небо над расчищенным участком, с выложенным белыми камнями ориентировочным знаком в виде буквы "X", разорвал рев вертолета. Пыль начала носиться в воздухе.
Кевин стоял позади Ле Клерка, прижимая к его почкам пистолет. Как только пилот выключил мотор, шум прекратился. Молча они смотрели на приближающегося пилота. Сама природа возбуждения такова, что оно продлевает ожидание. Пилот шел обычным шагом, но Кевину казалось, что он едва ползет.
Как только пилот вошел в рубку, Кевин захлопнул Дверь.
— Надень на него наручники, — скомандовал он Ле Клерку.
— Ты... — Глаза Фаноля расширились. — Ты американец!
— Какая наблюдательность, — процедил Кевин, следя за тем, как Ле Клерк приковывает своего товарища к тяжелому металлическому креслу. Состояние нервов Ле Клерка было ненадежным — его слишком сильно пугали, слишком много приказывали. В любую минуту он мог выкинуть какой-нибудь фортель.
— Теперь Айрис, — приказал Кевин.
— Наручников больше нет.
— Веревкой.
— Она там, в ящике, — показал Ле Клерк. Его глаза помутнели, как грязная вода. Его тело, сама поза без слов молили: «скажи да». Глаза показались опасно пустыми, камни в сырой глине.
— Ладно, возьми в ящике.
Айрис потом сказала Кевину, что все происходило так медленно, будто она накурилась марихуаны. Ле Клерк подошел к шкафу, выдвинул ящик, сунул внутрь руку... Когда он повернулся к Кевину, в его руке была не веревка, а «ингрэм» без глушителя. Короткое дуло уставилось на Кевина, как свиной пятачок. Браунинг в руке Кевина резко дернулся назад, и дырка размером с эйзенхауэровский доллар открылась в горле Ле Клерка. Сильная струя крови из пробитой артерии пульсировала, как причудливый фонтан.
Пилот вскрикнул от испуга.
— А я — нет, — сказала потом Айрис. — Я ни минуты не боялась, потому что знала: ты меня защитишь.
Они с Кевином помчались к вертолету. Кевин запустил мотор, мощные лопасти завертелись. Вертолет затрясся. Неподалеку взвыл мотор джипа — все ближе, все громче. Треск винтовочного выстрела прорезал гул лопастей. Кевин рванул вперед рукоятку, и вертолет взмыл в небо, как мыльный пузырь, подхваченный потоком теплого воздуха.
— Как здорово! — тоненько пропищала Айрис.
За секунду они взмыли на тысячу футов над островом и понеслись на юго-восток.
— В моем рюкзаке, — перекрикивая шум мотора, попросил Кевин, — должна быть черная коробочка — найди ее.
Айрис достала «тинкмэн» и протянула Кевину. На такой высоте возможности маленького компьютера сильно ограничены. Нужно добраться хотя бы до Брунея. Он знаком с одним экспортером, сотрудничающим с «Ричланд-ойл».
— Айрис, ты умеешь читать или писать?
Она напряженно выпрямилась, обдавая Кевина ароматом духов.
— И то, и другое, — гордо произнесла она. Гротескно подведенные глаза и брови придавали ей вид маленькой девочки, поигравшей маминой косметикой.
— Найди карандаш и кусок бумаги, — скомандовал Кевин, — и запиши вот что... — Одним глазом он следил за спидометром и альтиметром, другим — за проносившейся внизу береговой линией. — Содиум цианид, — продиктовал он по буквам, — этил алкоголь. Есть? Отлично. Следующее слово... — Капля пота скатилась с его лба и упала на клочок бумаги, на котором писала Айрис. — Слово... э... Ди. Есть? Метил. Амин. Фосфорид. Ха! Надо же. Хлорид. Айрис, — продолжил он, — когда девушка нацарапала последнее слово, — сколько держится запах твоих духов?
— Дня три, Кевин.
— Ты можешь дать мне обещание?
— Любое, Кевин.
— Никогда больше не пей духи, ладно?
— Но джентльменам это страшно нравится!
— А меня убивает.
Кевин прищурился, всматриваясь в береговую линию Брунея внизу. Он прикончил двоих ради слов, которые записала Айрис. И, между прочим, сама она теперь у него на шее, пока он не придумает, что с ней делать дальше. Может, Винс подберет местечко для такой экзотической красотки?
Глава 48
Когда катер входил в гавань, резкий бриз покрыл воду рябью, мощное судно начало покачиваться на волнах. Шан Лао, издавна отличный моряк, не обращал внимания на качку. Лорд Хьюго, прислонившийся к борту, чувствовал, как съеденный им скудный завтрак начинает подниматься по пищеводу.
Совместный бизнес с китайцами с континента всегда был довольно трудным делом. Но работа с представителями китайской общины Тайваня, обремененной избытком предприимчивости и патриотизма, была еще труднее.
Честно говоря, причиной всех сложностей была алчность. Континентальный Китай, раскинувшийся на просторах Азии от границ Советского Союза до Японского моря, открывал возможности, которыми не смог бы пренебречь ни один капиталист, а тем более — объединение ведущих бизнесменов Тайваня, Сингапура, Бангкока и Токио.
Проблема номер один: какой валютой будет расплачиваться Китай за предлагаемое товарное изобилие? Естественно, не собственной. В этом корень зла. Проблема вторая: какой из китайских городов станет клапаном, через который потечет богатство? Или место нужно выбрать в Гонконге, которому вскоре предстоит присоединение к материнскому телу?
Полдюжины ведущих финансово-промышленных гигантов наполнили континентальный Китай миазмами непреходящей свирепой военной горячки. Решения первой проблемы не смог найти никто — кроме Шана, еще раз доказавшего свое право возглавить эту шайку.
Решение вызрело обычным для Шана образом — после долгого обхаживания китайских лидеров самого высокого ранга, но без обычных конвертов, набитых купюрами по десять тысяч иен. Одна из компаний Шана, «Топп-электроник», была полностью переоборудована для производства тех видов техники, в которых нуждался Китай. Так как правительство задыхалось из-за недостатка средств связи, любой политический лидер, имевший налаженные коммуникации с отдаленными районами, мог угрожать сообщникам в Политбюро и рассчитывать на поддержку армии.
Выпускаемые «Топп» теле— и радиоприборы, радарные станции, дешевые передатчики с ограниченным отбором каналов и другие средства связи, выпущенные по технологии, украденной у самых респектабельных японских фирм, позволяли амбициозным политическим лидерам заглушить все в радио— и телеэфире, кроме собственных сообщений.
Но — твердая валюта для расчета за роскошь не слышать никаких голосов, кроме собственного? Вот тут Шан обнаружил свой редкостный дар, можно сказать — гениальность. В отличие от других предпринимателей, флиртовавших с Китаем, он не предлагал долгосрочных займов, по которым с ним расплачивались бы его же собственными деньгами. Он предложил пойти по пути Латинской Америки, некоторые страны которой давно обеспечивают «крышу» мощным наркосиндикатам, получая за это астрономическую прибыль. Но если уж выходить за рамки общепринятой деловой этики, не стоит ограничивать запреты, нарушение которых сулит сокрушительно высокие доходы.
Яхта, на которой должна была состояться встреча, принадлежала президенту английского консорциума, учившемуся вместе с лордом Хьюго Вейсмитом Мэйсом в школе, воспитанники которой держаться друг за дружку. Знакомый Мэйса был слишком важной персоной, чтобы рискнуть встретиться с Шаном без Мэйса. С другой стороны, Шан пока не видел, как использовать его в своих интересах.
Он вызвал Мэйса с Палавана среди ночи, в разгар большой суматохи на острове. Мэйс прибыл такой смятенный, что Шан не стал тратить время на выяснение всех обстоятельств и ограничился коротким обменом репликами на катере, который должен был доставить их на яхту.
— Не считая Брумтвейта, все в порядке. Производство не пострадало.
— Я предупреждал вас. Это необычный молодой человек.
— Я выполнил все распоряжения...
Шан покосился на матросов, напоминая Мэйсу о неуместности пространных объяснений в присутствии посторонних.
На борту яхты их поджидали три эмиссара с континента, прибывшие под покровом темноты. По сложным политическим соображениям, их не должны были видеть в обществе иностранного предпринимателя. Позиция континента формулировалась однозначно: играем только на своем поле. Но у Шана были основания надеяться, что в конце концов он собьет коктейль, в рецепте которого никому, кроме него, не разобраться. Рынок будет принадлежать Шан Лао!
Его рынок — это миллиард китайцев. Живущие на континенте или в диаспоре, этнические китайцы рассеяны по всему миру. Грубо говоря, каждый четвертый на земном шаре — китаец.
Чио Итало распорядился звонить ему через каждый час, если потребуется.
— Моя линия всегда свободна, — повторил он своему доверенному сотруднику. — В моем возрасте три утра — все равно что полдень.
Когда раздался звонок из Брунея, в Манхэттене было пять утра, а в Брунее — еще прошлый день. Но Итало всегда пренебрегал такими тонкостями. Уже в этот ранний час у него был посетитель — представительный, безупречно одетый мужчина, державший в руке резной мундштук со вставленной в него сигаретой. Время от времени он затягивался, хотя не потрудился зажечь свою сигарету.
— Игги, — продолжал Итало, — мой кретин нипоти, Чарли, воображает, что заставит меня поститься. Он перевел на мое имя дюжину компаний.
— Что в этом плохого?
— Это не пло... — И тут звякнул телефон.
— Что?.. Бруней? Кевин? — тревожно заговорил Итало.
— Scusi, Don Italo. Sono Renzo Capra. Ricordi?[67]
— Кевин, говори же!..
— Дон Итало, это Ренцо Капра. Я представитель «Ричланд» в Брунее.
— А! Ренцо! Mi scusi. Кевин Риччи у тебя?
— Нет, purtroppo[68]. Его вертолет разбился над морем, они с девушкой едва спаслись. Пришлось положить обоих в частную клинику, у них инфекция в легких.
— Кевин?.. В больнице?..
— Но с ними все будет в порядке, дон Итало. Даю вам слово, он на ногах и...
— Stai zito[69], Ренцо! — Голос Итало задрожал от бессильной ярости. Он посмотрел на своего посетителя через стол, и его лицо и плечи передернуло, словно нервным тиком. Что может поделать человек, находясь на расстоянии в десятки тысяч миль, говорил взгляд Итало. — Его нужно перевезти из больницы, Ренцо. Понимаешь? Немедленно. Сию минуту!
— Он просил передать вам...
— Я хочу, чтобы ты немедленно забрал его к себе домой! Понимаешь? Чтобы он находился под твоей крышей!
— Будет сделано, дон Итало. А девушка?
— Что за девушка?
— Э... не важно. Дон Итало, у вас есть под руками карандаш?
— Быстро диктуй. Потом — бегом! Перевези мальчика в безопасное место.
— Si, claro sicuro[70]. Вы приготовили карандаш?
— Говори, — загремел Итало.
— Д, И, — читал Капра, — М, Е, Т...
— П-подожди, черт возьми!..
Когда Ренцо Капра продиктовал все слова, Чио нагнулся вперед, крепко сжимая трубку.
— Ренцо, stai attenti[71]. Забирай мальчика под свою крышу. Позвони мне, как только перевезешь его. Организуй ему лечение. Если ты не позвонишь мне в течение часа, ты конченый человек.
— Не беспокойтесь, дон Итало.
— Ренцо, что мне делать с этой химией?
— Он сказал, покажите это Керри.
Итало повесил трубку и поднял глаза на своего гостя.
— Ты слышал? Такой ужас. Такой идиотизм — положить моего племянника в больницу, где любой мерзавец в три счета прихлопнет его, как муху!.. — Итало осекся. — Игги, не прими мои слова близко к сердцу. Ты же понимаешь, что такого мастера, как ты, я не ставлю в один ряд с бездарными мясниками...
Представительный, хорошо одетый мужчина кивнул.
— Судя по тому, что я слышал насчет Корлеоне, твой нипоти — молодец. Тем не менее, — добавил он с забавным английским акцентом, — разделяю твои опасения насчет больницы. Ты прав, что хочешь спрятать мальчика в надежном месте. Слишком много народу погибло на деревенской площади в Корлеоне.
— Я много думал об этой истории, — признался Итало. — Как ухитрились два мальчика в самом сердце вражеского лагеря, где их мать держали заложницей, сделать... то, что они сделали?
Гость изящно пожал плечами, словно отсылая его к Всевышнему, воля которого, как всегда, неисповедима.
— Думаю, одна-две мысли у тебя есть, дорогой старый друг.
Улыбка Итало была кривой, словно ящерица, торопящаяся скрыться из виду.
Совместный бизнес с китайцами с континента всегда был довольно трудным делом. Но работа с представителями китайской общины Тайваня, обремененной избытком предприимчивости и патриотизма, была еще труднее.
Честно говоря, причиной всех сложностей была алчность. Континентальный Китай, раскинувшийся на просторах Азии от границ Советского Союза до Японского моря, открывал возможности, которыми не смог бы пренебречь ни один капиталист, а тем более — объединение ведущих бизнесменов Тайваня, Сингапура, Бангкока и Токио.
Проблема номер один: какой валютой будет расплачиваться Китай за предлагаемое товарное изобилие? Естественно, не собственной. В этом корень зла. Проблема вторая: какой из китайских городов станет клапаном, через который потечет богатство? Или место нужно выбрать в Гонконге, которому вскоре предстоит присоединение к материнскому телу?
Полдюжины ведущих финансово-промышленных гигантов наполнили континентальный Китай миазмами непреходящей свирепой военной горячки. Решения первой проблемы не смог найти никто — кроме Шана, еще раз доказавшего свое право возглавить эту шайку.
Решение вызрело обычным для Шана образом — после долгого обхаживания китайских лидеров самого высокого ранга, но без обычных конвертов, набитых купюрами по десять тысяч иен. Одна из компаний Шана, «Топп-электроник», была полностью переоборудована для производства тех видов техники, в которых нуждался Китай. Так как правительство задыхалось из-за недостатка средств связи, любой политический лидер, имевший налаженные коммуникации с отдаленными районами, мог угрожать сообщникам в Политбюро и рассчитывать на поддержку армии.
Выпускаемые «Топп» теле— и радиоприборы, радарные станции, дешевые передатчики с ограниченным отбором каналов и другие средства связи, выпущенные по технологии, украденной у самых респектабельных японских фирм, позволяли амбициозным политическим лидерам заглушить все в радио— и телеэфире, кроме собственных сообщений.
Но — твердая валюта для расчета за роскошь не слышать никаких голосов, кроме собственного? Вот тут Шан обнаружил свой редкостный дар, можно сказать — гениальность. В отличие от других предпринимателей, флиртовавших с Китаем, он не предлагал долгосрочных займов, по которым с ним расплачивались бы его же собственными деньгами. Он предложил пойти по пути Латинской Америки, некоторые страны которой давно обеспечивают «крышу» мощным наркосиндикатам, получая за это астрономическую прибыль. Но если уж выходить за рамки общепринятой деловой этики, не стоит ограничивать запреты, нарушение которых сулит сокрушительно высокие доходы.
Яхта, на которой должна была состояться встреча, принадлежала президенту английского консорциума, учившемуся вместе с лордом Хьюго Вейсмитом Мэйсом в школе, воспитанники которой держаться друг за дружку. Знакомый Мэйса был слишком важной персоной, чтобы рискнуть встретиться с Шаном без Мэйса. С другой стороны, Шан пока не видел, как использовать его в своих интересах.
Он вызвал Мэйса с Палавана среди ночи, в разгар большой суматохи на острове. Мэйс прибыл такой смятенный, что Шан не стал тратить время на выяснение всех обстоятельств и ограничился коротким обменом репликами на катере, который должен был доставить их на яхту.
— Не считая Брумтвейта, все в порядке. Производство не пострадало.
— Я предупреждал вас. Это необычный молодой человек.
— Я выполнил все распоряжения...
Шан покосился на матросов, напоминая Мэйсу о неуместности пространных объяснений в присутствии посторонних.
На борту яхты их поджидали три эмиссара с континента, прибывшие под покровом темноты. По сложным политическим соображениям, их не должны были видеть в обществе иностранного предпринимателя. Позиция континента формулировалась однозначно: играем только на своем поле. Но у Шана были основания надеяться, что в конце концов он собьет коктейль, в рецепте которого никому, кроме него, не разобраться. Рынок будет принадлежать Шан Лао!
Его рынок — это миллиард китайцев. Живущие на континенте или в диаспоре, этнические китайцы рассеяны по всему миру. Грубо говоря, каждый четвертый на земном шаре — китаец.
Чио Итало распорядился звонить ему через каждый час, если потребуется.
— Моя линия всегда свободна, — повторил он своему доверенному сотруднику. — В моем возрасте три утра — все равно что полдень.
Когда раздался звонок из Брунея, в Манхэттене было пять утра, а в Брунее — еще прошлый день. Но Итало всегда пренебрегал такими тонкостями. Уже в этот ранний час у него был посетитель — представительный, безупречно одетый мужчина, державший в руке резной мундштук со вставленной в него сигаретой. Время от времени он затягивался, хотя не потрудился зажечь свою сигарету.
— Игги, — продолжал Итало, — мой кретин нипоти, Чарли, воображает, что заставит меня поститься. Он перевел на мое имя дюжину компаний.
— Что в этом плохого?
— Это не пло... — И тут звякнул телефон.
— Что?.. Бруней? Кевин? — тревожно заговорил Итало.
— Scusi, Don Italo. Sono Renzo Capra. Ricordi?[67]
— Кевин, говори же!..
— Дон Итало, это Ренцо Капра. Я представитель «Ричланд» в Брунее.
— А! Ренцо! Mi scusi. Кевин Риччи у тебя?
— Нет, purtroppo[68]. Его вертолет разбился над морем, они с девушкой едва спаслись. Пришлось положить обоих в частную клинику, у них инфекция в легких.
— Кевин?.. В больнице?..
— Но с ними все будет в порядке, дон Итало. Даю вам слово, он на ногах и...
— Stai zito[69], Ренцо! — Голос Итало задрожал от бессильной ярости. Он посмотрел на своего посетителя через стол, и его лицо и плечи передернуло, словно нервным тиком. Что может поделать человек, находясь на расстоянии в десятки тысяч миль, говорил взгляд Итало. — Его нужно перевезти из больницы, Ренцо. Понимаешь? Немедленно. Сию минуту!
— Он просил передать вам...
— Я хочу, чтобы ты немедленно забрал его к себе домой! Понимаешь? Чтобы он находился под твоей крышей!
— Будет сделано, дон Итало. А девушка?
— Что за девушка?
— Э... не важно. Дон Итало, у вас есть под руками карандаш?
— Быстро диктуй. Потом — бегом! Перевези мальчика в безопасное место.
— Si, claro sicuro[70]. Вы приготовили карандаш?
— Говори, — загремел Итало.
— Д, И, — читал Капра, — М, Е, Т...
— П-подожди, черт возьми!..
Когда Ренцо Капра продиктовал все слова, Чио нагнулся вперед, крепко сжимая трубку.
— Ренцо, stai attenti[71]. Забирай мальчика под свою крышу. Позвони мне, как только перевезешь его. Организуй ему лечение. Если ты не позвонишь мне в течение часа, ты конченый человек.
— Не беспокойтесь, дон Итало.
— Ренцо, что мне делать с этой химией?
— Он сказал, покажите это Керри.
Итало повесил трубку и поднял глаза на своего гостя.
— Ты слышал? Такой ужас. Такой идиотизм — положить моего племянника в больницу, где любой мерзавец в три счета прихлопнет его, как муху!.. — Итало осекся. — Игги, не прими мои слова близко к сердцу. Ты же понимаешь, что такого мастера, как ты, я не ставлю в один ряд с бездарными мясниками...
Представительный, хорошо одетый мужчина кивнул.
— Судя по тому, что я слышал насчет Корлеоне, твой нипоти — молодец. Тем не менее, — добавил он с забавным английским акцентом, — разделяю твои опасения насчет больницы. Ты прав, что хочешь спрятать мальчика в надежном месте. Слишком много народу погибло на деревенской площади в Корлеоне.
— Я много думал об этой истории, — признался Итало. — Как ухитрились два мальчика в самом сердце вражеского лагеря, где их мать держали заложницей, сделать... то, что они сделали?
Гость изящно пожал плечами, словно отсылая его к Всевышнему, воля которого, как всегда, неисповедима.
— Думаю, одна-две мысли у тебя есть, дорогой старый друг.
Улыбка Итало была кривой, словно ящерица, торопящаяся скрыться из виду.