Страница:
Не прошло и минуты, как он попросил снова включить свет. К удивлению минеров, он все проделал быстро и точно.
- Ничего удивительного нет, - пояснил Алексей. - Я ведь почти четыре тысячи часов провел под водой. Поневоле ювелиром сделаешься.
От адмирала Алексей ушел в первом часу ночи. Возвращаться домой не имело смысла - до начала работ оставалось всего восемь часов. Да и Симу не стоит волновать лишний раз. Он знал, что, как бы ни старался скрыть за внешним спокойствием и веселостью свою озабоченность, Сима все равно догадается о его состоянии.
Он зашел в каюту водолазных специалистов, быстро разделся и лег на свою койку. Ему надо было хорошо выспаться, ведь завтра, но всей вероятности, пробудет под водой весь день. Однако уснуть сразу не мог, как ни отгонял мысли о предстоящем задании. Что ему потребуется завтра для работы? Мягкий судоподъемный понтон уже подготовлен, надо его утром продуть. Еще раз надо проверить концы для остропки и буксировки мины. На его памяти был случай, когда концы не выдержали, при продувке понтон всплыл, а мина осталась на грунте, и водолазам еще почти сутки пришлось поработать, чтобы снова остропить ее.
А вот как быть со связью? Ясно, что пользоваться обычным телефоном нельзя - мина магнитная. Придется пользоваться телефоном без источников питания, да и то в строго ограниченное время. Есть ли у них сейчас такие телефоны? Почему он не спросил об этом у командира дивизиона?
Алексей встал и позвонил дежурному. Тот сообщил, что телефоны уже подготовлены и опробованы. Алексей присел к столу, достал сделанный Артюховым рисунок и долго изучал его. Мина наполовину ушла в грунт, обросла ракушками. Вероятно, слой ракушек толстый - ведь со времени постановки прошло более пятнадцати лет. Работать будет трудно, надо четко продумать очередность всех операций под водой. Малейшая ошибка непоправима, недаром говорят, что минеры ошибаются всего один раз. И водолазы - тоже. А ему завтра придется быть одновременно и тем и другим. Он вспомнил, как в позапрошлом году на одном из островов водолаз подорвался на двухсотграммовой противопехотной толовой шашке. А ему, Алексею, придется иметь дело с миной, заряд которой превышает семьсот килограммов.
Выключив свет, Алексей, лежа в кровати, несколько раз вставлял шпильку в алюминиевую деталь. Наконец отложил ее и заснул.
Проспал он шесть часов. Встал бодрым и спокойным. Быстро умывшись и одевшись, пошел в кают-компанию. Специально для него коки приготовили какао - они знали, что ему сегодня не придется обедать. Когда он позавтракал , и вышел на палубу, у борта уже стоял водолазный бот. Командир дивизиона спросил:
- Как настроение?
- Бодрое. Иду ко дну в буквальном смысле слова, и пусть трепещет царь морской Нептун.
Астахов улыбнулся. Раз Курбатов говорит высокопарно, значит, спокоен.
Они спустились в водолазный бот. Когда туда погрузили понтон, бот отошел от спасательного судна и направился к вешке, обозначавшей место, где лежала мина. Не дойдя до нее двухсот метров, стали на якорь. Сняв китель, Алексей поежился. Вода сейчас холодная, а ему придется идти на глубину в летней водолазной рубахе и антимагнитном снаряжении.
Сделав рабочую проверку снаряжения, Алексей расписался в водолазном журнале и стал натягивать водолазное белье. Затем на него надели манишку и свинцовые галоши. К борту подошла шлюпка, и на нее приняли шланг и сигнал. Алексей сошел на трап. Надели шлем, завернули ганки. Дали воздух. Все шло нормально. Вот уже завернули передний иллюминатор, и стоявший на сигнале старшина второй статьи Артюхов легким ударом ладони по шлему передал Алексею приказание о спуске. Алексей начал спускаться. Проверил снаряжение на герметичность и оттолкнулся от трапа.
Пока шлюпка буксировала его к вешке, он еще раз перебирал в памяти все пункты намеченного ранее плана действий. Не упустил ли чего? Все ли хорошо продумано? Сейчас он начнет спуск к мине. Это тоже один из ответственных этапов работы. Но Алексей знал, что тут у него все пройдет благополучно, даже если он попадет не на грунт, а прямо на мину. Во-первых, чтобы смягчить возможный удар о мину, на водолазные галоши со свинцовыми подошвами он предусмотрительно надел войлочные бахилы. А во-вторых, у него уже выработалось то ощущение приближения дна, которое приходит с опытом и которое сейчас придавало Алексею уверенность, что он не допустит ни одного неверного движения.
Мина вошла в грунт глубже, чем он предполагал. Значит, работать придется не три-четыре часа, как рассчитывал, а больше.
Алексей доложил наверх:
- Нахожусь у мины. Присмотрелся, приступаю к отмыву гидростата.
- Есть! - донесся до него слабый голос Астахова, и телефон выключили. Теперь его будут включать только по сигналу водолаза.
Ощупав всю выступавшую часть мины, Алексей уточнил ее положение. Горловина гидростата была лишь наполовину затянута илом, и Алексей осторожно очистил ее руками. К счастью, гидростат оказался обычным, стоявшим почти на всех образцах мин. Алексей сейчас должен был вместо растаявшего куска сахару вставить такой же по размеру деревянный квадратик, чтобы сделать мину безопасной при подъеме на поверхность. На эту работу ушло всего минут десять - двенадцать.
Оставалось самое трудное и опасное. Надо было добраться до горловины взрывного устройства, осторожно вскрыть ее, еще более осторожно отыскать на панели среди множества приборов, входящих в электрическую схему мины, небольшую алюминиевую деталь и вставить в нее предохранительную шпильку. Одно неловкое движение - и мина взорвется. Для этого стоит лишь случайно оборвать хоть одну нитку в тонкой паутине электрических проводов...
Горловина целиком вошла в грунт. Алексей отцепил от пояса короткую деревянную лопаточку, лег на левый бок и начал отбрасывать грунт. Слабый зеленоватый свет, пробивавшийся сквозь толщу воды, померк - грунт, поднимаясь, заволакивал все вокруг. Приходилось после каждых двух-трех копков выжидать, пока грунт осядет и снова станет более или менее светло.
Сейчас Алексей целиком сосредоточился на работе, не думая больше ни о чем другом. Весь мир словно перестал существовать для него, он не замечал ни времени, ни холода, настойчиво пробиравшегося через легкое снаряжение, совсем не думал о смертельной опасности, подстерегавшей каждое его движение.
Наконец удалось вскрыть горловину. Алексей посмотрел на светящийся циферблат - прошло около двух часов. Прежде чем приступить к самой тонкой и ответственной работе, он решил отдохнуть. Стравил через головной клапан немного воздуха и занял положение градусов под сорок пять к грунту. Минут десять лежал неподвижно в таком положении, бездумно следя за тем, как косяк мелких рыбешек деловито и озабоченно крутился над головой вокруг пузырьков стравливаемого воздуха. Но вот рыбешки ринулись в разные стороны - показался большой судак. Он стремительно бросился в погоню.
Алексей достал шпильку, повернулся на бок и просунул руку в горловину. Вот кончик пальца коснулся чего-то гладкого. Стекло. Вероятно, часы прибора срочности. А это корпус автоматического дискового реле. Нужная деталь должна находиться правее. Добираться до нее неудобно.
Наконец он отыскал и ее. Окоченевший палец никак не мог нащупать отверстие. Но вот и оно. Алексей осторожно пропустил в него шпильку и отогнул ее усики.
Это отняло всего девять минут, но Алексей ощутил страшную усталость. Он лежал неподвижно, чувствуя, как со лба к виску стекает холодный пот, как дрожат руки. Хорошо, что они дрожат сейчас, когда все закончено.
Алексей подал сигнал. Включили телефон, и он услышал голос Астахова:
- Как дела?
- Все в порядке. Предохранитель на гидростат и шпилька поставлены. Начинаю остропку.
- Как самочувствие?
- Нормальное.
Ему спустили пеньковый конец. Теперь нужно в нескольких местах подрыть грунт под миной, чтобы пропустить под нее конец и надежно, со всех сторон, остропить ее.
На эту работу обычно уходит больше всего времени. Снова приходится копать деревянной лопаточкой, пережидать, когда осядет поднявшийся грунт.
Прошло еще более двух часов. Наконец мина была остроплена, и Алексей попросил подать понтон. Понтон притопили и плавно опустили на дно. Алексей присоединил к нему концы, которыми была остроплена мина, и завел дополнительный буек к продувному шлангу, по которому будут подавать воздух в понтон.
Можно было выходить. Алексей доложил об окончании работ, и его подняли на водолазную выдержку. Около шести часов проработал он под водой, но только теперь почувствовал, что совсем замерзает. Обычно на выдержках водолазы отдыхали, но сейчас это оказалось невозможным. Холод пронизывал, сводил ноги и руки. Приходилось все время двигаться. Когда он почувствовал, что начинает коченеть, принимался быстро, насколько это возможно в воде, сгибать и разгибать руки и ноги и делал это до тех пор, пока не выбивался из сил. Тогда он две-три минуты отдыхал и снова принимался разминать коченеющее тело.
Ему оставалось еще десять минут пробыть на выдержке, когда он почувствовал, что больше уже не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Единственное, что он мог еще делать - это шевелить пальцами. И он, стиснув зубы, ожесточенно сгибал и разгибал пальцы, пока их не начинало больно покалывать, точно кто-то вонзал в них десятки иголок. И чем острее становилась боль, тем ожесточеннее он двигал ими, понимая, что только так и могут они отойти.
Его подняли к трапу. Но пальцы уже не сгибались, он никак не мог ухватиться за скобы. Пытался обхватить их локтями, но зацепился рукавом за закраину стойки. Собрав последние силы, дернулся всем телом, рукав с треском разорвался, и проникшая до самого плечевого манжета вода обожгла его.
Пока Курбатова раздевали и врач растирал его побелевшие и распухшие руки, на шлюпке прибуксировали буек с продувочным шлангом. Быстро присоединили шланг к вентилям распределительного водолазного щитка и дали воздух на понтон. Все напряженно смотрели туда, где находилась веха. Вот она начала крениться, отошла в сторону, и на поверхности показался черный, обтянутый пеньковыми тросами понтон. К нему направилась шлюпка. Старшина шлюпки ухватился за понтон и всем корпусом перевалился через транцевую доску, вглядываясь в глубину. Он поднял руку, и все облегченно вздохнули мина поднята.
За Курбатовым пришел катер. Вместе с врачом и командиром дивизиона Алексей перешел на катер, а бот, взяв на буксир понтон с миной, потянул их на полигон. Там мину подорвут.
В кают-компании для Алексея уже был накрыт стол. Он с жадностью принялся за дымящийся флотский борщ, чувствуя, как тепло приятно растекается по всему телу.
Вошел адмирал. Увидев, что Алексей порывается встать, жестом остановил его:
- Сидите, сидите. Как самочувствие?
- Все нормально, товарищ адмирал. Замерз только немного да рубаху порвал. Жаль, совсем новая рубаха. Теперь с интендантами не рассчитаешься.
Адмирал кивнул Астахову и, когда тот вслед за ним вышел из кают-компании, спросил:
- Каков, а? Шесть часов рядом со смертью был, а ему, видите ли, рубаху жаль! Не заметил даже, что подвиг совершил. Пишите-ка представление к награде...
6
Город еще спал, когда лодка отошла от пирса. Несколько минут хода, и густой грязный туман проглотил многоточия якорных огней, заглушил тяжелое дыхание гавани. Прощально мигнул огонь входного маяка, и лодку плотно окутала сырая темень. В ней как-то неожиданно громко и торопливо прозвучал сигнал боевой тревоги. Почти тотчас же из отсеков начали поступать доклады:
- Первый готов!
- Второй готов!
- По местам стоять! К погружению!
Матвей нанес на карту место погружения и сделал запись в журнале. Дальше придется идти по счислению, и это потребует особенно тщательного ведения прокладки.
Лодка ушла на глубину. Умолкли дизеля, сразу стало тихо. Только из рубки акустика слышались посылки гидроакустической станции, похожие на крик чайки. Казалось, что лодка стоит на одном месте, внутри нее никого нет, и лишь чайки кричат где-то над морем.
Но вот корабли эскорта ушли. Теперь лодка пойдет одна. По предварительным расчетам она должна быть в назначенном районе через восемнадцать часов. И все это время придется идти в подводном положении. Значит, все время по счислению. И от того, насколько точно будет вестись прокладка курса, во многом зависит успех выполнения задачи. Матвей только сейчас понял, какая ответственность на него ложится, и неожиданно почувствовал, как к нему начинает подкрадываться страх. "А вдруг ошибусь? Ведь точность прокладки зависит не только от меня, а и от того, хорошо ли будет держать лодку на курсе рулевой, правильно ли определена поправка компаса, исправно ли работает лаг".
Прошло всего двадцать семь дней, как он прибыл в бригаду, а вот уже пришлось работать самостоятельно. Командир пока не вмешивается в его действия. Это успокаивает. Если бы все время дергали, было бы хуже. Крымов, видимо, вообще старается дать больше самостоятельности офицерам. Но и требует с них строго. Матвею вспомнилось, как вчера командир принимал у него зачет по устройству лодки и организации службы. За четыре года в училище Матвей сдал по меньшей мере полсотни экзаменов и зачетов, но никогда их не принимали с такой строгостью. Хорошо еще, что Матвей обе стажировки проходил на лодках этого класса. Да и в отведенные ему на изучение лодки три недели занимался часов по пятнадцать в сутки. Словом, Крымов остался доволен, хотя и сказал, что надо еще полазить по кораблю. В этом он тоже прав. Матвей чувствовал, что многое ему еще не вполне ясно. Придется после похода основательно взяться за изучение механизмов, попросить помощи у Андрея Бутова.
Доверие командира было приятно Матвею. Он слышал, как перед выходом комбриг предложил взять в поход флагманского штурмана, но Крымов отказался.
- Вам виднее, - заметил комбриг, впрочем, не очень одобрительно.
И теперь Матвею не хотелось бы подводить Крымова.
Началась полоса сильных глубинных течений. Матвей остро отточенным карандашом нанес на карту векторы скоростей, рассчитал путь и курс. Доложил командиру, и тот приказал лечь на новый курс.
К столику подошел Дубровский, склонился над картой.
- Что-то очень большой снос получается у вас, товарищ лейтенант, сказал он, недоверчиво рассматривая карту.
- Вот, проверьте, - Матвей подвинул Дубровскому транспортир, линейку и циркуль. - Течение триста двадцать градусов, скорость два узла...
Дубровский проверил расчеты и, ничего не сказав, отошел. Проверить прокладку - неоспоримое право старшего помощника командира корабля. Даже обязанность. Тем более, что Матвей впервые самостоятельно ведет корабль. И все же Матвей никак не мог подавить в себе неприятного чувства. Что-то настораживало его в Дубровском.
Акустик доложил, что слышит шум винтов по курсовому сто шестьдесят пять.
- Определите, что за корабль, - приказал командир.
Матвей знал, что в кормовых курсовых углах классифицировать контакт трудно: мешает шум винтов своей лодки. Поэтому он думал, что акустику потребуется немало времени, чтобы определить класс идущего сзади корабля. Но не прошло и минуты, как акустик доложил:
- Эсминец, курсовой сто шестьдесят три!
Эсминец догонял лодку. Командир спросил у стоявшего вахтенным офицером Вадима Сенцова:
- Ваше решение?
- Уклоняюсь от преследования, - доложил Вадим.
- Действуйте.
Вадим приказал изменить курс и скорость. Матвей отложил их на карте. Как раз на госэкзамене ему достался вопрос: "Уклонение от преследования". Матвей хорошо помнил, как оно производится. Поэтому он очень удивился, когда Вадим решил отвернуть вправо, тогда как правила уклонения предписывали левый поворот. Неужели он ошибся? Матвей быстро набросал на листе бумаги чертеж и под предлогом сличения показаний репитеров гирокомпаса подошел к Вадиму. Стараясь, чтобы Крымов не заметил, показал ему чертеж.
Командир окликнул Матвея:
- Вам что-нибудь не ясно?
"Заметил!" - Матвей показал чертеж Крымову. Тот внимательно посмотрел и улыбнулся:
- Что ж, учили вас правильно. Только вы не учитываете обстановки. Вадим Алексеевич, объясните штурману, почему вы отвернули вправо.
Оказывается, Матвей не учел, что, отвернув влево, лодка может попасть в зону действия гидроакустических станции "противника".
- Теперь вам ясно? - спросил Крымов. - Вот и хорошо. Правильно сделали, что высказали свои сомнения. Но давайте договоримся, Матвей Николаевич, что впредь вы их будете высказывать вслух. Так у нас принято.
Матвей покраснел. Командир хоть и в деликатной форме, но упрекнул его за нелепую попытку подсказать Вадиму. "Действительно глупо получилось. Как школьник вел себя, даже шпаргалку заготовил и пытался подсунуть незаметно. Командир боевой части и... шпаргалка. Стыд!"
В атаку выходил Дубровский. Крымов сидел на складном стульчике и ни во что не вмешивался, лишь внимательно следил за показаниями торпедного автомата стрельбы.
Матвей вел боевую прокладку. Атака шла хорошо. Дубровский выходил в точку залпа уверенно, команды отдавал четко. Так же бодро и четко докладывали с боевых постов, приподнятое настроение старпома передалось экипажу.
- Пли!
Лодка вздрогнула. Тотчас же из носового отсека доложили:
- Торпеды вышли!
Послезалповое маневрирование было сложным: корабли охранения, обнаружив торпеду, начали поиск лодки. Матвей едва успевал прокладывать курсы. Наконец лодке удалось оторваться, и вскоре от комбрига, находившегося на корабле "противника", было получено сообщение, что торпеды прошли точно под целью. Крымов поздравил Дубровского с успешной атакой.
Поздравляли старпома и другие офицеры, находившиеся в центральном посту. Матвей, пожав Дубровскому руку, сказал:
- Знаете, очень здорово у вас получилось!
Дубровский похлопал его по плечу:
- У нас на лодке все должно здорово получаться, лейтенант. Постарайтесь привыкнуть к этому.
Не дойдя до базы миль десять, лодка всплыла. Как только показались маяки, Матвей несколько раз определился по ним, уточнив место лодки. Когда до поворотного буя оставалось полторы мили, он снова поднялся на мостик, чтобы определиться по трем пеленгам. Но едва успел взять один пеленг, как объявили срочное погружение. Вслед за сигнальщиком Матвей нырнул в рубочный люк.
Лодка ушла на глубину двадцать метров. Не прошло и десяти минут, как рулевой доложил:
- Вышел из строя гирокомпас!
Сначала Матвей подумал, что это очередная вводная. Но, взглянув на репитер гирокомпаса, увидел, что картушка крутится. Матвей вышел из-за выгородки. Штурманский электрик старшина второй статьи Корнейчук осматривал матку гирокомпаса.
- В чем дело, старшина?
- Не ясно. Должно быть, замыкание.
Проверив цепь, старшина доложил:
- Замыкание где-то наверху.
Командир приказал всплыть. Корнейчук первым выскочил наверх. Вскоре он вернулся и набросился на рулевого-сигнальщика старшего матроса Бодрова:
- Растяпа! Почему не закрыл крышку репитера?
- А ты разберись сначала.
И тут Матвей вспомнил, что это он забыл закрыть крышку.
- Погодите, Корнейчук, - остановил он распалившегося старшину. - Бодров тут ни при чем. Это я не закрыл крышку.
- Вы? - старшина смущенно потупился. Потом спросил: - Разрешите наверх?
- Идите.
- Н-да, - протянул Дубровский, когда старшина ушел. - Этак вы однажды и рубочный люк забудете задраить, утопите всех нас. Хорошо еще, что не во время атаки произошло. Сорвали бы мне атаку...
Наверное, он долго еще продолжал бы в том же духе, но Крымов сказал:
- Идите-ка, Матвей Николаевич, помогите Корнейчуку.
7
Моросил мелкий холодный дождь. Немощеные тротуары раскисли, и Матвей шел по щиколотку в грязи. Он шел, не замечая ничего вокруг. Наверное, если бы сейчас перед ним возникла пропасть, он шагнул бы в нее.
Нет ничего противнее, чем сидеть и выслушивать соболезнующие высказывания и ловить на себе сочувственные взгляды.
Хорошо еще, что Крымов не стал задерживать. Что-то он скажет завтра на разборе?
Отвратительный вы тип, лейтенант Стрешнев. Вас учили, воспитывали, вас хорошо приняли, вам доверяли. А вы оказались просто растяпой. Корнейчук это подметил верно. Где-то в глубине души вы радовались, что вам сразу доверили боевую часть, пусть временно, но доверили. Вы думали о широких перспективах, которые открывались с первого дня. И оказались перед перспективой стать всеобщим посмешищем!
Может быть, Соня права - человек должен беречь те маленькие радости, которые предоставляет судьба? Ведь вам предлагали остаться в Ленинграде, но вы, видите ли, не захотели. Конечно, у вас нет опыта, в научно-исследовательском институте вы были бы просто мелким служащим, чиновником, никакую науку никуда не смогли бы двинуть. Вы это отчетливо сознавали и поэтому отказались идти в институт. Может быть, все же зря отказались? Пусть чиновник, пусть ничего не значащий исполнитель чужой воли. Но ведь Ленинград! Сейчас в Мариинке, наверное, идет "Лебединое озеро"...
Взвизгнули тормоза. Кто-то вскрикнул, кто-то дернул Матвея за рукав. Машину занесло и развернуло поперек дороги. Шофер открыл дверцу и длинно выругался. Так умеют теперь ругаться только шоферы, они дадут десять очков вперед любому нынешнему боцману.
- Может быть, вы все-таки поможете мне выбраться? Матвей оглянулся. Люся стояла рядом, в канаве.
- Извините. - Матвей протянул ей руку и помог выбраться из канавы.
- Как я испугалась!
- Он вас чуть не задавил?
- Да не меня, а вас! Я шла вам навстречу, вы посмотрели на меня и даже не заметили. Я пошла за вами. Что с вами?
Матвей молчал. Люся взяла его за рукав и, внимательно посмотрев в глаза, сказала:
- Я так напугалась, Матвей!.. За вас.
Матвей уловил в ее голосе тревогу и мягко сказал:
- Пойдемте-ка, Люсенька, в "Шторм"!
- Никуда я вас не пущу! Идите со мной.
Матвей покорно пошел за ней. Они шли долго. Люся ни о чем больше не спрашивала. Матвей тоже молчал.
Она привела его к себе домой. В коридор вышла ее мать. Матвей молча поклонился, а Люса попросила:
- Мамочка, согрей, пожалуйста, воды.
Люся проводила Матвея в маленькую комнатку, усадила на стул и приказала:
- Разувайтесь.
Она принесла таз с водой и, увидев, что Матвей еще не разулся, сказала:
- Ну что мне вас упрашивать, что ли? Ведь промокли же! Разувайтесь быстрее, а то вода остынет.
- Спасибо, но...
- Не спорьте, я не люблю, когда мне противоречат. Потом, порывшись в шкафу, достала носки.
- Попробуйте натянуть вот эти, они, кажется, побольше.
Носки были безнадежно малы, они едва прикрывали ступню.
- Ладно за неимением лучшего сойдет и так. А теперь садитесь вон туда, к батарее. - Люся взяла его носки, таз и вышла.
Матвей сидел и разглядывал висевшие на стене эстампы, портрет пожилого мужчины в форме моряка торгового флота. У него были такие же большие и строгие глаза, как у Люси. "Отец, - догадался Матвей. - Где он сейчас? В плавании?"
Матвей спросил об этом, когда Люся вернулась в комнату.
Она коротко ответила:
- Он погиб.
- В войну?
- После. Подорвались на мине.
- Кто-нибудь спасся?
- Почти все. Погибли трое. Он, помощник и механик. Отец был капитаном. А вы ведь знаете святое морское правило: капитан покидает судно последним.
- Да, знаю.
Она сидела, опустив голову. Матвей смотрел на нее и не знал, что сказать: он онемел от неожиданного радостно-щемящего волнения. И Матвей осторожно тронул ее за руку. Люся подняла голову, взглянула на него все еще отрешенно, потом удивленно и вдруг смутилась и покраснела. И Матвей понял, что она догадалась. Может быть, не обо всем, но инстинктивно почувствовала, что с ним происходит. И должно быть, испугалась этого, встала, отошла к окну и уже оттуда попросила:
- Ну а теперь рассказывайте.
- О чем?
- Что у вас приключилось? Неприятности по службе?
- Да.
- Большие?
- Не знаю.
- А все-таки?
- Несколько оплошностей. Но дело не в этом. Я, кажется, начинаю жалеть, что приехал сюда.
- А разве вас сюда не послали?
- Нет, я попросился сам. Меня оставляли в Ленинграде, в научно-исследовательском институте.
- Тогда все это просто противно.
- Что противно?
- А то, что вы киснете, Матвей! Это ужасно противно. Я вас сейчас просто ненавижу. - Но она произнесла это совсем даже не строго и в таком несоответствии смысла слов и интонации, что у Матвея опять защемило в груди, его опять охватило чувство радостного наполнения. Наверное, это чувство отразилось и в его взгляде, потому что Люся тихо сказала:
- Не смотрите на меня так.
Потом вдруг спросила:
- Скажите, Матвей, для чего вы живете?
- Я?
- Да, вы. И я, и другие. Вообще - для чего человек живет?
Матвей задумался. В самом деле, для чего? Его никогда никто не спрашивал об этом, он и сам никогда не думал. И сейчас просто не знал, что ответить.
Так для чего же вы живете, лейтенант Стрешнев? Может быть, только для того, чтобы жить в достатке, работать от и до, иметь уютную квартиру, покладистую жену? Ведь вы думали об этом.
Оказывается, вы, лейтенант Стрешнев, просто обыватель. Вам, видите ли, нужна уютная квартира, тихая жизнь, преферанс, кофе в постели... Вы просто с ума сходите по всему этому. Вы распустили слюни, представив, как все это было бы здорово. Вы, конечно, были бы довольны!
- Ничего удивительного нет, - пояснил Алексей. - Я ведь почти четыре тысячи часов провел под водой. Поневоле ювелиром сделаешься.
От адмирала Алексей ушел в первом часу ночи. Возвращаться домой не имело смысла - до начала работ оставалось всего восемь часов. Да и Симу не стоит волновать лишний раз. Он знал, что, как бы ни старался скрыть за внешним спокойствием и веселостью свою озабоченность, Сима все равно догадается о его состоянии.
Он зашел в каюту водолазных специалистов, быстро разделся и лег на свою койку. Ему надо было хорошо выспаться, ведь завтра, но всей вероятности, пробудет под водой весь день. Однако уснуть сразу не мог, как ни отгонял мысли о предстоящем задании. Что ему потребуется завтра для работы? Мягкий судоподъемный понтон уже подготовлен, надо его утром продуть. Еще раз надо проверить концы для остропки и буксировки мины. На его памяти был случай, когда концы не выдержали, при продувке понтон всплыл, а мина осталась на грунте, и водолазам еще почти сутки пришлось поработать, чтобы снова остропить ее.
А вот как быть со связью? Ясно, что пользоваться обычным телефоном нельзя - мина магнитная. Придется пользоваться телефоном без источников питания, да и то в строго ограниченное время. Есть ли у них сейчас такие телефоны? Почему он не спросил об этом у командира дивизиона?
Алексей встал и позвонил дежурному. Тот сообщил, что телефоны уже подготовлены и опробованы. Алексей присел к столу, достал сделанный Артюховым рисунок и долго изучал его. Мина наполовину ушла в грунт, обросла ракушками. Вероятно, слой ракушек толстый - ведь со времени постановки прошло более пятнадцати лет. Работать будет трудно, надо четко продумать очередность всех операций под водой. Малейшая ошибка непоправима, недаром говорят, что минеры ошибаются всего один раз. И водолазы - тоже. А ему завтра придется быть одновременно и тем и другим. Он вспомнил, как в позапрошлом году на одном из островов водолаз подорвался на двухсотграммовой противопехотной толовой шашке. А ему, Алексею, придется иметь дело с миной, заряд которой превышает семьсот килограммов.
Выключив свет, Алексей, лежа в кровати, несколько раз вставлял шпильку в алюминиевую деталь. Наконец отложил ее и заснул.
Проспал он шесть часов. Встал бодрым и спокойным. Быстро умывшись и одевшись, пошел в кают-компанию. Специально для него коки приготовили какао - они знали, что ему сегодня не придется обедать. Когда он позавтракал , и вышел на палубу, у борта уже стоял водолазный бот. Командир дивизиона спросил:
- Как настроение?
- Бодрое. Иду ко дну в буквальном смысле слова, и пусть трепещет царь морской Нептун.
Астахов улыбнулся. Раз Курбатов говорит высокопарно, значит, спокоен.
Они спустились в водолазный бот. Когда туда погрузили понтон, бот отошел от спасательного судна и направился к вешке, обозначавшей место, где лежала мина. Не дойдя до нее двухсот метров, стали на якорь. Сняв китель, Алексей поежился. Вода сейчас холодная, а ему придется идти на глубину в летней водолазной рубахе и антимагнитном снаряжении.
Сделав рабочую проверку снаряжения, Алексей расписался в водолазном журнале и стал натягивать водолазное белье. Затем на него надели манишку и свинцовые галоши. К борту подошла шлюпка, и на нее приняли шланг и сигнал. Алексей сошел на трап. Надели шлем, завернули ганки. Дали воздух. Все шло нормально. Вот уже завернули передний иллюминатор, и стоявший на сигнале старшина второй статьи Артюхов легким ударом ладони по шлему передал Алексею приказание о спуске. Алексей начал спускаться. Проверил снаряжение на герметичность и оттолкнулся от трапа.
Пока шлюпка буксировала его к вешке, он еще раз перебирал в памяти все пункты намеченного ранее плана действий. Не упустил ли чего? Все ли хорошо продумано? Сейчас он начнет спуск к мине. Это тоже один из ответственных этапов работы. Но Алексей знал, что тут у него все пройдет благополучно, даже если он попадет не на грунт, а прямо на мину. Во-первых, чтобы смягчить возможный удар о мину, на водолазные галоши со свинцовыми подошвами он предусмотрительно надел войлочные бахилы. А во-вторых, у него уже выработалось то ощущение приближения дна, которое приходит с опытом и которое сейчас придавало Алексею уверенность, что он не допустит ни одного неверного движения.
Мина вошла в грунт глубже, чем он предполагал. Значит, работать придется не три-четыре часа, как рассчитывал, а больше.
Алексей доложил наверх:
- Нахожусь у мины. Присмотрелся, приступаю к отмыву гидростата.
- Есть! - донесся до него слабый голос Астахова, и телефон выключили. Теперь его будут включать только по сигналу водолаза.
Ощупав всю выступавшую часть мины, Алексей уточнил ее положение. Горловина гидростата была лишь наполовину затянута илом, и Алексей осторожно очистил ее руками. К счастью, гидростат оказался обычным, стоявшим почти на всех образцах мин. Алексей сейчас должен был вместо растаявшего куска сахару вставить такой же по размеру деревянный квадратик, чтобы сделать мину безопасной при подъеме на поверхность. На эту работу ушло всего минут десять - двенадцать.
Оставалось самое трудное и опасное. Надо было добраться до горловины взрывного устройства, осторожно вскрыть ее, еще более осторожно отыскать на панели среди множества приборов, входящих в электрическую схему мины, небольшую алюминиевую деталь и вставить в нее предохранительную шпильку. Одно неловкое движение - и мина взорвется. Для этого стоит лишь случайно оборвать хоть одну нитку в тонкой паутине электрических проводов...
Горловина целиком вошла в грунт. Алексей отцепил от пояса короткую деревянную лопаточку, лег на левый бок и начал отбрасывать грунт. Слабый зеленоватый свет, пробивавшийся сквозь толщу воды, померк - грунт, поднимаясь, заволакивал все вокруг. Приходилось после каждых двух-трех копков выжидать, пока грунт осядет и снова станет более или менее светло.
Сейчас Алексей целиком сосредоточился на работе, не думая больше ни о чем другом. Весь мир словно перестал существовать для него, он не замечал ни времени, ни холода, настойчиво пробиравшегося через легкое снаряжение, совсем не думал о смертельной опасности, подстерегавшей каждое его движение.
Наконец удалось вскрыть горловину. Алексей посмотрел на светящийся циферблат - прошло около двух часов. Прежде чем приступить к самой тонкой и ответственной работе, он решил отдохнуть. Стравил через головной клапан немного воздуха и занял положение градусов под сорок пять к грунту. Минут десять лежал неподвижно в таком положении, бездумно следя за тем, как косяк мелких рыбешек деловито и озабоченно крутился над головой вокруг пузырьков стравливаемого воздуха. Но вот рыбешки ринулись в разные стороны - показался большой судак. Он стремительно бросился в погоню.
Алексей достал шпильку, повернулся на бок и просунул руку в горловину. Вот кончик пальца коснулся чего-то гладкого. Стекло. Вероятно, часы прибора срочности. А это корпус автоматического дискового реле. Нужная деталь должна находиться правее. Добираться до нее неудобно.
Наконец он отыскал и ее. Окоченевший палец никак не мог нащупать отверстие. Но вот и оно. Алексей осторожно пропустил в него шпильку и отогнул ее усики.
Это отняло всего девять минут, но Алексей ощутил страшную усталость. Он лежал неподвижно, чувствуя, как со лба к виску стекает холодный пот, как дрожат руки. Хорошо, что они дрожат сейчас, когда все закончено.
Алексей подал сигнал. Включили телефон, и он услышал голос Астахова:
- Как дела?
- Все в порядке. Предохранитель на гидростат и шпилька поставлены. Начинаю остропку.
- Как самочувствие?
- Нормальное.
Ему спустили пеньковый конец. Теперь нужно в нескольких местах подрыть грунт под миной, чтобы пропустить под нее конец и надежно, со всех сторон, остропить ее.
На эту работу обычно уходит больше всего времени. Снова приходится копать деревянной лопаточкой, пережидать, когда осядет поднявшийся грунт.
Прошло еще более двух часов. Наконец мина была остроплена, и Алексей попросил подать понтон. Понтон притопили и плавно опустили на дно. Алексей присоединил к нему концы, которыми была остроплена мина, и завел дополнительный буек к продувному шлангу, по которому будут подавать воздух в понтон.
Можно было выходить. Алексей доложил об окончании работ, и его подняли на водолазную выдержку. Около шести часов проработал он под водой, но только теперь почувствовал, что совсем замерзает. Обычно на выдержках водолазы отдыхали, но сейчас это оказалось невозможным. Холод пронизывал, сводил ноги и руки. Приходилось все время двигаться. Когда он почувствовал, что начинает коченеть, принимался быстро, насколько это возможно в воде, сгибать и разгибать руки и ноги и делал это до тех пор, пока не выбивался из сил. Тогда он две-три минуты отдыхал и снова принимался разминать коченеющее тело.
Ему оставалось еще десять минут пробыть на выдержке, когда он почувствовал, что больше уже не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Единственное, что он мог еще делать - это шевелить пальцами. И он, стиснув зубы, ожесточенно сгибал и разгибал пальцы, пока их не начинало больно покалывать, точно кто-то вонзал в них десятки иголок. И чем острее становилась боль, тем ожесточеннее он двигал ими, понимая, что только так и могут они отойти.
Его подняли к трапу. Но пальцы уже не сгибались, он никак не мог ухватиться за скобы. Пытался обхватить их локтями, но зацепился рукавом за закраину стойки. Собрав последние силы, дернулся всем телом, рукав с треском разорвался, и проникшая до самого плечевого манжета вода обожгла его.
Пока Курбатова раздевали и врач растирал его побелевшие и распухшие руки, на шлюпке прибуксировали буек с продувочным шлангом. Быстро присоединили шланг к вентилям распределительного водолазного щитка и дали воздух на понтон. Все напряженно смотрели туда, где находилась веха. Вот она начала крениться, отошла в сторону, и на поверхности показался черный, обтянутый пеньковыми тросами понтон. К нему направилась шлюпка. Старшина шлюпки ухватился за понтон и всем корпусом перевалился через транцевую доску, вглядываясь в глубину. Он поднял руку, и все облегченно вздохнули мина поднята.
За Курбатовым пришел катер. Вместе с врачом и командиром дивизиона Алексей перешел на катер, а бот, взяв на буксир понтон с миной, потянул их на полигон. Там мину подорвут.
В кают-компании для Алексея уже был накрыт стол. Он с жадностью принялся за дымящийся флотский борщ, чувствуя, как тепло приятно растекается по всему телу.
Вошел адмирал. Увидев, что Алексей порывается встать, жестом остановил его:
- Сидите, сидите. Как самочувствие?
- Все нормально, товарищ адмирал. Замерз только немного да рубаху порвал. Жаль, совсем новая рубаха. Теперь с интендантами не рассчитаешься.
Адмирал кивнул Астахову и, когда тот вслед за ним вышел из кают-компании, спросил:
- Каков, а? Шесть часов рядом со смертью был, а ему, видите ли, рубаху жаль! Не заметил даже, что подвиг совершил. Пишите-ка представление к награде...
6
Город еще спал, когда лодка отошла от пирса. Несколько минут хода, и густой грязный туман проглотил многоточия якорных огней, заглушил тяжелое дыхание гавани. Прощально мигнул огонь входного маяка, и лодку плотно окутала сырая темень. В ней как-то неожиданно громко и торопливо прозвучал сигнал боевой тревоги. Почти тотчас же из отсеков начали поступать доклады:
- Первый готов!
- Второй готов!
- По местам стоять! К погружению!
Матвей нанес на карту место погружения и сделал запись в журнале. Дальше придется идти по счислению, и это потребует особенно тщательного ведения прокладки.
Лодка ушла на глубину. Умолкли дизеля, сразу стало тихо. Только из рубки акустика слышались посылки гидроакустической станции, похожие на крик чайки. Казалось, что лодка стоит на одном месте, внутри нее никого нет, и лишь чайки кричат где-то над морем.
Но вот корабли эскорта ушли. Теперь лодка пойдет одна. По предварительным расчетам она должна быть в назначенном районе через восемнадцать часов. И все это время придется идти в подводном положении. Значит, все время по счислению. И от того, насколько точно будет вестись прокладка курса, во многом зависит успех выполнения задачи. Матвей только сейчас понял, какая ответственность на него ложится, и неожиданно почувствовал, как к нему начинает подкрадываться страх. "А вдруг ошибусь? Ведь точность прокладки зависит не только от меня, а и от того, хорошо ли будет держать лодку на курсе рулевой, правильно ли определена поправка компаса, исправно ли работает лаг".
Прошло всего двадцать семь дней, как он прибыл в бригаду, а вот уже пришлось работать самостоятельно. Командир пока не вмешивается в его действия. Это успокаивает. Если бы все время дергали, было бы хуже. Крымов, видимо, вообще старается дать больше самостоятельности офицерам. Но и требует с них строго. Матвею вспомнилось, как вчера командир принимал у него зачет по устройству лодки и организации службы. За четыре года в училище Матвей сдал по меньшей мере полсотни экзаменов и зачетов, но никогда их не принимали с такой строгостью. Хорошо еще, что Матвей обе стажировки проходил на лодках этого класса. Да и в отведенные ему на изучение лодки три недели занимался часов по пятнадцать в сутки. Словом, Крымов остался доволен, хотя и сказал, что надо еще полазить по кораблю. В этом он тоже прав. Матвей чувствовал, что многое ему еще не вполне ясно. Придется после похода основательно взяться за изучение механизмов, попросить помощи у Андрея Бутова.
Доверие командира было приятно Матвею. Он слышал, как перед выходом комбриг предложил взять в поход флагманского штурмана, но Крымов отказался.
- Вам виднее, - заметил комбриг, впрочем, не очень одобрительно.
И теперь Матвею не хотелось бы подводить Крымова.
Началась полоса сильных глубинных течений. Матвей остро отточенным карандашом нанес на карту векторы скоростей, рассчитал путь и курс. Доложил командиру, и тот приказал лечь на новый курс.
К столику подошел Дубровский, склонился над картой.
- Что-то очень большой снос получается у вас, товарищ лейтенант, сказал он, недоверчиво рассматривая карту.
- Вот, проверьте, - Матвей подвинул Дубровскому транспортир, линейку и циркуль. - Течение триста двадцать градусов, скорость два узла...
Дубровский проверил расчеты и, ничего не сказав, отошел. Проверить прокладку - неоспоримое право старшего помощника командира корабля. Даже обязанность. Тем более, что Матвей впервые самостоятельно ведет корабль. И все же Матвей никак не мог подавить в себе неприятного чувства. Что-то настораживало его в Дубровском.
Акустик доложил, что слышит шум винтов по курсовому сто шестьдесят пять.
- Определите, что за корабль, - приказал командир.
Матвей знал, что в кормовых курсовых углах классифицировать контакт трудно: мешает шум винтов своей лодки. Поэтому он думал, что акустику потребуется немало времени, чтобы определить класс идущего сзади корабля. Но не прошло и минуты, как акустик доложил:
- Эсминец, курсовой сто шестьдесят три!
Эсминец догонял лодку. Командир спросил у стоявшего вахтенным офицером Вадима Сенцова:
- Ваше решение?
- Уклоняюсь от преследования, - доложил Вадим.
- Действуйте.
Вадим приказал изменить курс и скорость. Матвей отложил их на карте. Как раз на госэкзамене ему достался вопрос: "Уклонение от преследования". Матвей хорошо помнил, как оно производится. Поэтому он очень удивился, когда Вадим решил отвернуть вправо, тогда как правила уклонения предписывали левый поворот. Неужели он ошибся? Матвей быстро набросал на листе бумаги чертеж и под предлогом сличения показаний репитеров гирокомпаса подошел к Вадиму. Стараясь, чтобы Крымов не заметил, показал ему чертеж.
Командир окликнул Матвея:
- Вам что-нибудь не ясно?
"Заметил!" - Матвей показал чертеж Крымову. Тот внимательно посмотрел и улыбнулся:
- Что ж, учили вас правильно. Только вы не учитываете обстановки. Вадим Алексеевич, объясните штурману, почему вы отвернули вправо.
Оказывается, Матвей не учел, что, отвернув влево, лодка может попасть в зону действия гидроакустических станции "противника".
- Теперь вам ясно? - спросил Крымов. - Вот и хорошо. Правильно сделали, что высказали свои сомнения. Но давайте договоримся, Матвей Николаевич, что впредь вы их будете высказывать вслух. Так у нас принято.
Матвей покраснел. Командир хоть и в деликатной форме, но упрекнул его за нелепую попытку подсказать Вадиму. "Действительно глупо получилось. Как школьник вел себя, даже шпаргалку заготовил и пытался подсунуть незаметно. Командир боевой части и... шпаргалка. Стыд!"
В атаку выходил Дубровский. Крымов сидел на складном стульчике и ни во что не вмешивался, лишь внимательно следил за показаниями торпедного автомата стрельбы.
Матвей вел боевую прокладку. Атака шла хорошо. Дубровский выходил в точку залпа уверенно, команды отдавал четко. Так же бодро и четко докладывали с боевых постов, приподнятое настроение старпома передалось экипажу.
- Пли!
Лодка вздрогнула. Тотчас же из носового отсека доложили:
- Торпеды вышли!
Послезалповое маневрирование было сложным: корабли охранения, обнаружив торпеду, начали поиск лодки. Матвей едва успевал прокладывать курсы. Наконец лодке удалось оторваться, и вскоре от комбрига, находившегося на корабле "противника", было получено сообщение, что торпеды прошли точно под целью. Крымов поздравил Дубровского с успешной атакой.
Поздравляли старпома и другие офицеры, находившиеся в центральном посту. Матвей, пожав Дубровскому руку, сказал:
- Знаете, очень здорово у вас получилось!
Дубровский похлопал его по плечу:
- У нас на лодке все должно здорово получаться, лейтенант. Постарайтесь привыкнуть к этому.
Не дойдя до базы миль десять, лодка всплыла. Как только показались маяки, Матвей несколько раз определился по ним, уточнив место лодки. Когда до поворотного буя оставалось полторы мили, он снова поднялся на мостик, чтобы определиться по трем пеленгам. Но едва успел взять один пеленг, как объявили срочное погружение. Вслед за сигнальщиком Матвей нырнул в рубочный люк.
Лодка ушла на глубину двадцать метров. Не прошло и десяти минут, как рулевой доложил:
- Вышел из строя гирокомпас!
Сначала Матвей подумал, что это очередная вводная. Но, взглянув на репитер гирокомпаса, увидел, что картушка крутится. Матвей вышел из-за выгородки. Штурманский электрик старшина второй статьи Корнейчук осматривал матку гирокомпаса.
- В чем дело, старшина?
- Не ясно. Должно быть, замыкание.
Проверив цепь, старшина доложил:
- Замыкание где-то наверху.
Командир приказал всплыть. Корнейчук первым выскочил наверх. Вскоре он вернулся и набросился на рулевого-сигнальщика старшего матроса Бодрова:
- Растяпа! Почему не закрыл крышку репитера?
- А ты разберись сначала.
И тут Матвей вспомнил, что это он забыл закрыть крышку.
- Погодите, Корнейчук, - остановил он распалившегося старшину. - Бодров тут ни при чем. Это я не закрыл крышку.
- Вы? - старшина смущенно потупился. Потом спросил: - Разрешите наверх?
- Идите.
- Н-да, - протянул Дубровский, когда старшина ушел. - Этак вы однажды и рубочный люк забудете задраить, утопите всех нас. Хорошо еще, что не во время атаки произошло. Сорвали бы мне атаку...
Наверное, он долго еще продолжал бы в том же духе, но Крымов сказал:
- Идите-ка, Матвей Николаевич, помогите Корнейчуку.
7
Моросил мелкий холодный дождь. Немощеные тротуары раскисли, и Матвей шел по щиколотку в грязи. Он шел, не замечая ничего вокруг. Наверное, если бы сейчас перед ним возникла пропасть, он шагнул бы в нее.
Нет ничего противнее, чем сидеть и выслушивать соболезнующие высказывания и ловить на себе сочувственные взгляды.
Хорошо еще, что Крымов не стал задерживать. Что-то он скажет завтра на разборе?
Отвратительный вы тип, лейтенант Стрешнев. Вас учили, воспитывали, вас хорошо приняли, вам доверяли. А вы оказались просто растяпой. Корнейчук это подметил верно. Где-то в глубине души вы радовались, что вам сразу доверили боевую часть, пусть временно, но доверили. Вы думали о широких перспективах, которые открывались с первого дня. И оказались перед перспективой стать всеобщим посмешищем!
Может быть, Соня права - человек должен беречь те маленькие радости, которые предоставляет судьба? Ведь вам предлагали остаться в Ленинграде, но вы, видите ли, не захотели. Конечно, у вас нет опыта, в научно-исследовательском институте вы были бы просто мелким служащим, чиновником, никакую науку никуда не смогли бы двинуть. Вы это отчетливо сознавали и поэтому отказались идти в институт. Может быть, все же зря отказались? Пусть чиновник, пусть ничего не значащий исполнитель чужой воли. Но ведь Ленинград! Сейчас в Мариинке, наверное, идет "Лебединое озеро"...
Взвизгнули тормоза. Кто-то вскрикнул, кто-то дернул Матвея за рукав. Машину занесло и развернуло поперек дороги. Шофер открыл дверцу и длинно выругался. Так умеют теперь ругаться только шоферы, они дадут десять очков вперед любому нынешнему боцману.
- Может быть, вы все-таки поможете мне выбраться? Матвей оглянулся. Люся стояла рядом, в канаве.
- Извините. - Матвей протянул ей руку и помог выбраться из канавы.
- Как я испугалась!
- Он вас чуть не задавил?
- Да не меня, а вас! Я шла вам навстречу, вы посмотрели на меня и даже не заметили. Я пошла за вами. Что с вами?
Матвей молчал. Люся взяла его за рукав и, внимательно посмотрев в глаза, сказала:
- Я так напугалась, Матвей!.. За вас.
Матвей уловил в ее голосе тревогу и мягко сказал:
- Пойдемте-ка, Люсенька, в "Шторм"!
- Никуда я вас не пущу! Идите со мной.
Матвей покорно пошел за ней. Они шли долго. Люся ни о чем больше не спрашивала. Матвей тоже молчал.
Она привела его к себе домой. В коридор вышла ее мать. Матвей молча поклонился, а Люса попросила:
- Мамочка, согрей, пожалуйста, воды.
Люся проводила Матвея в маленькую комнатку, усадила на стул и приказала:
- Разувайтесь.
Она принесла таз с водой и, увидев, что Матвей еще не разулся, сказала:
- Ну что мне вас упрашивать, что ли? Ведь промокли же! Разувайтесь быстрее, а то вода остынет.
- Спасибо, но...
- Не спорьте, я не люблю, когда мне противоречат. Потом, порывшись в шкафу, достала носки.
- Попробуйте натянуть вот эти, они, кажется, побольше.
Носки были безнадежно малы, они едва прикрывали ступню.
- Ладно за неимением лучшего сойдет и так. А теперь садитесь вон туда, к батарее. - Люся взяла его носки, таз и вышла.
Матвей сидел и разглядывал висевшие на стене эстампы, портрет пожилого мужчины в форме моряка торгового флота. У него были такие же большие и строгие глаза, как у Люси. "Отец, - догадался Матвей. - Где он сейчас? В плавании?"
Матвей спросил об этом, когда Люся вернулась в комнату.
Она коротко ответила:
- Он погиб.
- В войну?
- После. Подорвались на мине.
- Кто-нибудь спасся?
- Почти все. Погибли трое. Он, помощник и механик. Отец был капитаном. А вы ведь знаете святое морское правило: капитан покидает судно последним.
- Да, знаю.
Она сидела, опустив голову. Матвей смотрел на нее и не знал, что сказать: он онемел от неожиданного радостно-щемящего волнения. И Матвей осторожно тронул ее за руку. Люся подняла голову, взглянула на него все еще отрешенно, потом удивленно и вдруг смутилась и покраснела. И Матвей понял, что она догадалась. Может быть, не обо всем, но инстинктивно почувствовала, что с ним происходит. И должно быть, испугалась этого, встала, отошла к окну и уже оттуда попросила:
- Ну а теперь рассказывайте.
- О чем?
- Что у вас приключилось? Неприятности по службе?
- Да.
- Большие?
- Не знаю.
- А все-таки?
- Несколько оплошностей. Но дело не в этом. Я, кажется, начинаю жалеть, что приехал сюда.
- А разве вас сюда не послали?
- Нет, я попросился сам. Меня оставляли в Ленинграде, в научно-исследовательском институте.
- Тогда все это просто противно.
- Что противно?
- А то, что вы киснете, Матвей! Это ужасно противно. Я вас сейчас просто ненавижу. - Но она произнесла это совсем даже не строго и в таком несоответствии смысла слов и интонации, что у Матвея опять защемило в груди, его опять охватило чувство радостного наполнения. Наверное, это чувство отразилось и в его взгляде, потому что Люся тихо сказала:
- Не смотрите на меня так.
Потом вдруг спросила:
- Скажите, Матвей, для чего вы живете?
- Я?
- Да, вы. И я, и другие. Вообще - для чего человек живет?
Матвей задумался. В самом деле, для чего? Его никогда никто не спрашивал об этом, он и сам никогда не думал. И сейчас просто не знал, что ответить.
Так для чего же вы живете, лейтенант Стрешнев? Может быть, только для того, чтобы жить в достатке, работать от и до, иметь уютную квартиру, покладистую жену? Ведь вы думали об этом.
Оказывается, вы, лейтенант Стрешнев, просто обыватель. Вам, видите ли, нужна уютная квартира, тихая жизнь, преферанс, кофе в постели... Вы просто с ума сходите по всему этому. Вы распустили слюни, представив, как все это было бы здорово. Вы, конечно, были бы довольны!