Поэтому он вступил в местное отделение Общества помощи бывшим заключенным и нанял Уилфреда Джеймса Бойля, вышедшего из тюрьмы Соледад шесть месяцев назад и проклинавшего смертельно надоевшую ему черную работу от и до, с копанием в грязи и смазке. Как он может наслаждаться жизнью, если все время надо оплачивать счета за услуги? Или беспокоиться о получении водительских прав? Как он может расслабиться, если надо раз в месяц пересылать деньги квартирной хозяйке? Разве можно спокойно терпеть сам факт того, что надо платить деньги за то, чтобы переслать эти сволочные деньги? А подоходный налог! В этом году (если ему посчастливится не попасть обратно) он впервые должен будет заполнять справку о доходах. Сама мысль об этом наполняла его такой тоской и яростью, что ему хотелось завизжать, и закричать, и побежать прямо по Коул авеню с расстегнутой ширинкой. Или схватить за задницу первую же бабенку, которая войдет и попросит бензина на два с половиной доллара. Или двинуть по роже первому же гомику, который прикатит на велосипеде и попросит накачать шину.
   Уилфред Джеймс Бойл расстался со своей занудной рабочей семьей в Тулсе, когда ему исполнилось пятнадцать лет. За последующие восемнадцать он побывал в одиннадцати тюрьмах, и худшая из них, Фолсом, была лучше, чем этот занудный дом на Глендейл, где жил Самуэль Биллингс со своей занудной женой и своими занудными детьми и думал при этом, что он в раю (грязном раю для свиней, по мнению Уилфреда Джеймса Бойля). И здесь у Уилфреда Джеймса Бойля, у человека, патологически не приемлющего общественную мораль, хватило ума, чтобы увидеть то, с его точки зрения, уродство, которым гордятся самуэли биллингсы: совесть. Для Уилфреда Джеймса Бойля это было все равно, что родиться хромым и косым, а Самуэль Биллингс надоедал ему своими нравоучениями, о том, как счастлив человек, у которого она есть.
   Как и три четверти рецидивистов с психическими отклонениями, которые проводят большую часть жизни за каменными стенами и колючей проволокой, Уилфред Джеймс Бойл нуждался в своей версии Абсолютного порядка. Который представлялся ему как порядок тюремный. И когда он оказывался во время "отпусков" на улице, то есть жил на свободе между отбытиями наказания, он нуждался в "действии". Отними у меня свободу или дай... "действие". Балдеж. Кураж. Кайф.
   Шульц с Саймоном считали, что вначале у него не было намерения стрелять в Самуэля Биллингса. Вероятно он сменил три покрышки, раза четыре заправил масло, помог отрегулировать мотор и сказал, плевать: свой мотор барахлит. Ему нужна разрядка.
   Вероятно он кинул взгляд на револьвер 38 калибра, принадлежащий Самуэлю Биллингсу, который тот по глупости держал в запертом шкафу, где хранились масляные фильтры и свечи зажигания. По глупости, потому что даже если Самуэль Биллингс и служил квартирмейстером на Гуаме во время прошлой войны и добросовестно посещал все собрания и съезды Американского легиона, он почти наверняка погиб бы еще раньше, вздумай он затеять перестрелку с добросердечным наркоманом, ограбившим его в последний раз.
   Поэтому Шульц с Саймоном думали, что Самуэль Биллингс, перепачканный автосмазкой, с мечтами о куске мяса с картофельным пюре, которым он собирался поужинать, просто не поверил своим глазам, когда вдруг увидел, что Уилфред Джеймс Бойл собирается очистить его сейф и сказать "Прощай, Биллингс".
   Вероятно Самуэль Биллингс пытался отговорить грабителя, и даже если Уилфреду Джеймсу Бойлю удалось бы выразить словами свои чувства о жизни в тюрьме и "действии" на свободе, Самуэль Биллингс вряд ли поверил что его преданный помощник, его протеже, его друг сможет причинить ему зло. Поскольку Уилфред Джеймс Бойл изучал жизнь в одиннадцати очень непростых школах, он не собирался рассказывать копам, что произошло в тот день. Но наверное, когда Самуэль Биллингс понял, что убеждения бесполезны, он попытался выхватить револьвер из рук грабителя. Вероятно не для того, чтобы спасти три тысячи долларов, а для того, чтобы спасти молодого человека.
   Когда Шульц с Саймоном приехали на место происшествия, деньги вместе с Уилфредом Джеймсом Бойлем ехали по дороге на Тихуану, в Мексику, где через две недели он обнаружил, что когда мексиканские копы ловят грабителя, они кидают его в тюрьму, по сравнению с которой Фолсом кажется отелем "Бель Эр". А если ты застрелишь мексиканского коллегу Самуэля Биллингса, тебе предлагают сигарету, завязывают глаза и ставят лицом к стенке. Поэтому Уилфред Джеймс Бойл снова пересек границу в Сан Диего, ограбил еще одну заправочную станцию, попался в руки дорожного патруля и закончил свое путешествие в лапах Шульца и Саймона.
   Револьвер, брошенный Уилфредом Джеймсом Бойлем рядом с умирающим Самуэлем Биллингсом, подобрал первый появившийся на месте преступления полицейский, который любопытства ради открыл и закрыл барабан, что само по себе не было большой бедой, если бы Самуэль Биллингс не скончался через тридцать минут после начала операции. И поэтому Уилфред Джеймс Бойл, будучи единственным свидетелем, утверждал, что хотел лишь ограбить своего работодателя. Босс схватился за револьвер, они начали бороться и произошел случайный выстрел, попавший в живот Самуэлю Биллингсу. Но одну вещь Уилфред Джеймс Бойл в горячке "действия" забыл: старые патроны дали осечку. В барабане оказалось две осечки и одна стреляная гильза. Однако, поскольку первый приехавший полицейский открыл и закрыл барабан, спутав этим порядок стрельбы, Шульцу и Саймону так и не удалось доказать, что Самуэль Биллингс никогда не пытался выстрелить в кошку или крысу (гипотеза защиты), оставив два осечных патрона в барабане. Таким образом, защита уничтожила заявление Шульца и Саймона о том, что Уилфред Джеймс Бойл безжалостно нажал на курок три раза, а три раза - это уже не случайность, Уилфред, малыш.
   Но присяжные, по своему обыкновению, поверили рассказу Уилфреда Джеймса Бойля и оправдали его по пункту обвинения в предумышленном убийстве Самуэля Биллингса. И он сторговался с прокурором: признал себя виновным в краже после того, как судья, страдающий старческим слабоумием всего лишь несколько последних лет, согласился, что Самуэль Биллингс вполне мог стрелять из револьвера по крысам на Коул-авеню, даже когда Шульц встал на свидетельское место и стал умолять присяжных поверить, что крысы, ошивающиеся в это время суток на Коул-авеню, не обязательно усатые и лопоухие, чем чуть не вынудил судью тут же прекратить судебное разбирательство.
   А ведь раньше именно этим судьей так восхищался Шульц. Он с удовольствием вспоминал, как этот же судья наложил штраф в тысячу долларов на сутенера с бульвара Сансет за то, что тот измордовал свою основную девочку, хотя та появилась в суде и сказала, что иногда ей вроде как нравится это дело, потому что оно ее дисциплинирует. Сутенер тогда усмехнулся, пошаркал туфлями на платформе, расстегнул шикарную вельветовую жилетку и залез в карман стапятидесятидолларовой итальянской рубашки из чистого хлопка со словами: "Черт побери, судья, такие деньги я ношу в карма-а-ане!"
   А судья в ответ усмехнулся и сказал: "Теперь залезь в другой карма-а-ан и вынь оттуда 30 дней тюрьмы!"
   Но теперь судья маразмировал, и еще один герой Шульца упал лицом в пыль. То, что особенно врезалось в память Шульцу из дела Биллингса, и о чем даже Саймон вспоминал время от времени, - это Самуэль Биллингс, лежащий на полу заправки. Может быть знакомство с ним после предыдущего ограбления заставило их относиться к нему... по-другому. Изо рта у него текла кровь, лицо посерело, но он неотрывно глядел на маленькую дырочку в своем большом животе со страхом и горечью. А потом он посмотрел на Шульца с незаданным Вопросом в глазах.
   Шульц по цвету крови определил, что пуля внутри срикошетила и ранение очень серьезное, но он лишь похлопывал хозяина заправки по плечу и отвечал на Вопрос ложью: "Тебе не о чем беспокоиться, Сэм. Да ты завтра же будешь на ногах. Это просто царапина. Да, сэр."
   Из головы у Шульца не выходило выражение лица Самуэля Биллингса перед тем, как он потерял сознание. Выражение это говорило: "Ты лжешь."
   - Мне не хочется объяснять миссис Биллингс, почему Уилфреда Джеймса Бойля обвинили всего лишь в воровстве, - сказал Шульц. - Я слишком устал.
   Саймон бросил взгляд на своего напарника, и тот действительно показался ему усталым. Волосы немного отрасли, и он потерял свой воинственный вид.
   - Ты почувствуешь себя лучше после пары стаканчиков в "Сверкающем куполе", - сказал Саймон, съезжая с автострады в полуденный, средней плотности смог.
   - Я в последнее время чувствую себя плохо еще потому, что мы не смогли разобраться с делом Найджела Сент Клера. Мне очень не нравится, что у нас его отобрали.
   - А меня ничто не заставит плохо себя чувствовать, - сказал Саймон. Ничто. Я все равно получаю деньги два раза в месяц. Тебе просто нужно...
   - Мне нужна пенсия, - сказал Шульц. - Жаль, что у меня нет двадцатилетнего стажа. Не знаю, смогу ли я выдержать еще два года.
   - Тебе нужно вправить мозги, парень.
   - Знаешь, что я прочитал в сегодняшней газете? - сказал Шульц ровным и спокойным голосом. - Алфавитный Террорист на суде защищает сам себя. На свидетельском месте стоял священник. В газете говорится, что они со священником затеяли теологический спор. Для меня ничего больше не имеет смысла. Священник - один из тех, кому оторвало ногу бомбой Террориста.
   - Ну и что?
   - А то, что какая разница, если Уилфред Джеймс Бойл получил три года за убийство Сэма Биллингса? Мне нечего сказать миссис Биллингс.
   - Тогда ничего не говори, - огрызнулся Саймон. - Мне в конце концов надоели все эти причитания. Тебе надо вправить мозги. Если будешь и дальше ныть, станешь гомиком, как Глория. Я тебя предупреждаю, парень.
   Поэтому Шульц решил держать свои сомнения и нытье при себе и предложил провести оставшиеся три часа смены в "Сверкающем куполе". Черт возьми, они это заслужили после изнурительного конвоирования Глории Ла Марр.
   Так они и сделали. И, когда они пришли в участок отмечаться, оказалось, что в этот день они переработали шесть часов. Через пять минут после того, как они вошли в пустую комнату своего отдела, дежурный репортер в Центре Паркера ответил на телефонный звонок, и кто-то невнятным голосом назвался сержантом Шульцем из Голливудского участка. Звонивший сказал, что видит неопознанный летающий объект в 300 футах над знаменитой надписью "Голливуд" на холме.
   Когда на следующее утро молодой репортер пришел жаловаться капитану Вуферу на то, что бесполезно гонял по холмам черт знает зачем, Шульц с красными, воспаленными глазами категорически отрицал причастность к телефонному звонку и угрожал подать на газету в суд за клевету.
   Куница пожал плечами и сказал, - Что тут такого особенного? Шульц видит НЛО всякий раз, как выползает из "Сверкающего купола". Интересно, что скажет пресса, когда узнает об этом.
   9. МИСТЕР УИЛЗ.
   Каток для роликобежцев в пятницу вечером оказался даже ярче и кричащей, чем "Сверкающий купол". У Эла Макки разболелась голова в ту же секунду, как они прошли в дверь. Кто-то волнами менял громкость музыки до тех пор, пока стало невозможно отличить рок-группу от бомбардировщика Б-52, и Эл Макки пожалел, что не может улететь. Колебание децибелл было невыносимее, чем тот грохочущий уровень, на котором музыка остановилась.
   Калейдоскопическое мелькание огней ошеломляло. Зеркальные шары были предсказуемы, но непредсказуемым оказалось мастерство катающихся. Они катались по одному, они катались парами: ребята с девушками, девушки с девушками, ребята с ребятами. Они катались тройками и четверками. Некоторые из них были смешанными. Они катались змейкой друг за дружкой, рассыпаясь и собираясь снова, как конькобежцы стародавних времен. Но Маккарти с "Уингс" или "Амброзия" превращали все в безумную чехарду. Роликобежцы должны были оставаться наэлектризованными или погибнуть в столкновении, поэтому они подзаводились каждые 30 минут. Пол в фойе был усеян таблетками всех цветов и размеров, и даже кое-где порошком, хотя "пыль" была не в моде, поскольку копы утверждали, что каждый, кто погиб в перестрелках с ними, был заряжен "ангельской пылью". Дошло до того, что на бульваре стали говорить: когда надоест жизнь и захочется уйти от нее в мир иной, прими "пыль" и выходи на улицу - какой-нибудь коп тебя обязательно пристрелит.
   И конечно же, все пронизывал запах марихуаны. Эл Макки начал ловить кайф лишь от того, что сидел рядом с девушкой, прикуривавшей один "бычок" от другого с того момента, как они с Мартином вошли в зал. Но он и не собирался пересаживаться. На ней были вельветовые шорты и желтая майка, обрезанная в дюйме от естественной линией груди, когда она стояла. Сейчас она сидела. Элу Макки и в голову не приходило пересаживаться.
   Мартин Уэлборн рыскал по катку. Естественно, они с Элом Макки выглядели как копы, потому что из нескольких сотен катающихся они единственные были в костюмах. Но никто, казалось, не обращал на них внимания. Если они нарки, они не стали бы одеваться, как детективы, они бы оделись, как Куница с Хорьком, это здесь знали все. И хотя большинство из всей этой банды роликобежцев в стиле диско принимали наркотики, они не боялись парочки детективов, которые, наверное, работали в ФБР и искали особенно опасных преступников.
   Трудно предположить, насколько особенным он окажется. Вчера, когда Мартин Уэлборн заявил, что, по его мнению, кто-то мог видеть Найджела Сент Клера на стоянке у павильона для боулинга, - и он знает, кто - Эл Макки подумал, что Марти приготовил хороший сюрприз из их старых запасов. В тот момент в словах Марти он увидел здравый смысл, но, как и множество хороших идей, она, кажется, пережила самую себя теперь, когда он сидел здесь, и перед его глазами проносились сотни людей, каждый из которых мог стать нужным им человеком.
   Судя по словам роликобежцев у павильона, стоянка после десяти вечера, когда машины уезжали, была сказочным местом для катания на роликах. Даже при плохом освещении только что уложенный асфальт создавал чувство полета. И еще они говорили, что никто не катался быстрее и позднее "мистера Уилза". Он слыл бесстрашным роликобежцем (без наколенникков, налокотников и напульсников), который носился по стоянке спиной вперед, с приемником на шее, включенным на полную мощность, подпевая Биллу Скаггсу достаточно громко, чтобы вызывать жалобы соседей. И полицейские патрульные машины, вынужденные подъезжать и заставлять его убавить звук. Эл Макки с Мартином Уэлборном уже проверили протоколы опроса на месте и картотеку прозвищ в поисках "мистера Уилза" - "мистера Колёса". Их оказалось трое, и ни один и близко не подходил к описанию их "мистера Уилза": лет пятидесяти пяти, лысый, с венчиком волос вокруг головы, и худее, чем Эл Макки. Что означало: ни один из копов, выезжавших на жалобы жителей возле павильона (и предупреждавших их "мистера Уилза", что он должен приглушить звук) даже не удосужился заполнить протокол опроса во время полуночного выезда. Ленивые ослы! Конечно, они с Марти могли объявить по радио, чтобы роликобежцы сняли парики и шляпы, подумал Эл Макки, и это включало бы почти всех присутствующих. Если и существовал рай для париков и шляп, это был Голливуд, Ю-Эс-Эй, а в особенности такое снимающее различие полов место, как роковый роликовый каток.
   В это время девушка рядом с ним повернулась налево и передала "бычок" своему приятелю сзади. Она оставалась в таком положении, пока он не затянулся пару раз, и вся ее правая грудь выскочила из-под майки. Эл Макки решил, что Марти может бегать по катку хоть всю ночь.
   Повлияла ли на него атмосфера, но Эл Макки начал разбираться в этом летящем и бестолковом цирке. Один неряшливо одетый парень в костюме бездомного шестидесятых годов пронесся прямо перед его глазами, выделывая на ходу сальто. Другие, в костюмах пастельных тонов из магазинов с Родео-драйв, с одинаковыми наколенниками и ботинками зеленого цвета, проделывали потрясающие акробатические номера, ловя в воздухе партнерш или партнеров и при этом избегая столкновения со "змейками" роликобежцев, одетых в черное и в черных расшнурованных и закатанных ботинках, отчего казалось, что их суставы двигаются на шарнирах. Они прорезали себе дорогу, увертывались и, танцуя, объезжали встречных, лавируя на таких скоростях, что столкновение неизбежно закончилось бы увечьем или смертью. Зрелище абсолютно потрясло Эла Макки. Черные молнии даже не задевали других. Они носились, прыгали, крутились, вертелись, ввертывались и вывертывались так близко, что шуршала ткань, когда они пролетали мимо, едва не засасывая всяких разных старых козлов в преследующий их воздушный водоворот.
   А там были и старые козлы, это точно. Вид некоторых из них чуть не разорвал сердце Элу Макки. Начинающие роликобежцы средних лет с кучей золотых цепей и браслетов, уже лет пять, как вышедших из моды, может быть недавно разведенных, как Эл Макки, может быть из долины Сан Фернандо, как Эл Макки, может быть с такой же печальной сексуальной жизнью, как у Эла Макки, (хотя в этом он сомневался), копошились внизу, пытаясь обогнать время. Мартин Уэлборн говорил, что его не злило, как других детективов, когда свидетели-латиноамериканцы портили ему судебное разбирательство из-за своей неспособности воспринимать само понятие времени, потому что таковы их культурные традиции. Мартин Уэлборн говорил, что он завидовал таким людям, потому что время их не пугало.
   Но некоторых из этих старых козлов время наверняка пугало. И их пугали проносящиеся на головокружительной скорости смертоносные "змейки", и Эл Макки загрустил, наблюдая за одним из катающихся козлов, который пытаются ехать задом наперед, чтобы произвести впечатление на одурманенную кокаином секс-бомбу в пластиковом нагруднике и шортах, заползших вверх, до самой "долины мечтаний". Она даже не заметила старого козла, когда один из его неловких поворотов чуть не закончился ударом "черной молнии" на скорости тридцать миль в час. В результате которого он перелетел бы через ограждение и врезался в зеркальную стену, что наверняка отвлекло бы его от мыслей о холмах и долинах и уложило бы в отделение челюстно-лицевой и косметической хирургии. Через некоторое время, когда Эл Макки подумал о возможных последствиях, он смотрел на каток зачарованно, но с опаской.
   Мартин Уэлборн на некоторое время прекратил поиски лысой жерди и увлекся одинокой конькобежкой, занимавшей центральную часть катка и совершенно не замечавшей окружаюшую ее безумную людскую какофонию. Ее волосы были заплетены в пепельного цвета косы, подколотые, чтобы не мешали скользить и кружиться. Балет на роликовых коньках. Мартин Уэлборн не предполагал, что такое возможно. На ней было пенящееся трико, чулки и высокие ботинки. Казалось, что она катается только для себя, глубоко погрузившись в свое занятие. Когда она подъехала к ограждению, чтобы поговорить с кем-то на трибуне, она улыбнулась, и ее зубы оказались такими же белоснежными, как у Мартина Уэлборна, что могло означать их искусственное происхождение, но он обратил внимание, что она почти без грима, а ее широкие брови и тяжелые ресницы совсем не подкрашены. Судя по телу - лет двадцать пять. Улыбка, голос, морщинки вокруг глаз и рта и на прелестной тонкой шее говорили, что по меньшей мере - тридцать пять. Как и все полицейские, Мартин Уэлборн сразу смотрел на руки. Руки говорят о многом и их нельзя скрыть под гримом. В сомнительных случаях они определяют пол, возраст и особенно намерения. Ветераны всегда говорят: следи за руками. Никто тебе ничего не сделает, если следишь за руками.
   А однажды, когда Мартин Уэлборн только начинал в пешем патруле на бульваре Пико, ему пришлось разнимать дерущихся в индейском баре, и он так внимательно следил за руками пьяного индейского воина, что тот лягнул его в пах и уложил на два дня в больницу: исключение, доказывающие правило. Тем не менее, по рукам определяют пол, возраст и, как правило, намерения.
   Судя по рукам, ей было лет сорок, но они были длинные и изящные. Она смотрела на Мартина Уэлборна, но не видела его. Интересно, чем она занимается, замужем или нет. С тех пор, как ушла Паула, ни одна женщина не привлекала его так сильно. Его все время продолжало непреодолимо тянуть к Пауле. Она всегда была для него самой желанной женщиной, и теперь, когда она ушла, все сексуальные мечты, во сне или наяву (а их было немного), были связаны с Паулой. Странно, но он не мучал себя мыслями о Пауле с другими мужчинами. Он думал только о ней и о себе, о том, как должно быть. Тем не менее, он не тешил себя иллюзиями. Она ушла навсегда.
   В этой фигуристке что-то было. Она скользнула обратно в центр катка и возобновила свое нелегкое занятие.
   В этот момент Эл Макки вскочил с места и протолкался к ограждению. Он увидел лысое пугало в ярко-красных коньках, едущее зигзагом сквозь линию девушек, рискнувших кататься "паровозиком". Пугало было достаточно проворным, чтобы проскакивать под руками девушек, державших друг друга за талию. Только иногда они расцеплялись, чтобы дать ему проехать. Похоже, они все его знали и вытягивали руки, чтобы он смог проделать свой кажущийся немыслимым трюк. Некоторые в толпе ему аплодировали.
   Интересно, увидел ли его Марти, подумал Эл Макки, и в ту же секунду еще один 55-летний скелет промелькнул мимо в красно-ржавом дикарском парике, который струился за ним, словно языки пламени. Эл Макки понял, что ржавый тоже может быть лысым. Бесполезно. Когда Эл Макки подошел к ограждению, подальше от смертоносного облака марихуаны и колыхающихся грудей по соседству, кандидатов на "мистера Уилза" оказалось несколько дюжин. Сверхтонкое тело сейчас в моде. Подавляющее большинство присутствующих были почти такими же костлявыми, как Эл Макки. После того, как все эти годы над ним смеялись, он стал модным. До тех пор, пока живет в Голливуде, Ю-Эс-Эй.
   Потом он увидел, что Марти машет ему с другого конца трибуны. Они прошли к бару, взяли по чашке кофе и согласились, что охота бесполезна.
   - Я спросил менеджера и несколько самых ловких роликобежцев, знают ли они "мистера Уилза",- сказал Мартин Уэлборн.- Не повезло.
   - Я разговаривал с несколькими, кто знает "Уилза" или "Уили", и даже с одним, кто знаком с "мистером Уилзом", но по описанию тот и близко не подходит, - сказал Эл Макки.
   - Хочешь сыграть в боулинг?- улыбнулся Мартин Уэлборн.
   - Марти, ты же не хочешь, чтобы мы каждый божий день околачивались возле павильона?
   - Пару вечеров и все, ладно? - сказал Мартин Уэлборн. - Ну, может быть, еще один вечер.
   - Зачем? Еще неизвестно, видел ли вообще что-нибудь этот "мистер Уилз".
   - Какая-то связь может существовать. Он единственное живое существо на той автостоянке, кто бывает там в это время. Кроме Найджела Сент Клера, однажды.
   - Мы ведь не определили наверняка, что Найджел Сент Клер был живым существом, когда прибыл на стоянку, - напомнил ему Эл Макки.
   - Тебе будет очень тяжело доказать, что он покончил самоубийством, усмехнулся Мартин Уэлборн.
   - Я работаю над этой версией! Я работаю над этой версией! - сказал Эл Макки, а та самая девушка в короткой майке в этот момент проехала мимо, извиваясь в танце. - Господи Иисусе! Пошли отсюда, Марти, пока я совсем не свихнулся и не взял пару роликов и не исчез в дыму и пламени, преследуя накокаинившуюся шлюху в обрезанных штанах!
   - Ладно, мой мальчик, поехали домой, - сказал Мартин Уэлборн. - Но по дороге все же остановимся там на несколько минут.
   - О боже!
   - Всего на несколько минут. Может быть, нам повезет.
   Несколько минут превратились в полчаса, А потом в час, как и предполагал Эл Макки. Они сидели в темной машине и глядели на пустую стоянку.
   - Знаешь, Марти, тебе пора прекратить так серьезно относиться к полицейской работе, - сказал он. - В конце концов ты отслужил свои двадцать лет. Ты должен соображать, что к чему.
   - Девятнадцать лет и одиннадцать месяцев, - поправил его Мартин Уэлборн.
   - Поехали по домам. С меня довольно.
   - У тебя впереди суббота с воскресеньем - успеешь восстановиться.
   - Что ты собираешься делать в этот уикенд?
   - Наверное просто отдохну, - сказал Мартин Уэлборн. - Расслаблюсь и отдохну.
   Но в тот момент он еще не знал, что в действительности все будет совсем не так. Телефонный звонок сделает для него этот уикенд самым мучительным за последние годы. Хуже, чем тот уикенд, когда ушла Паула.
   Они увидели, что со стороны Гроуэр-стрит на стоянку въехал роликобежец. Точнее, они заметили тень, двигающуюся быстрее, чем может идти человек. Тень приблизилась, и они увидели, что размерами она отличается от Эла Макки и "мистера Уилза". Она скорее напоминала Орсона Уэллза.
   Кругленький роликобежец сделал несколько восьмерок и попыхтел обратно на Гроуер-стрит, исчезнув в стороне бульвара Голливуд.
   - Да поехали же, Марти! - сказал Эл Макки, и Мартин Уэлборн неохотно кивнул.
   Но когда они приехали в участок, Мартину Уэлборну пришла в голову мысль. - Минуту, Эл. Подожди еще минуту, хорошо?
   - Только одну минуту. Уинг начинает нервничать, если в пятницу я не появляюсь в "Сверкающем куполе" до одиннадцати вечера. Красть у парней вроде Бакмора Фиппса опасно.
   - Дай мне всего минуту, - сказал Мартин Уэлборн, оставляя Эла Макки в пустой комнате, где он начал собирать бумаги в дешевую пластиковую папку и делать записи в журнале. Он уже хотел отметиться на листке уходов и приходов, когда в комнату вбежал Мартин со своей мальчишеской улыбкой, которая, догадался Эл Макки, сделает сегодня Уинга очень несчастным, поставив его перед необходимостью красть у других.