Васильева Марина Евгеньевна. Костюм надувной женщины

   — Круто!
   Больше у нее слов не нашлось. Она с разбегу прыгнула на высокую двуспальную кровать с балдахином, застеленную розовыми шелковыми простынями, утонула в ней, зарылась с головой в подушки, свернулась калачиком и через пять минут уже спала крепким девичьим сном.
   Проснулась она в одиннадцать часов, тридцать пять минут. Еще десять минут у нее ушло на то, чтобы вывести себя из состоянии сонливости. Затем она осмотрелась вокруг и вытаращила глаза от удивления. Марина Азарова вспомнила все до мельчайших подробностей из того, что произошло за последние сутки. Вспомнила и сама себе не поверила. Неужели такое возможно?
   Окружающая обстановка показывала, что да, возможно.
   Сон, как рукой сняло.
   Она спрыгнула с постели, опять сбегала в ванную, где ополоснула лицо холодной водой и вернулась обратно. Некоторое время она думала над создавшимся положением. Во время этого процесса она сидела на кровати закинув ногу на ногу, словно Принцесса на горошине, качала ногой и грызла палец. Затем она спрыгнула на пол и стала внимательно осматривать комнату. Подбежав к окнам, она осмотрела двор перед домом. Во дворе никого не было. Но прыгать вниз было высоко. Тем более она не собиралась бежать в одиночку и тем самым бросить Веру Грач на произвол судьбы. Тогда она подбежала к двери, прислонилась к замочной скважине и стала слушать, что происходит за ней. За дверью также была мертвая тишина.
   — Интересно, есть там охранники или нет? — сама себя спросила Марина. — Сейчас проверим.
   Она легла на пол, выложенный дубовым паркетом и заглянула под дверь. Опять ничего не увидела. Рядом прямо на полу стояла китайская ваза с букетом искусственных цветов. Марина вынула один из них и просунула стебель под дверь, несколько раз пошуровала им туда и обратно, вправо и влево. Никто на ее действия не откликнулся. Значит никого у двери не было.
   — Но что это дает? — Оставаясь одна, Марина не прочь была поговорить сама с собой. — Пока ничего. Посмотрим, может быть что-нибудь найдется в комнате.
   И она стала обыскивать комнату. В принципе они ничего конкретного не искала, но что-то ей подсказывало, что здесь вполне может оказаться что-нибудь такое, что вполне сгодится. И она не ошиблась, потому что очень скоро обнаружила телефон. Он стоял на прикроватной тумбе и внешне походил на черепаху. Марина подумала было, что это пепельница и подняла ее совершенно машинально. Каковы же были ее удивление и радость, когда черепаха удобно легла ей в ладонь телефонной трубкой. Не веря в такую удачу, Марина осторожно поднесла трубку к уху и услышала тихий гудок.
   — Работает! Работает! Мама мия! — Она чуть было не захлопала в ладоши от радости. — Ах, Багажник, Багажник! Я же не идиот, чтобы поместить вас в одно помещение! — Марина передразнила главаря бандитов, скопировав его речь и движения. — Зато помещу вас в комнату, где стоит работающий телефон. Вы можете позвонить своей маме, а также в милицию, ФСБ или президенту Российской Федерации, аминь!
   На этом фортуна не остановилась, и через секунду Марина обнаружила еще один ее подарок. На подставке, где лежала черепаха, находился маленький, размером с карманный календарь список букв и цифр с номерами напротив. Марина догадалась, что телефон с памятью и запрограммирован на двадцать номеров. То есть из комнаты можно было позвонить во все помещения дома.
   — «К», вероятно кухня, или кабинет босса, — предположила Марина. — «Б» — бассейн или бильярдная, может быть и баня. Какая нам разница? Что дальше? «Г» — гостиная, гараж, «Ж» — вот уж понятия не имею. «Р» — тоже. «С» — столовая или спортзал. Ну их в баню, эти буквы. Веры там все равно нет.
   За буквами шли цифры, и Марина сделала предположение, что это скорее всего номера комнат второго этажа. Как раз то, что ей надо. Она попыталась вспомнить, были ли на дверях номера. Номеров не было. Конечно, это же не гостиница! Да Багажника бы гости засмеяли. Впрочем, от него можно ожидать всего. Значит все-таки что?
   Значит, эти цифры для внутреннего пользования. Так на всякий случай. Что ж, попробуем прозвонить все номера по очереди. Если в комнате Веры есть телефон, а он скорее всего есть, раз есть у нее, то она возьмет трубку, и они мило побеседуют.
   Номеров было девять. Марина нажала цифру один. Трубку долго не брали, затем заспанный недовольный мужской бас прорычал:
   — Да! Алло! Алло! Чего молчите? Какого хрена?
   Это явно была не Вера. Марина нажала кнопку отказа и набрала цифру два. Опять долго не поднимали трубку, затем опять заспанный голос проныл:
   — Алло! Алло! Вас не слышно! Алло! Перезвоните!
   Марина чуть не прыснула от смеха, потому что узнала голос Багажника.
   На цифру три никто не ответил. Марина для верности набрала ее еще раз, но результат так и остался нулевой. На цифре четыре трубку взяли сразу и ответили бодро:
   — Алло! Кто звонит!
   Тоже не Вера.
   На цифру пять отозвался голос, в котором без труда можно было узнать человека, который изрядно принял.
   — С-смольный с-слушает!
   Марина начала уже было отчаиваться, как на цифру шесть, тоже не сразу, но все же отозвался родной и знакомый до боли голос:
   — Алло?
   — Вера ты? — Марина обрадовалась, как никогда в жизни. — Вот здорово! Наконец-то, а то я уж подумала, что не дозвонюсь до тебя.
   — Марина, неужели это ты? Не могу поверить! Как тебе это удалось?
   — Ты говори потише! — Марина перешла на шепот. — Тут вроде бы все спят. Не стоит будить это осиное гнездо.
   — Ты права, — уже спокойным и тихим голосом ответила Вера.
   — Итак, что мы имеем?
   — Полную кучу дерьма!
   — Это точно. Сразу не разгребешь. Зато теперь я точно уверена, что Дейнеку у Лаврентия мы искали напрасно. Ее там не было.
   Вера была поражена:
   — И ты думаешь о картине? Марина! Мы на волоске от гибели, нас держат взаперти кучка вооруженных до зубов уголовников, а ты думаешь о картине!
   — Дело прежде всего. Не забывай, тетя Катя нам платит за работу. А за вредность мы увеличим ей гонорар. Итак, вернемся к нашему Дейнеке. Ты меня внимательно слушаешь?
   — Дай, мне немного успокоиться. Меня всю трясет. Господи! Что со мной такое? Я облазила все Аргунское ущелье вдоль и поперек, совершила четыреста прыжков с парашютом и ничего. А тут вдруг расклеилась. Увидели бы меня мои ребята. Да они бы…
   — Вера успокойся. Тут есть две причины, — прошептала Марина. — Во-первых, ты явно не выспалась.
   — А ты что спала? — воскликнула Вера.
   — Конечно. Тут такая шикарная постель! Грех было упустить шанс. Жаль мужичка не было.
   Вере вдруг несмотря на всю нелепость ситуации стало смешно:
   — Не переживай, Багажник тебе это очень скоро устроит.
   — А по моему ему больше нравишься ты. Он из тех, кто западает на брюнеток. Ладно, проехали. Вторая причина твоего состояния это беспокойство обо мне. Это у тебя срабатывает инстинкт старшей сестры. А вот это как раз напрасно. Ничего со мной не случится. Поверь мне!
   В голосе Марины была такая уверенность в то, что она говорит, такая убежденность, что Вера ей поверила и успокоилась. В конце концов, Марина права. Они сыщики, и такое в их работе, судя по фильмам, должно быть обыденностью. Нормальная рабочая обстановка.
   — Ладно, выкладывай! Что там дальше?
   — Вот, умничка! — Марина оживилась. — Итак, картина была не у Лаврентия этой ночью. Она была здесь у Багажника.
   — С чего это ты решила? — удивилась Вера. — При чем тут Багажник?
   — Сейчас объясню. Когда мы выходили из машины, то двое чуваков держали еще одного пленника. Помнишь, они еще спросили, куда его девать?
   — Да, что-то припоминаю. Руки у него были в наручниках.
   — А теперь вспомни, как он выглядел.
   — Да я как-то не обратила на него особого внимания. Вроде бы в костюме он был черном.
   — Именно в черном шерстяном костюме. Это летом-то! А ты обратила внимание на его лицо?
   — На лицо? Он его вроде как опустил. Лица я не разглядела. Единственно, что худой он очень, изможденный какой-то.
   — Вот тебе вторая примета. Да ты прекрасно все запомнила. Теперь осталась последняя деталь.
   — Какая деталь?
   — Волосы.
   — Волосы?
   — Да волосы.
   И тут Вера закусила губы. Как только Марина сказала про волосы, пленник со скованными за спиной руками предстал перед ней как на фотографии. Худой, зловещий, в черном костюме, а главное, что у него бросалось в глаза, это длинные до плеч белесые, почти белые волосы.
   — Так это же он приходил к Скворцову и… — Вера не договорила.
   — …и убил его, — закончила за нее Азарова. — Да это убийца Скворцова. Именно его описания дала нам тетя Катя. И он не только убил Скворцова, но и забрал у него картину. Нашу картину. Но вернуться к Лаврентию ему не удалось. Багажник его перехватил вместе с Дейнекой.
   — Почем ты знаешь? А вдруг он схватил его сегодня ночью, а картину тот передал Лаврентию вчера?
   — Вера, ты меня удивляешь! Зачем, в таком случае, Лаврентию было умыкать у Багажника всю его коллекцию картин?
   — Ага, понятно! Значит среди картин Багажника он искал картину тети Кати.
   — Конечно! Из этого можно сделать еще один вывод.
   — Что за вывод?
   — Лаврентий никогда не видел картину, которую для него похитил Скворцов.
   — Точно! Но теперь-то картина у него.
   — Скорее всего.
   — И что же нам теперь делать?
   — Надо постараться выбраться отсюда и обратно к Лаврентию.
   — Легко сказать.
   Некоторое время Марина и Вера молчали, обдумывая создавшееся положение. За дверями комнат послышались шаги.
   — Ладно, отбой, — сказала Марина. — Если что-нибудь придумаю, тебе позвоню. Ты тоже звони, если что. Мой номер седьмой или восьмой, скорее всего. В крайнем случае, девятый. Все, пока! Целую!
   И Марина положила трубку. Вера тоже. Обе, каждая в своей комнате, прислушались. Особняк Багажника оживал. Бандиты восстановили силы после бессонной ночи и теперь шлялись по дому. Это значило, что скоро возьмутся за них.

ЭКСПЕРТИЗА

   Настроение у Лаврентия Беркутова было хуже некуда. Он сидел в тяжелом кожаном кресле посреди своей гостиной, которая размером была чуть не со спортивный зал, и хмуро смотрел на десятки картин, которые были выставлены перед ним прямо на полу. Вокруг, пытаясь навести хоть какой-нибудь порядок, сновали его люди. Они громко хрустели битым стеклом, переругивались между собой, и пользуясь тем, что по дому гуляют сквозняки, нещадно дымили сигаретами. Лаврентий тупо смотрел на картины и пытался определить, какая же из них та, которую должен был принести ему Тихий. Однако Смотрящий Ленинского района совершенно не разбирался в живописи, и определить, где здесь Суриков, где Шишкин, и тем более Александр Дейнека, никак не мог.
   — Кошмар, сколько мазни. Целая Третьяковская галерея. Куда Багажнику столько картин? Камаз! — позвал он. — Поди сюда!
   Камаз приплелся к боссу и захлопал заспанными глазами.
   — Ты не знаешь, кто из братков сечет в живописи?
   Камаз задумался. Долго молчал, чесал голову, трещал пальцами, потом пробормотал:
   — Не знаю.
   — Пошел вон! — устало прорычал Лаврентий. — Академика ко мне!
   Через две минуты в гостиную вошел долговязый лохматый очкарик в висящей на нем словно на вешалке майке и широких невероятно обвисших трико с лампасами. Это и был Академик. Прозвище свое он получил, потому что разбирался в компьютерах и обслуживал сеть Лаврентия.
   — Ты в живописи разбираешься, Академик?
   — Не особо.
   — Такого художника по фамилии Дейнека знаешь?
   — Это немец что ли?
   — Почем я знаю? Может и немец. Но скорее всего еврей. Они все евреи, эти художники, композиторы. Евреи, кругом одни евреи. Так знаешь, или нет?
   — Нет, не знаю.
   — Тьфу! — Лаврентий ударил кулаком по ручке кресла. — Я вам плачу такие бабки, а вы не можете мне объяснить элементарные вещи! А через этот, как его дьявола, Интернет, можешь узнать?
   Академик оттопырил нижнюю губу и посмотрел в пол.
   — Чего молчишь?
   — Интернет не работает. Там кабели с компов все сорваны и модем разбит. Пока не заменим, выхода в сетку не будет.
   Лаврентий побагровел, глаза его налились кровью. Со стороны он стал похож на быка, разве только землю копытами не рыл. В таком состоянии он мог и убить. Академик быстро поправил очки на носу и торопливо сказал:
   — Так, художники обычно на картинах свои фамилии пишут. Надо посмотреть. Можно я попробую?
   — Валяй!
   Академик стал ходить вдоль картин и внимательно их рассматривать. Особенно тщательно он всматривался в углы полотен. Картин было сорок четыре штуки. Подписи художников стояли на двадцати семи. Дейнеки среди них не было. Так через полчаса Академик и доложил Лаврентию.
   — Значит осталось семнадцать картин, — задумчиво произнес Лаврентий. — ты их мне поставь отдельно. Ага, вот так. Теперь дальше что будем делать? Думай, Академик. Думай. Зря что ли ты такое погоняло получил? Думай, сынок. Или я найду нового программиста, а тебя уволю.
   Глаза Академика забегали из стороны в сторону. Никогда еще его жизнь не висела на таком тоненьком волоске.
   — Эт-то, — заикаясь пробормотал он, — надо специалиста позвать. Че я то?
   — Специалиста? Какого специалиста?
   — Ну откуда-нибудь.
   — Откуда откуда-нибудь?
   — Можно с Художественного музея.
   — С Художественного музея? А у нас такой есть?
   — Конечно есть. В самом центре Черноборска, сразу за Калининским мостом.
   — Тогда бери Вентиля, садись в тачку, и чтобы через час специалист был ко мне доставлен. Понятно?
   — Понятно!
   Академик исчез на этом слове, а Лаврентий остался сидеть в кресле. Он не отводил с картин глаз и совершенно не видел, что творится вокруг него. Не видел он, как приехали рабочие-ремонтники, стекольщики и уборщики, как порушенный особняк под быстрыми и умелыми руками обретал свой первоначальный вид.
   Лаврентий не заметил, как задремал. Прикрыл глаза и забылся. Ровно через полтора часа он открыл глаза и спросил:
   — Доставили специалиста?
   — Доставили, босс, тепленького прямо из ванны выволокли. Душ принимал, — стал объяснять Вентиль. — Жена его конечно визг подняла, да я ей пасть быстро заткнул.
   — Каким образом? — Лаврентий нахмурил брови. — Неужели кулаком? Или еще хуже?
   Вентиль даже обиделся:
   — Зачем же кулаком? Я че мудак полный? Нет! Я ей в пасть двадцать баксов сунул, она сразу и заткнулась. А этот, — бандит вытолкнул вперед себя лысоватого мужичка в жилете и с небольшим пузом и бегающими от ужаса маленькими глазками, — вот он. Академик его нашел. Звонил все кому-то. По сотке. Баксов на тридцать наговорил.
   — А че я? Че все время я? — залепетал до этого молчащий Академик. — Мне было велено спеца найти по живописи, я и нашел. Самый лучший, между прочим, специалист. В Москве преподавал.
   — Молоток, Академик, теперь можешь идти, — похвалил его Лаврентий и обратился к мужичку. — Как тебя зовут, любезный?
   — Арнольд Моисеевич, — пролепетал тот.
   Лаврентий слегка поморщился:
   — Моисеич значит? Ладно, пусть будет Моисеич. Ну а я Лаврентий Палыч. Будем знакомы. Ты, говорят, спец по картинам?
   — Кандидат искусствоведения, — скромно поправил специалист. — Доцент Художественного факультета Черноборского Пединститута. Без ложной скромности скажу, что в данной области в этом городе я первый.
   — Что доцент, это хорошо, — довольно произнес Лаврентий. — Что первый, тоже. Мне пустышки не нужны. Скажи мне тогда, раз ты такой претакой, какую из этих картин нарисовал художник Дейнека. Знаешь такого?
   — Дейнека? — переспросил Арнольд Моисеевич. — Как же не знать? Как же? Позвольте, позвольте.
   Он достал из жилета очки, нацепил их на остренький носик, вслед за очками достал огромную лупу подошел к полотнам и склонился над ними, как аист над болотом, где водятся лягушки.
   — Очень интересно, очень интересно, — бормотал он, переходя от одной картины к другой. — Оригинально. Очень оригинально. Ну это полное дерьмо, вы уж меня извините. Подделка. И это тоже. А вот это явно эскиз Пиотровского. Точно, это его рука. Вот это его штрих. Он неповторим. Очень хорошо сохранился. Бесподобно! Впрочем я от Пиотровского не в восторге. Так, что дальше? Мазня. Халтура. Явно Козлович намалевал. Точно Козлович. И это тоже Козлович. А это Яша Кукушкин, царствие ему небесное, сделал. Вот уж мастер был! Гений! Если бы не пил… так, а это ранний Прудкин. Без сомнения Прудкин. Замечательный офорт. Просто прелесть.
   Арнольд Моисеевич завис было над офортом Прудкина, но стоящий рядом Вентиль так грозно крякнул и поскреб небритую щеку, что специалист по живописи даже подпрыгнул и тут же оказался у соседнего полотна.
   — Не торопись, Моисеич! — успокоил его со своего кресла Лаврентий. — У меня время есть, и ошибки мне не нужны.
   Арнольд Моисеевич победно взглянул на Вентиля, затем смело отпихнул его и вернулся к офорту Прудкина.
   — Какие линии, какие формы, — снова забормотал он. — Нет, вы только подумайте! И такого мастера из Союза художников! И за что? За то, что отказался рисовать портрет вождя для Совхоза, в котором директором был любовник его жены. Да ведь это интрига! Все было задумано органами! Это же ежу понятно. Нет, но каковы глаза! Ведь это глаза Серафимы. Серафима, скажу вам, как раз его жена. Большая была шлюха.
   Доцент пединститута еще долго не мог оторваться от этой работы, потом все-таки пересилил себя и стал изучать остальные работы. Наконец он снял очки и повернулся к Лаврентию.
   — Вы сказали Дейнека, если я не ослышался?
   — Не ослышался.
   — Тогда должен вас разочаровать, уважаемый Лаврентий…гм… Павлович. Здесь нет работы этого мастера.
   — Ты уверен? — тихо спросил Лаврентий.
   — Голову даю на отсечение.
   Лаврентий молчал целую минуту, затем заговорил тяжелым голосом:
   — Что ж, в таком случае, больше я в твоих услугах не нуждаюсь, Моисеич. Что бы ты хотел получить в качестве гонорара?
   И царственным жестом он указал на картины, которые только что изучал Арнольд Моисеевич. Когда до того дошел смысл сказанного, он даже задрожал от волнения:
   — Позвольте, я не ослышался? Вы имеете в виду эти работы? Я что могу выбрать?
   — Можешь, можешь. Выбирай быстрее, а то у меня времени мало.
   — Тогда я безусловно возьму Прудкина! — звенящим от счастья голосом воскликнул Арнольд Моисеевич, и тут же схватил вожделенную работу. — Право, просто не знаю, как вас и благодарить, уважаемый Лаврентий Павлович. Это щедрый, я бы сказал, царский подарок. Дай вам бог крепкого здоровья. И вашей семье тоже.
   — Теперь ступай, — Лаврентий уже не смотрел на специалиста. Его взгляд был направлен за окно, где красовался забор.
   Арнольд Моисеевич, повторяя благодарственные слова и еще что-то о злодеях, которые загубили настоящий талант, но время пришло, все встало на свои места, настоящие ценности вновь имеют свою цену, и есть еще меценаты на бескрайних просторах земли русской и что-то еще схожее с предыдущим.
   — Что за чертовщина? — сказал Лаврентий, когда специалист по живописи ушел. — Где же тогда Дейнека?
   — А вдруг этот козел нас наколол? — сделал предположение Вентиль. — Может он ничего не шарит в картинах?
   — Ты что ли шаришь? — усмехнулся Лаврентий.
   — А что? Может и шарю. Я в зоне, знаешь, какие тату братанам делал!
   — Ой, не зли меня, Вентиль, не то убью! Что же теперь делать?
   — А ничего не делать. На хрен тебе этот Дейнека сдался? Вон у тебя сколько картин тут. На много тыщ.
   — Слушай, Вентиль, канай отсюда! От греха подальше.
   Вентиль обиженно замолчал и отошел от босса. Увидел, как рабочие стеклят окна в бассейне, подбежал к ним и стал указывать, кому что делать.
   — Кто бы мне объяснил, что происходит, — сказал Лаврентий. — Я уже ничего не понимаю. Хоть бы Багажник позвонил что ли?
   И тут мобильбник в его внутреннем кармане запел. Лаврентий взял его и поднес к уху:
   — Алло?
   — Лаврик?
   Звонил Багажник. Лаврентий оживился. Сей звонок показался ему добрым знаком.
   — Да это я, Багажник. Как там мои дочки?
   — Нормально. Отдыхают. Сейчас на завтрак прибудут. Хорошие у тебя девчонки. Ты не дрейфь, Лаврик, я их не обижу. Если конечно договоримся.
   — Договоримся.
   — Нет, с картинами ты меня круто кинул.
   — Я тебе их верну.
   Багажник засмеялся:
   — Конечно вернешь! Не просто вернешь, а еще просить будешь, чтобы я взял.
   — Не зарывайся, Багажник. Ты меня за горло не держишь.
   — Тебя нет, зато твоих дочерей обоих могу хоть сейчас поиметь.
   — Ладно, ладно, — Лаврентий сделал вид, что напуган. -Чего ты хочешь?
   — Я тебе уже сказал один раз. Повторять не собираюсь.
   — Хорошо, я сделаю, как ты просишь. Но тогда и у меня для тебя есть небольшое условие.
   — Не тебе ставить мне условия.
   — Не согласен. Мы с тобой совершаем сделку. Разве не так?
   — Хм, согласен.
   — А когда две стороны совершают сделку, то обе имеют право предъявлять условия сделки.
   — Хорошо, я тебя слушаю. Чего ты хочешь?
   — Ты отдаешь мне картину, которую отнял у Тихого и возвращаешь ее мне сегодня же. Дальше я сделаю чего ты хочешь, то есть в понедельник сам предложу Папаше твою кандидатуру. А в качестве гарантии мои девочки остаются у тебя до вторника. Давай, Багажник, соглашайся. Все выгоды на твоей стороне. Совершим обмен картинами в знак доброй воли. Мне твои картины не нужны. Тебя моя… может и нужна, я знаю, ты большой ценитель искусства, но все же верни. Картина дорога мне, как память о покойном друге.
   — Тогда понятно. А я то думал, с чего бы Лаврентию понадобилась эта мазня. Только я не врублюсь. Как я ее тебе верну, если ты все картины у меня экспроприировал?
   Лаврентий почувствовал, как у него екнуло сердце.
   — Я взял у тебя все твои картины, — осторожно сказал он. — Но моей среди них не было.
   — Как не было? Куда же она тогда девалась?
   — Так это я у тебя должен спросить! — Лаврентий недобро усмехнулся, затем секунду помолчал, и спросил: — Точно, ее у тебя нет?
   — Я за свой базар отвечаю.
   — Тогда, что выходит, она у меня?
   — Наверно.
   — Тогда скажи мне, что на ней изображено?
   — Дева Мария с младенцем. Копеечная копия. Надо совсем не иметь вкуса, чтобы такое покупать. Не пойму я все равно, чего ты так суетишься?
   — Дева Мария? — воскликнул Лаврентий. — Дева Мария?
   — С младенцем.
   Лаврентий задумался. Среди картин, взятых у Багажника, ни на одной не было изображено Девы Марии.
   — А какая на ней рама была?
   — Да ты че? Какая рама? Тихий ее в рулоне нес, в газету завернутую. Ты там шурани, может кто из твоих братков ее захерил.
   — Спасибо, Багажник, — неожиданно для себя поблагодарил соперника Лаврентий. — Ты тоже у себя повнимательнее посмотри. Может обнаружишь чего. Тогда сразу звони. Пока.
   — Погоди! — торопливо воскликнул Багажник.
   — Чего еще?
   — А ты дочерям своим ничего не передашь? Привет что ли?
   — Привет? А ну да, передай им привет.
   И Лаврентий отключил связь.
   — Дочери, дочери, — пробормотал он и задумался.
   Еще во время первого разговора Лаврентий подумал, что Багажник так шутит по идиотски. Однако он не их тех, кто повторяет одну шутку дважды. В самом начале разговора он специально сразу закинул удочку про дочерей. И Багажник не удивился, а потом еще и напомнил про них. Гм… Что же тогда это значит? Лаврентий стал думать и вот что надумал. К его противнику каким-то образом попали две шлюхи, видимо работали на его территории без спросу, и чтобы отмазаться, решили воспользоваться именем Лаврентия. Такое часто случается в криминальном мире. Каждый на кого-то ссылается, чтобы придать себе значимости. Но эти шлюхи решили сыграть по крупному и сказали Багажнику, что они не просто подстилки Лаврентия, а его дочери. Смело. Очень смело. За такое головы можно оторвать. Скорее всего он так и сделает. Потом. Пока же это ему очень даже на руку. Багажник держит этих дур у себя, и думает, что Лаврентий у него в руках. Это хорошо, когда кто-то думает, что ты у него в руках. Это лишний козырь в твоем рукаве. Возможен и другой вариант. Этих дур нанял сам Багажник, чтобы в понедельник заявить о том, что Лаврентий не может быть Вором в законе, потому что у него есть дочери. Впрочем, такой блеф слишком грязный и маловероятен. Папаша не такой дурак, чтобы так грубо водить его за нос. Тогда остается еще один вариант. Чтобы сбить с толку Багажника, девиц ему подсунули Казбек или Свят. Зачем? Бог их знает! Сбить с толку. И вообще, хрен с ними с этими девками! Есть дела поважнее. Лаврентий даже головой затряс, чтобы выбросить лишние мысли.
   — Собери братву, — приказал он Вентилю. — Всех, кто был на хате у Багажника. Через пять минут я выйду во двор.
   Через пять минут Лаврентий с грозным не обещающим ничего доброго лицом и в сопровождении Камаза и Вентиля вышел во двор. Там уже стояли все участники ночного рейда. Главарь обвел суровым взглядом обвел свою банду, пытаясь проникнуть в душу каждого. Бандиты, хотя и не знали, в чем дело, почему-то сразу почувствовали, что виноваты, и опустили в землю лица. Это еще более усилило подозрение Лаврентия.
   — Так, — тихо, но так, что его слышали все, сказал он, — значит, у пахана ссучить решили?
   Никто ничего не ответил.
   — Чего утухли, братки? — громко сказал Камаз. — Кто картину стибрил? Лучше сейчас скажите. Потом поздно будет.
   Среди братвы раздался тихий ропот. Никто не понимал о чем идет речь.