— Хорошо как работает бабенка, — заметил мужской голос.
— Ага. С азартом, — подхватил женский.
Направляю свет фонарика на звук голосов и от неожиданности сажусь в мусор. Позади меня собрались кучкой человек шесть с лопатами.
— Ну ты, ударница производства, отойди на левый фланг! — приказал мужской голос. — Размахалась тут. Люстру попортила и все перетоптала! Луша, ткни ее, чтобы двигалась половчее!
— Луша? — кричу я и вожу фонариком, стараясь найти знакомое лицо.
— Погаси, — приказывает тот же угрюмый голос.
— Луша, ты меня узнаешь? Это же я!
— Ты ее знаешь?
— Нет, — отвечает Луша, подходит, выдергивает у меня из руки фонарик и закидывает его в песок. — Никогда не видела, никого не знаю. Будешь с нами копать или уберешься отсюда, пока не рассвело?
— С вами… буду копать.
— Тогда рой аккуратно, ишь, раскидала все как ни попадя, предметы не ломай, все интересное, что найдешь, складывай вон туда, в кучу.
— Я хочу найти мужчину в темно-синей куртке.
— Мерзляков относим вон туда, с ними Гоша разбирается.
— Я знаю…
— Кто знает, тот всегда молчит! Знает она…
Пристроившись рядом, Луша некоторое время работает молча. Движения у нее медленные, словно она экономит силы.
— А где Цаца? — спрашиваю я шепотом.
— Никогда не видела, никого не знаю. Куда хлеб бросаешь?! Хлеб отдельно собираем.
Шестерка распределилась вокруг выброшенного мусора, и, хотя мне казалось, что люди еле двигаются, уже через десять-пятнадцать минут вся куча была разделена на несколько небольших. Ногу Артура первым увидел небольшой мужичок, то и дело содрогавшийся от сильного кашля.
Работы по разгребанию сразу же были прекращены. Люди скучились у бочки, один убежал.
Я бросилась к Артуру, вытащила его на ровное место.
— Гоша сам осматривает мерзляков, — предупредила меня старая женщина в длинной безрукавке, сшитой из толстого одеяла. — Лучше отойди, а то зашибет.
— Он строго-настрого запрещает их трогать, — поддержал ее кто-то невидимый мне, еще два человека предупредили, что Гоша бывает “сильно злой”, если кто-то осматривает тело до него, но с места никто не двинулся, никто не пошел отгонять меня силой, и на том спасибо.
Первым делом расстегиваю куртку на Артуре и слушаю сердце. Перевожу дух. Стучит… Бросаюсь к оставленному неподалеку чемоданчику, вот и пригодился кофр Мадлены…
От нашатыря Артур дергается лицом, но глаз не открывает.
То ли я привыкла к темноте, то ли уже светает. Нащупываю пульс, ничего, почти в норме… Что же ты не открываешь глаз, не кричишь от возмущения, не ругаешься, а, бильярдист?.. Еще нашатырчику?
Артур открыл глаза и сразу же сильно вцепился в мои плечи руками.
— Я попал в машину! — зашептал он. — Я чуть не умер, я совсем забыл спросить, как тебя зовут!
— Меня зовут Мона, — с трудом отдираю от себя его руки, — ты можешь встать? Что-нибудь болит?
— Все болит! Я сейчас умру! Чем это воняет?
— Это свалка, чем здесь может вонять, как ты думаешь?
— А чем у тебя руки воняют?
— Нашатырь.
— Убери эту гадость. — Он всматривается в меня уже более осмысленно и вдруг заявляет:
— Если ты немедленно не объяснишь, что со мной случилось, я тебя убью!
— С тобой все хорошо, ты проиграл своим друзьям в бильярд и оказался в мусорном контейнере, что от них и требовалось. Потом тебя забрала с мусором машина и привезла на свалку. Все по плану. Ты жив, это главное, и никто не знает, где ты находишься, что еще более важно.
— Никто не знает, где я нахожусь? — привстает Артур и как-то странно смотрит на меня.
— Ни души!
— А это видела?! — Он тычет мне в лицо телефоном. — Ни души, да? Меня ищет вся милиция Москвы, “Служба спасения” и “Скорая помощь”!
— Откуда у тебя телефон?.. — Я опять села на кучу мусора.
— Из кармана вот этой курточки! — Артур трясет разорванной полой куртки. — Я всем назвал свое имя и номер страхового полиса!
— Зачем же ты звонил, придурок! — шепчу я в возмущенное лицо.
— А что, по-твоему, я должен был делать, проснувшись в аду?! — шепчет он в ответ. — Если ты такая умная, должна была предупредить заранее, что придется утрамбовываться вместе с дерьмом чугунным поршнем!
— Проснувшись? Так ты заснул в контейнере с мусором?! Сколько же ты выпил?!
— Не твое дело!
Я вскочила и, глядя в небо, тихонько повыла от отчаяния. Это имело неожиданные последствия. Ко мне подошла Луша и сказала, что Цацу убил Хрюк.
— За что? — спросила я, уже ничему не удивляясь.
— За тебя. Неудачно ударил кулаком по голове. Так что шевелись, если не хочешь, чтобы он тебя нашел. Дорогу к трубе помнишь?
Подхожу к Артуру, пинаю его ногой и приказываю:
— Вставай немедленно!
— Отстань. Лучше я попаду в тюрьму, чем буду иметь дело с сумасшедшей.
— Да кто тебя посадит в тюрьму? Сейчас придет Гоша-трупник, позвонит куда следует, опишет тебя в подробностях. Видишь этот песок? Через час никто и не вспомнит, что ты был живой!
— Я буду лежать здесь и ждать, пока приедут спасатели. Мне нужен квалифицированный медицинский осмотр, а вдруг что-то сломано?!
— Ну и черт с тобой! Лежи. — Закрываю чемодан и решительно ползу по склону на гору песка.
— При повреждениях позвоночника лучше не двигаться! Ты ничем не можешь мне помочь! — кричит Артур. — Может, еще предложишь пожить на свалке, пока обо мне не забудут?
Затих. Оборачиваюсь и вижу, что к Артуру подходит скорченный горбун и с ним два здоровенных мужика.
— Эй, бильярдист, читай молитвы, пришли спасатели! — кричу я и присаживаюсь, открывая чемодан.
Какой же тяжелый этот пистолет!.. Как только из него в фильмах палят одной правой и всегда попадают прямо в сердце?..
— Гоша! — кричу я, выпрямившись и направляя в его сторону двумя руками пистолет. — Это мой мерзляк! Я его нашла, он пойдет со мной!
— Я никуда не пойду! — кричит Артур.
Один из здоровенных мужиков, не обращая на меня никакого внимания, подходит к бильярдисту, берет его за ногу и тащит по земле к Гоше.
— Прекратите немедленно! — протестует Артур, цепляясь руками за мусор, за что получает сильный тычок носком ботинка между ног. Для этого здоровяку пришлось остановиться, повернуться и отвести ногу, которую он тащил, вверх и в сторону.
Стреляю в воздух. Хотя, конечно, воздухом этот стойкий густой дух разложения назвать трудно. Все замирают.
— Я очень плохо стреляю! — кричу я. — Я вообще не умею, извините, если что… Гоша! Федор Максимович сказал, чтобы я вас не нервировала, так что, если не попаду с первого раза, держите себя в руках!.. Стойте спокойно, я целюсь в правую ногу!
Горбун что-то сказал, и здоровяки закрыли его собой. Артур скорчился, подтянув к себе колени.
Я осматриваюсь. Действительно, светает. По дороге, которая ведет к свалке, едет джип. Может быть, конечно, это просто джип местного любителя мороженого или рыбы, а может быть, и нет…
— Артур! Считаю до трех. Если ты еще не определился, что собираешься делать…
Он дополз до меня на “два с четвертью!..”. И бежал потом по песку с реактивной скоростью, а мне мешал чемодан в одной руке и пистолет в другой.
Запыхавшись и слегка успокоившись, Артур остановился и решил выяснить, где мы будем прятаться всю оставшуюся жизнь.
Я рассказала о переходе-трубе. Как только мы до нее добрались, я сильно пожалела, что Луша закинула мой фонарик. Потому что в трубе темень стояла беспросветная.
— Ничего не получится, придется ждать, когда станет светло. Я не помню, тот это вход или не тот.
— Куда ведет эта труба? — перевел дух Артур.
— Из одной части свалки в другую. Зато, если выйдем потом правильно, ты поедешь в Калининград на поливальной машине.
— Как я мог тебе довериться?! — прокомментировал мой ответ Артур.
— Не хочешь на поливальной, найдем такси.
— Такси до Калининграда?.. Представляю.
— Это будет гораздо дешевле, чем билет на тепдоход до Амстердама. Кстати! Телефон! Мы можем вызвать такси прямо, так сказать, на дом… то есть на свалку. Тебя повезет поющий шофер. А мы пока проведем это время с пользой. Садись, я тебя подстригу, а потом смочу волосы перекисью водорода. — Я решительно открываю металлический чемодан.
— Классное развлечение, — уныло кивает он. — Меня, конечно, совершенно не касается, на кой черт ты будешь это делать, но все-таки…
— Чтобы ты стал блондином.
— Тоже ничего себе занятие, отвлекает, — соглашается он.
— Сам сбреешь усы или мне доверишь? — невинно интересуюсь я, смачивая его волосы.
— Усы останутся со мной! — категорично заявил Артур, но, когда увидел себя в зеркале с обесцвеченными волосами и ниточкой черных сутенерских усов, сдался.
— Ну вот! — Я удовлетворенно осматриваю его голову. — Теперь несколько укольчиков и линзы в глаза.
— Никаких укольчиков, а линзы можешь засунуть себе в задницу.
— Правильно. Потренируйся еще с произношением некоторых более грубых слов, потому что после уколов от твоей интеллигентной физиономии не останется и следа.
— А что с нею случится? — Он смотрит подозрительно и отодвигается от меня.
— У тебя увеличатся скулы, расширится подбородок, подработаем рисунок губ, и вместо утомленного любовной тоской и страданиями латиноса ты будешь похож на смазливого малолетнего стриптизера из ночного клуба.
— У тебя есть для меня новый паспорт? — подозрительно прищуривается Артур.
— Есть.
— Дай-ка угадаю с одного раза. Николай Сидор-кин?
— Ну и что? Зато тебе послезавтра исполняется семнадцать. Это только за Москву выбраться, потом пусть твои друзья из Калининграда подберут что-то более стоящее и совершеннолетнее. Тем более что опухшие места к тому времени опадут.
— Как я мог тебе довериться?!
— Ты уже это говорил.
— А больно не будет?
— Будет!
— Я так и думал.
ПРОЩАНИЕ
ПОЖАР
САМОУБИЙСТВО
— Ага. С азартом, — подхватил женский.
Направляю свет фонарика на звук голосов и от неожиданности сажусь в мусор. Позади меня собрались кучкой человек шесть с лопатами.
— Ну ты, ударница производства, отойди на левый фланг! — приказал мужской голос. — Размахалась тут. Люстру попортила и все перетоптала! Луша, ткни ее, чтобы двигалась половчее!
— Луша? — кричу я и вожу фонариком, стараясь найти знакомое лицо.
— Погаси, — приказывает тот же угрюмый голос.
— Луша, ты меня узнаешь? Это же я!
— Ты ее знаешь?
— Нет, — отвечает Луша, подходит, выдергивает у меня из руки фонарик и закидывает его в песок. — Никогда не видела, никого не знаю. Будешь с нами копать или уберешься отсюда, пока не рассвело?
— С вами… буду копать.
— Тогда рой аккуратно, ишь, раскидала все как ни попадя, предметы не ломай, все интересное, что найдешь, складывай вон туда, в кучу.
— Я хочу найти мужчину в темно-синей куртке.
— Мерзляков относим вон туда, с ними Гоша разбирается.
— Я знаю…
— Кто знает, тот всегда молчит! Знает она…
Пристроившись рядом, Луша некоторое время работает молча. Движения у нее медленные, словно она экономит силы.
— А где Цаца? — спрашиваю я шепотом.
— Никогда не видела, никого не знаю. Куда хлеб бросаешь?! Хлеб отдельно собираем.
Шестерка распределилась вокруг выброшенного мусора, и, хотя мне казалось, что люди еле двигаются, уже через десять-пятнадцать минут вся куча была разделена на несколько небольших. Ногу Артура первым увидел небольшой мужичок, то и дело содрогавшийся от сильного кашля.
Работы по разгребанию сразу же были прекращены. Люди скучились у бочки, один убежал.
Я бросилась к Артуру, вытащила его на ровное место.
— Гоша сам осматривает мерзляков, — предупредила меня старая женщина в длинной безрукавке, сшитой из толстого одеяла. — Лучше отойди, а то зашибет.
— Он строго-настрого запрещает их трогать, — поддержал ее кто-то невидимый мне, еще два человека предупредили, что Гоша бывает “сильно злой”, если кто-то осматривает тело до него, но с места никто не двинулся, никто не пошел отгонять меня силой, и на том спасибо.
Первым делом расстегиваю куртку на Артуре и слушаю сердце. Перевожу дух. Стучит… Бросаюсь к оставленному неподалеку чемоданчику, вот и пригодился кофр Мадлены…
От нашатыря Артур дергается лицом, но глаз не открывает.
То ли я привыкла к темноте, то ли уже светает. Нащупываю пульс, ничего, почти в норме… Что же ты не открываешь глаз, не кричишь от возмущения, не ругаешься, а, бильярдист?.. Еще нашатырчику?
Артур открыл глаза и сразу же сильно вцепился в мои плечи руками.
— Я попал в машину! — зашептал он. — Я чуть не умер, я совсем забыл спросить, как тебя зовут!
— Меня зовут Мона, — с трудом отдираю от себя его руки, — ты можешь встать? Что-нибудь болит?
— Все болит! Я сейчас умру! Чем это воняет?
— Это свалка, чем здесь может вонять, как ты думаешь?
— А чем у тебя руки воняют?
— Нашатырь.
— Убери эту гадость. — Он всматривается в меня уже более осмысленно и вдруг заявляет:
— Если ты немедленно не объяснишь, что со мной случилось, я тебя убью!
— С тобой все хорошо, ты проиграл своим друзьям в бильярд и оказался в мусорном контейнере, что от них и требовалось. Потом тебя забрала с мусором машина и привезла на свалку. Все по плану. Ты жив, это главное, и никто не знает, где ты находишься, что еще более важно.
— Никто не знает, где я нахожусь? — привстает Артур и как-то странно смотрит на меня.
— Ни души!
— А это видела?! — Он тычет мне в лицо телефоном. — Ни души, да? Меня ищет вся милиция Москвы, “Служба спасения” и “Скорая помощь”!
— Откуда у тебя телефон?.. — Я опять села на кучу мусора.
— Из кармана вот этой курточки! — Артур трясет разорванной полой куртки. — Я всем назвал свое имя и номер страхового полиса!
— Зачем же ты звонил, придурок! — шепчу я в возмущенное лицо.
— А что, по-твоему, я должен был делать, проснувшись в аду?! — шепчет он в ответ. — Если ты такая умная, должна была предупредить заранее, что придется утрамбовываться вместе с дерьмом чугунным поршнем!
— Проснувшись? Так ты заснул в контейнере с мусором?! Сколько же ты выпил?!
— Не твое дело!
Я вскочила и, глядя в небо, тихонько повыла от отчаяния. Это имело неожиданные последствия. Ко мне подошла Луша и сказала, что Цацу убил Хрюк.
— За что? — спросила я, уже ничему не удивляясь.
— За тебя. Неудачно ударил кулаком по голове. Так что шевелись, если не хочешь, чтобы он тебя нашел. Дорогу к трубе помнишь?
Подхожу к Артуру, пинаю его ногой и приказываю:
— Вставай немедленно!
— Отстань. Лучше я попаду в тюрьму, чем буду иметь дело с сумасшедшей.
— Да кто тебя посадит в тюрьму? Сейчас придет Гоша-трупник, позвонит куда следует, опишет тебя в подробностях. Видишь этот песок? Через час никто и не вспомнит, что ты был живой!
— Я буду лежать здесь и ждать, пока приедут спасатели. Мне нужен квалифицированный медицинский осмотр, а вдруг что-то сломано?!
— Ну и черт с тобой! Лежи. — Закрываю чемодан и решительно ползу по склону на гору песка.
— При повреждениях позвоночника лучше не двигаться! Ты ничем не можешь мне помочь! — кричит Артур. — Может, еще предложишь пожить на свалке, пока обо мне не забудут?
Затих. Оборачиваюсь и вижу, что к Артуру подходит скорченный горбун и с ним два здоровенных мужика.
— Эй, бильярдист, читай молитвы, пришли спасатели! — кричу я и присаживаюсь, открывая чемодан.
Какой же тяжелый этот пистолет!.. Как только из него в фильмах палят одной правой и всегда попадают прямо в сердце?..
— Гоша! — кричу я, выпрямившись и направляя в его сторону двумя руками пистолет. — Это мой мерзляк! Я его нашла, он пойдет со мной!
— Я никуда не пойду! — кричит Артур.
Один из здоровенных мужиков, не обращая на меня никакого внимания, подходит к бильярдисту, берет его за ногу и тащит по земле к Гоше.
— Прекратите немедленно! — протестует Артур, цепляясь руками за мусор, за что получает сильный тычок носком ботинка между ног. Для этого здоровяку пришлось остановиться, повернуться и отвести ногу, которую он тащил, вверх и в сторону.
Стреляю в воздух. Хотя, конечно, воздухом этот стойкий густой дух разложения назвать трудно. Все замирают.
— Я очень плохо стреляю! — кричу я. — Я вообще не умею, извините, если что… Гоша! Федор Максимович сказал, чтобы я вас не нервировала, так что, если не попаду с первого раза, держите себя в руках!.. Стойте спокойно, я целюсь в правую ногу!
Горбун что-то сказал, и здоровяки закрыли его собой. Артур скорчился, подтянув к себе колени.
Я осматриваюсь. Действительно, светает. По дороге, которая ведет к свалке, едет джип. Может быть, конечно, это просто джип местного любителя мороженого или рыбы, а может быть, и нет…
— Артур! Считаю до трех. Если ты еще не определился, что собираешься делать…
Он дополз до меня на “два с четвертью!..”. И бежал потом по песку с реактивной скоростью, а мне мешал чемодан в одной руке и пистолет в другой.
Запыхавшись и слегка успокоившись, Артур остановился и решил выяснить, где мы будем прятаться всю оставшуюся жизнь.
Я рассказала о переходе-трубе. Как только мы до нее добрались, я сильно пожалела, что Луша закинула мой фонарик. Потому что в трубе темень стояла беспросветная.
— Ничего не получится, придется ждать, когда станет светло. Я не помню, тот это вход или не тот.
— Куда ведет эта труба? — перевел дух Артур.
— Из одной части свалки в другую. Зато, если выйдем потом правильно, ты поедешь в Калининград на поливальной машине.
— Как я мог тебе довериться?! — прокомментировал мой ответ Артур.
— Не хочешь на поливальной, найдем такси.
— Такси до Калининграда?.. Представляю.
— Это будет гораздо дешевле, чем билет на тепдоход до Амстердама. Кстати! Телефон! Мы можем вызвать такси прямо, так сказать, на дом… то есть на свалку. Тебя повезет поющий шофер. А мы пока проведем это время с пользой. Садись, я тебя подстригу, а потом смочу волосы перекисью водорода. — Я решительно открываю металлический чемодан.
— Классное развлечение, — уныло кивает он. — Меня, конечно, совершенно не касается, на кой черт ты будешь это делать, но все-таки…
— Чтобы ты стал блондином.
— Тоже ничего себе занятие, отвлекает, — соглашается он.
— Сам сбреешь усы или мне доверишь? — невинно интересуюсь я, смачивая его волосы.
— Усы останутся со мной! — категорично заявил Артур, но, когда увидел себя в зеркале с обесцвеченными волосами и ниточкой черных сутенерских усов, сдался.
— Ну вот! — Я удовлетворенно осматриваю его голову. — Теперь несколько укольчиков и линзы в глаза.
— Никаких укольчиков, а линзы можешь засунуть себе в задницу.
— Правильно. Потренируйся еще с произношением некоторых более грубых слов, потому что после уколов от твоей интеллигентной физиономии не останется и следа.
— А что с нею случится? — Он смотрит подозрительно и отодвигается от меня.
— У тебя увеличатся скулы, расширится подбородок, подработаем рисунок губ, и вместо утомленного любовной тоской и страданиями латиноса ты будешь похож на смазливого малолетнего стриптизера из ночного клуба.
— У тебя есть для меня новый паспорт? — подозрительно прищуривается Артур.
— Есть.
— Дай-ка угадаю с одного раза. Николай Сидор-кин?
— Ну и что? Зато тебе послезавтра исполняется семнадцать. Это только за Москву выбраться, потом пусть твои друзья из Калининграда подберут что-то более стоящее и совершеннолетнее. Тем более что опухшие места к тому времени опадут.
— Как я мог тебе довериться?!
— Ты уже это говорил.
— А больно не будет?
— Будет!
— Я так и думал.
ПРОЩАНИЕ
Мы стояли на заливочной площадке. Вокруг разворачивались поливальные машины, стоял стойкий чад и запах выхлопных газов. Поющий таксист уже сигналил, я придирчиво осмотрела Артура напоследок, стала на цыпочки и крикнула:
— Прощай!
— Что? — наклонился он.
— Прощай!
— До свидания! Но имей в виду, ты ненормальная!
— Что?
— Ты ненормальная!
— Я знаю!
— Прощай!
— Прощай!
— Что? — наклонился он.
— Прощай!
— До свидания! Но имей в виду, ты ненормальная!
— Что?
— Ты ненормальная!
— Я знаю!
— Прощай!
ПОЖАР
Почти сорок минут я шла по трубе обратно. Выбравшись на свет, обнаружила, что жизнь уже кипит, везде снуют озабоченные жители свалки, и, если нахохлиться и смотреть все время под ноги, можно спокойно пройти куда угодно, а чемодан Мадле-ны с пистолетом в нем я запрятала в одном из поворотов трубы, так что осталось засунуть руки в рукава поглубже и — вперед!
Обнаружив “Москвич” целым и невредимым, я села на переднее сиденье, потрогала груди. Болят. Что там делает девочка? Поверила, что я скоро вернусь?
На въезде в город несколько милицейских машин. Проверка документов. Досмотр транспорта. У меня даже сердце не дрогнуло. Чего беспокоиться? Больше я бильярдисту ничем помочь не могу. Что? Открыть багажник.
На долю секунды я замешкалась, вдруг показалось, что сейчас открою крышку, а там, скорчившийся, облитый шоколадным коктейлем, спит Артур Карлович Бехтев и не знает, что от моего замешательства два милиционера уже выдернули оружие и стали на изготовку.
— А что случилось? — зевая, поинтересовалась я, демонстрируя пустой багажник.
— Дезертира ищем. Сбежал из воинской части неподалеку.
Подъезжая к дому, я увидела на газоне у ворот нечто совершенно странное. Там стоял круглый антикварный столик из коридора второго этажа, а на нем — костяная фигурка божка из супружеской спальни. У стола лежала на траве большая дорожная сумка, под завязку набитая какими-то вещами, подзорная труба, несколько книг — стопкой и раскрытый зонт, закрывающий книги.
Я не стала заезжать в ворота, вышла из машины и осмотрела все из-за ограды.
Мне очень не понравились эти вещи на траве, и я пошла через дорогу к грязно-желтому фургону, чтобы спросить у следователя Поспелова, что все это значит. Пробираясь через кусты, я сначала увидела, что дверь сарая открыта нараспашку, а потом — что фургона нет.
От его колес остался след на прошлогодней траве. В сарае — пусто. Ни обогревателя, ни телогрейки на скамье. Я вернулась к дому.
Калитка закрыта.
Ворота — тоже.
Из гаража вышел Коля с еще одной большой сумкой, он сосредоточен и грустен.
Подошел к столику на траве, поставил сумку и не смотрит на меня.
— Открой!
— Мы уезжаем.
— Кто это — мы?
— Я и дети.
— Открой, я покормлю маленького.
— Не надо. Я его уже покормил.
— Открой, я слышу, как он плачет. Потоптавшись, он открывает замок. Идет за мной к дому.
— Я решил, что нам больше не стоит видеться.
— Плевать мне на твои решения. Можешь уезжать, куда хочешь, а с детьми я разберусь.
— Я родственник, я сам разберусь!
— Ну-ка, родственник, отойди от двери!
А поскольку Коля не решается оказать прямое сопротивление, но и в дом почему-то пускать меня не хочет, я просто отталкиваю его.
— Моника, подожди, у меня для тебя повестка. Следователь Поспелов оставил.
Мы топчемся теперь в коридоре на первом этаже. Мне понравилось, как он сказал “Моника”.
— Очень интересно, но я пока занята. Отойди, мне нужно помыться.
— Опять со свалки, да? Знаешь, что мне в тебе нравится?
— Неужели молоко? — спрашиваю я из ванной, сбрасывая одежду.
— Нет. Ты пахнешь неприятностями.
— А ты бензином!
На втором этаже полный разгром. Вещи раскиданы, столы выпотрошены прямо на пол, по всему коридору валяются книги.
— Обыск? — я киваю на пол.
— Нет, — мнется Коля.
— Неужели мамочка приезжала делать уборку?!
— Нет, это я.
— Что искал? — Я укладываюсь на кровать к маленькому и оглядываюсь в поисках Сюшки.
— Искал? Ничего не искал, пытался понять…
— Все понял или хочешь еще мебель переломать?
— Все, — кивает Коля. — Больше ничего не хочу.
В коридоре топочут маленькие ножки. Сюшка с разбегу запрыгивает к нам на кровать и обхватывает мои колени.
— Я собрала игрушки! — шепчет она.
— Что, Коля и твои игрушки раскидал? Ну ты варвар!
Маленький не хочет есть, он улыбается мне и пытается что-то сказать, морща лоб.
Придется сцеживаться. Заглядываю в детскую и вижу, что посередине комнаты стоит сетка с игрушками, а на сетке развалился знаменитый тигр.
— Помоги одеть маленького, — просит Коля.
— И куда же ты собрался? — я вдруг почувствовала, что он все решил и не отступит. Впервые за последние дни я почувствовала себя совершенно беспомощной. И ведь — уедет! Ведь действительно родственник!
— Ты можешь поехать со мной, — подслушал Коля мои мысли.
— Ну спасибо!
— Ты можешь вообще… — мнется Коля, потом решается:
— Ты можешь остаться с нами, пока не надоест, пока маленький не подрастет. Но только если будешь меня слушаться во всем, — добавляет он строго.
— Во-о-от как?..
— Вот так. Одевай детей, сажай их в машину, а я пока вещи загружу.
— Вещи?..
— Да. То, что мы берем с собой. Кстати… Я не нашел свой паспорт.
— Ты его потерял! — уверенно заявляю я. Коля смотрит мне в лицо, потом — на руки, потом — опять в лицо.
— У тебя получилось его вывезти, да?
— Еще не знаю.
— Ладно, — вздыхает он. — Я его потерял.
Одеваю детей. Чувствую неладное в тишине внутри дома. Обхожу его весь, комнату за комнатой, как будто в первый раз, как будто ищу голодного ребенка.
Выхожу на улицу.
Коля открыл ворота и уложил маленького в машину на детское подвесное сиденье. Сюшка носится вокруг столика на траве, вокруг зонтика — этот столик и зонт остались одни, и вдруг именно в этот момент, разглядывая бегающую девочку, я поняла, что все позади. Ничего плохого больше не будет, наступит теплая весна, я научусь плавать…
— Коля! — кричу я и бегу за Сюшкой. — Я научусь плавать, я научусь петь!
— Если ты готова, — говорит Коля бесцветным голосом, — садись в машину и отъезжай.
— Как это — отъезжай?..
— Я потом к вам подойду, через пять минут. Подождите меня у ворот с охранником.
— Ты хочешь немного убрать в доме, все запереть? — спрашиваю я, наивная.
— Я хочу его поджечь, чтобы осталась груда горелого кирпича, и больше — ничего, — честно отвечает Коля и, к моему ужасу, достает из одного кармана куртки своего дядюшки коробок со спичками, а из другого — разводной газовый ключ!
— Как это — поджечь, зачем это?..
— Такие дома не должны жить. — Он решительно направляется к гаражу.
— Постой, ты уверен, что не спятил?
— Уверен. Ты сама мне сказала, что тетя Мадлена собиралась его поджечь.
Вот так взять и за секунду испортить праздник!
— Она собиралась его поджечь с определенной целью! — завожусь я.
— Да, я понял, — отмахивается Коля.
— Стой! Такой дом не просто поджечь!
— В гараже было полно бензина в канистрах, я все аккуратно вылил вдоль стен.
— Это глупо, в конце концов! Приедут пожарные и все потушат!
— Не успеют, — заявляет Коля, — я открою заглушку на газовой трубе, которая входит с улицы в гараж, будет большой взрыв!
— Коля! — у меня пропал голос (конечно, так орать с раннего утра!). — Коля, подожди, ты что, хочешь сгореть вместе с ним? — просипев это, я присела на траву.
— Нет. Я все продумал. Я отвинчу кран на входящей трубе и подожгу дальние комнаты, пока огонь дойдет до гаража, газу наберется достаточно для взрыва, а я успею уйти.
Не понимаю, что со мной происходит. Почему я сижу и не могу двинуться с места?.. Почему я думаю, что бы сделала на месте Коли с этим домом? Может быть, от усталости у меня отключились все рефлексы?..
— Ты не волнуйся, я сейчас закрою за собой ворота, а выйду из кухонной двери, понимаешь? — Коля вернулся, заметив, что со мной что-то не в порядке.
— Не надо!..
— Ворота нужно закрыть хорошо, чтобы газ не выходил на улицу, тогда сильно рванет. Отъезжайте, я скоро.
За что мне это наказание?! Я не хочу поджигать, а тем более взрывать этот дом, хотя в нем и гудят яичные ловушки! Мне кажется, что я вскакиваю, хватаю Колю, прижимаю его к себе, баюкаю, кормлю грудью, пою песню, уношу его, крошечного, подальше от дома, а на самом деле — я только слегка шевелю пальцами, и движение это совсем незаметное.
Он уходит в дом.
— Сюша, иди сюда, — прижимаю к себе подбежавшую девочку.
— Все сгорит? — спрашивает она.
Закрываю глаза, затыкаю уши, ложусь спиной на траву. Небо чувствуется только свечением сквозь крепко зажмуренные веки. Там, наверху, кто-то не очень умный поет мне колыбельную с сурдопереводом…
Вероятно, я задремала, потому что вдруг слышу раздраженный голос Коли:
— Почему ты не уезжаешь? Сюша, быстро в машину!
— Ты уже поджег? — вскакиваю я.
— Нет! Я посмотрел в окно, а ты валяешься здесь. Ты должна меня слушаться!
— Мой Анигуру Всевидящий! — всплескиваю я руками. — Ты взял его?..
— Нет. Никакие божки нам больше не понадобятся.
— Как это — нет?.. Он лежал возле косметички! Нет, постой, я пошла в гараж за чемоданом Мадлены, хотела взять его с собой… Он лежит в гараже! Я быстро!
Не дожидаясь реакции Коли, бегу к гаражным воротам. По дороге вспоминаю, что Коля должен был их закрыть, резко разворачиваюсь к кухонному входу. В доме сразу спускаюсь вниз, в мастерскую, забегаю в гараж и замираю. Так. Нужно сосредоточиться. Когда я брала чемодан Мадлены, я кое-что переложила туда из чемодана Марины, а кое-что убрала… Анигуру был у меня в правой руке, значит, я могла положить его справа от себя на полку. Вот он! Прижимаю черного Анигуру к груди и сразу замечаю открытую заглушку на газовой трубе. Принюхиваюсь. Долго же придется Коле ждать взрыва! Когда еще это большое помещение наполнится газом…
Медленно поднимаюсь по лестнице вверх и на шестой ступеньке натыкаюсь опущенной головой на какое-то препятствие. Я так чудовищно устала, что в полном ступоре, не в силах поднять голову, ощупываю, что мешает мне двигаться дальше, руками.
То, что я нащупала, очень меня удивило. Так удивило, что я наконец подняла голову и увидела над собой вверху лицо агента Фундика, невозмутимо закрывающего руками от прощупывания низ живота. Я закричала и бросилась вниз.
— Не надо так орать! — попросил скривившийся Фундик, обнаружив меня в гараже. — Хорошая девочка! — Он наклонился под полку, под которой я скорчилась, и оскалился в подобии улыбки. — Говори, куда ты его дела, и я, так и быть, возьму тебя на хорошо оплачиваемую работу.
— Кого?.. — трясусь я под полкой, надевая на шею веревку с Анигуру Всевидящим.
— Плохая девочка, — огорчился Фундик и что-то достал из нагрудного кармана комбинезона.
Тут я заметила, что комбинезон на нем тот самый, сантехника.
— Очень плохая девочка, — покачал головой Фундик и полез в карман на штанине.
То, что он достал оттуда, меня удивило, это был небольшой пластмассовый баллончик с жидкостью, тогда я рассмотрела повнимательней первый предмет. Что-то вроде пульверизатора. На ощупь, не сводя глаз с моего лица, агент Фундик накручивает пульверизатор на крышку баллончика, что-то чпокает, он удовлетворенно кивает, надавливает на головку пульверизатора, направив ее в сторону, и убеждается, что тот работает.
— Я не знаю, где сейчас бильярдист. Несколько часов назад он играл в клубе и проиграл. Его друзья, как раньше делали в таких случаях, закинули его в мусорный бак недалеко от клуба, он там заснул и был увезен вместе с мусором машиной. Можете взять меня за руку, я говорю правду! — На всякий случай втискиваюсь подальше под полку.
Грустно покачав головой, Фундик достает… зажигалку!
— Вот этого не надо! — испугалась я. — Не стоит так делать, послушайте, я вас очень прошу!.. — На четвереньках выползаю из-под полки и бегу к гаражным воротам. Бьюсь в них, ворота содрогаются, я чувствую, что они закрыты на какую-то ерундовую защелку, но не могу ее нащупать.
Фундик выпрямился с зажигалкой и пульверизатором наготове.
— Не надо ее зажигать, прошу вас! Вы не понимаете, но это очень опасно!..
— Очень, — соглашается Фундик. — Это еще и очень больно.
Господи, этот кретин как раз закрывает своей задницей дыру в газовой трубе!
— Вы можете сильно пострадать или даже погибнуть!
— Какая самоуверенная девочка, — без всяких эмоций замечает Фундик. — И чем ты меня хочешь напугать? Бритвой в кармане?
— Давайте поговорим на улице, а?..
— Я не собираюсь с тобой говорить.
Фундик подносит зажигалку к пульверизатору, я кричу и закрываюсь руками и… Ничего не происходит.
Приоткрываю один глаз.
Удивленный Фундик щелкает зажигалкой, а пламени нет. Я нащупываю сзади себя защелку и пытаюсь открыть ее. Когда мне это удается, я с облегчением замечаю:
— Ну какой же вы придурок!.. Вы же чуть не убили нас обоих!
Не реагирует. Трясет зажигалку. Тут я понимаю, что, даже если мне удастся убежать, Фундик бросится следом, и что потом?.. Он будет таранить на дороге своим джипом “Москвич” с детьми или просто стрелять по колесам? Пусть уж лучше эта чертова зажигалка зажжется!
Я увидела слабый язычок пламени и удовлетворенную физиономию Фундика над ним, а потом раздался грохот, и меня вынесло в открывшиеся ворота, как загулявшую Мэри Поппинс, самым восточным из всех восточных ветров.
Когда подъехали пожарные и милиция, я лежала на газоне со стороны гаража, а Коля — со стороны входа в кухню, почти у калитки. Оказывается, озадаченный моим долгим отсутствием, Коля пошел проверить, не упала ли я в обморок, отравившись газом, а газа к тому времени собралось вполне достаточно, чтобы и его вышибить из дома ударной волной.
Дети все время, пока тушили дом, сидели в машине, а мы с Колей сначала лежали в “неотложке”, уверяя бдительных врачей, что все в порядке. На вопрос пожарного, что случилось, Коля начал было бормотать что-то невразумительное, пришлось взять инициативу в свои руки и объяснить, что в гараже они найдут тело секретного агента с оттопыренными ушами, который решил прикурить возле испорченной газовой заглушки.
И Коля, и пожарник посмотрели на меня как на сумасшедшую. А я от укола засыпала на ходу, с трудом шевеля конечностями, и мне даже удалось поспать больше часа в машине с Сюшкой и маленьким, потому что Коля ни в какую не хотел уезжать, пока дом не догорит. А пожарные его успокаивали, уверяли, что постараются сохранить большую часть дома, а Коля чуть не плакал, и его опять успокаивали: “Потушим! Даже крыша не рухнет!”
Обнаружив “Москвич” целым и невредимым, я села на переднее сиденье, потрогала груди. Болят. Что там делает девочка? Поверила, что я скоро вернусь?
На въезде в город несколько милицейских машин. Проверка документов. Досмотр транспорта. У меня даже сердце не дрогнуло. Чего беспокоиться? Больше я бильярдисту ничем помочь не могу. Что? Открыть багажник.
На долю секунды я замешкалась, вдруг показалось, что сейчас открою крышку, а там, скорчившийся, облитый шоколадным коктейлем, спит Артур Карлович Бехтев и не знает, что от моего замешательства два милиционера уже выдернули оружие и стали на изготовку.
— А что случилось? — зевая, поинтересовалась я, демонстрируя пустой багажник.
— Дезертира ищем. Сбежал из воинской части неподалеку.
Подъезжая к дому, я увидела на газоне у ворот нечто совершенно странное. Там стоял круглый антикварный столик из коридора второго этажа, а на нем — костяная фигурка божка из супружеской спальни. У стола лежала на траве большая дорожная сумка, под завязку набитая какими-то вещами, подзорная труба, несколько книг — стопкой и раскрытый зонт, закрывающий книги.
Я не стала заезжать в ворота, вышла из машины и осмотрела все из-за ограды.
Мне очень не понравились эти вещи на траве, и я пошла через дорогу к грязно-желтому фургону, чтобы спросить у следователя Поспелова, что все это значит. Пробираясь через кусты, я сначала увидела, что дверь сарая открыта нараспашку, а потом — что фургона нет.
От его колес остался след на прошлогодней траве. В сарае — пусто. Ни обогревателя, ни телогрейки на скамье. Я вернулась к дому.
Калитка закрыта.
Ворота — тоже.
Из гаража вышел Коля с еще одной большой сумкой, он сосредоточен и грустен.
Подошел к столику на траве, поставил сумку и не смотрит на меня.
— Открой!
— Мы уезжаем.
— Кто это — мы?
— Я и дети.
— Открой, я покормлю маленького.
— Не надо. Я его уже покормил.
— Открой, я слышу, как он плачет. Потоптавшись, он открывает замок. Идет за мной к дому.
— Я решил, что нам больше не стоит видеться.
— Плевать мне на твои решения. Можешь уезжать, куда хочешь, а с детьми я разберусь.
— Я родственник, я сам разберусь!
— Ну-ка, родственник, отойди от двери!
А поскольку Коля не решается оказать прямое сопротивление, но и в дом почему-то пускать меня не хочет, я просто отталкиваю его.
— Моника, подожди, у меня для тебя повестка. Следователь Поспелов оставил.
Мы топчемся теперь в коридоре на первом этаже. Мне понравилось, как он сказал “Моника”.
— Очень интересно, но я пока занята. Отойди, мне нужно помыться.
— Опять со свалки, да? Знаешь, что мне в тебе нравится?
— Неужели молоко? — спрашиваю я из ванной, сбрасывая одежду.
— Нет. Ты пахнешь неприятностями.
— А ты бензином!
На втором этаже полный разгром. Вещи раскиданы, столы выпотрошены прямо на пол, по всему коридору валяются книги.
— Обыск? — я киваю на пол.
— Нет, — мнется Коля.
— Неужели мамочка приезжала делать уборку?!
— Нет, это я.
— Что искал? — Я укладываюсь на кровать к маленькому и оглядываюсь в поисках Сюшки.
— Искал? Ничего не искал, пытался понять…
— Все понял или хочешь еще мебель переломать?
— Все, — кивает Коля. — Больше ничего не хочу.
В коридоре топочут маленькие ножки. Сюшка с разбегу запрыгивает к нам на кровать и обхватывает мои колени.
— Я собрала игрушки! — шепчет она.
— Что, Коля и твои игрушки раскидал? Ну ты варвар!
Маленький не хочет есть, он улыбается мне и пытается что-то сказать, морща лоб.
Придется сцеживаться. Заглядываю в детскую и вижу, что посередине комнаты стоит сетка с игрушками, а на сетке развалился знаменитый тигр.
— Помоги одеть маленького, — просит Коля.
— И куда же ты собрался? — я вдруг почувствовала, что он все решил и не отступит. Впервые за последние дни я почувствовала себя совершенно беспомощной. И ведь — уедет! Ведь действительно родственник!
— Ты можешь поехать со мной, — подслушал Коля мои мысли.
— Ну спасибо!
— Ты можешь вообще… — мнется Коля, потом решается:
— Ты можешь остаться с нами, пока не надоест, пока маленький не подрастет. Но только если будешь меня слушаться во всем, — добавляет он строго.
— Во-о-от как?..
— Вот так. Одевай детей, сажай их в машину, а я пока вещи загружу.
— Вещи?..
— Да. То, что мы берем с собой. Кстати… Я не нашел свой паспорт.
— Ты его потерял! — уверенно заявляю я. Коля смотрит мне в лицо, потом — на руки, потом — опять в лицо.
— У тебя получилось его вывезти, да?
— Еще не знаю.
— Ладно, — вздыхает он. — Я его потерял.
Одеваю детей. Чувствую неладное в тишине внутри дома. Обхожу его весь, комнату за комнатой, как будто в первый раз, как будто ищу голодного ребенка.
Выхожу на улицу.
Коля открыл ворота и уложил маленького в машину на детское подвесное сиденье. Сюшка носится вокруг столика на траве, вокруг зонтика — этот столик и зонт остались одни, и вдруг именно в этот момент, разглядывая бегающую девочку, я поняла, что все позади. Ничего плохого больше не будет, наступит теплая весна, я научусь плавать…
— Коля! — кричу я и бегу за Сюшкой. — Я научусь плавать, я научусь петь!
— Если ты готова, — говорит Коля бесцветным голосом, — садись в машину и отъезжай.
— Как это — отъезжай?..
— Я потом к вам подойду, через пять минут. Подождите меня у ворот с охранником.
— Ты хочешь немного убрать в доме, все запереть? — спрашиваю я, наивная.
— Я хочу его поджечь, чтобы осталась груда горелого кирпича, и больше — ничего, — честно отвечает Коля и, к моему ужасу, достает из одного кармана куртки своего дядюшки коробок со спичками, а из другого — разводной газовый ключ!
— Как это — поджечь, зачем это?..
— Такие дома не должны жить. — Он решительно направляется к гаражу.
— Постой, ты уверен, что не спятил?
— Уверен. Ты сама мне сказала, что тетя Мадлена собиралась его поджечь.
Вот так взять и за секунду испортить праздник!
— Она собиралась его поджечь с определенной целью! — завожусь я.
— Да, я понял, — отмахивается Коля.
— Стой! Такой дом не просто поджечь!
— В гараже было полно бензина в канистрах, я все аккуратно вылил вдоль стен.
— Это глупо, в конце концов! Приедут пожарные и все потушат!
— Не успеют, — заявляет Коля, — я открою заглушку на газовой трубе, которая входит с улицы в гараж, будет большой взрыв!
— Коля! — у меня пропал голос (конечно, так орать с раннего утра!). — Коля, подожди, ты что, хочешь сгореть вместе с ним? — просипев это, я присела на траву.
— Нет. Я все продумал. Я отвинчу кран на входящей трубе и подожгу дальние комнаты, пока огонь дойдет до гаража, газу наберется достаточно для взрыва, а я успею уйти.
Не понимаю, что со мной происходит. Почему я сижу и не могу двинуться с места?.. Почему я думаю, что бы сделала на месте Коли с этим домом? Может быть, от усталости у меня отключились все рефлексы?..
— Ты не волнуйся, я сейчас закрою за собой ворота, а выйду из кухонной двери, понимаешь? — Коля вернулся, заметив, что со мной что-то не в порядке.
— Не надо!..
— Ворота нужно закрыть хорошо, чтобы газ не выходил на улицу, тогда сильно рванет. Отъезжайте, я скоро.
За что мне это наказание?! Я не хочу поджигать, а тем более взрывать этот дом, хотя в нем и гудят яичные ловушки! Мне кажется, что я вскакиваю, хватаю Колю, прижимаю его к себе, баюкаю, кормлю грудью, пою песню, уношу его, крошечного, подальше от дома, а на самом деле — я только слегка шевелю пальцами, и движение это совсем незаметное.
Он уходит в дом.
— Сюша, иди сюда, — прижимаю к себе подбежавшую девочку.
— Все сгорит? — спрашивает она.
Закрываю глаза, затыкаю уши, ложусь спиной на траву. Небо чувствуется только свечением сквозь крепко зажмуренные веки. Там, наверху, кто-то не очень умный поет мне колыбельную с сурдопереводом…
Вероятно, я задремала, потому что вдруг слышу раздраженный голос Коли:
— Почему ты не уезжаешь? Сюша, быстро в машину!
— Ты уже поджег? — вскакиваю я.
— Нет! Я посмотрел в окно, а ты валяешься здесь. Ты должна меня слушаться!
— Мой Анигуру Всевидящий! — всплескиваю я руками. — Ты взял его?..
— Нет. Никакие божки нам больше не понадобятся.
— Как это — нет?.. Он лежал возле косметички! Нет, постой, я пошла в гараж за чемоданом Мадлены, хотела взять его с собой… Он лежит в гараже! Я быстро!
Не дожидаясь реакции Коли, бегу к гаражным воротам. По дороге вспоминаю, что Коля должен был их закрыть, резко разворачиваюсь к кухонному входу. В доме сразу спускаюсь вниз, в мастерскую, забегаю в гараж и замираю. Так. Нужно сосредоточиться. Когда я брала чемодан Мадлены, я кое-что переложила туда из чемодана Марины, а кое-что убрала… Анигуру был у меня в правой руке, значит, я могла положить его справа от себя на полку. Вот он! Прижимаю черного Анигуру к груди и сразу замечаю открытую заглушку на газовой трубе. Принюхиваюсь. Долго же придется Коле ждать взрыва! Когда еще это большое помещение наполнится газом…
Медленно поднимаюсь по лестнице вверх и на шестой ступеньке натыкаюсь опущенной головой на какое-то препятствие. Я так чудовищно устала, что в полном ступоре, не в силах поднять голову, ощупываю, что мешает мне двигаться дальше, руками.
То, что я нащупала, очень меня удивило. Так удивило, что я наконец подняла голову и увидела над собой вверху лицо агента Фундика, невозмутимо закрывающего руками от прощупывания низ живота. Я закричала и бросилась вниз.
— Не надо так орать! — попросил скривившийся Фундик, обнаружив меня в гараже. — Хорошая девочка! — Он наклонился под полку, под которой я скорчилась, и оскалился в подобии улыбки. — Говори, куда ты его дела, и я, так и быть, возьму тебя на хорошо оплачиваемую работу.
— Кого?.. — трясусь я под полкой, надевая на шею веревку с Анигуру Всевидящим.
— Плохая девочка, — огорчился Фундик и что-то достал из нагрудного кармана комбинезона.
Тут я заметила, что комбинезон на нем тот самый, сантехника.
— Очень плохая девочка, — покачал головой Фундик и полез в карман на штанине.
То, что он достал оттуда, меня удивило, это был небольшой пластмассовый баллончик с жидкостью, тогда я рассмотрела повнимательней первый предмет. Что-то вроде пульверизатора. На ощупь, не сводя глаз с моего лица, агент Фундик накручивает пульверизатор на крышку баллончика, что-то чпокает, он удовлетворенно кивает, надавливает на головку пульверизатора, направив ее в сторону, и убеждается, что тот работает.
— Я не знаю, где сейчас бильярдист. Несколько часов назад он играл в клубе и проиграл. Его друзья, как раньше делали в таких случаях, закинули его в мусорный бак недалеко от клуба, он там заснул и был увезен вместе с мусором машиной. Можете взять меня за руку, я говорю правду! — На всякий случай втискиваюсь подальше под полку.
Грустно покачав головой, Фундик достает… зажигалку!
— Вот этого не надо! — испугалась я. — Не стоит так делать, послушайте, я вас очень прошу!.. — На четвереньках выползаю из-под полки и бегу к гаражным воротам. Бьюсь в них, ворота содрогаются, я чувствую, что они закрыты на какую-то ерундовую защелку, но не могу ее нащупать.
Фундик выпрямился с зажигалкой и пульверизатором наготове.
— Не надо ее зажигать, прошу вас! Вы не понимаете, но это очень опасно!..
— Очень, — соглашается Фундик. — Это еще и очень больно.
Господи, этот кретин как раз закрывает своей задницей дыру в газовой трубе!
— Вы можете сильно пострадать или даже погибнуть!
— Какая самоуверенная девочка, — без всяких эмоций замечает Фундик. — И чем ты меня хочешь напугать? Бритвой в кармане?
— Давайте поговорим на улице, а?..
— Я не собираюсь с тобой говорить.
Фундик подносит зажигалку к пульверизатору, я кричу и закрываюсь руками и… Ничего не происходит.
Приоткрываю один глаз.
Удивленный Фундик щелкает зажигалкой, а пламени нет. Я нащупываю сзади себя защелку и пытаюсь открыть ее. Когда мне это удается, я с облегчением замечаю:
— Ну какой же вы придурок!.. Вы же чуть не убили нас обоих!
Не реагирует. Трясет зажигалку. Тут я понимаю, что, даже если мне удастся убежать, Фундик бросится следом, и что потом?.. Он будет таранить на дороге своим джипом “Москвич” с детьми или просто стрелять по колесам? Пусть уж лучше эта чертова зажигалка зажжется!
Я увидела слабый язычок пламени и удовлетворенную физиономию Фундика над ним, а потом раздался грохот, и меня вынесло в открывшиеся ворота, как загулявшую Мэри Поппинс, самым восточным из всех восточных ветров.
Когда подъехали пожарные и милиция, я лежала на газоне со стороны гаража, а Коля — со стороны входа в кухню, почти у калитки. Оказывается, озадаченный моим долгим отсутствием, Коля пошел проверить, не упала ли я в обморок, отравившись газом, а газа к тому времени собралось вполне достаточно, чтобы и его вышибить из дома ударной волной.
Дети все время, пока тушили дом, сидели в машине, а мы с Колей сначала лежали в “неотложке”, уверяя бдительных врачей, что все в порядке. На вопрос пожарного, что случилось, Коля начал было бормотать что-то невразумительное, пришлось взять инициативу в свои руки и объяснить, что в гараже они найдут тело секретного агента с оттопыренными ушами, который решил прикурить возле испорченной газовой заглушки.
И Коля, и пожарник посмотрели на меня как на сумасшедшую. А я от укола засыпала на ходу, с трудом шевеля конечностями, и мне даже удалось поспать больше часа в машине с Сюшкой и маленьким, потому что Коля ни в какую не хотел уезжать, пока дом не догорит. А пожарные его успокаивали, уверяли, что постараются сохранить большую часть дома, а Коля чуть не плакал, и его опять успокаивали: “Потушим! Даже крыша не рухнет!”
САМОУБИЙСТВО
Я до сих пор не верю и никогда себе не поверю, что поехала с Колей к его родителям, в Москву. И почти месяц, в полнейшем беспросветном обжорстве, в постоянных рассказах о детских шалостях “маленького бегемотика”, в розовом постельном белье, я теряла ощущения собственного тела, превратившись в лежащую священную корову, которой в определенные часы приносят покормить чистого веселого младенца.
Иногда вечером, растекаясь амебами в креслах перед телевизором, мы с Колей находили друг друга глазами и не узнавали себя в отражении. Я слегка шевелила своими пальцами — ты ли это, поджигатель? Он слегка шевелил пальцами — привет, учительница пения!
Иногда я обнаруживала рядом с собой счастливую женщину — она рассказывала, что, слава богу, Коле больше не позволено работать в стриптизе. Потому что стриптиз бывает только ночью, а, по постановлению Московского правительства, подростки до восемнадцати лет не могут находиться после десяти часов вечера в общественных местах. Я не понимала ни слова — при чем здесь стриптиз и правительство? И засыпала на каждом ее сорок втором слове.
Папа с мамой весь этот месяц ходили на цыпочках, не спускали с рук маленького и читали нам на ночь книжки вслух. Они так радовались, что мы при этом засыпаем (Коля выдерживал до семидесяти пяти маминых слов, поэтому знает, чем Гаргантюа отличается от Пантагрюэля), так трепетно поддерживали в доме тишину и покой, что больше всего это напоминало прекрасную гробницу с отсутствием желаний и счастьем совершенно бесчувственного материнства.
Через месяц меня вдруг разбудил следователь Поспелов.
— Где вы были? Я вас объявил в розыск. Вы должны дать показания в суде, без ваших показаний у меня не складывается обвинение Хокина Федора Максимовича.
Как я могла ему объяснить, что съела за это время столько еды, что ею наверняка можно было кормить целый месяц дюжину голодающих африканцев? Что, как только со мною начинали говорить, я считала слова, как баранов перед сном, не вникая ни в их смысл, ни в звучание?.. Что время текло по моему телу и было таким умеренно теплым — никаким! — что я его не ощущала… — Я утонула, — сказала я ему.
Таким образом, все остались счастливы. Я и Коля — целый месяц. Родители Коли — пока не вырастут племянники. Поспелов — он не ушел на пенсию. Бильярдист — он оказался в Дании и присылает родителям Коли непонятные письма на английском языке и деньги с оказией. Родители удивлены, они принимают Артура за спятившего миллионера, каким-то чудом узнавшего об осиротевшем мальчике. Охранник у въезда в элитный поселок — он купил полусгоревший дом за гроши, правда, говорят, иногда его беспокоят странные заунывные звуки ниоткуда. Агент Фундик — он остался жив, но совершенно не говорит и не слышит, это ли не истинное счастье, это ли не достойная его профессии метафора?!
И только один… оперуполномоченный Петя, видевший в тот злосчастный день, как бильярдиста увозят на мусоросборнике, проехавший за мной весь путь до свалки и даже слышавший, как я стреляю из пистолета тенора Сидоркина, только он один несчастлив. Он потерял нас у трубы, заблудился в ее длинной скользкой кишке, потом ходил почти три дня туда-обратно, так что к нему уже привыкли тамошние жители, подкармливали и уверяли, что никто никогда и никуда со свалки без разрешения Хрюка уйти не может. На третий день Петя обнаружил запрятанный мною чемодан, это совершенно подкосило его только было пришедшую в равновесие систему мироощущения, Петя бежал со свалки и потом ушел из органов, посвятив все свое свободное от работы на хлебокомбинате время поискам владелицы седьмого металлического кофра, считая эту женщину наиболее опасной, потому что только у нее в чемодане обнаружился заряженный пистолет.
Мне его жалко.
Раз в месяц я посылаю наугад, в первую попавшуюся газету объявление:
Никто не отзывается на объявление. Никто не звонит по указанному телефону. Недавно прочла в туристическом справочнике, что за год Гаити посещают от восьми до десяти тысяч русских туристов. Надеюсь, теперь Куока хорошо хранит свои секреты, но кто знает?.. А пока целый месяц — до следующего объявления — я могу спокойно заниматься театром и дочкой.
Иногда вечером, растекаясь амебами в креслах перед телевизором, мы с Колей находили друг друга глазами и не узнавали себя в отражении. Я слегка шевелила своими пальцами — ты ли это, поджигатель? Он слегка шевелил пальцами — привет, учительница пения!
Иногда я обнаруживала рядом с собой счастливую женщину — она рассказывала, что, слава богу, Коле больше не позволено работать в стриптизе. Потому что стриптиз бывает только ночью, а, по постановлению Московского правительства, подростки до восемнадцати лет не могут находиться после десяти часов вечера в общественных местах. Я не понимала ни слова — при чем здесь стриптиз и правительство? И засыпала на каждом ее сорок втором слове.
Папа с мамой весь этот месяц ходили на цыпочках, не спускали с рук маленького и читали нам на ночь книжки вслух. Они так радовались, что мы при этом засыпаем (Коля выдерживал до семидесяти пяти маминых слов, поэтому знает, чем Гаргантюа отличается от Пантагрюэля), так трепетно поддерживали в доме тишину и покой, что больше всего это напоминало прекрасную гробницу с отсутствием желаний и счастьем совершенно бесчувственного материнства.
Через месяц меня вдруг разбудил следователь Поспелов.
— Где вы были? Я вас объявил в розыск. Вы должны дать показания в суде, без ваших показаний у меня не складывается обвинение Хокина Федора Максимовича.
Как я могла ему объяснить, что съела за это время столько еды, что ею наверняка можно было кормить целый месяц дюжину голодающих африканцев? Что, как только со мною начинали говорить, я считала слова, как баранов перед сном, не вникая ни в их смысл, ни в звучание?.. Что время текло по моему телу и было таким умеренно теплым — никаким! — что я его не ощущала… — Я утонула, — сказала я ему.
Таким образом, все остались счастливы. Я и Коля — целый месяц. Родители Коли — пока не вырастут племянники. Поспелов — он не ушел на пенсию. Бильярдист — он оказался в Дании и присылает родителям Коли непонятные письма на английском языке и деньги с оказией. Родители удивлены, они принимают Артура за спятившего миллионера, каким-то чудом узнавшего об осиротевшем мальчике. Охранник у въезда в элитный поселок — он купил полусгоревший дом за гроши, правда, говорят, иногда его беспокоят странные заунывные звуки ниоткуда. Агент Фундик — он остался жив, но совершенно не говорит и не слышит, это ли не истинное счастье, это ли не достойная его профессии метафора?!
И только один… оперуполномоченный Петя, видевший в тот злосчастный день, как бильярдиста увозят на мусоросборнике, проехавший за мной весь путь до свалки и даже слышавший, как я стреляю из пистолета тенора Сидоркина, только он один несчастлив. Он потерял нас у трубы, заблудился в ее длинной скользкой кишке, потом ходил почти три дня туда-обратно, так что к нему уже привыкли тамошние жители, подкармливали и уверяли, что никто никогда и никуда со свалки без разрешения Хрюка уйти не может. На третий день Петя обнаружил запрятанный мною чемодан, это совершенно подкосило его только было пришедшую в равновесие систему мироощущения, Петя бежал со свалки и потом ушел из органов, посвятив все свое свободное от работы на хлебокомбинате время поискам владелицы седьмого металлического кофра, считая эту женщину наиболее опасной, потому что только у нее в чемодане обнаружился заряженный пистолет.
Мне его жалко.
Раз в месяц я посылаю наугад, в первую попавшуюся газету объявление:
Учительница пения для глухонемых обучит колыбельным песням моряков (или милиционеров, следователей, бильярдистов, секретных агентов — по настроению).Моряков — это потому, что мальчика Колю забрали на флот.
Никто не отзывается на объявление. Никто не звонит по указанному телефону. Недавно прочла в туристическом справочнике, что за год Гаити посещают от восьми до десяти тысяч русских туристов. Надеюсь, теперь Куока хорошо хранит свои секреты, но кто знает?.. А пока целый месяц — до следующего объявления — я могу спокойно заниматься театром и дочкой.