Страница:
— Это равносильно признанию в собственной несостоятельности, — отрезал Шан.
Чой помолчал.
— Мы сейчас так близко к окончательной победе, — сказал он чуть погодя. — Хочется быть абсолютно уверенным во всем.
Теперь наступила очередь Шана мысленно взвесить просьбу помощника.
— Да, и еще, — неожиданно добавил Чой. — Мы можем считать вашингтонский инцидент исчерпанным безоговорочно. Моя несостоятельность не мешает мне просачиваться всюду, где нужно.
Никки увидел, как сонный рот Шана сжался в узкую линию.
— Если ты так ставишь вопрос... — В голосе Шана появились резкие нотки. — Он присоединится к тебе завтра к полудню. Что-нибудь еще?
— Только моя искренняя благодарность, сэр.
Шан повесил трубку и протянул телефон Никки.
— Отправляйся спать. Завтра у тебя будет напряженный день.
— Не уверен, что хорошо понимаю обстановку в Нью-Йорке.
Шан медленно поднялся на ноги — волевой акт для человека, который провел последние двадцать четыре часа в дороге.
— Чой считает тебя отчасти своим творением и ждет от тебя помощи. — Легкий намек на улыбку слегка искривил его губы. — Он введет тебя в курс дела. Но ты должен позаботиться о собственных мерах предосторожности. Помни свою роль и не бери на себя ответственность в тех случаях, когда за результат отвечает Чой. Понятно?
— Другими словами, заваривается большая каша?
Усталые глаза Шана изучающе осмотрели сына.
— Очень большая, — сказал он. — Самая большая в моей жизни.
Он все еще переваривал звонок Шана. Понемногу он начал сознавать, какое будущее ждет его в Калабрии. Шану кажется, что эта зеленая провинция — тихая заводь. А для Молло — это центр вселенной. Наниматель Молло — Шан. Мэйс направлен на помощь Молло, стало быть, он попросту мальчик на побегушках, которого можно отхлестать по телефону не хуже, чем ладонью, вот как сейчас. Он может продолжать такой образ жизни еще долгие годы, теряя жизненную активность, как слизняк в грядке с маками. Скоро Молло потеряет даже тень уважения к высокородному мальчику на побегушках, в особенности когда кончатся подачки. Это значит — даже очень скоро.
Но Мэйс присмотрел здесь для себя другое занятие — гораздо более привлекательное. Вопрос в том, сумеет ли он вцепиться в него. Язык международного бизнеса — английский. Так обстоит дело в авиации, электронике, производстве компьютеров и... торговле наркотиками. Молло не был уверен в своем английском и при важных переговорах требовал присутствия Мэйса в качестве переводчика.
Переводчиком быть намного интересней, чем мальчиком на побегушках, не правда ли?
Глава 75
Глава 76
Глава 77
Чой помолчал.
— Мы сейчас так близко к окончательной победе, — сказал он чуть погодя. — Хочется быть абсолютно уверенным во всем.
Теперь наступила очередь Шана мысленно взвесить просьбу помощника.
— Да, и еще, — неожиданно добавил Чой. — Мы можем считать вашингтонский инцидент исчерпанным безоговорочно. Моя несостоятельность не мешает мне просачиваться всюду, где нужно.
Никки увидел, как сонный рот Шана сжался в узкую линию.
— Если ты так ставишь вопрос... — В голосе Шана появились резкие нотки. — Он присоединится к тебе завтра к полудню. Что-нибудь еще?
— Только моя искренняя благодарность, сэр.
Шан повесил трубку и протянул телефон Никки.
— Отправляйся спать. Завтра у тебя будет напряженный день.
— Не уверен, что хорошо понимаю обстановку в Нью-Йорке.
Шан медленно поднялся на ноги — волевой акт для человека, который провел последние двадцать четыре часа в дороге.
— Чой считает тебя отчасти своим творением и ждет от тебя помощи. — Легкий намек на улыбку слегка искривил его губы. — Он введет тебя в курс дела. Но ты должен позаботиться о собственных мерах предосторожности. Помни свою роль и не бери на себя ответственность в тех случаях, когда за результат отвечает Чой. Понятно?
— Другими словами, заваривается большая каша?
Усталые глаза Шана изучающе осмотрели сына.
— Очень большая, — сказал он. — Самая большая в моей жизни.
* * *
Лорд Хьюго Вейсмит Мэйс не смог заснуть снова. Он сел в кровати и погрузился в медитацию. Раньше он не понимал, почему именно пуп выбрали древние в качестве фокуса концентрации. Правильный выбор. Если как следует сосредоточиться, можно действительно почувствовать выходящие из него золотые лучи.Он все еще переваривал звонок Шана. Понемногу он начал сознавать, какое будущее ждет его в Калабрии. Шану кажется, что эта зеленая провинция — тихая заводь. А для Молло — это центр вселенной. Наниматель Молло — Шан. Мэйс направлен на помощь Молло, стало быть, он попросту мальчик на побегушках, которого можно отхлестать по телефону не хуже, чем ладонью, вот как сейчас. Он может продолжать такой образ жизни еще долгие годы, теряя жизненную активность, как слизняк в грядке с маками. Скоро Молло потеряет даже тень уважения к высокородному мальчику на побегушках, в особенности когда кончатся подачки. Это значит — даже очень скоро.
Но Мэйс присмотрел здесь для себя другое занятие — гораздо более привлекательное. Вопрос в том, сумеет ли он вцепиться в него. Язык международного бизнеса — английский. Так обстоит дело в авиации, электронике, производстве компьютеров и... торговле наркотиками. Молло не был уверен в своем английском и при важных переговорах требовал присутствия Мэйса в качестве переводчика.
Переводчиком быть намного интересней, чем мальчиком на побегушках, не правда ли?
Глава 75
В старые времена — то есть в семидесятые годы, до того, как компьютеризация охватила все брокерские дома, — на Уолл-стрит воскресенье считалось выходным днем. Финансовый район Манхэттена в воскресенье казался совершенно пустынным, если не считать случайных велосипедистов или причудливых компаний японских туристов, следующих за гидом с красным зонтиком.
В это воскресенье, рано утром, улицы, как обычно, казались пустыми, но в высоких зданиях дежурные бригады заканчивали обработку накопившихся за неделю покупок и продаж перед тем, как грядет безумие понедельника. Закон Паркинсона в действии: поскольку компьютеры позволяли перерабатывать большее количество данных, накапливалось больше недоработок.
Бакстер Чой хорошо понимал это. Он снабдил Мервина Лемнитцера документами, позволяющими объяснить его присутствие на 129-м этаже Ричланд-Тауэр в случае необходимости.
У хакера был старый пропуск и идентификационная карточка. Не хватало только карточки, обеспечивающей подъем на 129-й этаж в специальном, скоростном лифте. Об этом тоже позаботился Бакстер Чой. В кейсе, который принес с собой Лемнитцер, было несколько «тинкмэнов», запрограммированных на разные случаи жизни, набор слесарных инструментов и передатчик «уоки-токи» на кристаллах, работающий на очень редкой длине волны. На случай, если он напорется на какого-нибудь знакомого, которому известно, что его недавно уволили, Лемнитцер получил у Чой письмо, подписанное Чарльзом Энтони Ричардсом, в котором говорилось, что он снова принят на работу для выполнения специальных исследований.
— Выглядит неплохо, — пробормотал Лемнитцер, рассматривая письмо. Они с Чоем сидели в маленьком сером «форде», взятом напрокат в гараже по соседству с Ричланд-Тауэр. — Ну, а если я напорюсь на Ричардса?
— Это невозможно. Он еще не выходит из дому.
— Ты сможешь предупредить меня в случае тревоги по «уоки-токи»?
— Ты услышишь каждый удар моего сердца, — заверил его Чой.
— Пятьдесят тысяч — подозрительно много за такое пустяковое задание.
— Пустяковое, возможно, но ты должен обеспечить «foolproof»[91] нашему «жучку». Мы должны знать еще до того, как ты спустишься вниз, что реле работает в обе стороны.
Лемнитцер скорчил гримасу.
— Это как раз проще всего. Я знаю, как они формируют коды доступа. Это самая легкая часть работы. Ее запросто сделает любой бойскаут с помощью своего отрядного значка.
— Отлично. Тогда — вперед!
Хакер вошел в Ричланд-Тауэр. Минуты тянулись мучительно долго для Чоя, сидевшего в машине. Казалось, идут часы. Почему никто никогда не думает о «Тех, Кто Ждет», подумал Чой. Пока он не услышит вызов по «уоки-токи», не будет знать точно, что Лемнитцер в безопасности, внутри, в компьютерном зале, учащенные, неровные сокращения сердечной мышцы будут отдаваться у него в ушах. Шан Лао, считавший его лежебокой и лицемером, был бы неприятно удивлен такой потерей самоконтроля. Прошло семь минут.
Наконец он услышал приглушенный треск «уоки-токи».
— О'кей, — произнес хакер. — Легче, чем я ожидал.
— Что там?
— Пусто. Никого нет. Даже воскресной бригады. Похоже... — Он замолчал.
— Хэлло? Куда ты пропал?
— Я тебе говорил, что недавно, еще перед моим увольнением, большой человек перевел почти все из этого офиса.
— Что перевел? Куда?
— Я же тебе рассказывал! Когда я спросил, что происходит, он меня уволил. Мило, правда? После пяти лет работы — задаешь один вопрос — и вылетаешь. Неудивительно, что...
— Что он перевел из Ричланд-Тауэр?
— Да почти все! Если б объем работы здесь был такой, как раньше, здесь торчало бы не меньше дюжины дежурных. А в зале ни души.
— Ладно, не важно. Работай.
Бакстер Чой откинулся на спинку сиденья и свирепо уставился в пространство. Чего стоила вся эта продуманная, выверенная до мелочей операция, если Ричардс ее предвидел? Нужно было срочно связаться с Шан Лао, но придется ждать, пока хакер закончит свое дело. Он прав, этот Лемнитцер. Сейчас ему предстоит простейшая работа электрика. Через собственные и арендуемые линии и модемы вся информация, поступающая в «Ричланд-секьюритиз» из рассеянных по всему миру офисов, уходила в центральное хранилище данных. Туда закладывалась каждая сделка, каждая служебная записка, каждый приказ. Грубо говоря, электрические импульсы, кодировавшие информацию, проходили через узенькие ворота перед тем, как перераспределиться в специальные подцентры данных. Лемнитцер знал, где находятся эти ворота. Девять проводков пропускали ежесекундно сотни сигналов одновременно. Это были обычные медные провода, в не особо новой изоляции из Стекловолокна. Новую не так легко было бы надрезать, подумал Чой. По крайней мере, без риска для жизни.
Дверь в хранилище всегда была заперта. Там, где кабель расходился на линии, подведенное к запрограммированному «тинкмэну» индукционное кольцо создавало возможность для дистанционного управления системой, достаточно было только взять в руки парный «тинкмэн». Когда хакер закончит работу, Шан Лао сможет в любой момент выкрасть любую информацию из хранилища данных «Ричланд». Или, наоборот, ввести какие-нибудь данные. С этой минуты он будет держать в руках «Ричланд-секьюритиз» во всем мире.
Что произошло? — спросил себя Чой. Если основные данные куда-то подевались, кому нужно дистанционное управление? Как теперь может Шан Лао надеяться использовать «Ричланд-секьюритиз» для организации новой, смертельной биржевой паники?
Бакстер Чой покачал головой, словно отгоняя муху. Не его это дело — поучать Шана. Его работа — находить хакеров для Шана, чтобы тот мог одержать победу повсюду.
Даже если это только иллюзия победы.
Очередное поступление МегаМАО ожидалось на Ориент-Пойнт не позже девяти вечера. Будет уже достаточно темно, почти как ночью. Как только груз с гидроплана перенесут на катер, Никки помчится сквозь тьму к трем распределительным пунктам на северном побережье, а потом встретит Чоя в аэропорту Брук-Хэвена. Они вместе улетят на Большую Багаму. Чой к этому времени закончит какое-то загадочное дело в Манхэттене.
Ни Чой, ни отец не объяснили ему, что это за дело. Никки знал, как тяжело для отца поступиться даже толикой секретности. Но доверие должно проявляться без задержки. Стоит немного помедлить — и что-то трепетное теряется навсегда.
Никки сверился с часами. Солнце уже садилось. Через два или около того часа гидроплан призраком скользнет где-то между Малфордом и Ориент-Пойнт, вдоль изрезанных очертаний Петти-Байт. Никки спустился в маленькую каюту «Ширли-Герли». Помощники-китайцы мельком взглянули на него, продолжая заряжать свои девятимиллиметровые браунинги. Пули, поблескивающие при тусклом свете, были похожи на жирных жуков.
— Это все? — спросил Никки.
Один из матросов, по имени Ларри, сделал гримаску:
— Есть пара старых «армалитов». Ждете неприятностей?
— Как всегда.
— Эти «армалиты» еще до второй мировой войны, — объяснил Кохену один из юных помощников.
— Но готовы к бою?
— Вы знаете Хэкшмидта. Для него мы постоянно в состоянии войны.
Второй матросик, продолжая заряжать магазины, отозвался:
— Я не вспоминал коммандора Хэкшмидта целую неделю. От души надеюсь, что и он о нас забыл.
Кохен почесал подбородок и почувствовал под пальцами щетину. Не стоило так распускаться. Но при таком образе жизни — ночные проверки бухточек и заводей, поиски следов пребывания контрабандистов, круглые сутки на свежем воздухе, под открытым небом, — каждый разболтается.
Поговорив с местными жителями, Кохен убедился, что нацелился правильно. Здесь часто видели гидроплан без бортовых знаков, прилетавший всегда ночью. Если Кохен проявит немножко терпения, что-то очень серьезное свалится прямо ему в руки. Но, по слухам, в Манхэттене разворачивался шумный процесс, окружной прокуратуры против одного из Риччи, и Кохену до смерти хотелось назад, в город.
Спокойно, сказал он себе. В Манхэттене он — просто один из агентов ФБР, подчиненный Саггса. Здесь, на побережье, он сила, с которой обязаны считаться, отважный шериф с двумя верными помощниками. Кохен машинально выпятил челюсть в стиле Гэри Купера и едва не расхохотался: его крошечный отряд — сила? И все же...
В это воскресенье, рано утром, улицы, как обычно, казались пустыми, но в высоких зданиях дежурные бригады заканчивали обработку накопившихся за неделю покупок и продаж перед тем, как грядет безумие понедельника. Закон Паркинсона в действии: поскольку компьютеры позволяли перерабатывать большее количество данных, накапливалось больше недоработок.
Бакстер Чой хорошо понимал это. Он снабдил Мервина Лемнитцера документами, позволяющими объяснить его присутствие на 129-м этаже Ричланд-Тауэр в случае необходимости.
У хакера был старый пропуск и идентификационная карточка. Не хватало только карточки, обеспечивающей подъем на 129-й этаж в специальном, скоростном лифте. Об этом тоже позаботился Бакстер Чой. В кейсе, который принес с собой Лемнитцер, было несколько «тинкмэнов», запрограммированных на разные случаи жизни, набор слесарных инструментов и передатчик «уоки-токи» на кристаллах, работающий на очень редкой длине волны. На случай, если он напорется на какого-нибудь знакомого, которому известно, что его недавно уволили, Лемнитцер получил у Чой письмо, подписанное Чарльзом Энтони Ричардсом, в котором говорилось, что он снова принят на работу для выполнения специальных исследований.
— Выглядит неплохо, — пробормотал Лемнитцер, рассматривая письмо. Они с Чоем сидели в маленьком сером «форде», взятом напрокат в гараже по соседству с Ричланд-Тауэр. — Ну, а если я напорюсь на Ричардса?
— Это невозможно. Он еще не выходит из дому.
— Ты сможешь предупредить меня в случае тревоги по «уоки-токи»?
— Ты услышишь каждый удар моего сердца, — заверил его Чой.
— Пятьдесят тысяч — подозрительно много за такое пустяковое задание.
— Пустяковое, возможно, но ты должен обеспечить «foolproof»[91] нашему «жучку». Мы должны знать еще до того, как ты спустишься вниз, что реле работает в обе стороны.
Лемнитцер скорчил гримасу.
— Это как раз проще всего. Я знаю, как они формируют коды доступа. Это самая легкая часть работы. Ее запросто сделает любой бойскаут с помощью своего отрядного значка.
— Отлично. Тогда — вперед!
Хакер вошел в Ричланд-Тауэр. Минуты тянулись мучительно долго для Чоя, сидевшего в машине. Казалось, идут часы. Почему никто никогда не думает о «Тех, Кто Ждет», подумал Чой. Пока он не услышит вызов по «уоки-токи», не будет знать точно, что Лемнитцер в безопасности, внутри, в компьютерном зале, учащенные, неровные сокращения сердечной мышцы будут отдаваться у него в ушах. Шан Лао, считавший его лежебокой и лицемером, был бы неприятно удивлен такой потерей самоконтроля. Прошло семь минут.
Наконец он услышал приглушенный треск «уоки-токи».
— О'кей, — произнес хакер. — Легче, чем я ожидал.
— Что там?
— Пусто. Никого нет. Даже воскресной бригады. Похоже... — Он замолчал.
— Хэлло? Куда ты пропал?
— Я тебе говорил, что недавно, еще перед моим увольнением, большой человек перевел почти все из этого офиса.
— Что перевел? Куда?
— Я же тебе рассказывал! Когда я спросил, что происходит, он меня уволил. Мило, правда? После пяти лет работы — задаешь один вопрос — и вылетаешь. Неудивительно, что...
— Что он перевел из Ричланд-Тауэр?
— Да почти все! Если б объем работы здесь был такой, как раньше, здесь торчало бы не меньше дюжины дежурных. А в зале ни души.
— Ладно, не важно. Работай.
Бакстер Чой откинулся на спинку сиденья и свирепо уставился в пространство. Чего стоила вся эта продуманная, выверенная до мелочей операция, если Ричардс ее предвидел? Нужно было срочно связаться с Шан Лао, но придется ждать, пока хакер закончит свое дело. Он прав, этот Лемнитцер. Сейчас ему предстоит простейшая работа электрика. Через собственные и арендуемые линии и модемы вся информация, поступающая в «Ричланд-секьюритиз» из рассеянных по всему миру офисов, уходила в центральное хранилище данных. Туда закладывалась каждая сделка, каждая служебная записка, каждый приказ. Грубо говоря, электрические импульсы, кодировавшие информацию, проходили через узенькие ворота перед тем, как перераспределиться в специальные подцентры данных. Лемнитцер знал, где находятся эти ворота. Девять проводков пропускали ежесекундно сотни сигналов одновременно. Это были обычные медные провода, в не особо новой изоляции из Стекловолокна. Новую не так легко было бы надрезать, подумал Чой. По крайней мере, без риска для жизни.
Дверь в хранилище всегда была заперта. Там, где кабель расходился на линии, подведенное к запрограммированному «тинкмэну» индукционное кольцо создавало возможность для дистанционного управления системой, достаточно было только взять в руки парный «тинкмэн». Когда хакер закончит работу, Шан Лао сможет в любой момент выкрасть любую информацию из хранилища данных «Ричланд». Или, наоборот, ввести какие-нибудь данные. С этой минуты он будет держать в руках «Ричланд-секьюритиз» во всем мире.
Что произошло? — спросил себя Чой. Если основные данные куда-то подевались, кому нужно дистанционное управление? Как теперь может Шан Лао надеяться использовать «Ричланд-секьюритиз» для организации новой, смертельной биржевой паники?
Бакстер Чой покачал головой, словно отгоняя муху. Не его это дело — поучать Шана. Его работа — находить хакеров для Шана, чтобы тот мог одержать победу повсюду.
Даже если это только иллюзия победы.
* * *
В воскресенье, в конце марта, Лонг-Айленд-Саунд заполняется моторными лодками. Среди них «Ширли-Герли», которой пользовался Никки Шан, была одной из самых быстроходных.Очередное поступление МегаМАО ожидалось на Ориент-Пойнт не позже девяти вечера. Будет уже достаточно темно, почти как ночью. Как только груз с гидроплана перенесут на катер, Никки помчится сквозь тьму к трем распределительным пунктам на северном побережье, а потом встретит Чоя в аэропорту Брук-Хэвена. Они вместе улетят на Большую Багаму. Чой к этому времени закончит какое-то загадочное дело в Манхэттене.
Ни Чой, ни отец не объяснили ему, что это за дело. Никки знал, как тяжело для отца поступиться даже толикой секретности. Но доверие должно проявляться без задержки. Стоит немного помедлить — и что-то трепетное теряется навсегда.
Никки сверился с часами. Солнце уже садилось. Через два или около того часа гидроплан призраком скользнет где-то между Малфордом и Ориент-Пойнт, вдоль изрезанных очертаний Петти-Байт. Никки спустился в маленькую каюту «Ширли-Герли». Помощники-китайцы мельком взглянули на него, продолжая заряжать свои девятимиллиметровые браунинги. Пули, поблескивающие при тусклом свете, были похожи на жирных жуков.
— Это все? — спросил Никки.
Один из матросов, по имени Ларри, сделал гримаску:
— Есть пара старых «армалитов». Ждете неприятностей?
— Как всегда.
— Эти «армалиты» еще до второй мировой войны, — объяснил Кохену один из юных помощников.
— Но готовы к бою?
— Вы знаете Хэкшмидта. Для него мы постоянно в состоянии войны.
Второй матросик, продолжая заряжать магазины, отозвался:
— Я не вспоминал коммандора Хэкшмидта целую неделю. От души надеюсь, что и он о нас забыл.
Кохен почесал подбородок и почувствовал под пальцами щетину. Не стоило так распускаться. Но при таком образе жизни — ночные проверки бухточек и заводей, поиски следов пребывания контрабандистов, круглые сутки на свежем воздухе, под открытым небом, — каждый разболтается.
Поговорив с местными жителями, Кохен убедился, что нацелился правильно. Здесь часто видели гидроплан без бортовых знаков, прилетавший всегда ночью. Если Кохен проявит немножко терпения, что-то очень серьезное свалится прямо ему в руки. Но, по слухам, в Манхэттене разворачивался шумный процесс, окружной прокуратуры против одного из Риччи, и Кохену до смерти хотелось назад, в город.
Спокойно, сказал он себе. В Манхэттене он — просто один из агентов ФБР, подчиненный Саггса. Здесь, на побережье, он сила, с которой обязаны считаться, отважный шериф с двумя верными помощниками. Кохен машинально выпятил челюсть в стиле Гэри Купера и едва не расхохотался: его крошечный отряд — сила? И все же...
Глава 76
В Локри, как и во всей Южной Италии, воскресенье вовсе не предназначено для отдыха. Это было известно даже лорду Хьюго Вейсмиту Мэйсу. В воскресенье, когда все бабье убирается в церковь, мужчины собираются, чтобы обсудить свои планы на будущую неделю.
Впрочем, как и в большинстве полутропических стран, здесь не любят заглядывать вперед больше чем на день. В этих краях женщины по нескольку раз в день выходят за покупками, в строго определенные лавочки и магазинчики. В Локри был супермаркет — но никто не доверится заведению, где цены написаны на товарах и нельзя поторговаться, выпросить довесок или маленький подарок, пригоршню маслин или пучок зелени, тринадцатое яичко к дюжине или ломтик мортаделлы?
По-настоящему последовательные мужчины использовали воскресенье для создания новых деловых альянсов и измены уже существующим. Если человек был настолько значительным для местной экономики, как Молло, он непременно откладывал дела на воскресенье.
Молло даже для южанина был очень худым и низкорослым — как жокей. Он неизменно носил безрукавку для регби с горизонтальными полосками, и на подбородке у него всегда чернела не менее чем двухдневная щетина. В это воскресенье он потребовал, чтобы лорд Мэйс пришел к нему в немилосердно раннее время — одиннадцать утра. Объяснение было крайне неприятным.
— Он высказался совершенно определенно, — говорил Мэйс. — Манхэттенская вендетта близка его сердцу так же, как и вашему.
— Как дорого обходятся нам эти американские ladri! — рычал Молло. — Америка оказалась хуже джунглей для моих бедных Пино и Мимо!
— Наши партнеры в Америке хорошо знают свою территорию. Они вас не подведут.
— За это придется хорошо заплатить.
— Ну разве не счастье, что у вас есть молчаливый партнер с кошельком наготове?
Молло долго смотрел на него, не пронзительным, «мафиозным» взглядом, а с чисто человеческим любопытством.
— Но это все равно моя вендетта. Тот, кто убил Лукку Чертому, оказал мне услугу. Но человек обязан беречь свою честь. А вам это зачем?
Лорд Мэйс окликнул мальчишку, разносившего на террасе напитки.
— Хотите лимонада?
— Нет, спасибо. А вам это зачем?
— "Nettezza urbana", — процитировал Мэйс девиз на пахучих грузовичках мусорщиков: «Мы хотим сохранить наши города чистыми».
Никто, ни разу, ни при каких обстоятельствах не видел Молло смеющимся. Но тут он улыбнулся.
Правда, отец уже полностью оправился от транквилизаторов и прочей дряни, которой его напичкали в лесной клинике, и ей удалось спровадить его вниз, к Гарнет, освободив пространство для своей личной жизни.
На нее всегда целебно действовало созерцание Крайслер-Билдинг, залитого золотыми солнечными лучами, отбрасывающего длинную тень, как и весь Манхэттен, в своем порыве ввысь. На диване у нее за спиной вытянулся во весь рост Керри. Уинфилд уже привыкла постоянно видеть его длинные ноги и сильные плечи, здесь или в его квартире в Хобокене, и это зрелище казалось ей таким же целебным, как и Крайслер-Билдинг. Как если бы это было изумительно вечная статуя в музейной экспозиции. Она очень надеялась, что Керри тоже нравится на нее смотреть.
Но только не сегодня. Этой ночью статуя слишком долго крутилась, устраиваясь поудобней, чтобы оказывать обычный целебный эффект. Керри никак не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, потом перевернулся на живот, потом на спину. Уинфилд не выдержала.
— Твое тело хочет что-то сказать мне. Может, попробуешь словами?
Керри беспомощно улыбнулся.
— Если я признаюсь, что у меня на уме, ты меня больше не пустишь.
— Я такая непостоянная особа? Слушай, глупыш, если уж я тебя не выставила, когда вообразила, что ты мой брат, вряд ли тебе особенно достанется сейчас.
— У тебя хватает собственных проблем. Винса берут под стражу завтра?
— Во вторник. Мне приказано уйти на дно.
Он сел, не сводя с нее глаз, — длинный, изящный силуэт на фоне залитого солнцем окна.
— Наверное, мне лучше одеться и уйти. — Он потянулся за своими длинными теннисными носками.
— Только после того, как объяснишь, что тебя гложет.
— Меня гложет то, что я самая низкая форма жизни.
Его слова прозвучали неожиданно громко, вырвавшиеся в отчаянном всплеске страдания, как вой испорченных тормозов, нажатых на полном ходу. Уинфилд с удивлением смотрела на болезненную гримасу, исказившую его лицо.
— Господи, парень, с тобой и правда плохо.
Она села позади него и обняла его широкие плечи.
— Выкладывай.
— Я уже сказал... Как еще можно назвать парня, который предает свою девушку и своего дядю?
— Я бы сказала — милый, нормальный американец. Он так яростно дернул носок, что проткнул его большим пальцем, смешно вылезшим наружу.
— Проклятье. Все пропало. Весь проклятый мир!..
— Пока — только один теннисный носок. Давай выкладывай, в чем дело. Пожалуйста.
— Чио Итало.
Уинфилд ущипнула его плечо.
— Если начинаются проблемы, это всегда Чио Итало. Что он от тебя хочет?
Керри удивленно обернулся.
— Ты знаешь?.. — Он немного помолчал. — Он хочет, чтобы я нашел слабое место в «Новой эре», место, куда можно сунуть лом и отмычку и все прибрать к рукам.
Уинфилд, приготовленная к худшему, расслабилась.
— Он заблуждается. Ты не сделаешь этого даже для него.
— Уже сделал.
— Керри!
— В уставе «Новой эры» записано — направлять половину доходов на благотворительность. — Он с отчаянием вздохнул. — Это действительно выглядит подозрительно! Как будто «Новая эра» придумана, чтобы уклониться от уплаты налогов на корпорации.
Уинфилд долго сидела молча, ее сине-зеленые глаза рассеянно блуждали по комнате, микроэлементы в голове перебирали бесчисленные варианты.
— О'кей. В конечном счете, ты оказываешь любезность отцу и Гарнет. Ты нашел уязвимое место в уставе, мы его ликвидируем, уменьшив проценты на благотворительность. Просто не говори об этом Чио Итало.
Голова Керри начала покачиваться из стороны в сторону — как у китайского болванчика.
— Ты не понимаешь, Уинфилд. Я уже сказал об этом Кевину.
— Крыса!
Беспомощный смешок.
— Чио Итало сказал мне, что, если я не найду то, что он хочет, он отправит Кева с таким поручением, что он не вернется. Мило?
— Типично для него.
Они молча сидели рядом.
— Как собирается Кевин использовать твою находку? — спросила наконец Уинфилд сухим, ломким голосом.
— Он получит у Чарли согласие на тот ход, который предложила ты...
— А с какой стати ему вообще обращаться к отцу?
— ...а потом организует заварушку в Делавэре, чтобы спровоцировать власти заморозить активы «Новой эры», и...
— С какой стати моему отцу разговаривать об этом с Кевином, я тебя спрашиваю?
— Он будет говорить с Керри. Ясно? Никто больше не сможет отличить Кевина от Керри. Была синяя метка у Кева под глазом — больше ее нет.
— Отец знает об этом.
— Что?..
— Ты работаешь у очень смышленого парня.
— Но Кев...
— ...теряет время. Только один человек может теперь различить вас. — Она ткнула пальцем себе в грудь.
— Как?
— Это мое дело. Где Кев?
Он пожал плечами.
— Завтра утром он появится в городе. Я обязан уйти на дно, чтобы не мешать ему морочить Чарли.
— Завтра утром... — Ее рука двинулась вниз, от его плеча соскользнула к груди, потеребила правый сосок. — Кев был хорошим учеником?
— О-ох. Не то чтоб дух захватывало, нет.
— Так что с цитатами из классиков у него туго. — Ее лицо горело от возбуждения, не имевшего отношения к страсти. Она начала массировать живот Керри. — «О, что за сети мы плетем, учась впервые лгать...» — пробормотала она.
— Прелесть какая.
— Прелесть? Это абсолютная истина.
— Я про массаж.
— Обожаю интеллектуалов.
Впрочем, как и в большинстве полутропических стран, здесь не любят заглядывать вперед больше чем на день. В этих краях женщины по нескольку раз в день выходят за покупками, в строго определенные лавочки и магазинчики. В Локри был супермаркет — но никто не доверится заведению, где цены написаны на товарах и нельзя поторговаться, выпросить довесок или маленький подарок, пригоршню маслин или пучок зелени, тринадцатое яичко к дюжине или ломтик мортаделлы?
По-настоящему последовательные мужчины использовали воскресенье для создания новых деловых альянсов и измены уже существующим. Если человек был настолько значительным для местной экономики, как Молло, он непременно откладывал дела на воскресенье.
Молло даже для южанина был очень худым и низкорослым — как жокей. Он неизменно носил безрукавку для регби с горизонтальными полосками, и на подбородке у него всегда чернела не менее чем двухдневная щетина. В это воскресенье он потребовал, чтобы лорд Мэйс пришел к нему в немилосердно раннее время — одиннадцать утра. Объяснение было крайне неприятным.
— Он высказался совершенно определенно, — говорил Мэйс. — Манхэттенская вендетта близка его сердцу так же, как и вашему.
— Как дорого обходятся нам эти американские ladri! — рычал Молло. — Америка оказалась хуже джунглей для моих бедных Пино и Мимо!
— Наши партнеры в Америке хорошо знают свою территорию. Они вас не подведут.
— За это придется хорошо заплатить.
— Ну разве не счастье, что у вас есть молчаливый партнер с кошельком наготове?
Молло долго смотрел на него, не пронзительным, «мафиозным» взглядом, а с чисто человеческим любопытством.
— Но это все равно моя вендетта. Тот, кто убил Лукку Чертому, оказал мне услугу. Но человек обязан беречь свою честь. А вам это зачем?
Лорд Мэйс окликнул мальчишку, разносившего на террасе напитки.
— Хотите лимонада?
— Нет, спасибо. А вам это зачем?
— "Nettezza urbana", — процитировал Мэйс девиз на пахучих грузовичках мусорщиков: «Мы хотим сохранить наши города чистыми».
Никто, ни разу, ни при каких обстоятельствах не видел Молло смеющимся. Но тут он улыбнулся.
* * *
Воскресное утро Уинфилд любила проводить в абсолютной праздности. На этот раз ничего не вышло.Правда, отец уже полностью оправился от транквилизаторов и прочей дряни, которой его напичкали в лесной клинике, и ей удалось спровадить его вниз, к Гарнет, освободив пространство для своей личной жизни.
На нее всегда целебно действовало созерцание Крайслер-Билдинг, залитого золотыми солнечными лучами, отбрасывающего длинную тень, как и весь Манхэттен, в своем порыве ввысь. На диване у нее за спиной вытянулся во весь рост Керри. Уинфилд уже привыкла постоянно видеть его длинные ноги и сильные плечи, здесь или в его квартире в Хобокене, и это зрелище казалось ей таким же целебным, как и Крайслер-Билдинг. Как если бы это было изумительно вечная статуя в музейной экспозиции. Она очень надеялась, что Керри тоже нравится на нее смотреть.
Но только не сегодня. Этой ночью статуя слишком долго крутилась, устраиваясь поудобней, чтобы оказывать обычный целебный эффект. Керри никак не мог уснуть. Он ворочался с боку на бок, потом перевернулся на живот, потом на спину. Уинфилд не выдержала.
— Твое тело хочет что-то сказать мне. Может, попробуешь словами?
Керри беспомощно улыбнулся.
— Если я признаюсь, что у меня на уме, ты меня больше не пустишь.
— Я такая непостоянная особа? Слушай, глупыш, если уж я тебя не выставила, когда вообразила, что ты мой брат, вряд ли тебе особенно достанется сейчас.
— У тебя хватает собственных проблем. Винса берут под стражу завтра?
— Во вторник. Мне приказано уйти на дно.
Он сел, не сводя с нее глаз, — длинный, изящный силуэт на фоне залитого солнцем окна.
— Наверное, мне лучше одеться и уйти. — Он потянулся за своими длинными теннисными носками.
— Только после того, как объяснишь, что тебя гложет.
— Меня гложет то, что я самая низкая форма жизни.
Его слова прозвучали неожиданно громко, вырвавшиеся в отчаянном всплеске страдания, как вой испорченных тормозов, нажатых на полном ходу. Уинфилд с удивлением смотрела на болезненную гримасу, исказившую его лицо.
— Господи, парень, с тобой и правда плохо.
Она села позади него и обняла его широкие плечи.
— Выкладывай.
— Я уже сказал... Как еще можно назвать парня, который предает свою девушку и своего дядю?
— Я бы сказала — милый, нормальный американец. Он так яростно дернул носок, что проткнул его большим пальцем, смешно вылезшим наружу.
— Проклятье. Все пропало. Весь проклятый мир!..
— Пока — только один теннисный носок. Давай выкладывай, в чем дело. Пожалуйста.
— Чио Итало.
Уинфилд ущипнула его плечо.
— Если начинаются проблемы, это всегда Чио Итало. Что он от тебя хочет?
Керри удивленно обернулся.
— Ты знаешь?.. — Он немного помолчал. — Он хочет, чтобы я нашел слабое место в «Новой эре», место, куда можно сунуть лом и отмычку и все прибрать к рукам.
Уинфилд, приготовленная к худшему, расслабилась.
— Он заблуждается. Ты не сделаешь этого даже для него.
— Уже сделал.
— Керри!
— В уставе «Новой эры» записано — направлять половину доходов на благотворительность. — Он с отчаянием вздохнул. — Это действительно выглядит подозрительно! Как будто «Новая эра» придумана, чтобы уклониться от уплаты налогов на корпорации.
Уинфилд долго сидела молча, ее сине-зеленые глаза рассеянно блуждали по комнате, микроэлементы в голове перебирали бесчисленные варианты.
— О'кей. В конечном счете, ты оказываешь любезность отцу и Гарнет. Ты нашел уязвимое место в уставе, мы его ликвидируем, уменьшив проценты на благотворительность. Просто не говори об этом Чио Итало.
Голова Керри начала покачиваться из стороны в сторону — как у китайского болванчика.
— Ты не понимаешь, Уинфилд. Я уже сказал об этом Кевину.
— Крыса!
Беспомощный смешок.
— Чио Итало сказал мне, что, если я не найду то, что он хочет, он отправит Кева с таким поручением, что он не вернется. Мило?
— Типично для него.
Они молча сидели рядом.
— Как собирается Кевин использовать твою находку? — спросила наконец Уинфилд сухим, ломким голосом.
— Он получит у Чарли согласие на тот ход, который предложила ты...
— А с какой стати ему вообще обращаться к отцу?
— ...а потом организует заварушку в Делавэре, чтобы спровоцировать власти заморозить активы «Новой эры», и...
— С какой стати моему отцу разговаривать об этом с Кевином, я тебя спрашиваю?
— Он будет говорить с Керри. Ясно? Никто больше не сможет отличить Кевина от Керри. Была синяя метка у Кева под глазом — больше ее нет.
— Отец знает об этом.
— Что?..
— Ты работаешь у очень смышленого парня.
— Но Кев...
— ...теряет время. Только один человек может теперь различить вас. — Она ткнула пальцем себе в грудь.
— Как?
— Это мое дело. Где Кев?
Он пожал плечами.
— Завтра утром он появится в городе. Я обязан уйти на дно, чтобы не мешать ему морочить Чарли.
— Завтра утром... — Ее рука двинулась вниз, от его плеча соскользнула к груди, потеребила правый сосок. — Кев был хорошим учеником?
— О-ох. Не то чтоб дух захватывало, нет.
— Так что с цитатами из классиков у него туго. — Ее лицо горело от возбуждения, не имевшего отношения к страсти. Она начала массировать живот Керри. — «О, что за сети мы плетем, учась впервые лгать...» — пробормотала она.
— Прелесть какая.
— Прелесть? Это абсолютная истина.
— Я про массаж.
— Обожаю интеллектуалов.
Глава 77
Ночь. Сверхмощный катер, выделенный Кохену коммандором Хэкшмидтом, двигался на юго-запад через освещенный луной заливчик под названием Лонг-Бич-Бей. К северу виднелись огни Ориент-Пойнт, к югу тянулась полоса национального парка. Здесь нигде нет места ни для приземления, ни для посадки на воду, подумал Ко-хен. Тем не менее он считал своим долгом проверить каждую дыру, в которой могла бы спрятаться даже двухвесельная лодка. Они сделали U-образный поворот к северо-востоку и через Гардинерз-Бей направились прямо к Плам-Айленд.
Пролив между Пламом и Лонг-Айлендом назывался Плам-Гат[92], вероятно, с намеком на подводное течение. Миновав Плам, они повернули на северо-запад, огибая железные доки Нью-Лондона и скопление верфей чуть выше. Поблизости, в Малфорд-Пойнт, был маленький гражданский аэропорт. До лета он стоял закрытым, но Кохен подозревал, что радиомаяк работает круглый год. Любой самолет в этом районе должен ориентироваться по Малфорду.
— Паркуемся около вон того утеса, — сказал он одному из матросиков.
— Мистер Кохен, судно не паркуют.
— Да? А что с ним делают?
— Причаливают. Ставят на якорь. Пришвартовываются.
Кохен кивнул.
— Видишь тот утес? Остановишь рядом.
— Есть, сэр.
Погода стояла довольно теплая для марта. Почти как в конце апреля — нежный бриз, мягкое покачивание на волнах. Капризно мерцал неполный лунный диск. Они остановились у старенького низкого причала и немного посидели молча, наслаждаясь покоем и мягким теплом. То и дело тонкое облачко закрывало луну на несколько секунд.
Старший матросик начал рассказывать Кохену про Гольфстрим, добавляющий частичку тепла здешним водам перед тем, как пересечь Атлантику и отдохнуть у берегов Западной Шотландии.
Кохен, сидевший на корме, увидел огни где-то в стороне Плама. Но не маяки с блуждающими лучами, а вспышки, складывающиеся в ритмичный узор. Кохен вздохнул и закрыл глаза.
И услышал гул приближающегося самолета.
— Слышишь его?
— Лучше бы я его видел.
— Когда сядет на воду, подаст световой сигнал. Мы ответим.
Никки вытащил из кармана фонарик. Закрыв ладонью стекло, он несколько раз пощелкал, проверяя его.
Свет проникал через его ладонь, окрашиваясь красным. Он спрятал фонарик в карман и выругал себя за дурацкую ошибку — теперь он ничего не увидит в темноте по меньшей мере несколько минут.
Не помог и лунный свет. Гул гидросамолета не становился громче. Не пропустили ли их? Невозможно. Этот пилот не делает ошибок. Тем более не тогда, когда на борту груз стоимостью в несколько миллионов долларов.
Наконец шум моторов стал отчетливей. Никки напряг глаза. Луну, как назло, закрыло облако.
— Дай один выстрел, если...
— Есть!
Две размытые белые дорожки света на воде, две полосы пены... внезапно гул моторов смолк. В отдалении трижды мигнули огни. Никки послал ответные сигналы своим фонарем.
— Отдавай концы, — скомандовал он второму матросу. — И подходи поближе, только очень медленно.
Мощный катер с заглушенным мотором медленно, вслепую скользнул вперед. Секундой позже выглянула из-за облаков луна, иНикки смог разглядеть легкий гидросамолет на двух больших поплавках, с мощным пропеллером, неподвижно сидящим на носу. Боковая дверца скользнула в сторону, и в воду с плеском упал якорь. Пилот, маленький человечек в рыжей куртке-анораке вылез на поплавок и поправил стержень из дюралюминия.
— Привет, — крикнул он. — Заглушите мотор, ребята.
Никки махнул Ларри, и снова наступила тишина. Маленькие волны добродушно шлепали по бортам катера, пока они маневрировали, чтобы закрепиться около поплавка. Где-то вдалеке зажглись два фонарика — погасли, снова зажглись.
— Лучшей ночи и просить не стоило, — заметил он. — Ветра нет. Чудесно.
— Давай начнем, — сказал пилот.
Он забрался в кабину и через минуту вылез, держа в руках большой пакет, завернутый в пластик, размером с коробку из-под телевизора. Ларри Шиу вытянул руки, чтобы схватить пакет на лету.
— Всем стоять на месте!
Оглушительный голос — бычий рев, а не голос. Вспыхнул прожектор, ослепив их всех.
— ФБР. Вы все арестованы!
Никки нагнулся, выхватил свой браунинг и выстрелил. Тяжелый браунинг подпрыгнул в его руке. Прожектор взорвался россыпью стекла.
Пилот из кабины гидросамолета выпустил очередь по приближающемуся моторному катеру. Он держал «ингрэм» глушителем на сгибе руки. Пули жужжали, как осы, впиваясь в катер.
С катера открыли ответный огонь, громкими очередями по три выстрела — из полуавтоматического «армалита», машинально отметил Никки. Ларри куда-то девался, второй матрос-китаец рухнул за борт. Никки ползком перебрался к другому борту и сделал еще два выстрела в сторону полицейского. Он услышал, как пилот пытается поднять якорную цепь гидросамолета.
— Эй! — крикнул ему Никки.
Моторы самолета взвыли. Из полицейского катера поливали очередями его серебристый бок. Ноздри Никки заполнила отвратительная вонь горящего кордита. Гидросамолет безуспешно пытался взлететь.
Воздух прорезал новый звук — пробудился к жизни огромный двойной мотор полицейского катера. Он подошел вплотную к гидросамолету. Никки, не сводя глаз с самолета, выбросил использованную обойму и вставил новую.
Кто-то стоял на борту полицейского катера.
— Руки вверх! — крикнул он. — Бросай оружие, иначе мы тебя протараним!
Никки, держа в руке браунинг, прицелился в смутно видневшуюся фигуру. Луна выглянула из-за облаков и осветила лицо, показавшееся ему знакомым, — какой-то герой-мститель из старого боевика, подумал Никки, и прицелился ему в сердце.
Пролив между Пламом и Лонг-Айлендом назывался Плам-Гат[92], вероятно, с намеком на подводное течение. Миновав Плам, они повернули на северо-запад, огибая железные доки Нью-Лондона и скопление верфей чуть выше. Поблизости, в Малфорд-Пойнт, был маленький гражданский аэропорт. До лета он стоял закрытым, но Кохен подозревал, что радиомаяк работает круглый год. Любой самолет в этом районе должен ориентироваться по Малфорду.
— Паркуемся около вон того утеса, — сказал он одному из матросиков.
— Мистер Кохен, судно не паркуют.
— Да? А что с ним делают?
— Причаливают. Ставят на якорь. Пришвартовываются.
Кохен кивнул.
— Видишь тот утес? Остановишь рядом.
— Есть, сэр.
Погода стояла довольно теплая для марта. Почти как в конце апреля — нежный бриз, мягкое покачивание на волнах. Капризно мерцал неполный лунный диск. Они остановились у старенького низкого причала и немного посидели молча, наслаждаясь покоем и мягким теплом. То и дело тонкое облачко закрывало луну на несколько секунд.
Старший матросик начал рассказывать Кохену про Гольфстрим, добавляющий частичку тепла здешним водам перед тем, как пересечь Атлантику и отдохнуть у берегов Западной Шотландии.
Кохен, сидевший на корме, увидел огни где-то в стороне Плама. Но не маяки с блуждающими лучами, а вспышки, складывающиеся в ритмичный узор. Кохен вздохнул и закрыл глаза.
И услышал гул приближающегося самолета.
* * *
Никки сверился с часами: девять двадцать семь. Совсем неплохо. Он позвал Ларри:— Слышишь его?
— Лучше бы я его видел.
— Когда сядет на воду, подаст световой сигнал. Мы ответим.
Никки вытащил из кармана фонарик. Закрыв ладонью стекло, он несколько раз пощелкал, проверяя его.
Свет проникал через его ладонь, окрашиваясь красным. Он спрятал фонарик в карман и выругал себя за дурацкую ошибку — теперь он ничего не увидит в темноте по меньшей мере несколько минут.
Не помог и лунный свет. Гул гидросамолета не становился громче. Не пропустили ли их? Невозможно. Этот пилот не делает ошибок. Тем более не тогда, когда на борту груз стоимостью в несколько миллионов долларов.
Наконец шум моторов стал отчетливей. Никки напряг глаза. Луну, как назло, закрыло облако.
— Дай один выстрел, если...
— Есть!
Две размытые белые дорожки света на воде, две полосы пены... внезапно гул моторов смолк. В отдалении трижды мигнули огни. Никки послал ответные сигналы своим фонарем.
— Отдавай концы, — скомандовал он второму матросу. — И подходи поближе, только очень медленно.
Мощный катер с заглушенным мотором медленно, вслепую скользнул вперед. Секундой позже выглянула из-за облаков луна, иНикки смог разглядеть легкий гидросамолет на двух больших поплавках, с мощным пропеллером, неподвижно сидящим на носу. Боковая дверца скользнула в сторону, и в воду с плеском упал якорь. Пилот, маленький человечек в рыжей куртке-анораке вылез на поплавок и поправил стержень из дюралюминия.
— Привет, — крикнул он. — Заглушите мотор, ребята.
Никки махнул Ларри, и снова наступила тишина. Маленькие волны добродушно шлепали по бортам катера, пока они маневрировали, чтобы закрепиться около поплавка. Где-то вдалеке зажглись два фонарика — погасли, снова зажглись.
— Лучшей ночи и просить не стоило, — заметил он. — Ветра нет. Чудесно.
— Давай начнем, — сказал пилот.
Он забрался в кабину и через минуту вылез, держа в руках большой пакет, завернутый в пластик, размером с коробку из-под телевизора. Ларри Шиу вытянул руки, чтобы схватить пакет на лету.
— Всем стоять на месте!
Оглушительный голос — бычий рев, а не голос. Вспыхнул прожектор, ослепив их всех.
— ФБР. Вы все арестованы!
Никки нагнулся, выхватил свой браунинг и выстрелил. Тяжелый браунинг подпрыгнул в его руке. Прожектор взорвался россыпью стекла.
Пилот из кабины гидросамолета выпустил очередь по приближающемуся моторному катеру. Он держал «ингрэм» глушителем на сгибе руки. Пули жужжали, как осы, впиваясь в катер.
С катера открыли ответный огонь, громкими очередями по три выстрела — из полуавтоматического «армалита», машинально отметил Никки. Ларри куда-то девался, второй матрос-китаец рухнул за борт. Никки ползком перебрался к другому борту и сделал еще два выстрела в сторону полицейского. Он услышал, как пилот пытается поднять якорную цепь гидросамолета.
— Эй! — крикнул ему Никки.
Моторы самолета взвыли. Из полицейского катера поливали очередями его серебристый бок. Ноздри Никки заполнила отвратительная вонь горящего кордита. Гидросамолет безуспешно пытался взлететь.
Воздух прорезал новый звук — пробудился к жизни огромный двойной мотор полицейского катера. Он подошел вплотную к гидросамолету. Никки, не сводя глаз с самолета, выбросил использованную обойму и вставил новую.
Кто-то стоял на борту полицейского катера.
— Руки вверх! — крикнул он. — Бросай оружие, иначе мы тебя протараним!
Никки, держа в руке браунинг, прицелился в смутно видневшуюся фигуру. Луна выглянула из-за облаков и осветила лицо, показавшееся ему знакомым, — какой-то герой-мститель из старого боевика, подумал Никки, и прицелился ему в сердце.