Страница:
Это было тем более необходимо, поскольку, как показало начавшееся наступление на фронте, массы, поддерживающие лозунг "Долой министров-капиталистов!", все еще верили министрам-социалистам, меньшевистско-эсеровской болтовне о том, что солдат, мол, приносят в жертву во имя свободы, во имя революции, во имя будущего мира.
Общее настроение делегатов и гостей конференции после доклада В. И. Ленина хорошо передает М. С. Кедров: "Доклад т. Ленина имел громадное значение и сыграл роль ливня, освежившего и охладившего раскаленную атмосферу конференции" (курсив наш. - В. В.).
С двумя докладами (о демократизации армии, о войне, мире и наступлении) выступил на утреннем и вечернем заседаниях Н. В. Крыленко. Я слушал его второй раз и еще больше почувствовал в нем ученика Ленина.
Тот же тщательный анализ обстановки, сделанный человеком, знающим армию, фронт, настроения солдатских масс изнутри, из окопа, и та же целеустремленность, вера. Я видел, как внимательно слушал оратора Владимир Ильич. Слушал с явным одобрением, я бы сказал, с какой-то внутренней радостью. И посматривал на ладного прапорщика, как смотрит учитель на любимого ученика. Крыленко ссылался в своих докладах на ленинский анализ расстановки классовых сил в стране и в армии. Своим докладом он ответил на вопросы, которые и мне не давали покоя, например, как совместить сильные антивоенные настроения солдат ("Штык - в землю!") с широким участием серошинельной массы в новом наступлении.
Объяснялось это, по словам Крыленко, противоречивостью сознания, настроений солдат, все еще легко поддающихся демагогическим лозунгам. Так, довольно широкое распространение получил на фронте лозунг "Движение вперед приближает мир". Солдаты поверили и пошли в наступление. Вместе с ними пошли и полки революционные, пошли большевики, потому что они против отдельных выступлений и дезорганизации армии. Остро, уничтожающе зло разделался Крыленко с так называемой "Декларацией прав солдата и гражданина", обнародованной Временным правительством. Декларация восстанавливала в армии старые николаевские порядки, сводила на нет завоевания Февральской революции. Под смех и аплодисменты, одобрительные возгласы делегатов Крыленко назвал сей документ "декларацией бесправия солдат".
- Демократизация армии, ее строительство на новых, демократических началах, - говорил Н. В. Крыленко, - процесс, который никакие ухищрения Керенского и К° остановить уже не могут.
С тех пор как была свергнута царская власть, буржуазное правительство поставило своей первейшей задачей подчинить армию себе, сделать ее орудием в своих руках. Отсюда и "свободы", некоторые реформы - они должны были сыграть роль отдушины, оставляя армию орудием в руках буржуазии.
Какую же идею должны положить в основу демократизации мы, если хотим развивать революцию далее? Самовластие народа. И не так, как это самовластие понимается теперь, когда революция облекает полнотой власти одно лицо (Керенского). Идее приказа сверху мы должны противопоставить захват власти снизу, создавая ротные, полковые, армейские комитеты, вооружая солдат идейной спайкой, нашими лозунгами. Серошинельной массе они близки уже теперь, армия стихийно тянется к большевизму.
Возражая горячим головам, тем, кто призывал к немедленному открытому бою с буржуазией, Николай Васильевич в заключительном слове призвал следовать совету Ильича не принимать скороспелых, рискованных, необдуманных решений, помнить, что только массовый отказ частей от наступления в состоянии помочь делу.
В принятой на конференции резолюции по докладу Н. В. Крыленко говорилось, что революционная партия пролетариата должна "добиваться такой организации армии, которая позволяла бы фактически противопоставить контрреволюционным тенденциям сверху организованную массовую революционную волю снизу"{88}.
Конференция сыграла весьма важную роль в завоевании солдатских, матросских масс, упрочила связи военных организаций с Центральным Комитетом РСДРП (б), способствовала объединению распыленных по фронтовым и тыловым частям большевистских сил в единую организацию, действующую под руководством партии, В. И. Ленина.
Решения конференции требовали от военных большевиков "самым энергичным образом всесторонне готовить силы пролетариата и революционной армии к новому этапу революции и возможно более наглядно разъяснять, что только доверие большинства народа, беднейшего крестьянства больше всего, организованному пролетариату и переход власти в руки последнего способен действительно вывести страну из тупика, создаваемого затягиванием войны, приближающейся экономической катастрофой и соглашательской политикой социалистов-революционеров и меньшевиков{89}.
Руководствуясь решениями Всероссийской конференции "Военки", партия проделала в войсках воистину титаническую работу. Подводя ее итоги, Ленин отмечал, что уже в канун Октября армия была "наполовину большевистской. Без этого мы не могли бы победить"{90}.
Конференция избрала Всероссийское бюро военных организаций при ЦК РСДРП (б), в которое вошли Н. И. Подвойский (председатель), Н. В. Крыленко, М. С. Кедров, В. И. Невский, К. А. Мехоношин, Е. Ф. Розмирович, П. В. Дашкевич и другие.
Бюро стало ядром созданного впоследствии Военно-революционного комитета, которому партия в грозовые дни Октября доверила непосредственное руководство вооруженным восстанием.
Забегая вперед, мне хочется закончить эту главу рассказом еще об одной встрече с Николаем Васильевичем Крыленко. В 1934 году я работал в Средней Азии. Скучать не приходилось. Служба была беспокойная, связанная с частыми выездами, так что в своей ташкентской квартире я появлялся очень редко.
В ту ночь меня разбудил поздний телефонный звонок. Звонил из Москвы Я. К. Берзин - мой непосредственный начальник. Павел Иванович, или, как мы его любовно называли, Старик, просил уточнить у пограничников - дело, насколько мне помнится, было ранней осенью, - где теперь в горах Памира находится со своей экспедицией Н. В. Крыленко, и по возможности встретить его. Тревога Берзина - старого друга Крыленко - была мне хорошо понятна. Высоко в горах, в пограничных районах, все еще можно было натолкнуться на группу, а то и банду басмачей. Я знал, что нарком юстиции республики не новичок на Памире. В 1928 году мне уже приходилось помогать ему, тогда Генеральному прокурору РСФСР, людьми, опытными проводниками, охраной. Вот уже шестой год Николай Васильевич именно так проводил свой отпуск: среди стремительных горных хребтов и ледников Памира - в составе, а чаще возглавляя комплексные экспедиции Академии наук СССР.
А сошлись мы близко еще раньше: на подмосковной даче Ворошилова в Кунцеве. Несколько раз вместе выезжали на охоту. Ничто так не сближает, как часы, проведенные у охотничьего костра. Приказ, точнее, просьбу Берзина я выполнил. Узнал о местонахождении экспедиции и несколько дней спустя с группой пограничников выехал ей навстречу. Крыленко я нашел на берегу бурной и коварной реки Кузгин-Су. Как я узнал потом, экспедиция не раз оказывалась в трудной, порой довольно опасной ситуации.
Члены экспедиции с помощью пограничников готовились к последнему броску, и мы больше суток провели вдвоем в небольшом глинобитном домике. Многое и многих вспомнили то за моим походным самоваром, то за шахматной доской, с которой Крыленко не расставался даже на Крыше мира. Николай Васильевич рассказывал, как ему пришлось играть с Ильичем в деревне Минино под Москвой, где они вместе бывали на охоте. Вспоминал, что Ильич называл шахматы "гимнастикой ума". Вообще о шахматах, как и об альпинизме, заслуженный мастер спорта Крыленко мог говорить ночи напролет. Я не переставал удивляться этому человеку. Профессиональный революционер, прапорщик царской армии, первый красный Главковерх (верховный главнокомандующий), выдающийся юрист, прокурор республики, нарком юстиции, остро чувствующий фальшь, непримиримый к врагам революции и почти всегда безошибочно понимающий, с чем пришел к нему человек, - с правдой или обманом. Блестящий публицист, талантливый трибун, автор ряда серьезных трудов по праву, по истории Октября, гражданской войны. И охотник, неутомимый путешественник, отличный ходок и лыжник ("лучший воскресный отдых - пройти на лыжах с компасом 50-60 километров"), один из первых советских альпинистов, отличный шахматист.
И во всем - блестящий организатор. Если туризм - то для всех (Крыленко долгие годы руководил Всесоюзным обществом пролетарского туризма). Если альпинизм - то массовый. "Горы коварны, опасны, но, - говорил Николай Васильевич, - человек может покорить их, если не будет отступать перед трудностями... Постоянный тренаж ума, ловкости, храбрости. Чем не школа для будущих воинов, красных командиров?"
Так же горячо он пропагандировал любимые шахматы. Председатель Всесоюзной шахматной секции, организатор и редактор шахматного журнала. Шахматы, в значительной степени благодаря Н. В. Крыленко, стали в те годы чрезвычайно популярными и в армии. В любом армейском клубе - секции любителей шахмат и крыленковские лозунги: "Дорогу шахматам", "Шахматы в массы". Он горячо мечтал о том времени, когда шахматы появятся в каждом советском доме, когда в этой древнейшей игре будут оттачивать свой ум, выдержку, волю рабочий и полководец, красноармеец и дипломат, рабфаковец и государственный деятель. Не раз наблюдал я Крыленко на охоте в лесах Подмосковья и на Кубани - в заказнике Старое жилище. Ходили мы с ним на кабана, на медведя. И охоте он отдавался с таким же знанием дела, с такой же страстью.
Токование глухарей, вспыхнувшее розовым крыло лебедя, четкий силуэт архара на горном утесе - от всего этого он получал огромное наслаждение.
Человек открытый, Николай Васильевич не прятал своих симпатий и антипатий. Ненавидел лицемерие, нравственную нечистоплотность; предельно скромный, не терпел ячества, заносчивости, комчванства.
Высокая принципиальность, требовательность к себе в другим сочетались в Н. В. Крыленко с огромной человеческой теплотой, отзывчивостью. Я знал немало людей, которые многим были обязаны ему. И не по принципу услуга за услугу. Просто он считал своим долгом, счастьем помочь человеку в беде без всякой корысти для себя. Крыленко не раз говорил, что в борьбе за нового человека суровая требовательность к самому себе должна сочетаться с человеческим, чутким отношением к другим.
Чем вызвано это столь пространное отступление? Правомерно ли оно в рассказе о незабываемом семнадцатом?
Мне хочется, дорогой читатель, чтобы, оставшись с этой книгой наедине, ты увидел не только события, но и людей, тех, чьими руками делалась революция, - бойцов ленинской гвардии.
Они - глубоко в этом убежден - принадлежат не только прошлому, не только истории.
Такие люди, как Н. В. Крыленко, всегда впереди. В них мы узнаем тот счастливый сплав советского образа жизни, характера, который складывается сегодня, ту гармоническую личность будущего, к которой нам идти, подниматься не одно десятилетие.
Рубеж (июльские события)
Тревожные вести с фронта. Предупреждение пулеметного полка. "Довольно ждать!" Драматическая ночь. Провокаторы за работой. "Долго ли рабочим терпеть?" Главная задача. Как боевые знамена...
Третьего июля я находился с небольшой группой охраны в особняке Кшесинской, где продолжала свою работу Вторая (экстренная) Петроградская общегородская конференция РСДРП (б).
Обстановка в городе оказалась крайне напряженной, чем и был вызван экстренный созыв конференции.
Делегаты Юго-Западного фронта, прибывшие в "Военку", рассказывали о полном провале наступления, которое началось 18 июня. В первые дни боев войска было продвинулись вперед и взяли несколько тысяч пленных. Однако лишь первые бои оказались удачными. Все больше давали себя знать усталость солдат, непонимание ими цели выступления. Наступление выдохлось. Надвигалась угроза контрудара со стороны кайзеровских войск. Временное правительство, готовя новые авантюры на фронте, пыталось свалить вину на большевиков и встало на путь массовых репрессий против революционно настроенных частей. На фронте и в тыловых гарнизонах начались массовые аресты. Командование угрожало солдатам смертной казнью. Последовал приказ о разоружении Гренадерского, Павловского и других революционных полков. Военный министр Керенский под угрозой применения вооруженной силы приказывал Гренадерскому полку сдать две трети пулеметов и выступить на фронт. В ответ пулеметчики приняли резолюцию-предупреждение: если революционным полкам и впредь будут угрожать раскассированном, то полк не остановится перед раскассированием вооруженной силой Временного правительства и других организаций, его поддерживающих.
Не менее накаленной была в те дни обстановка на Путиловском заводе, на "Тильмансе", "Треугольнике", где я, выполняя поручения "Военки", бывал почти ежедневно. Временное правительство оставалось глухим к требованиям рабочих не удовлетворило ни одно из них. В этих условиях Питер все больше превращался в пороховую бочку, готовую взорваться в любую минуту.
Мне вспоминаются тревожные дни, бессонные ночи, предшествовавшие июльским событиям. Слухи, достоверные, а иногда и ложные, по солдатскому телеграфу молниеносно передавались из уст в уста. И в любое время суток начинался митинг. Мы, агитаторы "Военки", прямо с ног сбились. Многие охрипли, выступая в полках по три-четыре раза в день. Объясняли, доказывали, приводили слова Ленина: надо ждать. Центральный Комитет считал новое выступление рабочих и солдат преждевременным. Изо всех сил пытались удержать их от этого шага, который мог стать роковым для революции.
Анализ событий и опыт борьбы приводил нашу партию к выводу, что мирные манифестации - это дело прошлого, а условия для вооруженного восстания еще не созрели.
Июньские события вскрыли остроту положения в стране.
Процесс освобождения народного сознания от тумана соглашательских теорий, революционных фраз шел неуклонно. Однако, как предупреждал Владимир Ильич, левацкие призывы к немедленному захвату власти большевиками, преждевременные выступления были в тех условиях только на руку противникам революции.
Правильность ленинского предвидения полностью подтверждалась. Поэтому наша партия всеми средствами старалась удержать революционные массы от вооруженного выступления в ответ на провокационные действия буржуазии.
Удерживать массы, однако, становилось все труднее.
Третьего июля в городе забурлило с утра. В особняк Кшесинской отовсюду поступали тревожные сигналы. Я был свидетелем, как в зал, где заседала конференция петроградских большевиков, ворвались двое делегатов из пулеметного полка.
- Революция, - заявили они, - в опасности. Наш полк хотят раскассировать. Мы дальше ждать не можем и решили выступать. С нами пойдут другие полки. Пойдут путиловцы. К ним уже посланы наши люди.
Делегаты хотели поговорить "лично с товарищем Лениным", но Ленин в работе этой конференции участия не принимал{91}.
Все попытки Володарского уговорить пулеметчиков (не поддаваться на провокацию и, пока идет наступление, ни в коем случае не выступать) ни к чему не привели.
Представители полка ушли, заявив, что удержать товарищей им все равно не удастся. Ждать да догонять - самое последнее, самое, мол, гиблое для революции дело.
Тут с Путиловского примчался мой хороший товарищ Петр Ванюков. Как и я - старший группы по охране. Попросил вызвать Мехоношина. "Беда, говорит, - путиловцы вот-вот выступят".
Было принято решение: послать на завод пропагандистов, делегатов конференции во главе с товарищем Серго (Орджоникидзе). Мы с Ванюковым (читатель еще встретится с ним на страницах этой книги) да еще два бойца сопровождающие.
Не прошло и пяти минут, как мы уже мчались на старом дребезжащем армейском грузовичке. Митинг застали в разгаре. На заводском дворе - наспех сбитые из досок три трибуны. Главная из них - напротив завкома. Многотысячная толпа бурлит, кипит, бушует, вот-вот взорвется. Ораторы-солдаты выступают гневно, страстно. Их внимательно слушают. Надо сказать, что путиловцев и пулеметчиков с февральских дней связывала крепкая дружба, постоянная готовность к взаимовыручке.
Доводы ораторов те же, что и на конференции: полк расформировывают, революцию разоружают, издевательства невыносимы.
- Выступим - и за нами пойдут другие, - потрясая винтовкой, призывал рабочих солдат-бородач. - Пойдем к Таврическому, принудим Совет взять власть в свои руки!
Заводские большевики проявили в эти часы огромную выдержку, мужество, личное бесстрашие - все, что требуется, когда выступаешь против стихии, против бурного, стремительного течения. Антон Васильев, Григорий Самодед, Иван Газа, Тимофей Барановский доказывали нецелесообразность, вредность, преждевременность выступления. Но все было до того накалено, возмущение предательством Временного правительства таким гневным, что даже их, таких авторитетных и признанных вожаков масс, не стали слушать.
- Хватит! Довольно ждать! Терпению нашему - конец.
Не дали говорить и товарищу Серго. Он немедленно по телефону информировал обо всем партийную конференцию.
Митинг бушевал. Вокруг трибун кипели страсти. Ораторы выступали сразу в нескольких местах. Но смысл их речей был один и тот же: на улицу! на демонстрацию! протестовать!
В 10 часов вечера прибыла делегация из Выборгского района. Весть о том, что выборжцы выступают, путиловцы встретили с ликованием. С новой силой разгорелся затухающий было митинг, но уже без прежнего надрыва. Рабочие стали внимательней прислушиваться к доводам большевиков. Шел седьмой час митинга, и уже раздавались голоса: расходиться. Вдруг, откуда ни возьмись, на трибуне появился уже знакомый читателю матрос Федоров, мой заместитель из группы охраны.
Перекрывая шум, он закричал:
- Кто за выступление, поднимай руку!
Взметнулись тысячи рук. Приняли и другое предложение Федорова: снять ночную смену с работы. Выступить всем заводом организованно, дружно. Ни в какие схватки, драки не вступать.
Что же произошло?
Большевики сделали все, чтобы удержать рабочих. Когда же стало ясно: остановить стихийное выступление не удастся, партия решила придать демонстрации мирный, организованный характер.
Федоров уже с новым решением, как оказалось потом, приехал прямо из Таврического дворца, где непрерывно заседал Центральный Комитет РСДРП (б). Молча, взявшись за руки, становились в ряды рабочие. Впереди и по бокам отряды Красной гвардии.
- Выходи! Знамена вперед!
Ночь была теплая, влажная. Огромный город словно вымер, ослеп, притаился. На улицах - ни конского цокота, ни горящих фонарей. Тишина. И мерный, нарастающий топот многих тысяч ног. По пути к нашей колонне присоединились рабочие других заводов. Пока шли по Петергофскому шоссе, то тут, то там раздавались песни, шутки, смех, но чем ближе подходили к центру, тем реже они слышались. По Невскому, непривычно тихому, с погашенными огнями, шли в грозном молчании.
У Литейного моста тишину прорезали одиночные выстрелы.
Красногвардейцы и бойцы моей группы отделились от колонны, растаяли в белесой мгле. Несколько минут спустя они возвратились, конвоируя трех юнкеров и какого-то типа в гражданском.
- Спокойствие, товарищи! - прокатилось по колонне. - Спокойствие... выдержка...
Строго соблюдая революционный порядок, рабочие колонны во главе с путиловцами приближались к Таврическому дворцу.
Солдаты Пулеметного и других полков, всю ночь простоявшие у дворца, расступились, пропуская путиловцев к главному входу.
Шел третий час ночи, когда в зале, где беспрерывно заседал Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих и солдатских депутатов появилась делегация путиловцев. Мы с Ванюковым вошли вместе с ними.
- Весь завод у Таврического дворца, - заявил представитель путиловцев. - Не разойдемся, пока десять министров-капиталистов не будут арестованы и Совет не возьмет власть в свои руки.
Чхеидзе, как всегда, отвечал уклончиво. Он заявил, что вопрос о новом составе Временного правительства будет рассмотрен, и тут же вручил делегатам решение Совета о запрещении демонстрации.
Берет Совет власть в свои руки или не берет?
Тысячи рабочих и солдат со всех районов столицы ждали недвусмысленного ответа на главный вопрос и не получили его.
Медленно стали растекаться толпы рабочих. Лишь к утру путиловцы отправились за Нарвскую заставу.
В эту ночь, самую неспокойную, самую тревожную после Февраля, революционный Петроград не спал. Мы, работники "Военки", непрерывно курсировали от Таврического дворца к ЦК партии, от ЦК партии - в полки, на заводы. В солдатском клубе "Правда" собрались делегаты Второй городской партийной конференции, активисты "Военки", представители фабрик и заводов, воинских частей. Непрерывно приходили и уходили люди: все торопились, распоряжения, справки давались на ходу.
Участники совещания обсуждали вопрос о создавшемся положении. Время от времени был слышен громкий бас Свердлова, спокойный и ровный голос Подвойского, гортанный, возбужденный - Серго. Последним выступил Сталин. Совещание приняло решение назначить массовую мирную демонстрацию в Петрограде на 4 июля под лозунгом "Вся власть Советам!".
Ночью отпечатали листовку с воззванием ЦК партии, Петербургского комитета и "Военки": "Товарищи рабочие и солдаты Петрограда! - говорилось в ней. - После того как контрреволюционная буржуазия явно выступила против революции, пусть Всероссийский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов возьмет всю власть в свои руки.
Такова воля революционного населения Петрограда, который имеет право довести эту волю путем мирной и организованной демонстрации до сведения заседающего сейчас Исполнительного Комитета Всероссийского С.Р.С. и К. Д.".
Решение было принято, и все партийные звенья заработали четко, слаженно, быстро. Этому в значительной степени способствовали невозмутимое спокойствие, хладнокровие Якова Михайловича.
День предстоял трудный. В Петрограде в эту ночь шла усиленная мобилизация всех контрреволюционных элементов - от бывших жандармов, агентов охранки, громил-черносотенцев до министров-социалистов и соглашательских лидеров ВЦИК. Заручившись поддержкой Совета, Временное правительство дало указание командующему Петроградским военным округом генералу Половцеву любой ценой навести в столице порядок: "очистить" Петроград от вооруженных рабочих и солдат, арестовать большевистских лидеров, освободить особняк Кшесинской и занять его войсками. По личному указанию военного министра с фронта срочно перебрасывались в столицу "надежные" войска.
Обо всем этом мы узнали уже после драматической ночи, но почти все возможное и невозможное было своевременно предпринято.
В страшной суматохе, толчее, сутолоке Яков Михайлович спокойно - ничего не прочитаешь на его невозмутимом лице - выслушивал информации, сообщения, тут же молниеносно принимал решения, давал указания, ответы. Никакого копания, никаких колебаний. "Да! Нет! Решено. Договорились" - вот и весь разговор.
По инициативе Свердлова ночью из Петрограда отправился товарищ, которому предписывалось проинформировать Ильича о последних событиях и предпринятых партией мерах. Он же вместе с Дзержинским настоял на создании штаба при "Военке" по руководству демонстрацией. Штаб принял все возможные в тех условиях меры для охраны мирной демонстрации от контрреволюционных сил.
Всю ночь мы не смыкали глаз. А утром снова в путь. На всех митингах, где мы побывали 4 июля (в Измайловском и Петроградском полках, на Путиловском заводе), разговор шел об одном: о передаче власти Советам. Никаких других речей не было слышно. Соглашатели, как перепуганные крысы, забились в норы. На Путиловский мы выехали в 9 часов утра. Заводской двор, где ночью клокотал, пенился людской океан, был непривычно пуст и тих. Только мы возвратились с докладом к товарищу Подвойскому - он говорит: надо снова на Путиловский, куда отправляются Володарский и Косиор.
Мы выехали. Навстречу непрерывным потоком шли колонны рабочих, солдат и матросов. Со всех концов города мирные колонны стекались к особняку Кшесинскои. Все знали: там Ленин, ЦК, ПК.
По какой-то причине нам пришлось ненадолго возвратиться. Мы обрадовались, увидев на балконе Владимира Ильича. Еще не совсем здоровый, бледный, осунувшийся. Голос с хрипотцой. Стоя приветствовал он демонстрантов, призывая их к выдержке, стойкости, бдительности, выражая твердую уверенность, "что... лозунг "Вся власть Советам" должен победить и победит несмотря на все зигзаги исторического пути..."{92}.
Общее настроение делегатов и гостей конференции после доклада В. И. Ленина хорошо передает М. С. Кедров: "Доклад т. Ленина имел громадное значение и сыграл роль ливня, освежившего и охладившего раскаленную атмосферу конференции" (курсив наш. - В. В.).
С двумя докладами (о демократизации армии, о войне, мире и наступлении) выступил на утреннем и вечернем заседаниях Н. В. Крыленко. Я слушал его второй раз и еще больше почувствовал в нем ученика Ленина.
Тот же тщательный анализ обстановки, сделанный человеком, знающим армию, фронт, настроения солдатских масс изнутри, из окопа, и та же целеустремленность, вера. Я видел, как внимательно слушал оратора Владимир Ильич. Слушал с явным одобрением, я бы сказал, с какой-то внутренней радостью. И посматривал на ладного прапорщика, как смотрит учитель на любимого ученика. Крыленко ссылался в своих докладах на ленинский анализ расстановки классовых сил в стране и в армии. Своим докладом он ответил на вопросы, которые и мне не давали покоя, например, как совместить сильные антивоенные настроения солдат ("Штык - в землю!") с широким участием серошинельной массы в новом наступлении.
Объяснялось это, по словам Крыленко, противоречивостью сознания, настроений солдат, все еще легко поддающихся демагогическим лозунгам. Так, довольно широкое распространение получил на фронте лозунг "Движение вперед приближает мир". Солдаты поверили и пошли в наступление. Вместе с ними пошли и полки революционные, пошли большевики, потому что они против отдельных выступлений и дезорганизации армии. Остро, уничтожающе зло разделался Крыленко с так называемой "Декларацией прав солдата и гражданина", обнародованной Временным правительством. Декларация восстанавливала в армии старые николаевские порядки, сводила на нет завоевания Февральской революции. Под смех и аплодисменты, одобрительные возгласы делегатов Крыленко назвал сей документ "декларацией бесправия солдат".
- Демократизация армии, ее строительство на новых, демократических началах, - говорил Н. В. Крыленко, - процесс, который никакие ухищрения Керенского и К° остановить уже не могут.
С тех пор как была свергнута царская власть, буржуазное правительство поставило своей первейшей задачей подчинить армию себе, сделать ее орудием в своих руках. Отсюда и "свободы", некоторые реформы - они должны были сыграть роль отдушины, оставляя армию орудием в руках буржуазии.
Какую же идею должны положить в основу демократизации мы, если хотим развивать революцию далее? Самовластие народа. И не так, как это самовластие понимается теперь, когда революция облекает полнотой власти одно лицо (Керенского). Идее приказа сверху мы должны противопоставить захват власти снизу, создавая ротные, полковые, армейские комитеты, вооружая солдат идейной спайкой, нашими лозунгами. Серошинельной массе они близки уже теперь, армия стихийно тянется к большевизму.
Возражая горячим головам, тем, кто призывал к немедленному открытому бою с буржуазией, Николай Васильевич в заключительном слове призвал следовать совету Ильича не принимать скороспелых, рискованных, необдуманных решений, помнить, что только массовый отказ частей от наступления в состоянии помочь делу.
В принятой на конференции резолюции по докладу Н. В. Крыленко говорилось, что революционная партия пролетариата должна "добиваться такой организации армии, которая позволяла бы фактически противопоставить контрреволюционным тенденциям сверху организованную массовую революционную волю снизу"{88}.
Конференция сыграла весьма важную роль в завоевании солдатских, матросских масс, упрочила связи военных организаций с Центральным Комитетом РСДРП (б), способствовала объединению распыленных по фронтовым и тыловым частям большевистских сил в единую организацию, действующую под руководством партии, В. И. Ленина.
Решения конференции требовали от военных большевиков "самым энергичным образом всесторонне готовить силы пролетариата и революционной армии к новому этапу революции и возможно более наглядно разъяснять, что только доверие большинства народа, беднейшего крестьянства больше всего, организованному пролетариату и переход власти в руки последнего способен действительно вывести страну из тупика, создаваемого затягиванием войны, приближающейся экономической катастрофой и соглашательской политикой социалистов-революционеров и меньшевиков{89}.
Руководствуясь решениями Всероссийской конференции "Военки", партия проделала в войсках воистину титаническую работу. Подводя ее итоги, Ленин отмечал, что уже в канун Октября армия была "наполовину большевистской. Без этого мы не могли бы победить"{90}.
Конференция избрала Всероссийское бюро военных организаций при ЦК РСДРП (б), в которое вошли Н. И. Подвойский (председатель), Н. В. Крыленко, М. С. Кедров, В. И. Невский, К. А. Мехоношин, Е. Ф. Розмирович, П. В. Дашкевич и другие.
Бюро стало ядром созданного впоследствии Военно-революционного комитета, которому партия в грозовые дни Октября доверила непосредственное руководство вооруженным восстанием.
Забегая вперед, мне хочется закончить эту главу рассказом еще об одной встрече с Николаем Васильевичем Крыленко. В 1934 году я работал в Средней Азии. Скучать не приходилось. Служба была беспокойная, связанная с частыми выездами, так что в своей ташкентской квартире я появлялся очень редко.
В ту ночь меня разбудил поздний телефонный звонок. Звонил из Москвы Я. К. Берзин - мой непосредственный начальник. Павел Иванович, или, как мы его любовно называли, Старик, просил уточнить у пограничников - дело, насколько мне помнится, было ранней осенью, - где теперь в горах Памира находится со своей экспедицией Н. В. Крыленко, и по возможности встретить его. Тревога Берзина - старого друга Крыленко - была мне хорошо понятна. Высоко в горах, в пограничных районах, все еще можно было натолкнуться на группу, а то и банду басмачей. Я знал, что нарком юстиции республики не новичок на Памире. В 1928 году мне уже приходилось помогать ему, тогда Генеральному прокурору РСФСР, людьми, опытными проводниками, охраной. Вот уже шестой год Николай Васильевич именно так проводил свой отпуск: среди стремительных горных хребтов и ледников Памира - в составе, а чаще возглавляя комплексные экспедиции Академии наук СССР.
А сошлись мы близко еще раньше: на подмосковной даче Ворошилова в Кунцеве. Несколько раз вместе выезжали на охоту. Ничто так не сближает, как часы, проведенные у охотничьего костра. Приказ, точнее, просьбу Берзина я выполнил. Узнал о местонахождении экспедиции и несколько дней спустя с группой пограничников выехал ей навстречу. Крыленко я нашел на берегу бурной и коварной реки Кузгин-Су. Как я узнал потом, экспедиция не раз оказывалась в трудной, порой довольно опасной ситуации.
Члены экспедиции с помощью пограничников готовились к последнему броску, и мы больше суток провели вдвоем в небольшом глинобитном домике. Многое и многих вспомнили то за моим походным самоваром, то за шахматной доской, с которой Крыленко не расставался даже на Крыше мира. Николай Васильевич рассказывал, как ему пришлось играть с Ильичем в деревне Минино под Москвой, где они вместе бывали на охоте. Вспоминал, что Ильич называл шахматы "гимнастикой ума". Вообще о шахматах, как и об альпинизме, заслуженный мастер спорта Крыленко мог говорить ночи напролет. Я не переставал удивляться этому человеку. Профессиональный революционер, прапорщик царской армии, первый красный Главковерх (верховный главнокомандующий), выдающийся юрист, прокурор республики, нарком юстиции, остро чувствующий фальшь, непримиримый к врагам революции и почти всегда безошибочно понимающий, с чем пришел к нему человек, - с правдой или обманом. Блестящий публицист, талантливый трибун, автор ряда серьезных трудов по праву, по истории Октября, гражданской войны. И охотник, неутомимый путешественник, отличный ходок и лыжник ("лучший воскресный отдых - пройти на лыжах с компасом 50-60 километров"), один из первых советских альпинистов, отличный шахматист.
И во всем - блестящий организатор. Если туризм - то для всех (Крыленко долгие годы руководил Всесоюзным обществом пролетарского туризма). Если альпинизм - то массовый. "Горы коварны, опасны, но, - говорил Николай Васильевич, - человек может покорить их, если не будет отступать перед трудностями... Постоянный тренаж ума, ловкости, храбрости. Чем не школа для будущих воинов, красных командиров?"
Так же горячо он пропагандировал любимые шахматы. Председатель Всесоюзной шахматной секции, организатор и редактор шахматного журнала. Шахматы, в значительной степени благодаря Н. В. Крыленко, стали в те годы чрезвычайно популярными и в армии. В любом армейском клубе - секции любителей шахмат и крыленковские лозунги: "Дорогу шахматам", "Шахматы в массы". Он горячо мечтал о том времени, когда шахматы появятся в каждом советском доме, когда в этой древнейшей игре будут оттачивать свой ум, выдержку, волю рабочий и полководец, красноармеец и дипломат, рабфаковец и государственный деятель. Не раз наблюдал я Крыленко на охоте в лесах Подмосковья и на Кубани - в заказнике Старое жилище. Ходили мы с ним на кабана, на медведя. И охоте он отдавался с таким же знанием дела, с такой же страстью.
Токование глухарей, вспыхнувшее розовым крыло лебедя, четкий силуэт архара на горном утесе - от всего этого он получал огромное наслаждение.
Человек открытый, Николай Васильевич не прятал своих симпатий и антипатий. Ненавидел лицемерие, нравственную нечистоплотность; предельно скромный, не терпел ячества, заносчивости, комчванства.
Высокая принципиальность, требовательность к себе в другим сочетались в Н. В. Крыленко с огромной человеческой теплотой, отзывчивостью. Я знал немало людей, которые многим были обязаны ему. И не по принципу услуга за услугу. Просто он считал своим долгом, счастьем помочь человеку в беде без всякой корысти для себя. Крыленко не раз говорил, что в борьбе за нового человека суровая требовательность к самому себе должна сочетаться с человеческим, чутким отношением к другим.
Чем вызвано это столь пространное отступление? Правомерно ли оно в рассказе о незабываемом семнадцатом?
Мне хочется, дорогой читатель, чтобы, оставшись с этой книгой наедине, ты увидел не только события, но и людей, тех, чьими руками делалась революция, - бойцов ленинской гвардии.
Они - глубоко в этом убежден - принадлежат не только прошлому, не только истории.
Такие люди, как Н. В. Крыленко, всегда впереди. В них мы узнаем тот счастливый сплав советского образа жизни, характера, который складывается сегодня, ту гармоническую личность будущего, к которой нам идти, подниматься не одно десятилетие.
Рубеж (июльские события)
Тревожные вести с фронта. Предупреждение пулеметного полка. "Довольно ждать!" Драматическая ночь. Провокаторы за работой. "Долго ли рабочим терпеть?" Главная задача. Как боевые знамена...
Третьего июля я находился с небольшой группой охраны в особняке Кшесинской, где продолжала свою работу Вторая (экстренная) Петроградская общегородская конференция РСДРП (б).
Обстановка в городе оказалась крайне напряженной, чем и был вызван экстренный созыв конференции.
Делегаты Юго-Западного фронта, прибывшие в "Военку", рассказывали о полном провале наступления, которое началось 18 июня. В первые дни боев войска было продвинулись вперед и взяли несколько тысяч пленных. Однако лишь первые бои оказались удачными. Все больше давали себя знать усталость солдат, непонимание ими цели выступления. Наступление выдохлось. Надвигалась угроза контрудара со стороны кайзеровских войск. Временное правительство, готовя новые авантюры на фронте, пыталось свалить вину на большевиков и встало на путь массовых репрессий против революционно настроенных частей. На фронте и в тыловых гарнизонах начались массовые аресты. Командование угрожало солдатам смертной казнью. Последовал приказ о разоружении Гренадерского, Павловского и других революционных полков. Военный министр Керенский под угрозой применения вооруженной силы приказывал Гренадерскому полку сдать две трети пулеметов и выступить на фронт. В ответ пулеметчики приняли резолюцию-предупреждение: если революционным полкам и впредь будут угрожать раскассированном, то полк не остановится перед раскассированием вооруженной силой Временного правительства и других организаций, его поддерживающих.
Не менее накаленной была в те дни обстановка на Путиловском заводе, на "Тильмансе", "Треугольнике", где я, выполняя поручения "Военки", бывал почти ежедневно. Временное правительство оставалось глухим к требованиям рабочих не удовлетворило ни одно из них. В этих условиях Питер все больше превращался в пороховую бочку, готовую взорваться в любую минуту.
Мне вспоминаются тревожные дни, бессонные ночи, предшествовавшие июльским событиям. Слухи, достоверные, а иногда и ложные, по солдатскому телеграфу молниеносно передавались из уст в уста. И в любое время суток начинался митинг. Мы, агитаторы "Военки", прямо с ног сбились. Многие охрипли, выступая в полках по три-четыре раза в день. Объясняли, доказывали, приводили слова Ленина: надо ждать. Центральный Комитет считал новое выступление рабочих и солдат преждевременным. Изо всех сил пытались удержать их от этого шага, который мог стать роковым для революции.
Анализ событий и опыт борьбы приводил нашу партию к выводу, что мирные манифестации - это дело прошлого, а условия для вооруженного восстания еще не созрели.
Июньские события вскрыли остроту положения в стране.
Процесс освобождения народного сознания от тумана соглашательских теорий, революционных фраз шел неуклонно. Однако, как предупреждал Владимир Ильич, левацкие призывы к немедленному захвату власти большевиками, преждевременные выступления были в тех условиях только на руку противникам революции.
Правильность ленинского предвидения полностью подтверждалась. Поэтому наша партия всеми средствами старалась удержать революционные массы от вооруженного выступления в ответ на провокационные действия буржуазии.
Удерживать массы, однако, становилось все труднее.
Третьего июля в городе забурлило с утра. В особняк Кшесинской отовсюду поступали тревожные сигналы. Я был свидетелем, как в зал, где заседала конференция петроградских большевиков, ворвались двое делегатов из пулеметного полка.
- Революция, - заявили они, - в опасности. Наш полк хотят раскассировать. Мы дальше ждать не можем и решили выступать. С нами пойдут другие полки. Пойдут путиловцы. К ним уже посланы наши люди.
Делегаты хотели поговорить "лично с товарищем Лениным", но Ленин в работе этой конференции участия не принимал{91}.
Все попытки Володарского уговорить пулеметчиков (не поддаваться на провокацию и, пока идет наступление, ни в коем случае не выступать) ни к чему не привели.
Представители полка ушли, заявив, что удержать товарищей им все равно не удастся. Ждать да догонять - самое последнее, самое, мол, гиблое для революции дело.
Тут с Путиловского примчался мой хороший товарищ Петр Ванюков. Как и я - старший группы по охране. Попросил вызвать Мехоношина. "Беда, говорит, - путиловцы вот-вот выступят".
Было принято решение: послать на завод пропагандистов, делегатов конференции во главе с товарищем Серго (Орджоникидзе). Мы с Ванюковым (читатель еще встретится с ним на страницах этой книги) да еще два бойца сопровождающие.
Не прошло и пяти минут, как мы уже мчались на старом дребезжащем армейском грузовичке. Митинг застали в разгаре. На заводском дворе - наспех сбитые из досок три трибуны. Главная из них - напротив завкома. Многотысячная толпа бурлит, кипит, бушует, вот-вот взорвется. Ораторы-солдаты выступают гневно, страстно. Их внимательно слушают. Надо сказать, что путиловцев и пулеметчиков с февральских дней связывала крепкая дружба, постоянная готовность к взаимовыручке.
Доводы ораторов те же, что и на конференции: полк расформировывают, революцию разоружают, издевательства невыносимы.
- Выступим - и за нами пойдут другие, - потрясая винтовкой, призывал рабочих солдат-бородач. - Пойдем к Таврическому, принудим Совет взять власть в свои руки!
Заводские большевики проявили в эти часы огромную выдержку, мужество, личное бесстрашие - все, что требуется, когда выступаешь против стихии, против бурного, стремительного течения. Антон Васильев, Григорий Самодед, Иван Газа, Тимофей Барановский доказывали нецелесообразность, вредность, преждевременность выступления. Но все было до того накалено, возмущение предательством Временного правительства таким гневным, что даже их, таких авторитетных и признанных вожаков масс, не стали слушать.
- Хватит! Довольно ждать! Терпению нашему - конец.
Не дали говорить и товарищу Серго. Он немедленно по телефону информировал обо всем партийную конференцию.
Митинг бушевал. Вокруг трибун кипели страсти. Ораторы выступали сразу в нескольких местах. Но смысл их речей был один и тот же: на улицу! на демонстрацию! протестовать!
В 10 часов вечера прибыла делегация из Выборгского района. Весть о том, что выборжцы выступают, путиловцы встретили с ликованием. С новой силой разгорелся затухающий было митинг, но уже без прежнего надрыва. Рабочие стали внимательней прислушиваться к доводам большевиков. Шел седьмой час митинга, и уже раздавались голоса: расходиться. Вдруг, откуда ни возьмись, на трибуне появился уже знакомый читателю матрос Федоров, мой заместитель из группы охраны.
Перекрывая шум, он закричал:
- Кто за выступление, поднимай руку!
Взметнулись тысячи рук. Приняли и другое предложение Федорова: снять ночную смену с работы. Выступить всем заводом организованно, дружно. Ни в какие схватки, драки не вступать.
Что же произошло?
Большевики сделали все, чтобы удержать рабочих. Когда же стало ясно: остановить стихийное выступление не удастся, партия решила придать демонстрации мирный, организованный характер.
Федоров уже с новым решением, как оказалось потом, приехал прямо из Таврического дворца, где непрерывно заседал Центральный Комитет РСДРП (б). Молча, взявшись за руки, становились в ряды рабочие. Впереди и по бокам отряды Красной гвардии.
- Выходи! Знамена вперед!
Ночь была теплая, влажная. Огромный город словно вымер, ослеп, притаился. На улицах - ни конского цокота, ни горящих фонарей. Тишина. И мерный, нарастающий топот многих тысяч ног. По пути к нашей колонне присоединились рабочие других заводов. Пока шли по Петергофскому шоссе, то тут, то там раздавались песни, шутки, смех, но чем ближе подходили к центру, тем реже они слышались. По Невскому, непривычно тихому, с погашенными огнями, шли в грозном молчании.
У Литейного моста тишину прорезали одиночные выстрелы.
Красногвардейцы и бойцы моей группы отделились от колонны, растаяли в белесой мгле. Несколько минут спустя они возвратились, конвоируя трех юнкеров и какого-то типа в гражданском.
- Спокойствие, товарищи! - прокатилось по колонне. - Спокойствие... выдержка...
Строго соблюдая революционный порядок, рабочие колонны во главе с путиловцами приближались к Таврическому дворцу.
Солдаты Пулеметного и других полков, всю ночь простоявшие у дворца, расступились, пропуская путиловцев к главному входу.
Шел третий час ночи, когда в зале, где беспрерывно заседал Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих и солдатских депутатов появилась делегация путиловцев. Мы с Ванюковым вошли вместе с ними.
- Весь завод у Таврического дворца, - заявил представитель путиловцев. - Не разойдемся, пока десять министров-капиталистов не будут арестованы и Совет не возьмет власть в свои руки.
Чхеидзе, как всегда, отвечал уклончиво. Он заявил, что вопрос о новом составе Временного правительства будет рассмотрен, и тут же вручил делегатам решение Совета о запрещении демонстрации.
Берет Совет власть в свои руки или не берет?
Тысячи рабочих и солдат со всех районов столицы ждали недвусмысленного ответа на главный вопрос и не получили его.
Медленно стали растекаться толпы рабочих. Лишь к утру путиловцы отправились за Нарвскую заставу.
В эту ночь, самую неспокойную, самую тревожную после Февраля, революционный Петроград не спал. Мы, работники "Военки", непрерывно курсировали от Таврического дворца к ЦК партии, от ЦК партии - в полки, на заводы. В солдатском клубе "Правда" собрались делегаты Второй городской партийной конференции, активисты "Военки", представители фабрик и заводов, воинских частей. Непрерывно приходили и уходили люди: все торопились, распоряжения, справки давались на ходу.
Участники совещания обсуждали вопрос о создавшемся положении. Время от времени был слышен громкий бас Свердлова, спокойный и ровный голос Подвойского, гортанный, возбужденный - Серго. Последним выступил Сталин. Совещание приняло решение назначить массовую мирную демонстрацию в Петрограде на 4 июля под лозунгом "Вся власть Советам!".
Ночью отпечатали листовку с воззванием ЦК партии, Петербургского комитета и "Военки": "Товарищи рабочие и солдаты Петрограда! - говорилось в ней. - После того как контрреволюционная буржуазия явно выступила против революции, пусть Всероссийский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов возьмет всю власть в свои руки.
Такова воля революционного населения Петрограда, который имеет право довести эту волю путем мирной и организованной демонстрации до сведения заседающего сейчас Исполнительного Комитета Всероссийского С.Р.С. и К. Д.".
Решение было принято, и все партийные звенья заработали четко, слаженно, быстро. Этому в значительной степени способствовали невозмутимое спокойствие, хладнокровие Якова Михайловича.
День предстоял трудный. В Петрограде в эту ночь шла усиленная мобилизация всех контрреволюционных элементов - от бывших жандармов, агентов охранки, громил-черносотенцев до министров-социалистов и соглашательских лидеров ВЦИК. Заручившись поддержкой Совета, Временное правительство дало указание командующему Петроградским военным округом генералу Половцеву любой ценой навести в столице порядок: "очистить" Петроград от вооруженных рабочих и солдат, арестовать большевистских лидеров, освободить особняк Кшесинской и занять его войсками. По личному указанию военного министра с фронта срочно перебрасывались в столицу "надежные" войска.
Обо всем этом мы узнали уже после драматической ночи, но почти все возможное и невозможное было своевременно предпринято.
В страшной суматохе, толчее, сутолоке Яков Михайлович спокойно - ничего не прочитаешь на его невозмутимом лице - выслушивал информации, сообщения, тут же молниеносно принимал решения, давал указания, ответы. Никакого копания, никаких колебаний. "Да! Нет! Решено. Договорились" - вот и весь разговор.
По инициативе Свердлова ночью из Петрограда отправился товарищ, которому предписывалось проинформировать Ильича о последних событиях и предпринятых партией мерах. Он же вместе с Дзержинским настоял на создании штаба при "Военке" по руководству демонстрацией. Штаб принял все возможные в тех условиях меры для охраны мирной демонстрации от контрреволюционных сил.
Всю ночь мы не смыкали глаз. А утром снова в путь. На всех митингах, где мы побывали 4 июля (в Измайловском и Петроградском полках, на Путиловском заводе), разговор шел об одном: о передаче власти Советам. Никаких других речей не было слышно. Соглашатели, как перепуганные крысы, забились в норы. На Путиловский мы выехали в 9 часов утра. Заводской двор, где ночью клокотал, пенился людской океан, был непривычно пуст и тих. Только мы возвратились с докладом к товарищу Подвойскому - он говорит: надо снова на Путиловский, куда отправляются Володарский и Косиор.
Мы выехали. Навстречу непрерывным потоком шли колонны рабочих, солдат и матросов. Со всех концов города мирные колонны стекались к особняку Кшесинскои. Все знали: там Ленин, ЦК, ПК.
По какой-то причине нам пришлось ненадолго возвратиться. Мы обрадовались, увидев на балконе Владимира Ильича. Еще не совсем здоровый, бледный, осунувшийся. Голос с хрипотцой. Стоя приветствовал он демонстрантов, призывая их к выдержке, стойкости, бдительности, выражая твердую уверенность, "что... лозунг "Вся власть Советам" должен победить и победит несмотря на все зигзаги исторического пути..."{92}.