Устьянцев Виктор. Автономное плавание

   И все-таки она нравилась ему. Он не мог бы сказать сейчас, чем именно ему нравится его работа. Во всяком случае, тут было нечто большее, чем привычка. Призвание? Нет, это, пожалуй, слишком громкое слово. Может быть, тяга к морю, как выразился Алексей?
   Да, теперь Матвей с уверенностью мог сказать, что с морем он связан на всю жизнь. Он и не помышлял о том, чтобы уйти на берег или на "гражданку". И не только потому, что служба привлекала его. А еще и потому, что всегда чувствовал: надо! Надо, чтобы кто-то сегодня служил на подводных лодках, и он, именно он, должен служить. Потому что он, может быть, лучше других понимал, зачем это надо.
   Ну а если бы судьба обошлась с ним так же круто, как с Алексеем? Как бы он тогда поступил? Он не мог сейчас ответить на этот вопрос. Он хотел бы поступить так же.
   Около Дома офицеров Матвея окликнул Семен.
   - Ты чем намерен сейчас заняться? - спросил он.
   - Пока ничего определенного не наметил. Только что был в госпитале.
   - У Курбатова? Как он?
   - Все так же.
   - Жаль парня.
   - Не такой уж он жалкий.
   - Как говорится, дай бог. Надежда на поправку есть?
   - Мало.
   - Н-да, коварная эта штука - кессонка. Водолазы ее еще "заломаем" называют. Действительно, ломает человека.
   - Ломать-то ломает, а вот сломить даже ей не всегда удается, задумчиво сказал Матвей.
   - Я вижу, ты сегодня настроен философски, - улыбнулся Семен. - А я, понимаешь ли, наоборот, намерен сегодня основательно провентилировать все отсеки головного мозга. Если составишь компанию, двинем, пожалуй, в парк.
   - Можно.
   - Тогда пошли.
   В парке уже чувствовалось дыхание осени: шелестели под ногами опавшие листья, легкий багрянец окрасил деревья.
   - Хочешь послушать стихи? - спросил Семен.
   - Валяй, - согласился Матвей.
   - Называется "Осень", - сообщил Семен. И начал читать:
   Пожелтели под окнами клены,
   Опустело заметно в саду.
   По по-прежнему здесь влюбленные
   На скамейках признаний ждут.
   Их до полночи дождик мочит
   Ветер медной листвою порошит,
   Ну а я себе, между прочим,
   Приобрел в магазине... калоши.
   Может, зря? Или пеплом подернуты
   Наши чувства и сердце остыло?
   Или стала вот эта комната
   Нам желаннее вьюжного пыла?
   Брось скорее кастрюли и вышивки,
   И пойдем посидим в саду.
   Мы еще не успели выкипеть,
   И калоши еще подождут
   Семен выжидательно умолк. Потом все-таки спросил: Ну как, нравится?
   - В общем-то, ничего. Только я что-то подобное читал у Есенина. Все это уже было.
   - Может быть, - согласился Семен и с горечью сказал: - Черт его знает, никак не могу избавиться от этого влияния классиков. Они, кажется, уже обо всем написали, ничего нового придумать нельзя.
   Матвей рассмеялся.
   - Ничего смешного нет, - рассердился Семен. - Человек, можно сказать, мучается, а ты ржешь.
   Матвей решил еще более "завести" Семена и спросил:
   - Между прочим, где ты купил калоши? У нас в городе, насколько мне известно, их нет. И второе: кому это ты так настоятельно рекомендуешь бросить кастрюли и вышивки?
   - Это же литературный образ!
   - Ну тогда извини. А я уже начал было подозревать, что за этим стоит вполне реальный образ. Сам понимаешь, наша каюта осиротела бы без тебя.
   - А я возьму и назло вам женюсь! - решительно заявил Семен. - Жизнь стала невмоготу тоскливой. Ну вот слоняемся мы с тобой по парку. Что нас может тут привлечь? Карусель? Мне уже двадцать пять стукнуло, и я не испытываю желания прокатиться верхом на деревянной лошадке. Лекция? Но я отлично высыпаюсь и в своей каюте. Может быть, вот эти древние аттракционы с кривыми зеркалами? Остается один выход: "поперчиться" в "Шторме".
   В единственном ресторане "Шторм" действовал, как, впрочем, и во всем городе, "сухой закон". Это означало, что водки там не подают, но в неограниченном количестве продают перцовку.
   - Ну наперчусь я до чертиков, - продолжал, все более горячась, Семен, и понесут мое молодое красивое тело в комендатуру. Утром - головная боль, "фитили" от коменданта, от командира, душеспасительные беседы замполита; Нет, я категорически заявляю, что не позже чем через неделю женюсь!
   - На ком?
   - А все равно. Ты знаешь, один из нашего выпуска, после того как получил назначение на ТОФ, пришел в общежитие пединститута и заявил: "Еду на Тихий океан, кто хочет выйти за меня замуж - сейчас же пойдет со мной в загс". Ну, одна согласилась. Уехали. И живут себе припеваючи! Счастливы, полюбили друг друга.
   - Где же ты думаешь сделать подобное объявление?
   - Мне безразлично где. Хочешь, вот сейчас сделаю официальное предложение первой же женщине в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти, которая нам встретится?
   - Не валяй дурака.
   - Тебе хорошо рассуждать, ты, кажется, встретил спою женщину.
   - Встретишь и ты.
   - Когда? Через пять лет? А пока - "перчись" в "Шторме"? Мерси!
   - Чего же ты хочешь?
   - Я хочу всегда чувствовать себя человеком.
   - И для этого тебе не хватает только женщины?
   - А ты не смейся. Женщина облагораживает человека.
   - Займись общественно полезным трудом. Он тоже облагораживает. Говорят, он даже обезьяну превратил в человека.
   - Я с тобой говорю почти серьезно. Ведь все, что я сказал, верно?
   - Да, почти все. Ну и что же? Давай будем выть дуэтом. Нас, видите ли, плохо развлекают. А вот Алексей Курбатов хочет служить. Без ног. Понял?
   - Ты это серьезно?
   - Такими вещами не шутят.
   - Тогда я просто сопляк.
   - Кажется, ты недалек от истины. - Матвей взглянул на часы. - Ладно, у меня через десять минут свидание, поэтому валяй дальше один. Устраивай свою личную жизнь и вентилируй отсеки головного мозга. И помни, что капитан покидает судно последним.
   - При чем тут капитан?
   - Вырастешь большой - узнаешь. Привет!..
   22
   Матвей, закончив предварительную прокладку, свертывал карты, когда в каюту вошел Крымов.
   - Закончили? - спросил он.
   - Только что, товарищ командир.
   - Давайте посмотрим.
   Матвей разложил карты. Крымов бегло просмотрел прокладку, расчеты.
   - Хорошо. Все это передайте флагманскому штурману, он пойдет с нами. А вы в этот поход не пойдете.
   - Почему? - удивился Матвей.
   - Узнаете от комбрига. Он вызывает вас на шестнадцать часов.
   - Есть!
   Крымов как-то странно взглянул на Матвея, вздохнул и вышел. Матвей непонимающе посмотрел ему вслед, пожал плечами и начал свертывать карты.
   Флагманский штурман, видимо, ждал Матвея.
   - Прокладочка? - спросил он, как только Матвей вошел.
   - Так точно!
   - Ну-с, поглядим, Матвей Николаевич, что вы нарисовали, - сказал штурман. И, разглядывая карты, бормотал: - Так-с, а курсики я бы более жирненько чертил, карандашик надо брать помягче. Но в общем-то все чинненько. Люблю порядочек.
   Это верно, флагштурман порядок любил, был придирчив, хотя говорил всегда ласково, в уменьшительных формах.
   - Приборчики проверяли? - спросил он, отодвигая карты.
   - Так точно! К походу все готово.
   - Великолепно. - Флагштурман тоже как-то странно посмотрел на Матвея. Вечером еще увидимся, а за сим ни пуха ни пера. Можете посылать к черту, не обижусь.
   "Зачем меня вызывает комбриг? - терялся в догадках Матвей, шагая к штабу. - Крымов с "флажком" как-то странно разговаривают. И почему меня не берут в поход, ведь выходим только утром?"
   Он перебрал в памяти все события последних дней и не нашел ничего такого, что заслуживало бы внимания комбрига. "Нет, тут что-то не то".
   Было без четверти шестнадцать. Матвей, зная, что Уваров любит точность, решил войти к нему с боем часов, а пока причесался, одернул китель, протер рукавом пуговицы. Невольно подумал: "Как на свидание".
   В приемную вошел минер с двадцать четвертой старший лейтенант Мальков.
   - Тебя тоже вызвали? - спросил он, поздоровавшись.
   - Да. Не знаешь зачем?
   - Понятия нс имею.
   В это время в приемную вошел матрос Ефанов, писарь секретной части. Мальков подмигнул Матвею.
   - Сейчас узнаем. - И, обращаясь к матросу, спросил: - Не знаете, зачем нас комбриг вызвал?
   Но Ефанов только пожал плечами и незаметно, как это умеют делать только писаря, проскользнул в кабинет комбрига. Однако Матвей успел разглядеть, что под мышкой матрос держал несколько папок с личными делами.
   - Кажется, нам предстоит серьезный разговор.
   - Ты думаешь?
   Но Матвей не успел ответить. Из кабинета Уварова вышел писарь и пригласил:
   - Товарищ лейтенант Стрешнев!
   Когда Матвей вошел в кабинет комбрига, Ефанов прикрыл за ним дверь и, не дожидаясь расспросов Малькова, выскользнул в коридор.
   В кабинете Уварова кроме самого комбрига сидели начальник политотдела Елисеев и незнакомый Матвею капитан первого ранга. Матвей доложил о прибытии.
   - Садитесь, - пригласил Уваров и взглядом указал на стул.
   Матвей сел. Он понял, что разговор будет важный, и насторожился.
   - Как настроение? - спросил Елисеев.
   - Ничего, - уклончиво ответил Матвей, пытаясь сообразить, с чего это вдруг начальство заинтересовалось его настроением.
   - Скажите, вы довольны своей службой на лодке? - поинтересовался Уваров.
   - В общем - да.
   - А в частности?
   - В частности? - на миг задумался Матвей. - Пожалуй, тоже все нормально.
   - Значит, своей службой вы удовлетворены.
   Матвей опять задумался. Он еще не понял, к чему клонится разговор. Потом решительно сказал:
   - Если говорить откровенно - не совсем.
   - А что именно вас не удовлетворяет?
   - Как сказать? Наверное, сам себя не удовлетворяю. Как-то не успеваю охватывать все сразу. За одно возьмешься, другое не успеваешь делать. Вроде бы стараешься ничего не упустить, а потом смотришь - что-то забыл. То ли времени нс хватает, то ли еще в чем дело.
   Матвей умолк. Уваров с Елисеевым переглянулись, и оба засмеялись.
   - Ну что ж, достаточно самокритично и откровенно, - сказал молчавший до этого капитан первого ранга.
   Матвей вспомнил свой первый разговор с Уваровым и догадался: речь идет о новом назначении.
   - Как здоровье?
   - Не жалуюсь.
   - Хорошо. Служба на лодках нравится? Уходить на надводные корабли или на берег не собираетесь?
   - Нет.
   - Видите ли, Матвей Николаевич, мы хотим предложить вам новую, интересную и очень перспективную службу. Речь идет об атомных лодках. Я не буду распространяться о том, что для молодого офицера это заманчивое предложение. Вы, очевидно, сами имеете об этом достаточное представление и свои собственные суждения. Как вы на это смотрите? Не торопитесь с ответом, обдумайте и взвесьте все. Ответите завтра. Очевидно, вы понимаете, что это большое доверие. Подумайте и твердо решите, сможете ли вы его оправдать. Офицер вы еще не очень опытный, и, если можно так выразиться, плаваете пока на перископной глубине. Но у вас есть ряд достоинств: настойчивость, решительность, вдумчивость. И молодость. Кстати, вы думаете жениться?
   - Да, скоро.
   - Тем более подумайте. Вам придется жить в глухих гарнизонах, надолго уходить в море, на недели и месяцы Жена подводника должна быть верной и мужественной. И еще одно: квартиру вам сразу не обещаем. Я бы вам посоветовал пока воздержаться от женитьбы. Настоящая любовь в разлуке только крепнет. Впрочем, это лишь совет Поступайте по своему усмотрению. А с ответом придете завтра.
   - Хорошо, я подумаю. Разрешите идти?
   - Пожалуйста. Попросите старшего лейтенанта Малькова.
   Андрея уже не было. Вадим и Семен торопливо одевались. Палубные часы на стене показывали половину шестого. Матвей встал, быстро заправил койку и тоже начал одеваться.
   - Ты что, в море собираешься идти? - спросил Вадим.
   - Нет, я только провожу вас.
   - Значит, решил?
   - Да.
   - Ну и правильно. Откровенно говоря, я тебе завидую. Даже обидно немного: почему мне не предложили? Я ведь больше тебя служу.
   - Видимо, нужны пока лишь штурманы.
   - А жаль! Наша старушка тоже еще на многое способна, однако с атомной ее не сравнить. Но учти, что и. служба там потяжелее. Как в автономку уйдешь, так почувствуешь все прелести подводной жизни. Наши походы тебе прогулками покажутся.
   - Так уж и прогулками! Приходилось и тут довольно круто.
   - Вообще-то служба везде есть служба, - согласился Вадим. - Напиши потом, как пойдут дела.
   - Ладно.
   Наскоро позавтракав в кают-компании, они пошли на пирс. Команда уже вся была на лодке, заканчивались последние приготовления к выходу. За столиком в выгородке центрального поста сидел флагманский штурман.
   - Ко мне вопросов нет? - спросил у него Матвей.
   - Нет, все в полном порядочке. А как у вас?
   - Уезжаю.
   - Ни пуха ни пера.
   - Идите к черту!
   Флагштурман неожиданно обнял Матвея:
   - В общем-то, ругал я вас довольно часто, но вы мне нравились. Если что было не так, не обижайтесь.
   - Что вы! Спасибо вам за все, - Матвей был искренне растроган. Он глубоко уважал "флажка", многому у него научился, но никак не ожидал от него такого проявления чувств.
   Еще более растрогал его подарок, преподнесенный от имени команды старшим матросом Бодровым. Это был чернильный прибор, сделанный руками корабельных умельцев. На черной пластмассовой платформе стоял маяк. Возле него в пластмассу был искусно врезан никелированный силуэт подводной лодки. На латунных кнехтах лежала авторучка в форме торпеды. Бодров налгал кнопку, и на маяке засветился огонек.
   - Здорово! - похвалил Матвей. - Спасибо, ребята. Я и не знаю, чем я заслужил такой подарок.
   - Зато мы знаем, - сказал Проценко и, бережно вынув из кармана сложенный вчетверо листок, протянул его Матвею: - Вот, товарищ лейтенант, моя рекомендация.
   Еще неделю назад у него с Проценко был разговор о вступлении и партию, и старшина пообещал дать рекомендацию. Больше они к этому не возвращались: Матвей как-то стеснялся напоминать о нем старшине. А тот, оказывается, и без напоминания не забыл.
   - Спасибо, Федор Романович. Я оправдаю ваше доверие.
   В это время в центральный пост спустился Крымов.
   - Не хочется уходить от нас, Матвей Николаевич? - спросил он.
   - Не хочется, товарищ командир. А надо.
   - Надо, - подтвердил Крымов и, посмотрев на часы, сказал: - У нас еще есть десять минут. Пройдемте по отсекам, попрощаетесь со всеми.
   Они шли из одного отсека в другой. Люди, оторвавшись от своих дел, напутствовали Матвея кто добрым словом, кто улыбкой, кто шуткой. И Матвей только сейчас по-настоящему почувствовал, насколько сроднился с ними. И ему стало грустно.
   Сигнальщик доложил, что получено "добро" на выход. Едва Матвей сошел на пирс, как с мостика донеслась команда:
   - Сходню убрать! Отдать кормовой!
   Лодка медленно отошла от пирса, развернулась и пошла к выходу из гавани. Вскоре она растворилась в густом предутреннем тумане.
   - Когда ты должен уезжать? - спросила Люся.
   - Завтра.
   Она вздохнула.
   - Ты мне так ничего и не ответила.
   - Разве ты сам не знаешь?
   - Знаю, но все-таки...
   - Нужно официальное подтверждение? - улыбнулась Люся. - Смешной ты, Матвей.
   - Ничего смешного не вижу!
   - Ну вот и обиделся.
   - Я должен быть абсолютно уверен, что ты приедешь, как только я получу комнату.
   - Ладно. Ты иди до вечера погуляй, а мне с мамой поговорить надо.
   - Она тоже может приехать, как только я получу комнату.
   - Спасибо. Я передам ей это.
   Он проводил ее до дому и ообрел в парк. Собственно, идти больше некуда. Лодка в море, в бригаде делать нечего. С Курбатовым он уже попрощался. Разве что пообедать? Только сейчас он вспомнил, что еще не обедал, и сразу захотел есть.
   В "Шторме", как всегда в эти часы, было немноголюдно. Матвей сел за свободный столик. Но тут же его позвали:
   - Садитесь сюда, лейтенант, вдвоем веселее будет. За соседним столом сидел капитан первого ранга Самохин. Матвей присел за его стол.
   Самохин уже захмелел. Стоявшая на столе бутылка "перцовки" была на две трети опорожнена. Самохин налил из нее Матвею и себе.
   - Давай-ка пропустим по малой, пока суть да дело.
   - Спасибо, что-то не хочется. Я зашел только пообедать.
   - А что, вас на корабле плохо кормят?
   - Мой корабль в море.
   - Ну тем более спешить вам некуда. - Самохин поднял рюмку. - Ваше здоровье, лейтенант...
   - Стрешнев, - представился Матвей.
   - Самохин. Бывший капитан первого ранга.
   Матвей удивленно посмотрел на Самохина:
   - Но вы же командир бригады траления!
   - Значит, знаешь меня? Вот так, брат, бывший комбриг, бывший капитан первого ранга. У меня теперь все бывшее! - Самохин закинул голову и опрокинул рюмку в рот.
   Подошла официантка, Матвей заказал обед.
   - Принесите-ка еще бутылку этого зелья, - сказал Самохин.
   - Не хватит ли вам, товарищ капитан первого ранга? - вежливо напомнила официантка.
   - Это, деточка, мне самому виднее.
   Официантка пожала плечами и ушла. Самохин опять повернулся к Матвею.
   - Завидую вам, лейтенант, у вас все еще впереди: и жизнь, и служба, и карьера! И ошибки! Да-да, и ошибки! У вас будет немало ошибок. Так уж несовершенно устроен человек, что он часто ошибается. И поправляется. Но есть ошибки непоправимые. Знаете, лейтенант, какая самая страшная ошибка? Когда человек теряет самого себя! Вы понимаете?
   - Догадываюсь!
   - Нет, вы не догадываетесь! Можно отказаться от себя. Был, скажем, ты таким, а обстоятельства заставляют тебя поступить не так, как ты хочешь. И человек поступает вопреки своим убеждениям. Это одно. А я совсем о другом. Страшнее, когда человек сам не замечает, когда и как потерял себя! - Самохин опять наполнил рюмки: - Пейте!
   - Спасибо, я больше не буду, - решительно отказался Матвей.
   - Как хотите. Вы - офицер другого поколения. А я начинал офицерскую службу в войну. А для нас, тружеников моря, война продолжалась еще долго после ее официального окончания. Мы до пятидесятого года проводили боевое траление. В сорок восьмом у меня друг погиб - мина запуталась в трале, разорвалась под самой кормой. Хороший был парень Володя Стрельцов! Всю войну тралил - ничего, а в сорок восьмом погиб. Обидно?
   - Конечно.
   - А я вот жив.
   - Вам повезло.
   - Повезло? Может быть. Мне всегда везло. Может, поэтому я и потерял себя? Или наоборот? Как вы думаете?
   - Я не совсем вас понимаю.
   - А тебе надо понять, - сказал Самохин, переходя вдруг на "ты". - Надо понять, чтобы ты не совершил своей главной ошибки - не потерял себя.
   Официантка принесла Матвею суп, Самохину - еще бутылку "перцовки". Но Самохин отставил ее в сторону и продолжал:
   - В твои годы я мыслил широко и самостоятельно, был решителен и смел. Даже дерзок. У меня, брат, голова была забита идеями и реформами. И может быть, мне суждено было бы ходить в адмиралах, если бы я не слишком стремился к этому. Я был слишком тщеславен, и это во мне погубило личность. Кто это сказал, что каждый солдат должен носить в ранце маршальский жезл?
   - Кажется, Наполеон.
   - Это верно лишь тогда, когда солдат носит этот жезл, но не думает о нем. А я слишком стремился к чинам и славе. Ради этого молчал, когда надо было возражать, поддакивал, когда надо было протестовать, бороться. Я слишком боялся испортить отношения с начальством. А начальство не любит, когда ему возражают. Особенно начальство военное.
   - Ну, положим, не все.
   - А я и не говорю, что все. Всякие начальники бывают - и умные, и не очень, средние, что ли, ну и глупых еще немало. Умный начальник не должен любить людей слишком уж покладистых. А их любят больше, чем ершистых. У меня в бригаде есть один командир тральщика - Баскаков. Не любил я его. А вот теперь понимаю, что мне надо было на таких, как он, опираться. Это личность!
   - Может, время сейчас другое? - спросил Матвей, пытаясь подсказать Самохину хоть какое-то оправдание. Ему было неловко присутствовать при этом самобичевании.
   - Нет. Время здесь ни при чем. У меня был период культа своей личности. Вот, думал, добьюсь высокого положения, тогда и покажу свои способности. А когда добился, показывать было уже нечего. Их уже не было, способностей-то, сам убил их в себе. Я стал недолюбливать людей, которые со мной не соглашались. Даже тогда, когда чувствовал, что они в чем-то правы.
   - Мне кажется, вы сгущаете краски.
   - Нет, дорогой мой лейтенант...
   - Стрешнев, - подсказал Матвей.
   - Запомню. Теперь запомню. Вот даже такая привычка не запоминать фамилии младших по званию тоже результат этого. Если бы вы были адмиралом, уверяю вас, я сразу запомнил бы вашу фамилию.
   - Что же вы думаете теперь делать?
   - Придется начинать все сначала. Трудно, ох как трудно начинать все сначала, когда тебе сорок пять! Но надо начинать.
   - Как? Ведь с флота вас уволили?
   - Да, уволили. Это очень тяжело - прослужить более двадцати пяти лет и быть уволенным за неспособностью. Но не это главное. Главное - верить в себя. И тут уж не важно, где ты будешь. Может быть, даже лучше начинать все, именно все, сначала. У меня нет никакой специальности, кроме военной. Я знаю, что будет трудно. Но лучше начинать с самого трудного. Всегда. Это запомните. И вообще, запомните весь этот разговор, вам может пригодиться урок моего банкротства. Только не служебного, а духовного. Это важнее. Извините, что задержал вас.
   - Спасибо вам. За доверие.
   - Не стоит. Мне просто надо было сказать кому-то об этом.
   - Ну тогда другое дело.
   Дверь открыла Надежда Васильевна. На приветствие Матвея ответила довольно сухо. У нес было заплаканное лицо. "Не хочет, чтобы Люся приехала ко мне!" - решил Матвей.
   - Люся у себя в комнате, - сказала Надежда Васильевна и ушла на кухню.
   В комнате Люси царил беспорядок: кровать не убрана, на столе и стульях разбросаны книги, платья, валялись туфли, какие-то мелкие вещи. Матвей заметил, что со стен исчезли несколько эстампов и портрет отца Люси. Сама она, склонившись над чемоданом и нажимая коленкой крышку, пыталась закрыть замок. Люся обрадовалась Матвею:
   - А, это ты? Очень кстати. Помоги-ка закрыть чемодан.
   - Что все это значит?
   - Я еду с тобой.
   Матвей растерянно смотрел на нее.
   - Похоже, что ты не рад.
   - Что ты! - он подхватил ее, поднял и закружил по комнате. - Ты молодчина! Ты просто гений!
   - Отпусти, голова кружится.
   - Не пущу! Хочешь, я пойду на Север пешком и понесу тебя на руках?
   - Хочу. Но мне будет обидно состариться у тебя на руках. Закрой-ка лучше чемодан.
   Матвей нагнулся над чемоданом, нажал крышку и защелкнул замок. В чемодане хрустнуло.
   - По-моему, я там что-то раздавил.
   - Ладно, потом разберемся.
   - Послушай, а как же Надежда Васильевна? Мне кажется, она недовольна.
   - Она согласна. К нам она, видимо, не поедет. Не хочет нам мешать. И потом - бабушка.
   - А разве они нам помешают? Если, конечно, у нас будет комната.
   - Так мама считает. Я с ней согласна. Как думаешь, матрас брать или нет?
   - Не знаю. Пожалуй, не надо. Там купим.
   - В таком случае - берем.
   - Первое семейное разногласие. Начало положено. Валяйте дальше, засмеялся Матвей.
   - Но там мы ничего не купим. Может быть, там даже магазина нет.
   - Резонно! Считаю конфликт исчерпанным.
   Вошла Надежда Васильевна:
   - Ужинать будете?
   - Будем, - сказала Люся. - И даже выпьем чего-нибудь. Давай устроим сегодня свадьбу? Позовем гостей: Симу, Ариадну, Юзека. Кого еще, Матвей?
   - Но ведь у меня ничего не приготовлено, доченька.
   - И не надо, все будет экспромтом. Мы сейчас пойдем за Симой и по дороге чего-нибудь купим.
   - Но вам надо еще собраться.
   - По-моему, я уже все собрала.
   - Ох, дети! До чего же вы еще наивны! Она собрала... - Надежда Васильевна укоризненно покачала головой. - Ну а ложку, хотя бы одну на двоих, вы взяли?
   - Не-ет.
   - То-то. Ладно, идите за Симой, я тут одна все соберу. А лучше зайдите сначала к Юзеку и пошлите его за Ариадной. Времени-то уже седьмой час.
   - Мы в один миг.
   - Все у вас в один миг: и замуж в один миг, и свадьба в один миг, и уезжаете тоже в один миг, - проворчала Надежда Васильевна добродушно.
   23
   До отхода поезда еще пятнадцать минут. Провожающих было много: Сима с маленьким Алешкой, Ариадна, Юзек, парни и девушки с завода. Пришел даже какой-то старичок. "Это наш БРИЗ", - сказала о нем Люся. "Странная фамилия", - подумал Матвей. Потом узнал, что фамилия старичка Гаврилов.
   Надежда Васильевна пересчитывала чемоданы и узлы. Юзек с кем-то спорил, выклевывая слова носом. Сима рассказывала Алешке:
   - Это паровозик, а это вагончики.
   Алешка, напуганный толкотней и гамом, орал во всю мочь. Кто-то настойчиво советовал:
   - Сима, дай ему соску! Нужны ему твои паровозики!
   - А где керогаз? - спрашивала Надежда Васильевна.
   - Кто нес керогаз?
   - По-моему, его оставили в машине.
   Коллективными усилиями керогаз обнаружили тут же, на перроне: он завалился за узлы.
   - Напиши, есть ли там беличьи шубы, - просила Люсю девушка с раскосыми глазами. - Я сразу же вышлю деньги.
   - Люся, пришли ей белого медведя. Бандеролью, - порекомендовал парень в кепке со сломанным козырьком.
   Ариадна сказала:
   - Счастливый вы, Матвей. Мне бы тоже хотелось уехать куда-нибудь далеко-далеко.
   - Кто же вас держит?
   - Страшно.
   - А вы не бойтесь.
   - Интересно, меня бы они тоже все пришли провожать?
   - Почему вы об этом подумали?
   - Я хочу, чтобы меня тоже любили.
   - Раз хотите, значит, добьетесь.
   - Да вот добиваюсь, - Ариадна показала Матвею свои руки. Они были в царапинах и ссадинах.