Варгас Фред. Человек наизнанку

   – Ты хочешь ехать в Сен-Пьер?
   – Его там уже нет. Он уехал и теперь далеко. Давай карту, Соль.
   Солиман отодвинул стаканы, разложил карту на ящике.
   – Посмотри, сначала дорога идет более или менее прямо, а вот тут она делает резкий поворот на запад, к Парижу. – Адамберг указал кончиком ножа место на карте. – Даже если ему никак не хочется пересекать автостраду, он все равно мог бы сделать поворот гораздо раньше, вот здесь, и поехать по этой проселочной дороге или по другой, соседней. Вместо этого он зачем-то делает крюк в тридцать километров. Совершенно бессмысленно, если только ему не нужно непременно проехать через Белькур.
   – Ну, это необязательно, – с сомнением протянул Солиман.
   – Да, необязательно, – согласился Адамберг.
   – Массар убивает, где придется, и тех, кто попадется ему под горячую руку.
   – Вполне возможно. Но мне бы хотелось, чтобы мы поехали сегодня вечером в Белькур. Городок, судя по всему, невелик. Если там где-нибудь установлен крест, мы его найдем и остановимся поблизости.
   – Мне что-то в это не верится, – поморщился Солиман.
   – А я верю, – внезапно подал голос Лоуренс. – Не на сто процентов, но, в принципе, это возможно. Bullshit. Так было и раньше, и трупов уже целая гора.
   – Если мы ему помешаем в Белькуре, он убьет где-нибудь еще.
   – Не уверен. У него навязчивая идея.
   – Ему нужны овцы, – сказал Солиман.
   – Ему понравилось убивать людей, – заметил Лоуренс.
   – Ты же говорил, что его тянет убивать только самок, – напомнила Камилла.
   – Я ошибся. Его тянет не к женщинам, чтобы их поиметь, а к мужчинам, чтобы им отомстить. По большому счету, разница невелика.
 
   Ни в Белькуре, ни на ближайших дорогах не оказалось ни одного креста. Камилла поставила фургон на краю пустыря, окруженного молодыми сливовыми деревьями, около выезда на департаментскую трассу, пересекавшую городок. Адамберг уехал вперед, чтобы предупредить местную бригаду жандармерии.
   Ждал его один Солиман. Странное поведение комиссара приводило его в замешательство, а весьма расплывчатые аргументы вызывали недоверие. Однако его скептицизм нисколько не поколебал его преданного отношения к Адамбергу. С первых же часов знакомства юноша привязался к комиссару, хотя все время спорил с ним, поскольку, в отличие от него, предпочитал опираться на логику и здравый смысл. Но по натуре Солиман был человеком деятельным и потому готов был помогать Адамбергу, хотя зачастую не понимал, о чем тот думает.
   – Ну, как там жандармы поживают? – спросил Солиман, когда, ближе к полуночи, Адамберг вернулся.
   – Отличные ребята, – сообщил Адамберг, – готовы сотрудничать. Будут держать город под наблюдением, пока не получат новый приказ. А где остальные?
   – Полуночник сидит под сливой, отдыхает. Решил выпить глоточек белого.
   – А остальные? – не отступал Адамберг.
   – Куда-то отправились, наверное, прогуляться. Траппер сказал Камилле, что хочет побыть с ней наедине.
   – Ладно.
   – Думаю, они имеют на это право, как ты считаешь?
   – Да, конечно, имеют.
   – Имеют, – повторил Солиман.
   Он снял с боковины кузова мопед и завел мотор.
   – Поеду в город. Может, какое-нибудь кафе еще открыто.
   – Да, есть такое, оно сразу за мэрией.
   Солиман уехал. Адамберг поднялся в фургон, взглянул на свечу: за семь часов она сгорела больше чем наполовину. Он задул ее, взял табурет и стакан и отправился на край поля, где, метрах в пятидесяти от грузовика, в полной темноте сидел под деревом Полуночник.
   – Присаживайся, парень, – пригласил его старик, когда он подошел поближе.
   Адамберг поставил табурет рядом с ним, сел, подставил стакан.
   – Город под наблюдением, – сообщил он. – Если Массар заявится, это будет с его стороны слишком неосторожно.
   – Значит, он не заявится.
   – Это-то меня и беспокоит.
   – А зачем ты тогда рассказал им о его маршруте?
   – Это был единственный способ хоть что-то узнать.
   – Угу, я сразу скумекал, что к чему, – мрачно согласился Полуночник и наполнил стакан. – Но этот тип – оборотень, вот в чем беда, парень. Может, он и правда выбирает жертвы, тут я не буду с тобой спорить. Уверен, он нажил себе врагов, пока делал плетеные стулья. Но убивает он их, как положено оборотню. Вот в чем дело. Сам увидишь, когда мы его поймаем.
   – Да, тогда и посмотрим.
   – Не уверен, что мы его поймаем. Мое такое мнение, что гоняться за ним придется до скончания веков.
   – Ничего, подождем. Подождем столько, сколько нужно будет. Прямо тут. Под этой сливой.
   – Вот это верно, парень. Мы его подождем. Если нужно, останемся здесь до конца жизни.
   – Действительно, почему бы нет? – произнес Адамберг, и в голосе его прозвучала нотка горечи.
   – Только если мы останемся ждать, нужно будет подумать о новом запасе вина.
   – Пополним, – задумчиво проговорил Адамберг.
   Полуночник сделал большой глоток.
   – А еще нужно будет подумать о тех мотоциклистах, – добавил он.
   – Я о них не забыл.
   – Мерзкие червяки! Если бы не ружье, они убили бы моего Солимана и изуродовали твою Камиллу. Поверь мне, так оно и было бы.
   – Я тебе верю. Только Камилла – не моя.
   – Зря ты не дал мне выстрелить.
   – Нет, не зря.
   – Я же целился им в ноги.
   – Я тебе не верю.
   Полуночник пожал плечами.
   – Глянь-ка, они возвращаются, – махнул он головой куда-то в сторону. – Девушка с траппером.
   Старик смотрел, как две светлые фигуры приближаются к машине по обочине шоссе. Камилла первой залезла в кузов, а Лоуренс остановился около ступенек, словно в сомнениях.
   – Чего он там топчется? – удивился Полуночник.
   – Запах, – объяснил Адамберг. – Овечий запах.
   Пастух что-то сердито пробормотал, проводив Лоуренса надменным взглядом. Тем временем тот, словно приняв трудное решение, отбросил волосы назад и одним махом запрыгнул в кузов, словно нырнул в воду.
   – Он, похоже, тоскует: умер старый волк, которого он опекал, – снова заговорил Полуночник. – Представляешь, чем они там занимаются, в этом заповеднике. Старых зверей подкармливают. Кажется, ему пора возвращаться в Канаду. Не ближний свет, сам понимаешь.
   – Понимаю.
   – И хочет уехать не один.
   – Что, решил забрать старого волка?
   – Старый волк умер, я же тебе сказал. Он попытается забрать с собой Камиллу. А она попытается уехать вместе с ним.
   – Наверное.
   – Об этом тоже надо будет подумать.
   – Это не твое дело, Полуночник.
   – Где ты будешь ночевать сегодня?
   Адамберг только пожал плечами:
   – Под этой сливой. Или в машине. Сегодня не холодно.
   Полуночник покачал головой, наполнил стаканы и надолго замолчал.
   – Ты ее любишь? – глухо спросил он некоторое время спустя.
   Адамберг снова пожал плечами и ничего не ответил.
   – Плевать мне, что ты разговаривать не хочешь, – заявил Полуночник, – зато я спать не хочу. У меня вся ночь впереди, и я хочу получить ответ на мой вопрос. Уже рассветет, а я все буду тут сидеть, ты подойдешь, и я опять задам тебе тот же вопрос, и так до тех пор, пока ты мне не соизволишь ответить. Может, пройдет лет пять-шесть, мы вдвоем все будем сидеть здесь, под сливой, и ждать Массара, и я все буду задавать тебе тот же вопрос. Мне-то наплевать. Я все равно спать не хочу.
   Адамберг улыбнулся, отхлебнул вина.
   – Ты ее любишь? – спросил Полуночник.
   – Достал ты меня своим вопросом.
   – Это доказывает, что вопрос правильный.
   – Я же не утверждаю, что он неправильный.
   – Мне наплевать, у меня вся ночь впереди. Спать мне не хочется.
   – Когда человек задает вопрос, он обычно уже знает ответ. Иначе ему бы лучше помолчать.
   – Это правда, – согласился Полуночник. – И ответ я знаю.
   – Ну вот видишь.
   – Почему тогда ты позволяешь ей встречаться с другими мужчинами?
   Адамберг не захотел отвечать.
   – Мне плевать, я все равно спать не хочу.
   – Черт тебя возьми, Полуночник. Она мне не принадлежит. Никто никому не может принадлежать.
   – Ты не крути со своей моралью. Почему ты позволяешь ей встречаться с другими мужчинами?
   – Спроси у ветра, почему он не хочет остаться в ветвях дерева, а улетает прочь.
   – А кто из вас ветер: ты или она?
   Адамберг улыбнулся:
   – Мы время от времени меняемся местами.
   – Тогда все не так уж плохо, парень.
   – Но ветру когда-то нужно улетать, – горько заметил Адамберг.
   – Но ветер всегда возвращается, – усмехнулся Полуночник.
   – В этом-то и проблема. Ветер всегда возвращается.
   – Ну что, по последнему? – спросил Полуночник, внимательно осмотрев бутылку, насколько позволяла ночная тьма. – Надо себя ограничивать.
   – А ты, Полуночник? Ты кого-нибудь любил?
   Полуночник не ответил.
   – Мне плевать. Я все равно спать не хочу, – заявил Адамберг.
   – И у тебя есть ответ?
   – Сюзанну, всю свою жизнь. Потому-то я вытащил у тебя патроны, все до единого.
   – Ах ты, дерьмо полицейское, – вздохнул Полуночник.
 
   Адамберг подошел к своей машине, достал из багажника одеяло и устроился на заднем сиденье, открыв дверцу, чтобы можно было вытянуть ноги. Около двух часов ночи разразилась гроза, а потом из прилетевших ей вдогонку низких туч пошел мелкий, частый дождь, заставивший Адамберга поджать ноги, чтобы они не промокли. Хоть он и был невысок ростом – метр семьдесят, ниже в полицию не берут, – ему все равно стало страшно неудобно.
   Если вдуматься, он вполне мог оказаться самым низкорослым полицейским во Франции. Ну что ж, тоже неплохо. Вот канадец, тот настоящий великан. Гораздо выше Адамберга. И, несомненно, куда красивее. Намного красивее, чем хотелось бы. Сильный, надежный. Удачный выбор. И правильно она сделала, что не выбрала Адамберга, только напрасно потратила бы силы. Он просто ветер.
   Конечно, он любил Камиллу. Он даже не пытался это отрицать. Иногда он вдруг начинал ясно осознавать это, порой бросался ее искать, а потом ни с того ни с сего о ней забывал. Все его существо тянулось к Камилле, она ему удивительно подходила. Две ночи, проведенные в непосредственной близости от нее, дались ему гораздо труднее, чем он ожидал. Он сто раз удерживался от соблазна прикоснуться к ней. Но ведь Камилла ничего от него не хотела, абсолютно ничего. У тебя своя жизнь, у меня своя.
   Да, он любил Камиллу, и эта любовь, неизбывная и таинственная, словно странный подводный мир, жила где-то в глубине его существа, в его дальнем, неизведанном уголке. Да, все правильно. Но что с того? Разве где-нибудь записано, что человек должен непременно претворять в жизнь каждую свою мысль? А мысли Адамберга вообще редко превращались в поступки. Первые были отделены от вторых огромным пространством мечты, и в нем порой бесследно исчезали импульсы и стремления.
   А еще был этот ужасный ветер, который швырял Адамберга из стороны в сторону, гнал его вперед, иногда с корнем вырывая из привычной жизни. В тот вечер Адамберг был деревом, прочно вросшим в землю, и хотел удержать Камиллу своими ветвями. Но именно тем вечером Камилла превратилась в ветер. Она стремительно улетала прочь, к вершинам, к снегам. И с ней этот проклятый канадец.

XXX

   К утру одежда Адамберга пропиталась сыростью, он чувствовал себя совершенно разбитым; кое-как дождавшись семи часов, он завел мотор и отправился прямиком в Белькур, не дожидаясь, пока все проснутся. Он остановился у муниципальных бань и двадцать минут нежился под душем, опустив руки и подставив голову под теплые струи.
   Сияя чистотой, позабыв все волнения, он с удовольствием посидел полчаса в кафе, потом нашел безлюдный уголок на одной из улиц городка, откуда и позвонил Данглару. Долгое расследование дела Сабрины Монж наконец вышло на верную тропинку, которая привела их в деревушку неподалеку от польского города Гданьска.
   – Гюльвен свободен? – спросил Адамберг. – Скажите ему, пусть отправляется туда немедленно, и не забудьте поставить в известность Интерпол. Когда у Гюльвена на руках будут фотографии, он должен немедленно отправить их мне экспресс-почтой, да, прямо из Гданьска, в управление жандармерии города Белькур, департамент Верхняя Марна. А еще, Данглар, пришлите мне все польское досье, с копиями удостоверений личности, с адресами. Нет, старина, мы все еще ждем. Думаю, следующее убийство произойдет здесь или где-нибудь поблизости. Нет, дружище, не знаю. Предупредите меня, если она исчезнет.
   Адамберг вошел в здание жандармерии. Дежурил аджюдан Юг Эмон, и Адамберг ему представился.
   – Это вы заставили попотеть нашу ночную смену?
   – Мне кажется, это было небесполезно.
   – Ну что ж, надо так надо, – поспешно согласился Эмон.
   Аджюдан был высокий, тощий, светловолосый, словно поблекший. Держался он весьма странно для жандарма: робко, почтительно, немного манерно. Говорил правильно, осторожно подбирая слова, избегая сокращений, бранных слов, восклицаний. Он немедленно освободил место в своем кабинете, предоставив его в распоряжение Адамберга.
   – Коллеги из Виллара и Бура собираются прислать нам досье на Серно и Деги. Аджюдан из Пюижирона тоже должен был предоставить нам все свои материалы на Огюста Массара, но он, похоже, с этим не торопится. Эмон, хорошо, если бы вы ему позвонили. А то этот офицер не любит штатских.
   – Постойте, но была ведь еще одна жертва. Женщина, если я не ошибаюсь?
   – Я помню. Но она погибла, потому что кое-что знала о Массаре, по крайней мере мне так кажется. Двое других были убиты по другой причине. А по какой, мне еще предстоит выяснить.
   – Вы уверены, что третье нападение произойдет именно в Белькуре? – тонким, срывающимся голосом спросил Эмон.
   – На карте отмечена его дорога, и она делает крюк, чтобы пройти через этот город. Впрочем, он сейчас может быть в двух сотнях километров отсюда.
   – Думаю, не стоит исключать возможную случайность, – настаивал Эмон, изо всех сил стараясь перебороть смущение. – Ведь те двое имели привычку гулять поздно вечером. Они ведь могли просто встретить Массара на улице.
   – Вполне вероятно, – ответил Адамберг, – могли просто встретить.
 
   Адамберг провел весь день в жандармерии и недалеко от нее, то читая досье, то неожиданно впадая в задумчивость. Комиссар читал стоя, неторопливо, по нескольку раз возвращаясь к одной и той же строчке, когда его неугомонные мысли вдруг стремительно улетали, оторвавшись от текста. Уже несколько лет он пытался привести в порядок свои мозги, для чего завел блокнот и стал делать пометки. Это утомительное занятие не давало желаемого результата.
   В час он пообедал вместе с Эмоном, потом уехал за город искать уединенное место, без которого ему было никак не обойтись. И вскоре нашел его в трех километрах от Белькура, рядом с мельницей, окруженной зарослями ежевики и жимолости. Он достал блокнот, что-то нацарапал в нем, потом целый час старательно зарисовывал деревья, что были у него перед глазами, а затем вернулся в свое временное пристанище в жандармерии. Ему было уютно в компании робкого аджюдана – куда лучше, чем в лагере у грузовика. Не то чтобы его смущало присутствие Лоуренса, нет. Адамбергу была незнакома ревность. Когда он сталкивался с этим болезненным, разрушительным чувством у других людей, ему казалось, что у него самого соответствующий участок мозга отсутствует, как, впрочем, и еще кое-какие участки мозга, имеющиеся у остальных. Он не был уверен, что его присутствие пришлось по душе канадцу. Лоуренс несколько раз посматривал на Адамберга спокойно и вопросительно, что могло означать «Разве ты не видишь: я тут?» или «Что тебе нужно?». Адамберг не смог бы вразумительно ему ответить. Удачный выбор, с этим не поспоришь. За исключением того, что Лоуренс слишком немногословен и его порой трудно понять. Адамбергу не давал покоя этот «бульшит», которого все время поминал Лоуренс. Интересно, кто бы это мог быть? Может, его мать?
   В пять Адамбергу позвонил Эрмель.
   – Ну что, старина, просмотрели досье? – спросил он. – Ничего веселого, правда? И никакой связи между двумя убитыми. Они никогда не жили по соседству. Я поднял списки всех спортивных ассоциаций Гренобля за последние тридцать лет. Там тоже ничего. Они не встречались на спортивных занятиях. Теперь о ногтях. Те, что найдены в лачуге Массара, совпадают с теми, что мы вытащили из щели окна в гостинице. Все без исключения. На волосках в двадцати пяти процентах бороздки совпадают. Это вам что-нибудь говорит? Аджюдан из Пюижирона упорно ищет ногти в туалете у Массара. Когда у него в голове заводится хоть одна мысль, он как паровоз, его уже не остановить. Если хотите знать мое мнение, он дурак и соображает очень туго. Он ничего не найдет. Массар грыз ногти, лежа в постели, как я вам и говорил. Я сказал аджюдану, что можно прекратить поиски, потому что образцы уже есть, но он хочет доказать свою правоту. Так что мы можем быть за него спокойны: он провозится в этом туалете до самой пенсии. Я напомнил ему, что мы ждем досье на этого парня, но он, похоже, с ним не торопится. Этот тип общается только с военными. Что касается фотографии Массара, то я поговорю с его работодателем, так получится быстрее. Потом, как договорились, разошлем ее по комиссариатам.
 
   С каждым часом становилось все жарче. Адамберг поужинал в одиночестве на террасе кафе, потом побродил по темным улицам. Только к одиннадцати часам он решил присоединиться к коллективу.
   Солиман и Камилла курили, сидя на ступеньках фургона. Вдали, у ствола сливы, виднелся прямой силуэт Полуночника. Мотоцикла не было.
   Солиман вскочил, едва завидев комиссара.
   – Ничего нового, – сообщил Адамберг, взмахом руки попросив его сесть на место. – Целый день бумажки перебирал. – Потом, помолчав некоторое время, задумчиво произнес: – Если все-таки эти ногти действительно принадлежат Массару…
   Комиссар огляделся.
   – Лоранс уехал? – спросил он.
   – Да, он отправился на юг, у него проблемы с визой, – ответила Камилла. – Он еще приедет.
   – Кажется, его старый волк умер, – сказал Адамберг.
   – Это правда, – удивленно подтвердила Камилла. – Волка звали Август. Он уже не мог охотиться, и Лоуренс ловил ему кроликов. Но он почему-то не ел и вскоре сдох. Один из сотрудников заповедника сказал про Августа: «Уж коли не может, так не может», и Лоуренс очень расстроился.
   – Да, я его понимаю, – кивнул Адамберг.
 
   Солиман и Камилла отправились спать, а Адамберг пошел посидеть с Полуночником и выпить стаканчик вина. Он вернулся в фургон около часа ночи, и голова его немного гудела от коварного сен-викторского вина. Было жарко, и запах в кузове усилился. Адамберг, стараясь не шуметь, откинул брезент. Камилла спала на животе, одеяло сползло, открыв половину спины. Адамберг сел на свою кровать, долго смотрел на Камиллу, пытаясь размышлять. Втайне он все еще надеялся, что однажды научится думать так же, как его коллега Данглар, то есть приходя к конкретному результату. Несколько минут он старался изо всех сил, но вдруг его мысль снова непостижимым образом растворилась в мечтах. Спустя четверть часа он вздрогнул, почувствовав, что засыпает. Вытянул руку, положил ладонь на спину Камиллы и тихо спросил: «Ты меня больше не любишь?»
   Камилла открыла глаза, посмотрела на него в темноте и снова уснула.
   В середине ночи над Белькуром разразилась гроза, еще сильнее предыдущей. Дождь оглушительно барабанил по крыше фургона. Камилла поднялась, натянула на босые ноги сапоги, закрепила края брезента на боковинах: они хлопали от ветра, и вода попадала внутрь. Снова улегшись на кровать, Камилла прислушалась к дыханию Адамберга, словно желая удостовериться, что враг спит. Адамберг нашел в темноте руку Камиллы и сжал ее пальцы. Девушка застыла, ей казалось, что малейшее движение может повлечь за собой непоправимые последствия, как в горах достаточно сделать неловкий шаг, и со склона обрушится лавина. Ей почудилось, что ночью, немного раньше, Адамберг ей что-то сказал. Да, теперь она вспомнила, так оно и было. Скорее смутившись, чем рассердившись, она попыталась осторожно высвободиться, чтобы не наделать шума и никого не побеспокоить. Но у нее ничего не вышло, рука так и осталась там, где была. Впрочем, ничего плохого с ней там случиться не могло, решила Камилла и перестала сопротивляться.
   Она погрузилась в тревожный сон, который безошибочно свидетельствовал о том, что в жизни снова что-то разладилось. Утром Адамберг выпустил ее руку, собрал одежду и вышел из фургона. И только тогда она наконец сладко уснула на целых два часа.
 
   В девять часов Адамберг сел в машину и поехал повидаться с робким Эмоном, но не прошло и получаса, как он вернулся.
   – В Шан-де-Меле зарезаны девять овец.
   Солиман вскочил как ошпаренный и помчался за картой.
   – Да что там смотреть, – остановил его Адамберг, – это рядом с Вокулером, к северу отсюда. Он нарочно отклонился от своего маршрута.
   Солиман, совершенно сбитый с толку, взглянул на комиссара.
   – Значит, ты ошибся, – произнес он удивленно и разочарованно.
   Адамберг молча налил себе кофе.
   – Ты был не прав, – настаивал Солиман. – Он давно поменял маршрут. И теперь уйдет от нас: Мы его упустим.
   Полуночник поднялся и горделиво выпрямился.
   – Мы сядем ему на хвост, – заявил он. – Какая разница, тот маршрут или не тот. Собираемся. Иди, предупреди Камиллу, Соль.
   – Нет, – остановил его Адамберг.
   – Что еще? – повернулся к нему старик.
   – Мы никуда не собираемся. Мы остаемся здесь. На месте.
   – Массар в Вокулере! – воскликнул Солиман. – А нам нужно туда, где Массар. То есть в Вокулер.
   – Мы не поедем в Вокулер, потому что ему только того и надо, – спокойно объяснил Адамберг. – Массар никуда не сворачивал со своего пути.
   – Как это не сворачивал? – изумленно вскричал Солиман.
   – Так. Ему просто нужно, чтобы мы отсюда уехали.
   – Зачем?
   – Чтобы ему не мешали. В Белькуре живет тот, кого ему нужно убить.
   – Я с тобой не согласен, – твердо сказал Солиман, упрямо тряхнув головой. – Чем дольше мы здесь задержимся, тем дальше он уйдет.
   – Никуда он не собирается уходить. Он следит за нами. Если тебе не терпится, поезжай в Вокулер. Да, Солиман, хочешь развлечься – поезжай туда. У тебя есть мопед, за чем же дело стало? Кстати, Полуночник, если хочешь, тоже можешь ехать, попроси Камиллу, пусть она тебя отвезет. Она за рулем, ей решать. А я остаюсь здесь.
   – А где доказательства того, что ты прав, парень? – сердито спросил Полуночник, по-видимому уже не слишком уверенный в своей правоте.
   Адамберг пожал плечами.
   – Ты сам знаешь ответ, – насмешливо произнес он.
   – Тот самый крюк на маршруте?
   – И это тоже.
   – Но это же мелочь.
   – Да, но ей трудно найти объяснение. И таких мелочей набирается целый ворох.
   Раздираемый противоречивыми чувствами, Солиман целый час бродил вдоль кузова – это была его территория, – пока наконец не сделал выбор. Потом вынес свой любимый голубой тазик и кучку грязного белья и принялся за дело. Мир был восстановлен.
   Адамберг пошел к машине. Его ждали в жандармерии Вокулера: там началось следствие. Прежде чем открыть дверцу и сесть за руль, комиссар достал пистолет и проверил, заряжен ли он.
   – Ты решил вооружиться? – спросил Полуночник.
   – В утренней газете упомянуто мое имя, – досадливо поморщившись, сообщил Адамберг. – Кто-то проговорился. Не знаю кто. Но теперь она легко меня найдет, а она наверняка меня ищет.
   – Та самая убийца?
   Адамберг кивнул.
   – И она будет в тебя стрелять?
   – Да, как и обещала, в живот. Так что, Полуночник, смотри в оба. Это высокая бледная девушка с длинными рыжими, слегка вьющимися волосами, страшно худая, с темными кругами под глазами и маленьким носом. С ней вместе могут быть две тощие девчушки, на вид еще подростки. А вот, кстати, взгляни-ка. – Он вытащил из кармана фотографию и показал старику.
   – А как она одевается? – спросил тот.
   – По-разному. А еще она гримируется, совсем как ребенок.
   – Я могу предупредить остальных?
   – Да.
 
   Остаток дня Адамберг провел с Эмоном и полицейскими из Вокулера. Эмон впервые видел последствия кровавого побоища, устроенного гигантским волком, и это произвело на него неизгладимое впечатление. К вечеру из Диня была получена фотография Массара, и Эмон взялся увеличить ее и разослать по соседним комиссариатам. Зато обещанное досье из Пюижирона так и не привезли. Адамберг некоторое время разглядывал снимок Огюста Массара. Неприятное бледное лицо, крупное, довольно мрачное. Полные гладкие щеки, низкий лоб, прикрытый прядью темных волос, близко посаженные, кажется тоже темные, глаза, негустые брови. Выражение скрытой жестокости.
   Материалы от Данглара пришли в Белькур к семи вечера. Адамберг аккуратно сложил бумаги, спрятал их во внутренний карман пиджака и поехал к фургону.
 
   Прежде чем лечь спать, он вынул пистолет из кобуры и положил его на пол, под правую руку. Потом с удовольствием растянулся на кровати, взял Камиллу за руку и тут же уснул. Камилла долго лежала, уставившись на эту руку, зажатую в кулаке Адамберга, вздохнула и решила оставить все как есть.
   Полуночник не позволил Интерлоку устроиться, как обычно, в ногах своей кровати, а приказал ему стеречь снаружи.
   – Смотри не пропусти ту девушку, – сурово скомандовал он, почесав пса за ухом. – Помнишь, я говорил: высокая, рыжая, тощая? Она убийца. Если что, лай во всю мочь. Не волнуйся, сегодня ночью дождя не будет, – успокоил он пса, поглядев на небо.