Варгас Фред. Уйди скорей и не спеши обратно

   – Во сколько нас сменят? – осведомилась женщина, позевывая.
   – В три часа ночи.
   Адамберг зашел в «Викинг» и увидел Декамбре за дальним столиком в окружении Жосса и еще пяти человек. При его появлении разговоры стихли, словно оркестр распался. Очевидно, сидевшие за этим столом знали, что он из полиции. Декамбре решил играть в открытую.
   – Комиссар Жан-Батист Адамберг, – представил он. – Познакомьтесь, комиссар, – Лизбета Гластон, певица, Дамас Вигье из «Ролл-Райдера», его сестра Мари-Бель, Кастильон, кузнец на пенсии, и наша скромница Ева. Жосса Ле Герна вы уже знаете. Не желаете рюмочку кальвадоса?
   Адамберг отказался.
   – Можно вас на два слова, Декамбре?
   Лизбета, не стесняясь, легонько дернула комиссара за рукав. Адамбергу была знакома эта бесцеремонность, которую ни с чем не спутаешь, это свойское обращение, словно им доводилось сиживать на одной скамье в полиции, эта развязная непринужденность проституток, привычных к постоянным облавам.
   – Слушайте, комиссар, – сказала она, оглядывая его с головы до ног, – вы что, сегодня вечером маскируетесь? Это вы на ночь так нарядились?
   – Нет, я всегда так хожу.
   – Да вы, я смотрю, не любите себя утруждать. Ну и неряхи эти полицейские!
   – По одежде не судят, Лизбета, – сказал Декамбре.
   – Иногда судят, – возразила та. – Этот парень явно не любит пускать другим пыль в глаза. Разве не так, комиссар?
   – Другим – это кому?
   – Женщинам, – улыбнулся Дамас. – Нужно хотя бы женщин уметь поразить.
   – Тоже мне, умник нашелся, – сказала Лизбета, повернувшись к Дамасу, и молодой человек покраснел до корней волос. – Очень нам нужно, чтобы вы нас поражали.
   – Вот как, – нахмурился Дамас, – а что же вам нужно?
   – Ничего, – сказала Лизбета, хлопнув широкой черной дланью по столу. – Скажи, Ева! Ни любви нам не надо, ни нежностей, была бы тарелка фасольки. Понял? Вот и прикинь.
   Ева промолчала, а Дамас помрачнел, вертя в руках рюмку.
   – Ты не права, – дрожащим голосом проговорила Мари-Бель. – От любви, понятное дело, никто не откажется. Что же нам еще остается?
   – Я ж тебе уже сказала – фасолька.
   – Глупости, Лизбета, – Мари-Бель скрестила на груди руки, готовая заплакать, – если у тебя есть жизненный опыт, нечего дразнить других.
   – Так набирайся опыта, ягненочек, – парировала Лизбета. – Я тебе что, мешаю?
   И вдруг она рассмеялась, поцеловала Дамаса в лоб и потрепала по голове Мари-Бель.
   – Улыбнись, ягненок, – сказала она. – И не верь всему, что болтает толстуха Лизбета. У тетки Лизбеты дурной характер. Она любит задираться, как солдафон. Правильно делаешь, что не поддаешься. Так и надо. Только смотри не переборщи с опытом, это я тебе как знающий человек говорю.
   Адамберг отвел Декамбре в сторонку.
   – Извините, – сказал Декамбре, – но мне нужно дослушать их разговор. Ведь завтра утром они придут ко мне за советом, понимаете? Я должен быть в курсе.
   – Он влюблен? – спросил Адамберг с вялым интересом, как человек, купивший недорогой лотерейный билет и не слишком рассчитывающий на выигрыш.
   – Вы про Дамаса?
   – Да. Он влюблен в певицу?
   – Он ею очарован. Что вы хотели мне сказать, комиссар?
   – Случилось то, чего вы боялись, Декамбре, – сказал Адамберг, понижая голос. – На улице Жан-Жака Руссо обнаружен черный обнаженный труп. Его нашли сегодня утром.
   – Черный?
   – Его задушили, раздели и вымазали углем.
   Декамбре стиснул челюсти.
   – Я так знал, – пробормотал он.
   – Да.
   – Его дверь была не тронута?
   – Да.
   – Вы охраняете остальных?
   – Их двадцать восемь человек.
   – Извините. Я не сомневаюсь, что вы умеете делать свою работу.
   – Мне нужны эти «странные» послания, Декамбре, все, что у вас есть, вместе с конвертами, если вы их сохранили.
   – Идемте.
   Они пересекли площадь, и Декамбре привел Адамберга в свой тесный кабинет. Чтобы усадить комиссара, ему пришлось убрать одну стопку книг.
   – Вот. – Декамбре протянул ему пачку листов с конвертами. – С отпечатками, как вы догадываетесь, ничего не выйдет. Сначала с ними Ле Герн возился, а потом я. Мои отпечатки вам ни к чему, у вас есть все десять пальчиков в базе данных.
   – Мне понадобятся отпечатки Ле Герна.
   – Они у вас тоже есть. Ле Герн, насколько я знаю, побывал за решеткой четырнадцать лет назад за крупную драку в Гильвинеке. Как видите, с нами удобно, никаких хлопот, мы уже у вас в компьютере, и просить не надо.
   – Похоже, на этой площади все побывали за решеткой, Декамбре.
   – Есть такие места, где веет особенный дух. Я прочту вам воскресное «странное» послание. Оно было только одно: Сегодня вечером, возвращаясь домой к ужину, я узнал, что в городе чума. Многоточие. Уединился в конторе, чтобы закончить письма и привести в порядок бумаги и наличность на случай, если Господь вздумает призвать меня к себе. Да свершится воля Его!
   – Это продолжение «Дневника» англичанина, – догадался Адамберг.
   – Вы правы.
   – Сеписа.
   – Пеписа.
   – А вчерашняя записка?
   – Вчера ничего не было.
   – Так-так, – протянул Адамберг. – Он сбавил обороты.
   – Не думаю. Вот что пришло сегодня утром: Бич сей всегда наготове и к услугам Божьим, Он насылает и отводит его, когда захочет. Из этих строчек можно скорее заключить, что сдаваться он не собирается. Обратите внимание на «всегда наготове» и «когда захочет». Он трубит победу и насмехается.
   – Представляет себя сверхчеловеком, – проговорил Адамберг.
   – Это признак инфантильности.
   – Это нам ничего не дает. – Адамберг покачал головой. – Он не дурак. С тех пор как вся полиция на ногах, он больше не будет указывать место. У него должны быть развязаны руки. Он назвал «квартал Руссо», чтобы установить связь между преступлением и объявленной им чумой. Возможно, в дальнейшем он не станет давать наводки. Держите меня в курсе, Декамбре, сообщайте о каждом послании.
   И Адамберг ушел, унося в руках пачку писем.

XVIII

   На следующий день в два часа дня компьютер выдал имя.
   – Один есть, – громко объявил Данглар, подзывая коллег.
   С десяток полицейских столпились за его спиной, глядя на экран. С самого утра Данглар искал досье на человека с инициалами С.Т., пока остальные безуспешно пытались найти точки соприкосновения у обитателей двадцати восьми квартир, которым грозила опасность. Утром прибыли результаты экспертизы: замок был вскрыт профессионалом. Отпечатки пальцев, обнаруженные в квартире, принадлежали только самой жертве и домработнице. Древесный уголь, которым испачкали труп, был получен от сожжения веток яблони, а не разных пород деревьев, дрова которых мешками продают в магазинах. Конверт цвета слоновой кости можно было купить почти в любом писчебумажном магазине с достаточно широким ассортиментом по три франка двадцать сантимов за штуку. Он был вскрыт гладким лезвием. Внутри нашли только бумажную пыль и какое-то мелкое раздавленное насекомое. Нужно ли передать насекомое энтомологу? Адамберг нахмурился и кивнул.
   – Себастьян Тавеньо, – прочел Данглар, склонясь над экраном. – Тридцать четыре года, родился в Вильнев-лез-Орм. Двенадцать лет назад сидел в центральной тюрьме Перигё за нанесение телесных повреждений. Был осужден на полтора года, два месяца добавили за нападение на охранника.
   Данглар пролистал досье на экране, и каждый, вытягивая шею, старался разглядеть СТ., его вытянутое лицо, низкий лоб, мясистый нос и близко посаженные глаза. Данглар быстро прочел продолжение:
   – После освобождения год был безработным, потом устроился ночным сторожем на свалку машин. Живет в Левалуа, женат, двое детей.
   Он вопросительно взглянул на Адамберга.
   – Где он учился? – спросил Адамберг, на его лице читалось сомнение.
   Данглар пощелкал клавишами.
   – С тринадцати лет учился на кровельщика-оцинковщика, экзамены провалил, учебу бросил. Потом перебивался пари на матчах, а еще сам собирал мопеды и потихоньку продавал. В конце концов подрался с клиентом и едва не убил, швырнув в него мопедом – в упор, так сказать. После этого попал за решетку.
   – Кто родители?
   – Мать работает на картонной фабрике в Перигё.
   – Братья, сестры есть?
   – Старший брат – ночной сторож в Левалуа. Он и помог ему устроиться на работу.
   – Что-то не похож он на прилежного ученика. Не представляю, как Себастьян Тавеньо мог выучить латынь.
   – Может, он самоучка? – предположил кто-то.
   – Не могу представить, чтобы тип, который в порыве ярости кидается мопедами, стал бы корпеть над старофранцузским языком. За десять лет он должен был очень сильно измениться.
   – Так что будем делать? – разочарованно спросил Данглар.
   – Пошлем к нему двоих. Но я сомневаюсь, что это он.
   Данглар дал компьютеру отдохнуть и пошел за Адамбергом в его кабинет.
   – У меня неприятности, – объявил он.
   – Что случилось?
   – У меня блохи.
   Адамберг удивился. Чтобы стыдливый и сдержанный Данглар признался, что в его доме не все в порядке с гигиеной, такое было впервые.
   – Обрызгайте инсектицидом каждые десять квадратных метров, старина. Уйдите на два часа, а когда вернетесь, проветрите, и все дела.
   Данглар покачал головой.
   – Это блохи из квартиры Лорьона, – уточнил он.
   – Кто такой Лорьон? – с улыбкой спросил Адамберг. – Посыльный?
   – Да нет же, черт возьми! Рене Лорьон, вчерашний убитый.
   – Простите, – сказал Адамберг. – Его фамилия вылетела у меня из головы.
   – Господи, так запишите ее! Я подхватил блох у Лорьона. Я уже вчера вечером на работе начал чесаться.
   – Но от меня-то вы что хотите, Данглар? Значит, этот парень был не таким уж чистюлей, как нам показалось. Или он набрался блох у себя в гараже. От меня-то вы что хотите?
   – Боже мой, – Данглар начал раздражаться, – вы сами вчера сказали на собрании, что чуму переносят блохи.
   – Ах да. – Адамберг наконец вдумался в слова своего заместителя. – Теперь я вас понимаю, Данглар.
   – До вас сегодня долго доходит.
   – Я не выспался. Вы уверены, что это блохи?
   – Я могу отличить укус блохи от укуса комара. Меня укусили в подмышку и в пах, волдыри размером с ноготь. Я это только сегодня утром заметил и еще не успел осмотреть детей.
   Теперь Адамберг понял, что Данглар по-настоящему встревожен.
   – Но чего вы боитесь, старина? Что с вами?
   – Лорьон умер от чумы, а я подхватил блох в его квартире. Я должен принять меры в течение суток, иначе будет поздно. Детей тоже надо спасать.
   – Господи, вы что, позволили водить себя за нос? Вы что, забыли, что Лорьон был задушен? Что чума – это прикрытие?
   Адамберг встал, чтобы закрыть дверь, и придвинул заместителю стул.
   – Я помню, – сказал Данглар. – Но в своем безумном увлечении символами С.Т. дошел до того, что даже напустил в квартиру блох. Это не может быть совпадением. Этот псих считает своих блох чумными. И ничто, абсолютно ничто не убедит меня в том, что они в самом деле не заразны.
   – Если блохи заразны, для чего ему было душить Лорьона?
   – Потому что он хочет убивать собственными руками. Я вовсе не трус, комиссар. Но быть укушенным блохой, которую выпустил помешанный на чуме маньяк, мне совершенно не улыбается.
   – Кто был с нами вчера?
   – Жюстен, Вуазене и Керноркян. Еще вы, медэксперт, Девийяр и люди из Первого округа.
   – Они еще у вас? – спросил Адамберг, снимая телефонную трубку.
   – Кто?
   – Ваши блохи.
   – Ну да. Если только не разбежались по помещению.
   Адамберг набрал номер лаборатории полицейской префектуры.
   – Говорит Адамберг, – сказал он. – Помните насекомое, которое вы нашли в пустом конверте? Да, точно. Поторопите энтомолога, дело чрезвычайной важности. А? Что ж, тем хуже, скажите, пусть отложит своих мух на потом. Это срочно, старина, речь идет о чуме. Да, поторопитесь и скажите, что я пришлю ему других блох, живых. Пусть примет меры предосторожности, и главное, никому ни слова.
   – А вы, Данглар, – сказал он, вешая трубку, – отправляйтесь в душ и все свои шмотки суньте в пакет. Мы отправим их на анализ.
   – А как же я? Мне что, весь день голышом ходить?
   – Я вам куплю что-нибудь, – сказал Адамберг, вставая. – Нельзя, чтобы блохи разбежались по всему городу.
   Данглар был слишком встревожен из-за блошиных укусов, чтобы беспокоиться о вещах, которые купит ему Адамберг. Хотя в душу к нему и закралось некоторое опасение.
   – Поторопитесь, Данглар. Я отправлю службу дезинфекции к вам домой и сюда. И предупрежу Девийяра.
   Прежде чем отправиться за одеждой, Адамберг позвонил историку-уборщику Марку Вандузлеру. К счастью, тот обедал поздно и оказался дома.
   – Помните те четверки, про которые я вас спрашивал? – напомнил Адамберг.
   – Да, – отвечал Вандузлер, – а потом я услышал сообщение в вечерних новостях и прочел в газете сегодня утром. Они пишут, что обнаружен труп, а один журналист уверяет, что когда выносили покойника, его рука свесилась и на ней были видны черные пятна.
   – Черт, – выругался Адамберг.
   – Тело действительно было черным, комиссар?
   – Скажите, вы что-нибудь знаете о чуме? – спросил Адамберг, не отвечая на вопрос. – Что-нибудь кроме этой цифры?
   – Я изучаю Средние века, – пояснил Вандузлер, – и про чуму знаю много.
   – А много людей, которые в этом разбираются?
   – Специалистов по чуме? Скажем так, на сегодня их пять человек. Не считая биологов. На юге у меня есть двое коллег, но они больше заняты медицинским аспектом вопроса. Есть один в Бордо, его конек – насекомые, переносчики инфекций. И один историк – специалист по демографии в Клермонском университете.
   – А чем занимаетесь вы?
   – Я безработный.
   «Пятеро, – подумал Адамберг, – не так уж много на всю страну». И пока Марк Вандузлер единственный, кто знает смысл четверок. Историк, человек начитанный, разбирается в чуме и наверняка знает латынь. Неплохо бы его прощупать.
   – Скажите, Вандузлер, как долго, по-вашему, обычно протекает эта болезнь?
   – Инкубационный период длится в среднем от трех до пяти дней, но бывает и один-два дня, а сама болезнь протекает от пяти до семи дней. В большинстве случаев.
   – Ее можно вылечить?
   – Да, если принять меры при первых признаках болезни.
   – Думаю, мне нужна будет ваша помощь. Вы не могли бы со мной встретиться?
   – Где? – насторожился Вандузлер.
   – У вас дома.
   – Договорились, – ответил Марк, немного поколебавшись.
   Скрытный субъект. Впрочем, многие проявили бы скрытность, доведись им принимать у себя полицейского, почти каждый бы так себя повел. И это вовсе не означает, что Вандузлер и С.Т. – одно и то же лицо.
   – Через два часа, – предложил Адамберг.
   Он повесил трубку и отправился в супермаркет на площадь Италии. Ему представлялось, что размер одежды Данглара где-то между сорок восьмым и пятидесятым, он сантиметров на пятнадцать выше и килограммов на тридцать тяжелее. Надо выбрать что-то такое, чтобы уместился живот. Адамберг быстро подобрал пару носков, джинсы и большую черную футболку, потому что слышал, что белое полнит, как и полоски. Куртка не нужна, на дворе тепло, а Данглару вечно жарко от пива.
   Данглар ждал его в душевой, завернувшись в полотенце. Адамберг вручил ему новую одежду.
   – Я отправляю ваши вещи в лабораторию, – сказал он, поднимая большую сумку, куда Данглар спрятал свою одежду. – Не паникуйте, Данглар. У вас впереди два дня инкубационного периода, время есть. Так что мы успеем дождаться анализов. Они займутся этим в первую очередь.
   – Спасибо, – пробурчал Данглар, вынимая из сумки джинсы и футболку. – Бог мой, вы хотите, чтобы я это надел?
   – Увидите, капитан, вам это очень пойдет.
   – У меня будет идиотский вид.
   – А у меня он разве идиотский?
   Данглар не ответил и пошарил на дне сумки.
   – Вы не купили трусы.
   – Забыл, Данглар, это не смертельно. Пейте сегодня поменьше пива.
   – Хороший совет.
   – Вы позвонили в школу, чтобы проверили детей?
   – Конечно.
   – Покажите ваши укусы.
   Данглар поднял руку, и Адамберг насчитал три крупных волдыря у него под мышкой.
   – Сомнений нет, – сказал он. – Это блохи.
   – Вы не боитесь их подцепить? – спросил Данглар, глядя, как комиссар вертит сумку в разные стороны, чтобы ее связать.
   – Нет, Данглар. Я редко чего-то боюсь. Вот умру, тогда и буду бояться, а пока не хочу портить себе жизнь. Честно говоря, единственный раз, когда мне по-настоящему было страшно, это когда я в одиночку спустился на спине с почти отвесного ледника. Кроме того, что я боялся сорваться, меня пугали эти чертовы серны на склонах. Они смотрели на меня своими большими карими глазами, словно говоря: «Вот дурачок! И чего ты сюда полез?» Я очень уважаю мнение кареглазых серн, но лучше я вам расскажу об этом в другой раз, Данглар, когда вы немножко расслабитесь.
   – Будьте так любезны, – пробурчал Данглар.
   – А теперь я пойду навестить историка-горничную, специалиста по чуме, Марка Вандузлера, на улицу Шаль, здесь неподалеку. Посмотрите, есть ли на него что-нибудь, и пришлите мне на мобильный результат экспертизы.

XIX

   На улице Шаль Адамберг остановился у обветшалого дома, непонятно откуда взявшегося в центре Парижа и отделенного от улицы широкой лужайкой, заросшей высокой травой, на которую он ступил не без удовольствия. Дверь открыл красивый старик с ироничной улыбкой на лице, по виду которого, в отличие от Декамбре, нельзя было сказать, что он отказался от радостей жизни. В руке он держал деревянную ложку, которой и указал, куда идти.
   – Располагайтесь в столовой, – сказал он.
   Адамберг вошел в большую комнату, которую освещали три арочных окна, в ней стоял длинный деревянный стол, вокруг которого суетился какой-то мужчина в галстуке и отточенными круговыми движениями натирал его тряпкой с воском.
   – Люсьен Девернуа, – представился он, отложив тряпку. У него было крепкое рукопожатие и громкий голос. – Марк будет через минуту.
   – Извините за беспокойство, – сказал старик, – в это время Люсьен обычно натирает стол. Ничего не поделаешь, таков обычай.
   Ничего не ответив, Адамберг сел на деревянную скамью, а старик расположился напротив с весьма довольным видом.
   – Ну что, Адамберг, – весело сказал старик, – бывших коллег уже не узнаем? И руки не подаем? У нас, как и раньше, ни к чему уважения нет?
   Адамберг немного опешил и внимательно вгляделся в лицо старика, призывая на помощь образы, хранившиеся в памяти. Виделись они не вчера, это ясно. Не меньше десяти минут понадобится, чтобы вспомнить. Парень с тряпкой, Девернуа, стал тереть медленнее, глядя на каждого по очереди.
   – Вижу, вы не изменились, – широко улыбнулся старик. – Но это не помешало вам подняться вверх с должности бригадир-майора. Надо признать, вы одержали немало побед, Адамберг. Дело Каррерона, де ла Сомма, выстрел в Валандри, знаменитые рыцарские трофеи. Я уж не говорю о недавних случаях, дело Ле Нермора, резня в Меркантуре, расследование в Винтее. Браво, комиссар! Как видите, я внимательно следил за вами.
   – Зачем? – настороженно спросил Адамберг.
   – Хотелось узнать, оставят ли вас в живых. Вы порой напоминаете сорняк на скошенном лугу, ваше спокойствие и безразличие всех раздражало, Адамберг. Хочется верить, что вам это известно лучше моего. В полиции вы как блуждающий огонек путешествовали по ступенькам иерархии. Никому не подвластный и неуправляемый. Да, мне хотелось узнать, дадут ли вам вырасти. Вы пробились, и тем лучше для вас. Мне так не повезло. Меня обогнали и вышвырнули.
   – Арман Вандузлер, – пробормотал Адамберг, и в чертах старика он снова увидел энергичного комиссара моложе на двадцать три года, язвительного, эгоцентричного и любившего жизнь.
   – Он самый.
   – Это было в Эро, – добавил Адамберг.
   – Ага. Исчезновение девушки. Вы тогда отлично справились, бригадир-майор. Парня задержали в порту Ниццы.
   – И мы ужинали под аркадами.
   – Ели осьминога.
   – Точно.
   – Налью-ка себе винца, – решил Вандузлер, вставая. – Это дело надо отметить.
   – Марк – ваш сын? – спросил Адамберг, соглашаясь выпить стаканчик.
   – Мой племянник и крестник. Пустил меня к себе жить, потому что он хороший парень. Знаете, Адамберг, я ведь остался таким же несносным, как вы сохранили свою гибкость. С тех пор я стал еще несноснее. А вы стали еще гибче?
   – Не знаю.
   – В те времена вы многого не знали, и, похоже, вам было на это плевать. Что вам понадобилось в доме, о котором вам ничего не известно?
   – Ищу убийцу.
   – И при чем тут племянник?
   – Дело связано с чумой.
   Вандузлер-старший кивнул. Потом взял швабру и дважды стукнул в потолок в том месте, где штукатурка уже порядком облупилась от ударов.
   – Нас здесь четверо, – пояснил Вандузлер-старший, – и мы живем друг над другом. Святому Матфею стучать один раз, святому Марку два, святому Луке, которого вы видите здесь с тряпкой, стучать трижды, а мне четыре раза. Семь ударов – общий сбор евангелистов.
   Убирая швабру, Вандузлер взглянул на Адамберга.
   – А вы не меняетесь, – сказал он. – Вас ничем не удивишь?
   Адамберг молча улыбнулся, в это время в столовую вошел Марк. Обойдя стол, он пожал руку комиссару и недовольно поглядел на дядю.
   – Я смотрю, ты уже успел заболтать гостя, – сказал он.
   – Прости, Марк. Двадцать три года назад мы вместе ели осьминога.
   – Окопное братство, – пробормотал Люсьен, складывая тряпку.
   Адамберг взглянул на специалиста по чуме, Вандузлера-младшего. Худой, нервный, жесткие черные волосы, в лице что-то индийское. Он был одет во все черное, только ремень выглядел немного кричаще на общем фоне, на руках серебряные кольца. На ногах у него Адамберг заметил тяжелые черные ботинки с пряжками, похожие на те, что носит Камилла.
   – Если вы желаете говорить с глазу на глаз, боюсь, нам придется выйти, – сказал Марк Адамбергу.
   – Не стоит, – ответил тот.
   – Ваше дело связано с чумой, комиссар?
   – Вернее, со знатоком чумы.
   – Тем, кто рисует эти четверки?
   – Да.
   – Это связано со вчерашним убийством?
   – А как по-вашему?
   – По-моему, да.
   – Почему?
   – Из-за черных пятен на коже. Но четверки служат, чтобы защищать от чумы, а не насылать ее.
   – И что из этого следует?
   – А то, что, как я предполагаю, ваша жертва не была защищена.
   – Так и есть. Вы верите в силу этой цифры?
   – Нет.
   Адамберг посмотрел Вандузлеру в глаза. Похоже, тот говорил искренне и даже слегка обиделся.
   – Верю не больше, чем в амулеты, кольца, бирюзу, изумруды, рубины и множество других талисманов от чумы. Они, конечно, стоят гораздо дороже, чем простая четверка.
   – Для защиты от чумы носили кольца?
   – Те, у кого было достаточно средств. Богатые реже умирали от чумы, сами не зная, что защищали их толстые стены их домов, где не было крыс. Гибли главным образом простые люди. Потому так и верили волшебным свойствам драгоценных камней – бедняки не носили рубинов и умирали. Самым могущественным считался алмаз, в нем видели самую сильную защиту: «Если носить алмаз на левой руке, он убережет от любых несчастий». Отсюда у богачей пошел обычай в знак любви дарить своей невесте алмаз, чтобы уберечь ее от беды. Обычай остался, но уже никто не знает его смысла, как никто уже не помнит значения четверок.
   – Убийца помнит. Где он мог об этом узнать?
   – В книгах, – ответил Марк, нетерпеливо махнув рукой. – Если вы расскажете мне, в чем дело, комиссар, может быть, я смогу вам помочь.
   – Сначала я должен спросить, где вы были в понедельник около двух часов ночи.
   – В этот час произошло убийство?
   – Около того.
   Медэксперт говорил про половину второго, но Адамберг решил увеличить срок. Вандузлер зачесал свои жесткие волосы за уши.
   – При чем тут я? – спросил он.
   – Извините, Вандузлер. Мало кому известно значение четверки, очень мало.
   – Все правильно, Марк, – вмешался Вандузлер-старший. – Это его работа.
   Марк с раздражением отмахнулся. Потом встал, взял швабру и стукнул один раз в потолок.
   – Сигнал для святого Матфея, – пояснил старик.
   Все замолчали, слышался только стук посуды, которую мыл Люсьен, не прислушиваясь к разговору.
   Через минуту вошел высокий, очень широкий в плечах блондин, из одежды на нем были только свободные холщовые штаны, подвязанные веревкой.
   – Звали? – негромко спросил он.
   – Матиас, – сказал Марк, – чем я был занят в два часа ночи в понедельник? Это важно, никому не подсказывать!
   Матиас на мгновение задумался, нахмурив светлые брови.
   – Ты вернулся поздно и принес с собой глажку, это было часов в десять. Люсьен тебя накормил, а потом ушел к себе вместе с Элоди.
   – Эмили, – обернувшись, поправил Люсьен. – Просто немыслимо, неужели трудно вбить себе в башку ее имя!
   – Мы сыграли две партии в карты с крестным, – продолжал Матиас, – он выиграл триста двадцать франков и ушел спать. Ты остался гладить белье мадам Булен, а потом мадам Дрюйе. В час ночи, когда ты складывал доску, ты вспомнил, что завтра тебе нужно отнести две пары простыней. Я тебе помог, и мы вдвоем выгладили их на столе. Я гладил старым утюгом. В половине третьего мы закончили и упаковали каждый комплект отдельно. Когда мы поднимались к себе, встретили крестного, который шел пописать.