Страница:
Три дня шли беспрерывные бои. 28 февраля разогнали полицейских в ушаковском полицейском участке, разгромили пересыльную тюрьму вопле Боткинских бараков и освободили осужденных на каторгу и подготовленных к отправке по этапу. Среди политических был и Петр Викторов с Обуховского. Он так похудел, что я его еле узнал. Обрадовался, увидев меня. В тюремной кузнице ему расковали кандалы. Он переоделся, получил оружие и присоединился к нам.
В городе все еще вылавливали полицейских и городовых. Некоторые из них, переодевшись в гражданскую одежду, продолжали оказывать сопротивление, стреляя с крыш и чердаков. Другие, наоборот, старались залезть в нору поглубже, боясь народной кары. Но их быстро находили. Очень помогали нам в этом подростки. Подбежит этакий Гаврош в латаной-перелатаной рубашке и за рукав: "Вот переодетый фараон!" Одних, на чьей совести была кровь наших товарищей, мы на месте расстреливали, других отправляли в районные штабы рабочих дружин.
На четвертый день наш полк, выстроившись, в полном вооружении, с красными флажками на штыках, вместе с солдатами-петроградцами выступил к Таврическому дворцу. Тут размещался сформированный накануне Совет рабочих депутатов. На Дворцовую площадь шли представители заводов и фабрик Петрограда, воинские части. К нам выходили представители Петроградского Совета, но чаще - члены созданного Государственной думой Временного комитета. Удостоил нас своим вниманием председатель Думы Родзянко.
Фонтан красноречия заработал на полную мощь. Ораторы из Думы и Временного комитета сменяли друг друга. Хорошо помню выступление одного из членов комитета. Говорил он с большим жаром о том, какое героическое дело свершил народ, клялся, что избранный им, то есть народом, Временный комитет, взяв власть в свои руки, сделает все, чтобы жизнь стала лучше. А после всех этих сладких слов предложил солдатам... вернуться в казармы и заняться военной подготовкой, а рабочим - стать к станкам. Тогда присутствовавшие на площади рабочие и солдаты закричали: "Еще не время, не всех буржуев побили, долой царских слуг!"
На вечернем заседании Совета рабочих депутатов меньшевик Чхеидзе, как бы подытоживая дневные выступления думских ораторов, заявил: "Отныне власть осуществляет Временный комитет Государственной думы". Вопрос "А Советы?" Чхеидзе пропустил мимо ушей.
Настали тревожные дни. Каждого волновало, кто будет у власти, какой она будет, эта власть. Вечером 2 марта в казарму с Путиловского прибыл Самодед. Немедленно собрался основной состав батальона. Самодед рассказал нам примерно следующее.
В Таврическом дворце черт его знает что делается. Создано Временное правительство. В него вошли сплошь кадеты и монархисты. Милюков неделю назад взывал: "Рабочие, не бастуйте!", а теперь - он "революционный" министр. Председатель военно-промышленного комитета Гучков - тоже. И Гучков, и Милюков, и Коновалов, и Терещенко стоят за сохранение монархии. Вместо Николая II хотят посадить на престол наследника.
Солдаты зашумели:
- Хрен редьки не слаще.
- Не надо нам наследника: сыты папаней по горло. Что поп, что попадья один черт, обое рябое.
- Не по-зво-лим! Гнать их, царских холуев, из Таврического!
Много солдат выступило на этом собрании. Выступал, кажется впервые, и я. Суть всех выступлений сводилась к следующему: мы с рабочими революцию делали, а кадеты себя властью объявляют... Кто их выбирал? Кто давал полномочия? Не царская Дума, а Совет рабочих и крестьянских депутатов. Вот кто должен создавать правительство.
Одним словом, все споры-разговоры велись вокруг новой власти.
Более сознательные солдаты-измайловцы поддержали Самодеда: никакого доверия милюковым и гучковым. С наследником на престоле или без него буржуазное правительство никогда не выполнит требования народа, не даст ему ни мира, ни земли, ни хлеба.
Но были и другие выступления. Не все солдаты разобрались в том, что на самом деле представляет собой Временное правительство, не все смогли разглядеть его контрреволюционную сущность.
На Милюкова среди определенной массы еще работал тот политический капитал, который он нажил своими "антицарскими" выступлениями в Думе, "разоблачениями" Гришки Распутина. Другие говорили, что, дескать, не может простой, необразованный человек править Россией. Нужны люди опытные, с образованием.
Полное доверие Временному правительству и Думе высказали унтер-офицер Бутт (эсер), унтер-офицер Гришин и писарь Кобзев (меньшевики), представитель Союза георгиевских кавалеров прапорщик Козлов.
Несмотря на все это, большинством голосов было принято решение: оружие держать в полной боевой готовности.
На другой день я узнал о результатах выборов в Советы рабочих депутатов на родном Путиловском заводе.
Вышло как в присказке: одни - пашут, другие - руками машут.
Пока кадровые путиловцы, прошедшие большую школу классовой борьбы, большевистски настроенные, дрались с оружием в руках, меньшевики и эсеры наспех проводили выборы (вечером 28 февраля и утром 1 марта). И небезуспешно: получили таким образом большинство. Примерно такая же картина наблюдалась на других предприятиях и в нашей полку.
59 лет спустя... Мой гид. Промаховы. На Марсовом поле. "Славно вы жили и умирали прекрасно".
Летом 1976 года я снимался на Украинской студии документальных фильмов в картине "С Лениным в сердце" в постановке известного кинорежиссера заслуженного деятеля искусств УССР Анатолия Слесаренко. Впоследствии мне приятно было узнать, что фильм получил признание на всесоюзном и международном экранах, а также был отмечен в книге "Советская Украина" члена Политбюро ЦК КПСС, первого секретаря ЦК Компартии Украины В. В. Щербицкого.
Съемки шли в Таврическом дворце. Так я после весьма продолжительного перерыва - с 1918 года в Ленинграде бывал редко - оказался в городе моей юности, в том самом зале, где Владимир Ильич выступал со своими Апрельскими тезисами и где произошел инцидент с Кравченко. Внешне с тех пор тут ничего не изменилось. Только трибуна стала несколько шире да исчез двуглавый царский орел, в апреле семнадцатого прикрытый белым листком бумаги.
Съемки продолжались в Государственном музее Великой Октябрьской социалистической революции (бывший особняк Кшесинской) и в других районах города.
Звала Нарвская застава. В часы, свободные от съемок, нашим гидом становился мой друг и однополчанин Евгений Иванович - ветеран Кировского (Путиловского) завода, представитель четвертого поколения знаменитой династии Промаховых. По подсчетам моего друга, Промаховы проработали на родном заводе более 550 лет.
Причудливо переплетаются судьбы. Я хорошо знал Ивана Промахова путиловца-красногвардейца, участника штурма Зимнего, а в годы Великой Отечественной войны близко сошелся с его сыном Евгением Ивановичем Промаховым - комбатом Симбирской Железной дивизии, той самой, под чьим знаменем в гражданскую войну сражался мой Петроградско-Нарвский полк.
Вот с каким человеком мы бродили по притихшим проспектам и улицам, любовались белыми ночами, новыми жилыми массивами на бывших пустырях Нарвской заставы. С каждым годом молодеет, хорошеет моя застава (теперь Кировский район). Не узнать и бывший наш Шелков переулок. Давно снесен деревянный дедовский домик. Исчезли рабочие бараки-казармы.
Хороший мне попался гид. Именно благодаря ему мне удалось совершить давно задуманную поездку в молодость.
Но было одно место, куда я должен был прийти один, - Марсово поле.
Я помню его в дни моего отрочества и в годы первой империалистической войны. Тогда огромный, заросший чахлым бурьяном, местами засыпанный песком пустырь в самом центре города, по соседству с опрятным Летним садом, называли "Петербургской Сахарой". Дети Нарвской заставы, отнюдь не сведущие в античной мифологии, знали, однако, что площадь эта названа в честь Марса бога войны. Во времена Пушкина Марсово поле служило постоянным местом для военных парадов.
23 марта 1917 года мы пришли сюда всем полком, чтобы отдать свой последний долг нашим товарищам, солдатам-измайловцам, Лаврову и Харитонову, погибшим за свободу в дни февральских боев.
В центре Марсова поля - братская могила. Гробы из свежевыстроганных досок, покрашенных в черный и красный цвет. На гробах зеленые венки из еловых веток, букетики подснежников, дощечки с надписями: "Рядовой Измайловского полка", "Рабочий Путиловского завода", "Нарвская застава". Гробов с последней надписью много: погибло более пятидесяти рабочих с нашей заставы. Теперь им{13} лежать рядом: путиловцам, измайловцам, волынцам, рабочим из "Тильманса" и "Треугольника", пахарям в серых солдатских шинелях. Красные знамена. Транспаранты: "Вечная память борцам..." Солдатские папахи, бескозырки, офицерские фуражки. Рабочие у свежевырытой могилы с непокрытыми головами. Звуки "Марсельезы". Осторожно опускаем гробы. Спите спокойно, товарищи! Мы продолжим ваше дело.
Все это вспомнилось июньской ночью 1976 года у Вечного огня на Марсовом поле. Монументальная ступенчатая ограда, массивные гранитные блоки-кубы у широких проходов к первым братским могилам борцов за свободу - все это появилось уже после моего отъезда из Петрограда летом 1918 года{14}.
С глубоким волнением читаю высеченные на блоках полные высокого чувства и глубокой мысли слова:
ПО ВОЛЕ ТИРАНОВ
ДРУГ ДРУГА ТЕРЗАЛИ НАРОДЫ,
ТЫ ВСТАЛ, ТРУДОВОЙ ПЕТЕРБУРГ,
И ПЕРВЫЙ НАЧАЛ ВОИНУ ВСЕХ УГНЕТЕННЫХ
ПРОТИВ ВСЕХ УГНЕТАТЕЛЕЙ,
ЧТОБ ТЕМ УБИТЬ
САМОЕ СЕМЯ ВОЙНЫ.
"Убить самое семя войны"... Символически, пророчески звучат эти слова на Марсовом поле, на поле бога войны, которому суждено было стать первым пантеоном революции. И кажется, не холодный гранит, не нарком Луначарский молодая Страна Советов, социалистическая Россия говорит с "трудовым Петербургом", со своими сынами:
НЕ ЖЕРТВЫ - ГЕРОИ
ЛЕЖАТ НАД ЭТОЙ МОГИЛОЙ.
НЕ ГОРЕ, А ЗАВИСТЬ
РОЖДАЕТ СУДЬБА ВАША В СЕРДЦАХ
ВСЕХ БЛАГОРОДНЫХ ПОТОМКОВ.
В КРАСНЫЕ СТРАШНЫЕ ДНИ
СЛАВНО ВЫ ЖИЛИ
И УМИРАЛИ ПРЕКРАСНО.
Лучше не скажешь и не напишешь.
Кусты, залитые серебристым светом. Цветы. Широкие аллеи. И дорогие могилы. Знакомые имена. Володарский - петроградский Марат, любимый трибун и верный друг Нарвской заставы; Иван Газа.
Самый близкий человек. Я становлюсь инструктором районной дружины. Встреча (Антон Ефимович Васильев). Товарищ "максим". Рождение Красной гвардии. "Двум смертям не бывать..."
Коммунист Иван Газа... Слесарь, башенщик, рядовой Ораниенбаумской школы оружейных мастеров, активнейший участник двух революций; в годы гражданской войны - комиссар бронепоезда имени товарища Ленина, затем - военком Красной Армии, крупный партийный работник, друг и соратник С. М. Кирова, секретарь Ленинградского городского комитета партии. И - две даты на граните (1894-1933). Какая огромная по сделанному, пережитому жизнь за неполные сорок лет! Ивана Ивановича Газу я впервые увидел в тот самый день, когда наша рота подняла на штыки капитана-садиста Джаврова. Иван Газа стоял на плацу во главе группы рабочих. Он первый крикнул: "Что вы на него, гада, смотрите!"
Познакомил нас на второй или третий день после этого Григорий Самодед. Вскоре мы опять встретились. Кажется, на полковом митинге. Иван Газа пришел с Павлом Успенским, артиллеристом, бывшим рабочим "Розенкранца", давним моим приятелем. Павел первый заметил меня в толпе, что-то сказал Газе. Тот энергично стал пробиваться ко мне.
- Дело есть, ефрейтор. Мы у себя на Путиловском да и на других заводах начали создавать рабочие дружины. Нужны люди, знающие военное дело. С пулеметом знаком? Разобрать и собрать машинку сумеешь? А еще кого из надежных ребят посоветуешь?
Я сказал, что головой ручаюсь за своего дружка, тоже ефрейтора, измайловца Ивана Семенюка. Человек он верный, из сочувствующих. Тут же, по просьбе Ивана Газы, подозвал его. Из толпы вынырнул Успенский, и мы вчетвером отправились в Петергофский{15} районный Совет рабочих депутатов, расположенный в конторе по делам рабочих и служащих Путиловского завода. Там мы застали Михаила Антоновича Войцеховского - ответственного за организацию рабочих дружин и отрядов. Увидев Газу, он обрадовался:
- Дело идет на лад. Добровольцев много. Решено создать районную дружину Нарвской заставы, а небольшие рабочие сотни и дружины слить в заводские отряды. Еще одна новость: оружейники передали в разобранном виде несколько "максимов".
- За чем же остановка?
- Нужны опытные пулеметчики, инструкторы.
- Вот они перед тобой, можно сказать, цвет и гордость пулеметной команды Измайловского полка.
Пришлось нам с Семенюком назвать себя. Услышав мою фамилию, худощавый человек в сером пиджаке, до этого что-то писавший за небольшим столиком, поднял голову и пристально на меня посмотрел. Его лицо мне показалось знакомым. Потом он подошел, поздоровался.
- Василий Васильев, говоришь? Питерский? Не Ефима ли Ивановича сын?
- Так точно. Он самый.
- А деда по отчеству как величали?
- Дмитриевичем.
Антон Ефимович улыбнулся, еще раз протянул руку:
- Ну, здравствуй, племяш! Выходит, мы с тобой родственники. Твой дед и мой отец - родные братья. Ефима Ивановича, отца твоего, помню. Где он теперь? Все еще в Сибири? Не знаешь? Надо узнать. И братана твоего Митю приходил к нам с отцом - чуток помню. Большевик? Член полкового комитета? Ну, ты-то, вижу, определился. Приедет Митя - приведи его. От родственников негоже отрываться. А теперь - о деле.
Разговор переключился на пулеметы. Антон Ефимович сказал, что пулеметной команде райком придает особое значение. Пулемет показал себя на войне грозной силой.
Иван Газа посоветовал обучать дружинников разным приемам борьбы с вражескими пулеметами. Как засечь, подавить. Хорошо бы для этой цели подготовить и пластунов-гранатометчиков.
Заговорили о финансовой, материальной стороне дела. Антон Ефимович сказал, что Петербургский комитет партии и райком выступают за полную независимость районной и заводских рабочих дружин от Временного правительства.
Вооруженоые отряды пролетариата должны содержаться самим пролетариатом. Дружинник - доброволец. Стать им может любой пролетарий - партийный и беспартийный. Днем он работает в цеху на своем обычном месте. Военная подготовка: изучение стрелкового оружия, обучение стрельбе, строю, служба по охране порядка - все это в нерабочее время. Принцип добровольности распространяется и на инструкторов. Почти все они находятся на военной службе, а значит, - на армейском довольствии{16}. Так что вопросы жалования, пайка решаются сами собой.
Семенюк поинтересовался, как будут называться новые вооруженные отряды рабочих. А то говорят по-разному: рабочая милиция, народная милиция, рабочая дружина. Вот он, Иван Семенюк, к примеру, ефрейтор Измайловского полка, а какое ему выйдет звание теперь?
- С сегодняшнего дня, - Михаил Антонович Войцеховский заговорил торжественно, чеканя каждое слово, - ты, товарищ Семенюк, инструктор дружины Нарвской Красной гвардии{17}. Название это - скажем прямо - для буржуев страшное, оно и меньшевикам, и эсерам как нож острый, а для нас - в самый раз.
В тот же день мы с Ваней Семенюком приступили к своим инструкторским обязанностям, оставаясь (все было согласовано с полковым комитетом) в списках и на всех видах довольствия Измайловского полка.
С Иваном Газой мы встречались и впредь. После брата Мити это был второй человек, кому я даже внешне старался подражать.
Было в нем что-то от горьковского Павла Власова: стремление во всем дойти до самой сути, ничего не воспринимать на веру и готовность за свои убеждения, идеи в любой час дня и ночи ринуться в самую гущу схватки, стоять насмерть. Замечательный большевик, человек действия, дела, он на всех этапах, на любом порученном ему посту оставался и мечтателем, романтиком революции.
Иван Газа, подкупавший всех, кто его знал, искренностью, живостью характера, моральной чистотой, стал для меня эталоном большевика-ленинца.
В минуты испытаний (а их на мою долю выпало немало) я часто спрашивал себя: а как бы на моем месте поступил мой учитель и друг Иван Газа?
Мне нравилось, как он говорил с людьми: просто, доверительно. Среди рабочих - свой и среди солдат - свой. И как ходил по земле - уверенно, весело. И улыбка мне его нравилась: как-то сразу располагала к себе. И глаза. О таких говорят: смелые глаза - молодцу краса. А уж смелости Ивану Газе было не занимать.
Вспоминается такой случай. В учебной команде Измайловского полка проходил митинг по поводу ноты Милюкова-Дарданелльского. Иван Газа выступал от путиловцев, говорил о том, кому, чьим интересам служит эта пота, призывал покончить с войной ("Штык - в землю!"), к братанию. Тут какой-то тип, полный георгиевский кавалер, запустил в него учебным для штыкового боя чучелом. Газа упал. Из толпы раздались голоса:
- Так ему и надо!
- Гад! Прихвостень офицерский - на кого руку поднимаешь?
Я подбежал к Ивану. Хотел ему помочь, но он поднялся сам. Стоит. Лицо в крови. А - улыбается.
- Ты чего, Иван, такой веселый? - спрашиваю. - Вроде бы не с чего.
- Как это - не с чего?! Врага задел за живое. Значит, слова мои дошли. А бояться? За правое дело и умереть не страшно. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Бесстрашие Газы, его презрение (другого слова не подберу!) к смерти я в полную силу оценил в дни корниловского мятежа и в разгар октябрьских боев. Но об этом позже.
А что дальше? Соотношение сил. Митинг в шрапнельном. Игнат Судаков. Заговор прессы. Не мытьем - так катаньем. Делегаты с фронтов. "Из каждого свинства можно выкроить кусочек ветчины".
И вот свершилась буржуазно-демократическая революция, царя свергли. А что будет дальше?
Много было тогда неясных вопросов, по поводу которых хотелось поспорить. Все: рабочие, солдаты - сходились на одном: надоела война, голод, нужда. Так дальше жить нельзя. А как можно и должно? Пути разрешения трудных вопросов многим и в нашем полку, и на Путиловском заводе, где мне часто приходилось бывать в те дни, и в Нарвской районной дружине виделись по-разному. Одни все еще надеялись на Временное правительство, другие считали, что следует ждать Учредительного собрания, третьи, не отрицая, что война - зло, доказывали: зло, но неизбежное. Мол, в интересах революции надо воевать до победного конца. А кое-кто из не очень сознательных твердил: на кой нам ляд все это. Не надо нам ни государства, ни войны, ни власти - живи, дескать, как хочешь.
Большинство мест в Советах, как я уже отмечал, досталось меньшевикам и эсерам{18}.
Почему? На этот вопрос точный ответ дает В. И. Ленин.
"Гигантская мелкобуржуазная волна, - писал он, - захлестнула все, подавила сознательный пролетариат не только своей численностью, но и идейно, т. е. заразила, захватила очень широкие круги рабочих мелкобуржуазными взглядами на политику"{19}.
Вот почему мелкобуржуазные массы дали этим партиям, стоявшим на реформистских, социал-шовинистических позициях, большинство в Советах.
Нужно учитывать и то, что кадровые пролетарские слои к 1917 году значительно поредели. За годы войны десятки тысяч рабочих были отправлены в действующую армию. Только с Путиловского завода ушли на войну 6 тысяч человек. Резко изменился социальный состав рабочих завода. Две трети составляли крестьяне. К началу семнадцатого года лишь каждый третий из 30 тысяч путиловцев был пролетарием по происхождению.
Рабочие новой формации - полукрестьяне, полупролетарии - не всегда могли сразу разобраться в том, что представляет собой Временное правительство, не могли разглядеть его контрреволюционную сущность, не могли сразу понять предательскую политику эсеров и меньшевиков.
В стране на каждом заводе, фабрике, в учреждениях, в армии много было разных политических партий - больше десятка. И каждая партия тянула за собой рабочих, солдат. Представители всех партий говорили о новом государственном строе без царя, о демократии, о свободе слова, печати. Попробуй разобраться, какая партия на деле защищает интересы трудового народа. Между партиями все острее шла борьба за влияние на массы.
Чем брали большевики? Числом? Нет. За войну (ни одну партию самодержавие не преследовало с такой жестокостью) ряды нашей партии заметно поредели. Так, на Путиловском заводе к концу марта большевиков насчитывалось всего около 800 человек. Эсеровская организация на заводе была куда многочисленней. Только за март она разбухла до 3 тысяч членов.
Несмотря на свое численное превосходство (с меньшевиками 3400 человек), соглашательские партии организационно и политически оказались гораздо слабее большевиков. В партию Ленина тянулись потомственные пролетарии, кадровые рабочие, старые и молодые, прошедшие хорошую школу классовой борьбы.
В эсеры, наоборот, шли рабочие из недавних крестьян, бывшие кустари, лавочники, принесшие с собой тяжелый груз мелкобуржуазных настроений и надежд.
Среди меньшевиков встречались и представители рабочей верхушки мастера и помощники мастеров, "указатели" (инструкторы), то есть люди, подкупленные высокой заработной платой, разными привилегиями.
На эсеровские и меньшевистские лозунги, как мотыльки, слетались мелкие собственники - кустари, извозчики и т. п., для которых работа на Путиловском заводе служила надежным укрытием от мобилизации.
Аналогичная картина наблюдалась и в армии. В партию эсеров ринулись выходцы из кулаков, зажиточной части крестьян. Публика, как правило, грамотная и горластая. В партию меньшевиков не без оглядки (как бы чего не вышло) потянулась армейская интеллигенция: писари, делопроизводители, каптенармусы, вольноопределяющиеся и часть офицеров. Помимо них самостоятельной политической силой становились и Союзы георгиевских кавалеров.
Представители этих-то трех групп, как правило, преобладали в полковых, дивизионных, корпусных и армейских комитетах, в Советах рабочих и солдатских депутатов. Большевиков в этих комитетах и Советах было еще мало. Вот каким, например, оказался состав полкового комитета Измайловского полка: эсеры унтер-офицеры Бутт, Григорьев, Потемкин, меньшевики - Кобзев, Кудряшов, Прянишников и другие. От Союза георгиевских кавалеров - прапорщик Козлов, Лузгин, от большевиков - Семенюк, Петров и я{20}. Такое соотношение сил в Советах, комитетах сохранялось в армии и на флоте примерно до августа 1917 года.
Острая борьба между большевиками и эсеро-меньшевистским блоком разгорелась по вопросу о роли Советов рабочих депутатов. Эту борьбу наглядно можно проследить на примере нашего района. Эсеро-меньшевистский блок Петергофского районного Совета упорно добивался объединения Совета с "районным рабочим комитетом", самочинной организацией, преследовавшей цель снабжения рабочих продовольствием. Меньшевики стремились превратить Совет в орган общественного самоуправления. Большевики боролись за четкое определение задач Советов. Они предлагали хозяйственные функции передать "районному рабочему комитету", сделав его временной районной думой. Совет же должен стать единственным политическим органом рабочих района. В ожесточенной борьбе с соглашателями большевики добились победы.
16 марта на районном Совете рабочих депутатов представитель партии большевиков Егоров зачитал напечатанную в "Правде" статью "О Советах рабочих и солдатских депутатов". Написал ее недавно возвратившийся из ссылки И. В. Сталин. В ней ставилась задача организации новой революционной власти:
"...залог окончательной победы Русской революции - в упрочении союза революционного рабочего с революционным солдатом.
Органами этого союза и являются Советы рабочих и солдатских депутатов.
И чем теснее сплочены эти Советы, чем крепче они организованы, тем действительнее выраженная в них революционная власть революционного народа, тем реальнее гарантия против контрреволюции.
Укрепить эти Советы, сделать их повсеместными, связать их между собой во главе с Центральным Советом рабочих и солдатских депутатов, как органом революционной власти народа, - вот в каком направлении должны работать революционные социал-демократы!"{21}
Эта статья несомненно сыграла свою роль в борьбе за укрепление Советов.
За Нарвской заставой трижды собирались районный Совет и "рабочий комитет", чтобы определить круг деятельности каждой организации. Наконец, 20 марта было принято пространное решение, по которому Совет рабочих депутатов признавался главной политической организацией рабочих. Задачи Советов, хотя и не совсем четко, определялись таким образом:
1. Экономическая и профессиональная организация солдат и рабочих.
2. Руководство массовыми и политическими выступлениями рабочего класса, подготовка их и предварительное разрешение общеполитических вопросов, возникающих в общегородском Совете рабочих и солдатских депутатов.
3. Создание районной думы как органа местного хозяйственного самоуправления.
4. Установление постоянного контроля над деятельностью районной думы для проведения в жизнь рабочей муниципальной политики"{22}.
"Рабочий комитет" был превращен во "временную районную думу". С этого дня районный Совет рабочих депутатов выступал как единственный политический представитель всех рабочих Нарвско-Петергофского района.
В городе все еще вылавливали полицейских и городовых. Некоторые из них, переодевшись в гражданскую одежду, продолжали оказывать сопротивление, стреляя с крыш и чердаков. Другие, наоборот, старались залезть в нору поглубже, боясь народной кары. Но их быстро находили. Очень помогали нам в этом подростки. Подбежит этакий Гаврош в латаной-перелатаной рубашке и за рукав: "Вот переодетый фараон!" Одних, на чьей совести была кровь наших товарищей, мы на месте расстреливали, других отправляли в районные штабы рабочих дружин.
На четвертый день наш полк, выстроившись, в полном вооружении, с красными флажками на штыках, вместе с солдатами-петроградцами выступил к Таврическому дворцу. Тут размещался сформированный накануне Совет рабочих депутатов. На Дворцовую площадь шли представители заводов и фабрик Петрограда, воинские части. К нам выходили представители Петроградского Совета, но чаще - члены созданного Государственной думой Временного комитета. Удостоил нас своим вниманием председатель Думы Родзянко.
Фонтан красноречия заработал на полную мощь. Ораторы из Думы и Временного комитета сменяли друг друга. Хорошо помню выступление одного из членов комитета. Говорил он с большим жаром о том, какое героическое дело свершил народ, клялся, что избранный им, то есть народом, Временный комитет, взяв власть в свои руки, сделает все, чтобы жизнь стала лучше. А после всех этих сладких слов предложил солдатам... вернуться в казармы и заняться военной подготовкой, а рабочим - стать к станкам. Тогда присутствовавшие на площади рабочие и солдаты закричали: "Еще не время, не всех буржуев побили, долой царских слуг!"
На вечернем заседании Совета рабочих депутатов меньшевик Чхеидзе, как бы подытоживая дневные выступления думских ораторов, заявил: "Отныне власть осуществляет Временный комитет Государственной думы". Вопрос "А Советы?" Чхеидзе пропустил мимо ушей.
Настали тревожные дни. Каждого волновало, кто будет у власти, какой она будет, эта власть. Вечером 2 марта в казарму с Путиловского прибыл Самодед. Немедленно собрался основной состав батальона. Самодед рассказал нам примерно следующее.
В Таврическом дворце черт его знает что делается. Создано Временное правительство. В него вошли сплошь кадеты и монархисты. Милюков неделю назад взывал: "Рабочие, не бастуйте!", а теперь - он "революционный" министр. Председатель военно-промышленного комитета Гучков - тоже. И Гучков, и Милюков, и Коновалов, и Терещенко стоят за сохранение монархии. Вместо Николая II хотят посадить на престол наследника.
Солдаты зашумели:
- Хрен редьки не слаще.
- Не надо нам наследника: сыты папаней по горло. Что поп, что попадья один черт, обое рябое.
- Не по-зво-лим! Гнать их, царских холуев, из Таврического!
Много солдат выступило на этом собрании. Выступал, кажется впервые, и я. Суть всех выступлений сводилась к следующему: мы с рабочими революцию делали, а кадеты себя властью объявляют... Кто их выбирал? Кто давал полномочия? Не царская Дума, а Совет рабочих и крестьянских депутатов. Вот кто должен создавать правительство.
Одним словом, все споры-разговоры велись вокруг новой власти.
Более сознательные солдаты-измайловцы поддержали Самодеда: никакого доверия милюковым и гучковым. С наследником на престоле или без него буржуазное правительство никогда не выполнит требования народа, не даст ему ни мира, ни земли, ни хлеба.
Но были и другие выступления. Не все солдаты разобрались в том, что на самом деле представляет собой Временное правительство, не все смогли разглядеть его контрреволюционную сущность.
На Милюкова среди определенной массы еще работал тот политический капитал, который он нажил своими "антицарскими" выступлениями в Думе, "разоблачениями" Гришки Распутина. Другие говорили, что, дескать, не может простой, необразованный человек править Россией. Нужны люди опытные, с образованием.
Полное доверие Временному правительству и Думе высказали унтер-офицер Бутт (эсер), унтер-офицер Гришин и писарь Кобзев (меньшевики), представитель Союза георгиевских кавалеров прапорщик Козлов.
Несмотря на все это, большинством голосов было принято решение: оружие держать в полной боевой готовности.
На другой день я узнал о результатах выборов в Советы рабочих депутатов на родном Путиловском заводе.
Вышло как в присказке: одни - пашут, другие - руками машут.
Пока кадровые путиловцы, прошедшие большую школу классовой борьбы, большевистски настроенные, дрались с оружием в руках, меньшевики и эсеры наспех проводили выборы (вечером 28 февраля и утром 1 марта). И небезуспешно: получили таким образом большинство. Примерно такая же картина наблюдалась на других предприятиях и в нашей полку.
59 лет спустя... Мой гид. Промаховы. На Марсовом поле. "Славно вы жили и умирали прекрасно".
Летом 1976 года я снимался на Украинской студии документальных фильмов в картине "С Лениным в сердце" в постановке известного кинорежиссера заслуженного деятеля искусств УССР Анатолия Слесаренко. Впоследствии мне приятно было узнать, что фильм получил признание на всесоюзном и международном экранах, а также был отмечен в книге "Советская Украина" члена Политбюро ЦК КПСС, первого секретаря ЦК Компартии Украины В. В. Щербицкого.
Съемки шли в Таврическом дворце. Так я после весьма продолжительного перерыва - с 1918 года в Ленинграде бывал редко - оказался в городе моей юности, в том самом зале, где Владимир Ильич выступал со своими Апрельскими тезисами и где произошел инцидент с Кравченко. Внешне с тех пор тут ничего не изменилось. Только трибуна стала несколько шире да исчез двуглавый царский орел, в апреле семнадцатого прикрытый белым листком бумаги.
Съемки продолжались в Государственном музее Великой Октябрьской социалистической революции (бывший особняк Кшесинской) и в других районах города.
Звала Нарвская застава. В часы, свободные от съемок, нашим гидом становился мой друг и однополчанин Евгений Иванович - ветеран Кировского (Путиловского) завода, представитель четвертого поколения знаменитой династии Промаховых. По подсчетам моего друга, Промаховы проработали на родном заводе более 550 лет.
Причудливо переплетаются судьбы. Я хорошо знал Ивана Промахова путиловца-красногвардейца, участника штурма Зимнего, а в годы Великой Отечественной войны близко сошелся с его сыном Евгением Ивановичем Промаховым - комбатом Симбирской Железной дивизии, той самой, под чьим знаменем в гражданскую войну сражался мой Петроградско-Нарвский полк.
Вот с каким человеком мы бродили по притихшим проспектам и улицам, любовались белыми ночами, новыми жилыми массивами на бывших пустырях Нарвской заставы. С каждым годом молодеет, хорошеет моя застава (теперь Кировский район). Не узнать и бывший наш Шелков переулок. Давно снесен деревянный дедовский домик. Исчезли рабочие бараки-казармы.
Хороший мне попался гид. Именно благодаря ему мне удалось совершить давно задуманную поездку в молодость.
Но было одно место, куда я должен был прийти один, - Марсово поле.
Я помню его в дни моего отрочества и в годы первой империалистической войны. Тогда огромный, заросший чахлым бурьяном, местами засыпанный песком пустырь в самом центре города, по соседству с опрятным Летним садом, называли "Петербургской Сахарой". Дети Нарвской заставы, отнюдь не сведущие в античной мифологии, знали, однако, что площадь эта названа в честь Марса бога войны. Во времена Пушкина Марсово поле служило постоянным местом для военных парадов.
23 марта 1917 года мы пришли сюда всем полком, чтобы отдать свой последний долг нашим товарищам, солдатам-измайловцам, Лаврову и Харитонову, погибшим за свободу в дни февральских боев.
В центре Марсова поля - братская могила. Гробы из свежевыстроганных досок, покрашенных в черный и красный цвет. На гробах зеленые венки из еловых веток, букетики подснежников, дощечки с надписями: "Рядовой Измайловского полка", "Рабочий Путиловского завода", "Нарвская застава". Гробов с последней надписью много: погибло более пятидесяти рабочих с нашей заставы. Теперь им{13} лежать рядом: путиловцам, измайловцам, волынцам, рабочим из "Тильманса" и "Треугольника", пахарям в серых солдатских шинелях. Красные знамена. Транспаранты: "Вечная память борцам..." Солдатские папахи, бескозырки, офицерские фуражки. Рабочие у свежевырытой могилы с непокрытыми головами. Звуки "Марсельезы". Осторожно опускаем гробы. Спите спокойно, товарищи! Мы продолжим ваше дело.
Все это вспомнилось июньской ночью 1976 года у Вечного огня на Марсовом поле. Монументальная ступенчатая ограда, массивные гранитные блоки-кубы у широких проходов к первым братским могилам борцов за свободу - все это появилось уже после моего отъезда из Петрограда летом 1918 года{14}.
С глубоким волнением читаю высеченные на блоках полные высокого чувства и глубокой мысли слова:
ПО ВОЛЕ ТИРАНОВ
ДРУГ ДРУГА ТЕРЗАЛИ НАРОДЫ,
ТЫ ВСТАЛ, ТРУДОВОЙ ПЕТЕРБУРГ,
И ПЕРВЫЙ НАЧАЛ ВОИНУ ВСЕХ УГНЕТЕННЫХ
ПРОТИВ ВСЕХ УГНЕТАТЕЛЕЙ,
ЧТОБ ТЕМ УБИТЬ
САМОЕ СЕМЯ ВОЙНЫ.
"Убить самое семя войны"... Символически, пророчески звучат эти слова на Марсовом поле, на поле бога войны, которому суждено было стать первым пантеоном революции. И кажется, не холодный гранит, не нарком Луначарский молодая Страна Советов, социалистическая Россия говорит с "трудовым Петербургом", со своими сынами:
НЕ ЖЕРТВЫ - ГЕРОИ
ЛЕЖАТ НАД ЭТОЙ МОГИЛОЙ.
НЕ ГОРЕ, А ЗАВИСТЬ
РОЖДАЕТ СУДЬБА ВАША В СЕРДЦАХ
ВСЕХ БЛАГОРОДНЫХ ПОТОМКОВ.
В КРАСНЫЕ СТРАШНЫЕ ДНИ
СЛАВНО ВЫ ЖИЛИ
И УМИРАЛИ ПРЕКРАСНО.
Лучше не скажешь и не напишешь.
Кусты, залитые серебристым светом. Цветы. Широкие аллеи. И дорогие могилы. Знакомые имена. Володарский - петроградский Марат, любимый трибун и верный друг Нарвской заставы; Иван Газа.
Самый близкий человек. Я становлюсь инструктором районной дружины. Встреча (Антон Ефимович Васильев). Товарищ "максим". Рождение Красной гвардии. "Двум смертям не бывать..."
Коммунист Иван Газа... Слесарь, башенщик, рядовой Ораниенбаумской школы оружейных мастеров, активнейший участник двух революций; в годы гражданской войны - комиссар бронепоезда имени товарища Ленина, затем - военком Красной Армии, крупный партийный работник, друг и соратник С. М. Кирова, секретарь Ленинградского городского комитета партии. И - две даты на граните (1894-1933). Какая огромная по сделанному, пережитому жизнь за неполные сорок лет! Ивана Ивановича Газу я впервые увидел в тот самый день, когда наша рота подняла на штыки капитана-садиста Джаврова. Иван Газа стоял на плацу во главе группы рабочих. Он первый крикнул: "Что вы на него, гада, смотрите!"
Познакомил нас на второй или третий день после этого Григорий Самодед. Вскоре мы опять встретились. Кажется, на полковом митинге. Иван Газа пришел с Павлом Успенским, артиллеристом, бывшим рабочим "Розенкранца", давним моим приятелем. Павел первый заметил меня в толпе, что-то сказал Газе. Тот энергично стал пробиваться ко мне.
- Дело есть, ефрейтор. Мы у себя на Путиловском да и на других заводах начали создавать рабочие дружины. Нужны люди, знающие военное дело. С пулеметом знаком? Разобрать и собрать машинку сумеешь? А еще кого из надежных ребят посоветуешь?
Я сказал, что головой ручаюсь за своего дружка, тоже ефрейтора, измайловца Ивана Семенюка. Человек он верный, из сочувствующих. Тут же, по просьбе Ивана Газы, подозвал его. Из толпы вынырнул Успенский, и мы вчетвером отправились в Петергофский{15} районный Совет рабочих депутатов, расположенный в конторе по делам рабочих и служащих Путиловского завода. Там мы застали Михаила Антоновича Войцеховского - ответственного за организацию рабочих дружин и отрядов. Увидев Газу, он обрадовался:
- Дело идет на лад. Добровольцев много. Решено создать районную дружину Нарвской заставы, а небольшие рабочие сотни и дружины слить в заводские отряды. Еще одна новость: оружейники передали в разобранном виде несколько "максимов".
- За чем же остановка?
- Нужны опытные пулеметчики, инструкторы.
- Вот они перед тобой, можно сказать, цвет и гордость пулеметной команды Измайловского полка.
Пришлось нам с Семенюком назвать себя. Услышав мою фамилию, худощавый человек в сером пиджаке, до этого что-то писавший за небольшим столиком, поднял голову и пристально на меня посмотрел. Его лицо мне показалось знакомым. Потом он подошел, поздоровался.
- Василий Васильев, говоришь? Питерский? Не Ефима ли Ивановича сын?
- Так точно. Он самый.
- А деда по отчеству как величали?
- Дмитриевичем.
Антон Ефимович улыбнулся, еще раз протянул руку:
- Ну, здравствуй, племяш! Выходит, мы с тобой родственники. Твой дед и мой отец - родные братья. Ефима Ивановича, отца твоего, помню. Где он теперь? Все еще в Сибири? Не знаешь? Надо узнать. И братана твоего Митю приходил к нам с отцом - чуток помню. Большевик? Член полкового комитета? Ну, ты-то, вижу, определился. Приедет Митя - приведи его. От родственников негоже отрываться. А теперь - о деле.
Разговор переключился на пулеметы. Антон Ефимович сказал, что пулеметной команде райком придает особое значение. Пулемет показал себя на войне грозной силой.
Иван Газа посоветовал обучать дружинников разным приемам борьбы с вражескими пулеметами. Как засечь, подавить. Хорошо бы для этой цели подготовить и пластунов-гранатометчиков.
Заговорили о финансовой, материальной стороне дела. Антон Ефимович сказал, что Петербургский комитет партии и райком выступают за полную независимость районной и заводских рабочих дружин от Временного правительства.
Вооруженоые отряды пролетариата должны содержаться самим пролетариатом. Дружинник - доброволец. Стать им может любой пролетарий - партийный и беспартийный. Днем он работает в цеху на своем обычном месте. Военная подготовка: изучение стрелкового оружия, обучение стрельбе, строю, служба по охране порядка - все это в нерабочее время. Принцип добровольности распространяется и на инструкторов. Почти все они находятся на военной службе, а значит, - на армейском довольствии{16}. Так что вопросы жалования, пайка решаются сами собой.
Семенюк поинтересовался, как будут называться новые вооруженные отряды рабочих. А то говорят по-разному: рабочая милиция, народная милиция, рабочая дружина. Вот он, Иван Семенюк, к примеру, ефрейтор Измайловского полка, а какое ему выйдет звание теперь?
- С сегодняшнего дня, - Михаил Антонович Войцеховский заговорил торжественно, чеканя каждое слово, - ты, товарищ Семенюк, инструктор дружины Нарвской Красной гвардии{17}. Название это - скажем прямо - для буржуев страшное, оно и меньшевикам, и эсерам как нож острый, а для нас - в самый раз.
В тот же день мы с Ваней Семенюком приступили к своим инструкторским обязанностям, оставаясь (все было согласовано с полковым комитетом) в списках и на всех видах довольствия Измайловского полка.
С Иваном Газой мы встречались и впредь. После брата Мити это был второй человек, кому я даже внешне старался подражать.
Было в нем что-то от горьковского Павла Власова: стремление во всем дойти до самой сути, ничего не воспринимать на веру и готовность за свои убеждения, идеи в любой час дня и ночи ринуться в самую гущу схватки, стоять насмерть. Замечательный большевик, человек действия, дела, он на всех этапах, на любом порученном ему посту оставался и мечтателем, романтиком революции.
Иван Газа, подкупавший всех, кто его знал, искренностью, живостью характера, моральной чистотой, стал для меня эталоном большевика-ленинца.
В минуты испытаний (а их на мою долю выпало немало) я часто спрашивал себя: а как бы на моем месте поступил мой учитель и друг Иван Газа?
Мне нравилось, как он говорил с людьми: просто, доверительно. Среди рабочих - свой и среди солдат - свой. И как ходил по земле - уверенно, весело. И улыбка мне его нравилась: как-то сразу располагала к себе. И глаза. О таких говорят: смелые глаза - молодцу краса. А уж смелости Ивану Газе было не занимать.
Вспоминается такой случай. В учебной команде Измайловского полка проходил митинг по поводу ноты Милюкова-Дарданелльского. Иван Газа выступал от путиловцев, говорил о том, кому, чьим интересам служит эта пота, призывал покончить с войной ("Штык - в землю!"), к братанию. Тут какой-то тип, полный георгиевский кавалер, запустил в него учебным для штыкового боя чучелом. Газа упал. Из толпы раздались голоса:
- Так ему и надо!
- Гад! Прихвостень офицерский - на кого руку поднимаешь?
Я подбежал к Ивану. Хотел ему помочь, но он поднялся сам. Стоит. Лицо в крови. А - улыбается.
- Ты чего, Иван, такой веселый? - спрашиваю. - Вроде бы не с чего.
- Как это - не с чего?! Врага задел за живое. Значит, слова мои дошли. А бояться? За правое дело и умереть не страшно. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Бесстрашие Газы, его презрение (другого слова не подберу!) к смерти я в полную силу оценил в дни корниловского мятежа и в разгар октябрьских боев. Но об этом позже.
А что дальше? Соотношение сил. Митинг в шрапнельном. Игнат Судаков. Заговор прессы. Не мытьем - так катаньем. Делегаты с фронтов. "Из каждого свинства можно выкроить кусочек ветчины".
И вот свершилась буржуазно-демократическая революция, царя свергли. А что будет дальше?
Много было тогда неясных вопросов, по поводу которых хотелось поспорить. Все: рабочие, солдаты - сходились на одном: надоела война, голод, нужда. Так дальше жить нельзя. А как можно и должно? Пути разрешения трудных вопросов многим и в нашем полку, и на Путиловском заводе, где мне часто приходилось бывать в те дни, и в Нарвской районной дружине виделись по-разному. Одни все еще надеялись на Временное правительство, другие считали, что следует ждать Учредительного собрания, третьи, не отрицая, что война - зло, доказывали: зло, но неизбежное. Мол, в интересах революции надо воевать до победного конца. А кое-кто из не очень сознательных твердил: на кой нам ляд все это. Не надо нам ни государства, ни войны, ни власти - живи, дескать, как хочешь.
Большинство мест в Советах, как я уже отмечал, досталось меньшевикам и эсерам{18}.
Почему? На этот вопрос точный ответ дает В. И. Ленин.
"Гигантская мелкобуржуазная волна, - писал он, - захлестнула все, подавила сознательный пролетариат не только своей численностью, но и идейно, т. е. заразила, захватила очень широкие круги рабочих мелкобуржуазными взглядами на политику"{19}.
Вот почему мелкобуржуазные массы дали этим партиям, стоявшим на реформистских, социал-шовинистических позициях, большинство в Советах.
Нужно учитывать и то, что кадровые пролетарские слои к 1917 году значительно поредели. За годы войны десятки тысяч рабочих были отправлены в действующую армию. Только с Путиловского завода ушли на войну 6 тысяч человек. Резко изменился социальный состав рабочих завода. Две трети составляли крестьяне. К началу семнадцатого года лишь каждый третий из 30 тысяч путиловцев был пролетарием по происхождению.
Рабочие новой формации - полукрестьяне, полупролетарии - не всегда могли сразу разобраться в том, что представляет собой Временное правительство, не могли разглядеть его контрреволюционную сущность, не могли сразу понять предательскую политику эсеров и меньшевиков.
В стране на каждом заводе, фабрике, в учреждениях, в армии много было разных политических партий - больше десятка. И каждая партия тянула за собой рабочих, солдат. Представители всех партий говорили о новом государственном строе без царя, о демократии, о свободе слова, печати. Попробуй разобраться, какая партия на деле защищает интересы трудового народа. Между партиями все острее шла борьба за влияние на массы.
Чем брали большевики? Числом? Нет. За войну (ни одну партию самодержавие не преследовало с такой жестокостью) ряды нашей партии заметно поредели. Так, на Путиловском заводе к концу марта большевиков насчитывалось всего около 800 человек. Эсеровская организация на заводе была куда многочисленней. Только за март она разбухла до 3 тысяч членов.
Несмотря на свое численное превосходство (с меньшевиками 3400 человек), соглашательские партии организационно и политически оказались гораздо слабее большевиков. В партию Ленина тянулись потомственные пролетарии, кадровые рабочие, старые и молодые, прошедшие хорошую школу классовой борьбы.
В эсеры, наоборот, шли рабочие из недавних крестьян, бывшие кустари, лавочники, принесшие с собой тяжелый груз мелкобуржуазных настроений и надежд.
Среди меньшевиков встречались и представители рабочей верхушки мастера и помощники мастеров, "указатели" (инструкторы), то есть люди, подкупленные высокой заработной платой, разными привилегиями.
На эсеровские и меньшевистские лозунги, как мотыльки, слетались мелкие собственники - кустари, извозчики и т. п., для которых работа на Путиловском заводе служила надежным укрытием от мобилизации.
Аналогичная картина наблюдалась и в армии. В партию эсеров ринулись выходцы из кулаков, зажиточной части крестьян. Публика, как правило, грамотная и горластая. В партию меньшевиков не без оглядки (как бы чего не вышло) потянулась армейская интеллигенция: писари, делопроизводители, каптенармусы, вольноопределяющиеся и часть офицеров. Помимо них самостоятельной политической силой становились и Союзы георгиевских кавалеров.
Представители этих-то трех групп, как правило, преобладали в полковых, дивизионных, корпусных и армейских комитетах, в Советах рабочих и солдатских депутатов. Большевиков в этих комитетах и Советах было еще мало. Вот каким, например, оказался состав полкового комитета Измайловского полка: эсеры унтер-офицеры Бутт, Григорьев, Потемкин, меньшевики - Кобзев, Кудряшов, Прянишников и другие. От Союза георгиевских кавалеров - прапорщик Козлов, Лузгин, от большевиков - Семенюк, Петров и я{20}. Такое соотношение сил в Советах, комитетах сохранялось в армии и на флоте примерно до августа 1917 года.
Острая борьба между большевиками и эсеро-меньшевистским блоком разгорелась по вопросу о роли Советов рабочих депутатов. Эту борьбу наглядно можно проследить на примере нашего района. Эсеро-меньшевистский блок Петергофского районного Совета упорно добивался объединения Совета с "районным рабочим комитетом", самочинной организацией, преследовавшей цель снабжения рабочих продовольствием. Меньшевики стремились превратить Совет в орган общественного самоуправления. Большевики боролись за четкое определение задач Советов. Они предлагали хозяйственные функции передать "районному рабочему комитету", сделав его временной районной думой. Совет же должен стать единственным политическим органом рабочих района. В ожесточенной борьбе с соглашателями большевики добились победы.
16 марта на районном Совете рабочих депутатов представитель партии большевиков Егоров зачитал напечатанную в "Правде" статью "О Советах рабочих и солдатских депутатов". Написал ее недавно возвратившийся из ссылки И. В. Сталин. В ней ставилась задача организации новой революционной власти:
"...залог окончательной победы Русской революции - в упрочении союза революционного рабочего с революционным солдатом.
Органами этого союза и являются Советы рабочих и солдатских депутатов.
И чем теснее сплочены эти Советы, чем крепче они организованы, тем действительнее выраженная в них революционная власть революционного народа, тем реальнее гарантия против контрреволюции.
Укрепить эти Советы, сделать их повсеместными, связать их между собой во главе с Центральным Советом рабочих и солдатских депутатов, как органом революционной власти народа, - вот в каком направлении должны работать революционные социал-демократы!"{21}
Эта статья несомненно сыграла свою роль в борьбе за укрепление Советов.
За Нарвской заставой трижды собирались районный Совет и "рабочий комитет", чтобы определить круг деятельности каждой организации. Наконец, 20 марта было принято пространное решение, по которому Совет рабочих депутатов признавался главной политической организацией рабочих. Задачи Советов, хотя и не совсем четко, определялись таким образом:
1. Экономическая и профессиональная организация солдат и рабочих.
2. Руководство массовыми и политическими выступлениями рабочего класса, подготовка их и предварительное разрешение общеполитических вопросов, возникающих в общегородском Совете рабочих и солдатских депутатов.
3. Создание районной думы как органа местного хозяйственного самоуправления.
4. Установление постоянного контроля над деятельностью районной думы для проведения в жизнь рабочей муниципальной политики"{22}.
"Рабочий комитет" был превращен во "временную районную думу". С этого дня районный Совет рабочих депутатов выступал как единственный политический представитель всех рабочих Нарвско-Петергофского района.