Как ни странно, боль постепенно отступала. В конце концов я даже набрался наглости и попробовал встать. Медленно, будто опасаясь, что сочащиеся болью мышцы могут порваться, приподнялся на локтях. Согнул ноги в коленях – одну, потом вторую. Перевалился на бок, потом на живот, поднялся на четвереньки. Силы, как ни странно, были, разве что эта боль… Ну от нее мы средство знаем. Надо просто хорошенько, до пота, размяться.
Я услышал рядом какой-то всхлип. Прищурившись, будто стремясь рассеять застлавшую глаз красную пелену, увидел скорчившуюся в углу девчонку. Диана.
– Бонжур, фриледи, – прохрипел я.
Выглядела она неважнецки – осунувшаяся, чумазая донельзя, с распухшими от слез глазами. Волосы окончательно утратили цвет, пропитавшись пылью и сбившись в длинные сосульки.
– Я… – выдохнула она. – Я думала, ты мертвый.
Я криво усмехнулся. Окинул взглядом крохотную квадратную комнату, единственным предметом интерьера в которой был пузырь-светильник на потолке. Вставать пока передумал. Отполз назад и, прислонившись спиной к стене, снова прикрыл глаза. Дышать было тяжело – каждый вдох отдавался покалыванием между ребрами, а легкие жгло как огнем. Проклятый газ…
Девчонка молчала, мне тоже было как-то не до разговоров, так что в нашей каморке надолго воцарилась тишина. Я снова погрузился в забытье. Проснувшись в очередной раз, почувствовал себя еще лучше. Взглянул на часы, каким-то чудом уцелевшие во всех передрягах.
Сначала не поверил глазам. Потом, убедившись, что устройство исправно, устало чертыхнулся. Еще пару дней назад меня бы охватило отчаяние, но сейчас не было сил даже на то, чтобы как следует разозлиться. Снова какая-то странная апатия. Единственное, чего хотелось, – так это чтобы вместо холодного гладкого пола появилась мягкая кровать. И провалиться бы в долгий, бесконечно долгий сон. И снова увидеть во сне Лигу…
Мы действительно давно здесь валяемся. Очень давно. Почти двое суток. Стало быть, все кончено. Все сроки вышли, и путь наверх нам заказан. Ты не справился, Грэг. Ты останешься здесь. Навсегда.
Снова никаких эмоций.
Валяться в конце концов надоело, тем более что конечности от лежания на твердом полу жутко затекли. Я, кряхтя и чертыхаясь, поднялся на ноги и понемногу, медленно и осторожно, начал разминаться, разгоняя застоявшуюся кровь, прогоняя прочь дурноту и опасные, черные мысли. Девчонка, не шевелясь, наблюдала за мной из своего угла.
Разминка не сразу, далеко не сразу, но помогла. Боль из мышц постепенно начала уходить, и весь организм будто начал выходить из спячки. Одновременно дали о себе знать пустой желудок и переполненный мочевой пузырь. Я огляделся и заметил в противоположном от Дианы углу небольшое отверстие в полу. Недолго думая, воспользовался им.
– Ну вот, еще бы перекусить, и снова жить захочется, – пробормотал я.
Странное все-таки существо – землянин. Как ему порой мало надо…
– Скоро должны принести поесть, – подала голос девчонка.
– Да ну?
– Два раза уже приносили. Воды и… вот это.
Она показала на лежащие рядом с ней продолговатые куски.
– Я не могу это есть.
Я взял один из кусков, принюхался. На вид похоже на мясо, но воняет плесенью. Да, пожалуй, есть это и вправду не стоит. Конечно, зэки приноровились жрать местную живность, но мы-то к чужеродному белку непривычные, так что этот паек может стать последним, чем мы полакомимся в этой жизни.
Воды с прошлых разов, конечно, не осталось. А жаль…
Я, чтобы отогнать мысли о жажде, снова принялся за упражнения, хотя уже успел изрядно устать и ослабевшие от голода мускулы отзывались на нагрузки мелкой противной дрожью. Немного погодя остановился, услышав негромкие всхлипывания.
– Ну не реви… – неуклюже попытался я успокоить девчонку, присаживаясь перед ней на корточки. Она разошлась еще пуще – видать, при зрителях плач дается куда лучше. Может, думала, что я буду ее утешать. Но у меня вряд ли найдется, чем ее порадовать.
– Нас… убьют, да?
Я пожал плечами. Честно говоря, сейчас я даже предположить не могу, что с нами будет. Что это за железные чудища? Зачем нас держат здесь? Где Зотов, Джамал, Головастик, Муха?
Я снова уселся на пол и от нечего делать принялся шарить по собственным карманам. Выяснил только то, что обыскали нас весьма тщательно, даже железные бляшки с комбинезонов посрывали. Да-а.
Я – на этот раз более пристально – осмотрел Нашу камеру. Разглядел очертания двери на противоположной от меня стене и еще небольшое отверстие, забранное мелкой сеткой – в том углу, где сидела девчонка.
– Что, так и будешь сидеть? – подняв мокрую от слез мордашку, зло спросила Диана.
– А ты что предлагаешь – сплясать? – огрызнулся я. – Или на что-то другое намекаешь? Дескать, мы здесь одни, никто не видит, и, возможно, скоро умрем…
Глаза ее округлились.
– Только попробуй, скотина! Когда мы вернемся, отец тебя…
– Никуда мы не вернемся! – безжалостно отрезал я. – Не поняла до сих пор? Мы застряли здесь. Навсегда. И все из-за тебя!!
Она сжалась от моих слов, как под ударами плети. Скорчилась, обхватив руками колени, – только блестящие от слез глаза горят сквозь падающие на лоб космы.
Впрочем, вспышка моей ярости оказалась мимолетной. Не взрыв, а так – мелкий хлопок. Может, даже стоило бы устыдиться этой мимолетной слабости.
Двери нашей камеры вдруг негромко скрипнули – снизу, у самого пола, образовалось прямоугольное отверстие. На пол с глухим стуком упало два куска все той же несъедобной жратвы и две продолговатых емкости – очевидно, с водой.
Я набросился на воду, как черепогрыз на только что освежеванную тушу. Емкость – этакий полупрозрачный бурдюк с узкой длинной горловиной, завязанной узлом, чтобы вода не вытекала, – довольно вместительная, литра на два, не меньше, но больше половины я умудрился оприходовать чуть ли первым глотком. Спохватившись, остановился и даже во избежание соблазна опять завязал горловину. Понятно, конечно, что, хоть сразу все выпей, хоть растягивай на маленькие глоточки – больше-то воды не станет. Но лучше уж растянуть удовольствие.
Вода заворочалась в пустом желудке, будто устраиваясь поудобнее, в животе явственно заурчало, а к горлу подкатила волна тошноты. Я стиснул зубы, потому как обратно не собирался выпускать ни капли. Постепенно отлегло. Снова развязал горловину и сделал еще несколько глотков – на этот раз не спеша, смакуя каждую порцию влаги.
– Я боюсь… – вдруг еле слышно пискнула девица.
Я хотел было огрызнуться в ответ, но что-то сдержало. Еще раз взглянул на нее – жалкую, изможденную, забившуюся в угол от страха. И древний, как сам человеческий род, инстинкт защитника таки зашевелился внутри.
Впрочем, толку с этого мало. Пока что я не вижу ни единого шанса выбраться отсюда. Ктому же – куда выбираться-то? По моим подозрениям, До поверхности чертовски далеко.
Для проформы я еще раз оглядел камеру. Присел на корточки рядом с вентиляционным отверстием. Отодрать прикрывавшую его решетку оказалось секундным делом. Правда, это мало что дало – в образовавшийся проем можно было просунуть Разве что руку, да и ту только по локоть. Разве что толщину стены удалось оценить.
Я устало выругался и уселся на пол рядом с девчонкой. Она сжалась еще больше, плотнее обхватив руками колени. В груди снова что-то кольнуло. Тысяча черепогрызов! А ведь у меня могла бы быть дочь ее возраста…
На душе вдруг стало еще гаже – хотя, казалось бы, гаже уже некуда.
– И как же тебя угораздило-то… – пробормотал я.
Диана лишь громко всхлипнула.
Мы довольно долго сидели молча, на меня снова начала наваливаться сонливость. И вдруг девчонка тихо, будто боялась, что могут подслушать, начала говорить:
– Я не хотела, правда. Я не думала, что так получится. А он… Он говорил, что другого способа нет.
– Кто?
– Тэнк… Друг Алекса.
– Это тот, с которым ты сюда отправилась?
– Нет. Он остался там… – она вскинула глаза к потолку. – Он только помог договориться с персоналом станции. И с Кирком. Это тот парень, с которым мы вместе спустились вниз. Тэнк обещал ему, что, если он поможет, мы его тоже вытащим, вместе с Алексом.
Я хмыкнул. Вот оно что… Ушлый малый, как я погляжу. Для того чтобы провернуть такое, нужно иметь нехилые связи. Кроуэллу и то, наверное, нелегко пришлось. Впрочем, надсмотрщикам на орбиталках платят за то, чтобы не выпускать никого с планеты. Насчет того, чтобы не пускать желающих на поверхность, ничего не говорится. Тем более что вряд ли кто-то в здравом уме и по собственной воле решит посетить эту гостеприимную планетку.
Впрочем, как обычно, находятся исключения.
Девчонка еще что-то лепетала сквозь слезы, но я ее уже не слушал. Снова смежил веки, но сон не шел – видно, выспался я уже на неделю вперед. Оставалось просто валяться и делать то, чего я терпеть не могу.
Ждать…
30
Я услышал рядом какой-то всхлип. Прищурившись, будто стремясь рассеять застлавшую глаз красную пелену, увидел скорчившуюся в углу девчонку. Диана.
– Бонжур, фриледи, – прохрипел я.
Выглядела она неважнецки – осунувшаяся, чумазая донельзя, с распухшими от слез глазами. Волосы окончательно утратили цвет, пропитавшись пылью и сбившись в длинные сосульки.
– Я… – выдохнула она. – Я думала, ты мертвый.
Я криво усмехнулся. Окинул взглядом крохотную квадратную комнату, единственным предметом интерьера в которой был пузырь-светильник на потолке. Вставать пока передумал. Отполз назад и, прислонившись спиной к стене, снова прикрыл глаза. Дышать было тяжело – каждый вдох отдавался покалыванием между ребрами, а легкие жгло как огнем. Проклятый газ…
Девчонка молчала, мне тоже было как-то не до разговоров, так что в нашей каморке надолго воцарилась тишина. Я снова погрузился в забытье. Проснувшись в очередной раз, почувствовал себя еще лучше. Взглянул на часы, каким-то чудом уцелевшие во всех передрягах.
Сначала не поверил глазам. Потом, убедившись, что устройство исправно, устало чертыхнулся. Еще пару дней назад меня бы охватило отчаяние, но сейчас не было сил даже на то, чтобы как следует разозлиться. Снова какая-то странная апатия. Единственное, чего хотелось, – так это чтобы вместо холодного гладкого пола появилась мягкая кровать. И провалиться бы в долгий, бесконечно долгий сон. И снова увидеть во сне Лигу…
Мы действительно давно здесь валяемся. Очень давно. Почти двое суток. Стало быть, все кончено. Все сроки вышли, и путь наверх нам заказан. Ты не справился, Грэг. Ты останешься здесь. Навсегда.
Снова никаких эмоций.
Валяться в конце концов надоело, тем более что конечности от лежания на твердом полу жутко затекли. Я, кряхтя и чертыхаясь, поднялся на ноги и понемногу, медленно и осторожно, начал разминаться, разгоняя застоявшуюся кровь, прогоняя прочь дурноту и опасные, черные мысли. Девчонка, не шевелясь, наблюдала за мной из своего угла.
Разминка не сразу, далеко не сразу, но помогла. Боль из мышц постепенно начала уходить, и весь организм будто начал выходить из спячки. Одновременно дали о себе знать пустой желудок и переполненный мочевой пузырь. Я огляделся и заметил в противоположном от Дианы углу небольшое отверстие в полу. Недолго думая, воспользовался им.
– Ну вот, еще бы перекусить, и снова жить захочется, – пробормотал я.
Странное все-таки существо – землянин. Как ему порой мало надо…
– Скоро должны принести поесть, – подала голос девчонка.
– Да ну?
– Два раза уже приносили. Воды и… вот это.
Она показала на лежащие рядом с ней продолговатые куски.
– Я не могу это есть.
Я взял один из кусков, принюхался. На вид похоже на мясо, но воняет плесенью. Да, пожалуй, есть это и вправду не стоит. Конечно, зэки приноровились жрать местную живность, но мы-то к чужеродному белку непривычные, так что этот паек может стать последним, чем мы полакомимся в этой жизни.
Воды с прошлых разов, конечно, не осталось. А жаль…
Я, чтобы отогнать мысли о жажде, снова принялся за упражнения, хотя уже успел изрядно устать и ослабевшие от голода мускулы отзывались на нагрузки мелкой противной дрожью. Немного погодя остановился, услышав негромкие всхлипывания.
– Ну не реви… – неуклюже попытался я успокоить девчонку, присаживаясь перед ней на корточки. Она разошлась еще пуще – видать, при зрителях плач дается куда лучше. Может, думала, что я буду ее утешать. Но у меня вряд ли найдется, чем ее порадовать.
– Нас… убьют, да?
Я пожал плечами. Честно говоря, сейчас я даже предположить не могу, что с нами будет. Что это за железные чудища? Зачем нас держат здесь? Где Зотов, Джамал, Головастик, Муха?
Я снова уселся на пол и от нечего делать принялся шарить по собственным карманам. Выяснил только то, что обыскали нас весьма тщательно, даже железные бляшки с комбинезонов посрывали. Да-а.
Я – на этот раз более пристально – осмотрел Нашу камеру. Разглядел очертания двери на противоположной от меня стене и еще небольшое отверстие, забранное мелкой сеткой – в том углу, где сидела девчонка.
– Что, так и будешь сидеть? – подняв мокрую от слез мордашку, зло спросила Диана.
– А ты что предлагаешь – сплясать? – огрызнулся я. – Или на что-то другое намекаешь? Дескать, мы здесь одни, никто не видит, и, возможно, скоро умрем…
Глаза ее округлились.
– Только попробуй, скотина! Когда мы вернемся, отец тебя…
– Никуда мы не вернемся! – безжалостно отрезал я. – Не поняла до сих пор? Мы застряли здесь. Навсегда. И все из-за тебя!!
Она сжалась от моих слов, как под ударами плети. Скорчилась, обхватив руками колени, – только блестящие от слез глаза горят сквозь падающие на лоб космы.
Впрочем, вспышка моей ярости оказалась мимолетной. Не взрыв, а так – мелкий хлопок. Может, даже стоило бы устыдиться этой мимолетной слабости.
Двери нашей камеры вдруг негромко скрипнули – снизу, у самого пола, образовалось прямоугольное отверстие. На пол с глухим стуком упало два куска все той же несъедобной жратвы и две продолговатых емкости – очевидно, с водой.
Я набросился на воду, как черепогрыз на только что освежеванную тушу. Емкость – этакий полупрозрачный бурдюк с узкой длинной горловиной, завязанной узлом, чтобы вода не вытекала, – довольно вместительная, литра на два, не меньше, но больше половины я умудрился оприходовать чуть ли первым глотком. Спохватившись, остановился и даже во избежание соблазна опять завязал горловину. Понятно, конечно, что, хоть сразу все выпей, хоть растягивай на маленькие глоточки – больше-то воды не станет. Но лучше уж растянуть удовольствие.
Вода заворочалась в пустом желудке, будто устраиваясь поудобнее, в животе явственно заурчало, а к горлу подкатила волна тошноты. Я стиснул зубы, потому как обратно не собирался выпускать ни капли. Постепенно отлегло. Снова развязал горловину и сделал еще несколько глотков – на этот раз не спеша, смакуя каждую порцию влаги.
– Я боюсь… – вдруг еле слышно пискнула девица.
Я хотел было огрызнуться в ответ, но что-то сдержало. Еще раз взглянул на нее – жалкую, изможденную, забившуюся в угол от страха. И древний, как сам человеческий род, инстинкт защитника таки зашевелился внутри.
Впрочем, толку с этого мало. Пока что я не вижу ни единого шанса выбраться отсюда. Ктому же – куда выбираться-то? По моим подозрениям, До поверхности чертовски далеко.
Для проформы я еще раз оглядел камеру. Присел на корточки рядом с вентиляционным отверстием. Отодрать прикрывавшую его решетку оказалось секундным делом. Правда, это мало что дало – в образовавшийся проем можно было просунуть Разве что руку, да и ту только по локоть. Разве что толщину стены удалось оценить.
Я устало выругался и уселся на пол рядом с девчонкой. Она сжалась еще больше, плотнее обхватив руками колени. В груди снова что-то кольнуло. Тысяча черепогрызов! А ведь у меня могла бы быть дочь ее возраста…
На душе вдруг стало еще гаже – хотя, казалось бы, гаже уже некуда.
– И как же тебя угораздило-то… – пробормотал я.
Диана лишь громко всхлипнула.
Мы довольно долго сидели молча, на меня снова начала наваливаться сонливость. И вдруг девчонка тихо, будто боялась, что могут подслушать, начала говорить:
– Я не хотела, правда. Я не думала, что так получится. А он… Он говорил, что другого способа нет.
– Кто?
– Тэнк… Друг Алекса.
– Это тот, с которым ты сюда отправилась?
– Нет. Он остался там… – она вскинула глаза к потолку. – Он только помог договориться с персоналом станции. И с Кирком. Это тот парень, с которым мы вместе спустились вниз. Тэнк обещал ему, что, если он поможет, мы его тоже вытащим, вместе с Алексом.
Я хмыкнул. Вот оно что… Ушлый малый, как я погляжу. Для того чтобы провернуть такое, нужно иметь нехилые связи. Кроуэллу и то, наверное, нелегко пришлось. Впрочем, надсмотрщикам на орбиталках платят за то, чтобы не выпускать никого с планеты. Насчет того, чтобы не пускать желающих на поверхность, ничего не говорится. Тем более что вряд ли кто-то в здравом уме и по собственной воле решит посетить эту гостеприимную планетку.
Впрочем, как обычно, находятся исключения.
Девчонка еще что-то лепетала сквозь слезы, но я ее уже не слушал. Снова смежил веки, но сон не шел – видно, выспался я уже на неделю вперед. Оставалось просто валяться и делать то, чего я терпеть не могу.
Ждать…
30
Лязг открывающейся двери выдернул меня из полусна, пробежал гроздью увесистых мурашек по позвоночнику. Снаружи ворвался ослепительно яркий свет, не дающий толком разглядеть появившуюся на пороге массивную фигуру. Я, щурясь и прикрываясь от света ладонью, поднялся. Девчонка забилась в угол за моей спиной и что-то запричитала шепотом. Мне, если честно, тоже было не по себе, хотя последние несколько часов я только и мечтал, чтобы хоть что-нибудь случилось. Бесконечное ожидание бесило.
Наш гость подался назад, освобождая нам выход, и я наконец понял, что это один из давешних роботов, только накрытый сверху этаким чехлом из черного плотного материала.
Он замер в паре шагов от двери, явно ожидая, пока мы выйдем. Нам ничего не оставалось, кроме как принять приглашение.
Роботов оказалось двое. Второй – без балахона, с мощной фарой на плече. Металлические уроды, как завзятые конвоиры, тут же взяли нас в «клещи» и повели по гулкому, как пустой контейнер, коридору. Прожектор второго робота был единственным источником освещения, так что тот вышагивал чуть впереди, громыхая по каменному полу не хуже легкого танка.
Шли довольно долго, но за все время мне даже в голову не пришло что-нибудь спросить у наших сопровождающих. Не говорю уже о попытке сбежать. Стальные монстры воспринимались как некое олицетворение слепого рока – бездумные, безжалостные, непоколебимые. Мне даже не очень-то интересно было, куда нас ведут. И так скоро узнаю. Единственное, чего хотелось, – это чтобы все побыстрее закончилось.
Я устал. Дико, смертельно устал. И не только физически.
Путь наш закончился в маленькой камере, почти такой же, как та, что служила нам пристанищем последние часы. Я вошел первым, и дверь проскрежетала в пазах, как гильотинный нож, отсекая дорогу назад, – только донесся снаружи испуганный возглас девчонки. Я остался в кромешной тьме – здесь не было даже пузыря-светильника.
Тысяча черепогрызов! Какого черта им понадобилось сажать меня в этот карцер? То, что комнатка маленькая – едва ли не меньше предыдущей, я успел заметить прежде, чем вошел. Но деталей уже не увидел – в коридоре тоже темно, а прожектор сопровождающего нас робота в такой близи скорее слепил, чем позволял что-то разглядеть.
Я вытянул перед собой руки, потом осторожно развел их в стороны, как пловец. Мелкими шажками двинулся вперед, все так же водя руками в воздухе. И вскоре коснулся решетки из толстых горизонтальных прутьев. В ту же секунду вспыхнул свет – и под потолком крошечной камеры, и снаружи, в большом зале, от которого ее отгораживает решетка.
Зал в форме правильного многоугольника, метров десяти-двенадцати в диаметре, стены черные, глянцевые – из того самого материала, что так понравился Головастику. Каждая стена, насколько я могу разглядеть, ведет в такие же камеры, как и моя. Вверху, метрах в трех от пола, весь зал опоясывает что-то вроде балкона с решетчатыми перилами. Что там, на балконе, разглядеть не удается – слепят прожекторы, установленные по всему периметру и направленные наискосок вниз.
– Алекс! – донесся откуда-то сбоку голос Дианы.
Я и правда увидел Зотова в одной из ниш напротив. В камере через одну от него стоит, вцепившись в прутья решетки, Джамал. Еще через одну – Головастик… Та-ак. Слева от меня – едва удается разглядеть – Диана. Ну а Муха, скорее всего, справа. Понятно. Зал – правильный двенадцатиугольник, и нас рассадили равномерно по всему периметру. В тех камерах, что разделяют нас, кажется, тоже кто-то есть – в глубине можно разглядеть какое-то шевеление. Но решетки более частые, так что кто там скрывается – не поймешь.
– Рад тебя видеть, одноглазый! – хрипло выкрикнул Джамал. – Ну и тебя, сладкая.
Я вдруг поймал себя на мысли, что тоже всех рад видеть, даже уродца. Да уж, и правда, человек – странное существо…
Но на этом эмоции исчерпывались. Даже расспрашивать остальных, что с ними случилось за время, пока мы не виделись, не тянуло. Впрочем, я почти уверен, что наши истории мало различаются. Наверняка их также держали взаперти по одному или по двое, а потом привели сюда… Пожалуй, даже по одному, потому как в общей камере они бы передрались, как пауки в банке.
Сверху доносится какой-то неясный шум, маячат едва различимые длинные тени. Я вдруг поймал себя на ощущении, что за нами наблюдают. Вряд ли это роботы – их воспринимаешь как бездушный кусок железа, каковыми они, собственно, и являются. Нет, это кто-то разумный…
– Чего надо, уроды? – выкрикнул Джамал. Может, тоже учуял что-то подобное, а может, умудрился кого-то рассмотреть на балконе.
Будто в ответ ему раздался тяжелый металлический гул – удар гонга. Звук отозвался неприятной дрожью в солнечном сплетении и вызвал вспышку необъяснимого, животного ужаса. Я оцепенел, вслушиваясь в затихающие отголоски удара, а потом в жутковатую, звенящую тишину, нарушить которую не решился даже Джамал.
Несколько секунд напряженного ожидания… И вдруг прутья решетки передо мной со скрипом ушли в стороны, скрываясь в глубине стены.
Путь свободен, но идти вперед не очень-то и хочется. Впрочем, выбора нет. Я осторожно, будто ступая по тонкому льду, вышел из камеры. Огляделся. Тех, что на балконе, по-прежнему не разглядеть – десятка три длинных, продолговатых фигур, между которыми изредка попадаются угловатые силуэты роботов. Ощущение чужого, даже чуждого, внимания усилилось. И не понравилось еще больше. Меня разглядывают, как какую-нибудь букашку, – скучающе, с каким-то брезгливым любопытством.
Я обвел взглядом свою компанию. Зотов и Джамал напряженно вцепились в прутья решетки. Девчонка едва видно забилась в угол своей крохотной камеры. Головастик, судя по всему, тоже не в силах удержаться на ногах, поэтому сидит, опираясь спиной о стену. Муха и вовсе неподвижно валяется на полу. Жив ли?
Сверху, громко зазвенев на каменном полу, вдруг свалился железный лом – круглого сечения, метров двух длиной. Подкатился к самым моим ногам, но я лишь лениво проводил его взглядом, подбирать не спешил.
Тысяча черепогрызов! Не нравится мне все это. Совсем не нравится…
Вспышка света над одной из камер – коротко мигнул вмонтированный над выходом светильник. Камера из тех, что забрана частой решеткой и не освещена изнутри. Короткая пауза – и прутья решетки тоже расходятся.
И наружу медленно, как в кошмарном сне, вываливается длинная многоногая тварь с огромными иззубренными жвалами, похожими на клещи, покрытая черным, блестящим от слизи панцирем. Одна из бесчисленных разновидностей ползунов.
Тишину разорвали яростные возгласы Зотова и Джамала. Я же на мгновение оцепенел. Колени предательски дрогнули, а к горлу подкатила волна тошноты. Любой, кто меня знает достаточно хорошо, плюнул бы в морду тому, кто назовет Грэга Нортона трусом. Но я-то о своих слабостях знаю.
Я не то чтобы боюсь эту тварь… Но от одного вида этих скользких жвал, блестящего панциря, россыпи бельмастых глазенок на передней части туловища… От мысли, что ОНО сейчас приблизится… Коснется меня… О той склизкой вонючей жиже, что брызнет из него, если вскрыть этот чертов панцирь…
Я бросил полный ненависти взгляд наверх, пытаясь разглядеть хоть одного из тех, что на балконе. Они будто бы знали…
Ползун, поводя уродливой башкой из стороны в сторону, безошибочно нацелился на меня. Приподнялся на дыбы, шевеля в воздухе передними парами конечностей. Жвалы широко разошлись, обнажая круглую пасть, окаймленную бахромой мелких шипов.
И из этой пасти вдруг вырвался протяжный и тонкий, на самой границе человеческого слуха, писк, от которого дрожь пробежала по позвоночнику, и цунами ужаса и омерзения вышвырнуло из мозга все мысли. Я подхватил с пола лом, выставил его перед собой и застыл.
Основное оружие наемника – это, конечно, пушка. Бластер, лучемет, огнестрел – неважно. Однако и рукопашную каждый уважающий себя вояка осваивает. Вот и я немало часов провел в спортзалах, в том числе упражняясь с боевым шестом. Конечно, земное кунг-фу и рассчитано на землян или, по крайней мере, на гуманоидов. Но кое-что, может, сгодится и против этой пакости…
А пакость тем временем опустилась на все лапы и бесхитростно поперла на меня. Я до боли в пальцах стиснул свое жалкое оружие, матерясь сквозь зубы. Гладиаторские бои решили устроить, уроды? Я вам покажу бои…
Я едва удержался от соблазна перехватить свой лом на манер копья и метнуть его в одну из фигур, маячащих на балконе. Да, потом жить мне останется секунды две, но что с того? И так уже ясно, что отсюда не выбраться. Так стоит ли напоследок развлекать этих подонков?
Ползун преодолел разделяющее нас расстояние, и мне сразу стало не до размышлений. Куда-то улетучились и злость, и бесконечная усталость, и даже дрожь в коленках, уступив место одному-единственному желанию – жить. Выжить, несмотря ни на что.
Встретил тварь коротким тычком в морду. Надеялся попасть в глаз, но многоножка оказалась шустрой – дернула башкой, и удар пришелся вскользь. Я отпрыгнул в сторону, пропуская ее мимо. Она, будто бы по инерции, проскользнула дальше, едва не коснувшись меня одной из лап. А потом вдруг резко завалилась на бок, пузом ко мне.
Драться с ползунами врукопашную мне, понятное дело, не доводилось. Так что даже не знаю, как я умудрился угадать его маневр. Такое ощущение, что подсказка пришла откуда-то извне – мозг ощутил знакомое касание… Муха?
Эта разновидность больше всего напоминает земных гусениц – длинное сегментированное туловище с двумя рядами относительно коротких лапок понизу. Пропустив меня по левому борту, эта пакость, брякнувшись на бок, свернулась калачиком, едва не поймав меня в захват. Опережая его на доли секунды, я оттолкнулся торцом шеста от пола и запрыгнул на скользкий панцирь. Ползун конвульсивно дернулся, снова разворачиваясь, и отбросил меня в сторону.
Впрочем, на ногах я удержался и, перехватив лом поближе к одному краю, на манер длинной биты, долбанул пару раз по твари. Оба раза панцирь хрустнул, лопаясь, но серьезных повреждений, как видно, не последовало. А потом мне уже пришлось ретироваться к самой стене, пока насекомоподобное судорожно металось в центре арены.
Наконец ползун снова утвердился на лапах, взвился на дыбы, поднимая переднюю половину туловища вертикально полу. Запищал. Я, воспользовавшись моментом, ринулся в атаку. Несколько копейных тычков, одним из которых достал-таки тварь в глаз. Когда та подалась вперед, снова падая на все ноги, – отскок в сторону, хлесткий удар по суставу передней лапы. Хруст, брызги слизи, истошный писк. Пробегаю вдоль самого бока твари, от головы к хвосту, и – еще один удар по лапам. Отскок – она снова пытается свернуться и обхватить меня всем туловищем. Еще удар…
Страха уже нет. Дело даже не в том, что меня захватил азарт битвы. Собственно, и азарт уже прошел. Так всегда бывает, когда «раскусил» противника и знаешь, что он для тебя не опасен. Просто безмозглая скотина с набором чисто рефлекторных приемов. Дальше я действовал деловито, размеренно и единственное, о чем думал, – как бы поменьше залягаться в отвратительной жиже, брызжущей из-под панциря.
Хотя повозиться все же пришлось. Я перебил ползуну едва ли не половину лап, основательно отдубасил по морде – вся она превратилась в одно мерзкое черно-бурое месиво. Сшиб напрочь одну из жвал, так что она валялась на полу на манер причудливого клинка. Но сдыхать тварь упорно не хотела и так и металась вслепую по забрызганной потрохами арене. Наконец, когда я целенаправленно, одну за другой, подрубил ей все конечности по правой стороне, он шлепнулась на бок и лишь судорожно подергивалась.
Джамал и Зотов, сопровождавшие битву ободряющими возгласами, стихли. Я же, едва дыша от навалившейся усталости, оперся на перепачканный лом и исподлобья взглянул на балкон.
Хоть бы шевельнулся кто. Ни единого возгласа. Лишь в самый разгар боя я чувствовал слабые вспышки интереса. Но сейчас – все та же смесь брезгливости и скучливого любопытства. Уроды…
Решетка камеры, в которой до этого находился ползун, снова ушла в сторону, и на арену шагнул робот в черном балахоне. Может, даже тот самый, что вел меня сюда. Деловито подцепив еще дергающуюся животину длинным крюком, уволок обратно в камеру. Решетка с грохотом задвинулась.
Но в одиночку стоять на арене мне пришлось недолго. Замигали светящиеся пузыри над камерами. Только сейчас заметил, что вспыхивают они один за другим, с минимальным интервалом, будто шарик катится по ободу рулетки. Ну-ну… Что выпадет на этот раз?
Следующей оказалась Диана. Выходить из камеры девчонка не хотела ни в какую, но все тот же робот в балахоне проявил настойчивость, которая в сочетании с парой уколов длинной пикой возымела действие. Едва же бедняжка ступила на забрызганный потрохами ползуна пол, прутья решетки снова сошлись за ее спиной. Отступать стало некуда.
Сверху свалился еще один лом, звонко задребезжал, покатившись по полу.
Они что, всерьез думают, что мы будем драться друг с другом?
Я увидел, как напрягся Зотов, как задрожали его пальцы, стискивающие стальные прутья решетки. Говоришь, девчонка для тебя ничего не значит, Алекс?
Джамала же происходящее, похоже, только развеселило. Он издевательски осклабился, и уж кто ему кажется смешным – мы с девчонкой или придурки, выставившие нас на арену, – не поймешь.
Но пауза в представлении не затянулась надолго. Пузыри над камерами снова начали мигать один за другим, и я понял, что мы влипли.
На этот раз открылись сразу две камеры. Что ж, логично. Двое на двое.
Девчонка пронзительно взвизгнула, когда из темных нор один за другим вывалились две многоножки, конвульсивно дергающие головами, будто ошалевшие от яркого света, а может, от потока брани, исторгаемого Джамалом и Алексом, – тут уж оба постарались на славу.
А вот Головастик так и сидит на полу и, кажется, даже не смотрит на арену. Бедолага, похоже, совсем сдал. Я хотел было поглядеть, как там Муха, но не успел – стало совсем не до того.
От девчонки, понятное дело, толку мало. Я отступил к стене, спрятал Диану за спиной. Борясь с новым приступом омерзения, пригляделся к противникам.
Оба ползуна – той же разновидности, что и предыдущий, и по размерам сравнимые. Поначалу бестолково поворочались, приходя в себя, потом как по команде взвились на дыбы.
Может, между собой передерутся? Было бы кстати…
Нет, Грэг, свой запас везения ты исчерпал задолго до того, как попал на эту чертову планету. Впрочем, логично, что двое мягкотелых двуногих показались этим тварям гораздо более привлекательной добычей.
И ведь что самое обидное, даже если сожрут они нас с девчонкой, впрок ведь это им не пойдет. Сдохнут в муках, отравленные чужеродным белком.
– Не шевелись, – буркнул я Диане и бросился навстречу многоножкам.
Отбиваться сразу от двоих – нереально, особенно если хочешь, чтобы девчонка уцелела. Так, что единственный выход – захватить инициативу, отвлечь обоих чудищ на себя, а там, если повезет, и вынудить их сцепиться друг с другом…
Конечно же, все выглядит просто только в виде Умозаключений. А на практике…
Миновал того, что справа, по касательной, с ходу рубанул шестом по передней лапе. По суставу не попал, но оступиться заставил, и ползун, дернувшись, приостановился. Я хрястнул его по одной из средних лап, на этот раз как нельзя более удачно – раздробленная конечность повисла на тонких тягучих лоскутках. Ползун заверещал, рванулся в мою сторону, второй – за ним, едва ли не перелезая через собрата. Пошла возня…
Мне все-таки повезло. Хотя бы потому, что в самом начале боя мне удалось перешибить одному из ползунов переднюю пару конечностей и раздробить морду. Поэтому, когда второй резким движением корпуса сшиб меня с ног и на моей левой ноге с хрустом сомкнулись зазубренные жвалы, схватка уже шла, по сути, один на один. Раненный мной противник, наполовину ослепший и корчащийся от боли (а что такое боль, эти твари, к счастью, знают), был уже не в счет. Хотя и второго мне хватило с избытком.
Поймав клещами жвал, ползун рывком подтянул меня к себе, намереваясь навалиться верхней половиной туловища и обхватить передними парами конечностей. Ногу залило чем-то горячим и липким и почему-то начало жутко щипать. Проклятье!! Судя по едкому запаху, тварь отрыгнула на меня изрядную порцию желудочного сока.
Наш гость подался назад, освобождая нам выход, и я наконец понял, что это один из давешних роботов, только накрытый сверху этаким чехлом из черного плотного материала.
Он замер в паре шагов от двери, явно ожидая, пока мы выйдем. Нам ничего не оставалось, кроме как принять приглашение.
Роботов оказалось двое. Второй – без балахона, с мощной фарой на плече. Металлические уроды, как завзятые конвоиры, тут же взяли нас в «клещи» и повели по гулкому, как пустой контейнер, коридору. Прожектор второго робота был единственным источником освещения, так что тот вышагивал чуть впереди, громыхая по каменному полу не хуже легкого танка.
Шли довольно долго, но за все время мне даже в голову не пришло что-нибудь спросить у наших сопровождающих. Не говорю уже о попытке сбежать. Стальные монстры воспринимались как некое олицетворение слепого рока – бездумные, безжалостные, непоколебимые. Мне даже не очень-то интересно было, куда нас ведут. И так скоро узнаю. Единственное, чего хотелось, – это чтобы все побыстрее закончилось.
Я устал. Дико, смертельно устал. И не только физически.
Путь наш закончился в маленькой камере, почти такой же, как та, что служила нам пристанищем последние часы. Я вошел первым, и дверь проскрежетала в пазах, как гильотинный нож, отсекая дорогу назад, – только донесся снаружи испуганный возглас девчонки. Я остался в кромешной тьме – здесь не было даже пузыря-светильника.
Тысяча черепогрызов! Какого черта им понадобилось сажать меня в этот карцер? То, что комнатка маленькая – едва ли не меньше предыдущей, я успел заметить прежде, чем вошел. Но деталей уже не увидел – в коридоре тоже темно, а прожектор сопровождающего нас робота в такой близи скорее слепил, чем позволял что-то разглядеть.
Я вытянул перед собой руки, потом осторожно развел их в стороны, как пловец. Мелкими шажками двинулся вперед, все так же водя руками в воздухе. И вскоре коснулся решетки из толстых горизонтальных прутьев. В ту же секунду вспыхнул свет – и под потолком крошечной камеры, и снаружи, в большом зале, от которого ее отгораживает решетка.
Зал в форме правильного многоугольника, метров десяти-двенадцати в диаметре, стены черные, глянцевые – из того самого материала, что так понравился Головастику. Каждая стена, насколько я могу разглядеть, ведет в такие же камеры, как и моя. Вверху, метрах в трех от пола, весь зал опоясывает что-то вроде балкона с решетчатыми перилами. Что там, на балконе, разглядеть не удается – слепят прожекторы, установленные по всему периметру и направленные наискосок вниз.
– Алекс! – донесся откуда-то сбоку голос Дианы.
Я и правда увидел Зотова в одной из ниш напротив. В камере через одну от него стоит, вцепившись в прутья решетки, Джамал. Еще через одну – Головастик… Та-ак. Слева от меня – едва удается разглядеть – Диана. Ну а Муха, скорее всего, справа. Понятно. Зал – правильный двенадцатиугольник, и нас рассадили равномерно по всему периметру. В тех камерах, что разделяют нас, кажется, тоже кто-то есть – в глубине можно разглядеть какое-то шевеление. Но решетки более частые, так что кто там скрывается – не поймешь.
– Рад тебя видеть, одноглазый! – хрипло выкрикнул Джамал. – Ну и тебя, сладкая.
Я вдруг поймал себя на мысли, что тоже всех рад видеть, даже уродца. Да уж, и правда, человек – странное существо…
Но на этом эмоции исчерпывались. Даже расспрашивать остальных, что с ними случилось за время, пока мы не виделись, не тянуло. Впрочем, я почти уверен, что наши истории мало различаются. Наверняка их также держали взаперти по одному или по двое, а потом привели сюда… Пожалуй, даже по одному, потому как в общей камере они бы передрались, как пауки в банке.
Сверху доносится какой-то неясный шум, маячат едва различимые длинные тени. Я вдруг поймал себя на ощущении, что за нами наблюдают. Вряд ли это роботы – их воспринимаешь как бездушный кусок железа, каковыми они, собственно, и являются. Нет, это кто-то разумный…
– Чего надо, уроды? – выкрикнул Джамал. Может, тоже учуял что-то подобное, а может, умудрился кого-то рассмотреть на балконе.
Будто в ответ ему раздался тяжелый металлический гул – удар гонга. Звук отозвался неприятной дрожью в солнечном сплетении и вызвал вспышку необъяснимого, животного ужаса. Я оцепенел, вслушиваясь в затихающие отголоски удара, а потом в жутковатую, звенящую тишину, нарушить которую не решился даже Джамал.
Несколько секунд напряженного ожидания… И вдруг прутья решетки передо мной со скрипом ушли в стороны, скрываясь в глубине стены.
Путь свободен, но идти вперед не очень-то и хочется. Впрочем, выбора нет. Я осторожно, будто ступая по тонкому льду, вышел из камеры. Огляделся. Тех, что на балконе, по-прежнему не разглядеть – десятка три длинных, продолговатых фигур, между которыми изредка попадаются угловатые силуэты роботов. Ощущение чужого, даже чуждого, внимания усилилось. И не понравилось еще больше. Меня разглядывают, как какую-нибудь букашку, – скучающе, с каким-то брезгливым любопытством.
Я обвел взглядом свою компанию. Зотов и Джамал напряженно вцепились в прутья решетки. Девчонка едва видно забилась в угол своей крохотной камеры. Головастик, судя по всему, тоже не в силах удержаться на ногах, поэтому сидит, опираясь спиной о стену. Муха и вовсе неподвижно валяется на полу. Жив ли?
Сверху, громко зазвенев на каменном полу, вдруг свалился железный лом – круглого сечения, метров двух длиной. Подкатился к самым моим ногам, но я лишь лениво проводил его взглядом, подбирать не спешил.
Тысяча черепогрызов! Не нравится мне все это. Совсем не нравится…
Вспышка света над одной из камер – коротко мигнул вмонтированный над выходом светильник. Камера из тех, что забрана частой решеткой и не освещена изнутри. Короткая пауза – и прутья решетки тоже расходятся.
И наружу медленно, как в кошмарном сне, вываливается длинная многоногая тварь с огромными иззубренными жвалами, похожими на клещи, покрытая черным, блестящим от слизи панцирем. Одна из бесчисленных разновидностей ползунов.
Тишину разорвали яростные возгласы Зотова и Джамала. Я же на мгновение оцепенел. Колени предательски дрогнули, а к горлу подкатила волна тошноты. Любой, кто меня знает достаточно хорошо, плюнул бы в морду тому, кто назовет Грэга Нортона трусом. Но я-то о своих слабостях знаю.
Я не то чтобы боюсь эту тварь… Но от одного вида этих скользких жвал, блестящего панциря, россыпи бельмастых глазенок на передней части туловища… От мысли, что ОНО сейчас приблизится… Коснется меня… О той склизкой вонючей жиже, что брызнет из него, если вскрыть этот чертов панцирь…
Я бросил полный ненависти взгляд наверх, пытаясь разглядеть хоть одного из тех, что на балконе. Они будто бы знали…
Ползун, поводя уродливой башкой из стороны в сторону, безошибочно нацелился на меня. Приподнялся на дыбы, шевеля в воздухе передними парами конечностей. Жвалы широко разошлись, обнажая круглую пасть, окаймленную бахромой мелких шипов.
И из этой пасти вдруг вырвался протяжный и тонкий, на самой границе человеческого слуха, писк, от которого дрожь пробежала по позвоночнику, и цунами ужаса и омерзения вышвырнуло из мозга все мысли. Я подхватил с пола лом, выставил его перед собой и застыл.
Основное оружие наемника – это, конечно, пушка. Бластер, лучемет, огнестрел – неважно. Однако и рукопашную каждый уважающий себя вояка осваивает. Вот и я немало часов провел в спортзалах, в том числе упражняясь с боевым шестом. Конечно, земное кунг-фу и рассчитано на землян или, по крайней мере, на гуманоидов. Но кое-что, может, сгодится и против этой пакости…
А пакость тем временем опустилась на все лапы и бесхитростно поперла на меня. Я до боли в пальцах стиснул свое жалкое оружие, матерясь сквозь зубы. Гладиаторские бои решили устроить, уроды? Я вам покажу бои…
Я едва удержался от соблазна перехватить свой лом на манер копья и метнуть его в одну из фигур, маячащих на балконе. Да, потом жить мне останется секунды две, но что с того? И так уже ясно, что отсюда не выбраться. Так стоит ли напоследок развлекать этих подонков?
Ползун преодолел разделяющее нас расстояние, и мне сразу стало не до размышлений. Куда-то улетучились и злость, и бесконечная усталость, и даже дрожь в коленках, уступив место одному-единственному желанию – жить. Выжить, несмотря ни на что.
Встретил тварь коротким тычком в морду. Надеялся попасть в глаз, но многоножка оказалась шустрой – дернула башкой, и удар пришелся вскользь. Я отпрыгнул в сторону, пропуская ее мимо. Она, будто бы по инерции, проскользнула дальше, едва не коснувшись меня одной из лап. А потом вдруг резко завалилась на бок, пузом ко мне.
Драться с ползунами врукопашную мне, понятное дело, не доводилось. Так что даже не знаю, как я умудрился угадать его маневр. Такое ощущение, что подсказка пришла откуда-то извне – мозг ощутил знакомое касание… Муха?
Эта разновидность больше всего напоминает земных гусениц – длинное сегментированное туловище с двумя рядами относительно коротких лапок понизу. Пропустив меня по левому борту, эта пакость, брякнувшись на бок, свернулась калачиком, едва не поймав меня в захват. Опережая его на доли секунды, я оттолкнулся торцом шеста от пола и запрыгнул на скользкий панцирь. Ползун конвульсивно дернулся, снова разворачиваясь, и отбросил меня в сторону.
Впрочем, на ногах я удержался и, перехватив лом поближе к одному краю, на манер длинной биты, долбанул пару раз по твари. Оба раза панцирь хрустнул, лопаясь, но серьезных повреждений, как видно, не последовало. А потом мне уже пришлось ретироваться к самой стене, пока насекомоподобное судорожно металось в центре арены.
Наконец ползун снова утвердился на лапах, взвился на дыбы, поднимая переднюю половину туловища вертикально полу. Запищал. Я, воспользовавшись моментом, ринулся в атаку. Несколько копейных тычков, одним из которых достал-таки тварь в глаз. Когда та подалась вперед, снова падая на все ноги, – отскок в сторону, хлесткий удар по суставу передней лапы. Хруст, брызги слизи, истошный писк. Пробегаю вдоль самого бока твари, от головы к хвосту, и – еще один удар по лапам. Отскок – она снова пытается свернуться и обхватить меня всем туловищем. Еще удар…
Страха уже нет. Дело даже не в том, что меня захватил азарт битвы. Собственно, и азарт уже прошел. Так всегда бывает, когда «раскусил» противника и знаешь, что он для тебя не опасен. Просто безмозглая скотина с набором чисто рефлекторных приемов. Дальше я действовал деловито, размеренно и единственное, о чем думал, – как бы поменьше залягаться в отвратительной жиже, брызжущей из-под панциря.
Хотя повозиться все же пришлось. Я перебил ползуну едва ли не половину лап, основательно отдубасил по морде – вся она превратилась в одно мерзкое черно-бурое месиво. Сшиб напрочь одну из жвал, так что она валялась на полу на манер причудливого клинка. Но сдыхать тварь упорно не хотела и так и металась вслепую по забрызганной потрохами арене. Наконец, когда я целенаправленно, одну за другой, подрубил ей все конечности по правой стороне, он шлепнулась на бок и лишь судорожно подергивалась.
Джамал и Зотов, сопровождавшие битву ободряющими возгласами, стихли. Я же, едва дыша от навалившейся усталости, оперся на перепачканный лом и исподлобья взглянул на балкон.
Хоть бы шевельнулся кто. Ни единого возгласа. Лишь в самый разгар боя я чувствовал слабые вспышки интереса. Но сейчас – все та же смесь брезгливости и скучливого любопытства. Уроды…
Решетка камеры, в которой до этого находился ползун, снова ушла в сторону, и на арену шагнул робот в черном балахоне. Может, даже тот самый, что вел меня сюда. Деловито подцепив еще дергающуюся животину длинным крюком, уволок обратно в камеру. Решетка с грохотом задвинулась.
Но в одиночку стоять на арене мне пришлось недолго. Замигали светящиеся пузыри над камерами. Только сейчас заметил, что вспыхивают они один за другим, с минимальным интервалом, будто шарик катится по ободу рулетки. Ну-ну… Что выпадет на этот раз?
Следующей оказалась Диана. Выходить из камеры девчонка не хотела ни в какую, но все тот же робот в балахоне проявил настойчивость, которая в сочетании с парой уколов длинной пикой возымела действие. Едва же бедняжка ступила на забрызганный потрохами ползуна пол, прутья решетки снова сошлись за ее спиной. Отступать стало некуда.
Сверху свалился еще один лом, звонко задребезжал, покатившись по полу.
Они что, всерьез думают, что мы будем драться друг с другом?
Я увидел, как напрягся Зотов, как задрожали его пальцы, стискивающие стальные прутья решетки. Говоришь, девчонка для тебя ничего не значит, Алекс?
Джамала же происходящее, похоже, только развеселило. Он издевательски осклабился, и уж кто ему кажется смешным – мы с девчонкой или придурки, выставившие нас на арену, – не поймешь.
Но пауза в представлении не затянулась надолго. Пузыри над камерами снова начали мигать один за другим, и я понял, что мы влипли.
На этот раз открылись сразу две камеры. Что ж, логично. Двое на двое.
Девчонка пронзительно взвизгнула, когда из темных нор один за другим вывалились две многоножки, конвульсивно дергающие головами, будто ошалевшие от яркого света, а может, от потока брани, исторгаемого Джамалом и Алексом, – тут уж оба постарались на славу.
А вот Головастик так и сидит на полу и, кажется, даже не смотрит на арену. Бедолага, похоже, совсем сдал. Я хотел было поглядеть, как там Муха, но не успел – стало совсем не до того.
От девчонки, понятное дело, толку мало. Я отступил к стене, спрятал Диану за спиной. Борясь с новым приступом омерзения, пригляделся к противникам.
Оба ползуна – той же разновидности, что и предыдущий, и по размерам сравнимые. Поначалу бестолково поворочались, приходя в себя, потом как по команде взвились на дыбы.
Может, между собой передерутся? Было бы кстати…
Нет, Грэг, свой запас везения ты исчерпал задолго до того, как попал на эту чертову планету. Впрочем, логично, что двое мягкотелых двуногих показались этим тварям гораздо более привлекательной добычей.
И ведь что самое обидное, даже если сожрут они нас с девчонкой, впрок ведь это им не пойдет. Сдохнут в муках, отравленные чужеродным белком.
– Не шевелись, – буркнул я Диане и бросился навстречу многоножкам.
Отбиваться сразу от двоих – нереально, особенно если хочешь, чтобы девчонка уцелела. Так, что единственный выход – захватить инициативу, отвлечь обоих чудищ на себя, а там, если повезет, и вынудить их сцепиться друг с другом…
Конечно же, все выглядит просто только в виде Умозаключений. А на практике…
Миновал того, что справа, по касательной, с ходу рубанул шестом по передней лапе. По суставу не попал, но оступиться заставил, и ползун, дернувшись, приостановился. Я хрястнул его по одной из средних лап, на этот раз как нельзя более удачно – раздробленная конечность повисла на тонких тягучих лоскутках. Ползун заверещал, рванулся в мою сторону, второй – за ним, едва ли не перелезая через собрата. Пошла возня…
Мне все-таки повезло. Хотя бы потому, что в самом начале боя мне удалось перешибить одному из ползунов переднюю пару конечностей и раздробить морду. Поэтому, когда второй резким движением корпуса сшиб меня с ног и на моей левой ноге с хрустом сомкнулись зазубренные жвалы, схватка уже шла, по сути, один на один. Раненный мной противник, наполовину ослепший и корчащийся от боли (а что такое боль, эти твари, к счастью, знают), был уже не в счет. Хотя и второго мне хватило с избытком.
Поймав клещами жвал, ползун рывком подтянул меня к себе, намереваясь навалиться верхней половиной туловища и обхватить передними парами конечностей. Ногу залило чем-то горячим и липким и почему-то начало жутко щипать. Проклятье!! Судя по едкому запаху, тварь отрыгнула на меня изрядную порцию желудочного сока.