Страница:
— Окажите мне услугу, — просит следователь с запахом шоколада изо рта… Смешно.
— Скажите, где вы взяли металлический чемодан?
— Зачем?
— Мне так будет легче вам помочь. Следователь отшатывается. Я возвращаюсь попой на стул.
— Вы все равно не поверите. Я нашла его под водой. Вы все это уже слышали. Вытащила из руки мертвеца.
— Я так и думал. Прошу вас проехать со мной. Он встает, надевает очки, кепку с небольшим козырьком и ждет, пока я прилажу парик.
— Мы едем в то место, где я топилась?
— Нет. Мы едем в морг.
Полчаса непереносимой тряски в знакомом “козлике”. Поспелов сел рядом, а его помощник Петя — впереди, и всю дорогу мягкое бедро следователя толкалось в меня с родственной доверчивостью, а затылок оперуполномоченного напряженно маячил впереди, даже кончиками ушей демонстрируя недоверие.
В морге я поинтересовалась:
— Мы идем смотреть труп мужчины, у которого я забрала чемодан?
— Нет, — злорадно заметил Петя и вежливо пропустил меня вперед в двери анатомического отделения. — Мы идем смотреть труп Моны Кукулевской!
— Петя! — недовольно поморщился Поспелов.
— А что? Пусть не держит нас за дураков! Думает, если она подсунула свой паспорт убитой женщине…
— Замолчите, Петя, — тихо попросил следователь, и Петя замолчал.
— А мужчину тоже можете осмотреть, если хотите, — великодушно разрешил Поспелов.
— Не хочу! Я видела только перерезанное горло, голова была запрокинута назад, и это под водой!
— Ну и ладно, ну и хорошо. Посмотрим женщину. Прошу прощения за некоторые особенности состояния трупа.
— Это вы называете некоторыми особенностями?! — я отшатнулась от обожженного до сплошной красной лепешки лица. — Как это можно опознать?
— Некоторые отличительные черты, родимые пятна, шрамы… — бормочет следователь.
— Я не была близка с этой женщиной! Какие шрамы? Стойте, шрамы! Я знаю один шрам, — растопыриваю пальцы, соображая, на каком именно я видела трещину, похожую на разрез домика улитки.
— Должен заметить, — виновато потупился следователь, — что и руки находятся практически в том же состоянии, в которое убийца превратил лицо.
— Вероятно, чтобы затруднить опознание личности убитой, вы же понимаете! — влез Петя.
— А почему вы решили, что это труп… труп Моны Кукулевской? — интересуюсь я.
— По паспорту из сумочки! Здорово вы все провернули, да? Труп опознать невозможно, но по документам это и есть…
— Откройте руки, мы осмотрим пальцы получше, — перебивает его Поспелов.
Пальцы правой руки обожжены сильнее, особенно указательный и большой. Мизинец и безымянный пострадали меньше других. На левом указательном хорошо виден шрам.
— Да она все это подстроила! — не может успокоиться Петя, сверля меня пронзительным взглядом.
— Конечно, подстроила! — завожусь я. — Подсунула ей свой паспорт, потом убила, обезобразила лицо и руки, пришла опознавать и говорю, что это Марина Крайвец?!
— Откуда вы знаете, что это Марина Крайвец? — Поспелов сам закрывает простыней тело.
— В металлическом чемодане, который я вытащила из воды, — объясняю монотонно, стараясь не злиться, — я нашла паспорта, в одном из них, на имя Марины Крайвец, была фотография женщины на мосту, которая взяла мою одежду. А сквозь стекло поезда на перроне я видела ее ладони и запомнила шрам на левом пальце.
— К протоколу такое не пришьешь, — замечает Петя. — На перроне видела палец, не видела лица. На мосту — видела лицо, не видела палец со шрамом!
— Она мне сказала, что занималась любовью в поезде на стоянке, а потом выпрыгнула за вором, укравшим ее чемодан. Они дрались, женщина перерезала ему горло ножом, но потеряла чемодан. Она была в доме на Московской и откликнулась на имя Марина! Достаточно? Стойте! Я вспомнила! Она открыла сейф и достала оттуда пистолет, она его трогала! Она сказала, что из него недавно стреляли, возьмите этот пистолет и снимите отпечатки пальцев!
Следователь и оперуполномоченный посмотрели сначала друг на друга, потом — совсем уныло — на меня.
— Что?.. Она оставила в доме и другие отпечатки, но у Коли послеожоговый стресс, он с утра до вечера все убирает и моет, а пистолет надежно лежит в сейфе, тот самый, который эта женщина трогала! Что же вы стоите?!
— Спасибо за помощь. — Поспелов взял меня за плечи и вывел в коридор. — А теперь вы мне скажете, куда должны отвезти бильярдиста?
— Какого еще бильярдиста?! — взвыла я.
— Того самого, из багажника. Сегодня двадцать третье число.
Я осела по стене на пол и скорчилась, обхватив колени.
— Вы же мне все время врете! — укоризненно покачал головой Поспелов.
— Не правда. Не все время.
— Зачем вы влезли в это дело? Почему?
— Я никуда не влезала, я пошла топиться…
— Да знаю, знаю… Будьте же благоразумны, скажите, куда вы везете бильярдиста?
Зажимаю уши ладонями и крепко зажмуриваю глаза. Все. Меня нет. Я исчезла. Оглохла, онемела и ослепла. А потому, что достали!..
Следователь приседает рядом, бесцеремонно нащупывает мой подбородок и с силой приподнимает его. Пришлось открыть глаза.
— Вы очень упертая, — понимаю я по губам. — Не хотите разговаривать — не надо. Только поймите, ваша жизнь ничего не стоит, если Фундик взялся найти бильярдиста. Если он заказал его убить, то бильярдист будет мертв, что бы вы ни делали.
— Какой, к черту, Фундик?! — шепчу я в стекляшки очков. — Плевала я на бильярдиста! Пусть его убьют сто и один раз!
— Тогда какой ваш интерес в этом деле? — Поспелов встал с корточек, но продолжает стоять надо мной, наклонившись и упираясь руками в колени. Над верхней губой коричневый след “Сникерса”. — Я не понимаю вашего интереса! Что вы делаете в доме на Московской?
— Кормлю грудью младенца.
— Знаете, что сейчас делают мои люди в Москве? Они обыскивают вашу квартиру.
— Очень опасное и важное задание.
— Так, значит, обыск квартиры вас не волнует. Ладно. Они обыщут вашу дачу под Лобней.
— Если провалятся в прогнивший погреб в сарае, чур, я ни при чем!
— Очень хорошо. Значит, остаются гаражи жилого массива в Новых Черемушках. Ваш знакомый Дима Гольтц недавно купил там квартиру и место в подземном гараже. И что он туда поставил? Старенькую “Вольво”.
Стучу затылком в стену. Через шесть ударов вспоминаю житейскую мудрость Куоки-Лучары: “Если где-то случится что-то плохое и ты об этом узнаешь, будешь грустить, если где-то случится что-то плохое и ты об этом никогда не узнаешь, будешь счастлива всегда. Счастье — это когда ты не знаешь, как глухонемой учит петь слепых”.
— Да, — я смотрю снизу в лицо Поспелова, — это моя “Вольво”, она стоит в гараже Димы Гольтца, потому что у меня нет гаража. Ну и что?
— Мы обыщем вашу машину и квартиру Гольтца. Бедный Дима!..
— Что вы ищете, следователь?
— Металлический чемодан с тайником, монограммой и всякой интересной всячиной.
— Вам что, мало двух таких?
— А вот на эту тему я как раз и хотел поговорить. Так сказать, оказываю вам услугу. Почему вы забрали чемодан из руки мертвеца? А? Задумались! Невероятно! Вы прыгнули в воду топиться, если, конечно, вы за этим прыгнули. Тонете себе, замерзаете и вдруг видите человека под водой с перерезанным горлом. И вместо того чтобы от страха сразу же запаниковать и утонуть, вы вытаскиваете из мертвой руки чемодан и всплываете с ним! Почему?!
— Ну, почему, почему… Не помню, наверное, от любопытства.
— Да нет же, голубка моя, это у вас рефлекс сработал.
— Какой еще рефлекс?
— Рефлекс узнавания и удивления.
— Ничего не понимаю! — кричу я и встаю. — Вы что, не верите, что я пошла топиться?
— Верю, в этом все и дело. Я вам верю и поэтому сейчас вот тут, в Управлении дорожного движения, разговариваю с вами, а не в камере СИЗО, поймите же, наконец! Я верю, что вы пошли топиться. Я верю, что судьба сыграла с вами злую шутку, судьба иногда такое вытворяет, что трудно поверить, — вы встретили ограбленную женщину, а потом под водой увидели металлический чемодан. Вы его схватили, потому что… Ну?
Я отвожу глаза.
— Потому что он точно такой же, как ваш. Вы схватили его от удивления, рефлекторно. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать. А зачем вы пробрались в дом на Московской и сидите теперь там с упорством кормящей свиноматки, это я узнаю и без вашей помощи, можете не сомневаться. — Поспелов вытащил платок и вытер лоб, из чего я заключила, что беседа и для него оказалась слишком нервной. — Скажете, куда везете бильярдиста? — устало спросил он опять.
— Вы имеете в виду мужика в белом в багажнике?
— А что, у вас есть еще некая особь мужского пола, за исчезновение которой Фундик обещал свободу? Хотя я, к примеру, ему бы не поверил…
— Я еду в магазин за едой.
— Ладно, как хотите, но имейте в виду, Фундик найдет его.
— Мне плевать.
— Тогда ребята отвезут вас сейчас обратно.
— Куда это — обратно? — насторожилась я. — Мне яйца нужны, хлеб, овощи, молоко и…
— Обратно на дорогу! — повысил голос Поспелов.
Я потопталась, наблюдая, как следователь роется в карманах, чертыхается и вспоминает, что забыл свою рацию на столе в кабинете “13 роты”.
— Я хотела вам сказать…
— Да! — дернулся он, поправляя дужку очков. Слишком обрадовался, так можно все дело испортить.
— Ничего особенного, но… Мне почему-то кажется, что этот Фунтик… В общем…
Он стискивает руки, уговаривая их не вцепиться в меня. Ладно, не буду злить следователя в шоколаде.
— Мне кажется, что в доме на Московской сейчас ищут не этого ненормального из багажника, а чемодан, который мы…
— Который вы с мальчишкой откопали в гараже. И что?! — нервы следователя сдают, от крика он краснеет.
— Там были баночки от крема, в которых оказался подозрительный порошок. Не перебивайте! Это похоже на пепел, я уже видела такой. Мне кажется, что этот Фунтик…
— Фундик!
— Ну да, что он пойдет в дом, чтобы забрать именно эти банки. Потому что это может быть смесью для странствующих душ, такой же, какую готовит Куока-Лучара. Растертый в порошок иглобрюх, засушенная слизь какой-то ящерицы и жженые кости последнего из потерявшихся. Не надо так смотреть, я не сбрендила, Куока могла оживлять мертвецов, вот и все, что я хотела сказать.
— Этим порошком оживляют мертвецов? — ничего не понимает Поспелов.
— Куока говорила, что можно вернуть только того потерявшегося, который сам попросил запутать дорогу.
Поспелов задумчиво кивает. Пока он не стал выяснять, в каком психдиспансере я состою на учете, спешу объяснить:
— Это значит, что можно оживить только того мертвеца, который сам захотел стать мертвым. Тот, кто сам хотел стать мертвым, вдыхал порошок и умирал.
— Зачем?
— О, это очень сложно, это почти непереводимо, это тамошний фольклор и сказки ужасов в одном флаконе, то есть… в одной баночке, я хотела сказать.
— Моника, мы сейчас пойдем с вами…
— Называйте меня Моной.
— Хорошо. Мы все равно сейчас пойдем с вами на улицу, сядем на лавочку, и вы все подробно объясните. Здесь странно пахнет, чувствуете?
— Конечно, чувствую, вы же притащили меня в морг!
На улице дует холодный ветер и накрапывает совсем слабый дождик-ребенок.
— Хочу сразу предупредить, что не знаю, зачем некоторые негры и потомки испанцев вдруг, проснувшись утром в погожий солнечный день — а там всегда солнце, — решают к ночи умереть на некоторое время, а потом вернуться в мир живых. Куока-Лучара потомственная колдунья, она умеет выполнять подобные просьбы.
— Вы что, рассказываете мне о зомби? — Поспелов так изумился, что перестал вытирать своим носовым платком мокрую лавочку.
— Ну да, вроде того… Холодно как…
Слегка подпрыгивая, перехожу на ускоренный ритм объяснения:
— Куока готовит смесь, дает ее вдохнуть, и человек умирает. Потом она находит его уже после смерти и всякими разными заклинаниями вызывает целую компанию духов, которые решают, вернуть странника или нет. Если духи разрешают его вернуть, Куока пляшет танец радости и мочится на лицо странника. Если духи против, странник становится последним из потерявшихся, и Куока собирает его кости после сожжения, чтобы дать возможность другим желающим постранствовать в смерти. Все. Я не буду садиться на эту лавочку, перестаньте ее промокать. Я замерзла, и ребенка уже пора кормить.
— И вы думаете, — шмыгает носом Поспелов, — что агент Фундик придет в дом за баночками с порошком для зомби?
— Конечно. Это единственное доказательство того, что его подопечная Мадлена занималась тем же, что и креолка Куока.
— А как он узнал, что вы их нашли?
— А как вы узнали, что мы откопали чемодан в гараже? Прослушал, наверняка. Он уже был в доме, искал коробку с сушеными фугу, это настолько важно для этого человека, что он даже слегка попортил фотогеничную мордочку мальчика Коли, ткнув ею в газовую горелку. Если он тогда обыскивал подвал, то видел первый чемодан и понял, что это не принадлежит Мадлене. Наверняка захочет осмотреть второй, который мы с Колей нашли в…
— Хотите, я стану на колени? — вдруг рыдающим голосом произнес Поспелов и двинулся ко мне.
— Что это с вами? — я на всякий случай отпрыгнула подальше.
— Скажите, сколько должно быть этих чемоданов? Ну что вам стоит, а?
— Понятия не имею!
— Злая вы, — резко сменил тон следователь. — А я, дурак, на старости лет самым нелепым образом вдруг проникся…
— В чемодане еще был мобильный телефон, вот, возьмите. — Я протягиваю скомканную бумажку, которую у двери “13 роты” уже приготовилась выбросить в урну.
— Что это?
— Номера последних входящих и исходящих звонков за последние сутки до отключения телефона.
— Очень любезно с вашей стороны, какая забота! Вы думаете, что агент Фундик пришел за баночками и телефоном, чтобы посмотреть последние звонки?..
— Не знаю. Но звонки на всякий случай я стерла. Даже не хочу думать, что ваш Фундик сделает за это с обгоревшим Колей.
РАЗОЧАРОВАНИЕ
УДИВЛЕНИЕ
— Скажите, где вы взяли металлический чемодан?
— Зачем?
— Мне так будет легче вам помочь. Следователь отшатывается. Я возвращаюсь попой на стул.
— Вы все равно не поверите. Я нашла его под водой. Вы все это уже слышали. Вытащила из руки мертвеца.
— Я так и думал. Прошу вас проехать со мной. Он встает, надевает очки, кепку с небольшим козырьком и ждет, пока я прилажу парик.
— Мы едем в то место, где я топилась?
— Нет. Мы едем в морг.
Полчаса непереносимой тряски в знакомом “козлике”. Поспелов сел рядом, а его помощник Петя — впереди, и всю дорогу мягкое бедро следователя толкалось в меня с родственной доверчивостью, а затылок оперуполномоченного напряженно маячил впереди, даже кончиками ушей демонстрируя недоверие.
В морге я поинтересовалась:
— Мы идем смотреть труп мужчины, у которого я забрала чемодан?
— Нет, — злорадно заметил Петя и вежливо пропустил меня вперед в двери анатомического отделения. — Мы идем смотреть труп Моны Кукулевской!
— Петя! — недовольно поморщился Поспелов.
— А что? Пусть не держит нас за дураков! Думает, если она подсунула свой паспорт убитой женщине…
— Замолчите, Петя, — тихо попросил следователь, и Петя замолчал.
— А мужчину тоже можете осмотреть, если хотите, — великодушно разрешил Поспелов.
— Не хочу! Я видела только перерезанное горло, голова была запрокинута назад, и это под водой!
— Ну и ладно, ну и хорошо. Посмотрим женщину. Прошу прощения за некоторые особенности состояния трупа.
— Это вы называете некоторыми особенностями?! — я отшатнулась от обожженного до сплошной красной лепешки лица. — Как это можно опознать?
— Некоторые отличительные черты, родимые пятна, шрамы… — бормочет следователь.
— Я не была близка с этой женщиной! Какие шрамы? Стойте, шрамы! Я знаю один шрам, — растопыриваю пальцы, соображая, на каком именно я видела трещину, похожую на разрез домика улитки.
— Должен заметить, — виновато потупился следователь, — что и руки находятся практически в том же состоянии, в которое убийца превратил лицо.
— Вероятно, чтобы затруднить опознание личности убитой, вы же понимаете! — влез Петя.
— А почему вы решили, что это труп… труп Моны Кукулевской? — интересуюсь я.
— По паспорту из сумочки! Здорово вы все провернули, да? Труп опознать невозможно, но по документам это и есть…
— Откройте руки, мы осмотрим пальцы получше, — перебивает его Поспелов.
Пальцы правой руки обожжены сильнее, особенно указательный и большой. Мизинец и безымянный пострадали меньше других. На левом указательном хорошо виден шрам.
— Да она все это подстроила! — не может успокоиться Петя, сверля меня пронзительным взглядом.
— Конечно, подстроила! — завожусь я. — Подсунула ей свой паспорт, потом убила, обезобразила лицо и руки, пришла опознавать и говорю, что это Марина Крайвец?!
— Откуда вы знаете, что это Марина Крайвец? — Поспелов сам закрывает простыней тело.
— В металлическом чемодане, который я вытащила из воды, — объясняю монотонно, стараясь не злиться, — я нашла паспорта, в одном из них, на имя Марины Крайвец, была фотография женщины на мосту, которая взяла мою одежду. А сквозь стекло поезда на перроне я видела ее ладони и запомнила шрам на левом пальце.
— К протоколу такое не пришьешь, — замечает Петя. — На перроне видела палец, не видела лица. На мосту — видела лицо, не видела палец со шрамом!
— Она мне сказала, что занималась любовью в поезде на стоянке, а потом выпрыгнула за вором, укравшим ее чемодан. Они дрались, женщина перерезала ему горло ножом, но потеряла чемодан. Она была в доме на Московской и откликнулась на имя Марина! Достаточно? Стойте! Я вспомнила! Она открыла сейф и достала оттуда пистолет, она его трогала! Она сказала, что из него недавно стреляли, возьмите этот пистолет и снимите отпечатки пальцев!
Следователь и оперуполномоченный посмотрели сначала друг на друга, потом — совсем уныло — на меня.
— Что?.. Она оставила в доме и другие отпечатки, но у Коли послеожоговый стресс, он с утра до вечера все убирает и моет, а пистолет надежно лежит в сейфе, тот самый, который эта женщина трогала! Что же вы стоите?!
— Спасибо за помощь. — Поспелов взял меня за плечи и вывел в коридор. — А теперь вы мне скажете, куда должны отвезти бильярдиста?
— Какого еще бильярдиста?! — взвыла я.
— Того самого, из багажника. Сегодня двадцать третье число.
Я осела по стене на пол и скорчилась, обхватив колени.
— Вы же мне все время врете! — укоризненно покачал головой Поспелов.
— Не правда. Не все время.
— Зачем вы влезли в это дело? Почему?
— Я никуда не влезала, я пошла топиться…
— Да знаю, знаю… Будьте же благоразумны, скажите, куда вы везете бильярдиста?
Зажимаю уши ладонями и крепко зажмуриваю глаза. Все. Меня нет. Я исчезла. Оглохла, онемела и ослепла. А потому, что достали!..
Следователь приседает рядом, бесцеремонно нащупывает мой подбородок и с силой приподнимает его. Пришлось открыть глаза.
— Вы очень упертая, — понимаю я по губам. — Не хотите разговаривать — не надо. Только поймите, ваша жизнь ничего не стоит, если Фундик взялся найти бильярдиста. Если он заказал его убить, то бильярдист будет мертв, что бы вы ни делали.
— Какой, к черту, Фундик?! — шепчу я в стекляшки очков. — Плевала я на бильярдиста! Пусть его убьют сто и один раз!
— Тогда какой ваш интерес в этом деле? — Поспелов встал с корточек, но продолжает стоять надо мной, наклонившись и упираясь руками в колени. Над верхней губой коричневый след “Сникерса”. — Я не понимаю вашего интереса! Что вы делаете в доме на Московской?
— Кормлю грудью младенца.
— Знаете, что сейчас делают мои люди в Москве? Они обыскивают вашу квартиру.
— Очень опасное и важное задание.
— Так, значит, обыск квартиры вас не волнует. Ладно. Они обыщут вашу дачу под Лобней.
— Если провалятся в прогнивший погреб в сарае, чур, я ни при чем!
— Очень хорошо. Значит, остаются гаражи жилого массива в Новых Черемушках. Ваш знакомый Дима Гольтц недавно купил там квартиру и место в подземном гараже. И что он туда поставил? Старенькую “Вольво”.
Стучу затылком в стену. Через шесть ударов вспоминаю житейскую мудрость Куоки-Лучары: “Если где-то случится что-то плохое и ты об этом узнаешь, будешь грустить, если где-то случится что-то плохое и ты об этом никогда не узнаешь, будешь счастлива всегда. Счастье — это когда ты не знаешь, как глухонемой учит петь слепых”.
— Да, — я смотрю снизу в лицо Поспелова, — это моя “Вольво”, она стоит в гараже Димы Гольтца, потому что у меня нет гаража. Ну и что?
— Мы обыщем вашу машину и квартиру Гольтца. Бедный Дима!..
— Что вы ищете, следователь?
— Металлический чемодан с тайником, монограммой и всякой интересной всячиной.
— Вам что, мало двух таких?
— А вот на эту тему я как раз и хотел поговорить. Так сказать, оказываю вам услугу. Почему вы забрали чемодан из руки мертвеца? А? Задумались! Невероятно! Вы прыгнули в воду топиться, если, конечно, вы за этим прыгнули. Тонете себе, замерзаете и вдруг видите человека под водой с перерезанным горлом. И вместо того чтобы от страха сразу же запаниковать и утонуть, вы вытаскиваете из мертвой руки чемодан и всплываете с ним! Почему?!
— Ну, почему, почему… Не помню, наверное, от любопытства.
— Да нет же, голубка моя, это у вас рефлекс сработал.
— Какой еще рефлекс?
— Рефлекс узнавания и удивления.
— Ничего не понимаю! — кричу я и встаю. — Вы что, не верите, что я пошла топиться?
— Верю, в этом все и дело. Я вам верю и поэтому сейчас вот тут, в Управлении дорожного движения, разговариваю с вами, а не в камере СИЗО, поймите же, наконец! Я верю, что вы пошли топиться. Я верю, что судьба сыграла с вами злую шутку, судьба иногда такое вытворяет, что трудно поверить, — вы встретили ограбленную женщину, а потом под водой увидели металлический чемодан. Вы его схватили, потому что… Ну?
Я отвожу глаза.
— Потому что он точно такой же, как ваш. Вы схватили его от удивления, рефлекторно. Вот, собственно, и все, что я хотел вам сказать. А зачем вы пробрались в дом на Московской и сидите теперь там с упорством кормящей свиноматки, это я узнаю и без вашей помощи, можете не сомневаться. — Поспелов вытащил платок и вытер лоб, из чего я заключила, что беседа и для него оказалась слишком нервной. — Скажете, куда везете бильярдиста? — устало спросил он опять.
— Вы имеете в виду мужика в белом в багажнике?
— А что, у вас есть еще некая особь мужского пола, за исчезновение которой Фундик обещал свободу? Хотя я, к примеру, ему бы не поверил…
— Я еду в магазин за едой.
— Ладно, как хотите, но имейте в виду, Фундик найдет его.
— Мне плевать.
— Тогда ребята отвезут вас сейчас обратно.
— Куда это — обратно? — насторожилась я. — Мне яйца нужны, хлеб, овощи, молоко и…
— Обратно на дорогу! — повысил голос Поспелов.
Я потопталась, наблюдая, как следователь роется в карманах, чертыхается и вспоминает, что забыл свою рацию на столе в кабинете “13 роты”.
— Я хотела вам сказать…
— Да! — дернулся он, поправляя дужку очков. Слишком обрадовался, так можно все дело испортить.
— Ничего особенного, но… Мне почему-то кажется, что этот Фунтик… В общем…
Он стискивает руки, уговаривая их не вцепиться в меня. Ладно, не буду злить следователя в шоколаде.
— Мне кажется, что в доме на Московской сейчас ищут не этого ненормального из багажника, а чемодан, который мы…
— Который вы с мальчишкой откопали в гараже. И что?! — нервы следователя сдают, от крика он краснеет.
— Там были баночки от крема, в которых оказался подозрительный порошок. Не перебивайте! Это похоже на пепел, я уже видела такой. Мне кажется, что этот Фунтик…
— Фундик!
— Ну да, что он пойдет в дом, чтобы забрать именно эти банки. Потому что это может быть смесью для странствующих душ, такой же, какую готовит Куока-Лучара. Растертый в порошок иглобрюх, засушенная слизь какой-то ящерицы и жженые кости последнего из потерявшихся. Не надо так смотреть, я не сбрендила, Куока могла оживлять мертвецов, вот и все, что я хотела сказать.
— Этим порошком оживляют мертвецов? — ничего не понимает Поспелов.
— Куока говорила, что можно вернуть только того потерявшегося, который сам попросил запутать дорогу.
Поспелов задумчиво кивает. Пока он не стал выяснять, в каком психдиспансере я состою на учете, спешу объяснить:
— Это значит, что можно оживить только того мертвеца, который сам захотел стать мертвым. Тот, кто сам хотел стать мертвым, вдыхал порошок и умирал.
— Зачем?
— О, это очень сложно, это почти непереводимо, это тамошний фольклор и сказки ужасов в одном флаконе, то есть… в одной баночке, я хотела сказать.
— Моника, мы сейчас пойдем с вами…
— Называйте меня Моной.
— Хорошо. Мы все равно сейчас пойдем с вами на улицу, сядем на лавочку, и вы все подробно объясните. Здесь странно пахнет, чувствуете?
— Конечно, чувствую, вы же притащили меня в морг!
На улице дует холодный ветер и накрапывает совсем слабый дождик-ребенок.
— Хочу сразу предупредить, что не знаю, зачем некоторые негры и потомки испанцев вдруг, проснувшись утром в погожий солнечный день — а там всегда солнце, — решают к ночи умереть на некоторое время, а потом вернуться в мир живых. Куока-Лучара потомственная колдунья, она умеет выполнять подобные просьбы.
— Вы что, рассказываете мне о зомби? — Поспелов так изумился, что перестал вытирать своим носовым платком мокрую лавочку.
— Ну да, вроде того… Холодно как…
Слегка подпрыгивая, перехожу на ускоренный ритм объяснения:
— Куока готовит смесь, дает ее вдохнуть, и человек умирает. Потом она находит его уже после смерти и всякими разными заклинаниями вызывает целую компанию духов, которые решают, вернуть странника или нет. Если духи разрешают его вернуть, Куока пляшет танец радости и мочится на лицо странника. Если духи против, странник становится последним из потерявшихся, и Куока собирает его кости после сожжения, чтобы дать возможность другим желающим постранствовать в смерти. Все. Я не буду садиться на эту лавочку, перестаньте ее промокать. Я замерзла, и ребенка уже пора кормить.
— И вы думаете, — шмыгает носом Поспелов, — что агент Фундик придет в дом за баночками с порошком для зомби?
— Конечно. Это единственное доказательство того, что его подопечная Мадлена занималась тем же, что и креолка Куока.
— А как он узнал, что вы их нашли?
— А как вы узнали, что мы откопали чемодан в гараже? Прослушал, наверняка. Он уже был в доме, искал коробку с сушеными фугу, это настолько важно для этого человека, что он даже слегка попортил фотогеничную мордочку мальчика Коли, ткнув ею в газовую горелку. Если он тогда обыскивал подвал, то видел первый чемодан и понял, что это не принадлежит Мадлене. Наверняка захочет осмотреть второй, который мы с Колей нашли в…
— Хотите, я стану на колени? — вдруг рыдающим голосом произнес Поспелов и двинулся ко мне.
— Что это с вами? — я на всякий случай отпрыгнула подальше.
— Скажите, сколько должно быть этих чемоданов? Ну что вам стоит, а?
— Понятия не имею!
— Злая вы, — резко сменил тон следователь. — А я, дурак, на старости лет самым нелепым образом вдруг проникся…
— В чемодане еще был мобильный телефон, вот, возьмите. — Я протягиваю скомканную бумажку, которую у двери “13 роты” уже приготовилась выбросить в урну.
— Что это?
— Номера последних входящих и исходящих звонков за последние сутки до отключения телефона.
— Очень любезно с вашей стороны, какая забота! Вы думаете, что агент Фундик пришел за баночками и телефоном, чтобы посмотреть последние звонки?..
— Не знаю. Но звонки на всякий случай я стерла. Даже не хочу думать, что ваш Фундик сделает за это с обгоревшим Колей.
РАЗОЧАРОВАНИЕ
“Молоко — 4 пакета по 1 л, 3, 5%, йогурт — коробка из 24 шт., коктейль шок. — 1 л, кефир — 3 л;
Хлеб — 3 батона белого и 2 черного, булки сдобные — 4 шт., сухари с изюмом — 0, 5 кг, печенье — 4 пачки;
Рыба — нарезка семги — 6 упаковок по 300 г, мороженая треска — 4, 5 кг, сельдь в банках — 2 шт.;
Крупы — манка, гречка, овес — всего 4 кг;
Соки — в ассортименте — 6 пакетов по 1 л;
Сыр — в ассортименте — 2 кг;
Масло подсоли. — 2 л;
Яйца — 6 десятков;
Мороженое — в ассортименте — 2 кг;
Фрукты — бананы, яблоки, апельсины, киви, курага — всего 8 кг; ананасы — 3 шт.;
Овощи — цветная капуста, огурцы, морковь, свекла, лук — всего 8 кг; авокадо — 5 шт.
Торговая точка № 1345 по ул…. регистрация: …. владелец: …
Опись составлена через шесть минут после оплаты, чек №… (прилагается копия), дежурный продавец (паспорт номер, серия…) подтверждает наличие мужчины в багажнике машины наблюдаемой.
Покупки осуществлялись в течение 40 мин., подозрительных контактов не наблюдалось”.
Поспелов прочел перечень три раза. Уныло набрал номер телефона и поинтересовался в трубку:
— А что, авокадо — это овощ?
— Так точно!
— И как он… в смысле на вкус?
— Гадость, гражданин следователь! Редька куда забористее будет.
Хлеб — 3 батона белого и 2 черного, булки сдобные — 4 шт., сухари с изюмом — 0, 5 кг, печенье — 4 пачки;
Рыба — нарезка семги — 6 упаковок по 300 г, мороженая треска — 4, 5 кг, сельдь в банках — 2 шт.;
Крупы — манка, гречка, овес — всего 4 кг;
Соки — в ассортименте — 6 пакетов по 1 л;
Сыр — в ассортименте — 2 кг;
Масло подсоли. — 2 л;
Яйца — 6 десятков;
Мороженое — в ассортименте — 2 кг;
Фрукты — бананы, яблоки, апельсины, киви, курага — всего 8 кг; ананасы — 3 шт.;
Овощи — цветная капуста, огурцы, морковь, свекла, лук — всего 8 кг; авокадо — 5 шт.
Торговая точка № 1345 по ул…. регистрация: …. владелец: …
Опись составлена через шесть минут после оплаты, чек №… (прилагается копия), дежурный продавец (паспорт номер, серия…) подтверждает наличие мужчины в багажнике машины наблюдаемой.
Покупки осуществлялись в течение 40 мин., подозрительных контактов не наблюдалось”.
Поспелов прочел перечень три раза. Уныло набрал номер телефона и поинтересовался в трубку:
— А что, авокадо — это овощ?
— Так точно!
— И как он… в смысле на вкус?
— Гадость, гражданин следователь! Редька куда забористее будет.
УДИВЛЕНИЕ
Я затарилась на славу. Продавец небольшого супермаркета лично сопроводил меня к автомобилю, дребезжа тележкой на колесиках. Пока я закидывала пакеты на заднее сиденье, он открыл багажник, чтобы поставить туда пару коробок.
Постоял, подумал и закрыл. Осторожно тронул меня за рукав.
— У вас в багажнике лежит мужчина.
— Что? А, да. Не обращайте внимания. Можете поставить на него коробки.
— Выдумаете?..
— Я уверена! И чем тяжелей, тем лучше!
— Коробки не поместятся.
— Тогда просто вывалите сверху пакеты с молоком и соками!
Продавец тоскливо огляделся, опять открыл багажник и посмотрел туда с сочувствием.
— Ананас? — поинтересовался он неуверенно.
— Под спину ему ананас!
— Апельсины?..
— Апельсины нежные, тащите сюда. Эй, куда же вы, возьмите чаевые!
Подъехав к дому, я несколько минут стояла у ворот, осматриваясь и прислушиваясь. Осторожно въехала в гараж. Там — тихо, следов глубоких раскопок не наблюдается, в мастерской два металлических чемодана аккуратно стоят рядышком, повторяя друг друга, как близнецы с одного конвейера.
Крадучись, поднимаюсь по лестнице. В кухне ужасный беспорядок. Особенно мне не понравилось выпотрошенное на пол мусорное ведро. Иду к вешалке, заглядываю в тумбочку для обуви. Коробка затаилась за женскими ботинками, нахожу ее рукой на ощупь и, уже успокоившись, оглядываюсь. Где же Коля?
Задержав на всякий случай дыхание, открываю дверь ванной на первом этаже. Все в порядке, если не считать, что эмаль в ванне стала шелушиться и отваливаться.
Коля с детьми обнаружился в кабинете. Он сидит на белой шкуре, согнув расставленные ноги и обхватив ими детей. У девочки в руках штопор, которым она сосредоточенно ковыряет гипс, мальчик, естественно, лежит, смотрит в потолок и делает судорожные движения руками, словно хочет взлететь.
— Где ты была? — с надрывом в голосе интересуется Коля и содрогается, как от озноба.
— Я ездила в магазин, ты что, забыл?
— Ты не поверишь, — опять содрогается всем телом Коля и потом еще дергает левой стороной лица, — он опять пришел! Сантехник в противогазе, которого мы выбросили на дорогу, и с ним еще два человека. — Нервное подергивание левой стороной лица.
Почему он все время дергается? Может быть, в этот раз для контраста хищный сантехник засунул Колю в холодильник?..
— Давай я покормлю маленького, ты посидишь рядом и все спокойно расскажешь.
— Я его уже покормил.
— ?..
— Я нашел соски для бутылочек, проткнул их горячей иголкой, развел смесь и покормил маленького. Что смотришь? А чего ты хотела? Чтобы я сходил с ума от его крика? Откуда я знаю, может, сегодня ты для развлечения нырнула в канализационный люк?! Тебя не было три часа! Надо мной всячески изгалялись, а тебя не было!
— Изгалялись?
— Морально! Он не посмел при свидетелях обжигать мне лицо, я старался не оставаться с ним наедине!
— У ребенка от искусственного питания будет запор!
— Никакого запора! Он закакал двоих секретных Агентов!
— ?..
— Да, представь себе, эти Джеймсы Бонды стали изображать сочувствие, когда я взял ребенка за ногу и подвесил вниз головой. Они умоляли меня дать им его подержать!
— За… зачем ты подвесил ребенка за ногу?!
— Я так им угрожал! Как только увидел сантехника, сразу же подвесил ребенка и сказал, что уроню, если они приблизятся ко мне на расстояние меньше полутора метров. Малышу понравилось, клянусь! Первый раз услышал, как этот ребенок смеется! Я два раза дергал рукой, изображая, что сейчас его выроню, и заставил сантехника признаться в садизме. Он чуть не вывернулся наизнанку, побелел и совсем затух глазами, но признался в присутствии своих коллег, что совал меня мордой в горелку! Тогда один говорит — “Напишешь рапорт!”, а сантехник — “Слушаюсь!”, а сам весь белый от злобы, тогда я отдал ребенка, и он сразу же и обкакал одного! Это была умора, честное слово, ты бы видела, как сочно смотрится желтый понос на светлосером шерстяном пиджаке!
— Ты в порядке? Почему ты все время трясешься?
— Тогда он говорит другому, подержи, говорит, ребенка, я пойду отмываться. А Эмиль не будь дурак, как только его передали, пустил еще одну струю! А ты говоришь, запор…
— Я ничего не понимаю, какой Эмиль?!
— Мальчика так зовут — Емеля. Понятно? По-иностранному будет Эмиль. Они ко мне пристали, приказали перечислить с фамилиями и по имени-отчеству всех находящихся в доме. Для протокола. Пришлось соображать на ходу. Ксения Антоновна Сидоркина и Емельян Антонович Сидоркин! — Коля показывает пальцем на детей в ногах, содрогается и заходится в беззвучном хохоте. — А тебя знаешь как зовут? Мона Лиза да Винчи!
— Что, так и записали? — Я присаживаюсь рядом с Колей и трогаю его лоб.
— А-а-а! Знаешь, как записали? “Монализа Давинчина”. Вот так! Я же совершенно не в курсе, как тебя зовут!
— Коля! — трясу я его. — Что им было надо?
— А хрен его знает! Сантехник зубы сцепил и цедит так, с угрозой в голосе, где, говорит, бильярдист? А я говорю двоим обкаканным, свидетелями, говорю, будете, опять он ко мне пристает с непонятными вопросами! То коробочку ему какую-то подавай, то бильярдиста! Если это статуя такая, пусть сам ищет, я уже ученый, один раз хотел помочь по доброте душевной, теперь заплатите за пластическую операцию по пересадке кожи! А что, хорошо сказал… А они, между прочим, сразу же пошли в гараж, вот так! И телефончик, который мы столько искали, конфисковали. А потом спрашивают: “Куда могла поехать гражданка Давинчина?” О, тут я себя не сдерживал! Это, говорю, такая непредсказуемая женщина! Она могла запросто запрыгнуть на ходу в бензовоз или мусоросборник, или залезть в канализационный люк, или нырнуть вместе с машиной с моста в воду! Но мне на это, говорю, теперь совершенно наплевать, потому что Емельян Антонович Сидоркин отлично сосет смесь из бутылочки.
— Почему ты так сказал?!
— Как?
— Почему — с моста в воду?!
— Мона Лиза, ты у нас такая экстремалка…
— Ты что, пил? — я обнаруживаю на письменном столе открытую бутылку виски.
— Я — нет. Мне Ляля говорила, что таблетки нельзя мешать со спиртным. Это секретные агенты определяли, не отравленные ли напитки в баре дяди Антона. Они нашли его потайной бар…
— Таблетки?..
— Ну да. Чтобы от возмущения у меня не началось бешенство, я принял успокоительное.
Коля решительно встает, включает музыкальный центр и начинает, покачиваясь из стороны в сторону, показательно раздеваться. Собственно, показательным раздеванием это назвать сложно, потому что на его загипсованную ногу налезают только спортивные шаровары или трусы семейного пошива (в них он и проводит почти все время), а джинсы — только с разодранной до промежности штаниной. Сейчас, кроме трусов, Коля может еще артистично стащить с себя футболку, но даже если он будет делать это в замедленном до состояния невесомости ритме, больше трех минут на это не уйдет. Сюша встала и начала пританцовывать рядом.
— Где ты взял таблетки? — насторожилась я.
— В заветном чемоданчике тети Ляли!
Я не верю. Я бегу вниз по ступенькам в мастерскую. Открываю один чемодан, другой…
Обыскивающие забрали баночки с пеплом и один из пузырьков. Коля сожрал две таблетки “экстези”. С отчаянием верчу разорванную упаковку. Вот здесь стоял пузырек, я помню…
Присев на корточки, я обхватываю голову ладонями, покачиваюсь и вспоминаю… вспоминаю…
Вспомнила.
В пузырьке был аммоний.
Поднимаюсь наверх. Коля перешел в гостиную, включил там музыку, залез на большой обеденный стол и топчется, виляя бедрами. Голый. Если не считать заветного гипса.
— Слезай, нам нужно поговорить.
— Не слезу! Я могу так делать три часа подряд!
— Подумаешь, я могу стоять двадцать минут на голове!
— А я…
— Слезай.
— Сантехник сказал, что, если в телефоне ковырялись, он натянет кожу с моей задницы на лоб… Нет, на нос… Забыл. Так как?
— Что — как?
— Ты хорошо поковырялась в телефоне?
— Хорошо.
— Бедная моя задница. Запрыгивай на стол, потанцуем.
— Коля, ты почти инвалид!
— Да. Зато у меня на тебя не стоит.
— Расскажи поподробней. На кого у тебя стоит, что ты любишь из еды, кто тебя обижал в детстве, — я приглушаю музыку.
— Это тоже все нужно для дела? Для тех, кто нас подслушивает?
— Нет, это нужно мне.
— Я в детстве был примерным мальчиком, примерным сыном и отличником, и так далее. Смотри, смотри, какая у меня боковая мышца живота, а?
Подняв руки над головой, Коля втягивает живот.
— Широчайшая мышца спины у меня не очень, — Коля повернулся боком и тычет себе пальцем чуть ниже подмышки. — Но трицепс! Ты только посмотри, какой трицепс! — теперь он согнул руку в локте и трясет кулаком.
Я смотрю на кулак, а, оказывается, нужно восторгаться вздутием пониже плеча.
— Ты ее знала, да?
— Кого?
— Ты знала Лялю, я понял, когда показывал фотографию. Ты одна из восемнадцати?
— Ничего не понимаю. Слезь.
— Не слезу. У Ляли было сорок два с половиной мужчины и восемнадцать женщин, — Коля задумчиво шлепает себя вялым членом по животу.
— А половина — это был ты?
— Нет. Так она отзывалась о муже.
— Сорок два и восемнадцать, — я считаю в уме, — это будет шестьдесят. Если речь идет о сексуальных партнерах, то твою тетушку можно назвать просто бешеной.
— Она не бешеная. Она любила жизнь.
— Она любила смерть, — уточняю я.
— Значит, ты ее знала, — кивает Коля и осторожно сползает со стола.
— Гаитянка Куока называла таких женщин моракусами.
— Гаитянка? И она тоже?..
— Я думаю, да. Моракуса — это такой вариант ведьмы, которая уверена, что смерть очищает. Немножко смерти никогда не помешает. Можно умереть в определенном месте, например, в холодной пещере Сунди, тогда твоя кожа через сорок восемь часов влажного холода и сна очистится и станет нежной, как у ребенка.
Постоял, подумал и закрыл. Осторожно тронул меня за рукав.
— У вас в багажнике лежит мужчина.
— Что? А, да. Не обращайте внимания. Можете поставить на него коробки.
— Выдумаете?..
— Я уверена! И чем тяжелей, тем лучше!
— Коробки не поместятся.
— Тогда просто вывалите сверху пакеты с молоком и соками!
Продавец тоскливо огляделся, опять открыл багажник и посмотрел туда с сочувствием.
— Ананас? — поинтересовался он неуверенно.
— Под спину ему ананас!
— Апельсины?..
— Апельсины нежные, тащите сюда. Эй, куда же вы, возьмите чаевые!
Подъехав к дому, я несколько минут стояла у ворот, осматриваясь и прислушиваясь. Осторожно въехала в гараж. Там — тихо, следов глубоких раскопок не наблюдается, в мастерской два металлических чемодана аккуратно стоят рядышком, повторяя друг друга, как близнецы с одного конвейера.
Крадучись, поднимаюсь по лестнице. В кухне ужасный беспорядок. Особенно мне не понравилось выпотрошенное на пол мусорное ведро. Иду к вешалке, заглядываю в тумбочку для обуви. Коробка затаилась за женскими ботинками, нахожу ее рукой на ощупь и, уже успокоившись, оглядываюсь. Где же Коля?
Задержав на всякий случай дыхание, открываю дверь ванной на первом этаже. Все в порядке, если не считать, что эмаль в ванне стала шелушиться и отваливаться.
Коля с детьми обнаружился в кабинете. Он сидит на белой шкуре, согнув расставленные ноги и обхватив ими детей. У девочки в руках штопор, которым она сосредоточенно ковыряет гипс, мальчик, естественно, лежит, смотрит в потолок и делает судорожные движения руками, словно хочет взлететь.
— Где ты была? — с надрывом в голосе интересуется Коля и содрогается, как от озноба.
— Я ездила в магазин, ты что, забыл?
— Ты не поверишь, — опять содрогается всем телом Коля и потом еще дергает левой стороной лица, — он опять пришел! Сантехник в противогазе, которого мы выбросили на дорогу, и с ним еще два человека. — Нервное подергивание левой стороной лица.
Почему он все время дергается? Может быть, в этот раз для контраста хищный сантехник засунул Колю в холодильник?..
— Давай я покормлю маленького, ты посидишь рядом и все спокойно расскажешь.
— Я его уже покормил.
— ?..
— Я нашел соски для бутылочек, проткнул их горячей иголкой, развел смесь и покормил маленького. Что смотришь? А чего ты хотела? Чтобы я сходил с ума от его крика? Откуда я знаю, может, сегодня ты для развлечения нырнула в канализационный люк?! Тебя не было три часа! Надо мной всячески изгалялись, а тебя не было!
— Изгалялись?
— Морально! Он не посмел при свидетелях обжигать мне лицо, я старался не оставаться с ним наедине!
— У ребенка от искусственного питания будет запор!
— Никакого запора! Он закакал двоих секретных Агентов!
— ?..
— Да, представь себе, эти Джеймсы Бонды стали изображать сочувствие, когда я взял ребенка за ногу и подвесил вниз головой. Они умоляли меня дать им его подержать!
— За… зачем ты подвесил ребенка за ногу?!
— Я так им угрожал! Как только увидел сантехника, сразу же подвесил ребенка и сказал, что уроню, если они приблизятся ко мне на расстояние меньше полутора метров. Малышу понравилось, клянусь! Первый раз услышал, как этот ребенок смеется! Я два раза дергал рукой, изображая, что сейчас его выроню, и заставил сантехника признаться в садизме. Он чуть не вывернулся наизнанку, побелел и совсем затух глазами, но признался в присутствии своих коллег, что совал меня мордой в горелку! Тогда один говорит — “Напишешь рапорт!”, а сантехник — “Слушаюсь!”, а сам весь белый от злобы, тогда я отдал ребенка, и он сразу же и обкакал одного! Это была умора, честное слово, ты бы видела, как сочно смотрится желтый понос на светлосером шерстяном пиджаке!
— Ты в порядке? Почему ты все время трясешься?
— Тогда он говорит другому, подержи, говорит, ребенка, я пойду отмываться. А Эмиль не будь дурак, как только его передали, пустил еще одну струю! А ты говоришь, запор…
— Я ничего не понимаю, какой Эмиль?!
— Мальчика так зовут — Емеля. Понятно? По-иностранному будет Эмиль. Они ко мне пристали, приказали перечислить с фамилиями и по имени-отчеству всех находящихся в доме. Для протокола. Пришлось соображать на ходу. Ксения Антоновна Сидоркина и Емельян Антонович Сидоркин! — Коля показывает пальцем на детей в ногах, содрогается и заходится в беззвучном хохоте. — А тебя знаешь как зовут? Мона Лиза да Винчи!
— Что, так и записали? — Я присаживаюсь рядом с Колей и трогаю его лоб.
— А-а-а! Знаешь, как записали? “Монализа Давинчина”. Вот так! Я же совершенно не в курсе, как тебя зовут!
— Коля! — трясу я его. — Что им было надо?
— А хрен его знает! Сантехник зубы сцепил и цедит так, с угрозой в голосе, где, говорит, бильярдист? А я говорю двоим обкаканным, свидетелями, говорю, будете, опять он ко мне пристает с непонятными вопросами! То коробочку ему какую-то подавай, то бильярдиста! Если это статуя такая, пусть сам ищет, я уже ученый, один раз хотел помочь по доброте душевной, теперь заплатите за пластическую операцию по пересадке кожи! А что, хорошо сказал… А они, между прочим, сразу же пошли в гараж, вот так! И телефончик, который мы столько искали, конфисковали. А потом спрашивают: “Куда могла поехать гражданка Давинчина?” О, тут я себя не сдерживал! Это, говорю, такая непредсказуемая женщина! Она могла запросто запрыгнуть на ходу в бензовоз или мусоросборник, или залезть в канализационный люк, или нырнуть вместе с машиной с моста в воду! Но мне на это, говорю, теперь совершенно наплевать, потому что Емельян Антонович Сидоркин отлично сосет смесь из бутылочки.
— Почему ты так сказал?!
— Как?
— Почему — с моста в воду?!
— Мона Лиза, ты у нас такая экстремалка…
— Ты что, пил? — я обнаруживаю на письменном столе открытую бутылку виски.
— Я — нет. Мне Ляля говорила, что таблетки нельзя мешать со спиртным. Это секретные агенты определяли, не отравленные ли напитки в баре дяди Антона. Они нашли его потайной бар…
— Таблетки?..
— Ну да. Чтобы от возмущения у меня не началось бешенство, я принял успокоительное.
Коля решительно встает, включает музыкальный центр и начинает, покачиваясь из стороны в сторону, показательно раздеваться. Собственно, показательным раздеванием это назвать сложно, потому что на его загипсованную ногу налезают только спортивные шаровары или трусы семейного пошива (в них он и проводит почти все время), а джинсы — только с разодранной до промежности штаниной. Сейчас, кроме трусов, Коля может еще артистично стащить с себя футболку, но даже если он будет делать это в замедленном до состояния невесомости ритме, больше трех минут на это не уйдет. Сюша встала и начала пританцовывать рядом.
— Где ты взял таблетки? — насторожилась я.
— В заветном чемоданчике тети Ляли!
Я не верю. Я бегу вниз по ступенькам в мастерскую. Открываю один чемодан, другой…
Обыскивающие забрали баночки с пеплом и один из пузырьков. Коля сожрал две таблетки “экстези”. С отчаянием верчу разорванную упаковку. Вот здесь стоял пузырек, я помню…
Присев на корточки, я обхватываю голову ладонями, покачиваюсь и вспоминаю… вспоминаю…
Вспомнила.
В пузырьке был аммоний.
Поднимаюсь наверх. Коля перешел в гостиную, включил там музыку, залез на большой обеденный стол и топчется, виляя бедрами. Голый. Если не считать заветного гипса.
— Слезай, нам нужно поговорить.
— Не слезу! Я могу так делать три часа подряд!
— Подумаешь, я могу стоять двадцать минут на голове!
— А я…
— Слезай.
— Сантехник сказал, что, если в телефоне ковырялись, он натянет кожу с моей задницы на лоб… Нет, на нос… Забыл. Так как?
— Что — как?
— Ты хорошо поковырялась в телефоне?
— Хорошо.
— Бедная моя задница. Запрыгивай на стол, потанцуем.
— Коля, ты почти инвалид!
— Да. Зато у меня на тебя не стоит.
— Расскажи поподробней. На кого у тебя стоит, что ты любишь из еды, кто тебя обижал в детстве, — я приглушаю музыку.
— Это тоже все нужно для дела? Для тех, кто нас подслушивает?
— Нет, это нужно мне.
— Я в детстве был примерным мальчиком, примерным сыном и отличником, и так далее. Смотри, смотри, какая у меня боковая мышца живота, а?
Подняв руки над головой, Коля втягивает живот.
— Широчайшая мышца спины у меня не очень, — Коля повернулся боком и тычет себе пальцем чуть ниже подмышки. — Но трицепс! Ты только посмотри, какой трицепс! — теперь он согнул руку в локте и трясет кулаком.
Я смотрю на кулак, а, оказывается, нужно восторгаться вздутием пониже плеча.
— Ты ее знала, да?
— Кого?
— Ты знала Лялю, я понял, когда показывал фотографию. Ты одна из восемнадцати?
— Ничего не понимаю. Слезь.
— Не слезу. У Ляли было сорок два с половиной мужчины и восемнадцать женщин, — Коля задумчиво шлепает себя вялым членом по животу.
— А половина — это был ты?
— Нет. Так она отзывалась о муже.
— Сорок два и восемнадцать, — я считаю в уме, — это будет шестьдесят. Если речь идет о сексуальных партнерах, то твою тетушку можно назвать просто бешеной.
— Она не бешеная. Она любила жизнь.
— Она любила смерть, — уточняю я.
— Значит, ты ее знала, — кивает Коля и осторожно сползает со стола.
— Гаитянка Куока называла таких женщин моракусами.
— Гаитянка? И она тоже?..
— Я думаю, да. Моракуса — это такой вариант ведьмы, которая уверена, что смерть очищает. Немножко смерти никогда не помешает. Можно умереть в определенном месте, например, в холодной пещере Сунди, тогда твоя кожа через сорок восемь часов влажного холода и сна очистится и станет нежной, как у ребенка.