Устьянцев Виктор. Автономное плавание

   17
   Люся рассчитывала, что устроиться на работу ей будет легко. В поселке развертывалось большое строительство, к причалу подходили пароходы и баржи с лесом, кирпичом, цементом и другими строительными материалами, а на берегу круглые сутки мотали длинными шеями стрел желтые краны, рычали экскаваторы и бульдозеры.
   На другой же день, после того как Матвей ушел в море, Люся пошла в строительное управление. Оно размещалось на окраине поселка в длинном дощатом бараке, выкрашенном в зеленый цвет. Отыскав в коридоре дверь с написанной от руки табличкой "начальник управления", Люся постучала. Ей никто не ответил. Тогда она чуть приоткрыла дверь н заглянула внутрь. В комнате никого не было. У окна стоял обшарпанный канцелярский стол и несколько некрашеных табуреток, на подоконнике примостился ящик полевого телефона.
   Люся прикрыла дверь и оглянулась, не зная, к кому ей теперь обратиться. В конце коридора за фанерной дверью кто-то одним пальцем стучал на машинке, Люся направилась было туда, но в это время с улицы в коридор шумно ввалились трое военных, о чем-то громко разговаривая. Впереди шел инженер-полковник высокий, плотный с седеющими висками и густыми черными бровями, из-под которых поблескивали живые, острые и пытливые глаза. Это и был начальник управления Парамонов.
   - Вы ко мне? - спросил он Люсю.
   - Да.
   - Подождите, - сказал полковник своим спутникам и, распахнув дверь кабинета, пригласил Люсю: - Прошу.
   Предложив ей сесть, он остался стоять, выжидательно н нетерпеливо глядя на посетительницу. Должно быть, ему было некогда, и Люся поспешно объяснила, зачем пришла.
   - Так. - Парамонов наконец сел и озабоченно нахмурился. - Нам очень нужны люди, особенно инженеры. Но вот какая история: единственная должность инженера-электрика у нас уже занята. Может, пойдете плановиком или экономистом?
   - Но я в этом ничего не смыслю, - призналась Люся.
   - Да, конечно, у вас другая специальность. А может, попробуете? Вам же в институте читали курс основ экономики и планирования.
   - Вот именно - основ. А тут практическая работа. Нет, не потяну. К тому же я окончила не просто строительный, а кораблестроительный институт и мой профиль - корабельное электрооборудование. Сами понимаете, что от экономики и планирования это слишком далеко.
   - А жаль! Может, прорабом пойдете? Есть две вакансии.
   - Ну какой из меня прораб?
   - Да, конечно, - опять согласился Парамонов. - Это тоже далеко от вашего профиля. К тому же проектная документация имеется только на половину объектов, остальное строим на свой страх и риск, тут нужны люди опытные. Вот ведь ситуация: в управлении девять инженерных вакансий, а для вас ничего подходящего нет.
   - Возьмите хотя бы сварщицей.
   - С дипломом-то? Во-первых, не имею права, а во-вторых, сомневаюсь, справитесь ли.
   - Вот тут уж можете не сомневаться. Я на заводе три года работала бригадиром сварщиков.
   - Бригадиром могу взять. Кстати, и зарабатывать будете больше, чем экономист или плановик.
   - Ну, для меня это не так уж важно.
   - Возможно. Но мы пока еще не при коммунизме живем. - Парамонов встал, приоткрыл дверь и сказал ожидавшим в коридоре офицерам: - Зайдите-ка минут через сорок, у нас разговор долгий. - И, обращаясь к Люсе, предложил: Пойдемте, посмотрите на работу сварщиков, они как раз арматуру готовят.
   Когда вышли из дощатого барака, Парамонов спросил, кивнув на стоявший у обочины "газик":
   - Подъедем? Или предпочитаете пешком? Тут всего метров семьсот восемьсот. - Однако, поглядев на Люсины туфли, махнул шоферу, и "газик" подкатил к крыльцу.
   Минут через десять они уже были в центре поселка, где строилась школа. Ее должны сдать к началу учебного года; строители приехали с семьями, учеников оказалось достаточно. А до сентября оставалось чуть больше месяца, строители торопились: еще не закончив кладку фундамента, уже наращивали опорные колонны. Арматуру для этих колонн и готовили сейчас сварщики.
   Их было четверо, по одному на каждой колонне. Это были совсем молодые солдаты, наверное, по первому году службы. И только один, судя по всему, был опытный.
   Остальные действовали робко и неумело, Люся заметила это сразу, хотя работа, которую они выполняли, была самой простейшей.
   - Ефрейтор Глушко! - зычным голосом крикнул Парамонов, и тот, кого Люся сочла более опытным, оглянулся. Потом погасил горелку, закинул щиток и стал спускаться.
   - Товарищ полковник, бригада сварщиков находится на работе, - доложил он, поднеся руку к щитку.
   Парамонов поздоровался с ним и спросил:
   - Когда закончите?
   - Дня через два.
   - А точнее?
   - Может, завтра к вечеру.
   - Нет, вы точно скажите, я должен знать, в котором часу подать раствор для заливки колонн.
   - Та разве ж с ними можно точно сказать, товарищ полковник? Вон видите, - ефрейтор кивнул на работавшего с левого края солдата. У того, должно быть, что-то случилось с аппаратом, он беспомощно оглядывался на ефрейтора, не решаясь окликнуть его в присутствии большого начальства.
   - Ну-ка, я попробую, - сказала Люся и, обходя лужи, направилась к колонне, на которой работал незадачливый солдат. Когда она стала подниматься, придерживая одной рукой юбку, полковник и ефрейтор деликатно отвернулись. Но вскоре, услышав треск сварки, дружно, как по команде, повернулись и подняли головы. Солдат, прикрываясь рукавицей, наблюдал, а Стрешнева, надев щиток, варила. Вот закончила один узел, передвинулась, начала второй, потом третий, четвертый...
   - Во дает! - восторженно сказал ефрейтор. - Как орехи щелкает. Где вы такую откопали, товарищ полковник?
   - А что, по-вашему, хорошо работает?
   - Классно! Видать, опытная. Я и то так не смогу.
   - Вот она и будет у вас бригадиром. Извини, что тебя приходится понижать, но она по образованию инженер, институт окончила.
   - Та разве ж я против, товарищ полковник? Я даже рад, что с меня за этих охломонов ответственность снимут. А десятку, которую я за бригадирство получаю, за неделю наверстаю.
   Когда Люся спустилась вниз, Парамонов спросил:
   - Документы у вас с собой?
   - Нет.
   - Завтра принесете. Диплом, трудовую книжку и паспорт. Кстати, у вас какой размер обуви?
   - А что при оформлении на работу и это имеет значение?
   - Имеет. Не в туфельках же вы будете работать? А сапог у нас на складе меньше сорокового размера нет. Остальную спецодежду вам выпишут.
   - Спасибо. А без сапог я как-нибудь обойдусь.
   - Вряд ли. Впрочем, это ваше дело. Вас подвезти до дому?
   - Не надо, я тут еще с ребятами поговорю.
   - Ну, как знаете. - Парамонов направился к машине.
   - Он чем-то недоволен? - спросила Люся, когда "газик" отъехал.
   - Сапог нет, вот и недоволен, - сказал ефрейтор. - А без них вам действительно не обойтись. У вас муж моряк? Пусть обменяет на базе, там, я слышал, есть маленькие размеры.
   - Хорошо, я попытаюсь. А теперь расскажите мне, что приходится делать сварщикам на стройке.
   Сварку арматуры для колонн они закончили к вечеру следующего дня. Пока плотники "шили" опалубку, а бетонщики заливали колонны, сварщики работали на причале. Строительство причала, видимо, начато давно, еще до прихода кораблей, и рассчитано на несколько лет. Люсе приходилось бывать во многих портовых городах, по такого причала она не видела.
   Работа здесь оказалась сложной, даже ефрейтор Глушко то и дело обращался за помощью. Однако через два дня и он приспособился, дело пошло быстрее и к концу недели бригада впервые выполнила норму. Но к этому времени привезли блоки для школы, и бригаду опять перебросили туда. Со школой спешили, пришлось работать по две смены. К тому же многие блоки оказались побитыми при погрузке и выгрузке, попадались и вовсе нестандартные, приходилось их подгонять.
   Инженер-полковник Парамонов, глядя на горбатые стены, сокрушенно вздыхал:
   - Придется штукатурить снаружи, а на это, как минимум, дней десять понадобится. И то лишь при условии если будет хорошая погода.
   - Оштукатурить можно и потом, - соглашался председатель поселкового Совета, тоже денно и нощно торчавший на стройке. - Главное - вовремя начать занятия.
   - Нет, такую уродину я не могу сдать. Да еще в центре поселка. Представьте, приедет новый человек, увидит эту хламину, спросит, кто строил. Вы же и скажете, что строил некто Парамонов. Позор падет на мою седую голову.
   - Ну, нам сейчас не до соображений личного престижа.
   - А при чем тут престиж? Для детишек же строим, вот в чем дело! Помимо всего должны воспитывать эстетический вкус.
   Упорство Парамонова нравилось Люсе. Обычно строители стараются спихнуть заказчику объект абы как. Обещают устранить недоделки в следующем квартале, клянутся, пишут гарантийные письма, даже устраивают роскошные обеды для членов приемной комиссии. Но, подписав приемо-сдаточный акт, тут же начисто забывают обо всех своих обещаниях и клятвах, и заказчику самому приходится годами устранять недоделки, потому что у заказчика нет ни строительных материалов, ни специалистов, ни денежных средств.
   Парамонов нравился Люсе и тем, что при всей своей внешней суровости, был человеком чрезвычайно внимательным и чутким. Однажды, отозвав Люсю в сторонку, он предупредил:
   - Вы, пожалуйста, постарайтесь, чтобы Глушко не поднимал тяжестей. Он перед вами петушится, а ведь у него всего полтора месяца назад была тяжелая операция...
   Как-то, выезжая в штаб флота, Парамонов вернулся оттуда нагруженный коробками, свертками, пакетами и, заехав на участок инженер-лейтенанта Гуселышкона, отдал все это ему.
   - Тут вот, понимаете ли, по пути кое-что прихватил. Ананасы там, апельсины, свежие помидоры и огурцы. Мне это ни к чему, а для ваших малышек как раз будет, - смущенно сказал Парамонов. - Им витамины сейчас особенно нужны.
   Оказывается, у инженер-лейтенанта Гусельникова две девочки-близнецы, им всего по три годика, а они за свою короткую жизнь уже на четвертое место переехали.
   Внешне Парамонов ко всем относился спокойно и ровно, никогда не повышал голоса. Лишь однажды Люся слышала, как он кричал на начальника участка:
   - Идите и посчитайте! Пешком до самой гавани! И пока все не пересчитаете, не показывайтесь мне на глаза!
   - Есть! - начальник участка повернулся и понуро побрел по дороге к гавани.
   Парамонов, заметив Люсю, сказал:
   - Вот головотяпы! - И, уже успокаиваясь, пояснил: - Я сейчас на одном километре дороги насчитал восемьдесят девять кирпичей. А стоимость каждого кирпича здесь - девяносто шесть копеек штука. Вот и посчитайте. По рублям ездим!
   - Неужели девяносто шесть копеек? - удивилась Люся.
   - Вот и вы не знаете. Говорят "За морем телушка - полушка, да рубль перевоз". Мы же возим кирпич действительно из-за моря. Так что приплюсуйте сюда погрузку на суда, выгрузку здесь, и получится ровно девяносто шесть копеек. А шоферы гоняют как сумасшедшие, лишь бы сделать побольше ездок, выполнить план. По деньгам же ездят! Прибавьте к этому еще процентов двенадцать боя. В целом по стройке это десятки тысяч рублей, выброшенных в грязь. - И уже совсем спокойно добавил: - Конечно, не один начальник участка в этом виноват. Кирпич-то на корабли грузят не в клетях, а навалом, россыпью. Да что там кирпич! Половину цемента мы получаем в мешках, а половину тоже россыпью. Вот видите? - Он указал на поднимавшийся в гору самосвал, который тянул за собой длинный хвост желтоватой пыли. - Это тоже деньги, только пущенные на ветер.
   - Неужели нельзя навести порядок? - спросила Люся.
   - Стараемся, а все не можем навести, - усмехнулся Парамонов. - Потому что больше боремся с частнособственническими инстинктами, а не можем разъяснить, что при социализме "наше" - это и есть мое. А мы привыкли считать, что не мое - значит государственное, а государство у нас, дескать, богатое. Отсюда и проистекает это головотяпство.
   - Кто-то же должен отвечать за это?
   - Должен! - Парамонов усмехнулся. - Вон посмотрите, сколько пустых бочек валяется. Могу даже сообщить точную цифру: сто восемьдесят одна. А по всему побережью их валяются сотни тысяч, а может быть, и миллионы штук. Тащить пароходами отсюда, скажем, в Баку или Сызрань пустые бочки действительно дороже, чем изготовить новые в том же Баку или в Сызрани. Возить в трюмах воздух - удовольствие тоже дорогое.
   А японцы, например, не мудрствуя лукаво, поставили на пароходы прессы. Представьте, самые примитивные прессы. Бочку сплющат в лепешку - и в трюм. И возят не воздух, а металл! Готовенький и дешевый!
   - Но почему же так получается?
   - Отчасти потому, что мы заплатили поставщику и за горючее и за тару. Значит, он не заинтересован в том, чтобы ее вернуть обратно. Он за нее получил деньги, и ему наплевать на то, что эти деньги мы переложили из одного государственного кармана в другой. А у нас стоимость тары вошла в стоимость горючего. И выходит, что этих бочек как бы не существует и то, что вы видите - это лишь мираж. И никому нет дела до того, что на создание этого миража затрачен труд многих людей: геологов, рабочих горнообогатитсльной фабрики, доменщиков, штамповщиков и еще многих специалистов.
   - Но у нас же есть единый хозяин!
   - Кто? Государство вообще или конкретный товарищ Госплан?
   - Хотя бы.
   - Но там тоже много людей и каждый отвечает только за свой участок работы.
   - Но если бы каждый думал не только о своем участке.
   - Да, конечно, - перебил Парамонов. - Но, представьте, и этого мало! Нужна система управления, причем гибкая, -оперативная, современная. А ее у нас, извините, пока нет. Как нет, скажем, той самой НОТ, то бишь научной организации труда на нашей стройке.
   - А почему?
   - Потому что стройка не обеспечена ни материалами, ни транспортом, ни даже проектной документацией. Для того чтобы работать, скажем, по сетевому графику, мне надо шестьдесят девять автомашин, из них сорок три самосвала и двадцать шесть бортовых. А у меня всего тридцать четыре, из них почти треть простаивает, нет запасных частей. Вот и работаем, как у Райкина: "Раствор ёк, кирпич - бар. Сижу куру".
   - Но ведь вы тут хозяин! Вы должны добиваться, чтобы вам дали все, что положено.
   - Легко сказать - добиваться. Я строю вот уже тридцать лет, а еще не встречал ни одной стройки, которая была бы полностью обеспечена. А ведь строим! На энтузиазме, а строим! А сетевой график - это пока для нас несбыточная мечта.
   Люся испытующе посмотрела на Парамонова:
   - И у вас опустились руки?
   Он усмехнулся:
   - Представьте - нет! Кулаки иногда сжимаются.
   - Это хорошо. Я люблю мужчин со сжатыми кулаками.
   - Значит, у меня есть шансы понравиться вам.
   Так шутливо закончился этот серьезный разговор, о котором Люся вспоминала потом часто.
   Еще в середине августа стало ясно, что к началу учебного года школу не закончат, вряд ли даже успеют оштукатурить изнутри. Поэтому начало занятий перенесли на пятнадцатое сентября. Лиду это огорчило, ей хотелось как можно скорее испытать свои педагогические способности.
   - Погоди, еще разочаруешься. Думаешь, легко с малышней? У меня вот одна Иришка, так я с ней иногда не могла справиться.
   Вспомнив о дочери, Люся загрустила. Она уже не раз пожалела, что оставила Иришку у матери. Но детский садик еще не начинали строить. Да и климат здесь суровый, пусть хоть последний год, пока не начала учиться, Иришка немного окрепнет.
   - Скучаешь? - догадалась Лида.
   - Очень. На работе еще иногда забываешься, а дома не знаешь, куда деть себя.
   - Между прочим, в поселке многие удивляются, как это ты пошла работать просто бригадиршей. Мол, жена командира лодки, инженер с дипломом и вдруг лазит по лесам в сапожищах и ватнике. Одна даже сказала, что это от жадности.
   - Пусть болтают, коли им больше делать нечего. А между тем на стройке не хватает людей, поэтому мы и школу не закончим к началу занятий. Могли бы наши модницы и поработать хотя бы на строительстве школы, для их же детей стараемся. Уж побелить, покрасить, помыть окна могли бы.
   - А что, это идея! - подхватила Лида.
   И на следующее утро она привела к школе целую бригаду - с ведрами, щетками, даже с лопатами. Лида в кожаной куртке и красной косынке была похожа на комиссара времен гражданской войны. Когда Люся с улыбкой сказала ей об этом, Лида гордо расправила плечики и задиристо сказала:
   - А что, думаешь, не смогла бы и я быть комиссаром, живи я в то время?
   Когда после смены Люся заглянула к Ивановым домой, Лида, посыпая стрептоцидом кровавые подушечки мозолей на ладонях, плакала.
   - Вот тебе и комиссар! - удивилась Люся.
   - Так ведь больно.
   - А ты как думала? - И уже серьезно добавила: - Боюсь, что завтра твое храброе войско недосчитается половины.
   Однако на другой день женская бригада все-таки явилась в полном составе.
   18
   На переборке в кают-компании висела карта, и Кошелкин, обведя указкой границы района, который предстояло обследовать, говорил:
   - На дне океанов, в том числе и Ледовитого, столь же много возвышенностей и впадин, высоких гор и ущелий, как и на грешной земле. Но если на земле все горы и возвышенности давно нанесены на карты, то дно океана, в общем-то, мало изучено, особенно там, где оно не представляло опасности для мореплавания. Лишь с появлением подводных лодок человечество стало интересоваться рельефом океанского дна не только в прибрежной полосе, а и вдали от материков. Однако Северный Ледовитый океан и в ту пору считался непригодным для плавания подводных лодок. Этим обстоятельством, наряду с особыми трудностями исследований в Арктике, и можно объяснить, что Ледовитый океан оказался наименее изученным. Но вот появились атомные лодки, были совершены первые подледные плаванья, выяснилось, что мы еще многого не знаем об Арктике. И хотя с тех пор, как начали над этой проблемой работать, многое уже сделано, еще больше предстоит сделать. Например, мы уже сравнительно давно знаем о подводных хребтах Ломоносова, Менделеева, об Атлантическом хребте. Они раньше не представляли опасности для плавания надводных кораблей. Поэтому и сами хребты полностью не были изучены, а их отроги вообще не были нанесены на карты. Есть предположение, что один из отрогов большого хребта заходит и в район, который нам предстоит обследовать. Ну, о важности этого района для подледных плаваний не мне вам говорить...
   До границы района оставалось каких-нибудь полсотни миль. И хотя эхоледомеры показывали, что лед, вопреки ожиданиям, здесь довольно тонкий, с осадкой не более четырех-пяти метров, а под килем глубина в несколько сот метров, неожиданности могли подстерегать лодку на каждой миле пути. Стрешнев объявил готовность номер два и уменьшил ход. Работали оба эхолота и к одному из них подключили специальный регистрирующий прибор, на ленте которого с фотографической точностью вычерчивался рельеф дна.
   Пока дно было ровным, почти плоским. Горбатенко сверял показания эхолота с картой и вносил поправки. Вскоре к нему присоединился и Кошслкин.
   Так прошло около четырех часов. Дно по-прежнему было ровным, лишь несколько уменьшилась глубина - всего на тридцать два метра. И - что было совсем неожиданно - начала постепенно уменьшаться толщина льда, появились отдельные участки чистой воды. Их становилось все больше и больше, и вот уже эхоледомеры отмечали лишь небольшие, отдельно плавающие льдины.
   - Кажется, нам повезло, - сказал Кошелкин. - Есть возможность всплыть.
   Но Стрешнев не торопился: надо было сначала определить границы участка чистой воды, выяснить, много ли плавающих льдин. Уменьшив ход до самого малого, он подвсплыл на перископную глубину и осмотрелся.
   В пределах видимости льда не было, однако видимость оказалась весьма ограниченной. Море ходило ходуном, ветер срывал с гребней волн каскады брызг. Небо сплошь в облаках. Всплывать для того, чтобы определиться, было бессмысленно, потому что ни солнца, ни звезд не было видно. А определиться все-таки было необходимо, потому что лодка долго шла подо льдом по счислению, ее могло снести неизвестными глубинными течениями. Приказав идти малым ходом, Стрешнев через каждые четверть часа поднимал перископ, надеясь отыскать в разрывах облаков хотя бы одинокую звезду. Но облачность по-прежнему была сплошной.
   Лишь через три часа на северо-востоке проглянула над самым горизонтом темно-синяя полоска чистого неба. Она становилась все шире и шире.
   - По местам стоять! К всплытию!
   Рубка еще не вышла из воды, а лодку уже начало валять с борта на борт. Видимо, наверху шторм был значительно сильнее, чем предполагали. Когда наконец отдраили верхний рубочный люк, и Стрешнев вылез на мостик, океан встретил его ревом. С грохотом перекатывались по палубе волны, пронзительно свистел ветер. Удерживать корабль на курсе было трудно, а впереди милях в четырех уже белела кромка льда.
   - Штурман, поторапливайтесь! - крикнул вниз Стрешнев. Он решил больше никого не выпускать на мостик, чтобы погрузиться сразу же, как только Горбатенко возьмет высоты проступающих на синей полоске звезд. Стрешневу казалось, что штурман копается слишком долго, и он нетерпеливо спросил:
   - Что там у вас?
   - Все в порядке, товарищ командир, - невозмутимо ответил Горбатенко, стараясь заслонить секстан от брызг, залетающих на мостик. Как и все штурманы, он брал высоты с запасом и сердиться на него за это не следовало.
   Но лодка неумолимо приближалась к ледяному полю, метристы и акустики наперебой докладывали дистанцию до него, Стрешнев видел уже оторванные ветром многотонные глыбы льдин, грузно ворочавшихся на волнах. Встреча с ними могла закончиться катастрофой.
   - Обе машины стоп!
   Потеряв ход, лодка вышла из повиновения, ее развернуло лагом к волне, и стрелка креномера металась по шкале как сумасшедшая. Рулевой безуспешно пытался привести лодку носом к волне. А штурман все "качал" звезды. Наконец сунул секстан за полу куртки и весело доложил:
   - Готово, товарищ командир!
   Вслед за ним Стрешнев спустился вниз и приказал погружаться на глубину шестьдесят метров. Ухнула в балластные цистерны вода, лодка начала проваливаться. Метров до двадцати ее еще качал океан, потом стало тихо, и все облегченно вздохнули. А океан уже нахлобучил ледяную шапку и притих.
   * * *
   Предположения Кошелкина о том, что в исследуемый район заходит отрог большого подводного хребта, оправдались. К востоку глубины начали постепенно уменьшаться, линия на регистрирующем приборе эхолота неуклонно поползла вверх. А эхолсдомсры отмечали толщину льда с осадкой около двенадцати метров. Стрешнев трижды приказывал подвсплывать и уменьшать глубину погружения, чтобы иметь запас чистой воды под килем.
   - Докладывать изменение глубины через каждые три метра! - приказал он, когда от ограждения рубки до нижней кромки льда осталось всего сорок пять метров.
   - Есть! - откликнулся старшина штурманской группы, обслуживающий эхолот. И тут же доложил: - Шестьдесят шесть!
   И потом каждые две-три минуты докладывал:
   - Шестьдесят три... Шестьдесят... Пятьдесят семь...
   И вдруг радостно заорал:
   - Сто семьдесят семь!.. Сто девяносто два!
   Столь резкое изменение глубины насторожило не только командира, а почти всех, находящихся в центральном отсеке, должно быть, им пришла одна и та же мысль: "А не вышел ли эхолот из строя?" и они одновременно посмотрели на регистрирующий прибор второго эхолота - кормового. Перо на его ленте резко, почти отвесно, ползло вниз.
   А старшина радостно кричал:
   - Четыреста тридцать девять!.. Четыреста восемьдесят семь!..
   К Стрешневу подошел Кошелкин и сказал:
   - Похоже, что мы миновали вершину отрога. С запада его склон круче.
   - А если это всего лишь впадина или каньон?
   - Тоже возможно.
   Глубины уже приближались к километровой отметке, но Стрешнев не спешил погружаться ниже тридцати метров и вел лодку прежним курсом малым ходом.
   Так они прошли около часа. Наконец Стрешнев приказал увеличить глубину погружения до восьмидесяти метров. Оба эхолота и регистрирующий прибор фиксировали почти плоское дно.
   Дойдя до западной границы района, Стрешнев повернул на обратный курс. Теперь надо было с другой стороны подойти к отрогу и пройти вдоль него, чтобы определить направление и протяженность, а затем уже продолжить обследование района продольными и поперечными галсами.
   Он уже знал, где следует ожидать резкого уменьшения глубины, однако вел лодку еще более осторожно, потому что восточный склон отрога был обрывист, не дай бог с ходу врезаться в скалу. Поэтому задолго до подхода к отрогу Стрешнев уменьшил ход до самого малого.
   Первыми обнаружили резкий подъем дна гидроакустики:
   - Центральный! Слышу эхосигналы от грунта! - доложили из рубки акустиков.
   Стрешнев взглянул на репитер гидролокатора. На его экране появилось бледно-серое пятно. Цепь отметок на эхолоте пока оставалась розной.
   - Всплывать на глубину тридцать метров!
   И как только лодка подвсплыла на заданную глубину, Стрешнев отдал следующие команды:
   - Лево на борт, курс сто шестьдесят! Акустики, внимательно следить за сигналами от грунта!
   Потом еще несколько раз пришлось менять курс, пока не установили направление продольной оси отрога. Он простирался на зюйд-зюйд-ост, и в течение почти целых суток лодка осторожно пробиралась именно в этом направлении до самой южной границы района, за которой уже начиналась достаточно обследованная трасса Северного Морского пути. Стрешнев предполагал, что ближе к материку отрог должен быть выше, но оказалось все наоборот: еще за четыре десятка миль до южной границы района хвост отрога едва возвышался над окружающим дном океана.