Страница:
— Это делает другая служба, которая отвечает за прослушивание! — отбил удар Петя и тут же предложил свое решение проблемы:
— Давайте вызовем ей сантехника!
— Сантехника? — удивился Поспелов.
— Она же не могла не видеть это безобразие в ванной, скажем, что недалеко от дома случился за-сор, нужно проверить слив.
Дежурный подал знак, мужчины затихли и выслушали несколько фраз из кабинета.
После вопроса гостьи о стрельбе из пистолета Поспелов уставился тяжелым взглядом на Петю. Петя пожал плечами.
— Все, — кивнул дежурный через несколько минут. — Спустились вниз.
Поспелов вышел из фургона и с удовольствием вдохнул прохладный воздух с привкусом прелого сена.
— Номер фургона записали? — поинтересовался он в третий раз.
— Все будет в порядке, Кузьма Ильич, не беспокойтесь.
— Да уж, не беспокоиться… Вы хоть все осколки собрали?
— Все, товарищ майор.
— Да не бывает так, чтобы за одну минуту собрать все осколки от разбитого зеркала почти в два квадратных метра! — опять рассердился Поспелов.
— Так ведь то у обычных людей не бывает, а мы спецы, — уныло оправдывался Петя. — Разрешите мне сантехником сходить в дом?
— Не разрешаю, — без раздумий ответил Поспелов. — Пусть этим занимается, как ты сказал, специалист.
— Но мне очень надо, — понурился Петя.
— Значит, не все осколки собрали, да?!
— Да нет, товарищ следователь, осколки мы собрали… Я, когда выстрелом зеркало разбил, закрыл голову руками, чтобы чего-нибудь не случилось…
— Чего, например? — ехидно поинтересовался Поспелов. — Ты попал в зеркало в конце коридора, которое висело в трех метрах от тебя!
— А мне показалось, что совсем рядом что-то посыпалось… Вот вы сами, Кузьма Ильич, говорили, что нужно искать все необычное, а теперь злитесь.
— Я не злюсь! Я дураков не люблю.
— А я, когда голову руками закрыл, увидел, что три паркетины у стены отличаются немного, как будто они одно целое, и так и есть! Оказалось — крышка тайника.
— Что оказалось? Какого тайника?
— Я поддел сбоку, крышка открылась, а там вот… Коробочка была.
К глубочайшему изумлению Поспелова, Петя вдруг вытащил, как показалось следователю, из внутреннего кармана пиджака металлическую коробочку, сантиметров десять на двадцать, глубиной на три пальца.
— Я, конечно, сразу бы вам это показал, — бубнит Петя, пока Поспелов, сопя, пытается открыть хорошо пригнанную крышку. — Я схватил ее сразу-и бежать к вам вниз поскорей, это спонтанно получилось. А когда посмотрел, что там, понял, что вы теперь с меня не слезете.
— Что это значит — не слезете? — пыхтит Поспелов. Крышка чуть сдвинулась, но не открылась.
— Ругаться будете или вообще уволите.
Коробочка наконец открылась. От судорожного рывка напряженной руки следователя она сильно дернулась, и изнутри выплыл подозрительный серый дымок. Поспелов скривился. В коробке лежало что-то завернутое в грубую холстинку. Поспелов раскрыл холстинку и две-три минуты внимательно изучал несколько обуглившихся костей, странную чешуйчатую шкурку неизвестного ему земноводного и десяток маленьких высушенных рыбок.
— Ничего не понимаю, — сознался он наконец.
— Значит, передадим на исследование в отдел фактурщиков?! — обрадовался Петя.
— Нет, конечно, плохо, что ты утащил это из дома, вдруг хозяйка хватится… черт знает, что это за гадость и зачем нужна, но…
— Я думаю, что это останки дорогого ей человека! — шепотом предложил свою версию Петя.
— Кому — ей?
— Учительнице пения, конечно! Она выгребает из ванны то, что не растворилось до конца, и хранит, как память! Это вещественное доказательство получается. Вы только скажите, Кузьма Ильич, я правильно поступил в тех форсмажорных обстоятельствах? Не нужно срочно возвратить коробку обратно?
— А вобла сушеная тут при чем? Петя только вздохнул.
— Если бы я знал, что это такое… — задумался Поспелов. — Под паркетом, говоришь?
— Очень хорошо замаскированный тайник, если бы я не выпалил случайно из пистолета в зеркало, ни за что бы не найти!
— Кстати, этот выстрел… Пистолет в сейфе, мысль какая-то саднит, не ухватить… Ладно. Отпечатки с коробочки…
— Снял! — доложил Петя.
— Оприходовал, как вещественное…
— Так точно!
— Ну и неси к фактурщикам, снайпер.
ЗЛОСТЬ
— Давайте вызовем ей сантехника!
— Сантехника? — удивился Поспелов.
— Она же не могла не видеть это безобразие в ванной, скажем, что недалеко от дома случился за-сор, нужно проверить слив.
Дежурный подал знак, мужчины затихли и выслушали несколько фраз из кабинета.
После вопроса гостьи о стрельбе из пистолета Поспелов уставился тяжелым взглядом на Петю. Петя пожал плечами.
— Все, — кивнул дежурный через несколько минут. — Спустились вниз.
Поспелов вышел из фургона и с удовольствием вдохнул прохладный воздух с привкусом прелого сена.
— Номер фургона записали? — поинтересовался он в третий раз.
— Все будет в порядке, Кузьма Ильич, не беспокойтесь.
— Да уж, не беспокоиться… Вы хоть все осколки собрали?
— Все, товарищ майор.
— Да не бывает так, чтобы за одну минуту собрать все осколки от разбитого зеркала почти в два квадратных метра! — опять рассердился Поспелов.
— Так ведь то у обычных людей не бывает, а мы спецы, — уныло оправдывался Петя. — Разрешите мне сантехником сходить в дом?
— Не разрешаю, — без раздумий ответил Поспелов. — Пусть этим занимается, как ты сказал, специалист.
— Но мне очень надо, — понурился Петя.
— Значит, не все осколки собрали, да?!
— Да нет, товарищ следователь, осколки мы собрали… Я, когда выстрелом зеркало разбил, закрыл голову руками, чтобы чего-нибудь не случилось…
— Чего, например? — ехидно поинтересовался Поспелов. — Ты попал в зеркало в конце коридора, которое висело в трех метрах от тебя!
— А мне показалось, что совсем рядом что-то посыпалось… Вот вы сами, Кузьма Ильич, говорили, что нужно искать все необычное, а теперь злитесь.
— Я не злюсь! Я дураков не люблю.
— А я, когда голову руками закрыл, увидел, что три паркетины у стены отличаются немного, как будто они одно целое, и так и есть! Оказалось — крышка тайника.
— Что оказалось? Какого тайника?
— Я поддел сбоку, крышка открылась, а там вот… Коробочка была.
К глубочайшему изумлению Поспелова, Петя вдруг вытащил, как показалось следователю, из внутреннего кармана пиджака металлическую коробочку, сантиметров десять на двадцать, глубиной на три пальца.
— Я, конечно, сразу бы вам это показал, — бубнит Петя, пока Поспелов, сопя, пытается открыть хорошо пригнанную крышку. — Я схватил ее сразу-и бежать к вам вниз поскорей, это спонтанно получилось. А когда посмотрел, что там, понял, что вы теперь с меня не слезете.
— Что это значит — не слезете? — пыхтит Поспелов. Крышка чуть сдвинулась, но не открылась.
— Ругаться будете или вообще уволите.
Коробочка наконец открылась. От судорожного рывка напряженной руки следователя она сильно дернулась, и изнутри выплыл подозрительный серый дымок. Поспелов скривился. В коробке лежало что-то завернутое в грубую холстинку. Поспелов раскрыл холстинку и две-три минуты внимательно изучал несколько обуглившихся костей, странную чешуйчатую шкурку неизвестного ему земноводного и десяток маленьких высушенных рыбок.
— Ничего не понимаю, — сознался он наконец.
— Значит, передадим на исследование в отдел фактурщиков?! — обрадовался Петя.
— Нет, конечно, плохо, что ты утащил это из дома, вдруг хозяйка хватится… черт знает, что это за гадость и зачем нужна, но…
— Я думаю, что это останки дорогого ей человека! — шепотом предложил свою версию Петя.
— Кому — ей?
— Учительнице пения, конечно! Она выгребает из ванны то, что не растворилось до конца, и хранит, как память! Это вещественное доказательство получается. Вы только скажите, Кузьма Ильич, я правильно поступил в тех форсмажорных обстоятельствах? Не нужно срочно возвратить коробку обратно?
— А вобла сушеная тут при чем? Петя только вздохнул.
— Если бы я знал, что это такое… — задумался Поспелов. — Под паркетом, говоришь?
— Очень хорошо замаскированный тайник, если бы я не выпалил случайно из пистолета в зеркало, ни за что бы не найти!
— Кстати, этот выстрел… Пистолет в сейфе, мысль какая-то саднит, не ухватить… Ладно. Отпечатки с коробочки…
— Снял! — доложил Петя.
— Оприходовал, как вещественное…
— Так точно!
— Ну и неси к фактурщикам, снайпер.
ЗЛОСТЬ
Я лежу на тахте, подложив под голову локоть, и смотрю на сосущего младенца. Он сосредоточен, ручки сжаты в кулачки, брови нахмурены. Со знанием дела подходит к такому важному мероприятию. Почему он хмурится? К чему прислушивается в себе и во мне? Я трогаю пальцем его кулачок, кулачок расслабляется. Ноготки отрасли, пора стричь…
Дин-дон!..
На втором этаже звонок тоже хорошо слышен, наверное, где-то установлен динамик…
Почему так много народу рвется в этот дом? Что им всем надо?
Я слышу разговоры внизу, значит, Коля открыл дверь. Поганец! Просила же не подходить к двери, прятала! Поганец, да и только…
Мальчик перестал сосать, но сосок изо рта не выпускает, сосредоточился на своем животе. Бурчание, потом громкий бульк.
По лестнице слышны шаги, я их узнаю, это Коля с загипсованной ногой пытается быстро преодолеть ступеньки. Надо было запереть дверь комнаты на ключ.
Коля врывается в комнату и размахивает руками.
— Там!.. Они приехали, я не знаю, что делать, я тогда ночью сказал по телефону, что Ляля задушена, понимаешь, они приехали!..
— Выйди и закрой дверь.
— Ты не понимаешь, они идут сюда, они хотят тебя видеть, то есть не тебя, конечно…
— Послушай, Коля Сидоркин. Я не могу кричать, когда кормлю ребенка, но, если ты сейчас же не уберешься, я встану и прибью тебя, как только мальчик доест. Ты хорошо меня понял?
— Ты что, совсем слабоумная? Они идут сюда, они станут спрашивать, где Ляля и Антон, ты не знаешь мою мать, она такое устроит!.. — Коля перешел на шепот.
— Задерни шторы.
— Что?..
— Быстро задерни шторы!
Стуча пяткой в пол, Коля ковыляет к окну.
— Спустись вниз и скажи, что я кормлю ребенка и никого не хочу видеть!
— Я уже сказал, что ты не хочешь их видеть, поэтому мама сюда так и рвется!
— Тогда скажи, что я спущу ее с лестницы, если она не уберется.
— Ляля не могла такого сказать!
На соседней тахте проснулась девочка, села и потирает глаза.
В проеме двери появляются две фигуры, я вижу их подсвеченными сзади из коридорного окна.
— Ксюша, деточка, иди ко мне! — плаксиво позвала одна из фигур и двинулась в комнату с протянутыми руками.
Девочка очень быстро соскочила с тахты, подбежала ко мне и запряталась за ногами.
За моими ногами в черных лайковых брюках в обтяжку и в тупоносых ботинках на высоком каблуке.
Собственно, эти самые брюки и ботинки — единственное, что на мне сейчас надето. Если не считать трусов, носков, парика и очков с темными стеклами.
— Ляля?.. — с ужасом в голосе прошептала женщина, вероятно, наконец разглядев, куда спряталась девочка.
Она прошла уже до середины комнаты и застыла там, скрестив руки на груди.
Мужчина у двери, тоже успевший разглядеть меня в позе лежа на боку (рука под головой, раскиданная грудь) и присосавшегося младенца, сделал судорожное движение назад, молодец, он сразу сообразил, что лучший выход из создавшейся ситуации — это немедленное бегство.
— Стоять! — взвизгнула женщина, определив по звуку, что делает муж. Мужчина замер.
— Садитесь, — предложила я, надеясь, что они оба сядут в кресла у двери.
— Не будем мешать, — это сказал мужчина, он все еще надеялся сбежать.
— Вы уже достаточно помешали, ворвавшись сюда. Коля, ты разве не попросил свою припадочную мамочку посидеть внизу, пока я кормлю?
— Я чаю предложил, я хотел…
— Как ты думаешь, — перебиваю я Колю, чувствуя в его голосе готовность все немедленно и в подробностях рассказать им, — она меня понимает? Она понимает, что я предложила сесть?
Пятясь, женщина отходит к двери и на ощупь определяет свой зад в кресло. Потоптавшись, садится и мужчина.
Мальчик поел и заснул. Осторожно вынимаю сосок из его рта и закрываю грудь полотенцем. Укладываюсь поудобней, поджимаю ноги, чтобы обхватить ими затаившуюся где-то за коленками девочку, нахожу ладонью ее головку и ворошу волосы. Все в порядке, я рядом, расслабься.
Интересно, какой первый вопрос они зададут? Что я сделала с их несовершеннолетним сыночком? Чем я отбила ему ногу? Или вопрос со ступней был решен внизу?.. Вот еще интересно, заходили ли гости в ванную на первом этаже, чтобы помыть руки с дороги?..
— Ляля, — надтреснутым голосом спрашивает мамочка Коли, — ты что, остригла свои волосы?!
Чувствую в ее голосе недоверие, смешанное с легким ужасом. Трогаю парик.
— Что, мне так не идет?
— Почему ты кормишь ребенка в солнцезащитных очках?!
То же недоверие и ужас в голосе.
— Неудачная попытка отстраниться от действительности, — объясняю я, снимаю очки и кладу их на тумбочку. — Так лучше?
— Почему тут так темно?
Это уже третий вопрос, пожалуй, для мамочки достаточно.
— Не твое дело, мне так нравится. А папочка хочет что-нибудь спросить или ему все и так ясно?
— Нам лучше уйти, — сразу же понял намек папочка.
Коля обхватил голову руками и вышел из комнаты.
— Я никуда не пойду, пока не пойму, что здесь происходит! — завелась мамочка.
— Вернись, поганец! Ты пустил их в этот дом, ты и расхлебывай! — кричу я Коле.
— Я пытался, — появляется он в проеме двери, — но они не верят. Они думают, что я свихнулся.
— Иди сюда, — показываю пальцем на пол у кровати. — Сядь.
Потоптавшись, Коля кое-как усаживается на полу, вытянув ногу с загипсованной ступней.
— Молодец, — я кладу ему на плечо руку и смотрю на затихших в креслах родителей. — Чего вам надо? Забрать сыночка домой или отправить его в психушку?
— А давайте посидим за столом, поговорим, выпьем! — бодрым голосом предлагает папа. Придется остудить его энтузиазм.
— Я не пью, когда кормлю ребенка.
— Ах да, извините…
— А вы с мамочкой можете спуститься вниз, выпить все, что найдете. Полутора часов на застолье, надеюсь, вам хватит. Потом проснется маленький, и вы мне будете мешать.
— И ты… Ты ушел к этой женщине? Ты бросил к ее ногам свою жизнь?.. — всхлипывает мама. Наконец-то она зарыдала.
— Ты с ума сошла! — дернулся Коля, и я надавила на его плечо, успокаивая. — Я ушел совсем к другой женщине, ты только посмотри на нее, разве с такой!..
Тут он наконец услышал себя и сбился.
— Договаривай, поганец, — ласково прошу я, щекоча его шею и дергая за мочку уха.
И в этот момент вдруг понимаю, что разозлилась. Ай, спасибо, мальчик Коля, хоть какие-то живые и давно забытые эмоции.
— Я только хотел сказать, что не ушел… совсем. Я тут временно, пока нога не заживет, я вас не бросил, просто Ляля умерла, и я не знал, что делать… ай!
Он дергается, потому что я сильно скрутила мочку его уха.
— А где Антон? — встрепенулся папа. — Почему у вас телефон не работает? Мы звоним, звоним…
— Антон, вероятно, с любовницей, — с готовностью разъясняю я. — Только что, перед вами, приходила женщина и сказала, что у Антона есть любовница. Я думаю, они теперь навеки вместе.
— Я хочу его видеть! — папа настроен решительно.
— Посмотрите в ванной, может, что-то осталось… — предлагаю я, зевая.
Коля поворачивается ко мне застывшим лицом, я показываю ему пальцем на ворот футболки, а когда он опускает голову, хватаю его за нос и громко спрашиваю:
— Что мне сделать, чтобы они ушли? Может, скажем, что послезавтра поженимся?
— Послезавтра?.. — удивленно гундосит Коля.
— Можно, конечно, и завтра, ты знаешь, здесь, в Промоклове, в ЗАГС очередей нет…
— В Подмоклове, — механически поправляет он меня.
— Какая разница…
Некоторое время нас окутывает полнейшая тишина, по спокойному посапыванию девочки я понимаю, что и она заснула. Коля освободил свой нос, откинул голову на тахту и закрыл глаза, расслабившись. Папа в кресле закрыл лицо ладонями и тоже откинулся на спинку и замер, глубоко дыша. А мама, наоборот, скрючилась, опустив голову к коленям, ее дыхания не слышно… И только жужжащий посторонний звук… Вот, опять! Это волчком крутится веретено времени, туда-сюда… туда-сюда, обматывая нас тончайшей паутинкой вечности, и, если сейчас кто-нибудь не дернется, она тщательно и прочно обмотает тела, превратив их в коконы, а потом в личинки других жизней. Но тут мальчик вздрагивает, разрывая судорожным движением взлетевших ручек паутину вечности, веретено падает, и я вдруг понимаю, что все беспомощные младенцы некоторое время пребывают в пространстве между жизнью и смертью, неосмысленно повелевая и тем и другим…
— Ты слышала, — спросил папа на лестнице, когда вся дружная семейка, укрыв меня с детьми пледом, втроем спускалась вниз, — слышала только что странный звук? Гулкий стук и жужжание? Я помню этот звук, я его помню с детства, когда мама пряла пряжу из собачьей шерсти!..
Я вздыхаю. Похоже, еще один кандидат в ближайшие мертвецы. Переношу спящих детей в супружескую спальню — там кровать больше. Обкладываю их подушками. Почему-то кажется, что вдвоем им не так страшно спать. Девочка категорически отказывается идти в детскую и ненавидит манеж.
Открываю шкаф, скидываю ботинки на каблуках. Пора сменить брючки на домашний халат строгого покроя. Гости все-таки… Прозрачный, из шелка, едва прикрывающий попу, не пойдет… И этот, в виде кимоно, не пойдет — слишком претенциозно… Эта женщина вообще носила обычные халаты? Придется воспользоваться желтой пижамой с красными бабочками.
Внизу слышен спокойный разговор и звон посуды. По лестнице спускаюсь босиком — никак не могу уговорить себя влезть в чужие тапочки.
Семья решила воспользоваться моим советом и заняться настоящим пьянством. Посуда вымыта, стол убран, и посередине красуются сразу четыре бутылки — водка, вино, газировка.
— А мы тут решили расслабиться, — виновато оправдывается папа.
А его сыночек молча протягивает мне зеленый коктейль в высоком узком стакане. Смотрю на взбитую жидкость с сомнением.
— Молоко, один желток и два киви, — докладывает сынок, хмурится, задумчиво шевелит губами и добавляет:
— Ощи-щищенные…
И я понимаю, что он уже слегка расслабился. Пью коктейль. Вкусно.
— Кормящие должны пить горячий чай со сливками, это для молока очень полезно, — пошатываясь, мама ставит передо мной чашку. — Еще нужно есть грецкие орехи, только не жареные. Где тут у вас лежат грецкие орехи?..
— Понятия не имею, — сознаюсь я, выпивая вкусный чай.
— А вот греки, смею заметить, рекомендовали кормящим мамам употреблять раз в день по двадцать граммов красного виноградного вина, от него в крови повышается… повышается… — Папа старательно вытаскивает из бутылки с красным вином пробку, штопор вылетает, пробка не идет, и он впивается в нее зубами.
Дин-дон! — сказал колокольчик.
— Это кто-то уже на двери нажал кнопочку, — объясняет Коля, — это кто-то свой, он знает, что колокольчик гораздо приятней, чем звонок на воротах, особенно когда еще дети бегут по мостику, и цапля…
— Войдите! — крикнул папа, он уже успел налить мне в бокал двойную для кормящих матерей порцию вина, чокнулся с этим бокалом рюмочкой водки и опрокинул ее в себя, содрогнулся и еще раз крикнул:
— Войдите!
Ручка кухонной двери повернулась. Я оцепенела. Вошел следователь Поспелов.
— Мир вашему дому! — решил начать он с банальности, стряхивая шляпу. — А на улице дождь.
— Гостю — штрафную! — заявила мама, булькая в бокал на высокой ножке водку. — А мы к сыну приехали, то есть к брату с невесткой…
— Ляля нам не невестка, она эта… как ее? Жена моего брата — золовка, вот! Поставь гостю прибор.
— Ну какая золовка? — не унимается мама. — Она свояченица!
— Это кто же здесь будет хозяин? — поинтересовался Поспелов, снимая плащ и усаживаясь на выделенный стул.
— Понимаете, сейчас у молодежи все так непонятно, — пожаловалась мама. — На данный момент получается, что хозяин сейчас тут наш сын, Коля. Коля, поздоровайся с дядей!
Некоторое время семейство смотрело на Поспелова с напряженным обдумыванием, вероятно, вспоминало, знаком ли им этот человек.
— Кузьма Ильич, — приподнял Поспелов свой зад над стулом.
— Здравствуйте, дядя Кузя! — тут же отреагировал Коля, отправив жестом отца стопочку водки в рот.
— А вы, извините… — подался ко мне Поспелов через стол.
— А это наша Лялечка! — обняла меня сзади мамочка и погрозила Поспелову пальцем. — Ее нельзя волновать, она кормящая мать!
— Простите, а вы поете с Антоном? — поинтересовался папа.
— Пою? — удивился Поспелов.
— Ну да, работаете с ним?
— А, нет, я, собственно, и не знаком совсем…
— А и ладно! — перебила мама. — Подумаешь — пение! У нас сосед, например, умеет подражать токующему глухарю!
— А я здесь за порядком наблюдаю, — решил объясниться Поспелов, — мне охранник сказал, что появился юноша в гипсе…
— Это наш сын! — трагически зашептала мама. — Ему убийца переехал фургоном ногу! И, обратите внимание, опять — левую! — она многозначительно подняла вверх указательный палец.
— Так вы приехали в гости? — решил раскрутить маму следователь.
Я встала, вытащила из холодильника блюдо с салатом и наложила себе хорошую порцию.
— Тебе нельзя капусту, от капусты ребеночка будет пуч… ить! — икнула мама.
— Мы приехали в гости, у нас тут сложная семейная история, понимаете, сын влюбился в свою тетю… — начал объяснять папа.
— Она мне не тетя, — внес ясность Коля. — Она жена моего дяди! А тетя — это совсем другое, это сестра матери, например…
— У меня нет ни сестер, ни братьев и уже никогда!., никогда не будет… — грустно объявила мама и пригорюнилась.
— А сколько вашему маленькому? — вдруг перенес на меня свой интерес Поспелов.
Я набила как следует рот салатом и неопределенно помахала руками.
— А хозяин дома? Он в отъезде? — продолжал следователь.
Я кивнула и исхитрилась засунуть в полный рот еще ложку салата.
— Вы поймите, — решил все объяснить папа, — это дела любовные, тут надо иметь большой такт и понимание!
— Да что вы? — удивленно покачал головой Поспелов.
— Ну конечно! Мой сын влюбился в Лялю, а у Антона, оказывается, тоже была женщина, вот какая история… Нет, вы не подумайте, что сын совсем оболтус, хоть и бросил школу, он сразу пошел работать!
— Неужели?
— Конечно! И не просто работать, а в ночную смену!
— Точно, в ночную! — поддержала мама. — Он пошел работать в бар проститутом.
— Стриптизером! — укоризненно поправил папа.
Я чуть не подавилась и с изумлением уставилась на Колю Сидоркина. Коля закатил глаза и показал мне язык.
— И кто же это такой смелый взял школьника на работу в ночной клуб? — поинтересовался Поспелов.
— Меня сначала взяли уборщиком, а я случайно вышел на “эшафот”. В плавках, в фартуке — потому что туалет убирал! — в красных резиновых перчатках и со шваброй. В зале поднялся такой вой, и хозяин потом назвал этот номер “фантазии уборщика”, а уж как он разобрался с бумажками, я не интересовался.
— Куда он вышел? — поинтересовался следователь.
— Это такое место, вроде сцены со стойками, где нужно раздеваться, — с готовностью объяснила мамочка. — Наверняка ведь устроили Коленьку по чужому паспорту, куда только смотрит милиция!
— Тоже своего рода искусство. — Папа обнял сыночка и, покачивая головой, старался сфокусировать свои зрачки где-то в районе Колиной переносицы.
— Вы — родители молодого человека, который влюблен в очаровательную замужнюю даму в желтой пижаме! — подвел итог Поспелов.
— Видели бы вы Лялю с длинными волосами! — вступила мама. — Роскошные локоны. Волосы — это все, что мне в ней нравилось. Странная она. Только представьте, кормит ребенка в темной комнате и в черных очках! А водка еще есть? — она потрясла пустой бутылкой.
— А в холодильнике лежат отрезанные головы, — заявил Коля, когда Поспелов, оглядев уже неспособное передвигаться семейство, встал и подошел к холодильнику.
Следователь замер.
Я замерла.
Почувствовав наше напряжение, мама с папой переглянулись и одновременно прыснули мокрым пьяным смехом.
— И вот что мне непонятно, — озадаченно проговорил Коля. — Почему дядя Антон лежал под кроватью? Как он вообще там оказался мертвый, если я не смог его вытащить?.. Он совершенно натурально застрял, понимаете?..
Папа с мамой опять расслабились в припадке громкого смеха. Поспелов открыл холодильник и достал бутылку водки.
— И как же ты его вытащил? — буднично спросил Поспелов, отвинчивая пробку.
— С помощью третьего тома всемирной энциклопедии. А знаете, что еще странно? Зеркало в коридоре разбилось — и ни одного осколка!
— Да ну? — удивился Поспелов.
— Я знаю, почему оно разбилось! — гордо доложил Коля.
— Почему? — напрягся Поспелов.
— Потому что сразу два покойника в доме! Ни одно зеркало такого не выдержит.
Я встала и потянулась. Папа с мамой перестали корчиться от смеха и растерянно осмотрелись.
— Засиделись мы, — кивнул папа.
— А Кузьмич и не пьет совсем, — заметила мама.
— Не Кузьмич, а Ильич! — поправил папа. — Ильич, ты почему не пьешь?
— Да мне пора уже. Я могу вас проводить до остановки.
— Ну нет! Мы тут заснем, — топнул папа ногой в пол.
Так. Они напились и не собираются уезжать!
— Как знаете, а мне пора, — встал Поспелов. — Спасибо за гостеприимство. Проводите. — Он уставился на меня тяжелым взглядом, и я поплелась за ним к двери.
Мы вышли на улицу под козырек, хотя Поспелов и покосился на мои босые ноги с удивлением.
— Уютно вам тут? — спросил он, протянув руку и набрав пригоршню стекавшего с козырька дождя.
— Не очень. Слишком много народу лезет в дом.
— А скажите, Мона… Можно вас называть Моной? — Поспелов протянул продолговатую пластмассовую коробочку. — Скажите, что это за рыбки?
Я потрясла коробку. Что-то гремит внутри. Попробовала открыть. Крышка очень туго пригнана…
— Разрешите?..
Следователь открыл коробочку. Я взяла из холстинки сушеную рыбешку. Понюхала. Положила обратно.
— Это маленький фугу.
— Как? — растерялся Поспелов и склонился ко мне.
— Это маленький иглобрюх. Может быть, видели где-нибудь засушенного большого иглобрюха? В виде раздувшегося шара с огромными колючками? Такую красоту любят вешать в японских ресторанах, вероятно, для повышения аппетита…
Я затихла, слушая дождь.
— Это едят с пивом? — Поспелов взял из моих рук коробочку и уставился на рыбешек.
— Не думаю… Вы видели фильм Куросавы “Под стук трамвайных колес”?
. — Да. Хотите сказать о девочке, которая ранила ножом своего возлюбленного?
— Нет. Другая новелла. О маленьком мальчике, который умер в мечтах о доме с бассейном.
— Да-да! — обрадовался Поспелов. — Он умер, отравившись рыбой, объедками со столов какого-то ресторана.
— Я думаю, он отравился фугу.
— Вы думаете? — опешил следователь. — То есть как это — думаете?..
— Когда я посмотрела этот фильм… Давно, я была еще девочкой, я поинтересовалась в Тимирязевском музее, от какой свежей рыбы мог умереть этот мальчик. Мне показали сувенир — раздутое чучело иглобрюха, вот такой шар! — Я развела руки и обхватила им пространство между мною и Поспеловым, так что тому пришлось попятиться. — Это ядовитая, но очень вкусная рыба, так сказал старик в музее.
— У вас замерзли ноги? — тихо спросил Поспелов.
— Нет. Старик был прав. Очень необычный вкус у этой рыбы.
— Вы хотите сказать?.. Вы что, ее пробовали? — он уставился в коробочку.
— А что тут странного? Никогда не мечтала попробовать суп из черепахи, акульи плавники или чего похлеще — ласточкины гнезда. Только фугу, совсем чуть-чуть.
— Чуть-чуть?..
— Очень дорогая рыба.
— И где же вы это попробовали?
— В японском квартале Нью-Йорка. Почти двести долларов за порцию сырой рыбы и соусник с соевой гадостью. Но я не жалею. Есть очень мало вкусов на свете, которые трудно забыть.
— Минуточку…
Не выдержав вида моих голых ступней, Поспелов ушел в дом и вернулся с курткой и шлепанцами.
— Антон Сидоркин не курил, — заметила я, укутавшись в куртку.
— Мне нужно об этом знать? — удивился Поспелов.
— Так, на всякий случай, если опять предложите какой-нибудь утопленнице грязную прокуренную телогрейку.
— А что же рыба, эта… фугу? Вкусная?
— Не знаю, — я задумалась. — После нее во рту остается сильный привкус, такое, знаете, пощипывание и вязкость… Как будто жуешь листок молодой крапивы, залитый спермой. Вы пробовали когда-нибудь сперму?
Поспелов закашлялся, потом уставился на меня с интересом. По его лицу и напряженной позе сразу заметно — решает, издеваюсь я или сама по себе такая простая. Так ничего и не решив, он потоптался, покашлял, два раза многозначительно вздохнул и раздраженно подвел итог:
— И вы, значит, теперь эту дорогую рыбу сушите и грызете потихоньку на ночь, для остроты воспоминаний? А лягушек, которые своей шкуркой выделяют слизь — сильнейший галлюциноген, — вы, случайно, не облизывали? Тоже, знаете, говорят, незабываемые ощущения остаются потом на всю жизнь, плюс ожог на языке. — Он вытащил из коробочки какую-то гадость и потряс ею перед моим лицом.
Дин-дон!..
На втором этаже звонок тоже хорошо слышен, наверное, где-то установлен динамик…
Почему так много народу рвется в этот дом? Что им всем надо?
Я слышу разговоры внизу, значит, Коля открыл дверь. Поганец! Просила же не подходить к двери, прятала! Поганец, да и только…
Мальчик перестал сосать, но сосок изо рта не выпускает, сосредоточился на своем животе. Бурчание, потом громкий бульк.
По лестнице слышны шаги, я их узнаю, это Коля с загипсованной ногой пытается быстро преодолеть ступеньки. Надо было запереть дверь комнаты на ключ.
Коля врывается в комнату и размахивает руками.
— Там!.. Они приехали, я не знаю, что делать, я тогда ночью сказал по телефону, что Ляля задушена, понимаешь, они приехали!..
— Выйди и закрой дверь.
— Ты не понимаешь, они идут сюда, они хотят тебя видеть, то есть не тебя, конечно…
— Послушай, Коля Сидоркин. Я не могу кричать, когда кормлю ребенка, но, если ты сейчас же не уберешься, я встану и прибью тебя, как только мальчик доест. Ты хорошо меня понял?
— Ты что, совсем слабоумная? Они идут сюда, они станут спрашивать, где Ляля и Антон, ты не знаешь мою мать, она такое устроит!.. — Коля перешел на шепот.
— Задерни шторы.
— Что?..
— Быстро задерни шторы!
Стуча пяткой в пол, Коля ковыляет к окну.
— Спустись вниз и скажи, что я кормлю ребенка и никого не хочу видеть!
— Я уже сказал, что ты не хочешь их видеть, поэтому мама сюда так и рвется!
— Тогда скажи, что я спущу ее с лестницы, если она не уберется.
— Ляля не могла такого сказать!
На соседней тахте проснулась девочка, села и потирает глаза.
В проеме двери появляются две фигуры, я вижу их подсвеченными сзади из коридорного окна.
— Ксюша, деточка, иди ко мне! — плаксиво позвала одна из фигур и двинулась в комнату с протянутыми руками.
Девочка очень быстро соскочила с тахты, подбежала ко мне и запряталась за ногами.
За моими ногами в черных лайковых брюках в обтяжку и в тупоносых ботинках на высоком каблуке.
Собственно, эти самые брюки и ботинки — единственное, что на мне сейчас надето. Если не считать трусов, носков, парика и очков с темными стеклами.
— Ляля?.. — с ужасом в голосе прошептала женщина, вероятно, наконец разглядев, куда спряталась девочка.
Она прошла уже до середины комнаты и застыла там, скрестив руки на груди.
Мужчина у двери, тоже успевший разглядеть меня в позе лежа на боку (рука под головой, раскиданная грудь) и присосавшегося младенца, сделал судорожное движение назад, молодец, он сразу сообразил, что лучший выход из создавшейся ситуации — это немедленное бегство.
— Стоять! — взвизгнула женщина, определив по звуку, что делает муж. Мужчина замер.
— Садитесь, — предложила я, надеясь, что они оба сядут в кресла у двери.
— Не будем мешать, — это сказал мужчина, он все еще надеялся сбежать.
— Вы уже достаточно помешали, ворвавшись сюда. Коля, ты разве не попросил свою припадочную мамочку посидеть внизу, пока я кормлю?
— Я чаю предложил, я хотел…
— Как ты думаешь, — перебиваю я Колю, чувствуя в его голосе готовность все немедленно и в подробностях рассказать им, — она меня понимает? Она понимает, что я предложила сесть?
Пятясь, женщина отходит к двери и на ощупь определяет свой зад в кресло. Потоптавшись, садится и мужчина.
Мальчик поел и заснул. Осторожно вынимаю сосок из его рта и закрываю грудь полотенцем. Укладываюсь поудобней, поджимаю ноги, чтобы обхватить ими затаившуюся где-то за коленками девочку, нахожу ладонью ее головку и ворошу волосы. Все в порядке, я рядом, расслабься.
Интересно, какой первый вопрос они зададут? Что я сделала с их несовершеннолетним сыночком? Чем я отбила ему ногу? Или вопрос со ступней был решен внизу?.. Вот еще интересно, заходили ли гости в ванную на первом этаже, чтобы помыть руки с дороги?..
— Ляля, — надтреснутым голосом спрашивает мамочка Коли, — ты что, остригла свои волосы?!
Чувствую в ее голосе недоверие, смешанное с легким ужасом. Трогаю парик.
— Что, мне так не идет?
— Почему ты кормишь ребенка в солнцезащитных очках?!
То же недоверие и ужас в голосе.
— Неудачная попытка отстраниться от действительности, — объясняю я, снимаю очки и кладу их на тумбочку. — Так лучше?
— Почему тут так темно?
Это уже третий вопрос, пожалуй, для мамочки достаточно.
— Не твое дело, мне так нравится. А папочка хочет что-нибудь спросить или ему все и так ясно?
— Нам лучше уйти, — сразу же понял намек папочка.
Коля обхватил голову руками и вышел из комнаты.
— Я никуда не пойду, пока не пойму, что здесь происходит! — завелась мамочка.
— Вернись, поганец! Ты пустил их в этот дом, ты и расхлебывай! — кричу я Коле.
— Я пытался, — появляется он в проеме двери, — но они не верят. Они думают, что я свихнулся.
— Иди сюда, — показываю пальцем на пол у кровати. — Сядь.
Потоптавшись, Коля кое-как усаживается на полу, вытянув ногу с загипсованной ступней.
— Молодец, — я кладу ему на плечо руку и смотрю на затихших в креслах родителей. — Чего вам надо? Забрать сыночка домой или отправить его в психушку?
— А давайте посидим за столом, поговорим, выпьем! — бодрым голосом предлагает папа. Придется остудить его энтузиазм.
— Я не пью, когда кормлю ребенка.
— Ах да, извините…
— А вы с мамочкой можете спуститься вниз, выпить все, что найдете. Полутора часов на застолье, надеюсь, вам хватит. Потом проснется маленький, и вы мне будете мешать.
— И ты… Ты ушел к этой женщине? Ты бросил к ее ногам свою жизнь?.. — всхлипывает мама. Наконец-то она зарыдала.
— Ты с ума сошла! — дернулся Коля, и я надавила на его плечо, успокаивая. — Я ушел совсем к другой женщине, ты только посмотри на нее, разве с такой!..
Тут он наконец услышал себя и сбился.
— Договаривай, поганец, — ласково прошу я, щекоча его шею и дергая за мочку уха.
И в этот момент вдруг понимаю, что разозлилась. Ай, спасибо, мальчик Коля, хоть какие-то живые и давно забытые эмоции.
— Я только хотел сказать, что не ушел… совсем. Я тут временно, пока нога не заживет, я вас не бросил, просто Ляля умерла, и я не знал, что делать… ай!
Он дергается, потому что я сильно скрутила мочку его уха.
— А где Антон? — встрепенулся папа. — Почему у вас телефон не работает? Мы звоним, звоним…
— Антон, вероятно, с любовницей, — с готовностью разъясняю я. — Только что, перед вами, приходила женщина и сказала, что у Антона есть любовница. Я думаю, они теперь навеки вместе.
— Я хочу его видеть! — папа настроен решительно.
— Посмотрите в ванной, может, что-то осталось… — предлагаю я, зевая.
Коля поворачивается ко мне застывшим лицом, я показываю ему пальцем на ворот футболки, а когда он опускает голову, хватаю его за нос и громко спрашиваю:
— Что мне сделать, чтобы они ушли? Может, скажем, что послезавтра поженимся?
— Послезавтра?.. — удивленно гундосит Коля.
— Можно, конечно, и завтра, ты знаешь, здесь, в Промоклове, в ЗАГС очередей нет…
— В Подмоклове, — механически поправляет он меня.
— Какая разница…
Некоторое время нас окутывает полнейшая тишина, по спокойному посапыванию девочки я понимаю, что и она заснула. Коля освободил свой нос, откинул голову на тахту и закрыл глаза, расслабившись. Папа в кресле закрыл лицо ладонями и тоже откинулся на спинку и замер, глубоко дыша. А мама, наоборот, скрючилась, опустив голову к коленям, ее дыхания не слышно… И только жужжащий посторонний звук… Вот, опять! Это волчком крутится веретено времени, туда-сюда… туда-сюда, обматывая нас тончайшей паутинкой вечности, и, если сейчас кто-нибудь не дернется, она тщательно и прочно обмотает тела, превратив их в коконы, а потом в личинки других жизней. Но тут мальчик вздрагивает, разрывая судорожным движением взлетевших ручек паутину вечности, веретено падает, и я вдруг понимаю, что все беспомощные младенцы некоторое время пребывают в пространстве между жизнью и смертью, неосмысленно повелевая и тем и другим…
— Ты слышала, — спросил папа на лестнице, когда вся дружная семейка, укрыв меня с детьми пледом, втроем спускалась вниз, — слышала только что странный звук? Гулкий стук и жужжание? Я помню этот звук, я его помню с детства, когда мама пряла пряжу из собачьей шерсти!..
Я вздыхаю. Похоже, еще один кандидат в ближайшие мертвецы. Переношу спящих детей в супружескую спальню — там кровать больше. Обкладываю их подушками. Почему-то кажется, что вдвоем им не так страшно спать. Девочка категорически отказывается идти в детскую и ненавидит манеж.
Открываю шкаф, скидываю ботинки на каблуках. Пора сменить брючки на домашний халат строгого покроя. Гости все-таки… Прозрачный, из шелка, едва прикрывающий попу, не пойдет… И этот, в виде кимоно, не пойдет — слишком претенциозно… Эта женщина вообще носила обычные халаты? Придется воспользоваться желтой пижамой с красными бабочками.
Внизу слышен спокойный разговор и звон посуды. По лестнице спускаюсь босиком — никак не могу уговорить себя влезть в чужие тапочки.
Семья решила воспользоваться моим советом и заняться настоящим пьянством. Посуда вымыта, стол убран, и посередине красуются сразу четыре бутылки — водка, вино, газировка.
— А мы тут решили расслабиться, — виновато оправдывается папа.
А его сыночек молча протягивает мне зеленый коктейль в высоком узком стакане. Смотрю на взбитую жидкость с сомнением.
— Молоко, один желток и два киви, — докладывает сынок, хмурится, задумчиво шевелит губами и добавляет:
— Ощи-щищенные…
И я понимаю, что он уже слегка расслабился. Пью коктейль. Вкусно.
— Кормящие должны пить горячий чай со сливками, это для молока очень полезно, — пошатываясь, мама ставит передо мной чашку. — Еще нужно есть грецкие орехи, только не жареные. Где тут у вас лежат грецкие орехи?..
— Понятия не имею, — сознаюсь я, выпивая вкусный чай.
— А вот греки, смею заметить, рекомендовали кормящим мамам употреблять раз в день по двадцать граммов красного виноградного вина, от него в крови повышается… повышается… — Папа старательно вытаскивает из бутылки с красным вином пробку, штопор вылетает, пробка не идет, и он впивается в нее зубами.
Дин-дон! — сказал колокольчик.
— Это кто-то уже на двери нажал кнопочку, — объясняет Коля, — это кто-то свой, он знает, что колокольчик гораздо приятней, чем звонок на воротах, особенно когда еще дети бегут по мостику, и цапля…
— Войдите! — крикнул папа, он уже успел налить мне в бокал двойную для кормящих матерей порцию вина, чокнулся с этим бокалом рюмочкой водки и опрокинул ее в себя, содрогнулся и еще раз крикнул:
— Войдите!
Ручка кухонной двери повернулась. Я оцепенела. Вошел следователь Поспелов.
— Мир вашему дому! — решил начать он с банальности, стряхивая шляпу. — А на улице дождь.
— Гостю — штрафную! — заявила мама, булькая в бокал на высокой ножке водку. — А мы к сыну приехали, то есть к брату с невесткой…
— Ляля нам не невестка, она эта… как ее? Жена моего брата — золовка, вот! Поставь гостю прибор.
— Ну какая золовка? — не унимается мама. — Она свояченица!
— Это кто же здесь будет хозяин? — поинтересовался Поспелов, снимая плащ и усаживаясь на выделенный стул.
— Понимаете, сейчас у молодежи все так непонятно, — пожаловалась мама. — На данный момент получается, что хозяин сейчас тут наш сын, Коля. Коля, поздоровайся с дядей!
Некоторое время семейство смотрело на Поспелова с напряженным обдумыванием, вероятно, вспоминало, знаком ли им этот человек.
— Кузьма Ильич, — приподнял Поспелов свой зад над стулом.
— Здравствуйте, дядя Кузя! — тут же отреагировал Коля, отправив жестом отца стопочку водки в рот.
— А вы, извините… — подался ко мне Поспелов через стол.
— А это наша Лялечка! — обняла меня сзади мамочка и погрозила Поспелову пальцем. — Ее нельзя волновать, она кормящая мать!
— Простите, а вы поете с Антоном? — поинтересовался папа.
— Пою? — удивился Поспелов.
— Ну да, работаете с ним?
— А, нет, я, собственно, и не знаком совсем…
— А и ладно! — перебила мама. — Подумаешь — пение! У нас сосед, например, умеет подражать токующему глухарю!
— А я здесь за порядком наблюдаю, — решил объясниться Поспелов, — мне охранник сказал, что появился юноша в гипсе…
— Это наш сын! — трагически зашептала мама. — Ему убийца переехал фургоном ногу! И, обратите внимание, опять — левую! — она многозначительно подняла вверх указательный палец.
— Так вы приехали в гости? — решил раскрутить маму следователь.
Я встала, вытащила из холодильника блюдо с салатом и наложила себе хорошую порцию.
— Тебе нельзя капусту, от капусты ребеночка будет пуч… ить! — икнула мама.
— Мы приехали в гости, у нас тут сложная семейная история, понимаете, сын влюбился в свою тетю… — начал объяснять папа.
— Она мне не тетя, — внес ясность Коля. — Она жена моего дяди! А тетя — это совсем другое, это сестра матери, например…
— У меня нет ни сестер, ни братьев и уже никогда!., никогда не будет… — грустно объявила мама и пригорюнилась.
— А сколько вашему маленькому? — вдруг перенес на меня свой интерес Поспелов.
Я набила как следует рот салатом и неопределенно помахала руками.
— А хозяин дома? Он в отъезде? — продолжал следователь.
Я кивнула и исхитрилась засунуть в полный рот еще ложку салата.
— Вы поймите, — решил все объяснить папа, — это дела любовные, тут надо иметь большой такт и понимание!
— Да что вы? — удивленно покачал головой Поспелов.
— Ну конечно! Мой сын влюбился в Лялю, а у Антона, оказывается, тоже была женщина, вот какая история… Нет, вы не подумайте, что сын совсем оболтус, хоть и бросил школу, он сразу пошел работать!
— Неужели?
— Конечно! И не просто работать, а в ночную смену!
— Точно, в ночную! — поддержала мама. — Он пошел работать в бар проститутом.
— Стриптизером! — укоризненно поправил папа.
Я чуть не подавилась и с изумлением уставилась на Колю Сидоркина. Коля закатил глаза и показал мне язык.
— И кто же это такой смелый взял школьника на работу в ночной клуб? — поинтересовался Поспелов.
— Меня сначала взяли уборщиком, а я случайно вышел на “эшафот”. В плавках, в фартуке — потому что туалет убирал! — в красных резиновых перчатках и со шваброй. В зале поднялся такой вой, и хозяин потом назвал этот номер “фантазии уборщика”, а уж как он разобрался с бумажками, я не интересовался.
— Куда он вышел? — поинтересовался следователь.
— Это такое место, вроде сцены со стойками, где нужно раздеваться, — с готовностью объяснила мамочка. — Наверняка ведь устроили Коленьку по чужому паспорту, куда только смотрит милиция!
— Тоже своего рода искусство. — Папа обнял сыночка и, покачивая головой, старался сфокусировать свои зрачки где-то в районе Колиной переносицы.
— Вы — родители молодого человека, который влюблен в очаровательную замужнюю даму в желтой пижаме! — подвел итог Поспелов.
— Видели бы вы Лялю с длинными волосами! — вступила мама. — Роскошные локоны. Волосы — это все, что мне в ней нравилось. Странная она. Только представьте, кормит ребенка в темной комнате и в черных очках! А водка еще есть? — она потрясла пустой бутылкой.
— А в холодильнике лежат отрезанные головы, — заявил Коля, когда Поспелов, оглядев уже неспособное передвигаться семейство, встал и подошел к холодильнику.
Следователь замер.
Я замерла.
Почувствовав наше напряжение, мама с папой переглянулись и одновременно прыснули мокрым пьяным смехом.
— И вот что мне непонятно, — озадаченно проговорил Коля. — Почему дядя Антон лежал под кроватью? Как он вообще там оказался мертвый, если я не смог его вытащить?.. Он совершенно натурально застрял, понимаете?..
Папа с мамой опять расслабились в припадке громкого смеха. Поспелов открыл холодильник и достал бутылку водки.
— И как же ты его вытащил? — буднично спросил Поспелов, отвинчивая пробку.
— С помощью третьего тома всемирной энциклопедии. А знаете, что еще странно? Зеркало в коридоре разбилось — и ни одного осколка!
— Да ну? — удивился Поспелов.
— Я знаю, почему оно разбилось! — гордо доложил Коля.
— Почему? — напрягся Поспелов.
— Потому что сразу два покойника в доме! Ни одно зеркало такого не выдержит.
Я встала и потянулась. Папа с мамой перестали корчиться от смеха и растерянно осмотрелись.
— Засиделись мы, — кивнул папа.
— А Кузьмич и не пьет совсем, — заметила мама.
— Не Кузьмич, а Ильич! — поправил папа. — Ильич, ты почему не пьешь?
— Да мне пора уже. Я могу вас проводить до остановки.
— Ну нет! Мы тут заснем, — топнул папа ногой в пол.
Так. Они напились и не собираются уезжать!
— Как знаете, а мне пора, — встал Поспелов. — Спасибо за гостеприимство. Проводите. — Он уставился на меня тяжелым взглядом, и я поплелась за ним к двери.
Мы вышли на улицу под козырек, хотя Поспелов и покосился на мои босые ноги с удивлением.
— Уютно вам тут? — спросил он, протянув руку и набрав пригоршню стекавшего с козырька дождя.
— Не очень. Слишком много народу лезет в дом.
— А скажите, Мона… Можно вас называть Моной? — Поспелов протянул продолговатую пластмассовую коробочку. — Скажите, что это за рыбки?
Я потрясла коробку. Что-то гремит внутри. Попробовала открыть. Крышка очень туго пригнана…
— Разрешите?..
Следователь открыл коробочку. Я взяла из холстинки сушеную рыбешку. Понюхала. Положила обратно.
— Это маленький фугу.
— Как? — растерялся Поспелов и склонился ко мне.
— Это маленький иглобрюх. Может быть, видели где-нибудь засушенного большого иглобрюха? В виде раздувшегося шара с огромными колючками? Такую красоту любят вешать в японских ресторанах, вероятно, для повышения аппетита…
Я затихла, слушая дождь.
— Это едят с пивом? — Поспелов взял из моих рук коробочку и уставился на рыбешек.
— Не думаю… Вы видели фильм Куросавы “Под стук трамвайных колес”?
. — Да. Хотите сказать о девочке, которая ранила ножом своего возлюбленного?
— Нет. Другая новелла. О маленьком мальчике, который умер в мечтах о доме с бассейном.
— Да-да! — обрадовался Поспелов. — Он умер, отравившись рыбой, объедками со столов какого-то ресторана.
— Я думаю, он отравился фугу.
— Вы думаете? — опешил следователь. — То есть как это — думаете?..
— Когда я посмотрела этот фильм… Давно, я была еще девочкой, я поинтересовалась в Тимирязевском музее, от какой свежей рыбы мог умереть этот мальчик. Мне показали сувенир — раздутое чучело иглобрюха, вот такой шар! — Я развела руки и обхватила им пространство между мною и Поспеловым, так что тому пришлось попятиться. — Это ядовитая, но очень вкусная рыба, так сказал старик в музее.
— У вас замерзли ноги? — тихо спросил Поспелов.
— Нет. Старик был прав. Очень необычный вкус у этой рыбы.
— Вы хотите сказать?.. Вы что, ее пробовали? — он уставился в коробочку.
— А что тут странного? Никогда не мечтала попробовать суп из черепахи, акульи плавники или чего похлеще — ласточкины гнезда. Только фугу, совсем чуть-чуть.
— Чуть-чуть?..
— Очень дорогая рыба.
— И где же вы это попробовали?
— В японском квартале Нью-Йорка. Почти двести долларов за порцию сырой рыбы и соусник с соевой гадостью. Но я не жалею. Есть очень мало вкусов на свете, которые трудно забыть.
— Минуточку…
Не выдержав вида моих голых ступней, Поспелов ушел в дом и вернулся с курткой и шлепанцами.
— Антон Сидоркин не курил, — заметила я, укутавшись в куртку.
— Мне нужно об этом знать? — удивился Поспелов.
— Так, на всякий случай, если опять предложите какой-нибудь утопленнице грязную прокуренную телогрейку.
— А что же рыба, эта… фугу? Вкусная?
— Не знаю, — я задумалась. — После нее во рту остается сильный привкус, такое, знаете, пощипывание и вязкость… Как будто жуешь листок молодой крапивы, залитый спермой. Вы пробовали когда-нибудь сперму?
Поспелов закашлялся, потом уставился на меня с интересом. По его лицу и напряженной позе сразу заметно — решает, издеваюсь я или сама по себе такая простая. Так ничего и не решив, он потоптался, покашлял, два раза многозначительно вздохнул и раздраженно подвел итог:
— И вы, значит, теперь эту дорогую рыбу сушите и грызете потихоньку на ночь, для остроты воспоминаний? А лягушек, которые своей шкуркой выделяют слизь — сильнейший галлюциноген, — вы, случайно, не облизывали? Тоже, знаете, говорят, незабываемые ощущения остаются потом на всю жизнь, плюс ожог на языке. — Он вытащил из коробочки какую-то гадость и потряс ею перед моим лицом.