— Делим этажи? — поинтересовались фактур-щики, поднимаясь в кухню.
   Поспелов отдышался, осмотрел кухню с остатками завтрака на большом столе, принюхался и молча ткнул пальцем в коридор.
   Он сам открыл дверь в ванную комнату.
   Выбрал из фактурщиков самого невозмутимого, с неизменившимся цветом лица. Занялся было поисками платка, чтобы закрыть нос, но фактурщик вытащил из кармана пиджака два маленьких медицинских респиратора, удобно закрывающих рот и нос и закрепляющихся резинками за ушами.
   Сначала они осмотрели все на полках, полотенца, корзину для грязного белья, флаконы и тюбики. Потом склонились над ванной.
   По границе изменившей цвет ванны было заметно, насколько она набиралась. Желто-коричневый осадок, похоже, совершенно испортил эмаль. Молодой фактурщик занялся изучением цепочки с металлической пробкой, а Поспелов склонился пониже, разглядывая на дне непонятные остатки чего-то, похожего на протухшие водоросли. Он достал из кармана ручку и осторожно пошевелил эту массу, а когда распрямился, фактурщик показал Поспелову на ручку. Следователь от неожиданности тут же бросил ее в раковину — ручка словно сплавилась тем концом, которым Поспелов трогал осадок, и продолжала изменяться на глазах, тягуче подтекая к носику стержня.
   Поспелов и сквозь респиратор почувствовал запах паленой пластмассы.
   — Если предположить, что в этой емкости были растворены в кислоте несколько тел, — фактурщик кивнул на ванну, — а смесь на дне — органические остатки, то мы бы не смогли вообще дышать в этом помещении. — Он осторожно набрал немного осадка в колбу.
   Поспелов поднял голову и осмотрелся. Указал фактурщику на вытяжку под потолком и вышел в коридор, поманив его за собой.
   Он дал несколько указаний, отправил парня на улицу, сам прошел в кухню, сел за стол. Осторожно понюхал смесь в высоком бокале, потом попробовал ее. Подвинул поближе сковороду с остатками омлета и подобрал ближайшую вилку.
   Ворвавшийся в кухню возбужденный Петя опешил, обнаружив московского следователя, флегматично подъедавшего омлет со сковороды, помогая его нагребать на вилку куриной ножкой.
   — Вот! — Он положил на стол пистолет. — Мы сейф открыли. Мы аккуратненько. Там еще валюты — завались, с полета тысяч наберется.
   — Пистолет в сейфе — это банально, — заявил следователь и скромно отрыгнул.
   — Почему?
   — Потому что он, скорей всего, официально зарегистрирован. — Поспелов отложил ножку и захрустел гренкой. — Петя, найди мне что-нибудь особенное, что-то удивившее тебя.
   — Нет тут ничего особенного. Ребята уже перерыли все комнаты. Провода телефонные были кем-то перерезаны, это раз, — Петя выставил из сжатого кулака указательный палец. — В доме с непонятной целью находится юноша, это два, — теперь Петя выставил большой палец. — И в одной из комнат наверху в шкафах слишком небрежно спрессована одежда, а в других местах все висит аккуратно.
   — Это все? — Поспелов оглядел стол.
   — Остальные предметы в комнатах не представляют собой ничего особенного и совершенно не удивляют — все на своих местах. Но вы же знаете, Кузьма Ильич, как это бывает.
   — Да?..
   — Если при поверхностном осмотре не найдем ничего удивительного, можно будет разобрать стойки детского манежа, простучать паркет наверху, отвинтить ножки кресел, распороть матрацы…
   — Хочешь попробовать? — перебил его Поспелов, протягивая высокий стакан. — Питательный коктейль для кормящих. Не хочешь? Зря. Очень вкусно. Зови всех ребят вниз, в мастерскую.
   — Почему — в мастерскую?
   — Потому что удивительные вещи могут быть только там. Мастерская, Петя, это универсальный сейф, потому что, какую странную вещь туда ни положи, между другими предметами, она не покажется странной.
   В мастерской Поспелов сначала выслушал доклад фактурщика, отправленного им на осмотр дома снаружи. Как он и думал, дом построен основательно, с надежной системой вентиляции. И даже если химик, испортивший ванну, не воспользовался электрической вытяжкой, за сутки воздух в ванной очистился достаточно.
   — А теперь — тихо! — Поспелов поднял вверх руки, надул щеки и многозначительно выпучил глаза. — Оглядываемся.
   — А чего ищем? — шепотом спросил один из фактурщиков.
   — Ничего не ищем! — рассердился Поспелов. — Просто оглядываемся. Это ваш гараж, ваша мастерская, все под рукой, посмотрим, может, чего-то не хватает, а может, и лишнее найдется.
   Минут пять все бесцельно бродили туда-сюда, стараясь не натыкаться друг на друга.
   — У меня вообще-то нет гаража, — сдался один фактурщик.
   — А по мне, — задумчиво сказал усатый хозяин Чукчи, — так здесь не хватает банки для всякого мусора и тряпья, дюжины бутылок из-под пива, мангала для шашлыков и сломанной швейной машинки тещи, зато слишком много самых разных канистр для бензина.
   — Слишком много?! — накинулся на него Поспелов. — А слишком — это сколько?
   И все поняли, что у следователя тоже нет гаража.
   — Сами гляньте, Кузьма Ильич. Вот две металлические, в одной еще что-то осталось, вон там, наверху, несколько старых… три? Четыре. Вот под полкой с инструментом еще две полные, вот еще две новые, пластиковые, а вон у ворот — еще три. Куда столько с одной машиной?
   — За городом живет человек все-таки, — предположил Петя.
   — Пятьсот метров до бензозаправки, — покачал головой один из фактурщиков и взял ближайшую к нему канистру — одну из трех у ворот.
   — Не открывать!! — закричал Поспелов и бросился к фактурщику, начавшему было отвинчивать пробку.
   — Пустая же, легкая, — объяснял опешивший фактурщик. — Я понюхать хотел…
   — Не сметь нюхать! Кто из вас химик? Химик — один из фактурщиков — подошел поближе к Поспелову и неуверенно предложил:
   — Я, конечно, могу понюхать запросто, только я мало чего на запах определяю, а бензин, его ведь каждый поймет…
   — Осторожно отверните пробки у всех канистр, но не до конца, поворота на два-три и осмотрите бороздки.
   Все канистры стащили на середину мастерской. Их оказалось тринадцать. Поспелов молча указал на ту, которую собирался открыть фактурщик.
   Химик поскреб ногтем указательного пальца открывшиеся бороздки, но определить, что за слой на них находится (в сложных условиях отсутствия времени и совершенно нелабораторной обстановке), не смог.
   — Позвольте, значит, мне, как старшему, Кузьма Ильич, — отстранил молодого человека усатый. — Наше дело, сами понимаете, стариковское, если и нюхну чего не того, так не страшно.
   Это усатый предположил, что бороздки на головке канистры имеют тефлоновое напыление, и посмотрел на Поспелова таким тяжелым взглядом, что следователь решился и махнул рукой. Усатый, отвернув лицо в сторону, отвинтил пробку и показал всем присутствующим ее внутренность. И пробка, и сама канистра внутри имела второй металлический слой, а потом уже — защитный тефлоновый, и Поспелов так огорчился, что даже тихонько завыл.
   — Что? — заметался Петя. — Что это значит? Все бросились отвинчивать пробки остальных канистр.
   — Это значит, что три из имеющихся пустых канистр конкретно предназначались для перевозки ядовитых жидкостей либо сильных растворителей. В шести был бензин.
   — Тридцать шесть литров, — задумался химик. — Маловато для быстрого растворения двух тел взрослых человеческих особей. Разве что если расчленить сначала на небольшие части…
   — А сколько требуется для двух тел? — поинтересовался Поспелов.
   — Литра по двадцать два на тело, если удастся его целиком прикрыть. Можно, конечно, предварительно расчленить на более мелкие части, и тогда…
   Запищала рация.
   — Уходим, — махнул рукой Поспелов. — Они едут обратно. Еще есть одна безопасная колба? Ну так накапай туда из канистры, если чего осталось, накапай, голубчик, осторожненько! — закричал он вдруг на фактурщика с колбой. — А вы чего стоите как зашибленные? Расставляйте все по местам и бегом на улицу.
   Петя бросился наверх в дом, чтобы положить в сейф пистолет. В коридоре второго этажа он споткнулся о брошенную кроссовку Коли и упал.
   Выстрел был слышен и в гараже.
   Все замерли, боясь вздохнуть. Усатый вынул свое оружие и крадущимися шагами пошел к лестнице, показав жестами фактурщикам прикрывать его сзади. Поспелов посерел лицом и опустился на табуретку.
   — Это не может быть она, — бубнил он, покачиваясь, — учительница пения в этом доме, во время обыска, вот так просто, этого не может быть, этого не может быть, зачем ей стрелять в опера… — и так далее, все время повторяя “этого не может быть”, пока в гараж не вбежал бледный Петя и не утащил Поспелова на улицу.

ШАНТАЖ

   Как только мы вернулись в дом, зазвонил звонок, я долго не могла понять, что это и где. Коля сказал, что выходить на улицу, чтобы открыть калитку, необязательно, для этого его дядюшка пользовался пультом в коридоре, на котором, кстати, нужно включать сигнализацию, когда уходишь из дома.
   Я бросилась искать парик, который только что с удовольствием стащила с головы и куда-то зашвырнула.
   — Иди с детьми наверх и спрячься. — Я натягиваю парик, руки дрожат.
   Смотрю, как Коля ковыляет по лестнице, волоча ступню в гипсе. Не выдерживаю, забираю у него маленького.
   Звонок не умолкает. В окно лестничного пролета я вижу, что у калитки стоит женщина.
   — Ты уверена, что нужно укрывать нас одеялами? — Коле не хочется ложиться в кровать. Толкаю его на покрывало, закидываю ноги. Мальчика он уложил сам, почему-то под мышкой, а девочка резво забралась на кровать к ногам Коли с готовностью затаиться и играть в прятки, сколько потребуется.
   Наваливаю на них одеяла.
   Выхожу из комнаты для гостей и закрываю дверь на ключ.
   Бегу вниз.
   Звонок.
   Смотрю на пульт и наугад нажимаю несколько кнопок. Черт, я совершенно не помню, был ли на калитке микрофон!., и вдруг слышу из динамика: “…я знаю, что ты дома, открывай!”
   — Кто? — я наклоняюсь пониже к пульту и слышу в ответ:
   — Учительница пения.
   Нажимаю две кнопки. Коля точно не помнил, какая от калитки, а какая от ворот. Слышен щелчок, женщина заходит в калитку, осторожно прикрывает ее за собой — опять щелчок — и идет к двери дома, громко напевая:
   — “..Не плачь, не морщь опухших губ, не собирай их в складки… разбередишь присохший струп… (тут она подошла к двери, дернула ручку и легонько постучала ногтями по стеклу, и последние слова я услышала уже не из динамика, а стоя по эту сторону границы жизни) весенней лихорадки!” (Б. Пастернак). Ля-ля, ля-ля, ля-ля-ля-ля…
   Я оцепенела. Я узнала ее голос. Я бросилась к кухонному столу, там, в одном из выдвижных ящиков среди таблеток, присыпок, зеленки, йода, градусников и ручек валялось несколько очков с затемненными стеклами.
   — “Пройдут года, ты вступишь в брак! — не унималась женщина за дверью, теперь она почти кричала, — забудешь неустройства!..” Открываю.
   — “Быть женщиной — великий шаг, — продолжает она речитативом, — сводить с ума…” — что?
   — “Геройство”, — как примерная ученица, тут же отвечаю я шепотом (Б. Пастернак).
   — Правильно! Образованная, да? А почему шепчем?
   — Голос сорвала.
   — Сорвала, значит, голос. А очки? Это что, светобоязнь?
   — Это вообще-то маскировка. Не хочу, чтобы вы меня видели, — совершенно честно отвечаю я. — Но если хотите… Если вам это мешает, могу снять, — поднимаю одеревеневшую руку к лицу и слегка касаюсь указательным пальцем дужки. Интересно, она меня узнает без очков? Или я зря полчаса раскрашивалась и надевала парик?..
   — Не надо. Не мешает. Желание клиентки — закон. Я только хочу взглянуть на ваш паспорт.
   Это пожалуйста.
   Она листает паспорт Мадлены Сидоркиной, тщательно изучая страницу за страницей.
   — Поговорим? — Гостья усаживается за стол и разглядывает остатки завтрака и грязную посуду.
   Я сажусь напротив, по другую сторону стола и вдруг замечаю, что высокий стакан, в котором — я точно помню! — оставался коктейль, теперь пуст.
   Мы молчим и смотрим друг на друга так долго, что я не выдерживаю и интересуюсь:
   — У вас проблемы?
   Смешно. Интересно, какое у нее сделается лицо, если я начну сама перечислять эти проблемы? Вы, дорогая, неудачно потрахались в поезде с первым встречным, который оказался воришкой и стащил ваш чемоданчик… И вот вы выпрыгнули за воришкой из поезда, подрались с ним на берегу реки, и даже, наверное, в воде, и даже, наверное, перерезали ему горло, но чемоданчик так и не отняли. На мосту встретили самоубийцу, очень вежливо (очень!) попросили отдать одежду, раз уж она ей больше не понадобится, и…
   — У меня нет проблем, — заявляет гостья. — Но я не люблю неожиданности.
   — Неожиданности?..
   — Конечно. Или вы считаете, что если вместо трупа меня ждет совершенно живой мужик — изрядно взвинченный и слегка не в себе, но живой! — это не должно быть неожиданностью? А в доме, который, как вы утверждали, будет совершенно пустым, оказывается посторонний, это как?
   — Случайность?.. — на всякий случай предположила я и пожала плечами. — Но, я думаю, вы справились?..
   — У меня едва хватило раствора на две порции. Что, по-вашему, я должна была делать с посторонним? Послушайте, как вас там?..
   К этому вопросу я была готова, я к нему подготовилась сразу же, как открыла дверь, поэтому ответила быстро:
   — Ляля.
   — Пусть будет Ляля. С вас, уважаемая, двойная оплата, и я хочу получить ее сейчас. Плюс дополнительные расходы, плюс моральный ущерб, плюс плата за молчание.
   — Двойная оплата — это?.. — я решила начать выяснять с начала.
   — Это за две порции вместо одной.
   — Ага… А дополнительные расходы?
   — Мне пришлось сделать две дополнительные поездки. Так как в доме появился посторонний, пришлось уехать, а потом вернуться опять.
   — Моральный ущерб — это, конечно…
   — Вы за кого меня принимаете? — взвилась гостья. — Я что, по-вашему, убийца какая-нибудь?!
   — Нет, что вы, как можно!..
   — А какого хрена я тогда нахожу ученика подвижным?! Невменяемый мужик выскочил на меня с вытаращенными глазами, я его еле узнала, потому что сравнивать в тот момент его физиономию с той, что на фотографии, было совершенно невозможно!
   — Невозможно?
   — Он рыдал и кричал одновременно, конечно, в такой обстановке это невозможно.
   — Понятно… Но вы же… справились? — интересуюсь я осторожно и замечаю, что моя гостья напряглась.
   — У меня всегда с собой отвертка и запасная канистра, — ответила она не сразу. — Вы почему задаете столько вопросов? Вы что, меня пишете?
   — Да, на всякий случай, — отвечаю я наобум, совершенно не понимая, что значит — “пишете” и при чем здесь отвертка с канистрой.
   — Вы в своем уме? — тут уже и моя гостья перешла на шепот.
   — Но вы же угрожаете, требуете денег, — я пожимаю плечами, — почему бы мне вас не писать.
   — Прекрасно. Вы — Сидоркина Мадлена, так?
   — Ну да…
   — Вы заказали своего мужа.
   — Думаете? Ну ладно, заказала, а что это значит? Куда я его заказала?
   — Вы хотели от него избавиться и сделали заказ. Хотели избавиться от мужа?
   — Ах, это… Да, — кивнула я уверенно, потому что как раз в этот момент вдруг представила, что, кроме большого мальчика, маленького мальчика и девочки, в кровати под тремя одеялами прячется еще и большой нервный муж!.. Отвечаю решительно:
   — Муж мне совершенно ни к чему.
   — И все это вы пишете, да? — злорадно интересуется гостья.
   — Пишу, — киваю я.
   — Ну-ну. А почему вы хотели от него избавиться?
   — Наверное, он мне изменял, или я ему изменяла, уже не помню, извините.
   — Я вам напомню. Он вам изменял. С изящной блондинкой с длинными желтыми волосами. Она лежала задушенная на вашей супружеской кровати, еще тепленькая.
   — А-а-а! Теперь я вспомнила.
   — Прекрасно. А то держите меня за идиотку. — Гостья встает, открывает свою сумку и достает из него небольшой предмет, похожий на телефон с антенной.
   — Вы теперь вызовете милицию? — интересуюсь я.
   — Очень смешно.
   — Тогда, может быть, чаю?
   — Спасибо, не надо. Я все-таки проверю вашу кухоньку сканером, если позволите, вдруг это не шутка и вы действительно пишете.
   Она встала и провела своим сканером в воздухе, а я подумала, что в моем (то есть в ее… то есть уже в моем) чемоданчике такого интересного приборчика почему-то не было. У телефона гостья почти минуту, не веря, слушала, как запищал ее сканер, потом достала из внутреннего кармана кожаной куртки отвертку. Надо сказать, что она разобрала телефонный аппарат куда быстрее и ловчее вчерашнего мастера. И собрала, кстати, тоже очень быстро. После ее сборки осталось несколько лишних деталей. Она сгребла их в ладонь и решительно направилась в ванную. Только я хотела было ее предупредить, а она уже сливала воду в унитазе. Вошла в кухню и смотрит на меня, как на редкую мерзость. Нечего тут изображать, я тоже так могу. Но для этого придется снять очки… Постояв, истекая злостью, гостья поинтересовалась:
   — Ждете уборщицу?
   — Нет.
   Очень надеюсь, что в этот дом не приходит уборщица, садовник, повар, прачка и няня для детей. Очень!
   — Тогда почему не вымоете ванну? У меня, как я уже говорила, не было времени тщательно заняться уборкой! Ваш гость вернулся! Еле успела убрать все в комнатах и уйти!
   Она, похоже, злится.
   — Обязательно все уберу, — на всякий случай, насколько это возможно шепотом, я изображаю готовность к подвигам, — вот только посуду вымою после завтрака…
   — Деньги! — вдруг категорично потребовала гостья.
   — Э-э-э… Как вас зовут?
   — Деньги!
   — Сколько? — сдалась я, прикидывая, сколько может быть зеленых бумажек в чемоданчике.
   — Я уже сказала. То, что мне полагалось, плюс три раза по столько. Как все это сложно!..
   — А можно назвать сумму? — интересуюсь я устало.
   — Сорок тысяч. Это была не просто уборка. Мужчина на меня набросился, и его пришлось убить, — она почему-то показывает отвертку. — И, таким образом, трупов оказалось два.
   — Конечно…
   — Если вы не прекратите издеваться, я возьму деньги сама.
   — Очень хорошо! — вздыхаю я с облегчением. — Пожалуйста, возьмите, сколько вам надо, и уходите, я устала.
   Не объяснять же ей, что вот-вот проснется маленький мальчик и потребует есть.
   Гостья решительно направляется к лестнице наверх. Этого только не хватало!
   Бегу за нею по ступенькам и закрываю собой дверь в комнату для гостей, стараясь на ощупь вытащить ключ из замка. Но ее совершенно не интересует эта комната, ее интересует кабинет. Иду в кабинет. Гостья уверенно достает с полки несколько книг, после чего я вижу в стене дверцу сейфа. Она поворачивается и смотрит на меня. Я развожу руками.
   — Извините, пожалуйста, я совершенно не помню шифр, я даже не представляю, что там может лежать, это сейф мужа, понимаете, я не имею к нему никакого отношения, мне очень жаль.
   — Прекратите ломать комедию. Вы сами при заказе указали мне и шифр, и где находится сейф. Заткнитесь и станьте так, чтобы я вас видела, — приказывает блондинка и начинает тыкать пальцем в кнопки.
   Я сажусь в кресло и закрываю глаза. “Ломать комедию…” Хорошо бы подремать рядом с детишками, послушать их дыхание. Зря я тогда потрогала через стекло ее ладони. Эта женщина мне уже надоела своей жизнью до тягучей тоски. Сейчас она ограбит сейф Сидоркиных и уйдет, и зря трепыхнулось мое сердце, когда я ее увидела, ничего интересного больше не будет, хотя… Она достала из сейфа пистолет и зачем-то нюхает его.
   Интересно, чем пахнут пистолеты?.. По крайней мере, этот пахнет чем-то совершенно невероятным, раз она уставилась на меня застывшими глазами. Ну что, стреляй! Удобно даже, не придется падать на пол. Расслаблюсь, так сказать, в кресле.
   — Не двигаться, — тихо приказывает гостья.
   И не собираюсь.
   Она думает несколько секунд, потом кладет пистолет обратно. Не придумала ничего подходящего для этой игрушки. Действительно, зачем ей пистолет, если есть отвертка…
   Скука, да и только. Достает пачки денег, одну листает и по ходу интересуется:
   — В кого стреляли?
   — А-а-а?…
   — Из пистолета недавно стреляли.
   Молчу, потому что совершенно ничего не приходит в голову. Сказать, что в любопытных гостей? Сколько, однако, денег у этих Сидоркиных в сейфе, надо же, еще что-то осталось… Ее действительно зовут Марина или это только в паспорте так написано?.. В другом, кстати, ее звали как-то странно… Милисия?.. Летисия… Я зеваю. Это совершенно выводит из себя гостью, запирающую сейф.
   — Закрой зевало, — грубо приказывает она.
   — Марина, — прошу я, проявляя чудеса терпения, — пошла вон, ты мне надоела. Мало того, что ты теряешь реквизит, так еще и хамишь у меня в доме. Убирайся.
   Она застывает у книжных полок. Интересно, будет опять набирать шифр, чтобы достать пистолет? Нет, похоже, не будет. Неуверенно делает шаг ко мне, потом вдруг переходит на жесты глухонемых. Это что-то новенькое! Манит за собой по лестнице вниз. Пачки денег она засунула в куртку за пазуху и одной рукой придерживает полу снизу, чтобы не вывалились. Пнуть ее в спину ногой, что ли?.. Представляю, как она падает, на ступеньки вываливаются деньги, отвертка, нож… Как это все уныло, и почему мне сейчас разрешено идти сзади?
   — Извини, — говорит она в кухне, — я не знала, извини.
   — Извиняю, — киваю я, надеясь, что на этом визит окончен.
   — Я тебя не узнала, — вдруг говорит она, — да и как можно узнать, это я глупость сморозила… Тебя же никто никогда в глаза не видел. Извини, вот деньги…
   — Деньги твои, ты сама сказала — моральный ущерб и все такое.
   — Не сердись, я тебе звонила каждые три часа, а абонент недоступен, я занервничала, хотела доложить, что произошли непредвиденные обстоятельства, я тебе и из этой квартиры звонила, когда разобралась с мужиком. Из этой самой квартиры перед тем, как перерезать телефонный провод! Смешно, да?
   — Очень, — зеваю я.
   — Знаешь, мне иногда казалось, — она слишком возбудилась и, похоже, не собирается уходить, — мне казалось, что такое может произойти, что ты сделаешь свой заказ мне или Нике!
   Я молчу. Где-то далеко слышен плач ребенка.
   — Извини, — говорю я гостье, — детей кормить надо, посуду мыть, стирать, сама понимаешь…
   — Смешно, — кивает она с пониманием, — конечно, дети, посуда, стирка. Включи телефон. В следующий раз предупреди заранее, что клиент будет подвижен.
   — Обязательно. Мне пора. Марина хватает меня за руку. Сильная хватка, что и говорить.
   — Я не смогла забрать пустые канистры из гаража.
   — Бери все, что тебе надо, только уходи! — перехожу я к мольбе, отцепляя ее руку.
   — Я хотя бы все правильно сделала с мужиком?! — кричит она нервно. — Я когда увидела мертвую дамочку, то не поняла, заказ ведь был на мужика!
   — Да какая разница теперь! — кричу и я за компанию. Ну вот, подействовало. Уходит.
   Ребенок плачет, черт возьми, почему мне мешают, ребенок плачет?!
   Сдергиваю верхнюю одежду и, оставшись по пояс голой, мою грудь над раковиной в кухне. Прикладываю полотенце к своим дирижаблям, поворачиваюсь и… ору от страха.
   Сзади, совсем рядом, стоит Марина, а я не слышала шагов. Смотрит на меня остановившимися глазами и несколько раз разевает рот, но не произносит не звука.
   — Ну что еще?!
   — У тебя мой… мой кофр, — наконец выдавливает она шепотом. — Там, в гараже, я только что…
   Думаю несколько секунд, закрыв глаза и прижимая полотенце к соскам.
   — А ты бы предпочла, чтобы твой кофр сейчас лежал как вещественное доказательство в отделе убийств, да? Трупы, представь себе, имеют неприятную особенность всплывать! Чем ты перерезала ему горло? — я изо всех сил изображаю рассерженную начальницу.
   — Его ножом, ты не подумай чего, он достал свой нож, когда мы дрались, — видно, что Марина отчаялась что-либо понять и теперь удивление на ее лице сменилось подобострастным обожанием.
   — Свободна.
   Потоптавшись, она опять поворачивается ко мне:
   — Я могу взять паспорта или заказать новые…
   — Бери, только уходи побыстрей!
   — Понимаю.
   Бегу по лестнице вверх, забыв о ней на третьей ступеньке.
   — Я думал, тебя уже убили! — выразил свою радость старшенький, расхаживающий с орущим мальчиком по комнате.
   Бросаю в возмущенное лицо Коли полотенце, и, пока забираю ребенка, моя голая грудь толкается ему в руки.
   Затаив дыхание, Поспелов, Петя и дежурный по аппаратуре оперативный работник выслушали хлюпанье и рев воды.
   — Что это было? — поинтересовался Поспелов через несколько секунд тишины.
   — Это она нашу прослушку из телефона смыла в унитазе, — доложил дежурный.
   — И мы теперь не услышим, что делается в кухне? — решил все выяснить до конца Поспелов.
   — Ничего, — вздохнул Петя.
   — Почему? — не унимается Поспелов.
   — Потому что так вход в дом устроен. Из калитки человек подходит к той двери, которая ведет в кухню, понимаете? Получается, что любой гость, который войдет через калитку, обязательно сначала попадет в кухню, а кухонную прослушку только что обнаружили и утопили в унитазе.
   — Я спрашиваю, почему там стояла только одна прослушка? Почему не прицепить к люстре, например, или под стол! — следователь Поспелов начал терять терпение.
   — Ну вы скажете тоже, Кузьма Ильич, — начал успокаивать его Петя. — Зачем это телефонному мастеру лезть на люстру?
   — Ты, Петя, дурак, — вдруг объявил Поспелов и с удовольствием пронаблюдал, как залились алым щеки оперуполномоченного. — Прослушки эти можно было поставить и час назад, пока мы ковырялись с так называемым обыском!