Васина Нина. Сервис с летальным исходом

   — С петардой в яме ты переборщил.
   — Неужели сработала?! Ура! Кто попался?
   — Тот, которого ты называешь сантехником, теперь обсыпан конфетти. А у тебя не было каких-нибудь гнусных шутих, вроде баллончика с запахом дерьма или брызгалки с краской?
   — Нет. В этом доме я нашел только новогодние хлопушки.
   На стене у кухонного стола зазвонил телефон. Мы смотрим на него, потом — друг на друга.
   — Ты бери, — киваю я.
   — Нет, ты!
   — Я здесь случайно, а ты родственник!
   — Я не родственник, а причина всех неприятностей!
   В конце концов трубку сняла я, а “причина всех неприятностей” потащился в кабинет, чтобы там подслушивать по другому аппарату.
   — Это следователь Поспелов говорит. Мне нужно вас видеть.
   Коля заявил, что с него на сегодня достаточно общения с незнакомыми людьми, и потребовал запрятать его на супружеской кровати под три одеяла.
   — Детей иногда нужно гулять на свежем воздухе, — укоризненно замечаю я.
   — Вот и гуляй детей со следователем, а я иду в кровать! — Он решительно подхватывает с пола корзину с ребенком.
   Сюшка с готовностью двинулась за ним.
   Внимательно оглядев кухню, следователь остановился глазами на миксере. Я налила ему коктейль. Он принюхался, дождался, пока я выпью свой, и только после этого попробовал.
   — Водка? — спросил Поспелов, вытирая белые “усы”.
   — Коньяк.
   — А вы уверены, что ребенку это понравится?
   — Мне нужно успокоиться.
   — Тогда я не вовремя?
   — Вы всегда не вовремя. Потому что на работе. Приходите как-нибудь после рабочего дня, побеседуем по-дружески.
   — Договорились, — согласился Поспелов, подобрав недогрызенное Сюшкой яблоко. — А сейчас, если можно, побеседуйте со мной для протокола. Итак. Вам знаком Артур Карлович Бехтев?
   — Нет.
   — Подумайте, не спешите так. Вот, пожалуйста, фотография.
   — Это странный мужчина, который притащился сюда в три часа ночи и залез в багажник машины в гараже. Он не называл свое отчество и фамилию.
   — Тогда зачем юноша по имени Николай Сидоркин привел его сегодня в обзорный пункт?
   — Обзорный пункт! — усмехаюсь я. — Коля по глупости решил, что тем самым избавляет нас от неприятностей. Но они все равно приехали и провели обыск.
   — Хорошо… Пойдем дальше. Вот тут у меня заключение лаборатории по составу имеющихся в металлической коробке морепродуктов и костей. Итак. Сушеная рыба оказалась, как вы и предполагали, карибским иглобрюхом, тут еще по-латыни ее название написано, если хотите, можете сами прочесть, я в латыни не силен. Не хотите? Ладно. Шкурка с чешуей змеиная, такие гадюки водятся в низовьях Оки, кстати, как тут указано, живут в основном в воде. Кости обожженные человеческого происхождения, — он многозначительно посмотрел на меня поверх очков. — Это все по составу в коробке. Так, что там у нас еще…
   — Вы его арестовали?
   — Бехтева? За что? Человек слегка не в себе, но документы в порядке, за помощью к властям он не обращался, он вообще принял нас за контрабандистов, помогающих нелегально выехать из страны. Так что я подождал, пока федералы отъедут от дома, и отпустил его на все четыре стороны.
   — В какую сторону он пошел?
   — На север. А теперь давайте поговорим о вас. Вы три раза посещали Карибские острова.
   — Было дело, — вздыхаю я. — Некоторые полжизни готовы отдать за отдых на Гаити, а меня туда родители силой таскали, потому что отец работал в компании по установке холодильных систем. Первый раз я попала на Гаити, когда мне было тринадцать лет.
   — Меня больше интересует ваше последнее посещение этого острова.
   — Почему?
   — Потому что Гаити — это пока единственное, что есть общего у вас и у Мадлены Кашутки. Она тоже приезжала туда.
   — Извините, но там на пляжах русских всегда полно.
   — И вы не встречались с этой женщиной на Гаити? — теперь рядом с фотографией Артура на стол ложится фотография светловолосой женщины в купальнике на фоне грандиозной пальмы.
   — Откуда у вас эта фотография?
   — Отвечайте на вопрос.
   — Нет. Не встречалась. Отвечаю честно, помня об ответственности за дачу ложных показаний.
   — Верю, — кивает Поспелов.
   — Скажете, где взяли фотографию? В доме нет ни одной.
   — Посмотрим, как пойдет разговор. Итак, вы не встречали эту женщину на Гаити, но знаете, кто это, хотя в доме нет ни одной ее фотографии.
   — Это просто. Коля показал мне фото своей возлюбленной, он прячет его в гипсе. В кофре Мадлены было три паспорта с ее фотографиями. Хватит разъяснений?
   — Хватит. Я могу допустить, что вы никогда не видели эту женщину. Теперь — внимание! Я спра-шиваю, были ли у вас с Мадленой Кашуткой, в замужестве Сидоркиной, общие интересы? Не спешите, можете подумать.
   — Я не могу ответить на этот вопрос, нечего и думать, — вздыхаю я.
   — Почему?
   — Потому что ответ может мне навредить. А в таких случаях по закону я могу отказаться отвечать.
   На стол ложится еще одно фото. Марина Крайвец в полной рокерской выкладке, с банданой на голове.
   — Вот вам листок бумаги, напишите, при каких обстоятельствах вы встретились с этой женщиной и по каким признакам опознали ее тело в морге.
   — Нет, мы так не договаривались! Я должна отвечать на ваши вопросы, а не роман писать! Чтобы объяснить, зачем я пошла на мост топиться, я должна буду слегка пройтись по своей прошлой жизни, и хотя она у меня не слишком насыщена исторической важности событиями, но страниц на десять машинописных наберется. Потом я должна буду объяснить, почему отняла чемодан у мертвеца под водой, потом…
   — Хорошо. Прочтите, я набросал это с ваших слов после опознания в морге. Если все верно, подпишите.
   Читаю, и глаза сами лезут на лоб после первых же строк.
   — Что это такое? “…Находясь в некоем помрачении ума (о чем свидетельствует праздничный маникюр искусственных ногтей и обритая голова), решила броситься с моста в воду с целью сведения счетов с жизнью. Подобная реакция организма на неприятности может наблюдаться при повышенной лактации у недавно родивших женщин…”
   — Мой оперуполномоченный тоже говорит, что это больше похоже на речь защитника в суде, чем на показания. Если не согласны, можете не подписывать.
   Подписываю, не дочитывая.
   — Зря вы это, — бормочет следователь, — я там в конце еще объяснял ваше присутствие в доме…
   — Представляю!
   — Давайте я вам расскажу, какие соображения имею по этому делу.
   — Это еще зачем?
   — Вам разве не интересно? — следователь удивлен.
   — Абсолютно неинтересно!
   — Ну, тогда вы скажите, зачем сидите здесь.
   — Нет, сначала вы скажите, где взяли фотографию Мадлены в купальнике.
   — Хорошо, — шумно вздыхает Поспелов и смотрит на меня оценивающе. — Эту фотографию мы изъяли у Артура Карловича Бехтева, после того как обнаружили ее запрятанной в подкладке его плаща.
   — О черт! — стучу я кулаком по столу.
   — Вас это как будто огорчило, — замечает Поспелов, ужасно довольный собой. — Он сказал, что любимая женщина должна была ждать его в этом доме ночью, а в багажник он залез, чтобы устроить ей сюрприз.
   — А снотворное он зачем глотал? — рука сама опять хрястнула по столу.
   — А это было совсем не снотворное, а успокоительное!
   — А вы ему и поверили? — теперь я бросаюсь к Поспелову через стол.
   — А мы взяли таблетку на анализ!
   — Хотите кофе? — я в изнеможении опускаюсь на стул.
   — Нет. Я хочу растворимого какао вон из той банки. Шесть ложек порошка, шесть ложек сахару. — Поспелов подвигает ко мне первую попавшуюся чашку со стола, чтобы я в нее все это насыпала и залила кипятком. — Почему вы так огорчились?
   — Потому что до этой минуты у меня еще была надежда, что Артур в белом просто ошибся домом!
   — Бросьте, вы так не думали.
   — Думала!
   — Не думали!
   — Ладно, — сдаюсь я. — Хотела, чтобы это было так. Чтобы он ошибся. А огорчилась, потому что если эту фотографию увидит Коля и если вы ему еще по своей милицейской принципиальности объясните, откуда она!..
   — Я не скажу, — следователь прижал ладонь к груди. — Меня интересуете вы, а не мальчик Коля.
   — Странно… — я задумалась. — А меня интересует только мальчик Коля.
   — Не отвлекайтесь. — В чашку с какао следователь осторожно опускает кончик сдобной булки и сосредоточенно топит его, наблюдая за пузырями. — Допустим, — говорит он, вытащив булку и дожидаясь, пока она стечет, — Мадлена Кашутка занималась определенным видом бизнеса по заданию некой государственной структуры. А как, по-вашему, в этот бизнес попала Марина Крайвец?
   — Спросите у некой государственной структуры! Один представитель этой самой структуры сейчас как раз выковыривает конфетти из своей одежды!
   — Нет, — качает головой Поспелов и с наслаждением всасывает размокший кончик булки.
   Мне стыдно смотреть, как у него это получается, сладострастно и самозабвенно, поэтому я отворачиваюсь, иду к кофеварке, чтобы налить себе кофе.
   — Фундик от меня узнал о существовании металлического саквояжа, такого же, как ваш! — многозначительно замечает Поспелов. — И имя Марины Крайвец тоже узнал от меня.
   — Вы хотите сказать, — теперь я смотрю на затылок жующего Поспелова с ужасом, — что ваша откровенность стоила ей жизни?!
   — Не факт, — замечает следователь, опять погрузив булку в чашку. — Я ему и про вас сказал, а вы еще живы. Он вас видел? Видел. Щупал? Наверняка. Этот Фундик агент от бога, как среди цыганок иногда бывают настоящие гадалки — от бога. Он по пульсу и по зрачкам может определить, правду человек говорит или нет.
   Я замираю с чашкой позади следователя. Тихо говорю:
   — Артур спрашивал, кто здесь учительница пения.
   — И что вы ему сказали? — следователь разворачивается и косит на меня ехидным глазом.
   — Ничего не сказала! Но его вопрос означает, что он не знал, чем занималась Мадлена.
   — Конечно, не знал, — отмахивается Поспелов. — Она же не дура. Наверняка утаила некоторые особенности своего заработка. Наверняка сказала, что найдет человека, который все устроит. Это при условии, что действительно собиралась его вывезти, а не удушить выхлопными газами в багажнике.
   — Как это — удушить? Он говорил, что ему обещали Амстердам.
   — А Фундик говорил, что по заданию его ожидала естественная ликвидация. Чувствуете, как я разболтался? Знаете почему? Потому что какао у вас вкусное.
   — Какао, конечно, это интересно, но вдруг Фундик слушает вас сейчас так же, как вы меня? — я киваю на столешницу.
   — А я человек другого ведомства, подписку о неразглашении информации Фундику не давал, а с вами провожу откровенную беседу исключительно в интересах следствия. Вы, Мона, у меня теперь единственный подозреваемый.
   — Как это?.. — от неожиданности я села. — Подозреваемый в каком деле?
   — Да все в том же, в деле о пропаже Успендрикова.
   — Идите к черту с вашим Успендриковым, я рожала восьмого марта!
   — Не злитесь. Сами рассудите, что у нас получается. У нас имеется в наличии три одинаковых металлических саквояжа на одну учительницу пения. Мадлена Кашутка предположительно мертва, Марина Крайвец мертва. Вы находитесь в доме, куда пришел прятаться бильярдист, вы все знаете о фугу, вас не тронул Фундик. Ну и кто здесь учительница пения?
   — Он меня не тронул, потому что поверил! Я не знаю никакого бильярдиста. Почему вы сказали о трех чемоданах?
   — Ах, это!.. Совсем забыл. Петя! — кричит вдруг Поспелов и смотрит на меня просительно. — Я позволил себе явиться со своим оперуполномоченным, вы уж извините, он ждал за дверью, это я приказал, зная его напряженное отношение к вашей персоне…
   Победно сверкая глазами и при этом хромая, в кухню входит Петя с металлическим чемоданом. Он решительно подвигает на столе посуду, ставит на него чемодан и с перекошенным от напряжения лицом открывает его, изобразив руками в воздухе что-то вроде пассов фокусника.
   — Оп-ля!
   — Мона, вы узнаете этот чемодан? — по-канцелярски бесстрастно интересуется Поспелов.
   — И заметьте, — угрожающе скалится Петя, — мы разговариваем с вами здесь, а не в следственном изоляторе исключительно из-за вашего физиологического состояния и доброго отношения к вам товарища следователя!
   — Перестаньте, Петя, — дергает его за полу куртки Поспелов и кое-как усаживает на стул. — А вы не обращайте внимания на его тон, — говорит мне следователь и вдруг заговорщицки подмигивает:
   — Петя провалился в ваш погреб.
   — Тогда, конечно, узнаю.
   — Отлично, — потирает руки Поспелов. — Вот тут, взгляните, опись всего содержимого, из документов только заграничный паспорт на ваше имя, мы проверяли — подлинный. Особый интерес представляют совпадения. Понимаете, о чем я говорю? К примеру, жидкий силикон обнаружен в чемодане номер один — это чемодан из реки, с которым вас выловили, и в чемодане номер три, — Поспелов показывает на стол.
   — А аммоний и камфару обнаружили в вашем чемодане и в чемодане номер два из тайника в этом доме! — влезает в разговор разгоряченный Петя.
   — Чего он так нервничает? — интересуюсь я.
   — Он выпил пол-литра кофе, пусть себе нервничает, — разрешает Поспелов. — Не отвлекайтесь. Итак, если не считать наличия во всех трех чемоданах одноразовых шприцев, перчаток, косметики, париков, документов, денег и так далее, то ваш и Мадлены Кашутки — объединяет наличие камфоры, аммония и украшения в виде амулета из черного дерева, а ваш и Марины Крайвец — жидкий силикон, подкожные шарики, накладные носы, вставные челюсти, нет… минуточку, вставные челюсти были только в вашем чемодане… — следователь роется в бумагах.
   — Чего вы хотите? — я устала и по отяжелевшей груди чувствую, что скоро кормить.
   — Так ведь того же самого, уважаемая Мона Кукулевская, — два “ку-ку”, — улыбается Поспелов. — Выяснить назначение всех этих предметов.
   — Я вам уже говорила, уважаемый следователь, что это саквояж гримера.
   — В прошлый раз что-то было про анатомопластику, — замечает Петя.
   — В прошлый раз в первом чемодане лежала электропилка со шлифовальной насадкой и кислота! Если в мой чемодан добавить такое, можно идти работать с трупами. Я тогда сделала предположение, вы его приняли.
   — Минуточку, значит, вы хотите сказать, что этот чемодан для работы с живыми? — интересуется Поспелов, опять силой усадив Петю на стул.
   — Конечно! И дураку понятно, что это саквояж гримера!
   — А зачем гримеру камфора и новокаин? — не сдается Петя. — У вас тут целая упаковка новокаина!
   — Некоторые люди, увидев в зеркале свою измененную внешность, падают в обморок! А без обезболивающего, кстати, силикон так просто не введешь.
   — Вы работаете с бильярдистом?
   — Нет!
   — Тогда зачем вы сидите в этом доме?!
   — Из-за ребенка! Все, хватит с меня. Уходите! Стойте! Вы что, уносите мой чемодан?
   — У вас в гараже валяются два таких же, — напоминает Петя.
   — Я могу взять Анигуру?
   — Это амулет? Возьмите из чемодана Мадлены Сидоркиной, — Петя так великодушен, что с трудом подавляет улыбку.
   — Тот Анигура чужой! Он не будет меня охранять!
   — Отдай девочке божка, — приказывает Поспелов.
   — Пусть распишется, это вещественное доказательство.
   Расписываюсь в длинном перечне напротив “сувенир из черного дерева 30x50 мм в виде уменьшенного варианта африканской трехглазой маски, на веревке”.
   — Почему вы утаскиваете мой чемодан и не трогаете два других? — не понимаю я.
   — Не положено, — цедит сквозь зубы Петя. — По распоряжению начальства всеми вещественными доказательствами в этом доме распоряжается пятнадцатый отдел поисковых групп ФСБ. Так что наше вам с кисточкой, развлекайтесь дальше. — Он закрывает мой кофр и идет к двери. — Все, что им нужно, они уже отсюда вытащили.
   — А если не все? — решаюсь я, сжимая в руке своего Анигуру Всевидящего.
   — Это вы про номера телефонов? — еле слышно шепчет Поспелов.
   — Нет. Я про баночку от крема. Мне она показалась очень красивой, я думала, что там дорогой крем, а там какая-то гадость вроде пепла! — заявляю я на пределе громкости. — Я ее случайно в банку с шурупами закинула, не знаю, как получилось… На третью полку от пола справа от тайника, если стоять лицом к выезду.
   Петя меняется в лице, отдает чемодан Поспелову и убегает вниз.
   — Что-то я вас, Мона, не понимаю, — подозрительно смотрит следователь.
   — Ой, не понимаете!
   — Ну вы хоть намекните! Если не из-за бильярдиста, зачем вы тут?
   — Я уже говорила, из-за ребенка! Вы что, тупой или глухой? Из-за ребенка, и имейте в виду, я вам сегодня ни разу не солгала. Ни разу!
   — Дать вам медаль?
   — Если ваш опер найдет баночку, дайте мне из чемодана мою косметичку. Я брюнетка, понимаете?
   — Да, — оторопел Поспелов, — то есть нет, ничего не понимаю!
   — Мне нужен крем и косметика для смуглой кожи, мой лосьон, мой карандаш для губ. А в этом доме жила блондинка.
   Следователь задумывается.
   — То есть, если я правильно понял, вы меняете важнейшее вещественное доказательство, можно сказать, основное вещество для работы с клиентами по доведению их до состояния летаргического сна на набор кремов и лосьонов?
   — Именно. На кой черт мне это ваше вещество, у меня в косметичке было заранее заготовлено облепиховое масло для смазки трещин на сосках, крем для лица на основе…
   — Берите что хотите, — Поспелов открывает чемодан. — А почему вы попали в роддом без своей косметички? — спрашивает он, пока я роюсь в своих вещах.
   — Преждевременные роды.
   — То есть вы рожали не в срок? На сколько не в срок?
   — На три недели.
   — То есть, — он задумался, — восьмого марта вы не должны были…
   — Восьмого марта у меня по плану было растворить в ванне двадцать девятой больницы агента Успендрикова. Это шутка! — кричу я, заметив, что Поспелов лезет в карман.
   Я думала, за оружием. Или за наручниками. А он достал огромный клетчатый платок и вытер им лицо.
   — Что тут у вас случилось? — озаботился появившийся Петя. Он поднял руку и показал следователю баночку в ней.
   Конспираторы, да? Не выйдет! Фундик должен знать, что этой банки больше нет в доме.
   — Ты нашел эту баночку! — радостно кричу я. — Какой же ты хороший сыскник!
   — Она ненормальная, — разводит руками Петя. И вдруг обнимает меня за плечи и притягивает к себе.
   — Леди, — шепчет он в самое ухо, касаясь его губами. — А у вас в гараже в багажнике гость!

ОТКРОВЕНИЯ

   Я бегу через две ступеньки вниз.
   Открываю багажник “Москвича”.
   Артур Карлович Бехтев спит, завернувшись в изрядно испачканный плащ, из приоткрытого рта невинно вытекает ниточка слюны. В правой руке зажата прямоугольная бутылка. Из плохо закрученной пробки вытекла желтоватая жидкость, пахнет спиртом и дорогим одеколоном.
   Определенно, это заколдованный дом. Осторожно закрываю крышку, присаживаюсь на нее и пытаюсь думать. Ничего не получается. При избытке молока думать практически невозможно.
   Иду мыть грудь. Иду кормить ребенка.
   Коля лежит на боку, подпирая голову рукой, и смотрит, как я это делаю.
   — Знаешь, — говорит он шепотом, — я все время пытался представить, как Ляля будет кормить грудью… И не мог. А у тебя это выходит очень естественно…
   — У всех женщин это естественно.
   — Нет. У Ляли маленькая грудь, ей бы пришлось что-то придумывать.
   — Коля, почему — она?
   — Не знаю… как-то само собой получилось, мы даже и не разговаривали сначала. С ней так приятно молчать! Она смотрит, смотрит в глаза, потом вдруг обхватит горло рукой и сглотнет ком, а зрачки расширятся… Или проведет кончиком указательного пальца по лицу, “нарисует профиль”, она так говорила — “можно нарисовать твой профиль?” — а на шее ее палец проваливался в дырку между ключицами и начинал надавливать, сначала легко, потом сильнее, и от этого у меня начинались галлюцинации, и я переставал дышать, честное слово!
   — Представляю…
   — Она говорила, что бог — женщина.
   — Логично.
   — Она не верила в астрологию. Она говорила, что все это чушь, что человек может сам управлять и жизнью и смертью. Она пила мою кровь.
   — Хватит выдумывать!
   — Честно. Я порезался как-то, она взяла палец в рот и сосала его, я чувствовал на ранке ее язык и от этого чуть не кончил!
   — Коля, ты же понимаешь, что у такой женщины, — осторожно начинаю я, — в одно и то же время могло быть несколько мужчин. К примеру, ты и еще кто-то.
   — Нет! — он смотрит удивленно и злобно.
   Ладно, я пас. Тут я ничего поделать не смогу. Пить кровь — это, конечно, полный загиб. Или попробовать последний раз?
   — Я хотела сказать, что, если она с тобой не трахалась, с кем-то же она должна была это делать?!
   — Во-первых, — объясняет мне, тупой пошлячке, мальчик Коля, — на девятом месяце женщины уже не трахаются! А во-вторых, если ей очень приспичило, она могла это делать с мужем.
   Ну полный загиб!
   — Ты сам сказал, что у нее было сорок два мужчины! — завожусь я.
   — Так это же до меня! — Коля совершенно обезоруживает своей верой и наивностью.
   Он удовлетворен выражением моего лица и снисходительно интересуется:
   — Ты же из-за любви топиться пошла, так ведь?
   — Нет, из-за смерти.
   — Но ребенок у тебя получился из-за любви?
   — Ребенки получаются из-за слияния яйцеклетки и сперматозоида.
   — Не хочешь разговаривать?
   — О чем?
   — О любви! — шепчет Коля.
   — Я ничего не знаю о любви. Ребенок в животе был мне дороже мужчины, от которого он появился. Разве такое может быть, если — любовь?
   — Может. Например, если ты — лесбиянка, — авторитетно заявляет Коля. — Ты любила ее?
   — Кого?..
   — Лялю.
   — Я ее никогда в глаза не видела. Подумав, он ложится на спину и замечает:
   — Я тебе верю. Но почему мне все время кажется, что вы были повязаны? Ты же узнала ее на фотографии!
   — Из этого только следует, что я…
   — Видела ее фотографию, — вздыхает Коля. — А если бы ты знала, как от нее пахло! Если закрыть золотыми волосами лицо, сразу начинаешь плыть, плыть… Потому что под ее волосами Земля вращается в другую сторону. А где ты видела фотографию Ляли?
   — Мне ее дала Куска Лучара.
   — Это какая-то колдунья, ты рассказывала.
   — Да. Мы с нею дружны уже десять лет. Мой отец работал на Гаити и теперь часто ездит туда к друзьям.
   — На Гаити? Эта колдунья с Гаити? Откуда у нее фотография Ляли?
   Убираю заснувшего ребенка от груди. Ложусь на спину рядом с Колей, нахожу его руку и слегка сжимаю пальцы.
   — Она попросила одноногого Персикаля, он сделал ей одну. Персикаль фотографировал туристов.
   — Потому что ей понравилась фотография красивой золотоволосой женщины? — пытается понять Коля.
   — Нет. Фотография Куоке была нужна, чтобы отдать ее мне. Она сказала: “Найди эту моракусу и останови ее. Поклянись, что найдешь”. И я поклялась. Я была тогда беспечна и глупа, я не знала, что значит клятва, данная Куоке. Она сказала, что я должна найти ее до пятнадцатой жертвы, потому что пятнадцать лун Куока будет выпрашивать себе прощение у Агуры Всевидящего, а больше не сможет, и я расплачусь частичкой себя.
   — Ничего не понимаю, но звучит красиво. Помесь сказки о Бабе-яге с новеллами Маркеса.
   — Я и воспринимала это как сказку, забавное приключение из жизни колдуний.
   — И что такого страшного сделала Ляля?
   — В третий свой приезд на Гаити она украла порошок для странствующих мертвецов. Нет, как бы это объяснить, порошок она брала и раньше, но он имеет силу только десять месяцев, она украла тайну его изготовления!
   — Давай что-нибудь съедим. Я проголодался.
   — Подожди. Ты спросил о фотографии, помнишь?
   — Да. Я только не понимаю, как потомственная колдунья позволяет себе такую халатность, как кражу рабочего материала! — веселится Коля.
   — О, это просто. Она была покорена чарами твоей тетушки.
   — То есть?..
   — Одна из восемнадцати, да-да, не смотри так.
   — Она гаитянка, эта колдунья?
   — Креолка. Она темнокожая креолка без четырех передних зубов.
   — Прекрати!
   — Вот с такими губами! Вот с таким носом, она великолепна, она таитянка с полотен Гогена, еврейка с картин Боровиковского, она “Камеристка” Ван Дейка, “Лежащая марокканка” Серебряковой и “Скрипач с зеленым лицом” Шагала! Все это — она!
   — Нет, — смеется Коля, — только не “Скрипач с зеленым лицом”! Он же мужчина!
   — Он не мужчина! Он образ музыки страха и отчаяния! Иногда, под яркими звездами душного бархатного неба, в свете костров лицо Куоки становилось копией с лица “Скрипача” Шагала! Если бы я понимала, что творю, давая клятву!
   — Слушай, а как ты нашла Лялю?
   — По объявлению. У меня была фотография и инициалы, которые Куока срисовала с чемодана твоей тетушки. Я, конечно, понимала, что найти эту женщину практически невозможно, иногда я лениво просматривала всякие объявления, совершенно не представляя себе, что искать, но Куока предупредила, что, как только эта моракуса научится правильно делать порошок для странствующих в смерти, она захочет продавать свое умение. Я случайно наткнулась на объявление “Учительница пения для глухонемых дает уроки мастерства”.
   — И что?
   — Ты так спрашиваешь, потому что не знаешь основной заповеди Куски.
   — Слава богу, я вообще не знаю ее заповедей!
   — Подожди, это звучит очень философски. Человек становится несчастным, если видит, как глухонемой дает уроки пения слепым. Или слепой дает уроки пения глухонемым. Это приблизительный перевод, но значение выражения “учительница пения для глухонемых” для нее было объяснением полной бессмысленности познания чего бы то ни было перед равнодушием и могуществом вечности. Если Куока хотела избавиться от надоевшего ей плохого человека, она желала ему просидеть остаток жизни на вершине горы перед пещерой и смотреть, как глухонемой учит петь слепого.