— Нет, — категорично перебиваю я.
   — Нет? Ты придумала что-то получше?
   — Да. И вообще, перестань переживать на эту тему. Я хочу прогуляться. Выйду на полчасика.
   — Как это — прогуляться? — дергается Коля.
   — Очень просто. Ногами. Пройдусь туда-сюда по свежему воздуху и подумаю. А ты посидишь пока с детьми.
   — Ты не можешь так со мной поступить! — он повышает голос и начинает спускаться. — Я тебя сейчас привяжу веревкой к кровати, по крайней мере, тогда ты не прыгнешь в какой-нибудь мусоровоз!
   — Давай без экстремизма, ладно? Если хочешь, можешь наблюдать за мной в трубу с чердака. Я погуляю недалеко от дома и вернусь. Мне просто нужно побыть одной и подумать.
   — Надень теплые рейтузы! Совсем мальчик сдвинулся!
   Выйдя на дорогу, машу рукой в направлении чердачного окна. Гуляю минут десять перед домом и как бы ненароком захожу в кусты у дороги. Я иду к сараю. Выбираю у его стены местечко, из которого мне видно чердачное окно, присаживаюсь, прислонясь спиной к старым доскам сарая (надеюсь, меня хорошо видно в трубу), и говорю тихонько:
   — Тук-тук!
   — В этом сарае кто-то живет! — сразу же зашептал с той стороны досок Артур.
   — Ты его видел?
   — Нет, но здесь установлен самодельный обогреватель и стоит скамья, а на ней — ватник! Провода наверняка накинуты на ближайший столб, можешь проверить?
   — Что проверить?
   — Что розетка на полу просто соединена с удлинителем, а удлинитель подсоединен к проводам, которые накинуты…
   — Стоп! — перебиваю я его. — Успокойся. Ничего не надо смотреть. Через пять минут ты отсюда уйдешь и забудешь о проводах и столбах. Если бы я предложила тебе сыграть в бильярд в этом городе, ты бы куда пошел?
   — В этом городе? А здесь есть достойные настоящего бильярда столы?
   — Есть! Клуб называется “Лафа”, я хочу, чтобы ты пригласил своих друзей в этот клуб поиграть с тобой по-крупному.
   — Каких друзей? Послушай, сейчас не до игры, правда…
   — Помолчи и сделай все, что я скажу. Ты пригласишь свою троицу, тех самых, которые имеют дурную привычку закидывать тебя после проигрыша в мусорный бак. Ты их так пригласишь, чтобы они не смогли отказаться. Придумывай что хочешь, но вы четверо должны завтра ночью играть в бильярд в клубе “Лафа”, и к четырем тридцати утра ты должен проиграть. Запомни, к четырем тридцати. Клуб закрывается в пять.
   — К четырем тридцати. Это все?
   — Все.
   — Не хочешь объяснить, зачем нужна эта игра?
   — Ни в коем случае! Ты не должен ничего знать, никто не должен ничего знать, все должно происходить совершенно естественным образом.
   — Но если я проиграю, меня могут забросить в помойку!
   — Повторяю — все должно быть естественно.
   В помойку так в помойку! Кстати, мусорные баки стоят через два дома от входа в клуб. Налево. Запомнил?
   — Что?
   — Где стоят мусорные баки, в которые тебя можно закинуть! Через два дома налево от входа в клуб!
   — А что дальше?
   — Ничего. Полежишь минут сорок. Лежи тихо, звуков не издавай, внимания не привлекай. Дальше от тебя ничего не зависит. Как получится, так и получится.
   — Ладно, — вздыхает с той стороны Артур, и я слышу, как от движения его тела шевелится старая доска под моей спиной. — Эта куртка мне не нравится. Чья она?
   — Колина. И вязаная шапочка тоже его.
   — Я так и думал. Почему Лена подарила ему такие же часы?
   — Часы были частью ее грандиозного плана по перемене жизни. Ладно. Не будем о грустном. Я осмотрела окрестности, машин секретных агентов не увидела, по крайней мере, если они и оставили одну, то хорошо ее замаскировали. Скорее всего, поехали искать тебя в Москву. Выходи, Артур Карлович, пора.
   — Как это — пора?..
   — Тебе нужно дотащиться до автобусной остановки, доехать до города, найти переговорный пункт и уговорить своих друзей приехать сюда играть завтра на ночь.
   — А где мне ночевать сегодня?
   — Попробуй найти Афину Заболотную или Мухтара, скажи, что от Хрюка, они приютят.
   — Как это — найти?.. Что это такое — Заболотная?..
   — Спроси у таксистов на железнодорожной станции! Ты и правда какой-то неприспособленный. Уходи.
   — А ты?
   — Я посижу минут пять, посмотрю по сторонам. Уходи же! Шапочку надвинь пониже на лоб. Удачи тебе.
   — А когда…
   — Уходи.
   Я слушаю его шаги, закрываю глаза и подставляю лицо ветру. С той стороны досок слышны возня и сопение.
   — Ну что еще! — повышаю я голос.
   — Ничего особенного, я только хотел сказать, что ваш протеже отправился не в ту сторону. Не к остановке. И еще, если позволите, я счел нужным ознакомить вас с результатами анализа порошка из баночки, которую вы любезно обменяли…
   Следователь Поспелов!
   — Помимо органических добавок, эта смесь содержит большое количество тетрадиоксина — ядовитого вещества, замедляющего реакции в организме человека и вызывающего спазм сердечной мышцы. Как тут у меня написано, минуточку… тетрадиоксин действительно содержится в печени иглобрюха, то есть фугу, причем иглобрюх, живущий в Японском море, к примеру, по размеру значительно превышает иглобрюха с карибского побережья, но у маленького иглобрюха в печени содержание тетрадиоксина значительно…
   — Как потеплело! — громко сообщаю я.
   — …и в засушенном виде истолченная печень иглобрюха может быть использована как ядовитое вещество…
   — А вот интересно, вы обмениваетесь информацией с секретными агентами в штатском?
   — Разные ведомства, — вздыхает Поспелов, я слышу, как пошевелились доски под его спиной.
   — Вы здесь ночуете? В этом сарае, рядом с фургоном?
   — Да. То есть нет. Выделенный мне в помощники оперуполномоченный Петя предлагает теплую постель у него в квартире. Но мне кажется, вас нельзя оставлять одну.
   — Одну? Да я и дня в этом проклятом доме не была одна!
   — Но сейчас вы же одна сидите… Мы помолчали. Мне даже показалось, что я слышу, как стучит сквозь доски сердце следователя.
   — А я разгадал, зачем в этом доме нужен был мальчик Коля, — тихо говорит Поспелов.
   — Я тоже…
   — Мне иногда кажется, — еще тише говорит следователь, — что жизнь не имеет смысла. Смысл есть только у смерти, потому что это законченное действие, обозначенное контурами времени и места.
   — Не скажите. Иногда смерть не имеет контура. Если смотреть сквозь пламя на звезды, они кажутся черными точками. Шесть ложек сахара на шесть ложек какао.
   — Что это значит?..
   — Приглашаю вас переспать в доме. Помыться в ванной, поесть и выспаться на кровати с чистыми простынями.
   — Ну, я не знаю… Разве что в силу производственной необходимости… А что, какао еще осталось в банке?
   Халат Антона Павловича Сидоркина на следователе Поспелове висит, почти закрывая ступни и органично подчеркивая плавную округлость его выступающего живота.
   — Я вас стесняюсь, — говорит следователь, вытирая огромным отложным воротником халата свои запотевшие очки. — Вы меня унижаете глазами. Куда вы сейчас смотрите?
   — На ваши голые ступни.
   — Немедленно прекратите!.. Куда вы дели мою одежду?
   — Засунула в стиральную машину.
   — А где тут какао? — он тычется наугад в кухонные полки.
   — Здесь стоит, на столе. Кузьма Ильич, перестаньте топтаться, садитесь.
   — Немедленно отдайте мне коробку с сушеной рыбой, — потребовал следователь, как только сел и устроил на носу очки.
   — Слушай, зачем ты притащила сюда этого?.. — не выдержал Коля, который надулся и замолчал, как только увидел Поспелова.
   — Вы же сами принесли мне эту коробку!
   — Почему он надел халат моего дяди и теперь командует тут?! — не унимается Коля. — Давай, пригласи сюда всю дежурную бригаду по слежке!
   — Коля, иди спать, уже поздно, — ласково предлагаю я.
   — А ты где будешь спать?
   — Я буду спать с тобой и детьми на супружеской кровати семейства Сидоркиных.
   Злобно покосившись на следователя, он наконец уходит.
   — Что вы будете делать с мальчиком? — кивает на дверь следователь.
   — С этим? Отдам маме с папой.
   — А с маленьким?.. — осторожно взглядывает он поверх очков.
   — Отдам Коле, Коля отдаст его маме с папой. Теперь вы спросите, что я буду делать с девочкой?
   — Нет, не спрошу. Подвиньте сахарницу поближе.
   — Почему?
   — Девочка вам нравится, вы еще не решили, что с ней делать. В этой жизни столько условностей, даже и не знаю, как вы выпутаетесь…
   Дождавшись, когда следователь, шевеля губами, отсчитает шесть ложек сахару, я спрашиваю, что он будет делать со мной.
   — Я буду любоваться вами, Мона Кукулевская, пока есть такая возможность, пока вы сидите в таком же, как у меня, халате рядом за столом и пахнете счастьем.
   Поздно ночью Коля меня растолкал и сказал, что по дому опять кто-то ходит.
   — Пусть ходит, — отмахнулась я.
   — Кто-то лазил на чердак!
   — Значит, это Хока.
   — А потом спустился в подвал и копался в гараже!
   — Значит, это бильярдист забрался в багажник, чтобы заснуть там.
   — А теперь на кухне стучит тарелками!
   — Тогда это следователь Поспелов подъедает все, что мы с Сюшкой не доели. Спи!
   — Я не могу спать. Мне страшно.
   — Даже так? — я смотрю на Колю. В темноте виден бешеный свет его глаз.
   — Зачем она подарила мне часы?
   — На память. Давай не будем о ней говорить. Почитай мне стихи.
   — Нет. Куда ты дела бильярдиста? Ты вывезешь его в Амстердам?
   — Нет. Не вывезу. Читай стихи или замолчи.
   — Я полный кретин, да?
   — Ты худой кретин, удовлетворен?
   — Ты завтра уйдешь с ним навсегда, а я останусь тут, в проклятом доме, мне уже никогда отсюда не выбраться, это предопределено!..
   — Я не уйду с ним.
   — Уйдешь! Вы все сучки!.. Уходите, бросаете…
   — Не ори, детей разбудишь.
   — Какое тебе теперь дело до детей? Скажешь, ты не сучка?.. Не такая же, как все?..
   — Ладно, я сучка, только перестань орать.
   — Значит, ты уходишь с ним, да? Этот тип всегда будет иметь в жизни все, что выберет! Такой неумеха, страдалец, сам за себя постоять не может, беспомощная лапочка! Вечно попадает в истории, его нужно опекать!.. Вы оба, вы мне противны! — шипит Коля.
   Все. Достал!
   — И твой запах, я его ненавижу! Это твое синее вымя, твои припадочные глазищи, ты хотя бы иногда смотришь на себя в зеркало или боишься упасть в обморок?!
   Нет, правда достал!
   — Коля, не плачь, хочешь, я тебя покормлю?
   — Ты мне отвратительна. Ты даже покончить с собой не можешь по-человечески. Почему ты не утопилась?
   — А почему ты не повесился на батарее?!
   — Ты не женщина, ты монстр!
   — Ты что, еще не понял, кто здесь монстр?
   — Не смей говорить о ней плохо!
   — Вот как? — я села, задохнувшись от возмущения. — Не говорить плохо? Да то, что она собиралась сделать с тобой, не имеет человеческого определения! Если бы не звонок из клиники, не ревность дядюшки, то двадцать третьего числа здесь, вот в этом месте, — стучу я по кровати, — на пожарище нашли бы твои полуобгоревшие кости!
   — Почему это — мои? — Коля встал и отошел к окну.
   — Потому что у тебя был двойной перелом левой ноги! Потому что у тебя совершенно здоровые зубы! Потому что ты идиот, но по малолетству это еще можно объяснить отсутствием жизненного опыта.
   — Почему сразу — идиот?..
   — Тебе уже все объяснили, а ты еще задаешь вопросы! Твоя тетушка влюбилась в бильярдиста! Она родила от него ребенка!
   — Вранье! — заявляет Коля от окна.
   — Она подготовила ему побег, а чтобы их не искали, в подожженном доме должны были остаться убедительные доказательства смерти бильярдиста!
   — Мой обгорелый скелет, да?
   — Да. Скелет под метр девяносто с давнишним переломом на левой ноге, совершенно здоровыми зубами и платиновыми часами на руке!
   — Мне не нравится эта твоя история, — подумав, заявляет Коля.
   — Сам напросился!
   — То есть, — задумывается Коля, — я приехал немного раньше, чем требовалось?..
   — Нет. В данной ситуации ты очень удачно опоздал. Мадлену Сидоркину задушил муж. Ты удачно опоздал во всех смыслах. Твоего дядюшку вовремя закололи отверткой. Неизвестно, как бы он себя повел после убийства жены, обнаружив в доме приехавшего племянничка, всего такого влюбленного, решительного!..
   — Ладно, хватит объяснять, я не идиот. И знаешь что… Сейчас у меня случится нервный срыв и попытка самоубийства, и, чтобы меня спасти от полного помешательства, ты должна будешь заняться со мной сексом.
   — Как интересно!..
   — Да. Видишь, это галстук бильярдиста? — откуда-то из трусов Коля вытаскивает белую блестящую полоску. — Я приготовил его заранее. Допустим, я стал догадываться обо всем, что ты рассказала, но боялся признать это как факт… И вот я вызываю тебя на напряженный разговор, завожу как следует…
   — То есть обижаешь!
   — Да, обижаю и заставляю проговориться и все в подробностях объяснить.
   — Потому что у тебя самого мозги набекрень, и язык не поворачивается сказать такое о тетушке!
   — Я же был влюблен, как последний суслик! “Был” — это решительно сказано, а “суслик”!..
   — Я довожу тебя до истерики… — со злорадством в голосе сообщает Коля.
   — Не до истерики, а до злости!
   — Ладно, до сильной злости, ты все подробно разъясняешь, и я от полнейшего отчаяния иду в ванную на первом этаже, чтобы привязать там галстук к батарее.
   — Почему на первом?
   — Разве это не место для мертвецов?
   — А я?
   — А ты бежишь за мной, плачешь и просишь не делать этого. Ты уже жалеешь, что была так болтлива и все мне подробно объяснила…
   — Сразу предупреждаю, плакать я не буду!
   — Ладно, просто умоляешь. А я запираюсь в ванной и молча делаю свое дело!
   — А я что, бьюсь в дверь?..
   — Да. Пока не выломаешь замок. Ты врываешься, видишь, что я уже на последнем издыхании — сижу на полу, наклонившись, в петле из галстука, ты меня отвязываешь, даешь понюхать нашатырь, плачешь… Ладно, ладно, не плачешь, но тебе очень меня жалко, и мы потом занимаемся сексом на полу в коридоре.
   — Ничего не получится, — вздыхаю я.
   — Почему?
   — Ты видел замок на двери ванной? Мне его ни за что не выломать. Нет, конечно, часа через два равномерного долбежа плечом он может расшататься, но к этому времени, сам понимаешь, что с тобой, наклонившимся в петле, произойдет…
   — То есть повешение сидя в ванной отпадает? А если я сделаю это прямо здесь, в спальне?
   Мы оба смотрим на потолок. Слегка светясь стекляшками от пойманного лунного света, над нами нависает грандиозная люстра.
   — Потолки тут три пятьдесят, не меньше, — шепотом замечаю я.
   — Я видел стремянку в мастерской, — шепотом замечает Коля.
   — Я уже тебе говорила, ты слишком тяжелый и длинный. Если просто перепилить ножом галстук и наблюдать, как ты, бездыханный, грохнешься на пол, это наверняка кончится еще одним гипсом… А пока я тебя аккуратно стащу вниз, так намучаюсь, какой уж тут секс…
   — Ладно. Тогда подойди и поцелуй меня. В губы, — уточняет Коля.
   — А это еще зачем?
   — Просто так. Все равно пришлось бы делать мне искусственное дыхание.
   Подхожу к окну и замечаю, что Коля трясется, вцепившись заведенными назад руками в подоконник.
   — Наклонись!
   — Нет уж. Это ты меня целуешь, а не я тебя! Удивляясь собственному слабоумию, подкатываю пуфик, становлюсь на него и целую мальчика в ледяные губы. Разболталась, идиотка…
   После второй, более длительной попытки согреть его губы Коля начал крениться в сторону и свалился со страшным грохотом на пол. Дальше — все по тексту: иду за нашатырем, чтобы дать ему понюхать ватку.
   — Что там у вас случилось? — интересуется следователь Поспелов в коридоре.
   — Все в порядке. Условное самоубийство, обморок и так далее…
   — Приходил человек, обыскал дом, — сообщает следователь. — Первым делом заглянул в багажник “Москвича” в гараже. Знаете, что это значит?
   — Что все в порядке, все, как всегда, идите спать.
   — Это значит, что они еще не нашли бильярдиста.

БИЛЬЯРДИСТ

   В клубе “Лафа” к двенадцати ночи собрались небольшие компании любителей пива и любителей бильярда. Любителей пива, играющих в бильярд, не было. Отдельно сидели наблюдающие — они пили пиво, отдельно — с переполненными пепельницами на столе — бильярдисты.
   Сначала всех поражал своими манерами высокий молодой человек аристократической внешности. Трое его друзей выглядели тоже ничего себе, но так хрустнуть пальцами, как ему, так раскрутить кий в длинных пальцах им не удавалось.
   Потом появилась местная звезда — Штык со своим сборным кием в футляре, и все внимание переключилось на его ковбойские высокие сапоги, кожанку с дырами в спине, похожими на пулевые отверстия, и совершенно лысую голову.
   Принесли шары для серьезной игры.
   Осмотрели два стола.
   Аристократ разбил первым и за семь минут разделал Штыка под орех.
   Любители пива, поставившие на Штыка, с разочарованием вернулись к своим бутылкам.
   К половине второго ночи стал собираться народ. Из отрывочных разговоров было понятно, что кое-кому позвонили отдельные любители пива, пригласив посмотреть красивую игру профессионала, а кое-кто впопыхах примчался сюда сам, по какому-то странному наитию азартного игрока почуяв незабываемую ночь.
   К половине третьего девушек из бара загрузили в такси и отправили по домам.
   Заперли двери.
   Тотализатором управлял сам хозяин клуба — одноглазый худой мужчина с огромными ручищами, по прозвищу, естественно, Фредди.
   В три трое друзей аристократа встали из-за стола с переполненными пепельницами и достали из футляров свои кии.
   Зал замер.
   Они играли с аристократом по очереди по шесть партий.
   Аристократ к этому времени выпил почти полторы бутылки красного, но твердость рук не потерял. Иногда, склонившись к столу и приготовившись к удару, он вдруг откладывал кий и ложился лбом на сукно, Фредди тогда ворчал, он строго следил, чтобы сукно не трогали лишний раз потными руками.
   Играл аристократ красиво. Иногда проигрывал, с кривой усмешкой на пунцовых губах, тогда ухоженные усики превращали его усмешку в зловещую гримасу, и все понимали, что аристократ проигрывает специально, и это было вдвойне увлекательно, потому что не понимали — зачем.
   В четыре аристократ потребовал рюмку коньяка.
   Опустошив ее одним глотком, он, не глядя, сунул рюмку кому-то назад, ткнул ею в тело ближе всех стоящего зрителя, и оперуполномоченный Петя, в чью грудь ткнулась рюмка, еле живой от напряжения и усталости, чуть не сорвался и не обозвал короля этой ночи самыми последними словами.
   После коньяка аристократ не выиграл ни одной партии.
   Двое друзей подхватили его под мышки и поволокли к выходу. Третий нес куртки и кии и расшаркивался по дороге, видно было, что он ничего не понимает.
   Большая компания вышла проводить странную четверку. Но, постояв минут десять на улице, люди поняли, что гости чего-то ждут, и потихоньку разошлись.
   У дверей клуба на улице остался Петя и парочка особенно любопытных болельщиков.
   Бильярдист висел на двоих мужчинах, болтаясь головой и что-то бормоча.
   Трое друзей решали, стоит ли его бросать в мусорный бак или нет.
   — Вот так возьмем и в каком-то Задрюпинске закинем его в мусор? — раздумывал вслух один.
   — Такой уговор. Он сам три раза перед игрой напомнил, хрен его знает, зачем это ему понадобилось именно здесь, но такой уговор.
   — Да здесь и баков мусорных нет! — оглядывался третий.
   — Налево через два дома, — пробормотал бильярдист, на секунду приподняв голову.
   — Ребята, садитесь, подвезу к станции! — затормозил возле них один из отъезжающих зрителей.
   — Нет, спасибо, у нас еще есть одно дельце… Потоптавшись, они потащили бильярдиста по улице, споря, где здесь может быть лево, а где — право.
   Оперуполномоченный Петя и парочка зрителей топтались, не понимая, что происходит.
   Трое друзей проволокли бильярдиста до конца улицы, вернулись обратно, прислонили его к стене через два дома от клуба, кое-как натянули на него куртку и шапку, взяли за руки и за ноги и закинули в мусорный бак. После чего забрались в свою машину (московские номера) и укатили.
   Артур Карлович Бехтев, оказавшись спиной на неудобном мусоре, открыл глаза и обнаружил, что на него смотрит сверху чье-то лицо. Он хотел махнуть рукой, мол, проходи дальше, мужик, и для этого даже с большим трудом вытащил из-под себя руку, но лицо пропало, а потом опять появилось, но уже совсем другое.
   Так продолжалось довольно долго. Лица сменялись, небо проносилось над мусорным баком тучами из фильмов ужасов, гремя несбывшимися дождями и то и дело пряча ущербную луну, похожую на осколок разбитой ледяной тарелки из дорогого сервиза. Артур Карлович Бехтев не заметил, как заснул.
   Проснулся он от страшного грохота. Конечно, он совершенно не понял, где находится и что происходит. Конечно, он щипал себя несколько раз за ногу, чтобы проснуться. Но огромное чудовище вдруг подняло его в воздух и закинуло в разинутую пасть с металлическим лязгом. На секунду ему показалось, что он попал в желудок огромного робота, Артур Карлович закричал так громко, как смог, но сам себя в грохоте не услышал. В этот момент он подумал, что рюмка коньяка была лишней, попытался встать, но тут включился внутренний механизм пресса, и его слегка прижало притянутым мусором к металлической стенке.
   Бильярдист понял, что он жив, что он не спит, что он едет в большой машине, собирающей мусор. Дальше уже совсем легко было вспомнить, как он оказался в мусорном баке. Артур Карлович закричал, застучал кулаками в металлическую стену и даже заплакал в конце, когда отбил руку.
   После следующей загрузки мусора Артур попытался выскочить из мусоровоза, почти добрался до открытого зева, но не успел — на него свалилась целая гора, что-то больно ударило по голове и от отвратительного запаха стошнило.
   Он очнулся от следующего включения пресса, выждал, подталкивая ногами к лопастям скользкую массу, и поздравил сам себя с тем, что еще жив.
   Он попробовал думать. Ощупал карманы, залез во внутренний и… чудо! Мобильный телефон! Артур нажал кнопку. Работает!
   Он звонил 02, 03, в “Службу газа” и в “Службу спасения”. Шесть или семь раз он повторял, что попал в мусоросборник, что его везут по городу, куда именно — он не знает. Его успокаивали, обещали разобраться, дозвониться из Москвы в муниципальные службы Серпухова, и от уговоров сохранять спокойствие его мутило, как от вони внутри металлической коробки. Манипулируя с кнопками, он определил последний номер, по которому кто-то говорил с этого мобильника, и набрал его кнопкой повтора.
   Сонный женский голос наконец произнес “алло?..”. Сбиваясь и через каждые три слова прося о помощи, Артур кое-как объяснил, что едет в мусоросборнике и что женщина должна поднять на ноги милицию, военных и позвонить его маме. “А где Коля?” — спрашивала женщина, зевала в трубку и уверяла, что сама в молодости любила пошутить.
   Подсвеченный экран мобильника тускнел. Артур стал задыхаться. Он вдруг подумал, что умрет сегодня, и от этой мысли его затрясло. Умереть в машине с мусором! Да еще проиграв перед этим в бильярд! Что он делает? Зачем он здесь? Кто, умный и всесильный, забросил его сюда, по чьему велению?..
   Тут, конечно, Артур вспомнил женщину, кормящую его ребенка, и чуть не вскочил, так сильно дернуло изнутри возмущение. Где эта гадина?! Как же ее зовут?..
   Он ни разу не поинтересовался именем женщины. Как-то не пришлось. Постарался вспомнить, не называл ли мальчишка ее имени… Не вспоминалось, тело покрылось потом, дышать становилось все трудней, он последний раз набрал телефон “Службы спасения”, попросил оператора “24-дробь-три”, ему так сказали — сразу называть этот номер, чтобы заново не объясняться, и еще раз выслушал уверения, что все возможное они делают.
   Водитель мусоросборника заметил, что за ним едет красный “Москвич” почти на выезде из города. Он чертыхнулся: неужели приставили проверяющего? Что еще может делать человек в автомобиле, плетясь за ним на минимальной скорости от помойки к помойке?! Притормозив на совершенно пустой дороге у светофора, он стал думать, проехать сегодня последнюю точку или повернуть к полупустым контейнерам на Советской? Эти контейнеры водитель забирал через день, в принципе, никто не жаловался, но мало ли что…
   Перед ним по пустому городу пронеслась “Скорая помощь” с мигалкой, водитель проводил ее глазами, чертыхнулся еще раз и свернул на Советскую.
   Стоя на улице и дожидаясь, пока поршень утрамбует порцию мусора, он услышал сквозь грохот странный полузадушенный писк, и настроение совсем испортилось: опять какие-нибудь “любители” животных забросили в контейнер раненую собаку или кошку.
   Выехав за город, водитель включил радио.

СВАЛКА

   Я доехала до свалки, взяла чемодан, заперла машину и побежала вдоль песчаных развалов. В темноте все выглядело по-другому, за кучами мусора кое-где горели костры. Подсвечивая себе дорогу фонарем, я бежала, стараясь не выпускать из вида мусоросборник.
   Когда он вывалил мусор, я вдруг поняла, что без лопаты не обойтись, бросилась было разгребать отбросы руками и сразу же наткнулась на небольшую саперную лопатку, сильно погнутую, но с целой ручкой!
   Не знаю, сколько я перелопатила дряни, останавливаясь через каждые двадцать вздохов — двадцать гребков лопатой — и освещая расковырянное место фонариком. Когда руки перестали слушаться, я вдруг почувствовала, что не одна.