- Ошибаетесь, Руслан Васильевич. Это нам с Колькой отсиживаться. Девчонок мы приглашаем в подарок Игорьку. И тебе за компанию.
- Спасибо, - иронически ответил я. - Дозволено ли нам будет перетоптаться без этого подарка?
- А в чём дело? - с нарочитым удивлением спросил Серёжка.
- Ка-те-го-ри-че-ски не желаем, - поставил точку Руслан. - Вообще, Серёжка, не понимаю я тебя - если ты так баб любишь, почему до сих пор не женишься?
- А кто тебе сказал, что я баб люблю? Если хочешь знать, милый мой человек, мы с Колькой - вообще голубые.
Колька вытаращил на него глаза и раскрыл рот с остатками пищи.
- Закрой мыльницу, - сказал Серёжка, - пузыри летят. Бабы, пацаны, для нас - удачное прикрытие. И нечего таращиться. Или вы такие уж ревнители ханжеской морали? Ну, а нам с Колькой стесняться нечего. Верно, Николя? Ты, я вижу, ещё не закрыл свою мыльницу? Ну пожалуйста, ради меня.
- Э-э, в общем... - промямлил Колька.
- Вы ведь, мужики, поймите прежде, чем осуждать, - разливался Серёжка. - Мужчина и женщина - по большому счёту - существа несопоставимые. Как сказал Бернард Шоу, его тянет на север, её на юг, а в результате оба сворачивают на восток. Хотя оба не переносят восточного ветра. А все их женские скандалы да истерики... Мне уже не один человек говорил: вот бы, говорит, женская физиология плюс ум мужчины. А только - не бывает. Вот я и выбрал из того, что бывает, для меня главное. Да, Колька? Ты всё ешё не закрыл свою мыльницу? Счас я туда мыло положу.
Угроза подействовала - Колькин рот с костяным стуком захлопнулся.
- Ну, ладно, харе таращиться, давайте водку пить, - подытожил Серёжка.
Руслан автоматически налил всем водки.
- Пусть у друзей не будет тайн от друзей! - поднял свою рюмку Серёжка. - И пусть... - Изо рта его вылетела весёлая стайка захлёбывающихся пузырьков. - Пусть друзья не обижаются на шутки друзей! - Он не выдержал, расхохотался, водка попала ему не в то горло, и он закашлялся, окончательно расплескав остаток.
Колька тут же принялся услужливо хлопать его по спине.
- Оставь, Николаша, - сипел Серёжка, - оставь эти гомосексуальные знаки внимания. Сказал же - пошутил.
Мы с Русланом сидели никакие. Мы понимали, что Серёжка устроил этот цирк не просто так. И были мы ещё минуту назад отчаянно близки к тому, чтоб самим рассказать всё о себе. Впредь не надо быть глупыми рыбёшками и не клевать на столь дешёвую наживку. Надо быть Учёными Карпами и не попадаться в пасть щуке.
- А вы чего не пьёте? - откашлявшись, спросил Серёжка.
- Нам на тебя было интересно посмотреть, как ты кочевряжишься, нашёлся, наконец, я. - А теперь, конечно, выпьем. Давай, Русланчик.
Мы выпили, но настроения не прибавилось. Серёжка, кажется, и сам почувствовал, что зашёл в своём розыгрыше слишком далеко, и выглядел слегка смущённым. Колька по-прежнему ничего не понимал. Счастливый человек!
- Нет, пацаны, ну так не годиться! - неуверенно подбадривал Серёжка. Давйте, что ль, ещё выпьем? Или споём? У Кольки, вон, прекрасный баритон... Колька, давай: "Степь да степь кругом..."
- "Путь далёк..." Да ну его, - отмахнулся Колька.
- Ну, Николаша, прошу тебя! - Серёжка уже сам жалел, что затеял всю эту катавасию.
- Да не хочу я.
- Игорёк, ну, может, ты хоть стихи нам почитаешь?
- В другой раз.
- А на что вы, собственно, обидились? - рассердился вдруг Серёжка.
- А я, кажется, знаю, на что, - сказал вдруг Колька. - И, знаешь, что не надо было так, Серый. Извини. Извините, пацаны. Мы счас пойдём.
- Да ладно, ребята, посидите, - вяло сказал я.
- Не, пойдём. Серый, одевайся.
- Ничего себе! - изумился Серёжка. - Николя...
- Меня Коля зовут! - аж взвизгнул Колька. - Одевайся.
- Ну-ну. - Серёжка посмотрел на нас, иронично пожал плечами и заметил в пространство: - Подчиняюсь грубой силе.
После их ухода мы некоторое время сидели молча.
- Вот и выполз наш кот из мешка, - хмуро сказал я.
- Ну, и пёс с ним, - отозвался Русланчик. - Шила в мешке не утаишь. Особенно, если мешок полиэтиленовый.
- Да, не ожидал я от Серёжки.
- А я от Кольки.
- Серёжка, небось, думает: бунт на корабле.
- А нечего, как учит "Броненосец Потёмкин", команду борщём из тухлого мяса кормить.
- Как думаешь, Серёжка - сволочь?
- Да что тут думать - сволочь, конечно.
- А почему мы с ним дружим?
- Потому что он наш друг. Мы и сами, может, сволочи. Но нам не видно.
- Может, мы и сволочи, но не такие.
- Да, другие.
И две другие сволочи - Русланчик и я - поцеловались.
- Ига, - сказал Русланчик, - а хочешь, я сделаю тебе тот самый подарок, которым Серёжка грозился? Только, конечно, без Али-Вали?
- Хочу, - просто сказал я.
И мы пошли в постель.
Когда я проснулся, Руслана, как всегда, уже не было. Я ещё повалялся немного в постели, потянулся к стулу, ожидая найти на нём сигареты, не нашёл и, проворчав что-то про бардак в доме, неохотно встал.
Сигареты нашёл я только на кухонном столе - почти полная пачка. Под сигаретами лежала записка: "Не забудь позавтракать и вынуть почту. Целую, Руслан".
Завтракать мне не хотелось. Я поставил чайник на газ, пропустил опохмельную рюмочку и закурил сигарету. За почтой сходить успею - тем более, одеваться не хочется. Я сделал себе чай, закурил ещё одну сигарету, выпил ещё одну рюмочку и с наслаждением развалился в кресле в комнате с сигаретой в зубах и чашкой чая на журнальном столике. Было всего десять утра. Малопривычный к столь раннему времени, я с удивлённым восхищением наблюдал солнечные лучи, которые, прорезавшись сквозь окно, ложились золотыми прямоугольниками на пол. Лучи падали под незнакомым углом - мне стало весело.
"Вот так-то, Игорь Васильевич, - подумал я. - Вставайте пораньше, и вы узнаете мир в незнакомом для себя свете". По этому поводу я поднял себя с кресла, прошёл на кухню и выпил ещё рюмочку. Выпил, вернулся в комнату, снова сел в кресло. Чай к тому времени остыл достаточно, чтоб его можно было пить, а вот сигарета подохла - в воздухе остро тлело бычком - и пришлось закурить новую. Русланчик бы ужаснулся - третья сигарета натощак. А завтракать по-прежнему не хотелось. И не хотелось спускаться за почтой для этого нужно было одеться, а одеваться НЕ ХОТЕЛОСЬ. Почему человек не может провести всю жизнь голым - в золотых лучах солнца, в серебряных лучах луны... Нет, не надо сегодня серебра, нет причин для тоски, пусть будет золотая ода к радости... Я вытянул ноги так, чтобы их пальцы попадали в солнечные лучи. Лучи запрыгали зайчиками по ногтям, и - клянусь - я почувствовал, как пальцы моих ног становятся золотыми.
- Вот вам и серебряная тоска! - расхохотался я вслух. - Интересно, сумею я написать что-нибудь под золотом?
Продолжая хохотать, я схватил ручку и листок бумаги - прибегать к компьютеру почему-то не хотелось - и застрочил:
Как весело замертво падать Услышав тишайший шорох Вино превратится в радость Любовь превратится в порох Который взорвёт нам сердце Подобно слепой комете Скажи мне куда нам деться На этом несчастном свете Вина ль откупорить флейту И музыку лить в стаканы Иль попросту кануть в Лету Случайно спонтанно спьяну А может отбросить шторы И настежь раскрыть оконце И вперить хмельные взоры В глазное яблоко солнца И пить этот свет и мякоть До бешенства до кончины И выпив до дна заплакать Без боли и без причины.
Дописав, я бросил ручку и перечитал написанное. Солнце на бумаге побледнело, мгновенно превратившись из золотого в серебряное. Ода к радости обернулась всё той же серебряной тоской. Вот и не обманывай себя, Игорёха, ты не поэт золота, ты поэт серебра. Хоть в семь утра вставай. Я задумался, есть ли на свете что-нибудь, кроме серебра. Может, и есть. Но не для меня. Для Ходжи Насреддина, который смотрел на солнце, не щурясь. А я не могу. У меня фиолетовые червячки начинают перед глазами ползать. И вообще, я люблю серебро больше золота. Я чувствую благородство серебра, но не чувствую благородства золота. Золото - как на мой взгляд - жлобский, насквозь фальшивый металл. Его желтушная надутость - антипод сдержанной трепетности серебра. Русланчик бы меня сейчас понял... Ах, да - не забыть позавтракать и вынуть почту.
Завтракать по-прежнему не хотелось. Ладно, хоть почту выну. Чёрт, придётся, всё же, одеться.
Я, поискав, натянул трусы, которые оказались, как всегда, под подушкой, затем остальное, взял ключи и спустился на лифте вниз.
В почтовом ящике не было ни газет, ни журналов. Лежал лишь какой-то чёрный конверт квадратной формы с адресом Руслана и припиской: "Игорю Матушинскому лично в руки".
* * *
Я сидел один в совершенно пустом пивном баре "Солнечный", потягивал "Жигулёвское" местного разлива, бессмысленно перекладывал из руки в руку дискету для "zip"а, и предавался мрачным размышлениям.
Трус я, вот что. И всегда был трусом. Даже в детстве, на качелях - так и не осмелился совершить "солнышко" - полный оборот вокруг оси, хотя уже был прекрасно осведомлён о центробежной силе, и знал, что упасть с качелей вниз головой физически невозможно. Но очко-то сыграло, коньконул я - вот и не решился. И теперь - хотя опасности вообще никакой нет - не решаюсь последовать инструкциям этой дискеты, хотя опасаться, повторяю, нечего просто не люблю я таких посланий без обратного адреса. А эта дискета явная анонимка. Я обнаружил её сегодня в почтовом ящике - в плотном чёрном конверте с адресом Руслана и подписью "Игорю Матушинскому, лично в руки", хотя кроме меня и Руслана только три человека в Саратове знали, где я живу в настоящий момент. Чёрный конверт сам по себе выглядел достаточно мрачно и навёл меня на странные размышления. Мне ли не знать, насколько сильно порой бывает влияние мистических знамений на нашу жизнь. Чёрный квадрат конверта - конверт был почему-то квадратный - вызвал в памяти массу ассоциаций... Малевич, военные похоронки... Если их две взять, покрасить в чёрный и приложить друг к другу. Глупость какая-то. Возьму-ко ещё пива. Я подошёл к стойке и с умилением обнаружил, что за то время, пока я предавался упадническим размышлениям, подвезли свежайших раков и они теперь лежали за прилавком солидной красной горкой. Стало понятно происхождение названия этого места в Москве. "Красная горка - а вы не слышали? Да Господи, самый раковый у нас тут район!" То же у Коваля, кажется: "В рака нужно больше соли, больше перцу, больше лаврового лука." Блин, баран, листа, листа лаврового!
Какого ещё лука в рака... Это там у него, кажется Петюшка Собаковский вещал - хотя нет, это капитан, потому что - "... с Петюшкой Собаковским мы как-то съели по сто раков".
Мне бы сейчас раков отведать. Кажется, я даже облизнулся, но тотчас смутился и спрятал язык. Хочется - перехочется. У меня из личных после дня рождения всего червонец остался. Я взял ещё кружку пива (без раков), и вернулся к своему столику. Нечего мне миндальничать, сегодня ночью же попробую. Ишь ты! Я припомнил текст, что был на дискете. "Высший Разум! Пришельцы, ещё, небось, какие! Но, Игорь, не из какого-нибудь сраного Космоса, а из другого измерения".
Интересно, как они видят наш мир? Наверное, так, как мы видим двухмерный мир.
Всезнание! К ихнему всезнанию мне б ещё и деньжат немного. А может, именно с помощью всезнания я деньжата и раздобуду? Как же, держи карман шире, раскатил губу по всей Ивановской, а губа-то ох, не дура у тебя, ох, до чего не дура, аж жуть, Матушинский-сякой!
Тут я с новым умилением обнаружил, что в бар стали сползаться первые чумазые посетители. Ну да, смена-то закончилась, трудовой люд спешит залить горе пивом.
Напротив меня уселся потный грязноватый индивид и дыхнул мне в лицо запахом смазки и лука. Я быстро допил своё пиво, ставшее в момент безвкусным, и хотел было удалиться, сохраняя, впрочем, достоинство, как вдруг узнал в индивиде Митяя с товарной станции.
- Ну, - насмешливо сказал Митяй, глядя своим прищуром мне в глаза, говорил я тебе, что мы ещё встретимся. И не на угле. Не хош угостить коллегу кружкой пива?
- Хотелось бы, - смущённо ответил я.
- Понятно, - с каким-то удовольствием кивнул Митяй. - Финансы поют романсы?
- Хрен их знает, чего они там поют, но - поют.
- Ладно, коллега, давай я тебя угощу. Не побрезгуешь?
- Не надейся.
Митяй сходил к стойке и вернулся с четырьмя кружками пива и тарелкой раков.
- Работнику труда умственного от благодарного пролетариата, - объявил он.
"Всё ж, поем сегодня раков", - с беззастенчивой признательностью подумал я. И принялся за работу. Взламывал панцири, высасывал сладкий сок. Митяй с удовольствием наблюдал за мной.
- Что, поэт, иной раз и ты не прочь поработать руками?
- И ртом, - добавил я.
- Скользко шутишь, - скрутил физиономию в улыбку Митяй.
- Стар я, батюшка, шутить.
- Ну-ну. - Митяй отхлебнул полкружки. - Вишь, как приятно работяге пьётся?
- А мне, думаешь, не приятно? - Я тоже отхлебнул полкружки.
- Сравнил ту приятность и эту. - Митяй махнул рукой. - Не, ты представь:
намахался ты кайлом, руки ноют, плечи ноют, поясница ноет, душа... тоже ноет. И тут ты хватаешь своей мозолистой рукой кружку пива и высасываешь из неё сладкой горечи. И по всему телу, по всей душе ползёт благодать. Благостная расслабуха. - Митяй зажмурился, как сытый кот, и отхлебнул ещё. В кружке осталось на донышке.
- Любопытная концепция, - заметил я.
- А ты не выражайся. Ты поработай с моё. Кстати, вагоны разгружать когда снова придёшь?
- Приблизительно никогда.
- Шо ж так? Без денег сидишь, а подзаработать не желаешь? Или физический труд претит?
- Да ничего мне не претит. Но есть причины...
- Лень?
- Ага.
- Эт ты молодец, хорошо ответил. - Митяй неожиданно залыбился и хлопнул меня по плечу. - Без понтов, как без пружинок. Хотя и врёшь.
- Хотя и вру.
- Мне перед моей бабой тоже одно время неудобно было, что я, мол, грузчик, а не академик. - Митяй с якобы пониманием поглядел на меня. - Так что я сделал?
Послал бабу на хер. С тех пор горя не знаю. Баба - существо временное, а деньги - предмет постоянный. Мой тебе совет - гони свою, пока не поздно.
- Поздно.
- Сочувствую, - равнодушно сказал Митяй. - Чё, такая хорошая?
- Тебе и не снилось.
- Везёт. - Митяй взялся за вторую кружку. Я корпел над раками.
- Экай же ты счастливчик, - поцокал языком Митяй. - И стихи он пишет, и любовь у него неземная, и дядя Митяй его раками с пивом кормит... Ну, понятно, чего тебе ещё какие-то вагоны разгружать... А в голову тебе, скажем, не приходило, что за это твоё счастье кто-то другой горбатиться должен? А то и слёзы в подушку проливать? Может, ты кусок чьего-то счастья украл?
- С получки верну.
- Юморист ты. А я серьёзно. Хотя я тебя и понимаю - с радости почему б и не поюморить.
- С радости... - Я хмыкнул. - Дурбень ты, Митяй. Где ж ты на свете радость видел.
- Шо, нету? - обрадовался Митяй. - То-то и я смотрю...
- Счастье - есть. Но не от радости. А от тоски.
"От серебряной тоски", - подумалось назойливо.
- А ты, часом, не заболел? - Митяй участливо потрогал мой лоб. Счастье от тоски... Горе от ума. Вон, пивко лучше хлебай. Всё полезней.
Я отпил из кружки.
- Кстати, - вспомнил я, - как там твой напарник? Ну, Петро, в смысле?
- А пёс его знает. Я его после той разгрузки и не видел. Сагитировал ты его чем-то против меня. То от него не избавиться было, а теперь уж вот как несколько дней и носу не кажет.
- А, может, это ты его сам против себя сагитировал?
- Слышь, ты... - Митяй сощурил глаза. - Сидит тут, понимаешь, пьёт моё пиво, жрёт моих раков, ещё и хамит.
- Ладно, Митяй. - Я встал из-за стола, положил Митяю руку на плечо. За пиво спасибо, за раков спасибо, за хамство извини. Сам в себе разберись.
Я направился к выходу.
- А, всё ж, ещё встретимся! - не то с угрозой, не то с надеждой крикнул мне вдогонку Митяй.
- Там видно будет.
Выйдя из бара я, прижмурившись, оглядел микрорайон Солнечный. Довольно гнусный, надо сказать, микрорайон. Однообразные десяти- и двенадцатиэтажки, хаотично разбросанные по долинам и по взгорьям окраины Саратова. Руслан жил прямо напротив бара, на десятом этаже типичного для этих краёв дома. Я обогнул этот дом по гиперболе и, зайдя с тыла, вошёл в первый подъезд. И, как ни был я проворен, дверь с тугой-претугой пружиной всё же успела звездануть меня по жопе.
Чрезвычайно взбодренный таким приёмом, я пулей взлетел к лифту и нажал большую красную кнопку...
Двери лифта разъехались в стороны, открыв под собою щель. На мгновение мелькнула сумасшедшая мысль: достать из кармана чёртову дискету и бросить её в эту щель.
Как говорится, концы в воду.
Я вошёл в лифт и нажал кнопку десятого этажа. Дискета осталась в кармане.
- От тебя шикарно пахнет пивом! - сказал Руслан, целуя меня в прихожей.
- И раками, - похвастался я.
- Банк, что ли, ограбил?
- Угостили.
- Везёт вам, поэтам, поборникам чести, - вздохнул Руслан. - Любого так словесами оплести сумеете, что он вам и пиво, и раков поставит...
- Эт мы умеем. Всякий выбирает себе жребий. Юлий, вон, Цезарь швырнул свой вверх - и перешёл Рубикон.
- А потом его зарезали, - с ядовитой улыбкой продолжил Руслан.
- Но его ж не сразу зарезали.
- А как? Постепенно?
- Не строй из себя дурака.
- А знаешь, Ига, Цезарь-то по другому поводу жребий кидал.
- По какому?
- А, вот, думает: орёл - первым в деревне; решка - вторым в Риме.
- И что?
- Ну, а монета, не будь дура, встала на ребро. Пришлось ему, бедному, стать первым в Риме. Вот его и зарезали.
- Ис-то-рик. - Я потрепал Руслана по волосам.
- От ис-то-ри-ка слышу.
- Ладно, не дерзи, мальчик. Лучше позволь мне вновь восползоваться твоим компьютером.
- Снова в качестве микроскопа для заколачивания гвоздей?
- Приблизительно.
- Не дам, - потешно замотал головой Руслан. - Это унижает меня как программиста.
- Вот жлоб! - ахнул я. - Ты принуждаешь меня к насилию.
- Опять бить будешь?
- Бить не буду, но к компьютеру прорвусь. Даже если придётся побить.
- Ладно, - вздохнул Русланчик. - Побей и иди печатай.
- Обойдёшься без побоев, - сурово отрезал я.
- Приказаний никаких не будет? - угодливо согнулся Руслан.
- Один кофе, - приказал я. - И один сигарета.
- Чурка нерусская, - хохотнул татарчонок. - Будет исполнено. - И помёлся на кухню.
Я включил компьютер и вставил дискету в слот zipа. Мне смертельно захотелось ещё раз перечитать послание. Монитор замерцал звёздами, словно настоящее ночное небо, послышалась заунывная неземная музыка - не то марсианский гимн, не то псалмы в исполнени ансамбля херувимов, мающихся зубной болью. Затем чернота со звёздными родинками расступилась, точно волшебные дверцы из "В гостях у сказки", и по лазоревому экрану поплыл текст:
"Игорь. К тебе обращается Высший Разум. Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось вашим мудрецам. А тебе оно может присниться, если ты приобщишся ко мне. Как? Просто. Ложись в ночь на 27 ноября ногами на север, и мой разум вольётся в твой. Ты будешь знать ВСЁ. И не торопись скептически улыбаться.
Скепсис есть признак не Высшего Разума, но мелкого ума".
- Пип, пип, пип, - прокомментировал послание компьютер и выключился.
Некоторое время я по инерции ошалело глядел на экран. Затем откинулся на спинку стула.
- Вот именно, что "пип, пип, пип", - сердито пробурчал я.
- Ты что-то сказал? - спросил меня Руслан, входя с чашкой кофе и дымящейся сигаретой в руке.
- Я сказал: "пип, пип, пип", - сердито повторил я.
- Если ты ищешь рифму, то есть хорошая рифма "влип", - услужливо подсказал Руслан.
- Кто влип? Куда влип? - не понял я.
- Извини. Я думал, ты пишешь новый стих. Про "пип".
- Кофе поставил, сигарету мне дал и вон пошёл, - окрысился я.
- Что, плохая рифма? - удивлённо вскинул брови Руслан.
- Задушу, - коротко сообщил я..
- За рифму?
- За всё! И за рифму, и за... - тут я осёкся и подозрительно глянул на Руслана.
- А ну, признавайся, татарская душа, - твоя работа?
- Что - моя работа? - перепугался Руслан.
- Ну, вот это - "ноги на север"?
Руслан подошёл ко мне и участливо потрогал лоб.
- Что с тобою, Ига? Нехорошо себя чувствуешь?
- Счас здесь точно кто-то будет нехорошо себя чувствовать, - прорычал я. - Но сомневаюсь, что этим кто-то буду я.
- А кто?
Я издал рёв раненного тигра и заметался по комнате, чтобы кого-нибудь не убить.
- Ига, может, похаваем чего-нибудь? - робко пискнул из угла Русланчик.
Я остановился.
- Да. Пожалуй, это будет лучше всего. - Я устало вытер пот со лба. - А что есть?
- Картошка с грибами. Жареная. С белыми.
Я подошёл к Руслану и ласково потрепал его по волосам.
- Ты прощён, - сказал я ему.
- А можно узнать, за что?
- Да ни за что, - подумав, ответил я.
- Но ведь это же самодурство!
- А я и есть сам-дурак.
- Ну, и хорошо, - успокоился Руслан. - Значит, с этим разобрались. Пошли картошку чистить. Я как раз новый тупой нож купил.
Когда грибы и картошка, издавая дивный аромат, уже шкворчали на сковороде, Руслан сообщил следующую приятную новость:
- А к ужину выпьем по маленькой холодненькой.
- Это водки, что ли?
- Керосину.
- А почему ж тогда холодненькой? Керосин, я знаю, тёплым пьют. И, кстати, откуда у нас водка?
- Я не знаю, кто и зачем пьёт керосин тёплым, а водка у нас с твоего дня рождения. Заныкал одну бутылку.
Я смахнул невидимую миру слезу умиления и поцеловал Руслана в щёку.
- Ты бы побрился, - попенял я.
- Ты бы себе губы отрезал.
- А как бы я тебя стал целовать?
- Ладно, не отрезай.
- Ладно, не брейся.
- Никогда-никогда?
- Русланчик, давай водки выпьем.
- Водка - к ужину.
- А ложка - к обеду. Ну, всё, пора брать власть в свои руки.
- Возьми у меня.
- Чего?
- Ну, власть.
- О, Господи! - Я отодвинул Русланчика в сторону и проложил себе дорогу к холодильнику.
- Боже, что за пьяница! - простонал Руслан, глядя, как я сдираю с бутылки закрутку.
- Тебя не спросили. - Я плюнул закруткой в Руслана.
- Ещё глотка не выпил, а уже дебоширит, - заверещал Руслан. - Что же будет, что будет...
- Будет весело, - озорно пообещал я. - Эй, татарин, выпьешь с нами?
- А что мне остаётся делать, - вздохнул татарин. - Всё равно бутылка погибла.
- Рюмки доставай.
Руслан достал, я разлил, мы выпили.
- Дай занюхать. - Я наклонил голову Руслана к своему носу.
- А мне чем занюхивать? - спросил Руслан.
- Носом, естественно. Ладно, на, на, не плачь. - Я наклонил свою голову к его носу. Русланчик внюхался и чихнул.
- Что ты всё чихаешь, чихун? - обиделся я. - То плечо мне забрызгал, то вот причёску спортил...
- А вдруг я болен страшной чихоткой. - Руслан округлил от внезапного ужаса глаза.
- Как тебе помочь? - упавшим голосом спросил я.
- Есть одно средство, - умирающим голосом проговорил Руслан.
- Какое?!
- Помешай грибы с картошкой...
Я поспешно исполнил его последнюю волю. Руслан чихнул.
- Ааабманшик! - возопил я. - Не буду больше мешать грибы с картошкой.
- Тогда раскладывай их по тарелкам.
- А ты не будешь больше чихать?
- Никогда! - Руслан ударил себя кулаком в грудь.
Весомость клятвы потрясла меня. Я разложил наш ужин по тарелкам. Руслан чихнул.
- Это невыносимо! - взорвался я. - Ты лжёшь мне во второй раз.
- Водку разлей.
- И ты...
- И я чихну.
- Шут.
- Хам.
- Разливай.
- От разливая слышу.
Я схватился за голову.
- У меня, кажется, дежавю.
- Очень болит? - скорбно спросил Русланчик.
- Что болит?
- Дежавю твоя.
Я схватил Русланчика за шею и посадил его за кухонный стол.
- Вот тебе водка, разливай на двоих.
Русланчик потрогал свою шею и послушно разлил.
- С тобой, Ига, лучше не связываться, - с ужасом произнёс он.
- Только в постели! - Я поднял указательный палец. - Ну, приятного аппетита.
- Спасибо, барин. Кушайте и вы.
- Ладно, Федька, я сегодня добрый. Можешь со мной чокнуться.
- Благодарствуйте, Аким Яковлевич.
Мы чокнулись, выпили и испустили по слезе.
- А давай, - предложил Руслан, - я теперь буду Сасипатрий Матвеичем, а ты - Васькой.
- А зачем это?
- Ну дава-ай...
- Ну, давай.
- Васька, пшёл вон из-за стола!
Я отвесил барину подзатыльника.
- Революция, - захныкал барин.
- Наливай ишо! - велел я.
Русланчик послушно налил.
- А то по шее получу, - объяснил он.
- Верно, - сказал я, погладив его по головке.
Мы звякнулись рюмками и выпили.
- Грибки - первый сорт, - заметил я, закусывая.
- Угу.
Мы быстро расправились с ужином, допили водку и, слегка пошатываясь, направились в комнату.
- А чё, раскладушка правда сломалась? - спросил я.
- Не, конечно. А тебе на что?
- Эт я, выходит, маме наврал?
- А ты не знал?
- Знал. Каюс-сс.
- А зачем те раскладушка?
- А я на ней сегодня спать буду.
- Это ещё что за новости?
- Понимаешь... Наш диван на-пра-влен с запада на восток. А я читал сегодня в этом... как его... газете, что спать полезней всего с севера на юг.
- Я тоже хочу с севера на юг!
- Давай тогда диван передвинем.
Мы передвинули диван, сориентировав его с помощью компаса, разделись (Руслан два раза упал (пьянь!)) и легли.
- А теперь расскажи мне на ночь сказку, - попросил Руслан час спустя.
- Ну, слушай. - Я погладил его по голове, как ребёнка. - Жили-были Картавин и Базедова, а детей у них не было...
- Спокойной ночи, - сказал Руслан и засвистел носом, уткнувшись в моё плечо.
* * *
Когда я проснулся, Русланчик ещё спал. Но я знал, что он проснётся через пятнадцать минут. И сразу запросит кофе. Который же я ему и подам. Прямо в постель. С сигаретой. Не знаю, откуда я это знал. Просто знал, и всё.
Я встал и пошёл на кухню варить кофе. Открытая пачка сигарет лежала на журнальном столике, и я прихватил её с собой. В ту же секунду, когда кофе оповестил о готовности взбегающей пеночкой, из комнаты послышалось мычание Руслана:
- Спасибо, - иронически ответил я. - Дозволено ли нам будет перетоптаться без этого подарка?
- А в чём дело? - с нарочитым удивлением спросил Серёжка.
- Ка-те-го-ри-че-ски не желаем, - поставил точку Руслан. - Вообще, Серёжка, не понимаю я тебя - если ты так баб любишь, почему до сих пор не женишься?
- А кто тебе сказал, что я баб люблю? Если хочешь знать, милый мой человек, мы с Колькой - вообще голубые.
Колька вытаращил на него глаза и раскрыл рот с остатками пищи.
- Закрой мыльницу, - сказал Серёжка, - пузыри летят. Бабы, пацаны, для нас - удачное прикрытие. И нечего таращиться. Или вы такие уж ревнители ханжеской морали? Ну, а нам с Колькой стесняться нечего. Верно, Николя? Ты, я вижу, ещё не закрыл свою мыльницу? Ну пожалуйста, ради меня.
- Э-э, в общем... - промямлил Колька.
- Вы ведь, мужики, поймите прежде, чем осуждать, - разливался Серёжка. - Мужчина и женщина - по большому счёту - существа несопоставимые. Как сказал Бернард Шоу, его тянет на север, её на юг, а в результате оба сворачивают на восток. Хотя оба не переносят восточного ветра. А все их женские скандалы да истерики... Мне уже не один человек говорил: вот бы, говорит, женская физиология плюс ум мужчины. А только - не бывает. Вот я и выбрал из того, что бывает, для меня главное. Да, Колька? Ты всё ешё не закрыл свою мыльницу? Счас я туда мыло положу.
Угроза подействовала - Колькин рот с костяным стуком захлопнулся.
- Ну, ладно, харе таращиться, давайте водку пить, - подытожил Серёжка.
Руслан автоматически налил всем водки.
- Пусть у друзей не будет тайн от друзей! - поднял свою рюмку Серёжка. - И пусть... - Изо рта его вылетела весёлая стайка захлёбывающихся пузырьков. - Пусть друзья не обижаются на шутки друзей! - Он не выдержал, расхохотался, водка попала ему не в то горло, и он закашлялся, окончательно расплескав остаток.
Колька тут же принялся услужливо хлопать его по спине.
- Оставь, Николаша, - сипел Серёжка, - оставь эти гомосексуальные знаки внимания. Сказал же - пошутил.
Мы с Русланом сидели никакие. Мы понимали, что Серёжка устроил этот цирк не просто так. И были мы ещё минуту назад отчаянно близки к тому, чтоб самим рассказать всё о себе. Впредь не надо быть глупыми рыбёшками и не клевать на столь дешёвую наживку. Надо быть Учёными Карпами и не попадаться в пасть щуке.
- А вы чего не пьёте? - откашлявшись, спросил Серёжка.
- Нам на тебя было интересно посмотреть, как ты кочевряжишься, нашёлся, наконец, я. - А теперь, конечно, выпьем. Давай, Русланчик.
Мы выпили, но настроения не прибавилось. Серёжка, кажется, и сам почувствовал, что зашёл в своём розыгрыше слишком далеко, и выглядел слегка смущённым. Колька по-прежнему ничего не понимал. Счастливый человек!
- Нет, пацаны, ну так не годиться! - неуверенно подбадривал Серёжка. Давйте, что ль, ещё выпьем? Или споём? У Кольки, вон, прекрасный баритон... Колька, давай: "Степь да степь кругом..."
- "Путь далёк..." Да ну его, - отмахнулся Колька.
- Ну, Николаша, прошу тебя! - Серёжка уже сам жалел, что затеял всю эту катавасию.
- Да не хочу я.
- Игорёк, ну, может, ты хоть стихи нам почитаешь?
- В другой раз.
- А на что вы, собственно, обидились? - рассердился вдруг Серёжка.
- А я, кажется, знаю, на что, - сказал вдруг Колька. - И, знаешь, что не надо было так, Серый. Извини. Извините, пацаны. Мы счас пойдём.
- Да ладно, ребята, посидите, - вяло сказал я.
- Не, пойдём. Серый, одевайся.
- Ничего себе! - изумился Серёжка. - Николя...
- Меня Коля зовут! - аж взвизгнул Колька. - Одевайся.
- Ну-ну. - Серёжка посмотрел на нас, иронично пожал плечами и заметил в пространство: - Подчиняюсь грубой силе.
После их ухода мы некоторое время сидели молча.
- Вот и выполз наш кот из мешка, - хмуро сказал я.
- Ну, и пёс с ним, - отозвался Русланчик. - Шила в мешке не утаишь. Особенно, если мешок полиэтиленовый.
- Да, не ожидал я от Серёжки.
- А я от Кольки.
- Серёжка, небось, думает: бунт на корабле.
- А нечего, как учит "Броненосец Потёмкин", команду борщём из тухлого мяса кормить.
- Как думаешь, Серёжка - сволочь?
- Да что тут думать - сволочь, конечно.
- А почему мы с ним дружим?
- Потому что он наш друг. Мы и сами, может, сволочи. Но нам не видно.
- Может, мы и сволочи, но не такие.
- Да, другие.
И две другие сволочи - Русланчик и я - поцеловались.
- Ига, - сказал Русланчик, - а хочешь, я сделаю тебе тот самый подарок, которым Серёжка грозился? Только, конечно, без Али-Вали?
- Хочу, - просто сказал я.
И мы пошли в постель.
Когда я проснулся, Руслана, как всегда, уже не было. Я ещё повалялся немного в постели, потянулся к стулу, ожидая найти на нём сигареты, не нашёл и, проворчав что-то про бардак в доме, неохотно встал.
Сигареты нашёл я только на кухонном столе - почти полная пачка. Под сигаретами лежала записка: "Не забудь позавтракать и вынуть почту. Целую, Руслан".
Завтракать мне не хотелось. Я поставил чайник на газ, пропустил опохмельную рюмочку и закурил сигарету. За почтой сходить успею - тем более, одеваться не хочется. Я сделал себе чай, закурил ещё одну сигарету, выпил ещё одну рюмочку и с наслаждением развалился в кресле в комнате с сигаретой в зубах и чашкой чая на журнальном столике. Было всего десять утра. Малопривычный к столь раннему времени, я с удивлённым восхищением наблюдал солнечные лучи, которые, прорезавшись сквозь окно, ложились золотыми прямоугольниками на пол. Лучи падали под незнакомым углом - мне стало весело.
"Вот так-то, Игорь Васильевич, - подумал я. - Вставайте пораньше, и вы узнаете мир в незнакомом для себя свете". По этому поводу я поднял себя с кресла, прошёл на кухню и выпил ещё рюмочку. Выпил, вернулся в комнату, снова сел в кресло. Чай к тому времени остыл достаточно, чтоб его можно было пить, а вот сигарета подохла - в воздухе остро тлело бычком - и пришлось закурить новую. Русланчик бы ужаснулся - третья сигарета натощак. А завтракать по-прежнему не хотелось. И не хотелось спускаться за почтой для этого нужно было одеться, а одеваться НЕ ХОТЕЛОСЬ. Почему человек не может провести всю жизнь голым - в золотых лучах солнца, в серебряных лучах луны... Нет, не надо сегодня серебра, нет причин для тоски, пусть будет золотая ода к радости... Я вытянул ноги так, чтобы их пальцы попадали в солнечные лучи. Лучи запрыгали зайчиками по ногтям, и - клянусь - я почувствовал, как пальцы моих ног становятся золотыми.
- Вот вам и серебряная тоска! - расхохотался я вслух. - Интересно, сумею я написать что-нибудь под золотом?
Продолжая хохотать, я схватил ручку и листок бумаги - прибегать к компьютеру почему-то не хотелось - и застрочил:
Как весело замертво падать Услышав тишайший шорох Вино превратится в радость Любовь превратится в порох Который взорвёт нам сердце Подобно слепой комете Скажи мне куда нам деться На этом несчастном свете Вина ль откупорить флейту И музыку лить в стаканы Иль попросту кануть в Лету Случайно спонтанно спьяну А может отбросить шторы И настежь раскрыть оконце И вперить хмельные взоры В глазное яблоко солнца И пить этот свет и мякоть До бешенства до кончины И выпив до дна заплакать Без боли и без причины.
Дописав, я бросил ручку и перечитал написанное. Солнце на бумаге побледнело, мгновенно превратившись из золотого в серебряное. Ода к радости обернулась всё той же серебряной тоской. Вот и не обманывай себя, Игорёха, ты не поэт золота, ты поэт серебра. Хоть в семь утра вставай. Я задумался, есть ли на свете что-нибудь, кроме серебра. Может, и есть. Но не для меня. Для Ходжи Насреддина, который смотрел на солнце, не щурясь. А я не могу. У меня фиолетовые червячки начинают перед глазами ползать. И вообще, я люблю серебро больше золота. Я чувствую благородство серебра, но не чувствую благородства золота. Золото - как на мой взгляд - жлобский, насквозь фальшивый металл. Его желтушная надутость - антипод сдержанной трепетности серебра. Русланчик бы меня сейчас понял... Ах, да - не забыть позавтракать и вынуть почту.
Завтракать по-прежнему не хотелось. Ладно, хоть почту выну. Чёрт, придётся, всё же, одеться.
Я, поискав, натянул трусы, которые оказались, как всегда, под подушкой, затем остальное, взял ключи и спустился на лифте вниз.
В почтовом ящике не было ни газет, ни журналов. Лежал лишь какой-то чёрный конверт квадратной формы с адресом Руслана и припиской: "Игорю Матушинскому лично в руки".
* * *
Я сидел один в совершенно пустом пивном баре "Солнечный", потягивал "Жигулёвское" местного разлива, бессмысленно перекладывал из руки в руку дискету для "zip"а, и предавался мрачным размышлениям.
Трус я, вот что. И всегда был трусом. Даже в детстве, на качелях - так и не осмелился совершить "солнышко" - полный оборот вокруг оси, хотя уже был прекрасно осведомлён о центробежной силе, и знал, что упасть с качелей вниз головой физически невозможно. Но очко-то сыграло, коньконул я - вот и не решился. И теперь - хотя опасности вообще никакой нет - не решаюсь последовать инструкциям этой дискеты, хотя опасаться, повторяю, нечего просто не люблю я таких посланий без обратного адреса. А эта дискета явная анонимка. Я обнаружил её сегодня в почтовом ящике - в плотном чёрном конверте с адресом Руслана и подписью "Игорю Матушинскому, лично в руки", хотя кроме меня и Руслана только три человека в Саратове знали, где я живу в настоящий момент. Чёрный конверт сам по себе выглядел достаточно мрачно и навёл меня на странные размышления. Мне ли не знать, насколько сильно порой бывает влияние мистических знамений на нашу жизнь. Чёрный квадрат конверта - конверт был почему-то квадратный - вызвал в памяти массу ассоциаций... Малевич, военные похоронки... Если их две взять, покрасить в чёрный и приложить друг к другу. Глупость какая-то. Возьму-ко ещё пива. Я подошёл к стойке и с умилением обнаружил, что за то время, пока я предавался упадническим размышлениям, подвезли свежайших раков и они теперь лежали за прилавком солидной красной горкой. Стало понятно происхождение названия этого места в Москве. "Красная горка - а вы не слышали? Да Господи, самый раковый у нас тут район!" То же у Коваля, кажется: "В рака нужно больше соли, больше перцу, больше лаврового лука." Блин, баран, листа, листа лаврового!
Какого ещё лука в рака... Это там у него, кажется Петюшка Собаковский вещал - хотя нет, это капитан, потому что - "... с Петюшкой Собаковским мы как-то съели по сто раков".
Мне бы сейчас раков отведать. Кажется, я даже облизнулся, но тотчас смутился и спрятал язык. Хочется - перехочется. У меня из личных после дня рождения всего червонец остался. Я взял ещё кружку пива (без раков), и вернулся к своему столику. Нечего мне миндальничать, сегодня ночью же попробую. Ишь ты! Я припомнил текст, что был на дискете. "Высший Разум! Пришельцы, ещё, небось, какие! Но, Игорь, не из какого-нибудь сраного Космоса, а из другого измерения".
Интересно, как они видят наш мир? Наверное, так, как мы видим двухмерный мир.
Всезнание! К ихнему всезнанию мне б ещё и деньжат немного. А может, именно с помощью всезнания я деньжата и раздобуду? Как же, держи карман шире, раскатил губу по всей Ивановской, а губа-то ох, не дура у тебя, ох, до чего не дура, аж жуть, Матушинский-сякой!
Тут я с новым умилением обнаружил, что в бар стали сползаться первые чумазые посетители. Ну да, смена-то закончилась, трудовой люд спешит залить горе пивом.
Напротив меня уселся потный грязноватый индивид и дыхнул мне в лицо запахом смазки и лука. Я быстро допил своё пиво, ставшее в момент безвкусным, и хотел было удалиться, сохраняя, впрочем, достоинство, как вдруг узнал в индивиде Митяя с товарной станции.
- Ну, - насмешливо сказал Митяй, глядя своим прищуром мне в глаза, говорил я тебе, что мы ещё встретимся. И не на угле. Не хош угостить коллегу кружкой пива?
- Хотелось бы, - смущённо ответил я.
- Понятно, - с каким-то удовольствием кивнул Митяй. - Финансы поют романсы?
- Хрен их знает, чего они там поют, но - поют.
- Ладно, коллега, давай я тебя угощу. Не побрезгуешь?
- Не надейся.
Митяй сходил к стойке и вернулся с четырьмя кружками пива и тарелкой раков.
- Работнику труда умственного от благодарного пролетариата, - объявил он.
"Всё ж, поем сегодня раков", - с беззастенчивой признательностью подумал я. И принялся за работу. Взламывал панцири, высасывал сладкий сок. Митяй с удовольствием наблюдал за мной.
- Что, поэт, иной раз и ты не прочь поработать руками?
- И ртом, - добавил я.
- Скользко шутишь, - скрутил физиономию в улыбку Митяй.
- Стар я, батюшка, шутить.
- Ну-ну. - Митяй отхлебнул полкружки. - Вишь, как приятно работяге пьётся?
- А мне, думаешь, не приятно? - Я тоже отхлебнул полкружки.
- Сравнил ту приятность и эту. - Митяй махнул рукой. - Не, ты представь:
намахался ты кайлом, руки ноют, плечи ноют, поясница ноет, душа... тоже ноет. И тут ты хватаешь своей мозолистой рукой кружку пива и высасываешь из неё сладкой горечи. И по всему телу, по всей душе ползёт благодать. Благостная расслабуха. - Митяй зажмурился, как сытый кот, и отхлебнул ещё. В кружке осталось на донышке.
- Любопытная концепция, - заметил я.
- А ты не выражайся. Ты поработай с моё. Кстати, вагоны разгружать когда снова придёшь?
- Приблизительно никогда.
- Шо ж так? Без денег сидишь, а подзаработать не желаешь? Или физический труд претит?
- Да ничего мне не претит. Но есть причины...
- Лень?
- Ага.
- Эт ты молодец, хорошо ответил. - Митяй неожиданно залыбился и хлопнул меня по плечу. - Без понтов, как без пружинок. Хотя и врёшь.
- Хотя и вру.
- Мне перед моей бабой тоже одно время неудобно было, что я, мол, грузчик, а не академик. - Митяй с якобы пониманием поглядел на меня. - Так что я сделал?
Послал бабу на хер. С тех пор горя не знаю. Баба - существо временное, а деньги - предмет постоянный. Мой тебе совет - гони свою, пока не поздно.
- Поздно.
- Сочувствую, - равнодушно сказал Митяй. - Чё, такая хорошая?
- Тебе и не снилось.
- Везёт. - Митяй взялся за вторую кружку. Я корпел над раками.
- Экай же ты счастливчик, - поцокал языком Митяй. - И стихи он пишет, и любовь у него неземная, и дядя Митяй его раками с пивом кормит... Ну, понятно, чего тебе ещё какие-то вагоны разгружать... А в голову тебе, скажем, не приходило, что за это твоё счастье кто-то другой горбатиться должен? А то и слёзы в подушку проливать? Может, ты кусок чьего-то счастья украл?
- С получки верну.
- Юморист ты. А я серьёзно. Хотя я тебя и понимаю - с радости почему б и не поюморить.
- С радости... - Я хмыкнул. - Дурбень ты, Митяй. Где ж ты на свете радость видел.
- Шо, нету? - обрадовался Митяй. - То-то и я смотрю...
- Счастье - есть. Но не от радости. А от тоски.
"От серебряной тоски", - подумалось назойливо.
- А ты, часом, не заболел? - Митяй участливо потрогал мой лоб. Счастье от тоски... Горе от ума. Вон, пивко лучше хлебай. Всё полезней.
Я отпил из кружки.
- Кстати, - вспомнил я, - как там твой напарник? Ну, Петро, в смысле?
- А пёс его знает. Я его после той разгрузки и не видел. Сагитировал ты его чем-то против меня. То от него не избавиться было, а теперь уж вот как несколько дней и носу не кажет.
- А, может, это ты его сам против себя сагитировал?
- Слышь, ты... - Митяй сощурил глаза. - Сидит тут, понимаешь, пьёт моё пиво, жрёт моих раков, ещё и хамит.
- Ладно, Митяй. - Я встал из-за стола, положил Митяю руку на плечо. За пиво спасибо, за раков спасибо, за хамство извини. Сам в себе разберись.
Я направился к выходу.
- А, всё ж, ещё встретимся! - не то с угрозой, не то с надеждой крикнул мне вдогонку Митяй.
- Там видно будет.
Выйдя из бара я, прижмурившись, оглядел микрорайон Солнечный. Довольно гнусный, надо сказать, микрорайон. Однообразные десяти- и двенадцатиэтажки, хаотично разбросанные по долинам и по взгорьям окраины Саратова. Руслан жил прямо напротив бара, на десятом этаже типичного для этих краёв дома. Я обогнул этот дом по гиперболе и, зайдя с тыла, вошёл в первый подъезд. И, как ни был я проворен, дверь с тугой-претугой пружиной всё же успела звездануть меня по жопе.
Чрезвычайно взбодренный таким приёмом, я пулей взлетел к лифту и нажал большую красную кнопку...
Двери лифта разъехались в стороны, открыв под собою щель. На мгновение мелькнула сумасшедшая мысль: достать из кармана чёртову дискету и бросить её в эту щель.
Как говорится, концы в воду.
Я вошёл в лифт и нажал кнопку десятого этажа. Дискета осталась в кармане.
- От тебя шикарно пахнет пивом! - сказал Руслан, целуя меня в прихожей.
- И раками, - похвастался я.
- Банк, что ли, ограбил?
- Угостили.
- Везёт вам, поэтам, поборникам чести, - вздохнул Руслан. - Любого так словесами оплести сумеете, что он вам и пиво, и раков поставит...
- Эт мы умеем. Всякий выбирает себе жребий. Юлий, вон, Цезарь швырнул свой вверх - и перешёл Рубикон.
- А потом его зарезали, - с ядовитой улыбкой продолжил Руслан.
- Но его ж не сразу зарезали.
- А как? Постепенно?
- Не строй из себя дурака.
- А знаешь, Ига, Цезарь-то по другому поводу жребий кидал.
- По какому?
- А, вот, думает: орёл - первым в деревне; решка - вторым в Риме.
- И что?
- Ну, а монета, не будь дура, встала на ребро. Пришлось ему, бедному, стать первым в Риме. Вот его и зарезали.
- Ис-то-рик. - Я потрепал Руслана по волосам.
- От ис-то-ри-ка слышу.
- Ладно, не дерзи, мальчик. Лучше позволь мне вновь восползоваться твоим компьютером.
- Снова в качестве микроскопа для заколачивания гвоздей?
- Приблизительно.
- Не дам, - потешно замотал головой Руслан. - Это унижает меня как программиста.
- Вот жлоб! - ахнул я. - Ты принуждаешь меня к насилию.
- Опять бить будешь?
- Бить не буду, но к компьютеру прорвусь. Даже если придётся побить.
- Ладно, - вздохнул Русланчик. - Побей и иди печатай.
- Обойдёшься без побоев, - сурово отрезал я.
- Приказаний никаких не будет? - угодливо согнулся Руслан.
- Один кофе, - приказал я. - И один сигарета.
- Чурка нерусская, - хохотнул татарчонок. - Будет исполнено. - И помёлся на кухню.
Я включил компьютер и вставил дискету в слот zipа. Мне смертельно захотелось ещё раз перечитать послание. Монитор замерцал звёздами, словно настоящее ночное небо, послышалась заунывная неземная музыка - не то марсианский гимн, не то псалмы в исполнени ансамбля херувимов, мающихся зубной болью. Затем чернота со звёздными родинками расступилась, точно волшебные дверцы из "В гостях у сказки", и по лазоревому экрану поплыл текст:
"Игорь. К тебе обращается Высший Разум. Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось вашим мудрецам. А тебе оно может присниться, если ты приобщишся ко мне. Как? Просто. Ложись в ночь на 27 ноября ногами на север, и мой разум вольётся в твой. Ты будешь знать ВСЁ. И не торопись скептически улыбаться.
Скепсис есть признак не Высшего Разума, но мелкого ума".
- Пип, пип, пип, - прокомментировал послание компьютер и выключился.
Некоторое время я по инерции ошалело глядел на экран. Затем откинулся на спинку стула.
- Вот именно, что "пип, пип, пип", - сердито пробурчал я.
- Ты что-то сказал? - спросил меня Руслан, входя с чашкой кофе и дымящейся сигаретой в руке.
- Я сказал: "пип, пип, пип", - сердито повторил я.
- Если ты ищешь рифму, то есть хорошая рифма "влип", - услужливо подсказал Руслан.
- Кто влип? Куда влип? - не понял я.
- Извини. Я думал, ты пишешь новый стих. Про "пип".
- Кофе поставил, сигарету мне дал и вон пошёл, - окрысился я.
- Что, плохая рифма? - удивлённо вскинул брови Руслан.
- Задушу, - коротко сообщил я..
- За рифму?
- За всё! И за рифму, и за... - тут я осёкся и подозрительно глянул на Руслана.
- А ну, признавайся, татарская душа, - твоя работа?
- Что - моя работа? - перепугался Руслан.
- Ну, вот это - "ноги на север"?
Руслан подошёл ко мне и участливо потрогал лоб.
- Что с тобою, Ига? Нехорошо себя чувствуешь?
- Счас здесь точно кто-то будет нехорошо себя чувствовать, - прорычал я. - Но сомневаюсь, что этим кто-то буду я.
- А кто?
Я издал рёв раненного тигра и заметался по комнате, чтобы кого-нибудь не убить.
- Ига, может, похаваем чего-нибудь? - робко пискнул из угла Русланчик.
Я остановился.
- Да. Пожалуй, это будет лучше всего. - Я устало вытер пот со лба. - А что есть?
- Картошка с грибами. Жареная. С белыми.
Я подошёл к Руслану и ласково потрепал его по волосам.
- Ты прощён, - сказал я ему.
- А можно узнать, за что?
- Да ни за что, - подумав, ответил я.
- Но ведь это же самодурство!
- А я и есть сам-дурак.
- Ну, и хорошо, - успокоился Руслан. - Значит, с этим разобрались. Пошли картошку чистить. Я как раз новый тупой нож купил.
Когда грибы и картошка, издавая дивный аромат, уже шкворчали на сковороде, Руслан сообщил следующую приятную новость:
- А к ужину выпьем по маленькой холодненькой.
- Это водки, что ли?
- Керосину.
- А почему ж тогда холодненькой? Керосин, я знаю, тёплым пьют. И, кстати, откуда у нас водка?
- Я не знаю, кто и зачем пьёт керосин тёплым, а водка у нас с твоего дня рождения. Заныкал одну бутылку.
Я смахнул невидимую миру слезу умиления и поцеловал Руслана в щёку.
- Ты бы побрился, - попенял я.
- Ты бы себе губы отрезал.
- А как бы я тебя стал целовать?
- Ладно, не отрезай.
- Ладно, не брейся.
- Никогда-никогда?
- Русланчик, давай водки выпьем.
- Водка - к ужину.
- А ложка - к обеду. Ну, всё, пора брать власть в свои руки.
- Возьми у меня.
- Чего?
- Ну, власть.
- О, Господи! - Я отодвинул Русланчика в сторону и проложил себе дорогу к холодильнику.
- Боже, что за пьяница! - простонал Руслан, глядя, как я сдираю с бутылки закрутку.
- Тебя не спросили. - Я плюнул закруткой в Руслана.
- Ещё глотка не выпил, а уже дебоширит, - заверещал Руслан. - Что же будет, что будет...
- Будет весело, - озорно пообещал я. - Эй, татарин, выпьешь с нами?
- А что мне остаётся делать, - вздохнул татарин. - Всё равно бутылка погибла.
- Рюмки доставай.
Руслан достал, я разлил, мы выпили.
- Дай занюхать. - Я наклонил голову Руслана к своему носу.
- А мне чем занюхивать? - спросил Руслан.
- Носом, естественно. Ладно, на, на, не плачь. - Я наклонил свою голову к его носу. Русланчик внюхался и чихнул.
- Что ты всё чихаешь, чихун? - обиделся я. - То плечо мне забрызгал, то вот причёску спортил...
- А вдруг я болен страшной чихоткой. - Руслан округлил от внезапного ужаса глаза.
- Как тебе помочь? - упавшим голосом спросил я.
- Есть одно средство, - умирающим голосом проговорил Руслан.
- Какое?!
- Помешай грибы с картошкой...
Я поспешно исполнил его последнюю волю. Руслан чихнул.
- Ааабманшик! - возопил я. - Не буду больше мешать грибы с картошкой.
- Тогда раскладывай их по тарелкам.
- А ты не будешь больше чихать?
- Никогда! - Руслан ударил себя кулаком в грудь.
Весомость клятвы потрясла меня. Я разложил наш ужин по тарелкам. Руслан чихнул.
- Это невыносимо! - взорвался я. - Ты лжёшь мне во второй раз.
- Водку разлей.
- И ты...
- И я чихну.
- Шут.
- Хам.
- Разливай.
- От разливая слышу.
Я схватился за голову.
- У меня, кажется, дежавю.
- Очень болит? - скорбно спросил Русланчик.
- Что болит?
- Дежавю твоя.
Я схватил Русланчика за шею и посадил его за кухонный стол.
- Вот тебе водка, разливай на двоих.
Русланчик потрогал свою шею и послушно разлил.
- С тобой, Ига, лучше не связываться, - с ужасом произнёс он.
- Только в постели! - Я поднял указательный палец. - Ну, приятного аппетита.
- Спасибо, барин. Кушайте и вы.
- Ладно, Федька, я сегодня добрый. Можешь со мной чокнуться.
- Благодарствуйте, Аким Яковлевич.
Мы чокнулись, выпили и испустили по слезе.
- А давай, - предложил Руслан, - я теперь буду Сасипатрий Матвеичем, а ты - Васькой.
- А зачем это?
- Ну дава-ай...
- Ну, давай.
- Васька, пшёл вон из-за стола!
Я отвесил барину подзатыльника.
- Революция, - захныкал барин.
- Наливай ишо! - велел я.
Русланчик послушно налил.
- А то по шее получу, - объяснил он.
- Верно, - сказал я, погладив его по головке.
Мы звякнулись рюмками и выпили.
- Грибки - первый сорт, - заметил я, закусывая.
- Угу.
Мы быстро расправились с ужином, допили водку и, слегка пошатываясь, направились в комнату.
- А чё, раскладушка правда сломалась? - спросил я.
- Не, конечно. А тебе на что?
- Эт я, выходит, маме наврал?
- А ты не знал?
- Знал. Каюс-сс.
- А зачем те раскладушка?
- А я на ней сегодня спать буду.
- Это ещё что за новости?
- Понимаешь... Наш диван на-пра-влен с запада на восток. А я читал сегодня в этом... как его... газете, что спать полезней всего с севера на юг.
- Я тоже хочу с севера на юг!
- Давай тогда диван передвинем.
Мы передвинули диван, сориентировав его с помощью компаса, разделись (Руслан два раза упал (пьянь!)) и легли.
- А теперь расскажи мне на ночь сказку, - попросил Руслан час спустя.
- Ну, слушай. - Я погладил его по голове, как ребёнка. - Жили-были Картавин и Базедова, а детей у них не было...
- Спокойной ночи, - сказал Руслан и засвистел носом, уткнувшись в моё плечо.
* * *
Когда я проснулся, Русланчик ещё спал. Но я знал, что он проснётся через пятнадцать минут. И сразу запросит кофе. Который же я ему и подам. Прямо в постель. С сигаретой. Не знаю, откуда я это знал. Просто знал, и всё.
Я встал и пошёл на кухню варить кофе. Открытая пачка сигарет лежала на журнальном столике, и я прихватил её с собой. В ту же секунду, когда кофе оповестил о готовности взбегающей пеночкой, из комнаты послышалось мычание Руслана: