Эл Макки смотрел на Паулу Уэлборн как на одну из тех самых сучек, что всю жизнь считают, что вышли замуж за человека ниже себя, и тут она обнаружила рядом с собой неуверенного в себе молодого копа, перетренированного иезуитами в изучении мертвых языков, мумифицированного философией и умирающей теологией, и все это перемешано в одну дымящуюся паром навозную кучу. Наливай в нее ежедневно по кастрюле чувства вины и увидишь, что вырастет в божьем саду.
Конечно, если бы Паула родилась в местечке Плейнс, штат Джорджия, и подцепила бы самого папу римского, то и тогда она считала бы, что вышла замуж ниже своих возможностей. Такая вот она сука.
Эл Макки изнемогал от жары и тер воспаленные от смога глаза, и думал, что Паула Уэлборн была из тех баб, которые флиртуют с половиной мужчин на вечеринке с коктейлями (никогда с Элом Макки, может быть именно поэтому он и возненавидел ее с самого начала), а потом, когда пьяный лейтенант, или капитан, или командующий пытались ей подыграть (она почти не тратила времени на сержантов), она бежала к Марти и свертывалась калачиком рядом с ним, как большая кошка, и всем видом показывала всей этой банде, что они могут отправляться в "Сверкающий купол" или довольствоваться костями своей старухи.
Она также была одна из тех, кто в те дни между первым разводом Эла Макки и его такой (увы!) короткой женитьбой номер два, когда он чувствовал себя как боксерская груша, набитая яростью и нерешительностью, которую адвокаты гоняли туда-сюда, решая между собой финансовые вопросы, - она иногда снисходила и позволяла Марти пригласить Эла Макки к обеду.
И она достаточно ясно давала понять свое снисхождение в какой-либо момент обеда, когда Марти выходил из комнаты, чтобы помочь дочерям-подросткам, Бабс и Салли, сделать домашнее задание.
И хотя она всегда давала Элу Макки почувствовать, как она относится к приглашениям Марти, не она ли, отправляясь в туалет, часто начинала расстегивать молнию на джинсах еще до того, как выходила из комнаты? Да, вот такая она сука. И тем не менее, в те редкие моменты, когда Мартин Уэлборн заговаривал о ней, он утверждал, что они относительно счастливы, и это продолжалось дотех пор, пока ее кризис среднего возраста не подорвал их семейный корабль и не выкинул Марти к чертовой матери на рифы.
Существовала еще одна проблема, о которой Эл Макки мог только догадываться: религиозный кризис Марти. Марти ушел из семинарии за три года до принятия сана, но он никогда не говорил об этом, как не говорил и о том, как отнеслась его мать к качественному скачку через стену семинарии. Он вообще не заговаривал о религии, хотя родители Эла Макки родились в Ирландии, и он испытывал некоторый интерес к Истинной вере. К счастью, его родители были с Севера. Он ненавидел священников. Подумать только, что бы из него стало, будь он чистокровным ирландцем с воспитанным с детства чувством вины и наследственной дисфункцией энзимов, превращавшей всех кельтов в потенциальных алкоголиков. В последнее время Элу Макки представилась возможность изучить мрачные симптомы этой болезни.
Марти никогда не рассказывал о недобром старом времени, когда он учился у иезуитов, и сопротивлялся всем усилиям Эла Макки разузнать о его прошлом. Эл Макки мог завести разговор на эту тему словами: "Знаешь, мне нравится, как ведет себя этот новый папа римский. Он первый, кто не корчит из себя дворового Ромео".
А Марти улыбнется и скажет: "У него физиономия, как у настоящего гангстера, это точно".
А Эл Макки скажет: "Да, и у него прямой провод с Иисусом Христом".
А Марти скажет: "Да, и он к тому же поляк".
И все. И больше никаких разговоров ни о папской физиономии, ни о религиозном кризисе Марти, который, как догадывался Эл Макки, он переносил очень тяжело. Только один раз Мартин Уэлборн упомянул о своей семье в штате Огайо. Это случилось в День Матери, и Эл Макки как раз заканчивал свою вторую, такую (увы!) короткую семейную жизнь со стервой, которая не только отняла у него уверенность в своей мужской силе, но еще и попрыгала на ней, чтобы надежней раздавить, и к тому же оставила его таким же банкротом, как корпорация "Крайслер".
В тот день Эл Макки принес в дом Уэлборнов букет гвоздик и объяснил Пауле, что есть обычай носить в петлице розовую гвоздику, если мать жива. Если нет - тогда носят белую. Эл Макки никогда не забудет тот день, потому что когда они с Марти ждали, пока Паула с девчонками одеваются к праздничному выходу в ресторан в честь Дня Матери, Эл Макки отломил розовую гвоздику и предложил Марти вдеть ее в петлицу. Эл Макки знал, что мать Марти жива-здорова и живет в Огайо, и тем не менее Марти лишь на мгновение посмотрел на него своими удлиненными карими глазами, и отломил белую, и прикрепил ее к лацкану пиджака. Эл Макки больше никогда не задавал вопросов о матери Мартина Уэлборна.
Марти, кажется, закончил разговор с роликобежцами. Он помахал Элу Макки, который стоял, прислонившись к забору, и наблюдал, как чернокожий мальчишка лавировал между рядами машин. Задом наперед.
Мартин Уэлборн направился к своему напарнику, но тут какой-то парнишка пронесся у него за спиной, и Мартин увидел его угловым зрением, когда тот скрылся за линией крыш стоящих автомобилей. Он был меньше ростом и моложе, чем остальные. У него были светлые волосы, и Мартин Уэлборн вдруг обнаружил, что бежит за ним, огибая машину, чтобы рассмотреть его получше. Парнишка скрылся. Он был похож на Дэнни Мидоуза.
Дэнни Мидоуз назвал его "папой". Он сказал: "Папа?" Это было единственное слово, которое он услышал от Дэнни Мидоуза. "Папа?"
Бабс до сих пор называла его папой. Сэлли будет называть его папой всю жизнь. В этом он был уверен. Хотя она старше Бабс, она никогда не будет называть его "Па". Она никогда не назовет его "Отец".
Никто не назовет его "отец". Даже подумать об этом невозможно:"Отец Уэлборн". Но у церковников самый низкий процент самоубийств, у них и у работников социального обеспечения. Очевидно, добрые деяния удерживают людей от "жевания револьверов". Самый высокий уровень самоубийств у полицейских и врачей. Наверное, чувство такой беспомощности, какое существует у полицейских и врачей, не способствует долгожительству. Девяносто процентов полицейских-самоубийц пользуется огнестрельным оружием. Врачи пользуются оружием больше знакомым их профессии. Каждому свое. Говорят, большинство полицейских, покончивших с жизнью, обладали пассивным характером и неадекватно развитой индивидуальностью. Странно, потому что работа в полиции не привлекает пассивных людей. Насчет неадекватных индивидуальностей он сказать ничего не мог.
Мартин Уэлборн знал трех лос-анджелесских полицейских-женщин, которые сами свели счеты с жизнью. Все три ушли, как настоящие парни. Они "съели дула револьверов". В конце концов они доказали свою мужественность.
Самым ироничным в случаях с теми немногими полицейскими - теми очень немногими, кто выжил после попытки самоубийства, теми абсолютными неудачниками, кто выжил и тем самым показал, что они совершенно не отвечают требованиям службы в полиции, потому что ни один отвечающий требованиям полицейский не выживет после этого мужественного акта - эти выжившие неизменно утверждали, что испытали странную, всеподавляющую тревогу. Тревогу от того, что в следующий момент им, возможно, придется столкнуться с чем-то неизведанным или ужасающим. Самое ироничное заключалось в том, что именно желание испытать неизведанное влекло молодых людей в полицию. Тем не менее, то же самое ощущение было наиболее пугающим для пожилых полицейских, когда они находились на пути к страшному концу. Очень иронично. Одна из женщин-полицейских, покончивших с жизнью, работала напарницей Мартина Уэлборна. Теперь, когда он думал об этом, она и вправду казалась пассивной личностью. Она была застенчивой и очень красивой. У нее были огромные глаза. Совсем, как у Дэнни Мидоуза.
- Марти, очнись ты, ради всего святого, - сказал ему Эл Макки. Марти!
- А?
Между ними нагло проплыл роликобежец со словами, - А ну-ка с дороги, уберите ноги!
- Я умираю от голода, - сказал Эл Маккки.- Поехали, поедим. Господи Иисусе, ты опять стоял посреди стоянки с отсутствующим взглядом. Ты даже не слышишь, когда с тобой разговаривают. Господи Иисусе!
- Извини, Эл, - сказал Мартин Уэлборн. - Я думал...
- Сейчас я угадаю. Ты думал, как нам превратить эту головоломку в самоубийство. Ну, быстро! Как?
- Я думал совсем не о том, - улыбнулся Мартин Уэлборн. - Эти конькобежцы рассказали мне кое-что интересное.
- Мне больше всех понравился парень с волосами, выкрашенными под шахматную доску, - фыркнул Эл Макки. - Я его как-то видел в "Батмене".
- Они мне кое-что рассказали, - сказал Мартин Уэлборн. - Эл, есть один человек, который может знать, что именно делал Найджел Сент Клер на стоянке в ту ночь, когда его убили.
8. ГЛОРИЯ ЛА МАРР.
Сегодня бедный старый Кэл Гринберг работал за всех. Вот такая у него планида: остался один на весь отдел, в то время как остальные гуляли, как хотели. Все начальство укатило на прощальный ланч, устроенный в честь какого-то командующего. Детективы по сексуальным преступлениям, Оззи Мун и Тельма Бернбаум, заболели в один и тот же день и ушли домой (так им и поверили!). Все, кроме шефа полиции и Уолтера Кронкайта6 знали, что Оззи с Тельмой проводят больше времени в Гриффит-парке, воюя с ее резинкой от трусов, чем работают со своими расследованиями. Ничего себе детективы по сексуальным преступлениям! Эксперты - это точно.
А потом двоим полицейским понадобилось пойти и привести какого-то молокососа.
- Я же не малышковый коп, - простонал старый бедный Кэл Гринберг. - Вы не можете его где-нибудь подержать, пока не придет кто-нибудь другой?
- Конечно можем, сержант, - сказал Бакмор Фиппс. - Я могу сбросить этот кусок дерьма с небоскреба "Кэпитол Рекординг", если хотите.
- Я могу выкинуть этот кусок дерьма прямо посередине Голливудской автострады, если хотите, - сказал Гибсон Хэнд.
Тем временем кусок дерьма - двенадцатилетний разбойник и любитель пирожных по имени Сорро Гарсиа - сидел и думал, кто из них: здоровый белый коп или здоровый черный коп - исполнит клятву, данную ими обоими, и пропустит его через большую бетономешалку около магазина "Кауэнга".
Но постепенно до Сорро Гарсиа стало доходить, что у детектива больше власти, чем у двух уличных чудовищ, и что он все же имеет сегодня шанс попасть домой. Сорро Гарсиа состоял кандидатом в банду "Черный паук". Когда он подрастет, он станет полноправным членом, потом "бойцом", и, наконец, когда его с десяток раз ранят пулей и ножом и он станет слишком старым, чтобы драться, он заслужит титул "ветерана".
Как и у многих юнцов из баррио - бедных районов, заселенных выходцами из Латинской Америки - его любым словечком было "почти что". Сорро Гарсиа решил поиграть своими мальчишескими мускулами и показать, что он настоящий мужчина, и он обратился с ответным словом к бедному старому Кэлу Гринбергу.
- Сэр, эти офицеры почти что не предупредили меня о моих правах. И у меня почти что не было времени, чтобы уплатить за пирожные. И я почти что зашел в магазин, как этот фраер пристал ко мне. И он почти что не давал мне ничего объяснить. И я почти что не мог ничего сказать. По-моему, этот фраер не любит мет-сиканцев. Потому что я ему грю, я ему грю: "Вы любите мет-сиканцев?" А он грит: "Не очень". И я вот почти что решил.
Бедный старый Кэл Гринберг вздохнул и, растягивая подтяжки, наклонился над столом.
- Могу я узнать, что ты почти что решил?
- Я почти что решил подать в суд от имени всех мет-сиканцев из "Черного паука" на этот магазин и на всю полицию Лос-Анджелеса.
- Сколько тебе лет? - спросил бедный старый Кэл Гринберг.
- Двенадцать. Почти что.
- Почему ты стал воровать пирожные, разбойник? - спросил бедный старый Кэл Гринберг. - Ты голоден?
- Был. Счас уже нет.
Бакмор Фиппс сел за свободный стол детективов по сексуальным преступлениям и между делом начал листать альбом с фотографиями, надеясь обнаружить снимок голой женщины.
Гибсон Хэнд засунул в рот три жевательные резинки и сказал, - Сорро каждый день ходит в этот проклятущий магазин и исполняет один и тот же номер.
Гибсон Хэнд показал консервный нож и чайную ложечку, конфискованные у разбойника по пирожным.
- Он шатается по магазину и съедает пирожных и мороженого на тысячу долларов, особенно ему нравятся шоколадные, потому что у него хороший вкус. Потом он запивает их двумя ящиками газировки, а потом, пуская газы спереди и сзади, с раздутым животом подходит к кассе и платит несколько центов за какую-нибудь дешевку.
- Единственное, почему эти болваны в магазине ловят таких разбойников, - это потому, что они съедают столько, что становятся зеленого цвета и вроде как выделяются на общем фоне, - добавил Бакмор Фиппс.
А маленький преступник тут же все запомнил. Век живи - век учись. Не будь свиньей и следи за цветом лица. Главное - качество, а не количество.
- Ну зачем ты так делаешь? - спросил бедный старый Кэл Гринберг. - Я слишком старый, чтобы играть в малышкового полицейского. Скажи мне, ты хорошо учишься?
- Конечно, - сказал Сорро Гарсиа. - Думаете, я хочу вырасти и быть тупым, как пол...- тут он осекся и посмотрел, как напряглись желваки у Бакмора Фиппса и как раздулись ноздри у Гибсона Хэнда. - Думаете, я хочу вырасти и быть тупым, как полено, или что?
- Если я отпущу тебя домой, ты обещаешь больше не ходить в этот магазин и не съедать почти что по полтонны пирожных? - спросил бедный старый Кэл Гринберг. Все дело в музыке. Когда в хит-парадах на первых местах стояли "В хорошем настроении" и "Смокинговый переезд", никто не ходил по магазинам и не сжирал шоколадных пирожных на тысячу долларов.
- Меня не отправят в тюрьму для несовершеннолетних? - огорченно воскликнул разбойник по пирожным. Все карлики и коротышки из банды "Черные пауки" побывали в тюрьме для несовершеннолетних. И даже большинство кандидатов. Он попал в затруднительное положение.
- Если я отправлю тебя в тюрьму, ты обещаешь больше не ходить в тот магазин и не съедать по тонне пирожных? - спросил бедный старый Кэл Гринберг.
- Я подумаю, - сказал разбойник по пирожным. - Я б не возражал провести там уикенд.
- А везти тебя придется нам, - криво усмехнулся Бакмор Фиппс, и разбойник сразу понял, на кого он похож: на чудище из "Невероятного человека". На то самое, зеленое.
- По-моему, мне больше не хочется в тюрьму, - сказал разбойник по пирожным. - И в тот магазин я больше не пойду.
Бедный старый Кэл Гринберг прожил достаточно долго, чтобы узнать, что вся жизнь - это один большой компромисс. Он согласился.
- Ладно, договорились. Мы тебя отпускаем домой.
- Домой? Домой? Черт побери! - заревел Гибсон Хэнд, вскакивая на ноги и нависая над съежившимся разбойником, который был не в силах отвести взгляд от оскалившегося черного лица.
- Хрен ему, а не домой! Я отвезу этот жалкий кусок дерьма к магазину "Кауэнга". И буду крутить его в бетономешалке, пока он не станет начинкой для пирожков! А потом засуну его в навозный мешок и пошлю его сезонным рабочим на ферму, чтобы они удобряли им салат. Интересно, как это понравится мексиканскому идиоту Сесару Чавесу, их профсоюзному лидеру? Затем он нагнулся и его оскал застыл у лица мальчишки. - И всякий раз, когда я буду есть лепешки с салатом, я буду вспоминать это маленькое дерьмо и перемалывать его на зубах!
Бедный старый Кэл Гринберг знал, что дрожащий от страха разбойник по пирожным понятия не имел, кто такой Сесар Чавес, но то, что уличное чудовище испугало его до потери интереса к эклерам, уже кое-чего стоило.
- И вот еще что, - добавил детектив. - Если я отпущу тебя домой, ты должен пообещать не подавать в суд на полицию. У нас здесь и так хватает неприятностей.
И пока рассматривалось это дополнительное условие, дверь распахнулась, и ворвались Шульц, Саймон и намного более сложная проблема.
- Гринберг, ты сегодня за начальника смены?
- Наверно, я, - простонал бедный старый Кэл Гринберг. Единственная причина, по которой он давным-давно не ушел на пенсию после тридцати лет выслуги, - это то, что ему пришлось бы сидеть дома со второй женой и не иметь возможности улизнуть на танцы для пожилых людей, где он баловался со своей первой женой, которая после того, как бросила его, превратилась в ту еще штучку.
- Это Глория Ла Марр, - сказал Шульц. - И у нас для тебя громадная проблема.
Их проблема и правда оказалась громадной: примерно шести футов и шести дюймов ростом. Глория Ла Марр была транссексуалкой, которую Шульц и Саймон только что вывезли из Невады по просьбе находящихся в отпуске детективов по ограблениям. Она была естественной блондинкой (по ее собственному утверждению) и у нее была имплантированная грудь приличных размеров, но совсем не соответствующая ее росту. У нее, однако, были отличные ноги, и Шульц, сам ростом в 6 футов 5 дюймов, сказал ей в самолете, что он всегда искал стройные ножки у высоких девушек, но редко находил их. Глория Ла Марр покраснела и попросила Шульца заказать у стюардессы еще один бокал "Кровавой Мэри", а Саймон сел напротив них через проход, с трудом втиснув свои 280 фунтов в малоудобное кресло второго класса, и решил, что Шульцу пора уходить на пенсию по здоровью, поскольку он превращается в гомика.
Но даже Саймон вынужден был признать: Глория Ла Марр имела шикарную пару костылей.
Проблема состояла в том, куда ее сажать. И когда Шульц вывел Глорию Ла Марр из комнаты в женский туалет, во всем пришлось разбираться бедному старому Кэлу Гринбергу.
- Я не вижу никакой проблемы, - сказал бедный старый Кэл Гринберг Саймону, когда слоноподобный детектив снял пиджак спортивного покроя, почесал в паху и помассировал свой полубокс, чтобы восстановить кровообращение после убогих условий полета.
- Это настоящая проблема, Кэл, - шепотом сказал Саймон, убедившись, что Шульц и Глория Ла Марр его не слышат. - Первая проблема возникла, когда мы собирались ехать в аэропорт. Глория отказалась лететь, если ей не разрешат одеть черное вечернее платье и парик а-ля Долли Партон!
- По-моему, платье довольно привлекательное, - пожал плечами бедный старый Кэл Гринберг. Возраст. Мудрость. Компромисс.
- Да? А как тебе понравится два часа ждать самолет в Вегасе вместе с Глорией Ла Марр, когда все на тебя глазеют? А авиакомпании не разрешают надевать наручники на арестованных, а служба безопасности аэропорта следит, чтобы не случилось скандала, когда Глории Ла Марр надо в туалет, а ты не знаешь, в какой туалет ее вести! Как тебе понравится такое положение?
- И что же вы делали?
- Все, что требовала Глория, вот что мы делали. Это лучше, чем ехать на автобусе от самого Вегаса! Или взять напрокат машину и решать те же проблемы каждый раз, как ей захочется отлить. У этой бабы слабый мочевой пузырь.
- Я все еще не вижу, где здесь громадная проблема, - сказал бедный старый Кэл Гринберг, замечая, что от подобных передряг брюки у Саймона начинают протираться в паху. Его толстые, как стволы столетних деревьев, ноги отказывались находиться в одних и тех же брюках два дня подряд.
- Я тебя спрашиваю, как бы тебе понравилось шататься по аэропорту вместе с этой громадиной в черном платье и парике под Долли Партон, да еще на высоких каблуках, которые делают ее семи футов росту? Шульц шел в десяти шагах впереди, а я в пятнадцати футах сзади.
- Похоже, что вы с честью вышли из трудного положения, - сказал бедный старый Кэл Гринберг. - И все же я не вижу...
- Но Шульц в самолете начал кадрить Глорию! - Саймон пододвинул стул поближе к бедному старому Кэлу Гринбергу и зашептал, что очень не понравилось Бакмору Фиппсу, Гибсону Хэнду и особенно Сорро Гарсиа.
- Ну и что? Шульц может попросить у нее номер телефона и встретиться, когда она выйдет из тюрьмы, - сказал бедный старый Кэл Гринберг. Теперь его ничто не удивляло. Коп просит у транссексуалки номер телефона. "Пенсильвания, шесть-пять-ноль-ноль". Где ты, Гленн Миллер?
- Но это же не проблема! - недовольно воскликнул Саймон.
- Ну так прежде, чем я уйду на пенсию - а это будет совсем скоро - ты можешь постараться и рассказать, в чем же все-таки заключается проблема?
- Проблема в том, куда ее сажать.
- Ну так это совсем не проблема, - сказал бедный старый Кэл Гринберг. - Именно это тебя и беспокоит? Послушай, Саймон, мы живем в современном мире. Мне наплевать, звали ли раньше Глорию Ла Марр Слагом Мак-Гуайром. Мне наплевать, играла ли она в профессиональный футбол. Мне наплевать, боксировала ли она с Джоном Фрейзером. И выиграла. Все это происходило, когда она была мужчиной. А сейчас, насколько меня это касается, она всего лишь баба высокого роста. - Он помолчал и подумал, как его красотка разжигает остальных старичков в танцзале "Стардаст". - Я признаю, что Глория выглядит необычно. Но все, что тебе следует помнить, это то, что она просто высокая смешная баба. Поэтому поезжай и сажай ее в СБИ.
Лос-анджелесская женская тюрьма Сибил Бренд Инститьют находится высоко над автострадой Сан Бернардино. Полицейские называют ее "Бабская обитель".
Саймон слушал терпеливо, но с обидой. Когда бедный старый Кэл Гринберг закончил, он сказал, - Теперь я сообщу тебе хорошие новости и плохие новости. Хорошие новости: у Глории действительно хороший набор грудей. И ноги - с ума сойти можно. И у нее нет яиц. Плохие новости: ей еще не сделали вторую операцию. И инструмент у нее на месте!
- Ох, - сказал бедный старый Кэл Гринберг. - Ты уверен?
- Уверен? Я, конечно, туда не лазил и не смотрел, но мне сказали тюремщики в Неваде.
- Черт побери, ну зачем она так сделала?
- Зачем? - зашипел Саймон.- Зачем?
- Да, зачем? - пискнул из своего угла Сорро Гарсиа. Бакмор Фиппс с Гибсоном Хэндом тоже не мигая глядели на Саймона. Все требовали ответа.
- Зачем!? - возмутился Саймон. - Я не знаю, зачем. Какого хрена вы ко мне пристали, разве я мог хоть что-нибудь узнать? Шульц в самолете ее монополизировал. Угощал ее всякими "Кровавыми Мэри". Могу спорить, что она сейчас ссыт там томатным соком! Сидя, конечно.
- В женском туалете, - пробормотал бедный старый Кэл Гринберг. Почему Глория не сделала всю операцию сразу? Мясник над операционным столом вдруг обнаружил, что счет не оплачен? Или Глории жалко было с ним расставаться? Или захотела заиметь худшее из обоих полов? "Белые обрывы Довера". "Пенсильвания, шесть- пять- ноль-ноль".
- В "Бабскую обитель" с инструментом не примут, даже если он не работает, - заметил Гибсон Хэнд.
- Это правда, - согласился бедный старый Кэл Гринберг.
- Но если ты посадишь ее с мужиками, то кончится тем, что все сигареты в тюрьме перейдут к ней, - заметил Бакмор Фиппс.
- Это тоже правда, - согласился бедный старый Кэл Гринберг.
Когда Шульц с Глорией Ла Марр возвратились из туалета, она сама решила проблему. Она сказала, что предпочитает мужскую тюрьму, потому что она такая высокая и женщины будут обращать на нее внимание.
- Но Глория, там же полно животных, - воскликнул Шульц, а Саймон решил взять его с собой в полицейскую академию побегать по стадиону, и попариться, и, может, отмутузить его на борцовском ковре, чтобы как следует вправить ему мозги.
Когда за ней приехали полицейские, чтобы забрать в мужскую тюрьму, Глория трепетала, как огромная колибри, и называла Шульца по имени, и обещала, что признает себя виновной в ограблении (которое произошло до ее перехода в противоположный пол), только чтобы не причинять ему дополнительных хлопот. Она тепло пожала Шульцу руку перед тем, как полицейские надели на нее наручники и увели.
- До свидания, Глория, - печально сказал Шульц.
- До свидания, Гюнтер, - застенчиво сказала Глория.
- Знаете что? - заметил Сорро Гарсиа. - Если эти двое поженятся, у них будут дети такие же огромные, как Кинг Конг, почти что.
После того, как Шульц с Саймоном закончили всю бумажную волокиту связанную с Глорией Ла Марр, они были потрясены, когда обнаружили, что до конца смены осталось еще целых три часа. Саймон сказал Шульцу, что пора кончать с этой поганой эффективностью. Она ужасно удлиняет рабочий день.
Но Шульц, обычно не отстававший от Саймона в занудстве, нытье и всевозможных жалобах, был странно спокоен, пока они ехали из Управления обратно в Голливуд.
- В чем дело? Ты думаешь о Глории? - ухмыльнулся Саймон, оторвавшись от дороги и взглянув на напарника.
- Я думаю о деле Биллингса.
- С какой стати ты о нем вспомнил?
- Никак не выходит из головы.
Самуэль Биллингс был хозяином заправочной колонки. Она стояла на отличном месте, прямо на Коул авеню. Шульц с Саймоном его немного знали, потому что в недалеком прошлом расследовали ограбление, когда какой-то добросердечный грабитель лишь обругал да немного помял Биллингса, а не избил его рукояткой пистолета или ногами, не заколол и не застрелил его. Биллингс зарабатывал около двух тысяч в месяц, и орды вооруженных голливудских мародеров, входили в его положение, и не слишком часто отнимали у него выручку. Самуэль Биллингс был примерным отцом, Оптимистом с большой буквы, членом Ассоциации учителей и родителей. Два его сына учились в колледже, он помогал теще и вообще жил припеваючи. Пока не почувствовал себя виноватым за ту удачу, которая ему выпала, но которая была совсем не удачей, а результатом того, что он вкалывал по шестнадцать часов в те дни, когда считал, что отдыхает.
Конечно, если бы Паула родилась в местечке Плейнс, штат Джорджия, и подцепила бы самого папу римского, то и тогда она считала бы, что вышла замуж ниже своих возможностей. Такая вот она сука.
Эл Макки изнемогал от жары и тер воспаленные от смога глаза, и думал, что Паула Уэлборн была из тех баб, которые флиртуют с половиной мужчин на вечеринке с коктейлями (никогда с Элом Макки, может быть именно поэтому он и возненавидел ее с самого начала), а потом, когда пьяный лейтенант, или капитан, или командующий пытались ей подыграть (она почти не тратила времени на сержантов), она бежала к Марти и свертывалась калачиком рядом с ним, как большая кошка, и всем видом показывала всей этой банде, что они могут отправляться в "Сверкающий купол" или довольствоваться костями своей старухи.
Она также была одна из тех, кто в те дни между первым разводом Эла Макки и его такой (увы!) короткой женитьбой номер два, когда он чувствовал себя как боксерская груша, набитая яростью и нерешительностью, которую адвокаты гоняли туда-сюда, решая между собой финансовые вопросы, - она иногда снисходила и позволяла Марти пригласить Эла Макки к обеду.
И она достаточно ясно давала понять свое снисхождение в какой-либо момент обеда, когда Марти выходил из комнаты, чтобы помочь дочерям-подросткам, Бабс и Салли, сделать домашнее задание.
И хотя она всегда давала Элу Макки почувствовать, как она относится к приглашениям Марти, не она ли, отправляясь в туалет, часто начинала расстегивать молнию на джинсах еще до того, как выходила из комнаты? Да, вот такая она сука. И тем не менее, в те редкие моменты, когда Мартин Уэлборн заговаривал о ней, он утверждал, что они относительно счастливы, и это продолжалось дотех пор, пока ее кризис среднего возраста не подорвал их семейный корабль и не выкинул Марти к чертовой матери на рифы.
Существовала еще одна проблема, о которой Эл Макки мог только догадываться: религиозный кризис Марти. Марти ушел из семинарии за три года до принятия сана, но он никогда не говорил об этом, как не говорил и о том, как отнеслась его мать к качественному скачку через стену семинарии. Он вообще не заговаривал о религии, хотя родители Эла Макки родились в Ирландии, и он испытывал некоторый интерес к Истинной вере. К счастью, его родители были с Севера. Он ненавидел священников. Подумать только, что бы из него стало, будь он чистокровным ирландцем с воспитанным с детства чувством вины и наследственной дисфункцией энзимов, превращавшей всех кельтов в потенциальных алкоголиков. В последнее время Элу Макки представилась возможность изучить мрачные симптомы этой болезни.
Марти никогда не рассказывал о недобром старом времени, когда он учился у иезуитов, и сопротивлялся всем усилиям Эла Макки разузнать о его прошлом. Эл Макки мог завести разговор на эту тему словами: "Знаешь, мне нравится, как ведет себя этот новый папа римский. Он первый, кто не корчит из себя дворового Ромео".
А Марти улыбнется и скажет: "У него физиономия, как у настоящего гангстера, это точно".
А Эл Макки скажет: "Да, и у него прямой провод с Иисусом Христом".
А Марти скажет: "Да, и он к тому же поляк".
И все. И больше никаких разговоров ни о папской физиономии, ни о религиозном кризисе Марти, который, как догадывался Эл Макки, он переносил очень тяжело. Только один раз Мартин Уэлборн упомянул о своей семье в штате Огайо. Это случилось в День Матери, и Эл Макки как раз заканчивал свою вторую, такую (увы!) короткую семейную жизнь со стервой, которая не только отняла у него уверенность в своей мужской силе, но еще и попрыгала на ней, чтобы надежней раздавить, и к тому же оставила его таким же банкротом, как корпорация "Крайслер".
В тот день Эл Макки принес в дом Уэлборнов букет гвоздик и объяснил Пауле, что есть обычай носить в петлице розовую гвоздику, если мать жива. Если нет - тогда носят белую. Эл Макки никогда не забудет тот день, потому что когда они с Марти ждали, пока Паула с девчонками одеваются к праздничному выходу в ресторан в честь Дня Матери, Эл Макки отломил розовую гвоздику и предложил Марти вдеть ее в петлицу. Эл Макки знал, что мать Марти жива-здорова и живет в Огайо, и тем не менее Марти лишь на мгновение посмотрел на него своими удлиненными карими глазами, и отломил белую, и прикрепил ее к лацкану пиджака. Эл Макки больше никогда не задавал вопросов о матери Мартина Уэлборна.
Марти, кажется, закончил разговор с роликобежцами. Он помахал Элу Макки, который стоял, прислонившись к забору, и наблюдал, как чернокожий мальчишка лавировал между рядами машин. Задом наперед.
Мартин Уэлборн направился к своему напарнику, но тут какой-то парнишка пронесся у него за спиной, и Мартин увидел его угловым зрением, когда тот скрылся за линией крыш стоящих автомобилей. Он был меньше ростом и моложе, чем остальные. У него были светлые волосы, и Мартин Уэлборн вдруг обнаружил, что бежит за ним, огибая машину, чтобы рассмотреть его получше. Парнишка скрылся. Он был похож на Дэнни Мидоуза.
Дэнни Мидоуз назвал его "папой". Он сказал: "Папа?" Это было единственное слово, которое он услышал от Дэнни Мидоуза. "Папа?"
Бабс до сих пор называла его папой. Сэлли будет называть его папой всю жизнь. В этом он был уверен. Хотя она старше Бабс, она никогда не будет называть его "Па". Она никогда не назовет его "Отец".
Никто не назовет его "отец". Даже подумать об этом невозможно:"Отец Уэлборн". Но у церковников самый низкий процент самоубийств, у них и у работников социального обеспечения. Очевидно, добрые деяния удерживают людей от "жевания револьверов". Самый высокий уровень самоубийств у полицейских и врачей. Наверное, чувство такой беспомощности, какое существует у полицейских и врачей, не способствует долгожительству. Девяносто процентов полицейских-самоубийц пользуется огнестрельным оружием. Врачи пользуются оружием больше знакомым их профессии. Каждому свое. Говорят, большинство полицейских, покончивших с жизнью, обладали пассивным характером и неадекватно развитой индивидуальностью. Странно, потому что работа в полиции не привлекает пассивных людей. Насчет неадекватных индивидуальностей он сказать ничего не мог.
Мартин Уэлборн знал трех лос-анджелесских полицейских-женщин, которые сами свели счеты с жизнью. Все три ушли, как настоящие парни. Они "съели дула револьверов". В конце концов они доказали свою мужественность.
Самым ироничным в случаях с теми немногими полицейскими - теми очень немногими, кто выжил после попытки самоубийства, теми абсолютными неудачниками, кто выжил и тем самым показал, что они совершенно не отвечают требованиям службы в полиции, потому что ни один отвечающий требованиям полицейский не выживет после этого мужественного акта - эти выжившие неизменно утверждали, что испытали странную, всеподавляющую тревогу. Тревогу от того, что в следующий момент им, возможно, придется столкнуться с чем-то неизведанным или ужасающим. Самое ироничное заключалось в том, что именно желание испытать неизведанное влекло молодых людей в полицию. Тем не менее, то же самое ощущение было наиболее пугающим для пожилых полицейских, когда они находились на пути к страшному концу. Очень иронично. Одна из женщин-полицейских, покончивших с жизнью, работала напарницей Мартина Уэлборна. Теперь, когда он думал об этом, она и вправду казалась пассивной личностью. Она была застенчивой и очень красивой. У нее были огромные глаза. Совсем, как у Дэнни Мидоуза.
- Марти, очнись ты, ради всего святого, - сказал ему Эл Макки. Марти!
- А?
Между ними нагло проплыл роликобежец со словами, - А ну-ка с дороги, уберите ноги!
- Я умираю от голода, - сказал Эл Маккки.- Поехали, поедим. Господи Иисусе, ты опять стоял посреди стоянки с отсутствующим взглядом. Ты даже не слышишь, когда с тобой разговаривают. Господи Иисусе!
- Извини, Эл, - сказал Мартин Уэлборн. - Я думал...
- Сейчас я угадаю. Ты думал, как нам превратить эту головоломку в самоубийство. Ну, быстро! Как?
- Я думал совсем не о том, - улыбнулся Мартин Уэлборн. - Эти конькобежцы рассказали мне кое-что интересное.
- Мне больше всех понравился парень с волосами, выкрашенными под шахматную доску, - фыркнул Эл Макки. - Я его как-то видел в "Батмене".
- Они мне кое-что рассказали, - сказал Мартин Уэлборн. - Эл, есть один человек, который может знать, что именно делал Найджел Сент Клер на стоянке в ту ночь, когда его убили.
8. ГЛОРИЯ ЛА МАРР.
Сегодня бедный старый Кэл Гринберг работал за всех. Вот такая у него планида: остался один на весь отдел, в то время как остальные гуляли, как хотели. Все начальство укатило на прощальный ланч, устроенный в честь какого-то командующего. Детективы по сексуальным преступлениям, Оззи Мун и Тельма Бернбаум, заболели в один и тот же день и ушли домой (так им и поверили!). Все, кроме шефа полиции и Уолтера Кронкайта6 знали, что Оззи с Тельмой проводят больше времени в Гриффит-парке, воюя с ее резинкой от трусов, чем работают со своими расследованиями. Ничего себе детективы по сексуальным преступлениям! Эксперты - это точно.
А потом двоим полицейским понадобилось пойти и привести какого-то молокососа.
- Я же не малышковый коп, - простонал старый бедный Кэл Гринберг. - Вы не можете его где-нибудь подержать, пока не придет кто-нибудь другой?
- Конечно можем, сержант, - сказал Бакмор Фиппс. - Я могу сбросить этот кусок дерьма с небоскреба "Кэпитол Рекординг", если хотите.
- Я могу выкинуть этот кусок дерьма прямо посередине Голливудской автострады, если хотите, - сказал Гибсон Хэнд.
Тем временем кусок дерьма - двенадцатилетний разбойник и любитель пирожных по имени Сорро Гарсиа - сидел и думал, кто из них: здоровый белый коп или здоровый черный коп - исполнит клятву, данную ими обоими, и пропустит его через большую бетономешалку около магазина "Кауэнга".
Но постепенно до Сорро Гарсиа стало доходить, что у детектива больше власти, чем у двух уличных чудовищ, и что он все же имеет сегодня шанс попасть домой. Сорро Гарсиа состоял кандидатом в банду "Черный паук". Когда он подрастет, он станет полноправным членом, потом "бойцом", и, наконец, когда его с десяток раз ранят пулей и ножом и он станет слишком старым, чтобы драться, он заслужит титул "ветерана".
Как и у многих юнцов из баррио - бедных районов, заселенных выходцами из Латинской Америки - его любым словечком было "почти что". Сорро Гарсиа решил поиграть своими мальчишескими мускулами и показать, что он настоящий мужчина, и он обратился с ответным словом к бедному старому Кэлу Гринбергу.
- Сэр, эти офицеры почти что не предупредили меня о моих правах. И у меня почти что не было времени, чтобы уплатить за пирожные. И я почти что зашел в магазин, как этот фраер пристал ко мне. И он почти что не давал мне ничего объяснить. И я почти что не мог ничего сказать. По-моему, этот фраер не любит мет-сиканцев. Потому что я ему грю, я ему грю: "Вы любите мет-сиканцев?" А он грит: "Не очень". И я вот почти что решил.
Бедный старый Кэл Гринберг вздохнул и, растягивая подтяжки, наклонился над столом.
- Могу я узнать, что ты почти что решил?
- Я почти что решил подать в суд от имени всех мет-сиканцев из "Черного паука" на этот магазин и на всю полицию Лос-Анджелеса.
- Сколько тебе лет? - спросил бедный старый Кэл Гринберг.
- Двенадцать. Почти что.
- Почему ты стал воровать пирожные, разбойник? - спросил бедный старый Кэл Гринберг. - Ты голоден?
- Был. Счас уже нет.
Бакмор Фиппс сел за свободный стол детективов по сексуальным преступлениям и между делом начал листать альбом с фотографиями, надеясь обнаружить снимок голой женщины.
Гибсон Хэнд засунул в рот три жевательные резинки и сказал, - Сорро каждый день ходит в этот проклятущий магазин и исполняет один и тот же номер.
Гибсон Хэнд показал консервный нож и чайную ложечку, конфискованные у разбойника по пирожным.
- Он шатается по магазину и съедает пирожных и мороженого на тысячу долларов, особенно ему нравятся шоколадные, потому что у него хороший вкус. Потом он запивает их двумя ящиками газировки, а потом, пуская газы спереди и сзади, с раздутым животом подходит к кассе и платит несколько центов за какую-нибудь дешевку.
- Единственное, почему эти болваны в магазине ловят таких разбойников, - это потому, что они съедают столько, что становятся зеленого цвета и вроде как выделяются на общем фоне, - добавил Бакмор Фиппс.
А маленький преступник тут же все запомнил. Век живи - век учись. Не будь свиньей и следи за цветом лица. Главное - качество, а не количество.
- Ну зачем ты так делаешь? - спросил бедный старый Кэл Гринберг. - Я слишком старый, чтобы играть в малышкового полицейского. Скажи мне, ты хорошо учишься?
- Конечно, - сказал Сорро Гарсиа. - Думаете, я хочу вырасти и быть тупым, как пол...- тут он осекся и посмотрел, как напряглись желваки у Бакмора Фиппса и как раздулись ноздри у Гибсона Хэнда. - Думаете, я хочу вырасти и быть тупым, как полено, или что?
- Если я отпущу тебя домой, ты обещаешь больше не ходить в этот магазин и не съедать почти что по полтонны пирожных? - спросил бедный старый Кэл Гринберг. Все дело в музыке. Когда в хит-парадах на первых местах стояли "В хорошем настроении" и "Смокинговый переезд", никто не ходил по магазинам и не сжирал шоколадных пирожных на тысячу долларов.
- Меня не отправят в тюрьму для несовершеннолетних? - огорченно воскликнул разбойник по пирожным. Все карлики и коротышки из банды "Черные пауки" побывали в тюрьме для несовершеннолетних. И даже большинство кандидатов. Он попал в затруднительное положение.
- Если я отправлю тебя в тюрьму, ты обещаешь больше не ходить в тот магазин и не съедать по тонне пирожных? - спросил бедный старый Кэл Гринберг.
- Я подумаю, - сказал разбойник по пирожным. - Я б не возражал провести там уикенд.
- А везти тебя придется нам, - криво усмехнулся Бакмор Фиппс, и разбойник сразу понял, на кого он похож: на чудище из "Невероятного человека". На то самое, зеленое.
- По-моему, мне больше не хочется в тюрьму, - сказал разбойник по пирожным. - И в тот магазин я больше не пойду.
Бедный старый Кэл Гринберг прожил достаточно долго, чтобы узнать, что вся жизнь - это один большой компромисс. Он согласился.
- Ладно, договорились. Мы тебя отпускаем домой.
- Домой? Домой? Черт побери! - заревел Гибсон Хэнд, вскакивая на ноги и нависая над съежившимся разбойником, который был не в силах отвести взгляд от оскалившегося черного лица.
- Хрен ему, а не домой! Я отвезу этот жалкий кусок дерьма к магазину "Кауэнга". И буду крутить его в бетономешалке, пока он не станет начинкой для пирожков! А потом засуну его в навозный мешок и пошлю его сезонным рабочим на ферму, чтобы они удобряли им салат. Интересно, как это понравится мексиканскому идиоту Сесару Чавесу, их профсоюзному лидеру? Затем он нагнулся и его оскал застыл у лица мальчишки. - И всякий раз, когда я буду есть лепешки с салатом, я буду вспоминать это маленькое дерьмо и перемалывать его на зубах!
Бедный старый Кэл Гринберг знал, что дрожащий от страха разбойник по пирожным понятия не имел, кто такой Сесар Чавес, но то, что уличное чудовище испугало его до потери интереса к эклерам, уже кое-чего стоило.
- И вот еще что, - добавил детектив. - Если я отпущу тебя домой, ты должен пообещать не подавать в суд на полицию. У нас здесь и так хватает неприятностей.
И пока рассматривалось это дополнительное условие, дверь распахнулась, и ворвались Шульц, Саймон и намного более сложная проблема.
- Гринберг, ты сегодня за начальника смены?
- Наверно, я, - простонал бедный старый Кэл Гринберг. Единственная причина, по которой он давным-давно не ушел на пенсию после тридцати лет выслуги, - это то, что ему пришлось бы сидеть дома со второй женой и не иметь возможности улизнуть на танцы для пожилых людей, где он баловался со своей первой женой, которая после того, как бросила его, превратилась в ту еще штучку.
- Это Глория Ла Марр, - сказал Шульц. - И у нас для тебя громадная проблема.
Их проблема и правда оказалась громадной: примерно шести футов и шести дюймов ростом. Глория Ла Марр была транссексуалкой, которую Шульц и Саймон только что вывезли из Невады по просьбе находящихся в отпуске детективов по ограблениям. Она была естественной блондинкой (по ее собственному утверждению) и у нее была имплантированная грудь приличных размеров, но совсем не соответствующая ее росту. У нее, однако, были отличные ноги, и Шульц, сам ростом в 6 футов 5 дюймов, сказал ей в самолете, что он всегда искал стройные ножки у высоких девушек, но редко находил их. Глория Ла Марр покраснела и попросила Шульца заказать у стюардессы еще один бокал "Кровавой Мэри", а Саймон сел напротив них через проход, с трудом втиснув свои 280 фунтов в малоудобное кресло второго класса, и решил, что Шульцу пора уходить на пенсию по здоровью, поскольку он превращается в гомика.
Но даже Саймон вынужден был признать: Глория Ла Марр имела шикарную пару костылей.
Проблема состояла в том, куда ее сажать. И когда Шульц вывел Глорию Ла Марр из комнаты в женский туалет, во всем пришлось разбираться бедному старому Кэлу Гринбергу.
- Я не вижу никакой проблемы, - сказал бедный старый Кэл Гринберг Саймону, когда слоноподобный детектив снял пиджак спортивного покроя, почесал в паху и помассировал свой полубокс, чтобы восстановить кровообращение после убогих условий полета.
- Это настоящая проблема, Кэл, - шепотом сказал Саймон, убедившись, что Шульц и Глория Ла Марр его не слышат. - Первая проблема возникла, когда мы собирались ехать в аэропорт. Глория отказалась лететь, если ей не разрешат одеть черное вечернее платье и парик а-ля Долли Партон!
- По-моему, платье довольно привлекательное, - пожал плечами бедный старый Кэл Гринберг. Возраст. Мудрость. Компромисс.
- Да? А как тебе понравится два часа ждать самолет в Вегасе вместе с Глорией Ла Марр, когда все на тебя глазеют? А авиакомпании не разрешают надевать наручники на арестованных, а служба безопасности аэропорта следит, чтобы не случилось скандала, когда Глории Ла Марр надо в туалет, а ты не знаешь, в какой туалет ее вести! Как тебе понравится такое положение?
- И что же вы делали?
- Все, что требовала Глория, вот что мы делали. Это лучше, чем ехать на автобусе от самого Вегаса! Или взять напрокат машину и решать те же проблемы каждый раз, как ей захочется отлить. У этой бабы слабый мочевой пузырь.
- Я все еще не вижу, где здесь громадная проблема, - сказал бедный старый Кэл Гринберг, замечая, что от подобных передряг брюки у Саймона начинают протираться в паху. Его толстые, как стволы столетних деревьев, ноги отказывались находиться в одних и тех же брюках два дня подряд.
- Я тебя спрашиваю, как бы тебе понравилось шататься по аэропорту вместе с этой громадиной в черном платье и парике под Долли Партон, да еще на высоких каблуках, которые делают ее семи футов росту? Шульц шел в десяти шагах впереди, а я в пятнадцати футах сзади.
- Похоже, что вы с честью вышли из трудного положения, - сказал бедный старый Кэл Гринберг. - И все же я не вижу...
- Но Шульц в самолете начал кадрить Глорию! - Саймон пододвинул стул поближе к бедному старому Кэлу Гринбергу и зашептал, что очень не понравилось Бакмору Фиппсу, Гибсону Хэнду и особенно Сорро Гарсиа.
- Ну и что? Шульц может попросить у нее номер телефона и встретиться, когда она выйдет из тюрьмы, - сказал бедный старый Кэл Гринберг. Теперь его ничто не удивляло. Коп просит у транссексуалки номер телефона. "Пенсильвания, шесть-пять-ноль-ноль". Где ты, Гленн Миллер?
- Но это же не проблема! - недовольно воскликнул Саймон.
- Ну так прежде, чем я уйду на пенсию - а это будет совсем скоро - ты можешь постараться и рассказать, в чем же все-таки заключается проблема?
- Проблема в том, куда ее сажать.
- Ну так это совсем не проблема, - сказал бедный старый Кэл Гринберг. - Именно это тебя и беспокоит? Послушай, Саймон, мы живем в современном мире. Мне наплевать, звали ли раньше Глорию Ла Марр Слагом Мак-Гуайром. Мне наплевать, играла ли она в профессиональный футбол. Мне наплевать, боксировала ли она с Джоном Фрейзером. И выиграла. Все это происходило, когда она была мужчиной. А сейчас, насколько меня это касается, она всего лишь баба высокого роста. - Он помолчал и подумал, как его красотка разжигает остальных старичков в танцзале "Стардаст". - Я признаю, что Глория выглядит необычно. Но все, что тебе следует помнить, это то, что она просто высокая смешная баба. Поэтому поезжай и сажай ее в СБИ.
Лос-анджелесская женская тюрьма Сибил Бренд Инститьют находится высоко над автострадой Сан Бернардино. Полицейские называют ее "Бабская обитель".
Саймон слушал терпеливо, но с обидой. Когда бедный старый Кэл Гринберг закончил, он сказал, - Теперь я сообщу тебе хорошие новости и плохие новости. Хорошие новости: у Глории действительно хороший набор грудей. И ноги - с ума сойти можно. И у нее нет яиц. Плохие новости: ей еще не сделали вторую операцию. И инструмент у нее на месте!
- Ох, - сказал бедный старый Кэл Гринберг. - Ты уверен?
- Уверен? Я, конечно, туда не лазил и не смотрел, но мне сказали тюремщики в Неваде.
- Черт побери, ну зачем она так сделала?
- Зачем? - зашипел Саймон.- Зачем?
- Да, зачем? - пискнул из своего угла Сорро Гарсиа. Бакмор Фиппс с Гибсоном Хэндом тоже не мигая глядели на Саймона. Все требовали ответа.
- Зачем!? - возмутился Саймон. - Я не знаю, зачем. Какого хрена вы ко мне пристали, разве я мог хоть что-нибудь узнать? Шульц в самолете ее монополизировал. Угощал ее всякими "Кровавыми Мэри". Могу спорить, что она сейчас ссыт там томатным соком! Сидя, конечно.
- В женском туалете, - пробормотал бедный старый Кэл Гринберг. Почему Глория не сделала всю операцию сразу? Мясник над операционным столом вдруг обнаружил, что счет не оплачен? Или Глории жалко было с ним расставаться? Или захотела заиметь худшее из обоих полов? "Белые обрывы Довера". "Пенсильвания, шесть- пять- ноль-ноль".
- В "Бабскую обитель" с инструментом не примут, даже если он не работает, - заметил Гибсон Хэнд.
- Это правда, - согласился бедный старый Кэл Гринберг.
- Но если ты посадишь ее с мужиками, то кончится тем, что все сигареты в тюрьме перейдут к ней, - заметил Бакмор Фиппс.
- Это тоже правда, - согласился бедный старый Кэл Гринберг.
Когда Шульц с Глорией Ла Марр возвратились из туалета, она сама решила проблему. Она сказала, что предпочитает мужскую тюрьму, потому что она такая высокая и женщины будут обращать на нее внимание.
- Но Глория, там же полно животных, - воскликнул Шульц, а Саймон решил взять его с собой в полицейскую академию побегать по стадиону, и попариться, и, может, отмутузить его на борцовском ковре, чтобы как следует вправить ему мозги.
Когда за ней приехали полицейские, чтобы забрать в мужскую тюрьму, Глория трепетала, как огромная колибри, и называла Шульца по имени, и обещала, что признает себя виновной в ограблении (которое произошло до ее перехода в противоположный пол), только чтобы не причинять ему дополнительных хлопот. Она тепло пожала Шульцу руку перед тем, как полицейские надели на нее наручники и увели.
- До свидания, Глория, - печально сказал Шульц.
- До свидания, Гюнтер, - застенчиво сказала Глория.
- Знаете что? - заметил Сорро Гарсиа. - Если эти двое поженятся, у них будут дети такие же огромные, как Кинг Конг, почти что.
После того, как Шульц с Саймоном закончили всю бумажную волокиту связанную с Глорией Ла Марр, они были потрясены, когда обнаружили, что до конца смены осталось еще целых три часа. Саймон сказал Шульцу, что пора кончать с этой поганой эффективностью. Она ужасно удлиняет рабочий день.
Но Шульц, обычно не отстававший от Саймона в занудстве, нытье и всевозможных жалобах, был странно спокоен, пока они ехали из Управления обратно в Голливуд.
- В чем дело? Ты думаешь о Глории? - ухмыльнулся Саймон, оторвавшись от дороги и взглянув на напарника.
- Я думаю о деле Биллингса.
- С какой стати ты о нем вспомнил?
- Никак не выходит из головы.
Самуэль Биллингс был хозяином заправочной колонки. Она стояла на отличном месте, прямо на Коул авеню. Шульц с Саймоном его немного знали, потому что в недалеком прошлом расследовали ограбление, когда какой-то добросердечный грабитель лишь обругал да немного помял Биллингса, а не избил его рукояткой пистолета или ногами, не заколол и не застрелил его. Биллингс зарабатывал около двух тысяч в месяц, и орды вооруженных голливудских мародеров, входили в его положение, и не слишком часто отнимали у него выручку. Самуэль Биллингс был примерным отцом, Оптимистом с большой буквы, членом Ассоциации учителей и родителей. Два его сына учились в колледже, он помогал теще и вообще жил припеваючи. Пока не почувствовал себя виноватым за ту удачу, которая ему выпала, но которая была совсем не удачей, а результатом того, что он вкалывал по шестнадцать часов в те дни, когда считал, что отдыхает.