Теперь Хорек задрожал по-настоящему, когда у него начала выкристаллизовываться мысль, что он тоже мог лежать мертвым рядом с доберманом. И чем сильнее он дрожал, тем безумней выглядел.
Когда они подошли к "тойоте", Куница увидел, что высокий прыщавый коп поглаживает пачки денег на заднем сидении. Неожиданно высокий коп обернулся с такими же ополоумевшими глазами, как у Хорька, и сказал:
- Никому не известно, сколько пачек он обронил! Никому не известно, сколько ты подобрал! Никому не известно...
Он прекратил бубнить, когда Хорек энергично кивнул со своей новой улыбкой лунатика и сказал:
- Точно, приятель. Ты все правильно сообразил.
И высокий прыщавый коп, и Куница с недоумением смотрели , как он прохромал ко второму копу, охранявшему "Просто Билла", и прежде чем кто-нибудь успел что-то сказать, выхватил у него ружье своей забинтованной рукой. Куница испугался, что "Просто Биллу" теперь не понадобятся адвокаты и исковые заявления, и залог, и наемные убийцы-азиаты, но вместо того, чтобы размазать "Просто Билла" по кирпичной стене склада, Хорек резко повернулся и наставил ружье на высокого прыщавого копа и сказал:
- Ну-ка, гад, встань к стене. Рядом с этим вонючим бандитом!
- Полегче, напарник, полегче, - увещевал его Куница, а высокий коп перестал гладить деньги и потянулся руками к нижнему краю облаков со словами, - Да я пошутил. Вы что, шуток не понимаете? Это была только шутка!
Но Хорек не понимал шуток, особенно после того, как поглядел в дуло собственного револьвера в руках исступленного убийцы, слышавшего, как Хорек звал маму.
- Полегче, Хорек! Успокойся ты, - умолял Куница.
Затем Хорек медленно расслабился и позволил Кунице взять ружье из своей окровавленной руки, и отдать его окаменевшему молодому копу, который проглотил жевательную резинку и забыл про "Просто Билла", почти потерявшему надежду вылезти из этой передряги живым и попасть в маленькую, уютную, спокойную тюремную камеру.
Когда нарки отъезжали на "тойоте" со своей нетронутой добычей, высокий прыщавый коп все еще повторял:
- Я же пошутил! Вы что, шуток не понимаете?
Затем появилась телевизионная съемочная группа, та самая, что разжаловала больше копов-работяг, чем все капитаны и заместители шефа вместе взятые. Предводителем стаи был хорошо известный в Лос-Анджелесе телерепортер, который за несколько месяцев до этого услышал, что у одной из жертв перестрелки с полицией в нижней части туловища имелось двенадцать ранений, нанесенных из малокалиберного оружия. Убежденный, что у него в руках окончательное доказательство полицейской жестокости, он возвестил об этом в 11-часовых новостях, прибавив, что жертва была ранена, когда уже находилась в руках полиции после перестрелки с копом, расстреливавшим все и вся из своего ружья. Что, естественно, привело к тому, что все городские копоненавистники начали рвать поводки, в точности как теперь уже мертвый доберман, пока не выяснилось, что один патрон с дробью калибром 00 наносит именно такое количество ранений.
Сегодняшнему событию репортер посвятил одну минуту эфира. Копа пырнули ножом, и он упустил бандита. И потерялись 50.000 долларов, заработанных жертвой с огромным трудом. А изображение копов на телеэкране без программки спектакля вряд ли что-нибудь сказало о их роли, поскольку "Просто Билл" был похож на Пэта Буна, а нарки - на отбросы из банды Мэнсона. Скучная история.
Куница жалел Хорька за болезненную резаную рану и видел, что его напарник постарел на три или четыре года за те мгновения кошмарного унижения, когда он звал маму и страдал, что не послушал папу. Поэтому он предложил пойти на стадион и посмотреть финальную игру "Лейкеров". Но оказалось, что они банкроты (после уплаты проезда по мосту и покупки пинты шотландского виски, чтобы не тряслись руки), поэтому на следующий день они поехали в офис команды "Лос-Анджелес Лейкерс" с удостоверениями в руках и сообщили, что в полицейское управление поступила угроза взорвать гранату возле скамейки запасных, если команда выиграет у Доктора Джей и "Филадельфии 76".
Представители команды и службы безопасности стадиона посадили обоих нарков у боковой линии, где они выпендривались, как настоящие знаменитости шоу-бизнеса. Наконец, в последней четверти игры Хорек пересел прямо на скамью, дабы охранить их от несуществующего сумасшедшего с бомбой, и во время жаркой схватки он влез и предложил комбинацию, которая - он это гарантировал - освободит Карема для броска левым крюком и оставит Доктора Джея и всю его команду с носом.
Никто не узнает, последовал ли изумленный тренер "Лейкеров" совету бородатого молодого копа с запахом виски, который бубнил, что недавно выиграл один на один у Доктора У, угрюмого потрошителя. Но Куница с Хорьком были уверены, что именно блестяще разработанная комбинация нарка помогла "Лейкерам" выиграть чемпионат мира по баскетболу.
Постскриптум к описанию этого вечера поступил в то время, как одному из "золотых жучков" возвращали его вещи, которые убийца-азиат выронил, когда Хорек палил в него из револьвера. "Жучок" обнаружил, что ничего не тронуто: ключи, часы и кольца, деньги, бумажник с кредитными карточками и водительскими правами. Но было еще кое-что. По всей вероятности, это обронил убийца, который, по словам "Просто Билла", был ему незнаком, так как он нанял его после краткой встречи в одном из массажных салонов на бульваре Голливуд. ("Просто Билл" отрицал, что они собирались причинить вред старым болванам. Только связали бы и оставили на набережной, где их увидели бы утром рабочие, смывающие птичье дерьмо).
Предметами, которые, как сказал "золотой жучок", выпали не из его карманов, а, по всей видимости, из карманов убегавшего убийцы, были: обыкновенный дверной ключ и клочок бумаги с рабочим телефоном известной голливудской киностудии.
7. ПУСТОЙ СОБОР.
Эта неделя обещала быть очень напряженной и нервной. Уличные чудовища еще не сообразили, где они слышали имя Найджела Сент Клера. Детективы по ограблениям из Центрального управления, заканчивающие дело Просто Билла Бозвелла, только сейчас обнаружили, что дверной ключ и телефон киностудии не принадлежат ему. Поэтому голливудские напарники по расследованию убийств, Эл Макки и Мартин Уэлборн, не продвинулись ни на шаг и делали вид, что занимаются другими своими делами, не терпящими отлагательств. В любой бюрократической структуре чистый стол - плохая примета для его хозяина.
И когда капитан Вуфер совсем недавно возвратился на службу, уяснив для себя, что гусеницы в конце концов не завоевали королевство, детективный отдел посетили охотники за скальпами из отдела внутренних проблем и опросили всех, кто имел возможность подсунуть наркотики в капитанскую трубку. Список подозреваемых включал Глэдис Бракмайер, которая еще не оправилась от стресса, полученного в тот злополучный день. Охотникам за скальпами до смерти надоело, что они никак не могут поймать Куницу с Хорьком для допроса, но после крупного успеха по поимке "Просто Билла" Бозвелла (который тут же вышел на свободу под крупный залог), они стали местными знаменитостями. Даже капитан Вуфер простил им то, что они не являются к следователям из отдела внутренних расследований. Но капитан Вуфер все еще страдал манией преследования и с удовольствием прибил к фок-мачте золотую монету, если бы верил, что это жертвоприношение поможет ему загарпунить мерзавца, так безжалостно его мучающего.
Итак, до тех пор, пока они не получат зацепку в деле Найджела Сент Клера или не испытают озарение, которое осветит им путь , как можно превратить все это в самоубийство, Эл Макки и Мартин Уэлборн решили пролить немного бальзама на свои открытые раны. Одним из самых болезненных и неприятных расследований для Мартина Уэлборна было дело Бонни Ли Брюстер. Самыми эффективно работающими и безусловно самыми беззаботными детективами были те, кто мог отгородиться глухими заборами от эмоционального участия в любом расследовании и закончить его с нетронутыми ограждениями. Усерднее всего они работали над расследованиями, которые с точки зрения босса были наиболее важными, регулярно приходили два раза в месяц за получкой и беспокоились только о делах семейных. При выходе на пенсию они получали свои миниатюрные полицейские жетоны и золотые полицейские удостоверения, наслаждаясь проводами на пенсию, где они выпивали реки спиртного и сплетничали об уже ушедших на пенсию коллегах, работающих теперь начальниками службы безопасности в больших фирмах, в которых загребали по восемьдесят тысяч в год.
Но Мартин Уэлборн был тем самым детективом-середнячком - и в этом он признавался сам - кто никогда не строил никаких ограждений и часто не видел событий в их истинном свете, а теперь, к тому же, ему угрожала опасность потерять чувство юмора. Поэтому в последнее время Эл Макки находился в постоянном напряжении, и у него появилось непреодолимое желание зайти к Мартину домой и перемешать ему перец с корицей или может выбросить все носки в ящик для грязного белья, просто чтобы посмотреть, как Марти на это среагирует.
Еще одна вещь беспокоила Эла Макки: навязчивые, постоянные остановки у собора Св.Вибаны почти каждый раз, когда они ездили в центр, в управление. Более, чем за двадцать лет службы это был первый напарник у Эла Макки, который ходил в церковь по собственному желанию. Это было противоестественно.
Мартин Уэлборн знал, что ему не следует оставаться здесь долго. Эл хочет как можно скорее вернуться в Голливуд. Удивительно, до чего быстро идет время в соборе Св.Вибаны. Он помнил, как посещал здесь мессы в ранний период царствования Иоаннна ХХ, в то время он не пропустил бы богослужения, случись бы ему лежать при смерти. В те дни, когда мессы еще служились на латыни, и не было месс под гитару с обаятельнейшими священниками, предпочитающих лапанье и объятья при завершении мирских служб: "ДАВАЙТЕ ПРЕДЛОЖИМ ДРУГ ДРУГУ СИМВОЛ МИРА!", когда незнакомые люди поворачиваются друг к другу со смущенными или безнадежными лицами, что зависит от степени их умственного развития, и пожимают друг другу руки, а Мартину Уэлборну хотелось бежать оттуда прочь. Как они посмели поставить себя между ним и его богом?! Как могут эти погруженные во мрак невежества монахи не видеть, что выхолащивая идею ритуала, и таинства, и вины, они кастрируют веру. Все, чем является католическая церковь - это ритуал, таинство и чувство вины человека перед богом. Это - самое сущее. Это порядок. Что можно желать большего от бога или человека? Абсолютный порядок.
Пора идти, но он еще не нашел того, за чем пришел. Он встал и посмотрел на второй ряд кресел в пустом соборе. Потом он увидел ее. Сегодня ее оставили на другом ряду. За эту неделю он приходил сюда в третий раз. Однажды вечером он даже зашел после работы. Она была написана карандашом на линованном листке бумаги. Написавшая ее рука была нетвердой и легкой. В записке говорилось: "Никогда не пропускай новену4. Да славится отныне и вовеки веков наисвященнейшее сердце христово. Да помолится за нас наисвященнейшее сердце христово. Матерь божья, наисвятейшая Мария, помолись за нас. Добрая святая Тереза, помолись за нас. Святой Иуда, помощник отчаявшихся, помолись за нас. Один "Отче наш", одна Дева Мария", одна "Славьте Господа" и девять дней новены. Каждый день оставляй копию в церкви. По окончании девяти дней твоя молитва исполнится." Мартин Уэлборн прочел ее дважды, у него появилось искушение прочитать "Отче наш", "Деву Марию" и "Славьте Господа", но он не стал этого делать. Он давно уже не читал молитвы. Он положил записку на то место, откуда взял ее, и вышел из собора к Элу Макки.
Совсем перед тем, как уйти, ему вдруг вспомнился старый кардинал, теперь уже много лет, как покойный. Когда Мартин был молодым патрульным, еще перед тем, как Ватикан полностью разорил веру, ему нравилось ходить на серьезные высочайшие богослужения и слушать григорианский хор. Старый кардинал был твердым, как скала, но, если не возраст, то наследие Ватикана наверняка со временем убило бы его. Мартину Уэлборну никогда не забыть величие старого кардинала, когда он монотонно распевал древние обрядовые латинские молитвы. Один раз он встал на колени и поцеловал перстень на руке у старика. Кардинал носил симпатичные красные шлепанцы.
- На этот раз ты был там двадцать минут, - сказал Эл Макки, когда Мартин Уэлборн рысцой сбежал по ступеням собора Св.Вибаны, обогнув двух спящих алкашей, которых патрульные полицейские как раз собирались погрузить в большой синий фургон, делавший объезд участка.
- Правда? Не может быть.
- Я тебе точно говорю, Марти. Двадцать минут. Что ты там делаешь?
- Ничего. Там очень спокойно.
- Ты молишься или что?
- Да нет, пожалуй.
- Тогда что ты там делаешь? Взламываешь ящик для подаяний? Что?
- Я сижу.
Эл Макки покачал головой и вздохнул, и поехал через Лос-Анджелес стрит на Голливудскую автостраду. Несколько минут они ехали молча, потом Эл Макки произнес, - Не знаю, как тебе сказать... Понимаешь, мне кажется... Марти, мне надо поговорить с тобой на одну тему. - Ну конечно, сын мой, улыбнулся Мартин Уэлборн. Он выглядел исключительно спокойным. В последнее время он всегда выглядел исключительно спокойным. Именно это и заставляло Эла Макки быть исключительно нервным.
- Мы долго работаем напарниками, Марти. Я имею право.
- Какое право, Эл?
- Я имею право вмешиваться в твои дела.
- Вмешивайся.
- У меня...Э-э... есть мнение. Я не прикидываюсь специалистом, но у меня есть мнение. Вот мое мнение: ты должен пойти поговорить кое с кем.
- Кое с кем?
- Может с врачом. Вроде того, с которым мы познакомились в доме у Симпсона. Он хороший парень.
- Психиатр?
- С кем-нибудь, вроде него.
- Что я скажу психиатру?
- Черт побери, Марти, я не знаю! - Элу Макки пришлось ударить по тормозам, потому что какой-то тип впереди сбавил скорость, чтобы поглазеть, как какому-то бедняге выписывают штраф за превышение скорости. Лучше ему, чем мне!
- Я тоже не знаю, Эл, - спокойно сказал Мартин Уэлборн.
- Ладно, ты можешь начать, рассказав, почему тебе нравится висеть вверх ногами, как дохлой рыбине.
- У меня больная спина, Эл. Я ее повредил, помнишь?
- Хорошо, тогда расскажи ему, почему ты ходишь в церковь чаще, чем папа римский.
- Что особенного в том, что я от случая к случаю хожу в церковь? Я же тебе говорю, я не молюсь, если тебя беспокоит именно это. Мне нравится архитектура. Мне хотелось там обвенчаться, но не удалось уладить некоторые вопросы.
- Хорошо, тогда расскажи о своей семейной жизни. Расскажи, как ты переживал, когда ушла Паула. Расскажи, как тяжело ты перенес разъезд.
- А ты разве не переживал, когда разводился два раза, Эл?
Разъезд? Разве кто-нибудь его легко переносит? Стыд. Вина. Угрызения совести... Все довольно обычно, не так ли?
Их машина попала в пробку, и Эл Макки начал терять терпение и беспрестанно сигналить.
- Какого черта ты не пишешь письмо маме, пока здесь стоишь? - заорал он из окошка на водителя передней машины.
- Успокойся, друг мой, - рассмеялся Мартин Уэлборн.- Может быть, это тебе нужен врач. - Мартин Уэлборн увидел древнего филиппинца с алюминиевой палочкой в руках, шагающего со скоростью шесть дюймов за шаг. Представляешь, каково ему?
Эл Макки глубоко вздохнул, провел рукой по лицу и удивился, сколько там собралось влаги. Потом он сказал, - Ну ладно, Марти, у меня кое-что есть, что тебе надо обсудить с психиатром. Ты можешь рассказать, почему все твои стаканы расставлены , словно шахматные фигуры. А твой ящик для специй похож на три ряда шашек. А твои трусы, и носки, и рубашки, кажется, приготовились к параду.
- Разве аккуратность - это болезнь?
- Ты никогда не был таким аккуратным. Никто никогда не был таким аккуратным. В последнее время ты стал немного... слишком аккуратным.
- Я постараюсь быть понеряшливее, если тебе так больше нравится, добродушно сказал Мартин Уэлборн.
- А, пошел ты к черту! - сказал Эл Макки.
- Давай-ка попробуем еще одну версию по Бонни Ли Брюстер, Эл, - сказал Мартин Уэлборн.- Еще разок.
Еще разок... За последние три месяца "еще разок" звучало по крайней мере раз в неделю. Это была еще одна вещь, которую Марти следовало бы обсудить с психиатром. Бонни Ли Брюстер и эти сумасшедшие версии, на которых настаивал Марти и эта старуха-экстрасенс - тетушка Роза.
Она жила на Франклин-авеню в одном из тех домов с привидениями, которые так подходили к ее жизни и работе. Гадание по руке и стеклянному шару и угадывание прошлого в Лос-Анджелесе не запрещены законом, и за это можно даже получать деньги, но в ту же секунду, как экстрасенсы или медиумы делали хотя бы один шаг в будущее и брали за это деньги, они тут же меняли золотые браслеты на стальные, и им предъявлялось обвинение в мошенничестве. Тетушка Роза время от времени нарушала закон, но полиция закрывала на это глаза, поскольку гадалка приходилась очень кстати при расследовании дел о пропавших или убитых детях. Пока что она не сумела попасть в десятку в деле десятилетней Бонни Ли Брюстер, но она регулярно звонила Мартину Уэлборну. Иногда она плакала. Она парила вот здесь, рядом, она плавала в тумане над ее кроватью - фигурка Бонни Ли Брюстер в голубом платьице, белых носочках и с желтой игрушечной булавкой на белом воротничке. А тетушке Розе никто ничего не говорил. Газетчики не знали, потому что по полицейской рации передали неверное описание пропавшей. Ребенок переоделся, но ее мать узнала об этом только через 24 часа. Но тетушка Роза позвонила в отдел Голливудского участка и поговорила с Мартином Уэлборном. И она знала.
Девочку в последний раз видели, когда она разговаривала с мужчиной в двух кварталах от своего дома на Айвар-авеню. В переулке нашли следы крови. Требований о выкупе не поступало. Ничего. Никаких следов ребенка. В прошлом тетушка Роза "нашла" изнасилованное, искалеченное тело одиннадцатилетнего мальчика в дренажной трубе возле речки. В другой раз она "услышала", как плачет и молит о помощи пятилетняя девочка на чердаке коттеджа в Игл-Рок. Тетушка Роза так подробно описала дом и улицу, что полиция без труда нашла его и на чердаке обнаружила прикованную там собственными родителями девочку, имевшую обыкновение ходить во сне.
Поэтому, хотя копы в основном и скептики, не слишком многие в открытую смеялись над тетушкой Розой, и никто не пытался бросить ее за решетку за то, что она иногда рассказывала соседским дамам об их будущем. Эл Макки терпеть не мог гнилого запаха старой ведьмы. Она пахла рыбой, чесноком, луком и кошками. Элу Макки казалось, что у нее живет кошек сто, не меньше, и от одного воспоминания он начал чихать уже за квартал до старого заскорузлого дома со всеми соответствующими театральными причиндалами.
Мартин Уэлборн с уважением относился к тетушке Розе, и она всегда была рада его видеть. Впереди у нее свисал зоб, и она болезненно хромала на толстых, замотанных бинтами ногах. Возраст тетушки Розы не поддавался исчислению, и они даже не могли с уверенностью сказать, белой ли она расы. Эл Макки подозревал, что она евроазиатского происхождения. Но по волосам, выкрашенным в черно-синий цвет, и благодаря двойной подтяжке лица угадать было трудно.
- Знаете, сержант Уэлборн, - сказала старуха, когда они уселись в ее затхлой гостиной, - во вторник вечером я очень ясно ее видела. Я плакала, пока не уснула. Она звала меня, моя дорогая Бонни.
Тетушка Роза всегда называла пропавших детей "своими дорогими".
- Ребенок умер, - сказал Эл Макки.- Там была кровь.
- Она не мертва, сержант Макки! - воскликнула тетушка Роза, и ее голова беспомощно задрожала: наследие последнего инсульта. Зоб дрожал и раскачивался.
- Ну-ну, тетушка Роза, я с вами полностью согласен, - сказал Мартин Уэлборн. - Мне кажется, Бонни жива.
- Да-да, сержант Уэлборн! Она жива и знает, что мы ее ищем!
Пока она говорила, по ногам Эла Макки вдруг проскочила кошка, гоняющая котенка: это заставило его подскочить. Черт бы побрал старую ведьму!
- Ее... не обижают, тетушка Роза? - тихо спросил Мартин Уэлборн.
Тогда старуха заплакала. Она шумно всхлипывала, шмыгала носом и вытирала его рукавом. - Мне кажется, ее обижают, сержант Уэлборн. Она зовет меня, но это похоже на какую-то странную песню сирены. Будто... Будто она хочет, чтобы мы пришли, но вокруг нее опасности. Словно там прячется огнедышащая сила, которая ждет нас, сержант Уэлборн!
- Ребенок мертв, - сказал Эл Макки, но они сделали вид, что не услышали его.
- Ну-ну, тетушка Роза, - сказал Мартин Уэлборн, когда трясучка старухи стала такой сильной, что она расплескала чай.
- Дьявол - это свирепствующий лев, сержант Уэлборн.
- Не знаю, не знаю, тетушка Роза, - успокаивающе сказал Мартин Уэлборн, ласково похлопывая ее по древней, покрытой старческими пятнами руке. - По-моему, он может быть и глупым койотом. Если он вообще существует.
- О, он существует, сержант Уэлборн. Он существует на самом деле.
- Будем надеяться, - сказал Мартин Уэлборн все еще похлопывая старуху по руке. - Жизнь стала бы невыносимой, если бы у нас не было дьявола, не так ли?
Ответом ему был полукашель-полусмешок старухи. Она сказала, - Вы абсолютно правы, сержант Уэлборн. Без дьявола жизнь стала бы адом.
- Если вы услышите или увидите что-нибудь, что-нибудь, о Бонни Ли Брюстер, то позвоните мне, тетушка Роза. В участок или домой. Днем или ночью. В любое время.
- Вы хороший мальчик, сержант Уэлборн, - сказала тетушка Роза. Когда детективы поднялись, ее трясучка уменьшилась.
- Спасибо, но детектив из меня неважный. Мне требуется ваша помощь.
- Мы найдем Бонни, сержант Уэлборн, - сказала тетушка Роза. В свете настольной лампы ее зоб маслянисто отсвечивал. -Нет... Она найдет нас!
Когда они ехали обратно в участок, Эл Макки сказал, - Ну, куда еще хочешь съездить, Марти? Может в отделение для психов в больнице для полицейских-ветеранов? Правда, там мы не найдем так же чокнутого, как твоя тетушка Роза. Может, съездим к астрологу?
- Мне хотелось бы еще раз побывать на автостоянке около боулинга, Эл. Я хочу по ней побродить. Я хочу поговорить со служащими.
- Со служащими? Их уже спрашивали-переспрашивали. Они рано закрылись. Они ничего не видели, Марти. Да Найджел Сент Клер не отличил бы шар для боулинга от слоновьих яиц!
- Ладно, давай просто походим по стоянке. Давай просто ощутим... запах того места.
Вот таким детективом стал Марти, а с точки зрения Эла Макки, детектив должен быть совсем другим. Он сказал, - Марти, преступления раскрывают с помощью дедуктивного мышления. Мистикой пусть занимаются в затемненных спальнях в Лорел-каньоне, где не занятые на съемках актеры ищут свою жизненную силу, погружаясь в ванну с вареньем. Единственный знакомый мне коп, который раскрывает преступления на нюх, работает в аэропорту, и у него четыре лапы, пушистый хвост и противный запах из пасти.
Но Мартин Уэлборн, как обычно, только добродушно посмеялся, а Эл Макки взглянул на его гладкую мальчишескую кожу, едва начинающие седеть волосы и сухие, уверенные руки и понял, что Марти выглядит лет на десять моложе его. И может быть ему, а не Марти, суждено закончить свою жизнь в Лорел-каньоне, в коричневом больничном халате и с волосами, утыканными незабудками. Господи, они с Марти превращаются в ин и ян5 в том, что касается психического здоровья.
Здания висели на фоне красочного многоцветия неба, похожего на предгрозовое. Но это были лишь смертоносные серебристые частички смога. Мартин Уэлборн вышагивал по стоянке, что-то старательно записывая в блокнот, останавливаясь, чтобы осмотреть машины, прохожих, интенсивность движения, а Эл Макки шарахался от эскадронов конькобежцев на роликах, которые летали над мостовой, как привидения в фантазиях тетушки Розы. На некоторых роликобежцах висели наушники, и они дергались под музыку "новой волны" или панк-рока. Вообще-то некоторые из них и одевались, как панки. На одном юноше топорщились спортивные трусы, а тело украшали маскарадные "ножевые раны". Чтобы нанести их на тело, надо не один час потрудиться перед зеркалом с косметическим набором. Он пролетел по стоянке, пританцовывая в стиле диско с несуществующей партнершей. Выше пояса на нем ничего не было, кроме нескольких приклеенных перышек и кожаного лифчика.
Еще один роликобежец, на этот раз женщина, вдруг появилась с западной стороны стоянки - лохматое пятно в ослепительном солнечном свете - и перепрыгнула через мотоцикл "судзуки", прикованный цепью к ограждению. Ребята, катающиеся на роликовых досках, конечно, проделывали какие угодно трюки, но Эл Макки не предполагал, что можно вот так вот прыгать с тяжелыми роликами на ногах. На ней было балетное трико: одна нога полосатая, как зебра, другая ярко-розовая. Выше пояса - прозрачный пластик, под которым она потела, как мышь, на сосках - два пятна в форме маргариток, что делало ее одной из самой скромно одетой представительниц роликобежцев "новой волны" на стоянке.
Эл Макки начал уже испытывать чувство голода, когда заметил, что пятьюдесятью ярдами дальше Марти разговаривал с группой роликобежцев, одетых более традиционно. Разговор длился довольно долго, и к группе подъехали еще несколько человек, чтобы присоединиться к беседе.
За все те годы, что они работали вместе, Эл Макки никогда особенно не понимал своего напарника. Но перед уходом Паулы они ходили друг к другу в гости по крайней мере раз в неделю. Поскольку у него не было детей ни от одной жены, Эл Макки осознавал, что теперь, в начале среднего возраста (боже, как же это отвратительно звучит!) Мартин Уэлборн - единственный человек в мире, который ему небезразличен. Марти был одним из тех людей, про которых невозможно подумать, что они кому-то не нравятся. Даже бывшей жене Марти, Пауле, он должен был когда-то нравиться. Паула Уэлборн была умной, симпатичной женщиной. Эл Макки ненавидел ее всей душой.
Когда они подошли к "тойоте", Куница увидел, что высокий прыщавый коп поглаживает пачки денег на заднем сидении. Неожиданно высокий коп обернулся с такими же ополоумевшими глазами, как у Хорька, и сказал:
- Никому не известно, сколько пачек он обронил! Никому не известно, сколько ты подобрал! Никому не известно...
Он прекратил бубнить, когда Хорек энергично кивнул со своей новой улыбкой лунатика и сказал:
- Точно, приятель. Ты все правильно сообразил.
И высокий прыщавый коп, и Куница с недоумением смотрели , как он прохромал ко второму копу, охранявшему "Просто Билла", и прежде чем кто-нибудь успел что-то сказать, выхватил у него ружье своей забинтованной рукой. Куница испугался, что "Просто Биллу" теперь не понадобятся адвокаты и исковые заявления, и залог, и наемные убийцы-азиаты, но вместо того, чтобы размазать "Просто Билла" по кирпичной стене склада, Хорек резко повернулся и наставил ружье на высокого прыщавого копа и сказал:
- Ну-ка, гад, встань к стене. Рядом с этим вонючим бандитом!
- Полегче, напарник, полегче, - увещевал его Куница, а высокий коп перестал гладить деньги и потянулся руками к нижнему краю облаков со словами, - Да я пошутил. Вы что, шуток не понимаете? Это была только шутка!
Но Хорек не понимал шуток, особенно после того, как поглядел в дуло собственного револьвера в руках исступленного убийцы, слышавшего, как Хорек звал маму.
- Полегче, Хорек! Успокойся ты, - умолял Куница.
Затем Хорек медленно расслабился и позволил Кунице взять ружье из своей окровавленной руки, и отдать его окаменевшему молодому копу, который проглотил жевательную резинку и забыл про "Просто Билла", почти потерявшему надежду вылезти из этой передряги живым и попасть в маленькую, уютную, спокойную тюремную камеру.
Когда нарки отъезжали на "тойоте" со своей нетронутой добычей, высокий прыщавый коп все еще повторял:
- Я же пошутил! Вы что, шуток не понимаете?
Затем появилась телевизионная съемочная группа, та самая, что разжаловала больше копов-работяг, чем все капитаны и заместители шефа вместе взятые. Предводителем стаи был хорошо известный в Лос-Анджелесе телерепортер, который за несколько месяцев до этого услышал, что у одной из жертв перестрелки с полицией в нижней части туловища имелось двенадцать ранений, нанесенных из малокалиберного оружия. Убежденный, что у него в руках окончательное доказательство полицейской жестокости, он возвестил об этом в 11-часовых новостях, прибавив, что жертва была ранена, когда уже находилась в руках полиции после перестрелки с копом, расстреливавшим все и вся из своего ружья. Что, естественно, привело к тому, что все городские копоненавистники начали рвать поводки, в точности как теперь уже мертвый доберман, пока не выяснилось, что один патрон с дробью калибром 00 наносит именно такое количество ранений.
Сегодняшнему событию репортер посвятил одну минуту эфира. Копа пырнули ножом, и он упустил бандита. И потерялись 50.000 долларов, заработанных жертвой с огромным трудом. А изображение копов на телеэкране без программки спектакля вряд ли что-нибудь сказало о их роли, поскольку "Просто Билл" был похож на Пэта Буна, а нарки - на отбросы из банды Мэнсона. Скучная история.
Куница жалел Хорька за болезненную резаную рану и видел, что его напарник постарел на три или четыре года за те мгновения кошмарного унижения, когда он звал маму и страдал, что не послушал папу. Поэтому он предложил пойти на стадион и посмотреть финальную игру "Лейкеров". Но оказалось, что они банкроты (после уплаты проезда по мосту и покупки пинты шотландского виски, чтобы не тряслись руки), поэтому на следующий день они поехали в офис команды "Лос-Анджелес Лейкерс" с удостоверениями в руках и сообщили, что в полицейское управление поступила угроза взорвать гранату возле скамейки запасных, если команда выиграет у Доктора Джей и "Филадельфии 76".
Представители команды и службы безопасности стадиона посадили обоих нарков у боковой линии, где они выпендривались, как настоящие знаменитости шоу-бизнеса. Наконец, в последней четверти игры Хорек пересел прямо на скамью, дабы охранить их от несуществующего сумасшедшего с бомбой, и во время жаркой схватки он влез и предложил комбинацию, которая - он это гарантировал - освободит Карема для броска левым крюком и оставит Доктора Джея и всю его команду с носом.
Никто не узнает, последовал ли изумленный тренер "Лейкеров" совету бородатого молодого копа с запахом виски, который бубнил, что недавно выиграл один на один у Доктора У, угрюмого потрошителя. Но Куница с Хорьком были уверены, что именно блестяще разработанная комбинация нарка помогла "Лейкерам" выиграть чемпионат мира по баскетболу.
Постскриптум к описанию этого вечера поступил в то время, как одному из "золотых жучков" возвращали его вещи, которые убийца-азиат выронил, когда Хорек палил в него из револьвера. "Жучок" обнаружил, что ничего не тронуто: ключи, часы и кольца, деньги, бумажник с кредитными карточками и водительскими правами. Но было еще кое-что. По всей вероятности, это обронил убийца, который, по словам "Просто Билла", был ему незнаком, так как он нанял его после краткой встречи в одном из массажных салонов на бульваре Голливуд. ("Просто Билл" отрицал, что они собирались причинить вред старым болванам. Только связали бы и оставили на набережной, где их увидели бы утром рабочие, смывающие птичье дерьмо).
Предметами, которые, как сказал "золотой жучок", выпали не из его карманов, а, по всей видимости, из карманов убегавшего убийцы, были: обыкновенный дверной ключ и клочок бумаги с рабочим телефоном известной голливудской киностудии.
7. ПУСТОЙ СОБОР.
Эта неделя обещала быть очень напряженной и нервной. Уличные чудовища еще не сообразили, где они слышали имя Найджела Сент Клера. Детективы по ограблениям из Центрального управления, заканчивающие дело Просто Билла Бозвелла, только сейчас обнаружили, что дверной ключ и телефон киностудии не принадлежат ему. Поэтому голливудские напарники по расследованию убийств, Эл Макки и Мартин Уэлборн, не продвинулись ни на шаг и делали вид, что занимаются другими своими делами, не терпящими отлагательств. В любой бюрократической структуре чистый стол - плохая примета для его хозяина.
И когда капитан Вуфер совсем недавно возвратился на службу, уяснив для себя, что гусеницы в конце концов не завоевали королевство, детективный отдел посетили охотники за скальпами из отдела внутренних проблем и опросили всех, кто имел возможность подсунуть наркотики в капитанскую трубку. Список подозреваемых включал Глэдис Бракмайер, которая еще не оправилась от стресса, полученного в тот злополучный день. Охотникам за скальпами до смерти надоело, что они никак не могут поймать Куницу с Хорьком для допроса, но после крупного успеха по поимке "Просто Билла" Бозвелла (который тут же вышел на свободу под крупный залог), они стали местными знаменитостями. Даже капитан Вуфер простил им то, что они не являются к следователям из отдела внутренних расследований. Но капитан Вуфер все еще страдал манией преследования и с удовольствием прибил к фок-мачте золотую монету, если бы верил, что это жертвоприношение поможет ему загарпунить мерзавца, так безжалостно его мучающего.
Итак, до тех пор, пока они не получат зацепку в деле Найджела Сент Клера или не испытают озарение, которое осветит им путь , как можно превратить все это в самоубийство, Эл Макки и Мартин Уэлборн решили пролить немного бальзама на свои открытые раны. Одним из самых болезненных и неприятных расследований для Мартина Уэлборна было дело Бонни Ли Брюстер. Самыми эффективно работающими и безусловно самыми беззаботными детективами были те, кто мог отгородиться глухими заборами от эмоционального участия в любом расследовании и закончить его с нетронутыми ограждениями. Усерднее всего они работали над расследованиями, которые с точки зрения босса были наиболее важными, регулярно приходили два раза в месяц за получкой и беспокоились только о делах семейных. При выходе на пенсию они получали свои миниатюрные полицейские жетоны и золотые полицейские удостоверения, наслаждаясь проводами на пенсию, где они выпивали реки спиртного и сплетничали об уже ушедших на пенсию коллегах, работающих теперь начальниками службы безопасности в больших фирмах, в которых загребали по восемьдесят тысяч в год.
Но Мартин Уэлборн был тем самым детективом-середнячком - и в этом он признавался сам - кто никогда не строил никаких ограждений и часто не видел событий в их истинном свете, а теперь, к тому же, ему угрожала опасность потерять чувство юмора. Поэтому в последнее время Эл Макки находился в постоянном напряжении, и у него появилось непреодолимое желание зайти к Мартину домой и перемешать ему перец с корицей или может выбросить все носки в ящик для грязного белья, просто чтобы посмотреть, как Марти на это среагирует.
Еще одна вещь беспокоила Эла Макки: навязчивые, постоянные остановки у собора Св.Вибаны почти каждый раз, когда они ездили в центр, в управление. Более, чем за двадцать лет службы это был первый напарник у Эла Макки, который ходил в церковь по собственному желанию. Это было противоестественно.
Мартин Уэлборн знал, что ему не следует оставаться здесь долго. Эл хочет как можно скорее вернуться в Голливуд. Удивительно, до чего быстро идет время в соборе Св.Вибаны. Он помнил, как посещал здесь мессы в ранний период царствования Иоаннна ХХ, в то время он не пропустил бы богослужения, случись бы ему лежать при смерти. В те дни, когда мессы еще служились на латыни, и не было месс под гитару с обаятельнейшими священниками, предпочитающих лапанье и объятья при завершении мирских служб: "ДАВАЙТЕ ПРЕДЛОЖИМ ДРУГ ДРУГУ СИМВОЛ МИРА!", когда незнакомые люди поворачиваются друг к другу со смущенными или безнадежными лицами, что зависит от степени их умственного развития, и пожимают друг другу руки, а Мартину Уэлборну хотелось бежать оттуда прочь. Как они посмели поставить себя между ним и его богом?! Как могут эти погруженные во мрак невежества монахи не видеть, что выхолащивая идею ритуала, и таинства, и вины, они кастрируют веру. Все, чем является католическая церковь - это ритуал, таинство и чувство вины человека перед богом. Это - самое сущее. Это порядок. Что можно желать большего от бога или человека? Абсолютный порядок.
Пора идти, но он еще не нашел того, за чем пришел. Он встал и посмотрел на второй ряд кресел в пустом соборе. Потом он увидел ее. Сегодня ее оставили на другом ряду. За эту неделю он приходил сюда в третий раз. Однажды вечером он даже зашел после работы. Она была написана карандашом на линованном листке бумаги. Написавшая ее рука была нетвердой и легкой. В записке говорилось: "Никогда не пропускай новену4. Да славится отныне и вовеки веков наисвященнейшее сердце христово. Да помолится за нас наисвященнейшее сердце христово. Матерь божья, наисвятейшая Мария, помолись за нас. Добрая святая Тереза, помолись за нас. Святой Иуда, помощник отчаявшихся, помолись за нас. Один "Отче наш", одна Дева Мария", одна "Славьте Господа" и девять дней новены. Каждый день оставляй копию в церкви. По окончании девяти дней твоя молитва исполнится." Мартин Уэлборн прочел ее дважды, у него появилось искушение прочитать "Отче наш", "Деву Марию" и "Славьте Господа", но он не стал этого делать. Он давно уже не читал молитвы. Он положил записку на то место, откуда взял ее, и вышел из собора к Элу Макки.
Совсем перед тем, как уйти, ему вдруг вспомнился старый кардинал, теперь уже много лет, как покойный. Когда Мартин был молодым патрульным, еще перед тем, как Ватикан полностью разорил веру, ему нравилось ходить на серьезные высочайшие богослужения и слушать григорианский хор. Старый кардинал был твердым, как скала, но, если не возраст, то наследие Ватикана наверняка со временем убило бы его. Мартину Уэлборну никогда не забыть величие старого кардинала, когда он монотонно распевал древние обрядовые латинские молитвы. Один раз он встал на колени и поцеловал перстень на руке у старика. Кардинал носил симпатичные красные шлепанцы.
- На этот раз ты был там двадцать минут, - сказал Эл Макки, когда Мартин Уэлборн рысцой сбежал по ступеням собора Св.Вибаны, обогнув двух спящих алкашей, которых патрульные полицейские как раз собирались погрузить в большой синий фургон, делавший объезд участка.
- Правда? Не может быть.
- Я тебе точно говорю, Марти. Двадцать минут. Что ты там делаешь?
- Ничего. Там очень спокойно.
- Ты молишься или что?
- Да нет, пожалуй.
- Тогда что ты там делаешь? Взламываешь ящик для подаяний? Что?
- Я сижу.
Эл Макки покачал головой и вздохнул, и поехал через Лос-Анджелес стрит на Голливудскую автостраду. Несколько минут они ехали молча, потом Эл Макки произнес, - Не знаю, как тебе сказать... Понимаешь, мне кажется... Марти, мне надо поговорить с тобой на одну тему. - Ну конечно, сын мой, улыбнулся Мартин Уэлборн. Он выглядел исключительно спокойным. В последнее время он всегда выглядел исключительно спокойным. Именно это и заставляло Эла Макки быть исключительно нервным.
- Мы долго работаем напарниками, Марти. Я имею право.
- Какое право, Эл?
- Я имею право вмешиваться в твои дела.
- Вмешивайся.
- У меня...Э-э... есть мнение. Я не прикидываюсь специалистом, но у меня есть мнение. Вот мое мнение: ты должен пойти поговорить кое с кем.
- Кое с кем?
- Может с врачом. Вроде того, с которым мы познакомились в доме у Симпсона. Он хороший парень.
- Психиатр?
- С кем-нибудь, вроде него.
- Что я скажу психиатру?
- Черт побери, Марти, я не знаю! - Элу Макки пришлось ударить по тормозам, потому что какой-то тип впереди сбавил скорость, чтобы поглазеть, как какому-то бедняге выписывают штраф за превышение скорости. Лучше ему, чем мне!
- Я тоже не знаю, Эл, - спокойно сказал Мартин Уэлборн.
- Ладно, ты можешь начать, рассказав, почему тебе нравится висеть вверх ногами, как дохлой рыбине.
- У меня больная спина, Эл. Я ее повредил, помнишь?
- Хорошо, тогда расскажи ему, почему ты ходишь в церковь чаще, чем папа римский.
- Что особенного в том, что я от случая к случаю хожу в церковь? Я же тебе говорю, я не молюсь, если тебя беспокоит именно это. Мне нравится архитектура. Мне хотелось там обвенчаться, но не удалось уладить некоторые вопросы.
- Хорошо, тогда расскажи о своей семейной жизни. Расскажи, как ты переживал, когда ушла Паула. Расскажи, как тяжело ты перенес разъезд.
- А ты разве не переживал, когда разводился два раза, Эл?
Разъезд? Разве кто-нибудь его легко переносит? Стыд. Вина. Угрызения совести... Все довольно обычно, не так ли?
Их машина попала в пробку, и Эл Макки начал терять терпение и беспрестанно сигналить.
- Какого черта ты не пишешь письмо маме, пока здесь стоишь? - заорал он из окошка на водителя передней машины.
- Успокойся, друг мой, - рассмеялся Мартин Уэлборн.- Может быть, это тебе нужен врач. - Мартин Уэлборн увидел древнего филиппинца с алюминиевой палочкой в руках, шагающего со скоростью шесть дюймов за шаг. Представляешь, каково ему?
Эл Макки глубоко вздохнул, провел рукой по лицу и удивился, сколько там собралось влаги. Потом он сказал, - Ну ладно, Марти, у меня кое-что есть, что тебе надо обсудить с психиатром. Ты можешь рассказать, почему все твои стаканы расставлены , словно шахматные фигуры. А твой ящик для специй похож на три ряда шашек. А твои трусы, и носки, и рубашки, кажется, приготовились к параду.
- Разве аккуратность - это болезнь?
- Ты никогда не был таким аккуратным. Никто никогда не был таким аккуратным. В последнее время ты стал немного... слишком аккуратным.
- Я постараюсь быть понеряшливее, если тебе так больше нравится, добродушно сказал Мартин Уэлборн.
- А, пошел ты к черту! - сказал Эл Макки.
- Давай-ка попробуем еще одну версию по Бонни Ли Брюстер, Эл, - сказал Мартин Уэлборн.- Еще разок.
Еще разок... За последние три месяца "еще разок" звучало по крайней мере раз в неделю. Это была еще одна вещь, которую Марти следовало бы обсудить с психиатром. Бонни Ли Брюстер и эти сумасшедшие версии, на которых настаивал Марти и эта старуха-экстрасенс - тетушка Роза.
Она жила на Франклин-авеню в одном из тех домов с привидениями, которые так подходили к ее жизни и работе. Гадание по руке и стеклянному шару и угадывание прошлого в Лос-Анджелесе не запрещены законом, и за это можно даже получать деньги, но в ту же секунду, как экстрасенсы или медиумы делали хотя бы один шаг в будущее и брали за это деньги, они тут же меняли золотые браслеты на стальные, и им предъявлялось обвинение в мошенничестве. Тетушка Роза время от времени нарушала закон, но полиция закрывала на это глаза, поскольку гадалка приходилась очень кстати при расследовании дел о пропавших или убитых детях. Пока что она не сумела попасть в десятку в деле десятилетней Бонни Ли Брюстер, но она регулярно звонила Мартину Уэлборну. Иногда она плакала. Она парила вот здесь, рядом, она плавала в тумане над ее кроватью - фигурка Бонни Ли Брюстер в голубом платьице, белых носочках и с желтой игрушечной булавкой на белом воротничке. А тетушке Розе никто ничего не говорил. Газетчики не знали, потому что по полицейской рации передали неверное описание пропавшей. Ребенок переоделся, но ее мать узнала об этом только через 24 часа. Но тетушка Роза позвонила в отдел Голливудского участка и поговорила с Мартином Уэлборном. И она знала.
Девочку в последний раз видели, когда она разговаривала с мужчиной в двух кварталах от своего дома на Айвар-авеню. В переулке нашли следы крови. Требований о выкупе не поступало. Ничего. Никаких следов ребенка. В прошлом тетушка Роза "нашла" изнасилованное, искалеченное тело одиннадцатилетнего мальчика в дренажной трубе возле речки. В другой раз она "услышала", как плачет и молит о помощи пятилетняя девочка на чердаке коттеджа в Игл-Рок. Тетушка Роза так подробно описала дом и улицу, что полиция без труда нашла его и на чердаке обнаружила прикованную там собственными родителями девочку, имевшую обыкновение ходить во сне.
Поэтому, хотя копы в основном и скептики, не слишком многие в открытую смеялись над тетушкой Розой, и никто не пытался бросить ее за решетку за то, что она иногда рассказывала соседским дамам об их будущем. Эл Макки терпеть не мог гнилого запаха старой ведьмы. Она пахла рыбой, чесноком, луком и кошками. Элу Макки казалось, что у нее живет кошек сто, не меньше, и от одного воспоминания он начал чихать уже за квартал до старого заскорузлого дома со всеми соответствующими театральными причиндалами.
Мартин Уэлборн с уважением относился к тетушке Розе, и она всегда была рада его видеть. Впереди у нее свисал зоб, и она болезненно хромала на толстых, замотанных бинтами ногах. Возраст тетушки Розы не поддавался исчислению, и они даже не могли с уверенностью сказать, белой ли она расы. Эл Макки подозревал, что она евроазиатского происхождения. Но по волосам, выкрашенным в черно-синий цвет, и благодаря двойной подтяжке лица угадать было трудно.
- Знаете, сержант Уэлборн, - сказала старуха, когда они уселись в ее затхлой гостиной, - во вторник вечером я очень ясно ее видела. Я плакала, пока не уснула. Она звала меня, моя дорогая Бонни.
Тетушка Роза всегда называла пропавших детей "своими дорогими".
- Ребенок умер, - сказал Эл Макки.- Там была кровь.
- Она не мертва, сержант Макки! - воскликнула тетушка Роза, и ее голова беспомощно задрожала: наследие последнего инсульта. Зоб дрожал и раскачивался.
- Ну-ну, тетушка Роза, я с вами полностью согласен, - сказал Мартин Уэлборн. - Мне кажется, Бонни жива.
- Да-да, сержант Уэлборн! Она жива и знает, что мы ее ищем!
Пока она говорила, по ногам Эла Макки вдруг проскочила кошка, гоняющая котенка: это заставило его подскочить. Черт бы побрал старую ведьму!
- Ее... не обижают, тетушка Роза? - тихо спросил Мартин Уэлборн.
Тогда старуха заплакала. Она шумно всхлипывала, шмыгала носом и вытирала его рукавом. - Мне кажется, ее обижают, сержант Уэлборн. Она зовет меня, но это похоже на какую-то странную песню сирены. Будто... Будто она хочет, чтобы мы пришли, но вокруг нее опасности. Словно там прячется огнедышащая сила, которая ждет нас, сержант Уэлборн!
- Ребенок мертв, - сказал Эл Макки, но они сделали вид, что не услышали его.
- Ну-ну, тетушка Роза, - сказал Мартин Уэлборн, когда трясучка старухи стала такой сильной, что она расплескала чай.
- Дьявол - это свирепствующий лев, сержант Уэлборн.
- Не знаю, не знаю, тетушка Роза, - успокаивающе сказал Мартин Уэлборн, ласково похлопывая ее по древней, покрытой старческими пятнами руке. - По-моему, он может быть и глупым койотом. Если он вообще существует.
- О, он существует, сержант Уэлборн. Он существует на самом деле.
- Будем надеяться, - сказал Мартин Уэлборн все еще похлопывая старуху по руке. - Жизнь стала бы невыносимой, если бы у нас не было дьявола, не так ли?
Ответом ему был полукашель-полусмешок старухи. Она сказала, - Вы абсолютно правы, сержант Уэлборн. Без дьявола жизнь стала бы адом.
- Если вы услышите или увидите что-нибудь, что-нибудь, о Бонни Ли Брюстер, то позвоните мне, тетушка Роза. В участок или домой. Днем или ночью. В любое время.
- Вы хороший мальчик, сержант Уэлборн, - сказала тетушка Роза. Когда детективы поднялись, ее трясучка уменьшилась.
- Спасибо, но детектив из меня неважный. Мне требуется ваша помощь.
- Мы найдем Бонни, сержант Уэлборн, - сказала тетушка Роза. В свете настольной лампы ее зоб маслянисто отсвечивал. -Нет... Она найдет нас!
Когда они ехали обратно в участок, Эл Макки сказал, - Ну, куда еще хочешь съездить, Марти? Может в отделение для психов в больнице для полицейских-ветеранов? Правда, там мы не найдем так же чокнутого, как твоя тетушка Роза. Может, съездим к астрологу?
- Мне хотелось бы еще раз побывать на автостоянке около боулинга, Эл. Я хочу по ней побродить. Я хочу поговорить со служащими.
- Со служащими? Их уже спрашивали-переспрашивали. Они рано закрылись. Они ничего не видели, Марти. Да Найджел Сент Клер не отличил бы шар для боулинга от слоновьих яиц!
- Ладно, давай просто походим по стоянке. Давай просто ощутим... запах того места.
Вот таким детективом стал Марти, а с точки зрения Эла Макки, детектив должен быть совсем другим. Он сказал, - Марти, преступления раскрывают с помощью дедуктивного мышления. Мистикой пусть занимаются в затемненных спальнях в Лорел-каньоне, где не занятые на съемках актеры ищут свою жизненную силу, погружаясь в ванну с вареньем. Единственный знакомый мне коп, который раскрывает преступления на нюх, работает в аэропорту, и у него четыре лапы, пушистый хвост и противный запах из пасти.
Но Мартин Уэлборн, как обычно, только добродушно посмеялся, а Эл Макки взглянул на его гладкую мальчишескую кожу, едва начинающие седеть волосы и сухие, уверенные руки и понял, что Марти выглядит лет на десять моложе его. И может быть ему, а не Марти, суждено закончить свою жизнь в Лорел-каньоне, в коричневом больничном халате и с волосами, утыканными незабудками. Господи, они с Марти превращаются в ин и ян5 в том, что касается психического здоровья.
Здания висели на фоне красочного многоцветия неба, похожего на предгрозовое. Но это были лишь смертоносные серебристые частички смога. Мартин Уэлборн вышагивал по стоянке, что-то старательно записывая в блокнот, останавливаясь, чтобы осмотреть машины, прохожих, интенсивность движения, а Эл Макки шарахался от эскадронов конькобежцев на роликах, которые летали над мостовой, как привидения в фантазиях тетушки Розы. На некоторых роликобежцах висели наушники, и они дергались под музыку "новой волны" или панк-рока. Вообще-то некоторые из них и одевались, как панки. На одном юноше топорщились спортивные трусы, а тело украшали маскарадные "ножевые раны". Чтобы нанести их на тело, надо не один час потрудиться перед зеркалом с косметическим набором. Он пролетел по стоянке, пританцовывая в стиле диско с несуществующей партнершей. Выше пояса на нем ничего не было, кроме нескольких приклеенных перышек и кожаного лифчика.
Еще один роликобежец, на этот раз женщина, вдруг появилась с западной стороны стоянки - лохматое пятно в ослепительном солнечном свете - и перепрыгнула через мотоцикл "судзуки", прикованный цепью к ограждению. Ребята, катающиеся на роликовых досках, конечно, проделывали какие угодно трюки, но Эл Макки не предполагал, что можно вот так вот прыгать с тяжелыми роликами на ногах. На ней было балетное трико: одна нога полосатая, как зебра, другая ярко-розовая. Выше пояса - прозрачный пластик, под которым она потела, как мышь, на сосках - два пятна в форме маргариток, что делало ее одной из самой скромно одетой представительниц роликобежцев "новой волны" на стоянке.
Эл Макки начал уже испытывать чувство голода, когда заметил, что пятьюдесятью ярдами дальше Марти разговаривал с группой роликобежцев, одетых более традиционно. Разговор длился довольно долго, и к группе подъехали еще несколько человек, чтобы присоединиться к беседе.
За все те годы, что они работали вместе, Эл Макки никогда особенно не понимал своего напарника. Но перед уходом Паулы они ходили друг к другу в гости по крайней мере раз в неделю. Поскольку у него не было детей ни от одной жены, Эл Макки осознавал, что теперь, в начале среднего возраста (боже, как же это отвратительно звучит!) Мартин Уэлборн - единственный человек в мире, который ему небезразличен. Марти был одним из тех людей, про которых невозможно подумать, что они кому-то не нравятся. Даже бывшей жене Марти, Пауле, он должен был когда-то нравиться. Паула Уэлборн была умной, симпатичной женщиной. Эл Макки ненавидел ее всей душой.